Дитя каприза

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Салли возвратилась из больницы от Хьюго около семи часов вечера. Услыхав, как она входит в дом, Гарриет и Марк взглянули друг на друга в некотором замешательстве. Ни тому, ни другому не улыбалась перспектива неизбежной сцены. Весь вечер они складывали вместе отдельные детали головоломки и пытались выработать дальнейший план поведения. Теперь, когда предстояло открыть Салли, что им известна тайна, так тщательно ею скрываемая, оба ощущали внутренний трепет.

Салли чуть замешкалась в холле, заметив брошенные Гарриет вещи, которые так и не отнесли наверх, но, входя в комнату, выглядела как всегда собранной. Только глаза – усталые, с залегшими вокруг тенями – выдавали охватившую ее тревогу Гарриет и Марк здесь, вместе. Что она ему рассказала? Что придется объяснять ему?

– Гарриет, ты вернулась? – сказала она беззаботным тоном. («Как ей не стыдно?» – мрачно подумала Гарриет). – Поездка была удачной?

Гарриет, не ответив на вопрос, сама спросила:

– Как папа?

– Поправляется. Слава Богу, он сегодня действительно выглядит лучше. Он спрашивал про тебя.

– Я схожу к нему завтра.

– Да, да, сходи, он будет очень рад тебя видеть. Послушайте, мои дорогие, мне нужно принять ванну перед ужином.

– Ужин подождет, – сказал Марк, поднимаясь с кресла, в котором сидел. – Нам надо поговорить, мама.

По выражению его лица она поняла, о чем пойдет речь, но не подала виду.

– Нельзя ли отложить разговор? Я просто не вы держу, если сию же минуту не приму ванну и не смою с себя этот больничный запах Какой же он стой кий! Кажется, что все им пропахло, что он проникает внутрь.

– Мама, – угрожающе прервал ее Марк, – замолчи! Салли выдержала его взгляд, но даже под слоем косметики было заметно, что она побледнела.

– Что такое? Что случилось?

– Мне кажется, ты прекрасно знаешь, – сурово сказал Марк. – Больше нет смысла притворяться Гарриет рассказала мне все.

– Ты имеешь в виду. о? – Салли не могла заставить себя произнести имя своей сестры. Самообладание казалось, изменило ей, она была готова расплакаться – Да, мама Как ты могла?

Лицо Салли исказила судорога, руки нервно сжались.

– Я рассказала Гарриет, я все объяснила Поле нужны были только покой и тишина. Это все, что ей было необходимо.

– Но ты не должна была решать все сама Хьюго был ее мужем и имел право знать Особенно при таких обстоятельствах.

– Обстоятельствах?

– То что ты оставила Полу на попечение монахинь было не самое худшее, не так ли?

– Не понимаю, что ты имеешь в виду…

– Мне все известно о ребенке, – спокойно сказала Гарриет.

Салли покачнулась. Марк оказался рядом и поддержал ее.

– Сядь. Я понимаю, что это для тебя потрясение – для нас тоже, но теперь, когда мы все узнали, больше нет необходимости скрывать. У Полы родился ребенок – ребенок Хьюго. Ведь это была дочь Хьюго, не так ли?

Салли покачала головой, не в силах произнести ни слова.

– Не знаю, я никогда не спрашивала. Я предполагала, что это ребенок Грега Мартина. Зачем было снова причинять Хьюго боль? Она и без того столько зла ему сделала! Я просто хотела, чтобы он совсем забыл о Поле и о том, как она с ним обошлась. Я хотела, чтобы Хьюго был счастлив. Я была уверена, что смогу утешить его, и он действительно был счастлив.

– Да, тебе это удалось, – согласился Марк. – Но неужели ты не понимаешь, что поступила жестоко, решив все за всех одна? Не говоря уже о том, что ты обманула Хьюго, ты не подумала о судьбе его ребенка. Ты лишила его дочь прав, принадлежащих ей по рождению.

– Нет, я позаботилась о том, чтобы она попала в хорошую семью. Ее удочерили порядочные люди. Организации, занимающиеся усыновлением, очень тщательно все проверяют… – Она подняла на Гарриет испуганный и удивленный взгляд. – Как тебе удалось все это разузнать по прошествии стольких лет?

– Ты знаешь, я ездила в Италию, Салли, – сказала Гарриет. – Я разговаривала с одной из монахинь, которая присутствовала при маминых родах, сестрой Марией-Терезой. Наверное, ты назвала девочку в ее честь?

– Да. Мне нужно было дать ей какое-то имя. Сразу же после родов я увезла ее в Лондон и там зарегистрировала.

– Как своего ребенка!

– Не могла же я записать ее как ребенка Полы, когда ту считали погибшей? Все прошло на удивление гладко. Девушка в мэрии, равнодушная ко всему на свете, не усомнилась в моих словах и не задала никаких вопросов. – Салли прищурилась. – Но как тебе удалось узнать ее имя? Сестра Мария-Тереза не могла тебе сказать. Об этом не знал никто, только я одна.

– Я знал, – сказал Марк.

Она взглянула на сына, и в ее глазах мелькнули страх и замешательство. Она не узнавала своего Марка, обычно такого сдержанного, обаятельного, чуть-чуть ироничного. Сейчас перед ней стоял рассерженный молодой человек, в его голосе звучали стальные нотки.

– Ты? – беспомощно воскликнула она.

– Да, я. Я хочу рассказать тебе, мама, историю об одном парне, который встретил красивую молодую девушку по имени Тереза Арнолд. Он безумно влюбился в нее, даже начал подумывать о женитьбе. – У его губ затвердели жесткие складки, Марк не отрывал глаз от лица матери. – Он уже спал с ней. И вот в один прекрасный день девушка рассказала, что родители удочерили ее грудным младенцем и что ее настоящая фамилия такая же, как у него, – Бристоу. Имя отца ей было неизвестно, она знала лишь имя матери. Ее звали Салли Маргарет Бристоу из Кенсингтона. Тебе это ни о чем не говорит, мама?

Салли побледнела, в ее лице не было ни кровинки, и только нарумяненные щеки и накрашенные губы выделялись резкими яркими пятнами. Она закрыла побледневшее лицо руками. Говорить она не могла.

– Мне не нужно называть имя этого парня, не так ли? Это я. Я прошел через все муки ада, когда Тереза назвала мне имя, проставленное в ее свидетельстве о рождении. Мне ли не знать его и, естественно, я сделал вывод, что Тереза – твоя дочь… и моя сестра. Боже, что за ситуация! – При одном лишь воспоминании об этом у него на лбу выступили крупные капли пота. – Я, конечно, сразу же порвал с ней.

Салли глубоко, прерывисто вздохнула.

– Ты не сказал ей… о своих подозрениях?

– Нет, черт возьми, нет! Как я мог сказать ей что-либо подобное? Я сам чуть не сошел с ума, думая, что совершил кровосмешение! Но этого не было, ведь правда, не было? Она ведь не твой ребенок, а дочь Полы.

– Да, – прошептала Салли. Она помолчала, потом, как бы собравшись с силами, спросила:

– Как тебя угораздило встретиться именно с ней? В Англии много других девушек…

– Я встретил ее в Сомерсете, менее чем в пяти милях от городка, где родились и выросли вы с Полой. Я ездил навестить бабушку Бристоу, а Тереза оказалась там в поисках работы. На обратном пути в Лондон я подвез девушку, голосовавшую на дороге. Это была Тереза.

– Как она сейчас выглядит? – спросила Салли, которую одолело любопытство. – У нее есть какая-нибудь профессия?

– Не поздновато ли сейчас проявлять заботу? – хриплым голосом спросил Марк. – По правде говоря, из нее получилась красивая девушка, несмотря ни на что. У нее было счастливое детство, приемные родители ее любили и баловали, так что, когда в восемнадцать лет она получила на руки свидетельство о рождении, ей не захотелось разыскивать родную мать к счастью для тебя. Когда мы познакомились, она только что окончила художественное училище, получив диплом модельера, а теперь изо всех сил старается наладить производство одежды по своим эскизам и под своим фирменным знаком. Она пошла в Хьюго, унаследовала от него и его внешность, и его талант. И мне кажется, ей пора узнать правду.

– О Марк, Марк… – простонала Салли, раскачиваясь всем телом, – Ты не должен ей рассказывать.

– Почему? – мрачно спросил Марк.

– Потому что возникнет множество осложнений. Поверь, мне очень жаль, что тебе пришлось узнать обо всем таким образом, я понимаю твои чувства. Но только представь себе, каким потрясением это может стать для Хьюго!

