Дитя каприза

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Проводив Гарриет до аэропорта, Том О'Нил повернул машину на дорогу, ведущую в Ист-Пойнт. Если бы их отношения с Гарриет развивались успешно, он отложил бы посещение Ванессы Макгиган на следующий день, чтобы провести несколько лишних часов с женщиной, которая обворожила его так, как ни какая другая женщина, он уж и не припомнит с какого времени. Но их отношения развивались отнюдь не гладко. Он умудрился сам все испортить, и прежде чем ему представилась возможность исправить положение, Гарриет получила известие о сердечном приступе у отца и поспешно вылетела в Штаты.

– Береги себя, – сказал он, высаживая ее из машины перед входом в зал ожидания, – я позвоню.

Но она взглянула на него так, словно совсем забыла о его существовании – тревога за здоровье отца вытеснила у нее из головы все остальное, – и ему показалось, что перед ним незнакомка – холодная, вежливая, чуточку враждебно настроенная и уж совсем не имеющая ничего общего с той теплой и волнующей женщиной, которая недавно лежала в его объятиях.

Конечно, это было можно понять. Прошлой ночью Гарриет обиделась и рассердилась на него, убежденная в том, что он использовал ее в интересах своего расследования, и Том знал, что сам виноват в этом. А сегодня вмешалась сама судьба. Возможно, не получи она это ужасное известие, ему удалось бы убедить ее, что все совсем не так, как ей показалось, но теперь он уже упустил шанс сделать это, и, поняв, насколько это для него важно, Том очень удивился.

– Пропади все пропадом, ведь она всего-навсего обыкновенная баба! – сказал он вслух. – На свете таких сколько угодно. – Но тяжесть на сердце говорила о том, что ему нелегко будет забыть ее. Гарриет была единственной и неповторимой – и именно она нужна ему.

«Ну и хорошо, что ее нет, – подумал он, меняя тактику. – Тебе нужно делать свою работу, а она могла помешать». Романтические отступления всегда во вред работе, и то, что он их не допускал, объясняло, в частности, почему он считался таким хорошим детективом. Никаких неотложных свиданий, никаких малышек, поджидающих мужчин дома с жалобами на одинокие вечера и загубленные ужины! А что важнее всего – никаких переживаний, чтобы не прерывался процесс дедукции. Он был волен сосредоточиться полностью на работе, посвятить делу все свое время и ездить туда, куда требовалось, мог, ложась спать, мысленно прокрутить проблему и доказательства и проснуться хорошо отдохнувшим, иногда с готовым ответом, который выдало ему подсознание. Но если человек спит с женщиной, которая для него не просто случайная знакомая, это совершенно невозможно. Нарушалась непрерывность мыслительного процесса. А уж если бы этой женщиной была Гарриет, дело обстояло бы еще хуже. Она сама по уши увязла в этой истории, разобраться в которой, по его твердому убеждению, было не так-то просто. В ней столько хитросплетений, не известных пока еще фактов – он это нутром чуял. Вполне возможно, эти факты могли бы изобличить дорогих ей людей, и ей было бы больно узнать об этом. Если бы такие факты оказались в его руках, разве не возник бы у него соблазн скрыть их ради ее спокойствия? Поступи он так, разве не обманул бы он тем самым людей, которые платили ему за работу? А сделай он по-другому, разве не возникло бы между ним и Гарриет чувство горечи, разве не начались бы взаимные упреки – вчерашний эпизод был каплей в море по сравнению с тем, в чем она обвинила бы его, если бы он вытащил на свет Божий их семейные тайны или того хуже – способствовал бы разоблачению или разорению членов ее семьи? Нет уж, куда лучше, что она улетела в Штаты, и он сможет продолжить расследование, не принимая в расчет всякие соображения личного характера.

Том вел машину по дороге в Ист-Пойнт сквозь плотную серую стену моросящего дождя, заслоняющего воды Фэнни-Бэй так, что, казалось, цветущие бугенвиллии на вершинах холмов обозначают границу, где кончается мир. Жара была влажной – он чувствовал, что его сорочка прилипла к спине. Неудивительно, что Ванесса Макгиган продавала дом – для женщины, привыкшей к мягкому южному климату, это место в такое время года, должно казаться преддверием ада.

Он припарковал машину перед бунгало и взглянул на дорожку, ведущую к дому. Сегодня не было видно аборигена-садовника – очевидно, подрезать кусты он будет после дождя. Но там стоял спортивный «мерседес», и он воспрял духом. Загнав все мысли о Гарриет в самый дальний уголок сознания, Том пробежал расстояние, отделявшее его от дома, чтобы укрыться от дождя под навесом.

Дверь почти сразу же распахнулась. Стоявшая на пороге девушка была одного с ним роста, стройная и элегантная. Волна белокурых волос была перехвачена на шее шарфом в тон платью, васильково-синие глаза за подкрашенными ресницами чуть округлились от удивления, но затем прищурились, и на красивом лице появилось вызывающее выражение.

– Полагаю, вы мисс Макгиган, – медленно произнес Том.

– Да. – Она склонила голову, и длинная прядь волос упала ей на плечо, – А вы, должно быть, приехали посмотреть дом? Вас прислали «Абботт и Скерри»? Им следовало бы предупредить меня по телефону о вашем приезде. Ну что же, входите.

Том вошел вслед за ней в дом. Только переступив порог, он решился рассеять ее заблуждение.

– Я приехал не по поводу покупки дома, мисс Макгиган. Я ищу Рольфа Майкла.

На какое-то мгновение она замерла на месте, и Том заметил, как что-то похожее на тревогу промелькнуло в ее глазах.

– Моего жениха? Сожалею, но его здесь нет, господин.

– О'Нил. Том О'Нил. – Он извлек из кармана одну из своих визиток и протянул ей, пристально наблюдая за выражением ее лица.

Она прочла то, что было написано на карточке.

– Детектив страховой компании? Зачем вам понадобился Майк?

Том мысленно отметил, что она назвала жениха Майком. Было ли это сокращенной формой его фамилии или же она знала его так же, как Майкла Трэффорда?

– Сожалею, но я смогу сказать об этом только ему лично, – вкрадчиво ответил Том. – Где бы я мог его увидеть?

– Не могу вам помочь. Его нет в городе. Майк очень занятой человек.

– Да, конечно, – сказал Том, подумав с ехидцей: «Еще бы! Только успевай крутиться, проворачивает финансовые махинации, живет под тремя разными именами – на все это требуется уйма времени». – Но вы, наверное, могли бы подсказать, где его найти.

Ее лицо стало непроницаемым.

– Извините, не могу. И даже если бы могла, с какой стати, черт возьми, я сказала бы это вам, господин О'Нил?

Она направилась к двери с намерением выпроводить его. Том не сдавался.

– Учитывая обстоятельства дела, я думаю, вы предпочтете поговорить со мной, а не с полицией, – сказал он, не моргнув глазом.

Ее рука замерла на дверной ручке. Он не столько заметил, сколько с мстительным удовлетворением. Почувствовал, что ее охватила паника. Теперь он не сомневался, что нащупал правильный путь. Спустя мгновение его подозрения подтвердились: она повернулась с высокомерно поднятой головой и с вызовом посмотрела ему прямо в лицо.

– Не знаю, смогу ли я вам чем-нибудь помочь, господин О'Нил, но почему бы вам не войти и не поговорить со мной?

Она провела его в гостиную, взяла сигарету из пачки, лежавшей на журнальном столике, и закурила. Он заметил, что пальцы у нее слегка дрожат.

– Итак, я хотела бы узнать, господин О'Нил, о чем идет речь?

– А вам это неизвестно? – спросил он, внимательно наблюдая за ней.

– Я не стала бы спрашивать, если бы знала. – Ничто в выражении ее лица не говорило о том, что она лжет. «Либо она хорошая актриса, либо действительно ничего не знает», – подумал Том.

– Из того, что написано на моей визитной карточке, вы поняли, что я являюсь детективом по делам страхования, – сказал он. – Я расследую обстоятельства дела, связанного с выплатой большой суммы денег по страховому полису. Полагаю, что ваш жених мог бы помочь мне в этом расследовании. Когда он должен вернуться?

Том впервые заметил в ней некоторую неуверенность. Но она сразу же взяла себя в руки.

– Он должен позвонить мне. Я ему передам, что вы хотели бы с ним встретиться.

– В этом нет необходимости, – поспешил прервать ее Том. Меньше всего ему хотелось бы вспугнуть подозреваемого. – Скажите лучше, где его найти, и я вас больше не буду беспокоить.

– Я уже сказала вам, что мне это неизвестно. Послушайте, вам следовало бы объяснить мне кое-что. Что за дело о страховании вы расследуете?

– О выплате крупной страховой суммы в связи со смертью застрахованного лица. Вернее даже, двух лиц.

Она побледнела.

– В Сиднее? – спросила она, не сдержавшись. Мозг Тома лихорадочно заработал. «Мария Винсенти, – подумал он. – Она думает, что что-то случилось с Марией Винсенти и что это дело рук Мартина. Значит, в заявлении Марии о том, что Мартин покушался на ее жизнь, есть доля правды».

– Нет, не в Сиднее, – сказал он. – Во время взрыва на яхте у берегов Италии. Это случилось двадцать лет назад.

Так как она была застигнута врасплох, помимо ее воли выражение лица многое сказало ему. Первоначальное облегчение сменилось удивлением и наконец испугом. Затем она так же быстро овладела собой, рассмеявшись резким смехом.

– Двадцать лет назад! Боже, да ведь эта целая вечность, не так ли?

– Мне так не кажется, – мрачно сказал он. – И компания, выплатившая страховку по случаю смерти Грега Мартина, тоже так не считает.

– Грега Мартина? Я не знаю человека с таким именем.

– Полагаю, что знаете. Так же, как знаете Майкла Трэффорда.

Она загасила в пепельнице сигарету и зло смерила его взглядом. Теперь она уже не пыталась сдерживаться, и ему стало ясно, что она совсем не такое уж невинное дитя, каким сначала показалась.

– Все это из-за той женщины, не так ли? – прошипела она. – Из-за нее и ее дурацкого вранья и больного воображения! Эта ревнивая корова способна На что угодно, лишь бы посчитаться с ним. Она не могла смириться с тем, что он бросил ее ради женщины помоложе. Да разве это удивительно? Боже мой, вы бы только на нее посмотрели! Старая развалина, пьяная в любое время суток – разве она может удержать такого мужчину, как Майк?

– Итак, вы признаете, что Рольф Майкл и Майкл Трэффорд – одно и то же лицо?

– Какой смысл отрицать это? Вы, наверное, уже все разнюхали. Сменить имя было для него единственной возможностью сбежать от нее и ее злобных выходок. Но все, что касается Грега Мартина, это плод ее больного воображения. Бог знает, откуда она выкопала эту историю. Может быть, из какой-нибудь старой газеты, которой оклеены ящики в ее комоде.

– Я не думаю, что Мария Винсенти из тех, кто оклеивает газетами ящики комода, – сдержанно заметил Том. – Мне кажется, вы совсем ничего не знаете об этой истории, мисс Макгиган.

Она снова закурила сигарету.

– Как же мне не знать? Это была нашумевшая история. Но смею вас заверить, господин О'Нил, Майк вовсе не тот давно забытый финансовый мошенник наполовину итальянского происхождения. Неужели вы думаете, что, будь это так, он смог бы здесь вести такой образ жизни в течение двадцати лет?

– Случались и более странные вещи.

– Ну хорошо… если вы мне не верите…

– Я бы скорее поверил в это, если бы Майк, как вы его называете, сказал мне об этом сам. – Она молча смотрела на него, и он решил снова прибегнуть к шантажу. – Боюсь, что в противном случае мне придется поделиться своими подозрениями с полицией Дарвина.

Можно, пожалуй, заехать на обратном пути в полицейский участок.

– Черт вас возьми! – взорвалась она. На лице ее появилось злое, как у ведьмы, выражение. Черты лица заострились. Он подумал, что сейчас она совсем не выглядела красавицей, – Хорошо. Он вернется послезавтра.

– В какое время?

– Ближе к вечеру. Он пригласил меня на ужин и должен быть здесь между четырьмя и пятью пополудни.

– Понятно! – сказал Том, не поверив Ванессе Макгиган ни на йоту, и подумал, что ему придется следующие полтора дня провести где-нибудь поблизости, наблюдая за всеми, кто входит и выходит из дома, и следя за ней, если возникнет необходимость, чтобы выяснить, где она бывает и с кем встречается. Возможно, она говорила правду, а может быть, и нет. В любом случае он вспугнет Грега Мартина.

– А есть ли необходимость впутывать в это полицию? – спросила она.

– Никакой… если только вы были со мной откровенны. – Он улыбнулся, пустив в ход все свое обаяние.

– Вы совершенно безжалостный человек, господин О'Нил, – сказала она. Неожиданно резко зазвонил телефон, и в глазах ее снова появилась настороженность.

– Извините, я подойду.

Когда она вышла, Том подошел к двери, прислушиваясь. Если звонил Мартин, и она его предупредила, то он хотел об этом знать. Но из разговора он быстро понял, что звонили от «Абботта и Скерри», агентов по продаже недвижимости, которые хотели назначить время для осмотра дома потенциальным покупателем.

Том незаметно прикрыл дверь и, воспользовавшись случаем, оглядел комнату. Ничто в ней не говорило о том, что здесь сегодня появлялся мужчина – все было более или менее в том же порядке, как и тогда, когда здесь в прошлый раз были они с Гарриет. Но на журнальном столике рядом с пачкой сигарет лежал конверт авиакомпании. Он быстро раскрыл его и поджал губы. Внутри были два авиабилета на рейс «Куантас» до Нью-Йорка на завтра! Итак, она его обманула! Сказав, что Грег будет дома послезавтра, она выигрывала время, вернее, ей казалось, что выигрывает. Если бы он оказался глупее и поверил ей, то к назначенному времени его встречи с Мартином эта парочка уже находилась бы за пределами Австралии. О, Мартин был тот еще фрукт – и, по-видимому, всегда при нем была какая-нибудь красотка, помогавшая ему замести следы!

Он услышал резкое звяканье положенной трубки и быстро закрыл конверт с авиабилетами. Когда Ванесса вернулась в комнату, Том уже стоял там, где она его оставила, читая какую-то запись в своей записной книжке.

– Ну что же, мне кажется, мы сегодня ничего больше не сможем сделать, мисс Макгиган, – сказал он беспечно. – Я вернусь послезавтра, и тогда, надеюсь, ваш жених поможет мне прояснить кое-какие детали этого дела.

Она кивнула. Ему показалось, что в ее васильковых глазах он уловил торжество победителя.

– Уверена, что он сможет это сделать, господин О'Нил.

Возвратившись в гостиницу, Том заказал разговор с Робертом Гаскойном в Сиднее. Ему очень не хотелось делиться с таким трудом добытой информацией, но у него не было выбора. Если Мартин и Ванесса намереваются покинуть Австралию, их необходимо задержать, а полицейский мог организовать это, только если у него на руках будет обвинение, которое он мог предъявить Мартину.

К облегчению Тома Гаскойн заинтересовался этим делом больше, чем во время их первой встречи.

– Хорошую работу проделали, О'Нил, – прокартавил он. – Вы сэкономили мне уйму времени. Похоже, что ФБР получило кое-какие сигналы, и нас попросили начать расследование. Мартина – если он жив – разыскивают в Штатах по обвинению в целом ряде мошеннических операций.

– Будьте уверены, он жив, – сказал Том. – И как раз собирается снова перешагнуть порог львиной клетки.

– Заманчиво, конечно, дать ему уйти и заставить их самих разгребать собственное дерьмо, – мечтательно заметил Гаскойн. – Но я, пожалуй, лучше воспользуюсь вашей информацией и организую его захват в аэропорту. Полагаю, это будет означать, что ваша работа закончена – вы получите своего человека и спасете деньги клиентов.

– Нет, я еще не закончил работу, – сказал Том. – Можно даже сказать, что она только еще начинается.

– Что это значит?

Том упрямо выставил вперед челюсть. В тот момент он выглядел еще более безжалостным, чем когда-либо.

– Моя работа закончится только тогда, когда я узнаю, что именно случилось с Полой Варной.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Салли приехала в больницу примерно через полчаса после телефонного звонка Гарриет. Она вошла в приемную, все еще кутаясь в меховое манто, словно ей было холодно, несмотря на невыносимую жару за стенами здания.

– Гарриет… как он?

– Держится, насколько я понимаю. Но положение критическое. – У Гарриет было застывшее, как маска, лицо, она с усилием произносила слова, но обрадовалась, что теперь не одна.

– Что произошло? – расспрашивала Салли.

– Ну… у него опять был приступ. Это случилось при мне. Это было… – голос девушки задрожал, но она взяла себя в руки и продолжала: —…это было ужасно. Он на себя не похож, Салли – и еще эта проклятая машина воет, словно плакальщица на похоронах…

Салли прикрыла глаза рукой. Она была бледна и выглядела безумно усталой. Гарриет знала, что она не успела выспаться, когда телефонный звонок позвал ее назад. Но вопреки всему она была тщательно подкрашена, и прическа была, как всегда, в идеальном порядке. «Да и когда Салли казалась неухоженной? – подумала Гарриет. – Она и на собственных похоронах будет выглядеть безукоризненно».

Дверь палаты открылась, и обе вскочили на ноги. Вышла сестра в белом халате, и женщины застыли, как сжатые пружины, в ожидании каких-нибудь новостей. Но сестра едва заметно покачала головой и предложила им кофе. Гарриет с благодарностью отхлебнула глоток из чашки, чтобы смочить пересохшее горло, но Салли, не притронувшись к кофе, поставила чашку на маленький выкрашенный белой краской стол рядом со стопкой журналов в глянцевых обложках.

– Не могу понять… казалось, ему стало лучше, когда я уходила. Может быть, это случилось потому, что он разволновался при виде тебя?

– Возможно… Но он говорил так странно, почти несвязно. Он был очень расстроен. – Гарриет замолчала. В ее голове крутилось множество вопросов, и она инстинктивно чувствовала, что Салли могла бы ответить на некоторые из них. Но задавать эти вопросы надо в другом месте и в другое время. Может быть, позднее, когда они будут уверены, что он выживет и на сей раз.

Салли расхаживала по комнате – от окна к двери и обратно, как львица, запертая в клетке. От ее обычной сдержанности не осталось и следа. Подойдя к ней, Гарриет обняла за плечи тетку, которая была ей скорее матерью.

– Давай-ка присядь, Салли. Ты свалишься и этим никому не поможешь.

Салли прижала руки к губам. Накрашенные ногти яркими пятнами выделялись на ее бледной коже.

– Он должен выжить, Гарриет! И слышать не хочу, что он может умереть. О Боже, я так люблю его!

Гарриет нежно сжала ее в объятиях.

– Я это знаю.

Салли замотала головой, словно животное, которому причиняют страдания.

– Нет, нет, ты не понимаешь. Все эти годы я знала и молчала, а теперь… это как возмездие. Я поступила жестоко… но я так люблю его. Я всегда боялась его потерять и боюсь потерять сейчас.

– Ты его не потеряешь, – утешала ее Гарриет, стараясь быть более убедительной, чем на самом деле. – У отца огромная воля к жизни, и им занимаются лучшие врачи.

Но говоря это, она не могла не думать: что, черт возьми, имела в виду Салли? Сначала отец говорит какие-то загадочные слова… а теперь вот Салли мучается… из-за чего? Есть что-то такое, о чем я не знаю, думала Гарриет, от меня что-то скрывали все эти годы, но рано или поздно я узнаю об этом. Папа, возможно, просто говорил о том, что жестоко обошелся с мамой в тот последний вечер, но ведь Салли имеет в виду совсем не это. К тем событиям она не имеет никакого отношения – ее даже не было в Штатах в то время. Нет, она подразумевает нечто совсем другое, то, что сделала она сама, поступив «так неправильно, так жестоко».

– Я так боялась, что он узнает правду, – причитала Салли. – Еще на прошлой неделе я думала, что отдала бы что угодно – все на свете! – лишь бы он никогда не узнал об этом. А теперь вот… В случае своей смерти он ничего не узнает. Но теперь это уже неважно. Главное, чтобы он был жив.

– И он выживет. Выживет, – горячо убеждала ее Гарриет.

– Выживет? Не знаю. Он никогда не был моим все эти годы. По-настоящему моим. Я его украла, Гарриет. Украла его у нее, и теперь она забирает его назад… – ее голос осекся.

– Ради Бога, перестань, Салли, – взмолилась Гарриет. – У тебя истерика. Я не знаю, о чем ты говоришь, но ты не могла его украсть у мамы. Она погибла. Я не хотела этому верить, но сейчас верю. Мама погибла, Салли, более двадцати лет назад.

Плечи Салли дрожали. Ее тоненькая фигурка, закутанная в огромное меховое манто, выглядела такой хрупкой.

– Нет, нет, не двадцать лет назад…

Гарриет похолодела. По ее спине пробежали ледяные мурашки. Она уставилась на тетю тяжелым непонимающим взглядом.

– Что ты сказала?

Дверь открылась. Обе обернулись. Это был доктор Клейвел. Он был мрачен, и у Гарриет сжалось сердце.

– Доктор, он…? – попыталась она спросить, но язык ее не слушался.

– Нет, плохих новостей нет, – он слабо улыбнулся. – Кризис, по-видимому, миновал… пока.

– Вы имеете в виду, что он поправится? – Салли сидела, не двигаясь, обхватив себя руками.

– Пока еще ничего нельзя сказать с уверенностью. В подобных случаях трудно делать прогнозы, и мне не хотелось бы вселять в вас слишком большую надежду. Человеческое сердце многое может выдержать, но всему есть предел. Пока состояние, по-видимому, стабилизировалось. Хотите зайти в палату и взглянуть на него?

– А можно? – спросила Гарриет.

– При условии, что вы не будете его расстраивать и волновать. – Доктор Клейвел поднял на нее печальные глаза. – Не могу не напомнить вам, что он очень болен.

– Мы все понимаем, – сказала Гарриет.

Она повернулась к Салли. Ее глаза на бледном лице все еще выражали ужас, а губы были полураскрыты, словно она боялась надеяться.

Гарриет обняла ее за плечи. Какие бы страшные тайны Салли ни скрывала, сейчас было не время о них размышлять. Как сказала Салли, сейчас было важно лишь, чтобы Хьюго выжил.

– Пойдем, Салли, – тихо сказала она. И они вместе направились вслед за доктором по коридору в палату Хьюго.

Когда шофер отвез Гарриет и Салли в квартиру на Сентрал Парк Саут, был уже поздний вечер. Кухарка Джейн оставила им холодный ужин и кастрюльку супа, который надо было только разогреть. Но хотя Гарриет была уверена, что суп, как всегда, очень вкусный, она знала, что не сможет есть и догадывалась, что у Салли тоже нет аппетита.

– Единственное, что мне сейчас нужно, так это выпить. – Гарриет подошла к бару, налила себе большую рюмку водки и выпила залпом. – Что тебе налить, Салли?

Салли едва заметно покачала головой, но Гарриет налила ей бренди.

– Выпей, ради Бога. Тебе это пойдет на пользу. Пока Салли маленькими глоточками пила бренди, ее бледные щеки постепенно розовели. Она погрузилась в свои мысли и сидела такая отрешенная, что Гарриет подумала, уж не привиделась ли ей сцена в больнице. От недосыпания у нее кружилась голова, и все вокруг казалось нереальным, но спать ей уже не хотелось. Тело ее было напряжено, мысли обгоняли одна другую. Она должна узнать, что имела в виду Салли, когда говорила сама с собой в больнице. Но как спросить у нее сейчас, когда она так подавлена?

Неожиданно Салли осушила свой стакан и резко вышла из задумчивости.