– Тебе следовало бы подумать об этом двадцать лет назад, – сказал Марк. – Неужели ты надеялась, что правда никогда не выйдет наружу?

– Не знаю. Я надеялась, что тайна не раскроется, убедила себя в этом. – Салли помедлила, не желая признаться, что все эти годы жила в страхе. – Я старалась сделать как лучше, – упрямо повторяла она.

– Лучше для кого? Для тебя?

Нет, не только для меня. Для всех нас. Я хотела, чтобы у нас была дружная семья, чтобы все мы жили счастливо. Бремя тайны несла я одна. Я спасла всех вас от последствий того, что натворила Пола. – Теперь она с вызовом смотрела ему прямо в лицо, и Гарриет вдруг подумала, какой страшной может быть уверенность в своей правоте, оправдывающая любые средства для достижения цели.

– А как насчет Терезы? – спросил Марк. – Ты и о ее благе думала, когда отдавала ее приемным родителям?

– Да! – горячо воскликнула Салли. – Какая жизнь ждала бы ее здесь, с нами? Окажись ее отцом Грег Мартин, как я предполагала, Хьюго невзлюбил бы ее, потому что она постоянно напоминала бы о том, что Пола его обманула, и он относился бы к девочке соответственно. Она росла бы с мыслью, что ее мать была сумасшедшей, а это крест, непосильный для ребенка. Она, конечно, стала бы задумываться, не ожидает ли ее то же самое…

– Большое спасибо, – сухо прервала ее Гарриет. Салли, почти не обратив внимания на ее слова, продолжала торопливо оправдываться.

– И вот оказалось, что я была права, не так ли? У девочки было ничем не омраченное детство, и она стала преуспевающей молодой женщиной, со здоровой психикой. Зачем понадобилось теперь все портить?

– Потому что, – сказал Марк, – я люблю ее. Ты, по-видимому не поняла, что я расстался с ней из-за этой лжи.

– Но тебе совсем не обязательно рассказывать ей правду! – закричала Салли. – Начни с ней встречаться снова, если тебе так хочется. Ты теперь знаешь, что она не твоя сестра. Но ведь совсем необязательно говорить ей обо всем? Она ведь не знала о твоих подозрениях, не так ли?

– Конечно, не знала. Я не хотел еще сильнее ее ранить.

– Так зачем рассказывать ей об этом теперь? – настаивала Салли. – Ничего хорошего из этого не выйдет! Не рассказывай ей, Марк, не надо!

Марк сердито сжал губы.

– В отличие от тебя, мама, я не могу жить во лжи. Салли резко отшатнулась, словно сын ее ударил, а он продолжал более мягко:

– Послушай, я не знаю, захочет ли Тереза, чтобы я вернулся. Может быть, у нее уже есть другой. Но если Каким-то чудом, она все еще относится ко мне по-прежнему, я на ней женюсь. Как я смогу представить ее своей семье, не рассказав всей правды? Для начала, когда она познакомится с тобой, она узнает, что раньше тебя называли Салли Маргарет Бристоу из Кенсингтона. Она не глупа и сделает именно такой вывод, к которому пришел я. К чему это приведет? Я уже сказал, что не могу жить во лжи. Ты можешь думать об этом что угодно, мама, но я считаю унизительным скрывать что-то от любимого человека, по крайней мере, очень важное, особенно если речь идет о других людях…

– Я всегда знала, что ты настоящий рыцарь, Марк, – вспыхнув, заявила Салли. – Но я не подозревала, что ты склонен к самоуничтожению.

Марк не ответил. Ему было ясно, что Салли с ее жизненной философией никогда не поймет его твердых принципов.

Тут Салли переключилась на Гарриет.

– Ты все молчишь, Гарри. Ты ведь все понимаешь, не так ли? Поговори с Марком, пожалуйста, заставь его понять, что он может всему навредить.

– Я не сделаю этого, – спокойно сказала Гарриет.

– Почему? Почему вы оба ополчились против меня? – спросила Салли. В ее голосе слышались истерические нотки.

– Потому что есть кое-что еще, о чем ты, кажется, забыла, Салли, – сказала Гарриет еще мягче, чем Марк. Несмотря ни на что, она испытывала к Салли сострадание. Тетка была неплохой женщиной, просто заблуждалась. Возможно, она убедила себя, что делает все ради семьи – зная Салли, Гарриет не могла поверить, что та умышленно захотела бы причинить кому-нибудь боль и меньше всего любимым людям. Гарриет пожалела эту женщину, добровольно жертвовавшую собой долгие годы, которая теперь, изнемогая от усталости, бодрствовала у постели больного мужа. Женщину, на глазах которой неожиданно рассыпался построенный ею карточный домик. Но несмотря на это…

– Ты кое о чем забыла, Салли, – повторила Гарриет еще мягче.

– О чем?

– Что Тереза моя сестра.

Молчание затянулось. Салли вдруг испугалась, словно все эти годы она не помнила об этом. Она видела Терезу только крошечным младенцем, да и то в течение всего лишь нескольких часов перелета из Италии в Лондон. Она вообще никогда не думала о ней как о личности, а если и вспоминала, то только как о досадном затруднении, которое следовало преодолеть. Теперь ее неожиданно потрясло то, что Гарриет и Тереза – сестры, как и они с Полой. Выросшие на разных берегах Атлантики – одна – в довольстве и богатстве, другая – вынужденная добиваться всего собственными силами, – они все же были сестрами и даже не сводными, как она предполагала, а самыми настоящими сестрами по плоти и крови, если верить Марку (а в правдивости Марка она еще ни разу не имела повода усомниться).

– Марк прав, Салли, – тихо сказала Гарриет, – мы больше не имеем права держать это в тайне. Разве ты не видишь, что ложь и обман разрастаются как снежный ком? Все это чертово сооружение в конце концов обрушится и разобьется вдребезги.

Салли сидела, опустив глаза на сложенные на коленях руки. Давным-давно, в другой жизни, ее мать не раз говорила: «Начиная обманывать, человек сам, как муха, запутывается в паутине лжи». И она была права, как сказала Гарриет, паутина все больше и больше затягивается. В некотором смысле было бы большим облегчением выпутаться из нее. Но приходилось принимать во внимание и многое другое. Так заманчиво организовать пир правды! Приятно помечтать о том, как было бы хорошо избавиться от притворства. Но возникнет множество проблем, и ее мирок рухнет от разоблачений. Что подумают о ней друзья из высшего общества, узнав правду? Вполне возможно, что все отвернутся от нее, будут указывать на нее пальцами, как на злобную расчетливую особу, причем это сделают те, кто даже не попытается вникнуть в ситуацию. Но и это еще не самое страшное. Самое страшное – мысль о том, какую боль причинит правда человеку, которого она любила и ради которого все это сделала. Он не вынес бы этого, даже если был бы здоров и полон сил, а в его нынешнем состоянии…

– А ты подумала об отце? – спросила она у Гарриет. Поскольку Гарриет молчала, Салли, набравшись духу, продолжила:

– Это его убьет. Тебе следует помнить об этом.

– Да, это проблема, – согласилась Гарриет. – Мы с Марком весь вечер над этим думали. Конечно, сейчас ему ничего нельзя говорить. Это бы его слишком расстроило – он может не выдержать. Но как только отец поправится, мы найдем возможность рассказать ему обо всем.

– Нет! Нет! – Салли прижала пальцы к губам, словно старалась остановить рвавшиеся из груди рыдания. – Он не должен знать… не должен.

– Мы с Гарриет считаем, что ему необходимо знать правду, но придется подождать, пока он поправится, – решительно заявил Марк. – Тем временем я поеду в Лондон и встречусь с Терезой.

– О Марк, подумай хорошенько! – простонала Салли, – Ты не знаешь, как она отнесется к твоему сообщению. А вдруг ей захочется раздуть из этого сенсацию, и она расскажет обо всем газетчикам? Она может все разболтать. Это убьет Хьюго… убьет!

– Тереза этого не сделает, – уверенно заявил Марк.

– Откуда тебе знать? Ты говоришь, она модельер. Объявить перед всем миром, что она дочь Хьюго Варны, было бы для нее чудесной рекламой. Ты не можешь поручиться, что она этим не воспользуется, Марк.

– Могу. Я ее знаю. – Он замолчал, подумав, что до этого вечера считал, что знает и свою мать. Мать он знал всю жизнь, а Терезу всего несколько месяцев. – Надеюсь, я прав. Но она, возможно, не захочет видеть меня после того, как я сбежал от нее без всяких объяснений, – с горечью добавил он. – Подумай только, мама, все-таки есть надежда!

Салли подняла на него глаза, полные боли.

– Ты меня так сильно ненавидишь, Марк? Он устало покачал головой.

– Да нет, вовсе нет. Я только не могу понять, как ты могла такое сделать.

«Я тоже не могу понять, – подумала Гарриет, – но догадываюсь».

– Мне кажется, мы уже обсудили все, что могли, – сказала она. – И если не остановимся, то будем ходить по кругу. Салли! Если ты все еще хочешь принять ванну, мы немного подождем с ужином.

– Да, – сказала Салли дрожащим голосом, – я действительно хочу принять ванну – теперь мне нужно смыть с себя нечто большее, чем больничный запах, не так ли? Если послушать вас обоих, то я какой-то. Понтий Пилат и навеки обречена безуспешно смывать кровь со своих рук.

Салли поднялась и направилась к двери. Ей казалось, что все снится ей в кошмарном сне. Все эти годы она хранила свою тайну, мучилась угрызениями совести и жила в постоянном страхе разоблачения. Ну что ж, теперь все позади. Всему пришел конец.

У двери она обернулась и бросила взгляд на Марка, своего обожаемого сына, на Гарриет, которую любила, как собственную дочь, и на портрет Хьюго, висевший над камином.

«Я прожила двадцать чудесных лет, – подумала она. – Двадцать лет любви и счастья, о которых никогда не могла и мечтать. И теперь, что бы ни случилось, их у меня не отнять. Если бы мне пришлось прожить жизнь заново, зная, что поставлено на карту и чем придется расплачиваться, думаю, я сделала бы то же самое».

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Мария Винсенти была одна в доме на Дарлинг-Пойнт. Как обычно, большую часть дня она пила, но не пьянела. Удивительно, но водка все меньше и меньше действовала на нее – она впитывала алкоголь, как промокашка, и ей теперь почти никогда не удавалось напиться до состояния полного забвения, которое некогда было ее единственным утешением.

Она поднялась с низкого плетеного кресла и беспокойно закружила по комнате: то сменит компакт-диск на плейере, чтобы наполнить окружающую ее гнетущую тишину сочным тенором Паваротти, то задернет на окнах портьеры, чтобы отгородиться от наступившей темноты. Хорошо, что репортеры уже разошлись. Хотя она сама вызвала шумиху в прессе, ей было невыносимо круглосуточное дежурство газетчиков у дверей своего дома, где они расположились лагерем на тротуаре.

Пиявки, думала она. Отвратительные кровопийцы! Как же она их ненавидела! Пожалуй, не меньше, чем Полу Варну с Грегом Мартином и всех остальных, кто сделал ее несчастной на всю жизнь. По правде говоря, Мария не смогла бы назвать ни одного человека в мире, который не вызывал бы у нее неприязни.

Одинокая слеза, скатившись по носу Марии, упала в стакан с водкой. Что, черт возьми, с ней произошло? Ведь когда-то у нее было все, она была избалованным ребенком из счастливой и обеспеченной итальянской семьи, окруженным любовью и лаской. Как давно это было! Она вспоминала как сон шумные семейные праздники, летние каникулы в Лейк-Комо, зимы, которые она проводила в Альпах, катаясь на лыжах. Папа редко бывал с ними – еще бы, ведь он был всегда занят семейным бизнесом – производством тканей, – но там бывало множество других людей, и она редко скучала по отцу. Что за чудесное было время! И сейчас она могла бы прекрасно жить в окружении детей, а может быть, и внуков, их двоюродных братьев и сестер и прочих многочисленных родственников. Но от всего этого она отказалась ради любви – любви к этому недостойному ее мерзавцу, Грегу Мартину. Она так сильно его любила, что была готова жизнь за него отдать. А он ее предал, и теперь она осталась одна… совсем одна, и никому нет дела, жива она или умерла. Больше того, Мария была убеждена, что Грег пытался ее убить, чтобы она ему не помешала и как-нибудь не нарушила его планы. Об этом нетрудно догадаться. За долгие годы она узнала, на что он способен. Разве она не подозревала все эти годы, что смерть Полы Варны – его рук дело? Правда, Пола была безмозглой сучкой и получила по заслугам. Мария давно уже не верит, что Грег Мартин пошел на преступление ради нее, только для того, чтобы быть с ней, что он любил ее так же сильно, как она его. Теперь-то она понимала, что все было не так. Когда ему было нужно, Грег окружал ее таким вниманием, против которого было трудно устоять. А теперь, когда она стала старой и некрасивой, он хочет избавиться от нее – сменить ее на новую модель, как он это делал со своими гоночными машинами, – но при этом хотел еще заполучить ее деньги, которые позволяли ему все эти годы делать все, что заблагорассудится.

Мария снова наполнила стакан. Пусть Бог его покарает! Пусть Бог покарает их всех! Горячая итальянская кровь вскипала в ее жилах, и она жаждала мести, которую итальянцы называют вендеттой. Если ей доведется увидеть его еще раз, она его убьет – за все, что он сделал с ней и что еще мог сделать.

«Моя жизнь кончена, – думала она. – С каким наслаждением я заберу его с собой!»

Бутылка опустела. Мария с ворчанием швырнула ее в корзинку для бумаг, сбросила с ног туфли и растянулась на низкой софе. Комната слегка кружилась, все вокруг то расплывалось, то вновь обретало отчетливые контуры, и когда она закрыла глаза, то сразу же почувствовала тошноту. Но она продолжала лежать с закрытыми глазами и через несколько минут забылась тяжелым сном.

Мария не поняла, что ее разбудило, но была уверена, что сквозь сон услышала какой-то звук, потому что внезапно проснулась с онемевшими руками и ногами. Звуки роскошного голоса Паваротти еще наполняли комнату. Она лежала, не двигаясь и прислушиваясь. Ничего. И вдруг, когда она была готова задремать снова, звук повторился – почти над самой ее головой скрипнула половица.

Сна как не бывало, Мария даже сразу же протрезвела. В доме кто-то был! Она уверена! В каждом доме есть свои привычные скрипы и шорохи, а она провела в одиночестве в этом доме достаточно много времени, чтобы различать каждый из них. Мария поднялась с софы. Сердце ее учащенно билось. Она подошла к телефону и сняла трубку, чтобы позвонить в полицию, но остановилась. Ей не поверят. Этот проклятый Роберт Гаскойн подумает, что она опять что-то выдумывает или что ей померещилось. Может быть, и так. Сейчас в доме снова стояла тишина, даже Паваротти закончил свою последнюю арию. А если она вызовет полицейскую патрульную машину с сиреной, и полицейские ничего не обнаружат, она снова будет выглядеть круглой дурой.

Мария положила трубку на место и направилась к секретеру. Она отперла ключом маленький потайной ящик. Внутри лежала ее надежда – небольшой, но убойный пистолет с рукояткой, инкрустированной драгоценными камнями. Много лет назад она привезла его из Италии, спрятав под нижним бельем. О его существовании не знал никто, даже Грег, тогда как она чувствовала себя в большей безопасности, зная, что у нее есть оружие. Ее толстая трясущаяся рука сжала маленькую рукоятку. Если кто-то забрался в дом, ему не поздоровится. В ее нынешнем настроении она была готова на что угодно.

Крадучись, она пересекла комнату и открыла дверь. В холле не было ни души, а входная дверь по-прежнему была плотно закрыта. Мария начала подниматься по лестнице. Ее босые ноги бесшумно переступали по толстому ковру.

На верхней лестничной площадке она остановилась, переводя дыхание. Из-под двери в бывшую комнату Грега пробивалась полоска света. Пальцы Марии стиснули пистолет. Она подошла к двери и распахнула ее. У нее перехватило дыхание: Грег!

Он стоял, склонившись над своим секретером, и рылся в ящиках. Услыхав ее голос, он вскинул испуганные глаза, и прядь волос упала ему на лоб. Потом на его порочном, но все еще красивом лице расплылась ленивая улыбка.

– Ну и ну! Вот так неожиданность, – произнес он насмешливо. – Я-то думал, что в это время ты видишь третий сон, дорогая.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она хрипло. Он извлек из ящика какой-то документ, сложил его и с вызывающим видом сунул в карман.

– Я здесь кое-что забыл. Если помнишь, я уезжал в спешке. Не беспокойся, я уже ухожу. Я нашел то, за чем приходил.