– О чем говорил твой отец, когда с ним случился приступ? – спросила она спокойно и твердо.

Гарриет отвела глаза. Ей не хотелось повторять мучительные и бессвязные самообвинения Хьюго.

– Это были просто какие-то обрывки мыслей. Я не могла связать концы с концами. Но мне показалось, что он считает себя виновным в гибели мамы.

– Я так и знала, – кивнула Салли. – Но, конечно, он ни в чем не виноват. Он был чудесным мужем – щедрым, любящим. Он дал ей все, что она хотела, и был готов простить ей все на свете… почти все. – Она умолкла, взгляд ее стал отрешенным, а мгновение спустя, когда она снова заговорила, голос был таким тихим, что Гарриет пришлось напрягать слух, чтобы расслышать слова. – В этом-то и беда. Я думаю… да, я думаю, что он и сейчас простил бы ее. Несмотря на все, что она натворила и на боль, которую ему причинила. Даже, прости меня, Боже, такую, какой она стала… я думаю, что он принял бы ее назад, и я бы этого не вынесла. Нет, это не для меня – я его слишком люблю – и не для него. Какая жизнь ждала бы его? Да и каждого из нас?

Гарриет наклонилась вперед, крепко держа стакан обеими руками, которые вдруг задрожали.

Она не знала, как начать разговор с Салли, но та вдруг сама заговорила. Похоже, что только что пережитый поединок Хьюго со смертью прорвал плотину двадцатилетнего молчания, и теперь уже ничто не могло остановить поток слов. Но мучительные отрывки фраз не складывались в единое целое.

– Салли, скажи, я тебя правильно поняла? – спросила Гарриет. – Мама не погибла, и Грег Мартин тоже остался в живых?

Лицо Салли исказила болезненная гримаса. Потом она едва заметно кивнула. Сердце Гарриет билось так сильно, что она с трудом дышала.

– Ты имеешь в виду… она жива?

– Нет… нет. Теперь она умерла.

– Но во время взрыва она не погибла?

– Нет.

– И ты об этом знала – ты знала все эти годы? Боже мой, а папа тоже знал?

– Нет. – Салли энергично затрясла головой. Она чуть не плакала. – Он об этом не знает, Гарриет, и не должен знать. Я очень боялась, что он узнает, когда вдруг объявился живой Грег Мартин и в этом деле принялись копаться детективы. Теперь все выплывет наружу, не так ли? О Господи, он меня просто возненавидит…

– Почему, Салли? – продолжала расспрашивать Гарриет, хотя отдельные кусочки головоломки уже начали складываться в картину, которую ей едва ли хотелось себе представить. – Почему он возненавидит тебя?

– Потому что я знала, что она жива, и не сказала ему об этом. Я позволила ему думать, что она погибла… Я это от него скрыла, Гарриет. Обманывала себя, убеждала, что так будет лучше, что я спасаю его – и тебя – от боли. Но всему причиной был мой эгоизм. Я всегда считала, что эгоисткой была Пола, но в конце концов оказалось, что я не лучше ее, а может быть, даже хуже. Она, по крайней мере, не скрывала своего эгоизма, тогда как я… я была трусливой и скрытной. Я всех вас обманывала, Гарриет, да простит меня Господь!

Она подняла стакан с бренди, увидела, что он пуст и тряхнула головой, подавив рыдание. Гарриет подошла к бару, взяла бутылку и наполнила стаканы – себе и Салли. Ей необходимо выпить – и, если Гарриет не ошибается, потребуется еще и еще, пока она не закончит свой рассказ. Салли сидела на самом краешке одного из старинных кресел, Гарриет притащила для себя пуфик с другого конца комнаты. Она немного дрожала, но ощущала странное спокойствие, будто находилась в центре тропического циклона.

– По-моему, Салли, тебе лучше рассказать мне всю правду.

Теперь лицо Салли было почти спокойно, словно самое худшее было уже позади. После многих лет молчания лед тронулся – теперь она могла все объяснить и надеяться, что Гарриет ее поймет. Но что бы она ни совершила, она почувствовала облегчение от того, что поделилась тайной, которую хранила в одиночку в течение стольких лет. Не надо больше лгать, не надо обманывать, по крайней мере, Гарриет будет теперь знать, какая она в действительности.

– С чего мне начать? – спросила она.

– С самого начала.

– Хорошо, – согласилась Салли. Да, ночь предстояла долгая.

Я прилетела в Нью-Йорк, как только узнала о случившемся. Мне позвонил твой отец. Он был в ужасном состоянии. Сначала он просто сказал, что произошел несчастный случай, когда Пола отдыхала на яхте вместе с Грегом, но я почувствовала, что он не в себе. Я побросала в чемодан кое-что для себя и Марка и заказала билет на ближайший рейс. Нетрудно догадаться, что я сама была в состоянии шока и думала лишь о том, чтобы как можно скорее очутиться рядом с Хьюго – и с тобой. Важнее всего была семейная солидарность – нам надо было держаться вместе. Потом, когда я уже была здесь, Хьюго рассказал мне о случившемся. У Полы была любовная связь с Грегом – она сама сказала ему об этом в последний вечер перед отъездом. Естественно, отец пришел в бешенство. Он тут же вышвырнул ее из дома и сказал, чтобы она никогда больше не показывалась ему на глаза. Она улетела с Грегом в Италию и на следующий же день отплыла с ним на яхте. Свидетелями их отъезда было множество людей. К тому времени я уже, конечно, кое-что знала. Об аварии писали все газеты, и тогда мне казалось, что на этом вся история и закончилась. Хьюго был страшно удручен, во всем винил себя, хотя это было просто нелепо, и я согласилась остаться на некоторое время в Нью-Йорке, чтобы утешить его и присмотреть за тобой. – Салли замолчала, поглядывая на Гарриет. – Поначалу, честное слово, этим все и ограничивалось. Но потом все стало сложнее, потому что я влюбилась.

– В папу? – тихо спросила Гарриет. Салли кивнула.

– Да. Я всегда находила его привлекательным и думала, что Пола была дурой, когда не ценила его. Но общее горе очень сблизило нас. Он изумительный человек, Гарриет, – да ты и сама не хуже меня знаешь, – и он был убит горем. Он потянулся ко мне то ли потому, что я чуть-чуть напоминала ему Полу, то ли потому, что я просто была рядом, а может быть, уже тогда в этом было нечто большее – не знаю. Отношения наши развивались, пожалуй, слишком быстро, но они развивались, и неожиданно впервые в жизни я испытала не просто лихорадочную влюбленность, но и чувство защищенности.

Она замолчала, вспомнив, с каким изумлением впервые поняла, что Хьюго отвечает на ее любовь. Всю свою жизнь она считала себя не способной вызвать любовь, не заслуживающей любви. А теперь вдруг рядом с ней оказался тот человек, которому она нужна. Сколько времени потребовалось ей, чтобы понять это, она не знала. А когда это случилось, растерялась.

Однажды поздно вечером, вспоминала она, когда детей уже уложили спать, они с Хьюго сидели в саду, и Хьюго вдруг закрыл лицо руками, охваченный горем.

– Что я сделал не так? – спросил он, а она подошла к нему и обняла за плечи.

– Ты все делал как надо. Поверь мне, это не твоя вина, – сказала она, утешая его. – Пола наделала глупостей. Она всегда была такой – так уж она была устроена.

– Но она была больна, Салли. Я это знал и должен был ей помочь.

– Хьюго, не терзай себя. Я уверена, что ты сделал все, что мог.

– Я старался сделать как лучше. Я думал, что заставлю ее полюбить себя, но не смог. Это моя самая большая ошибка.

– Пола была не способна никого полюбить, – сказала Салли, гладя рукой его волосы. – Она была красивой и жизнерадостной, но не умела любить.

– Но Грега она любила.

– Не думаю. – Салли почувствовала, что нашла правильный ответ. – Она была им одержима, потому что не могла прибрать его к рукам. Пола всегда хотела иметь то, что не могла заполучить.

Немного помолчав, он повернулся к ней и, как ребенок, уткнулся лицом в ее грудь.

– Почему она была не похожа на тебя, Салли? – Это был крик души.

Салли ощутила острый прилив нежности. Они долго сидели, не двигаясь: она – утешительница, он – мученик. И вдруг, неожиданно для себя, она почувствовала, что рядом с ней мужчина. Сначала она попыталась подавить это чувство, уговаривая себя, что грешно вожделеть к сраженному горем собственному зятю. Но когда его голова шевельнулась на ее груди, а рука скользнула по спине, она вдруг поняла, что грешное чувство возникло не только у нее. Она прижалась к нему, забыв обо всем и ощущая лишь непомерную радость от его близости. Он оторвал лицо от ее груди, а она соскользнула вниз, так что они теперь смотрели друг другу в глаза – просто смотрели, и их души сливались воедино в этом взгляде.

Даже теперь, много лет спустя, она отчетливо помнила тот момент – аромат роз в еще не остывшем воздухе, смутно доносящиеся звуки города и Хьюго, который смотрел на нее так, как никто и никогда еще не смотрел.

– О, Салли. – Он глубоко вздохнул, обнял ее и прижался губами к ее губам. – О, Салли, Салли, Салли…

Их потребность друг в друге родилась из глубоко запрятанных неутоленных желаний; они потянулись друг к другу, как дети, застигнутые бурей, и обрели такую полноту единения душ, о существовании которой ни он, ни она даже не подозревали. Так в саду, на этом островке, отгороженном от всего остального мира их общим горем, родилась новая любовь, и все глубины и высоты чувства нахлынули на них сразу, так что любовь оказалась сильной и всепоглощающей. Не говоря ни слова, они вошли в дом и поднялись по лестнице.

В спальне ничто не напоминало о Поле. Да и что могло бы напомнить о ней? Комната так давно принадлежала одному Хьюго. Но даже если бы было по-другому, это не имело значения. Салли любила его безумно. После Стюарта у нее не было ни одного мужчины – да она никого и не хотела. А теперь у нее был Хьюго, и это было так чудесно, что сразу же вытеснило все остальное из памяти.

Потом, когда она лежала в его объятиях, на нее напал страх. А вдруг Хьюго будет презирать ее? Может, она просто подвернулась ему под руку в подходящий момент? Но нет. К ее удивлению и удовольствию, он обращался с ней с той же галантностью, с какой обращался с Полой, чему она в свое время немало завидовала. Конечно, не было того беспредельного обожания. Но, может быть, все еще впереди, а возможно, такое случается лишь раз в жизни. Пока еще бывало иногда, что она заставала его с устремленным в пространство взглядом, полным боли. Но зато теперь в его глазах не было отчаяния – оно, по-видимому, прошло, – и Салли гордилась, что это ее заслуга, и радовалась этому.

Прошло несколько недель, и они стали еще ближе друг другу. Тепло, которое она ощутила тогда, согревало ее все эти годы, и Салли, обхватив руками колени, сидела и вспоминала. О, все было так чудесно – любовь и счастье, и чувство защищенности – все вместе. Она впервые поняла, что защищена любовью, которой никогда раньше не ведала, – любовью человека, который никогда ее не предаст.

– Салли? – голос Гарриет ворвался в ее воспоминания, и она взглянула на девушку, словно возвратилась издалека.

– Да?

– Извини, но ты так и не рассказала мне, что случилось… А я должна знать.

– Да, да, я думаю, тебе следует знать. Ну, как я уже сказала, я влюбилась в твоего отца и, полагаю, он тоже полюбил меня. Нам, конечно, приходилось скрывать наши отношения, чтобы люди не говорили, что это неприлично, потому что прошло слишком мало времени, но на самом деле все было не так. Он не стал меньше любить Полу, я это знала, и наши отношения не мешали его любви к ней. Но она погибла, а я была жива и была нужна ему. Лето подходило к концу – пора было возвращаться в Англию – у Марка начинался учебный год в подготовительном классе. Я с ужасом думала об отъезде. Но Хьюго попросил меня остаться. «Я потерял Полу, боюсь потерять и тебя», – сказал он. Я, конечно, осталась. Почему бы и нет? Так хотел Хьюго, да и тебе я тоже была нужна. Исчезновение Полы очень сильно повлияло на тебя, хотя она никогда не баловала тебя вниманием; может быть, тебе просто передалось отчаяние, которым были охвачены окружающие. Как бы то ни было, а я могла успокоить тебя, когда это не удавалось другим, и мне не хотелось оставлять тебя на попечении вереницы сменяющих друг друга нянь, особенно если вдруг у твоего отца снова начнется глубокая депрессия. Да и для Марка это было хорошо. Мне было нелегко растить его одной на свои скудные заработки – он прошел через руки разных женщин, присматривающих за детьми, побывал в дневных яслях, а впоследствии стал бы типичным ребенком работающей мамы с ключом от квартиры на шее, и ему пришлось бы обходиться без тех маленьких удовольствий, которые мать не могла ему обеспечить на свои заработанные деньги – а их, видит Бог, было не так уж много! Здесь, в Штатах, он мог пользоваться всеми преимуществами жизни в доме, который был полной чашей. А я? Ну, как я уже сказала, такого счастья я не испытывала никогда в жизни. Для меня, как говорится, все вокруг было голубым и розовым. И тут взорвалась эта бомба!

– Какая? – спросила Гарриет. У нее даже дыхание перехватило.

– Пришло письмо… из Италии. Оно было адресовано твоему отцу, но он в то время уехал в турне с новой коллекцией, и поэтому я его вскрыла. Поверишь ли, вскрывая письмо, я чувствовала физическое недомогание, как будто предчувствовала, что мой мир вот-вот рухнет.

– Оно было от мамы? – спросила Гарриет.

– Нет… о, нет. Я узнала бы ее почерк. Письмо было от какой-то сестры Марии-Терезы. Странно, не правда ли? Это имя врезалось мне в память. Я его никогда не забуду. Сестра Мария-Тереза.

– Кто это?

– Монахиня ордена, которому принадлежал небольшой приют на крошечном островке неподалеку от Сицилии. Очень необычный приют, надо сказать.

– Что же дальше?

– В письме говорилось, что Пола находится там. Она вовсе не погибла, осталась жива. – Салли замолчала. В глазах ее появился отсутствующий взгляд, как будто она снова впервые увидела то письмо, которое означало конец ее только что обретенного счастья.

Конечно, все было не так просто. Сначала ее захлестнула волна радости, оттого что сестра жива, хотя она и не вполне поверила этому. Потом, когда новость дошла до ее сознания, у нее появилась мысль, от которой она, к стыду своему, никак не могла отделаться. Ведь если Пола жива, то Хьюго отнюдь не свободен. Не только юридически, но и эмоционально. Салли с болью в сердце вынуждена была признать, что, как бы ни близки они стали с Хьюго, она никогда не сможет соперничать с Полой. Никто никогда не предпочел бы ее Поле. И уж, конечно, Хьюго, обожавший Полу, никогда не оставит ее ради Салли. У нее и сейчас мороз пробежал по коже, как и тогда, когда ее мечты на глазах обращались в пепел, и она, ненавидя себя за эгоизм, ничего не могла с этим поделать.

– Салли? – голос Гарриет снова вернул ее к действительности. – Что ты имеешь в виду? Мама была ранена во время взрыва, и ее выхаживали монахини?

– Не ранена, нет. Об этом ничего не говорилось.

– В таком случае, почему она оказалась в этом приюте? И почему никто не знал, что она там? Это было… сколько времени тогда прошло со дня взрыва? Несколько месяцев? Монахини наверняка сообщили обо всем властям.

– По-видимому, не сообщили. Они не знали, кто она такая.

– Но сообщение о взрыве, наверное, можно было прочитать во всех газетах?

– У них не было газет. Это очень маленький островок, оторванный от цивилизации, и они совсем не общаются с внешним миром.

Гарриет недоверчиво покачала головой:

– Если мама была жива и не ранена, то почему она не рассказала им, кто она? Почему сама не подала весточки о себе?

Салли некоторое время молчала. По ее лицу проскользнула тень, и она сжала руки, лежавшие на коленях. Потом посмотрела Гарриет прямо в глаза.

– Она не была ранена и не была больна в общепринятом смысле этого слова. Боюсь, что тебе придется узнать горькую правду дело в том, что у твоей матери была тяжелая форма психического расстройства.

Гарриет онемела от ужаса.

– Что ты сказала?

Салли нервно сглотнула, избавляясь от комка в горле. Ее глаза теперь светились сочувствием, смешанным со стыдом и смятением.

– Извини, но это правда. За некоторое время до случившегося у нее уже появились первые симптомы болезни, но никому и в голову не приходило, что все это так серьезно. Она уходила в себя, страдала паранойей, часто погружалась в депрессию – я сама наблюдала это, когда приезжала навестить их года за два до случившегося, – и Хьюго какое-то время был очень обеспокоен ее состоянием. Но ты ведь знаешь, как это бывает – каждый продолжал надеяться, что ошибся. Сейчас, оглядываясь назад, я отчетливо вижу, что у нее тогда уже была начальная стадия шизофрении. Если бы ей помогли в то время, – кто знает? – все могло бы быть по-другому. Но когда она бросила твоего отца и уехала в Италию с Грегом, произошло нечто, ускорившее развитие болезни. К тому времени, как монахини написали письмо, она уже была безнадежно больна и ей уже ничто не могло помочь, хотя для лечения было сделано все возможное. Она полностью ушла в свой собственный мир – и даже забыла, кто она такая.

– Я не понимаю. – Почти каталептическое оцепенение, вызванное пережитым потрясением, прошло, и Гарриет охватила дрожь. – Если мама не помнила, кто она такая, то как они смогли сообщить об этом папе? И как она оказалась на этом острове? Она отплыла на яхте с Грегом Мартином на глазах у множества людей!

– Возможно, всю правду никому никогда не удастся узнать, – сказала Салли. – Об этом мог бы рассказать только Грег, если ему это известно. А я знаю лишь то, что рассказала сестра Мария-Тереза: какие-то рыбаки нашли Полу в корабельной шлюпке, полузахлебнувшуюся и потерявшую рассудок от ужаса. Они не знали, кто она такая, – как я уже говорила, островок изолирован от мира, и даже если они увидели бы газеты, сомневаюсь, что они умели читать. Они сделали единственное, что пришло им в голову, – отвезли ее в приют. А монахини стали за ней ухаживать.

– Не могу поверить, что никто не сообщил о случившемся и не попытался узнать, кто она такая! Это глупо! Наверняка кто-то наводил справки?

– Люди в подобных общинах живут по своим законам. Возможно, они считали, что в ее интересах лучше на какое-то время спрятаться, а не возвращаться в мир, который довел ее до безумия. Не знаю. Я могу только рассказать тебе, Гарриет, о том, что случилось.

– Ты пока не объяснила мне, как же в таком случае они в конце концов написали папе, если мама не помнила, кто она такая, и никто не пытался узнать об этом.

– Очевидно, как-то раз на нее нашло просветление, и она дала им имя и адрес Хьюго, а они сочли своим долгом написать ему. Только вот письмо вместо него вскрыла я.

– Боже мой! – прошептала Гарриет. Она взяла бутылку, наполнила свой стакан и сделала большой глоток. – Итак, что было дальше?

– Конечно, я поехала в Италию, – сказала Салли. – Поехала, чтобы увидеться с Полой.

– Ничего не сказав папе?

Лицо Салли исказила судорога. Она зажмурилась, потом снова открыла глаза.

– Да. Я знаю, что поступила неправильно, но тогда я рассудила так: прежде чем беспокоить Хьюго, я должна сама узнать, как обстоят дела. Я знала, что он обезумеет от горя, и хотела оградить его от страданий. Но если честно, я руководствовалась еще кое-чем. Я не хотела, чтобы Хьюго узнал, что Пола жива, Гарриет. Да простит меня Бог, я изо всех сил хотела сохранить его для себя. Конечно, будь хоть маленький шанс вылечить Полу, я, разумеется, сказала бы ему, я не смогла бы жить спокойно, не сделав этого. Но, увидев ее, я поняла, что вылечить ее нет никакой возможности. Это уже была не Пола, которую мы знали и любили. От той Полы не осталось и следа, а вместо нее появилось бессловесное дикое животное с пустыми глазами, способное лишь скулить, Что хорошего получилось бы, если бы я рассказала Хьюго об этом? Он сошел бы с ума, увидев ее в таком состоянии!

– Но ведь он имел право узнать правду! – тихо сказала Гарриет – Как могла ты, Салли, держать это в тайне от него? Она была его женой и моей матерью!

Салли на какое-то время замолчала, а когда ответила, слова ее, казалось, шли из самого сердца.

– Думаешь, я не знаю этого, Гарриет? Да, мысль об этом преследовала меня с тех пор каждое мгновение каждого прожитого дня! Мне нет оправдания. Я могла бы сказать, что сделала все ради него, хотя, Бог свидетель, это тоже правда. Подумай только, на какую жизнь он был бы обречен – быть привязанным к женщине, полностью потерявшей рассудок, Он никогда бы ее не бросил – не такой человек Хьюго Он всю оставшуюся жизнь посвятил бы уходу за ней – ради чего? Она не смогла бы ни оценить его жертву, ни почувствовать разницу На острове она была не менее счастлива, чем в любом другом месте, К тому же надо было подумать и о тебе. Ты уже достаточно настрадалась, Гарриет, – я хотела оградить тебя от ужасных переживаний, хотела, чтобы ты не знала, что твоя мать находится в приюте для душевнобольных, чтобы не опасалась впоследствии, что ты или твои дети могут унаследовать психическую болезнь.

Гарриет беспомощно замотала головой. Смысл последних слов Салли не дошел до ее сознания. Она могла думать лишь о своей матери, потерявшей рассудок, испуганной, больной и окруженной чужими людьми на каком-то острове.

– Как ты могла, Салли? – проговорила она – Я не могу поверить, что ты оставила ее там в таком состоянии.

– Гарриет, прошу тебя, не надо! – Салли заплакала. – За ней там был хороший уход, и природа там очень красивая. По крайней мере, там она могла постоянно ощущать лучи солнца на своем лице, Она ведь всегда любила солнце, если только не боялась, что из-за этого у нее будут морщины! Не надо, Гарриет, не осуждай меня – я этого не вынесу. Разве недостаточно, что я сама себя виню? Но если ты будешь считать меня виноватой. Мы были так близки с тобой, Гарриет Я всегда относилась к тебе, как к собственному ребенку.

Она протянула Гарриет руку, отчаянно нуждаясь в поддержке, но Гарриет отпрянула, не в силах дотронуться до нее. Женщина, сидевшая сейчас перед ней, была не той Салли, которую она знала и любила. Это была незнакомка – скрытная и безжалостная. Если то, что она рассказала, правда – а Гарриет не сомневалась, что так оно и есть, – то эта женщина хладнокровно оставила свою сестру умирать среди чужих людей и позволила ее близким и родным людям поверить в ее смерть. Это было ужасно – просто немыслимо. Гарриет показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

– Боже, как воспримет это папа? – хриплым голосом спросила она.

– Я не хочу, чтобы он узнал, Гарриет, – рыдала Салли. – Он и без того тяжело болен. Это может убить его!

Гарриет обхватила голову руками, потрясенная чудовищным рассказом Салли. Она понимала, что отец в его нынешнем состоянии не смог бы вынести такого удара. Даже она сама похолодела и вся дрожала, хотя была абсолютно здорова. Неудивительно, что Саши так расстроилась, когда снова начали копаться в этом деле; вот почему она умоляла Гарриет не вмешиваться в расследование. Однако в конечном счете именно угрызения совести положили конец утаиванию правды и обману.

– Честно говоря, я не понимаю, как ты могла решиться на такое? – снова повторила Гарриет. – Хранить такую тайну – и жить спокойно?

– Я ее не бросила, Гарриет, – слова Салли прозвучали как отчаянная мольба о прощении. – Пока она была жива, я посылала туда деньги, чтобы поддержать приют.