Он сделал шаг в ее сторону, и она угрожающе подняла пистолет.

– Стой, ни с места!

Грег онемел от удивления. На какое-то мгновение Мария испытала головокружительное чувство власти. Потом он рассмеялся.

– Что это за игрушка?

– Пистолет, – сказала она. – И это отнюдь не игрушка. Так что стой на месте, Грег, или, предупреждаю, я им воспользуюсь.

Он снова засмеялся, правда, немного нервным смехом.

– Да ведь ты не сумеешь. Ты пьяна, Мария.

– Я не пьяна. Не настолько пьяна, чтобы не застрелить тебя, если ты меня тронешь.

– Да я не собираюсь этого делать! Зачем бы, черт возьми, мне понадобилось тебя трогать?

– Ты и раньше пытался убить меня, – сказала она вызывающе. – Не отрицай.

– Ну, сейчас я тебя убивать не собираюсь. Во-первых, потому, что все деньги, которые мне были нужны, находятся в полной сохранности на счету в одном южноамериканском банке, а во-вторых, я не делаю грязную работу своими руками. Ради Бога, дай мне пройти. Не можешь же ты держать меня здесь целую ночь.

Грег снова двинулся к ней и снова она вскинула пистолет, целясь ему прямо в грудь. Он видел, как дрожат ее руки. В таком состоянии она могла сделать что угодно.

– Ну хорошо, хорошо, – сказал он примирительно. – Что ты от меня хочешь?

Тяжело дыша, Мария глядела прямо ему в лицо. Что она хотела? Она и сама как следует не знала. Она больше не хотела его – в этом, по крайней мере, она была уверена, хотя при виде Грега что-то странно шевельнулось в ее сердце. «О Грег, Грег, мы с тобой могли бы быть так счастливы…»

– Где ты пропадал? – спросила она.

На его щеке дрогнул мускул. Ей показалось, что он над ней смеется.

– Да так, то там, то здесь. В Дарвине, если тебе хочется знать. Я прилетел оттуда сегодня вечером. Я уже сказал тебе, что мне понадобились кое-какие документы.

– Она тоже здесь? – с усилием произнесла Мария.

– Кто?

Мария помедлила. «Пола» – чуть не сказала она. Но это, конечно, была не Пола. О Поле не было ни слуху, ни духу вот уже более двадцати лет. Но полицейские, приходившие сюда, расспрашивали о ней, о ней наводил справки и тот красивый молодой человек из страховой компании и девушка, сказавшая, что она… дочь Полы? Мария с трудом соображала. Она больше не могла связывать события.

– Что ты с ней сделал? – спросила она.

– С кем? – Он был несколько озадачен, но ей показалось, что он просто увиливает от ответа.

– С Полой. С Полой Варной.

– С Полой?

– Да. Все хотят это знать, и я тоже. Я хочу знать.

– Побойся Бога, Мария, все это было больше двадцати лет назад.

– Мне все равно. Я хочу знать. Ты обязан мне рассказать, – она угрожающе повела нацеленным на него пистолетом. – Не забудь, что я тоже участница тех событий. Это я подобрала и увезла тебя после того, как ты взорвал свою яхту. Неужели ты забыл? А теперь я хочу получить ответы на все вопросы, которые я всегда боялась тебе задать. Пола Варна – эта потаскуха – была с тобой на яхте, когда ты снялся с якоря. Все так говорили. Но когда я тебя подобрала, ее с тобой не было – уж ей бы не поздоровилось, если бы она была там! – и ты никогда больше не упоминал о ней. Неужели ты считал меня такой глупой и думал, что я не прочитаю об этом в газетах? Так вот, я прочитала обо всем. А теперь хочу знать от тебя самого – была ли я пособницей убийцы?

Последовала долгая пауза. Прошло столько лет, а она никогда не спрашивала об этом, думал Грег. Почему она интересуется этим сейчас? Он перевел взгляд с ее раскрасневшегося толстого лица на пистолет, дрожавший в ее руке. Как же он рисковал, придя сюда! Но ему до зарезу были нужны эти документы – без них он не смог бы уехать в Штаты. Грег рассчитывал, что сможет войти и выйти незаметно, воспользовавшись своим ключом, так что Мария ничего не узнает. Он предполагал, что к этому времени она уже забудется пьяным сном. Ну, нечего делать. Ему и раньше удавалось выкручиваться из опасных ситуаций, может быть, удастся и теперь. Он все еще имел над ней власть. Ведь она безумно его любила. Такое не проходит бесследно. Но ему все-таки не нравилось, как она на него смотрит.

– Ну? – повторила она. – Так была ли я пособницей убийцы, Грег?

Он нарочито равнодушно пожал плечами.

– Откуда, черт возьми, мне знать?

– Она отплыла на яхте вместе с тобой. Что с ней случилось потом? Ты ее убил?

Он медлил с ответом. По правде говоря, теперь можно было бы и рассказать все Марии. Кто поверит ей, опустившейся пьянице? К тому же он скоро будет в Штатах, начнет там новую жизнь с Ванессой. Она уже улетела, а он собирается вскоре присоединиться к ней. Грег поехал бы вместе с Ванессой – даже билет у него был, – но ему нужны были кое-какие документы, которые он позабыл взять, уезжая в спешке из Сиднея, и он, будучи, как всегда, уверенным, что сможет обойти всякого, кто осмелится перейти ему дорогу, решил вернуться за бумагами.

Грег Мартин был тщеславен и непомерно гордился своей изворотливостью. Двадцать лет назад он оказался на грани бесчестья и разорения, но умудрился превратить поражение в победу. Пола Варна чуть было не провалила его тщательно продуманный план своими глупыми угрозами, но он проявил незаурядное самообладание и сумел от нее отделаться. За все эти годы он еще ни разу никому не рассказывал об этом, и теперь у него возникло непреодолимое желание похвастать своей сообразительностью. «Какой от этого вред? – спрашивал он сам себя. – Никакого. Все это было так давно».

– Убери пистолет и я расскажу, – сказал он. – Я не собираюсь говорить под дулом пистолета, даже такого изящного.

Мария настороженно обвела его тусклыми глазами, опасаясь какой-нибудь выходки. Потом опустила пистолет и сунула его в карман, не разжимая пальцев.

– Давай, – бросила она ему, – рассказывай.

Он с демонстративным безразличием отошел от секретера.

– Я не убивал Полу. Я уже говорил тебе, Мария, что не люблю сам делать грязную работу.

– Так что же с ней случилось?

– В последний раз я ее видел, когда она находилась в шлюпке, которую уносило в Средиземное море. У Эоловых островов тогда море разбушевалось, а шлюпка была такая крошечная. Конечно, всякое могло случиться… – Он улыбнулся гнусной улыбкой, в которой сквозили одновременно и садистское удовлетворение, и самолюбование.

– Как она оказалась в шлюпке? – спросила Мария, уже догадываясь, каков будет ответ.

– Разумеется, это я ее туда посадил – соврал, что в двигателе какие-то неполадки и что следует покинуть яхту. Сказал, что сойду вслед за ней. А вместо этого включил двигатель и на полной скорости направился к материку, где сошел на берег, заложил взрывчатку и с помощью автоматического управления отправил яхту назад в море. Чистая работа, не правда ли?

Подбери кто-нибудь Полу, она подтвердила бы, что на яхте были неполадки и что я предупредил о возможности взрыва, когда высаживал ее в шлюпку: Ну а если бы ее никто не подобрал, что же, любому было бы ясно, что мы оба погибли при взрыве яхты.

– Какой же ты негодяй! – тихо сказала Мария. Грег пожал плечами.

– Она сама на это напросилась – шантажировала меня, угрожала, что не даст мне выехать из страны, если я не возьму ее с собой. Ей действительно было кое-что известно о моих финансовых делах. Она, должно быть, рылась в документах у меня на квартире. Возможно, конечно, что она блефовала, но я не имел права рисковать. И поэтому я решил, что проще всего будет взять ее с собой, а потом уже отделаться от нее. Так я и поступил.

– А вдруг бы ее подобрали и она рассказала бы, что ты уплыл, умышленно бросив ее?

– Никто бы ей не поверил, – заявил он, абсолютно уверенный в своей безнаказанности. – Подумали бы, что она лишилась рассудка в результате перенесенного потрясения. Решили бы, что я посадил ее в шлюпку, чтобы спасти ей жизнь, а сам остался на яхте, пытаясь ликвидировать неполадки – какие бы они там ни были, – а потом оказалось слишком поздно. Я, видишь ли, постарался рассчитать, чтобы во время взрыва яхта оказалась в нужном месте. Место взрыва было тщательно рассчитано, я учел даже отклонение от нужного направления. В любом случае это не имело значения, не так ли? Полу никто не подобрал. Могу лишь предположить, что она утонула в открытом море. Но поскольку меня там не было, я не знаю этого точно.

– Ты бездушная свинья, – сказала Мария. – То, что ты сделал, хуже убийства. Убийство, по крайней мере, означало бы быструю смерть.

Он снова пожал плечами.

– У тебя не хватило духу, а? У тебя не хватило духу убить ее быстро и чисто! Нет, ты бросил ее в утлой лодчонке в бушующем море. – Быстрым движением она достала пистолет из кармана. И рука ее больше не дрожала. – Я не такая уж белоручка, Грег. Ты заслуживаешь смерти – и я расправлюсь с тобой.

Что-то в выражении ее лица подсказало ему, что она не шутит. Даже под загаром его лицо побледнело.

– Не дури, Мария.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Мне давно следовало бы это сделать.

– Ты хочешь провести остаток жизни в тюрьме? Отдай пистолет! – Он сделал шаг в ее сторону. Мария отступила, продолжая держать его под прицелом.

– Мне все равно, мне теперь все безразлично, Грег. Моя жизнь кончена. Ты ее растоптал. Что бы ты ни говорил, ты убил Полу и пытался убить и меня. А теперь я хочу сделать так, чтобы ты никогда и никого больше не убил.

– Мария! – он рванулся к ней, и в этот момент ее палец напрягся и нажал на курок. Грег остановился с выражением изумления и ужаса на лице, а она выстрелила еще и еще раз. Он покачнулся и осел на пол, а Мария, не отрывая от него глаз, отступила к двери, все еще сжимая полностью разряженный пистолет. Кровь была повсюду – алые пятна расплылись на манишке его сорочки, алые пузыри выступили в уголках губ. Он корчился на полу, ловя ртом воздух и захлебываясь кровью. Мария стояла над ним, наблюдая его агонию, и не испытывала ничего, кроме торжества победителя и странного покоя.

Богу известно, что он это заслужил, и она, Мария, привела приговор в исполнение. Впервые за свою бесполезно прожитую жизнь она почувствовала, что властвует над ситуацией. Впервые она оказала услугу целому миру.

Когда наконец Грег затих, Мария спустилась по лестнице и подошла к телефону. Палец, которым она набирала цифры, был весь в крови.

– Говорит Мария Винсенти из Дарлинг-Пойнта, – сказала она, услышав голос дежурного полицейского. – Я думаю, вам следует поскорее кого-нибудь прислать сюда. Только что я застрелила Грега Мартина.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

– Что будем делать, Мошка? – спросил Марк.

– Не знаю, – откровенно призналась Гарриет. Было уже поздно, очень поздно, но ни он, ни она и не думали ложиться спать, хотя Салли, бледная и расстроенная, сразу же после ужина ушла к себе. Гарриет и Марк всегда были очень дружны, а теперь сблизились еще больше, образовав одну команду, объединенные друг с другом теснее, чем просто узами крови.

– Как ты думаешь, Хьюго когда-нибудь окрепнет настолько, чтобы не сломаться, узнав правду?

Она беспомощно покачала головой.

– Кто знает? Он будет потрясен, узнав, что все это время Салли скрывала от него такие важные вещи. Такое трудно пережить, даже если бы он был совершенно здоров, потому что это поставило бы под сомнение искренность их отношений, а уж в его нынешнем состоянии..

Гарриет замолчала, представив себе отца таким, каким видела его при их последней встрече – слабого и больного.

– Салли, наверное, права, – продолжала она. – Это убило бы его. Хотя жить во лжи тоже ужасно. Представь, все мы знаем что-то, а он нет… Тебе не кажется, что это было бы для него оскорбительно?

Марк кивнул.

– Я тоже так думаю. – Он резко хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Как, черт возьми, она могла решиться на такое, Мошка? Я просто не понимаю.

– А я, мне кажется, понимаю, – сказала Гарриет. – Я думаю, все было именно так, как Салли сказала, – она обманывала себя, искренне считая, что делает это ради общего блага. И она панически боялась все потерять. Пола с самого детства затмевала ее. И она не могла рассчитывать, что папа ее не бросит, узнав, что Пола жива, а ей была невыносима мысль о разлуке с ним. Думаю, она в чем-то права. Если бы папа узнал правду, он привез бы Полу домой. Возможно, она была бы обречена провести всю жизнь в психиатрической клинике, но он не считал бы себя свободным. Возможно, она прожила бы еще долгие годы, ведя такую растительную жизнь. А он все равно считал бы себя обязанным хранить ей верность, потому что такой уж он есть и потому что он очень любил ее.

– И все равно… – Марк еще не был готов простить все матери.

– Не думаю, что ложь принесла больше счастья Салли, – сказала Гарриет. – Она неплохой человек, совсем не злой, просто, возможно, несколько слабовольный. Должно быть, происшедшее очень сильно отразилось на ней. Ведь чем дольше что-нибудь подобное скрывают, тем меньше возможность выложить все начистоту. С годами все труднее становится признаться в содеянном.

– Как все запуталось! Что за ужасная история – просто невероятно! Итак, вернемся к моему первому вопросу – что будем делать?

– Ты о папе? Ничего… пока. Придется подождать. А вот как быть с Терезой?

Марк покачал головой.

– Не знаю. Сам того не желая, я склоняюсь к тому, что Салли кое в чем права. Тереза не стремится выяснить, кто она на самом деле. Ее это не волнует, потому что она хорошо приспособилась к окружающему миру. Так есть ли смысл раскачивать лодку?

– Но ты говорил…

– Знаю. Не будь я влюблен в нее, возможно, было бы разумнее оставить ее в счастливом неведении. Но я люблю Терезу и, как я уже говорил Салли, не намерен жить во лжи. Кроме того… – Марк поднялся с кресла, достал сигарету из пачки, лежавшей на журнальном столике, и закурил, – … кроме того, ей не мешало бы помочь деньгами, мне кажется, мы обязаны хотя бы это для нее сделать. Она прекрасный модельер, Мошка, – талант она, очевидно, унаследовала от отца, – но ей приходится с большим трудом пробивать дорогу в жизни. Ей во что бы то ни стало нужна поддержка. Малая доля того, на что она имеет право по рождению, положила бы конец ее затруднениям, и она смогла бы сосредоточиться на том, что она действительно умеет делать. Отцу помогали в делах – сперва Грег Мартин – упаси нас Боже, от такого человека! – а потом Курт Экленд. Без них он ни за что не достиг бы нынешних высот. Тереза заслуживает того же, но не знает, на чью помощь может рассчитывать.

– Может быть, Салли… – начала было Гарриет.

– Уверен, что мать согласится, – сказал Марк с некоторой горечью. – Думаю, она с радостью выложит кругленькую сумму, хотя бы для того, чтобы успокоить угрызения совести, если мы пообещаем молчать о том, что знаем. НО я не могу себе представить, что Тереза примет деньги от какого-то неизвестного благодетеля, если не будет знать, почему ей их дают, а может быть, даже и в этом случае она их не примет. Она гордая. Ей нужно знать, что ей помогают как талантливому художнику, а не по какой-то другой причине.

– Это мне понятно, – сказала Гарриет. – Я знаю, как важно было для меня пробиться в фотобизнес самой, своими силами… – она вдруг замолчала. – Ах, черт возьми!

– Что случилось?

– Я должна была сделать новую работу для Ника. Удивительно, как это он до сих пор не поинтересовался, как у меня дела. Может быть, он просто не знает, где меня искать? Из-за всех этих событий я начисто забыла о работе.

– А какая работа? – спросил Марк, радуясь, что можно передохнуть, отключившись от неразрешимых проблем.

– Фоторепортаж. Мне пока не удалось ничего особенного, но в Австралии я сделала много весьма экзотических снимков – аборигены, всякие экстравагантные персонажи в одном дарвинском баре и тому подобное – может быть, Ник их использует. Мне даже кажется, – сказала она задумчиво, – что если бы я смогла отобрать лучшие из них и удачно разместить, могло бы получиться весьма неплохо. Несомненно, это была бы другая Австралия – совсем не такая, какой ее изображают в проспектах туристических фирм. Я с удовольствием когда-нибудь вернулась бы в эту страну, хотя думаю, что мне это не суждено.