– А когда она умерла?

– После взрыва она прожила еще около пяти лет. Пять лет. Гарриет снова закрыла глаза. «Когда мне исполнилось восемь лет, моя мама была еще жива, а я не знала об этом. Когда я пошла в подготовительный класс, когда мне подарили первого пони, когда я упала с дерева в саду и сломала руку – что ты в это время делала, мама? Если верить Салли, ты уже была не в себе. Но ты была жива, а я думала, что тебя нет на свете».

– Боже мой, Салли! – Гарриет резко вскинула голову, – и ты надеялась сохранить все в тайне? Разве ты не знала, что все непременно когда-нибудь станет явным?

Салли кивнула, обхватив себя руками.

– Наверное, надеялась. Но когда человек впутывается в подобную ситуацию, ему уже трудно бывает остановиться. Да, ты права, я боялась, но ложь ловит тебя в капкан, из которого нельзя выбраться. Я не могла заставить себя признаться Хьюго, что обманула его; я не вынесла бы его взгляда. После смерти Полы я думала, что смогу постепенно все забыть, но так и не смогла. Мне это не удалось. Ее тень всегда была рядом. Ее призрак постоянно преследовал меня.

Какое-то мгновение они сидели молча, потом Гарриет спросила.

– Как он называется – этот остров, на который она попала?

– Саварелли. Это один из Эоловых островов.

Эоловы острова! Ну да, конечно. О них говорила Тому по телефону его помощница – о том, что Салли ездила туда через несколько месяцев после взрыва на яхте, Гарриет попыталась представить себе открытые всем ветрам скалистые берега острова, на котором провела последние годы жизни ее мать, и не смогла. Но подручная Тома сказала еще, что Салли также ненадолго ездила в Лондон. Домой? Возможно. Но она не брала с собой Марка. Может быть, это не имело ко всему прочему никакого отношения, однако…

– Салли, ты все мне рассказала? – Гарриет, сама не зная почему, задала этот вопрос – разве шестое чувство ей подсказало, и испугалась, увидев, как на лице тетки промелькнуло странное выражение.

– Конечно, все! Зачем бы мне скрывать? Я рассказала тебе больше, чем кому бы то ни было. – В ее голосе зазвучали агрессивные нотки, и Гарриет подумала. «Нет Салли, есть еще кое-что, о чем ты не говоришь, и я узнаю, что это такое. Это единственная возможность для меня узнать всю правду, и я ею воспользуюсь»

– Я собираюсь съездить на Саварелли, – сказала Гарриет.

– Нет! Ничего хорошего из этого не получится. Все это было так давно…

Но Гарриет, заметив страх, мелькнувший в глазах Салли, еще больше утвердилась в своем решении.

– Самое меньшее, что я могу сделать – это почтить ее память, побывав там, где моя мать провела последние годы своей жизни. Я еду завтра же.

– Но, Гарриет, ты не можешь! По крайней мере, пока отец так тяжело болен…

– Я позвоню в больницу перед отъездом и справлюсь о его состоянии, к тому же меня не будет всего несколько дней. Мне лучше съездить туда сейчас, пока он в больнице и не может задавать лишних вопросов. Ты со мной согласна?

– Нет. О Гарриет, я вообще не хочу, чтобы ты туда ездила!

Впервые после всех откровений тети Гарриет взяла ее тонкую холодную руку и сжала ее.

– Извини, Салли. Я не хочу тебя больше расстраивать, но думаю, ты понимаешь, что я должна это сделать.

Спускаясь по лестнице с чемоданом в одной руке и саквояжем в другой, Гарриет услышала, как зазвонил телефон. Она на секунду замерла. А вдруг это из больницы? Она только что звонила туда, и ее заверили, что Хьюго провел спокойную ночь и его состояние стабилизировалось… Но она знала, что в любую минуту может наступить ухудшение, и измучилась, размышляя, не отложить ли ей свою «одиссею». А вдруг в ее отсутствие у Хьюго случится новый приступ? Она никогда не простила бы себе этого. Но теперь было поздно отступать! Решение принято, билеты заказаны.

Внизу у лестницы ее поджидала Джейн.

– Вас просят к телефону.

– Меня?

– Да.

Схватив трубку, Гарриет услышала Тома О'Нила.

– Гарриет, привет. Как у тебя дела? Как отец?

– Плохо, но состояние стабилизировалось. Вчера у него был еще один приступ, но, по-видимому, он снова выкарабкался.

– Понятно. – Он помолчал. – Я решил позвонить, подумал, что тебе будет интересно узнать, как развиваются события. Случилось кое-что, о чем тебе следует знать.

«Я уже знаю гораздо больше, чем мне хотелось бы», – подумала Гарриет.

– Что именно?

– Кажется, Мартин почти у меня в руках. Я виделся с Ванессой, но она не захотела мне помочь. Однако у нее в гостиной лежали авиабилеты до Штатов – два билета. Думаю, они с Грегом собираются улизнуть из Австралии, и я предупредил полицию. Если повезет их схватят в аэропорту, когда они попытаются улететь из Дарвина.

– Вот как?

– Тебе, по-моему, это безразлично, – сказал он. – А я-то думал, ты обрадуешься.

Она закусила губу. Еще вчера она обрадовалась бы, Сегодня же она не очень-то уверена в этом. Если схватят Грега Мартина, вся история станет явной. Одному Богу известно, как это подействует на отца.

– Спасибо за информацию, – сказала она, а Том вдруг стал хвататься за соломинку – он не хотел, чтобы она повесила трубку. Было так приятно слышать ее голос!

– Чем ты занимаешься? Наверное, останешься в Нью-Йорке, пока твой отец не пойдет на поправку?

– Думаю, да, – соврала Гарриет, поглядывая на свой багаж, приготовленный к отъезду Правда, ей очень хотелось поделиться с Томом всем, что стало ей известно. Но зачем? Очень мило с его стороны позвонить ей, прикидываясь этаким рубахой-парнем, в Австралии он тоже сумел заставить ее поверить ему, тогда как сам многое от нее скрывал и использовал ее в своих целях. Возможно, именно поэтому он сейчас поделился с ней кое-какими новостями – для того лишь, чтобы выудить что-нибудь у нее.

– Ну, береги себя, Гарриет. Я еще позвоню.

Положив трубку, она на мгновение почувствовала себя очень одинокой. Сколько бы она ни внушала себе, что ненавидит Тома, было бесполезно притворяться, что ей безразлично, как он к ней относится. Том затронул ее чувства так, как ни один другой мужчина. Более того, вопреки здравому смыслу, она чувствовала, что может на него положиться. Теперь-то она понимала, как ей его не хватало.

Резким движением Гарриет снова подхватила свои вещи. Она уезжает в Италию – и, может быть, докопавшись до правды, наконец обретет покой.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Крошечный островок Саварелли поднимался из синих вод Средиземного моря подобно зеленому холмику. Гарриет испытала прилив самых разнообразных чувств, увидев его впервые с палубы катера, который доставил ее на материк. Неужели это то самое место, где, если верить Салли, провела последние годы жизни и умерла ее мать? Островок казался таким оторванным от остального мира, таким беззащитным, когда его захлестывали волны, подгоняемые неожиданно налетавшим ветром. Ей сказали, что на Саварелли всего-навсего около 150 жителей, не считая монахинь, но с берега этому трудно было поверить. Островок выглядел необитаемым – райский уголок для морских птиц, но уж, конечно, не для такой избалованной благами цивилизации женщины, как Пола.

Когда катер подошел ближе к острову, Гарриет разглядела скалистые берега под шапками зелени и. расположенные выше террасы, пересекающие пологие склоны. Ей еще никогда не доводилось видеть ничего похожего на эти образования, причудливые формы которым придавала вулканическая деятельность, породившая в море похожий на игрушку какого-то гигантского младенца островок, море вокруг которого словно кипело от выбросов подводного вулкана.

Неподалеку от берега катер остановился, на Саварелли не было причала, к которому он мог бы пристать, и ей пришлось перебраться в шлюпку. Ступая на крошечное, пляшущее на волнах суденышко, она подумала, что ей едва ли удалось бы добраться до острова, если бы ветер дул в полную силу – кто-то из экипажа катера объяснил ей, что сегодня море на редкость спокойно. Шлюпка понесла ее к острову, а катер снялся с якоря и направился к следующему порту захода, и Гарриет поняла, что, по крайней мере на данный момент, пути назад у нее нет.

Берег острова представлял собой узкую полоску гальки разнообразных цветов и оттенков. В одном месте от земли все еще поднимался пар, колыхавшийся на ветру, словно дымок. На одном из валунов сидел, поджав под себя ноги, смуглый крестьянский парнишка, поджидавший ее с парой мулов. С берега к единственной на острове гостинице вела узкая тропа, извивавшаяся по скалистому склону. Не к этому ли берегу пристали рыбаки, подобравшие в море ее мать? – думала Гарриет, И не по этой ли единственной тропе они затем везли ее вверх по склону?

Гостиница – вся белая, как глазурь на свадебном торте, – стояла в центре деревушки, состоящей из скромных, розовых с белым, домиков, расположившихся по зеленым террасам, как на раскрытой ладони. Здесь имелся единственный на всем острове телефон и бар, где жители деревни собирались, чтобы отведать вина с окрестных виноградников. Однако электричества не было – блага цивилизации не простирались так далеко.

Гарриет поселили в маленькой комнате, скромно обставленной самым необходимым, но очень чистой. Стены комнаты были сложены из необработанного камня, пол покрыт шлифованными каменными плитами, выложенными рисунком, напомнившим ей о минойской культуре Крита. Ее ожидал ужин: салат из помидоров, красного перца и сливок с вкусной заправкой, за которым последовала арагоста – пойманный в местных водах омар, – и, к своему удивлению, Гарриет почувствовала, что к ней возвращается аппетит, Да, морской воздух творит чудеса! Но тот же морской воздух подействовал на нее и как снотворное. «Расследование придется отложить до завтра», – подумала она, засыпая.

Том О'Нил решил, что ему незачем самому ехать в аэропорт Дарвина. Делом теперь уже занимаются другие. Как только Грег и Ванесса попытаются подняться на борт самолета, улетающего в Штаты, дарвинские коллеги Роберта Гаскойна схватят их, и в игру вступит вся мощь его величества закона. Он надеялся, что ему дадут возможность допросить Мартина на какой-то стадии следствия, хотя не был совершенно уверен в этом, поскольку дело приобретало международный характер с далеко идущими последствиями. Как бы там ни было, колесо закрутилось, и он выполнил по крайней мере половину своей задачи – теперь он знал наверняка, что Грег Мартин все еще жив. Что касается Полы Варны, то это – другое дело. Пожалуй, до правды о том, что случилось с ней, будет докопаться потруднее. Едва ли Мартин признает себя виновным в ее смерти – маловероятно, чтобы ему захотелось добавить к и без того зловещему списку своих преступлений еще и обвинение в убийстве, поэтому он скорее всего станет утверждать, что она все еще жива, и тогда перед Томом встанет неразрешимая задача отыскать Полу.

А может, эта задача не такая уж неразрешимая? При воспоминании о вчерашнем телефонном разговоре Том стиснул зубы, Поговорив с Гарриет, он пропустил несколько рюмочек и, подстегиваемый пьяной отвагой, решил еще раз позвонить ей. Между ними возникло много недопонимания, глупо ходить вокруг да около – куда лучше сказать ей честно и откровенно, что, как бы это ни выглядело со стороны, он всерьез интересуется ею, а не считает просто источником информации для своего расследования. Прикинув, что в Нью-Йорке сейчас позднее утро, он позвонил. К его удивлению, ему ответили, что Гарриет уехала… в Италию. Сначала он усомнился – должно быть, это какая-нибудь ошибка, но служанка была вежливой, говорила уверенно и ее слова заслуживали полного доверия. Мисс Варна уехала час назад. Ей неизвестно, когда она вернется, но, кажется, поездка как-то связана с делом Грега Мартина. Эта информация сразу же отрезвила Тома. Он разговаривал с Гарриет всего пару часов назад, и она сказала, что пока останется в Нью-Йорке, тогда как на самом деле готовилась вылететь в Италию! Зачем? Он все еще очень многого не знал – и частью этого «многого» была сама Гарриет. Ее отъезд в Италию в то время, когда ее отец был все еще серьезно болен, и то, что она скрыла от него свое намерение, лишь подтверждают это. Неужели она все время обманывала его? Ему не хотелось так думать. Он не раз вел себя как круглый дурак. Но теперь ему впервые за всю его карьеру пришло в голову, что может быть, он и в самом деле круглый дурак.