– Почему?

Она печально улыбнулась, вспомнив как ощутила на себе магическую притягательную силу далекой австралийской земли в ее почти безлюдном уголке. Даже теперь, когда она знала, что Том просто ее использовал, воспоминания о проведенных вместе с ним днях было окутано розовой дымкой такого счастья, какого она никогда прежде не испытывала. Даже осознание его предательства не могло отнять у нее эти воспоминания. Но если бы ей пришлось возвратиться туда… нет, без Тома там все было бы не таким, как тогда.

– Я, пожалуй, отошлю все снимки Нику, – сказала она. – Напомни мне, пожалуйста, завтра, чтобы я это сделала.

Марк погасил сигарету.

– Я придумал кое-что получше. Я заберу их с собой.

– Ты летишь в Лондон? Он кивнул.

– Да. Одному Богу известно, что я ей там скажу. Но я чувствую, что обязан увидеться с Терезой ради нашего будущего.

Просидев всю ночь до рассвета, Гарриет и Марк проснулись поздно. Из комнаты Гарриет, расположенной на самом верху апартаментов, невозможно было услышать звонок у входной двери, но впоследствии Гарриет стало казаться, что ее разбудило какое-то шестое чувство, потому что она уже не спала, перебирая мысленно события вчерашнего дня, когда в дверь постучала Джейн.

– Мисс Варна… вы не спите? К вам посетитель.

– Посетитель? Так рано?

– Уже десять часов, мисс Варна.

– Не может быть. Не верю! – Гарриет села в постели. У нее побаливала голова, а все тело словно одеревенело. – Десять часов! Подумать только!

– Я не стала бы вас беспокоить, но он сказал, что пришел по важному делу..

– Он? – недоуменно спросила Гарриет, откидывая пуховое одеяло.

– Какой-то господин О'Нил. Говорит, что он детектив страховой компании.

Том… здесь. Сердце у нее учащенно забилось, болезненно отдаваясь в висках. Что ему нужно? На какое-то мгновение у нее мелькнула сумасшедшая мысль, что он явился, чтобы ошеломить ее словами: «Гарриет, я пришел, чтобы сказать, что люблю вас. Я не позволю, чтобы какое-то идиотское недопонимание разлучило нас». Что ей тогда делать? Можно было не искать ответа на этот вопрос, Потому что участившийся пульс сам на него ответил. О Том, Том… неужели ты пришел, потому что не можешь без меня?

Трясущимися руками она натянула джинсы, провела расческой по волосам, пожалев мимоходом, что не было времени привести себя в полный порядок. Она подумала, что Тому, кажется, так и не пришлось лицезреть ее в наилучшем виде и сегодня утром тоже едва ли удастся. Она спрыснула лицо эвианской водой, промокнула косметической салфеткой и чуть-чуть подкрасила тушью ресницы. Веки у нее припухли, но благодаря туши на ресницах глаза, казалось, раскрылись пошире, и поскольку румяна на ее не тронутом косметикой, все еще влажном лице выглядели бы нелепо, она просто пощипала себе щеки, как это в старину делала Скарлетт О'Хара, чтобы они немного порозовели. Затем она начала спускаться вниз по лестнице.

Джейн проводила гостя в комнату, которую Салли именовала кабинетом. Это была самая маленькая комната во всей квартире, и от мягкой, обитой кожей мебели, телевизора и большого письменного стола там было тесновато. Том стоял спиной к двери, разглядывая книги на полках. Он казался еще выше ростом в этой переполненной мебелью комнате. Сердце у нее екнуло, и она в нерешительности застыла на пороге, засмущавшись вдруг оттого, что у нее несколько минут назад так бурно разыгралось воображение.

– Том! – окликнула она, но голос ее не послушался и прозвучал тихо и напряженно.

Он оглянулся.

– Гарриет! – Он не подбежал к ней и совсем не жаждал ошеломить ее объяснением в любви.

– Ты зачем пришел? – Вопрос этот тоже прозвучал не так, как ей хотелось бы, но от сковавшего ее напряжения голос перестал ей подчиняться.

Он чуть заметно поджал губы.

– У меня есть для тебя кое-какие новости.

– Да? – Все шло не так, как она думала. Ее ждет разочарование. Наивная дурочка – вообразила, что все может быть по-другому… – Что же это за новости?

– Грег Мартин погиб.

Слова падали как камни в стоячую воду, плоские и тяжелые, в слишком теплом воздухе маленькой комнаты. Она посмотрела ему в лицо, забыв обо всех своих недавних мечтах.

– Что? – переспросила она. – Когда?

– Вчера. Прошлой ночью по австралийскому времени. Я подумал, что тебе будет интересно узнать об этом.

– Да. Но… – мысли ее мчались по кругу, – но каким образом?

– Мария Винсенти застрелила его, судя по словам начальника сиднейской полиции, преднамеренно. Поздно ночью он вернулся в дом за какими-то документами, и она застала его в комнате наверху. Она могла бы заявить, что приняла его за вора или что стреляла в целях самообороны. Но она этого не сделала. Заявила, что застрелила его умышленно, потому что он этого заслуживал.

– Но он действительно заслуживал этого! – горячо воскликнула Гарриет. – Мне кажется, я поступила бы так же. – Она помолчала, а потом добавила задумчиво: – Но теперь мы никогда не узнаем, что случилось с моей матерью.

– Мы знаем больше, чем раньше, – сказал Том. – Очевидно, Грег рассказал Марии, что заманил Полу в шлюпку, а сам уплыл и бросил ее. Он надеялся, что она утонет, и поскольку о ней больше не было слышно, решил, что все произошло так, как он планировал. Но я не верю, что это конец истории. А ты, Гарриет?

Сердце у нее снова учащенно забилось, правда, на сей раз совсем по другой причине.

– Что ты имеешь в виду?

– Послушай, Гарриет. Я совсем не хочу расстраивать тебя, поверь мне. Но я делаю свое дело…

– О конечно, не сомневаюсь в этом! – Неужели ей всегда будет причинять боль мысль о том, что он ее использовал?

– Я должен признаться, что мое расследование по-прежнему упирается в Эоловы острова. Салли ездила туда вскоре после взрыва, не так ли? Ты тоже только что там побывала – по крайней мере, ты была в Италии, и я готов поклясться, что целью твоей поездки были Эоловы острова. Зачем, Гарриет? Ты могла бы рассказать мне, чтобы мы вместе все обсудили и забыли об этом.

Ее затрясло. Вот оно что! Он и до этого добрался. Ей следовало бы знать, что уж он-то непременно доберется.

Теперь все выплывет наружу и, Бог знает, как это отразится на отце.

– Том, неужели ты не можешь оставить острова в покое? Ну пожалуйста! – умоляла она.

– Ты ведь знаешь, что не могу.

– Прошу тебя! Ради меня! Ради того, что между нами было! Или мне так казалось?

– Было.

– В таком случае прошу тебя, Том, прекрати свое расследование. Моя мать умерла. Клянусь тебе, ее нет в живых. Только не копайся в этом больше. Просто… больше не копайся в этом.

Он прищурил глаза. Под лишенной всякого выражения маской шла борьба: Том-детектив боролся с Томом-мужчиной. Но Гарриет не должна была об этом догадаться.

– Послушай, извини меня, но я обязан узнать правду. Я делаю свое дело, – сказал он, и она увидела, как сила, на которую ей так хотелось опереться, обратилась против нее.

– Ты сукин сын! – прошептала она. – Ну так и не жди, что я тебе что-то скажу. Тебе придется самому дознаваться до всего, как это сделала я. А я могу лишь пожелать, чтобы тебя не мучила совесть за то, что ты причиняешь людям боль, обманываешь их, выворачиваешь наизнанку их жизнь…

– Помолчи! – сказал он твердо. – Я совсем не собираюсь это делать.

– Тем не менее ты это делаешь.

– Я причиняю боль только тем, кто этого заслуживает, тем, кто пытается обманывать страховую компанию – нет, не так, не компанию, а каждого, кто хочет иметь страховой полис. Это им в конечном счете приходится расплачиваться за повышение размера взносов, чтобы покрыть убытки компании, понесенные в результате мошенничества.

– Возможно. Но все равно страдают ни в чем не повинные люди. Тебе их не жаль?

– Гарриет, поверь, я тебя не использовал. Хотя все выглядело так, как будто…

– Я не о себе говорю. Я говорю об отце и о других, таких же, как он, людях. Он хороший человек. За всю свою жизнь он никому не сделал зла. И уж, конечно, не пытался присвоить деньги, которые ему не принадлежали.