Том О'Нил, опытный детектив страховой компании, один из лучших в своем деле, попался на хорошенькую мордашку. Ему было обидно – да, да, обидно! Том решительно выдвинул вперед нижнюю челюсть. Ну что же, сейчас он, черт возьми, ничего не может изменить, разве что извлечь из горького опыта урок, который ему надлежало давно затвердить наизусть – не смешивай дело с удовольствием! Том долго и напряженно обдумывал ситуацию, прикидывая, как бы ему найти Полу Варну, если она все еще жива, и вдруг понял, что; потерпев поражение как мужчина, он может победить в профессиональном плане. Если Гарриет и вправду известно местонахождение Полы, она может привести его к ней, и ему нет необходимости испытывать угрызения совести, а тем более быть щепетильным из-за того, что он ее «использовал». Если дело обстоит так, как оказалось, то это она использовала его, подловив его старым как мир способом, однако почему-то он пока не мог до конца поверить в это. Теперь пора бы Гарриет начать платить некоторые из своих долгов, думал Том, и она поймет, какую игру затеяла. А тем временем…

А тем временем он поедет в дарвинский аэропорт, чтобы своими глазами увидеть, как схватят Грега Мартина. Во-первых, ему было любопытно увидеть этого мужика во плоти. А во-вторых, он хотел получить удовольствие, наблюдая, как этого сукина сына настигнет возмездие.

Том заказал в номер завтрак – кофе, булочки и джем – и выехал с таким расчетом, чтобы Грег и Ванесса успели пройти регистрацию в аэропорту. Он оставил машину на стоянке и вошел в здание. Даже в такой ранний час там было весьма оживленно, но, поскольку зал ожидания здесь был значительно меньше, чем в большинстве аэропортов, Том побоялся, что будет обращать на себя внимание. С Мартином, конечно, он не знаком, но Ванесса его наверняка узнала бы. Он купил кофе и газету и, устроившись в уголке, откуда мог наблюдать за происходящим, не привлекая к себе внимания, стал ждать. Сквозь окна заглядывал серенький рассвет, пассажиры позевывали, пили кофе, перекатывали на тележках свои чемоданы, и Том начал обдумывать свой следующий шаг. Стоит ли ему еще раз попробовать связаться с Гарриет или же лучше отправиться прямо в Италию? Карин Спунер, его помощница, проделала весьма кропотливую работу и узнала, что Салли ездила в Италию более двадцати лет назад, но вероятность того, что можно будет установить, где именно в Италии она побывала, по прошествии стольких лет равна почти нулю. Гораздо проще будет проследить за Гарриет, поскольку прошло всего несколько дней. Конечно, неплохо бы иметь ее фотографию. Он мысленно выругал себя за то, что не выпросил у нее снимок – это можно бы было без труда сделать, когда они были в Катарине. Он мог бы даже сам снять ее, если бы захватил с собой фотокамеру. Но в Катарине его мысли были заняты совсем не фотографиями.

В зал ожидания вошли двое мужчин, и губы Тома чуть тронула ухмылка. Хотя они были одеты в облегченные летние куртки и светлые легкие джинсы, им, по его мнению, с тем же успехом можно было наклеить ярлык «полицейский». Они о чем-то поговорили с девушкой за регистрационной конторкой, которая отрицательно покачала головой, затем направились в противоположный от Тома угол, где и уселись, покуривая и исподтишка наблюдая за входной дверью.

Том почувствовал себя неуютно. Он подумал, что на месте Грега Мартина сразу же заприметил бы всех троих – его и двух полицейских. Ему показалось, что они привлекают к себе всеобщее внимание, как бельмо на глазу. Но уйти сейчас было нельзя. Ведь, он мог столкнуться с ними лицом к лицу на выходе…

Мгновение спустя он благодарил Бога, что его не подвела интуиция, потому что в зал ожидания вошла Ванесса Макгиган. Том развернул газету, чтобы прикрыть лицо, но она даже не взглянула в его сторону. Ванесса была одета с присущей ей сдержанной элегантностью – на ней были просторные брюки типа пижамных и легкий дождевик. Она толкала перед собой большой чемодан на колесиках и была одна.

Он заметил, как напряглись полицейские, провожая ее взглядом до регистрационной стойки.

«Терпение! Терпение! – мысленно предупредил он их. – Не набрасывайтесь на половину цыпленка, когда вам нужен целый. Не она вам нужна. Она здесь для отвода глаз».

Ванесса прошла регистрацию, ее чемодан сняли с весов, и даже со своего места в углу Том заметил, как обменялись взглядом стюардесса и двое полицейских. «Боже, – подумал он с раздражением, – уж лучше бы прямо написали на плакате, что она под наблюдением!» Но Ванесса, казалось, совсем не заметила разыгравшейся вокруг нее сцены. Она спокойно направилась к одному из пластмассовых кресел и уселась. Тому все это показалось немного странным: неужели роскошный Грег Мартин и его крошка – королева красоты – путешествуют туристским классом? Наверное, догадался Том, они решили, что так привлекут к себе меньше внимания.

Но где, черт возьми, этот Мартин? Даже если они приехали в аэропорт не вместе, пора бы ему появиться. Шли минуты, но к элегантной блондинке никто не подходил. Еще большее недоумение вызывало то, что она, казалось, ничуть не была этим обеспокоена. Обычно тот, кто ожидает прибытия своего спутника, проявляет признаки беспокойства, даже когда в запасе много времени, он начинает то и дело поглядывать на часы и нетерпеливо смотреть на входную дверь, но Ванесса ничего подобного не делала, она просто сидела, перелистывая журнал в глянцевой обложке, холодная и невозмутимая, и ждала, когда ее пригласят пройти на посадку.

«Что-то здесь не так, – сказал себе Том. – Что-то случилось, и их планы изменились». Хотя до посадки оставалось еще двадцать минут, он уже понимал, что Мартин не появится.

Том заерзал на своем месте в углу, где оставался из опасения, что Ванесса его может узнать. «Ты теряешь свою хватку, – подумал он. – Этот сукин сын снова ускользнул от тебя». Он заметил, как заволновались полицейские. В любой момент они могут не выдержать и броситься к Ванессе Макгиган – и операция полетит ко всем чертям. Хотя едва ли это будет иметь значение. Она уже провалилась.

Равнодушный голос объявил посадку на рейс до Нью-Йорка, и на световом табло, защелкав, появилась информация. Ванесса поднялась с места и неторопливо направилась к выходу, ни разу не оглянувшись. Один из полицейских последовал за ней, другой вышел на улицу, чтобы посмотреть, не подъехал ли кто-нибудь из опоздавших пассажиров. Когда Ванесса приблизилась к выходу на поле, к ней подошел полицейский и, коснувшись ее локтя, что-то сказал. Том не расслышал что, но мог себе это представить: «Мисс Макгиган, не соблаговолите ли пройти со мной…»

Он увидел, как девушка удивленно остановилась, на какую-то секунду в ее лице промелькнул страх, затем она вздернула подбородок и высокомерно спросила полицейского, что ему угодно Они обменялись еще какими-то фразами, на сей раз сопровождая их жестикуляцией, которая была красноречивее слов. «Мой багаж уже на пути в Штаты», – наверное, протестовала она.

Полицейский был вежлив, но непреклонен Спустя несколько минут они с Ванессой покинули зал ожидания, причем его рука легонько поддерживала девушку под локоть.

На улице шел дождь. Том увидел, как на другой стороне гудронированного шоссе Ванессу усаживали в стоящую наготове машину, неподалеку от Тома второй полицейский, прищурившись, все еще оглядывался вокруг, подняв от дождя воротник куртки и всем своим видом демонстрируя бдительность. Но ни Грега Мартина, ни какого-либо другого человека, который мог бы быть Грегом Мартином, не было и в помине.

Том негромко, но энергично выругался и торопливо прошмыгнул к своей машине, пока его не засекли и не осыпали упреками за такой полный провал.

Монастырь Пресвятой Богородицы, расположенный на самом пологом склоне острова Саварелли, представлял собой мрачное древнее сооружение, к которому вела лестница из каменных ступеней, вырубленных в скальной породе.

Некогда здесь был уединенный приют для страждущих, особенно для людей с психическими расстройствами, но теперь уже больных в нем не было. Об этом Гарриет узнала, когда навела справки в гостинице. Современные методы лечения и специализированные заведения на континенте сделали его ненужным, и те немногие монахини, которые оставались там, проводили свои дни в молитвах и кое-как перебивались, стараясь совместными усилиями поддерживать существование общины.

«Как жаль, – думала Гарриет, – что так случилось, потому что на острове сам воздух, казалось, успокаивал, и даже камни словно распространяли вокруг себя благодать, присущую этому благословенному месту на протяжении многих веков».

Она немного задержалась на лестнице, чтобы поглядеть на море внизу, которое сегодня было серым и в барашках от ветра. Не стояла ли когда-нибудь на этом самом месте ее мать? Понимала ли она, где находится? Или она так глубоко погрузилась в ужасный мир шизофрении, что ничего не понимала?

Сверху по лестнице спускалась монахиня с огромной корзиной в руке – возможно, она шла в деревню за свежей рыбой к обеду, Как же долго придется ей спускаться по ослиной тропе – той самой, по которой только что поднялась Гарриет! Монахиня вопросительно взглянула на девушку, которую очень смущало плохое знание итальянского языка.

– Я хотела бы поговорить с кем-нибудь, кто жил здесь, когда в монастыре была больница, – сказала Гарриет.

На моложавом, не знающем косметики лице монахини появилось озадаченное выражение, и она вскинула на Гарриет проницательные голубые глаза.

– Mi dispiacio, non capisco.

Гарриет начала лихорадочно листать свой англо-итальянский разговорник.

– Кто-нибудь здесь говорит по-английски? Заметив, что озадаченное выражение на лице монахини не исчезло, она догадалась, что ее не понимают.

– Non lo so.. – И тут вдруг не тронутое морщинами лицо осветилось милой, почти детской улыбкой. – Si! Si! – Монахиня повернулась, знаком пригласив Гарриет следовать за собой, и повела ее по вымощенному плитняком коридору через монастырскую аркаду, увенчанную чем-то похожим на галерею, в ту часть здания, где как догадалась Гарриет, некогда размещался приют для душевнобольных. Пол здесь был выложен полированными плитами, а стены выкрашены белой краской. Она постучалась в тяжелую дверь из крепкого темного дерева и, получив разрешение, они вошли.

Комната была скудно обставлена тяжелой старинной мебелью, изготовленной, по-видимому, из того же дерева, что и дверь, а в углу на постаменте стояла статуя Богородицы, улыбавшейся спокойной улыбкой Святому Младенцу на ее руках. На стене напротив двери сверкал яркими красками старинный и, по всей видимости, бесценный триптих, которому было несколько столетий. За большим заваленным бумагами столом сидела монахиня. Она взглянула на вошедших, поправив маленькие круглые очки, сползшие на нос, и расправила наметку. Гарриет заметила, что, несмотря на гладкую, без морщин кожу на лице, она была значительно старше, чем выглядела. Монахиня, встретившая Гарриет на ступенях лестницы, обратилась к ней на беглом итальянском языке. И тут, к крайнему изумлению Гарриет, старшая монахиня заговорила по-английски с заметным американским акцентом.