– В таком случае ему не о чем беспокоиться.

– Вот! – взорвалась она. – Ты все видишь в мрачном свете и не признаешь полутонов. Твоя беда в том, что ты начисто лишен воображения. Ты ничего не видишь, кроме своей цели. Тебе нужны только факты, факты, факты. Чтобы докопаться до правды, ты не пощадишь никого.

– Послушай…

– Мошка? С тобой все в порядке? – спросил Марк, привлеченный громкими голосами.

– Нет, не в порядке. Марк, поговори, пожалуйста, с этим человеком вместо меня. Скажи ему…

В этот момент резко зазвонил телефон, и все оглянулись на этот звук, словно каждый в отдельности почувствовал, что это очень важный звонок.

Несколько мгновений спустя на пороге появилась горничная, глаза которой испуганно перебегали с Гарриет на Марка и обратно. При взгляде на ее расстроенное лицо их охватил ужас.

– Звонят из больницы. Наверное, вам лучше поговорить с ними, господин Бристоу.

– Да, да. – Марк направился к двери, но Гарриет его опередила. Ее лицо стало землисто-серым. Она поняла, что ее ждут плохие новости, возможно, даже самое худшее.

– Не беспокойся. Марк. Я возьму трубку. Мужчины застыли в напряженном молчании. Через несколько минут Гарриет вернулась. Потрясенная услышанным, она застыла на пороге комнаты, вытянувшись в струнку, и старалась держать себя в руках.

– Это о папе, – произнесла она едва слышным голосом. – Звонили из больницы. Он умер десять минут назад.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Стоя на коленях на полу в своем ателье, Тереза Арнолд заливала кипятком растворимый кофе в кружке. На кружке ярко-синего цвета с изображением одноухой рыжей кошки была надпись: «С тобой ничто не сравнится». Тереза купила эту кружку на рынке, потому что она ей понравилась, а самодовольная ухмылка кошки поднимала настроение. Однако сегодня она даже не взглянула на кошку, а просто крепко сжата кружку в ладонях, чтобы согреться, хотя погода явно переменилась к лучшему.

Сегодня вечером ей предстояло нанести визит Фергалу Хилларду на его квартиру, и она с ужасом думала об этом.

«О Боже, я ничуть не лучше проститутки!» – обреченно думала Тереза, нисколько не заблуждаясь относительно того, как ей придется расплачиваться за любые его вложения в ее предприятие. Хиллард высказался на этот счет достаточно ясно, и она, хотя бы за это, была ему благодарна. По крайней мере, он с самого начала не притворялся, что интересуется ею только как предпринимателем. Он изложил свои условия со всей прямотой – будь покладиста со мной и я помогу тебе, – и хотя ей становилось не по себе всякий раз, когда она думала об этом, Тереза не видела другого выхода, чтобы спасти свое предприятие и деньги матери, отдавшей ей все, что она имела.

«Я не могу допустить, чтобы она потеряла дом, – думала Тереза, медленно глотая обжигающий горло кофе. – Будь у меня другой выход, я бы послала Фергала с его деньгами куда подальше, но у меня его нет!»

Целую неделю после того как Фергал сделал свое недвусмысленное предложение, она настойчиво убеждала Линду приложить все усилия в поисках новых рынков сбыта, но от Линды, считавшей, что она и без того ей оказала неоценимую услугу, устроив встречу в Фергалом, было меньше толку, чем обычно, а Тереза стеснялась рассказать ей о предложении владельца бутика и о том, что она подумывала согласиться на его условия. По правде говоря, даже если бы Линда лезла из кожи вон, стараясь помочь ей, Тереза уже не надеялась, что ей когда-нибудь повезет. Казалось, универмаги и бутики уподобились магазинам уцененных товаров и устраивали теперь распродажи не только в конце, но и в разгар сезона, лишь бы только освободиться от запасов непроданной одежды. Прибыли падали, и никто в таких условиях не желал рисковать, поддерживая какого-то неизвестного модельера. Кроме того, Тереза быстро теряла уверенность в том, что у них с Линдой вообще что-нибудь получится. Когда-то, думала Тереза, она была готова работать до изнеможения, в любых условиях, лишь бы добиться успеха в бизнесе. Теперь, казалось, вся ее целеустремленность исчезла, она отступила под ударами судьбы, спасовала перед вечными поисками денег для уплаты по счетам очередного взноса в счет погашения кредита, покупки новой партии тканей. Что, черт возьми, делать ее матери, если она вдруг все потеряет?

Целую неделю Тереза была не в состоянии работать. Она рвала один за другим эскизы моделей, пока корзинка для бумаг не переполнилась через край. Наконец, будучи не в состоянии думать ни о чем, кроме своего безвыходного положения, она сдалась и позвонила по номеру, который ей дал Фергал. Даже от звука его голоса ей стало нехорошо, а когда она представила себе его гаденькую ухмылку и вспомнила, как отвратительно пахнет у него изо рта, ее чуть не вырвало. Но она взяла себя в руки, стараясь не выдать своего отвращения. Отступать было поздно. Она договорилась, что придет к нему сегодня вечером, но оттого, что решение было принято, ей не стало легче, хотя она и уговаривала себя, что не она первая и, несомненно, не она последняя отдает себя, движимая совсем не любовью или желанием.

Внизу хлопнула входная дверь, и она настороженно прислушалась. Кто-то поднимался вверх по лестнице. Может быть, это Линда с какой-нибудь хорошей новостью, как раз вовремя, чтобы спасти ее? Но шаги были тяжелыми и слишком медленными – Линда, в которой энергия била ключом, всегда взлетала бегом по ступенькам. Тогда, может быть, Уэсл или кто-нибудь еще? В своем теперешнем состоянии Тереза молила Бога, чтобы это был не он. Ей не хотелось ни с кем общаться.

Словно завороженная, она замерла, ожидая, когда повернется дверная ручка. Но в дверь постучали. Тереза удивилась: никому из ее друзей никогда и в голову не приходило постучать в дверь.

– Войдите! – крикнула она.

Дверь открылась, и Тереза застыла на месте, не веря своим глазам.

– Привет! – сказал вошедший.

От радости или удивления у нее перехватило дыхание, и она прошептала:

– Марк…

Он вошел в мастерскую – высокий, светловолосый и красивый в джинсах, кроссовках и черной кожаной куртке. Сердце Терезы учащенно забилось, она почувствовала, как у нее слегка закружилась голова. Как часто она мечтала о том, что он входит в комнату именно так, как сейчас, без предупреждения, но она почти не верила в его возвращение. Мужчины ведь не возвращаются. Они приходят и уходят – главным образом, уходят, особенно если их любят всем сердцем. Неожиданные возвращения случаются только в романах, не так ли?

– Ну и ну! – воскликнула она, поставив кружку на стол из опасения, что он заметит, как дрожат у нее руки. – Вот так сюрприз!

– Понимаю. Наверное, мне следовало бы предупредить тебя, но я боялся, что ты не захочешь меня видеть.

– С чего бы это?

– Ну, прошло ведь довольно много времени… Как ты жила без меня, Тереза? – Кроме ее матери, он один называл ее Терезой, а не Терри. Ей это всегда нравилось, и сейчас у нее защемило сердце.

– Так, кое-как перебиваюсь. А ты?

– Ничего. – Придя сюда, он не знал, что сказать. – Нельзя ли мне пригласить тебя пообедать – или ты уже поела?

Она печально улыбнулась.

– Я не ем в середине дня. Мне это не по карману, обхожусь чашечкой кофе.

– Ну так как насчет обеда?

– Подожди минутку, – сказала она. Пусть ее сердце учащенно билось, пусть от возбуждения напрягся каждый нерв, она не позволит делать из себя дурочку. – Ты бросил меня, Марк, ничего не объяснив и даже не попрощавшись. Почему ты считаешь, что стоит тебе взлететь по ступеням и позвать меня, как я сразу же пойду с тобой обедать?

Марк помрачнел.

– Понимаю, мое поведение могло показаться тебе непорядочным, – сказал он примирительным тоном, – но у меня были веские причины.

– Какие же?

Он помедлил. Разговаривать на эту тему было бы трудно, даже контролируй он полностью свои эмоции. А сейчас, когда он смотрел на Терезу и ему страстно хотелось ее поцеловать, такой разговор был просто невозможен.

– Тереза, я искренне сожалею, что обидел тебя. Поверь, что меньше всего я хотел причинить тебе боль. Ведь на самом деле я порвал с тобой, чтобы еще больше не расстраивать.