– Как я понимаю, вы ищете кого-нибудь, кто говорит по-английски? – Ее глаза лукаво блеснули под очками, когда она заметила удивление Гарриет. – Меня зовут сестра Анна. Чем могу быть полезна?

Гарриет протянула ей руку.

– Я Гарриет Варна. Я надеялась поговорить с кем-нибудь, кто жил здесь, когда в монастыре была больница, то есть около двадцати лет назад. Мне стало известно, что здесь когда-то лечилась моя мать. Вы тогда были…?

Сестра Анна покачала головой.

– К сожалению, я живу здесь всего лишь пять лет. В сущности, еще не прошло и десяти лет со времени моего пострижения в монахини. Можно сказать, я довольно поздно приняла монашеский сан хотя иногда мне кажется, что Господь призвал меня, чтобы найти применение моим способностям, которые были у меня в миру – я работала бухгалтером в одной юридической фирме в Бостоне.

– В таком случае вы, возможно, слышали о моей матери, – с надеждой сказала Гарриет. – Ее звали Пола Варна. А мой отец – Хьюго Варна, модельер.

– Варна… Я, как понимаете, не очень-то интересовалась модой. – в ее глазах снова появился озорной блеск, – Но мне кажется, я слышала эту фамилию. Так вы говорите, ваша мать лечилась здесь?

– Да, двадцать лет назад. Кажется, она страдала психическим расстройством.

– Да, – лицо монахини погрустнело. – Наверное, так оно и было. Все, кто здесь лечились, страдали одним и тем же. Некоторые приезжали сюда, чтобы найти Покой. Надеюсь, Бог был милостив к ним, и они находили то, что искали. Некоторых привозили родственники, чтобы, так сказать, замести сор под ковер, когда больные становились помехой или обузой. Все это очень печально, но, по-моему, здесь не жалели сил, чтобы людям было удобно и спокойно, и окружали их любовью. Однако власти сочли, что мы не вправе содержать подобный приют, несмотря на то, что благодаря нашим усилиям он в течение многих лет приносил немало пользы. Они нас закрыли – я говорю «нас», но, разумеется, все это случилось до того, как я пришла сюда.

Гарриет кивнула. Слова монахини о родственниках больных, которые «заметали сор под ковер», снова расстроили ее. Разве не так поступила Салли?

– А как сейчас чувствует себя ваша мать? – спросила сестра Анна.

Гарриет, опустив глаза, надавила пальцами на поверхность огромного стола.

– Моя мать умерла.

– Извините.

– По крайней мере, я думаю, что она умерла. Я приехала сюда именно затем, чтобы попытаться выяснить это.

Монахиня подняла на Нее вопросительный взгляд, ожидая продолжения. Глаза ее за стеклами очков были ясными и проницательными. Гарриет резким жестом закинула рукой прядь волос за ухо.

– Понимаю, что это звучит глупо. Это довольно долгая история.

Сестра Анна взглянула на первую монахиню и сказала ей что-то по-итальянски, мягко улыбнувшись Гарриет.

– Я попросила ее сварить кофе. Наверное, вы не откажетесь от чашечки. Не присядете ли, мисс Варна?

Гарриет с облегчением села.

– Ну а теперь, может быть, вы расскажете мне, что произошло, а я подумаю, как вам помочь.

Атмосфера в комнате была умиротворяющей. Сквозь окно пробивался мягкий серый свет, и лишь звон колокола нарушал тишину. «Должно быть, он созывает к молитве», – подумала Гарриет, и впервые в жизни пожалела, что не воспитана в твердой вере.

– Когда мне было четыре года, мне сказали, что мама умерла, – начала она, и это первое предложение словно открыло путь для дальнейшего повествования. Ей вдруг стало легко говорить о Поле, она почувствовала облегчение оттого, что могла поделиться с этой доброжелательной спокойной женщиной своими сомнениями и страхами. Вторая монахиня принесла кофе в больших фаянсовых чашках, но чашка Гарриет так и стояла нетронутой на темном дереве стола, пока она не закончила рассказ.

Подняв глаза, она увидела, что сестра Анна смотрит на нее с сочувствием и печалью.

– Бедное дитя!

Гарриет чуть не заплакала. Многие годы никто не разговаривал с ней с такой нежностью, и она не могла припомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь называл ее «бедное дитя».

– Вы можете мне помочь? – спросила она. – Я должна узнать правду, сестра, какой бы она ни была.

Монахиня задумчиво кивнула головой.

– Все старые регистрационные книги хранятся в архиве, и, я надеюсь, мы их разыщем. Мне пришло в голову еще кое-что. Сестры, выхаживавшие больных, в основном разъехались отсюда после закрытия приюта, чтобы выполнять свои обязанности в других местах. Но некоторые были слишком стары, – она мягко улыбнулась. – Монахиня ведь никогда не расстается со своим саном из-за преклонного возраста, но приходит время, когда она уже не может исполнять обязанности сестры милосердия. И старушки остались здесь.

У Гарриет перехватило дыхание.

– И сестра Мария-Тереза?

Монахиня бросила на нее острый взгляд.

– Откуда вам известно это имя?

– Это она написала моему отцу. Она все еще живет здесь?

– Да. Не знаю, сможет ли она вам помочь. Она стала несколько забывчивой, ведь ей перевалило за восемьдесят. Но временами ее разум бывает так же ясен, как ваш или мой, а старики часто помнят события давно минувших лет отчетливее, чем случившееся вчера.

На виске Гарриет забилась жилка. Она нажала на нее кончиками пальцев, чтобы остановить пульсацию.

– Нельзя ли мне поговорить с ней?

– Подождите здесь, дорогая. Я узнаю, что можно сделать.

Об их приближении возвестило постукивание палки по выложенному каменными плитами коридору. Гарриет повернула голову на звук открывающейся двери.

– А вот и сестра Мария-Тереза, – сказала сестра Анна.

Сестра Мария-Тереза, маленькая сухонькая старушка с морщинистым лицом, напомнила Гарриет коричневую обезьянку. Она тяжело опиралась на свою палку, но движения ее были быстрыми и резкими, а взгляд ясных глаз – живым. Сестра Анна подвинула ей стул, но старая монахиня продолжала некоторое время стоять, с изумлением уставившись на Гарриет, словно не верила своим глазам.

– Так значит, вы дочь Полы? Si, я вижу, – она говорила на ломаном английском, произнося слова с сильным местным акцентом резким старческим голосом, но вполне отчетливо. – Вы на нее похожи.

– Гарриет хотела бы узнать что-нибудь о своей матери, – громко сказала сестра Анна, зная, что старая женщина глуховата.

– Так вы помните Полу?

– Si, конечно, помню. Ведь это я, Мария-Тереза, за ней ухаживала. Я немного говорю по-английски, поэтому она была на моем особом попечении. Правда, она почти ничего не говорила, и я чаще всего была не уверена, слышит ли она, что я ей говорю.

– Расскажите мне о ней, per favore, – попросила Гарриет.

Старая женщина вопросительно склонила голову набок, и сестра Анна громко повторила просьбу Гарриет:

– Не можешь ли ты рассказать ей о Поле?

– По-английски? Я не очень хорошо говорю по-английски. И слишком стара…

– Твой английский так же хорош, как всегда. Но если тебе удобнее, говори по-итальянски, а я переведу, – предложила сестра Анна, тихонько сказав Гарриет: – Ей будет проще, если не придется подбирать слова.

– Когда вы впервые увидели мою мать? – спросила Гарриет, когда сестра Анна усадила старую монахиню в кресло.

– Когда? Я не помню, в каком году, но это было летом – может, в июне, или в июле – не помню. К нам ее привезли местные рыбаки. Она была в плохом состоянии. Что ей только пришлось перенести, бедной девочке! Промокшая насквозь, она много времени находилась без питья и еды под ветром и палящими лучами солнца. Мы для нее сделали все, что могли, окружили заботой, залечили ее раны. Но она не заговорила – не могла или не хотела сказать нам, кто она такая. Я думаю, ей не хотелось, чтобы мы знали. Иногда, когда она оставалась одна, я слышала, как она разговаривает, словно беседует с кем-то, не видимым, для нас, но на наши вопросы она не отвечала. Мы решили, что лучше не настаивать, потому что наши расспросы расстраивали ее, а она была так тяжело больна, рассудок у нее сально помутился. Несколько раз она пыталась покончить с собой. Нам приходилось следить за ней днем и ночью. Я очень жалела ее и молилась за нее каждый вечер. И вот однажды мои молитвы были услышаны. Она как бы вернулась из своего призрачного Мира. «Почему ко мне не приезжает Хьюго?» – спросила она совершенно нормальным голосом. «Кто такой Хьюго?» – спросила у нее я. «Конечно, мой муж. Разве ты этого не знаешь?» «Откуда мне знать, ведь ты мне ничего не рассказываешь», – сказала я. И тут она назвала мне адрес в Нью-Йорке. Я спросила мать-настоятельницу, что делать, и она разрешила мне написать этому Хьюго, хотя Пола к тому времени снова возвратилась в свой страшный призрачный мир, в который никому из нас не было доступа. Я надеялась, что встреча с мужем поможет ей, но сейчас, глядя в прошлое, я не думаю, что это оказало бы на нее какое-нибудь влияние. Но он все равно не приехал. Вместо него приехала леди – очень красивая леди. Она заплакала, увидев Полу. Это была ее сестра. А Пола просто сидела, уставившись в пространство пустым взглядом. Она даже не захотела поговорить с сестрой. Я спросила леди, что нам делать с Полой. Она ответила, что мы должны оставить Полу у себя, потому что здесь она в безопасности. Она обещала прислать денег И вправду, сделала щедрое пожертвование И с тех пор мы ничего о ней не слышали. Это все, что я могу рассказать.

Гарриет сидела, не двигаясь, и, сжав руки, сложенные на коленях, внимательно слушала перевод сестры Анны. Значит, все было так, как рассказывала Салли. Но все равно было еще немало вопросов, оставшихся без ответа.

– Отчего она умерла? – спросила Гарриет.

– От воспаления легких. Хотя в ее состоянии она могла умереть от любого пустяка. Однажды она ушла гулять, а в тот день было холодно, дул сильный ветер, как это часто здесь бывает, и шел дождь. К тому времени, как мы нашли ее, она насквозь промокла и простудилась. Она умерла неделю спустя, и мы считали, что ей повезло, потому что по крайней мере ее бессмертная душа была спасена.

– Что вы имеете в виду? – спросила Гарриет, у которой пересохло в горле.

– Она столько раз пыталась покончить с собой, бедняжка. Если бы ей это удалось, – о, лишить себя жизни – это смертный грех. Да, я думаю, Господь сжалился над ней, позволив сбежать под дождь. Он видел, что она уже настрадалась, и положил конец ее мучениям.

Когда монахиня говорила, в ее голосе чувствовалась грусть, словно она ожидала, что Господь и ее тоже призовет к себе.

– Это все? – бодрым голосом спросила сестра Анна, – Больше вам нечего рассказать?

Старая монахиня покачала головой, на ее морщинистом лице появилось задумчивое выражение.

– Ну и ну, – тихо произнесла она. – Никогда не думала, что когда-нибудь увижу здесь ребеночка моей дорогой Полы.

– Не такой уж она ребеночек, – здраво заметила сестра Анна. – Дочери Полы было четыре года, когда исчезла ее мать.

– Четыре года? – старуха озадаченно посмотрела на нее и губы ее задвигались, пока она соображала. – Так вы не?

– Не кто? – помогла ей сестра Анна.

– Не наш ребеночек? Не наша маленькая девочка?

«Она заговаривается, – подумала Гарриет. – Она путает события». Но сестра Анна мягко, но настойчиво продолжала выспрашивать:

– Какой ребеночек? О чем ты говоришь Мария?

– Ребеночек! – настойчиво повторила Мария-Тереза. – Ребеночек, который родился здесь, в нашей больнице. Разве я не сказала об этом? Когда Пола к нам поступила, она была беременна. Мы сначала не знали, потому что срок был еще слишком мал. Но когда ее живот начал округляться, мы уже знали наверняка. И она знала, я уверена, что знала, хотя притворялась, что не знает. Казалось, она ненавидела свою беременность. Каждый раз, когда она видела свое отражение в зеркале, ее состояние ухудшалось. Она начинала визжать и плакать, пытаясь вцепиться себе в живот. Я очень за нее боялась. Я надеялась, что когда появится на свет крошечное существо, ей, возможно, станет лучше. Но лучше ей так и не стало.

Ногти Гарриет впились в ладони, оставив на них полукружия; она чувствовала, как у нее в ушах шумит кровь. Этого не может быть! Однако какие у нее основания считать, что эта женщина ошибается? Ведь она хорошо помнила все остальное и даже, как сказала сестра Анна, возможно, еще отчетливее, чем события вчерашнего дня. Но ребенок?..

– Что случилось с ребенком? – спросила она и сама не узнала своего голоса, который звенел от напряжения.

– Это была маленькая девочка. Вот почему я подумала…

– Но что с ней стало?

– Салли, сестра Полы, забрала ее с собой. Потом ее кто-то удочерил. Мы больше никогда ее не видели…

– А Пола не возражала?

– О нет. Она знать не хотела своего ребенка. Однажды я попыталась дать ей ребенка в руки. Но она закричала: «Убери, я его ненавижу! Я не хочу его видеть… никогда!» А ведь это было как раз в один из моментов просветления ее разума. «Ты не должна так делать, – сказала я ей – Твой ребенок нуждается в тебе» Но она закричала. «Нет! Это не мой ребенок, я его не хотела! Он знал, что я его не хочу, но вынудил меня. Я его ненавижу – и ненавижу ребенка! Убери, не то я его убью» Так что сами видите, ничего нельзя было сделать.

– Она Не называла «его» имени?

– Нет, никаких имен. Я предполагаю, что это был Хьюго, который так и не приехал. Может быть, это из-за него она была в таком состоянии? Если это так, то нет ему моего прощения. О, я знаю, я должна быть милосердной и должна любить все без исключения творения. Божьи, но я старуха, я слаба, и есть вещи, которые я не могу простить. Чтобы такую красивую девушку довел до потери рассудка какой-то мужчина…

– Успокойся, Мария, не расстраивай себя, – сестра Анна положила руку на костлявое плечо старухи. – Все это было так давно.

– Разве? А мне кажется, что это было вчера. Ты ведь знаешь, прошлое всегда со мной. И она со мной. – Старая монахиня взглянула на Гарриет. – Мне показалось, что вы – это Пола, живая и здоровая. Но нет, это только показалось.

– Нет, – сказала Гарриет – Я не Пола. Но вы правы прошлое еще живо. Жив ее ребенок. Где-нибудь.

– Да, да, жив, – лицо старой женщины просияло – Спаси и сохрани, Господь, бедную крошку.

– Не хотите ли, чтобы я проверила архивные записи и подтвердила все это? – спросила у Гарриет сестра Анна. – Не думаю, чтобы мы нашли там фамилию приемных родителей, но, возможно, что-нибудь можно обнаружить.

– Девочку удочерили здесь, в Италии? – спросила Гарриет.

– Нет, нет! – прервала ее Мария-Тереза. – Говорю вам, сестра Полы забрала малышку Она сказала, что отвезет ее в Англию.

– Спасибо, – сказала Гарриет. – Я отняла у вас так много времени. Теперь я продолжу расследование своими силами. Но, поверьте, я вам очень благодарна.

Она подошла к старой монахине и поцеловала ее в морщинистую щеку.

– Особенно благодарю вас, сестра, за ваше доброе отношение к моей матери и за любовь к ней. Я не уверена, что остальные ее любили так же. А вы заботились о ней даже тогда, когда она была в таком состоянии. Благослови вас Бог!

– Бог милостив ко мне, – сказала Мария-Тереза по-итальянски – Вы даже не знаете, как он милостив!

Когда Гарриет вышла из монастыря, с моря дул резкий ветер, но она его не замечала. Она приехала в Италию, чтобы узнать правду, но теперь, когда правда ей известна, что должна она делать дальше? Пока Гарриет этого не знала. Она думала лишь о том, что Полы действительно нет в живых, но что где-то в этом огромном мире существует ребенок, рожденный ею в беспамятстве, боли и безумии.

«У меня есть сестра, – думала Гарриет, – а я этого до сих пор не знала»

Несмотря на смятение, в которое ее повергло известие о сестре, мысль об этом неожиданно вызвала у нее острую радость.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

В огромной квартире на Сентрал Парк Саут, куда вернулась Гарриет, по-видимому, никого не было. Она бросила сумки в холле и отправилась на кухню. Но, проходя мимо кабинета, услышала чей-то голос:

– Мама, ты?

Дверь приоткрылась и оттуда высунулась голова Марка.

– Гарриет? А я думал, ты в Италии!

– Я только что оттуда. Последнее время я стала похожа на реактивный самолет, – сказала она весело, но в ее голосе чувствовалась усталость. Начало сказываться напряжение последних дней. – До смерти хочется чаю. Иди сюда, помоги мне приготовить чай, Марк!

– Боюсь, ты в плохом настроении, – поддразнил ее Марк, но все-таки последовал за ней.

Кухня имела нежилой вид: сегодня после полудня у Джейн было свободное время. Марк пристроился на высоком табурете, а Гарриет, поставив на плиту чайник, опустилась на скамейку, стоявшую вдоль длинной стороны огромного обеденного стола.

– Как папа?

– Насколько я понял, понемногу идет на поправку. Сейчас у него Салли. Я думаю, она пробудет там до позднего вечера.

– Ну конечно… Салли! – сказала Гарриет с горечью.

Марк вопросительно взглянул на нее.

– Эй, что случилось?

Гарриет пожала плечами, задумчиво сунув в рот большой палец. Она не была уверена, что уже готова говорить об этом.

– Ну-ка, Мошка, выкладывай, что такое натворила мама, чтобы так испортить тебе настроение?

Гарриет вскинула на него глаза и уже раскрыла было рот, чтобы рассказать обо всем, но передумала. Она всей душой любила Марка – он был для нее другом и братом, – но Салли его мать. Ей не хотелось ссорить их.

– А ты что здесь делаешь? – вместо ответа спросила она.

– Да вот решил отдохнуть несколько дней здесь, пока Хьюго не пойдет на поправку. С делами у меня пока все более или менее в порядке, а я уже давно не бывал в отпуске, да и мама из-за всего случившегося в таком состоянии, что мне показалось, я должен быть рядом, если что-нибудь произойдет.

Она кивнула. Это так похоже на Марка. Никто не назвал бы его маменькиным сынком – для этого он достаточно преуспевал, живя собственной жизнью, – но можно было с уверенностью сказать, что он будет рядом, если потребуется его помощь.

Вода закипела, и она заварила чай – именно так, как любила.

– Хочешь чашечку? – спросила она Марка.

– Эту душистую мерзость? Нет уж, уволь. Я выпью пива.

Он достал из холодильника банку пива, откупорил ее и отхлебнул прямо из банки. «У Салли случился бы припадок, если бы она это увидела», – ехидно подумала Гарриет.

Чай освежил ее, но лишь немного.

– У тебя усталый вид, Мошка, – сказал Марк.

– Я и впрямь устала. А ты бы не устал?

– Наверное, устал бы. Кстати, тебе звонили. Некий Том О'Нил.

– Не может быть! Что ему было нужно?

– Не знаю, не сказал. Хотел с тобой поговорить. Я сказал ему, что ты в Италии, а он ответил, что уже звонил сюда и Джейн ему об этом сказала, но он подумал, что это ошибка. Я заверил его, что это не ошибка и что ты действительно в Италии, а он долго молчал, а потом спросил, что ты там делаешь.

– Это его не касается! – Она сказала неправду. Это, черт возьми, его очень даже касалось.

– Так что ты делала в Италии?

– Тебя это тоже не касается.

– Мошка, – Марк пригвоздил ее к месту твердым взглядом, – ну-ка, выкладывай, что с тобой происходит!

– Ничего.

– От меня этим не отделаешься. Что-то произошло. И это связано не только с тем, что ты беспокоишься за жизнь Хьюго. Ты что-то затеваешь, не так ли?

– Затеваю?

– Ты, черт возьми, прекрасно понимаешь, о чем я говорю. И что бы это ни было, тебя это беспокоит. Ты что-то скрываешь, признайся!

Что было делать? Она слишком устала, чтобы все отрицать, а кроме того, Марку все равно рано или поздно придется узнать правду. Она кивнула.

– Да.

– А в чем дело? Может быть, еще жива Пола, а? Не верится, чтобы она все это время жила в Австралии с Грегом Мартином.

– Нет, Пола умерла. Но и с Грегом не погибла во время взрыва. Она умерла в приюте для душевнобольных на острове Саварелли.

– Что?

– Она сошла с ума, Марк. Моя мать умерла в невменяемом состоянии. – И тут Гарриет разрыдалась. Марк обнял ее, а она уткнулась лицом ему в плечо, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Отстранив ее от себя, он пошарил по карманам, достал носовой платок и протянул ей.

– Бедная Пола! Но как, черт возьми, оказалась она в этой шлюпке?

– Не знаю. Но готова поклясться, что это знает Грег Мартин. Я думала, думала и пришла к выводу, что это его рук дело. Наверное, мама угрожала провалить весь его тщательно продуманный план, оказавшись там, где он ее не ждал, и Грег попытался отделаться от нее. Но как бы там ни было, этого оказалось достаточно, чтобы она совсем лишилась рассудка. После этого она так и не пришла в себя – ни телом, ни душой. Но есть еще кое-что, Марк. – Высморкавшись, она снова утерла слезы и провела по щекам кончиками пальцев. – Когда все произошло, мама была беременна.

– От Грега Мартина?

– Не думаю. Ребенок родился почти точно через девять месяцев после взрыва. Из того, что мне рассказала Салли, можно сделать вывод, что до их отъезда в Италию Пола довольно долгое время не виделась с Грегом. Его не было в Нью-Йорке. Но есть все основания считать, что это ребенок папы. Не знаю, как объяснить тебе это, Марк, но между ней и папой кое-что произошло в ночь накануне ее отъезда. Он ее изнасиловал, и я своими глазами видела это. Я видела все!

Она замолчала. Ее снова охватила дрожь при воспоминании о той ночи, когда она стояла, дрожа от страха, и наблюдала за родителями через приоткрытую дверь спальни. Услышав громкие голоса, она тогда подумала, что папа бьет маму, и, конечно, в каком-то смысле так оно и было. Уже повзрослев, она переосмыслила все увиденное. Но ей никогда не приходило в голову, что она, возможно, была свидетельницей зачатия своей сестры.

– О Мошка, ради Бога… – Марк был в полном замешательстве. Он утратил дар речи и растерялся так, словно это он сам, а не она ребенком наблюдала запретное.

У Гарриет снова потекло из носа, хотя она перестала плакать. Было похоже, что слезы просто сбились с пути.

– Я понимаю. Это ужасно, правда? Я хранила эту сцену в памяти всю свою жизнь, как кошмар, от которого никак невозможно отделаться.

Какое-то время они молчали, но молчание было напряженным, не располагающим к общению. Потом он вдруг спросил:

– А что случилось с дочкой Полы?

– Ее удочерили… в Англии, так сказала сестра Мария-Тереза. Салли увезла ее и отдала в какую-то семью, Я не знаю, что с ней сталось, но сейчас ей, должно быть года двадцать три.

Она взглянула на Марка. Он сидел, не двигаясь, остолбенев от потрясения.

– Марк! – окликнула его она.

На его лице отразилась целая гамма чувств. Каждую самую мимолетную мысль Марка можно было там прочитать, но Гарриет не могла их разгадать.

– Марк, что происходит? – закричала она в испуге – Что я такого сказала?

Он посмотрел на нее отсутствующим взглядом и снова отвел глаза. Потом, обхватив голову руками, выдохнул, словно рыдание.

– Тереза.