– Все так говорят, не так ли? – спросила она насмешливо. – «Я сделал это ради твоего же блага». – Я любила тебя, Марк, а ты меня оставил, просто взял и бросил. – Она попробовала было лихо прищелкнуть пальцами, но у нее ничего не получилось, потому что пальцы, как всегда, замерзли, а сейчас еще и дрожали.

Он посмотрел на нее с опаской. Она сказала «любила» в прошедшем времени. Означает ли это, что она больше его не любит?

– У тебя есть кто-нибудь? – спросил он.

– Нет, – ответила она, – но если бы и был, это тебя не касается.

Марк вздрогнул. Нет, нелегкое ему предстояло дело.

– Тереза, я прошу тебя пообедать со мной. Мне нужно с тобой поговорить.

Она упрямо сжала губы.

– Если хочешь поговорить со мной, говори. Когда я выслушаю тебя, тогда и решу, принять ли мне твое приглашение.

Уголки его губ приподнялись, чуть-чуть напомнив его прежнюю беззаботную улыбку.

– Я вижу, у меня нет выбора.

– Да, гуляка ты этакий, у тебя нет выбора!

– Все дело в том, что я не знаю, с чего начать.

– Может быть, с самого начала?

– Если бы знать, где оно. Но я совершенно уверен, что не знаю конца. Я только знаю, на какой конец я надеюсь.

Он встретился с ней взглядом и смотрел на нее, пока она не отвела глаза.

– Так начинай же.

– Ты уверена, что нас не прервут?

– Ну, я даже этого не могу пообещать. Начинай же, Марк, я внимательно слушаю тебя.

– Ну вот, – сказал Марк, закончив рассказ. – Теперь ты все знаешь.

Тереза сидела с опущенной головой, вертя карандаш в руках, на которых были надеты перчатки без пальцев. Пока он говорил, она молчала, буквально остолбенев от его откровений. Теперь же она взглянула на него увлажнившимися глазами.

– Боже мой! – произнесла она. – Ты уверен, что все это правда?

– Совершенно уверен. Хьюго Варна был твоим отцом.

– Был?

– Он умер на прошлой неделе. Разве ты не читала об этом в газетах?

Она покачала головой. Она была так занята, что целую неделю не заглядывала в газеты, даже не читала сводки новостей.

– Он умер от сердечного приступа, возможно, вызванного всей этой историей, хотя никто не может этого утверждать. Хьюго, несомненно, слишком много работал, не щадил себя. – Марк немного помедлил, – Как мне хотелось приехать к тебе и рассказать все это пораньше, чтобы ты успела на похороны – конечно, если бы захотела. Но моя мать была в ужасном состоянии. Я не мог ее оставить.

– Понимаю.

– Она во всем винит себя. Сначала я тоже винил ее, но теперь начинаю понимать, почему она сделала… то, что сделала.

Тереза кивнула.

– Бедная Салли! Она, должно быть, прошла через ад.

– Да. – Любовь к Терезе теплой волной захлестнула его. После всего, что ей пришлось пережить, она все-таки нашла в себе силы посочувствовать Салли.

– Мне очень хотелось, чтобы ты была там, – сказал он. – Все-таки ты его дочь.

Она снова опустила глаза, уставившись на свои руки.

– Да Это многое объясняет Прежде всего то, откуда у меня эти способности Это еще раз доказывает важную роль наследственности. Я его никогда не видела, даже не знала его, и все же… У меня никогда ни к чему не лежала душа, только к моделированию. Но моя мать… О Боже! – ее охватила дрожь. – Бедная моя мать! Надеюсь лишь, что я не унаследовала черты ее характера.

– Не беспокойся об этом, – быстро прервал ее Марк. – Такой, какой она стала, ее сделало стечение обстоятельств… И знаешь, Гарриет, например, в полном порядке. Она твоя единокровная сестра, и в жизни трудно встретить человека более здравомыслящего, чем Гарриет.

– Гарриет Варна, – произнесла Тереза задумчиво. – Знаешь, а я слышала о ней. Она ведь фотограф?

– Да. И очень хороший. Она с нетерпением ждет встречи с тобой.

– О… – Тереза закусила губу, неожиданно испугавшись. – Я не уверена, что готова ко всему этому, Марк.

– Надеюсь, что ты подготовишься, – сказал он, – потому что у меня есть предложение, Тереза. Ты очень талантливый модельер, а теперь, после смерти Хьюго, Дом моды Варны нуждается во вливании свежей крови. Особенно если это его родная кровь. Приезжай в Штаты. И работай для Дома Варны.

– Что? – Она широко раскрыла глаза. – Марк, как я могу? Я ведь новичок в мире моды. Кроме того, меня могут не принять сотрудники отца. Кому я нужна?

– Примут, не волнуйся.

– Не могу, – твердила она в смятении.

– Тереза, я видел твои работы и знаю – это словно заново родившийся Хьюго. Новый Хьюго, молодой и свежий, но с ярко выраженным почерком, присущим всем его моделям. Конечно, все надо делать постепенно. Для начала ты вольешься в коллектив, а Лэдди поможет тебе сориентироваться в обстановке. Лэдди – помощник Хьюго. Они долгие годы работали вместе.

– Почему бы ему не взять дело в свои руки?

– Лэдди не принадлежит к числу модельеров-творцов, и никогда таким не будет. Для этого ему не хватает фейерверка новых идей. Но в деле воплощения их в жизнь ему нет равных. Он будет рядом, будет твоим наставником, нянькой, если хочешь.

– Почему ты так уверен, что он готов взять на себя все эти обязанности?

– Мы с ним уже говорили. Все в порядке. На Лэдди можно положиться. Он и словом не обмолвится о том, кто ты на самом деле, пока мы не разрешим ему раскрыть тайну.

Она рассмеялась нервным смехом.

– Похоже, вы обо всем подумали.

– Да, мы все обсудили. Но последнее слово, разумеется, остается за тобой, Тереза. Может быть, тебе захочется иметь собственный фирменный знак? Конечно, если ты придешь работать в Дом Варны, то со временем получишь признание, но если ты уже завоевываешь признание здесь и дела у тебя идут успешно, мы поймем. Я уверен, что Хьюго понял бы и отнесся к этому с одобрением.

Тереза долго молчала, вертя в пальцах карандаш. Потом посмотрела ему прямо в лицо.

– По правде говоря, дела у меня далеко не блестящие. Все пошло наперекосяк. У меня даже больше нет уверенности в своих силах. Бог свидетель, я была бы ненормальной, если бы отказалась от такой возможности. Но, откровенно говоря, я сомневаюсь, что смогу. Еще полгода назад – даже меньше – я была уверена в себе. А сейчас… Я боюсь обмануть всех и испортить все дело.

– Тереза! – Он взял ее за руку, впервые прикоснувшись к ней с тех пор, как сбежал от нее. – Мне не хочется, чтобы ты так говорила. Это пройдет, ты просто на время утратила веру в свои силы – и только. Такое нередко случается с каждым. Я уверен, ты все сможешь. Ради самой себя ты должна взять себя в руки и попытаться еще раз.

Она молчала. Ей не просто предлагали чудесную возможность – было похоже, что Бог услышал ее молитвы. Ведь ей больше не придется бороться за выживание в джунглях модной индустрии, не придется жить в постоянном страхе, что мать потеряет дом, – и никаких фергалов хиллардов! Такой шанс представляется раз в жизни – если только она решится им воспользоваться.

– Ну как? – спросил Марк. – Что ты на это скажешь?

Тереза смущенно улыбнулась.

– Похоже, ты уговорил меня, – сказала она тихо. – Думаю, что мне нечего терять.

– Терять нечего, а выиграть можно.

– А мы? – спросила она. Этот самый важный вопрос она задала шепотом. – Что будет с нами?

– Если только ты готова, мы могли бы начать все с самого начала.

– О Марк! – сказала она. – Ты ведь знаешь, что я готова.

Он притянул ее к себе и обнял. Прошло довольно много времени, прежде чем они заговорили снова.

– Наверное, для обеда сейчас поздновато, – сказал он. – В таком случае, как насчет раннего ужина? С шампанским? Мне кажется, любовь моя, у нас есть повод для праздника.

Она оторвала лицо от его кожаной куртки. Столько событий, что она еще не успела всего осознать. Но одно она знала твердо: она сейчас счастливее, чем когда-либо в жизни.

– Да, да, Марк, – сказала она. – Я тоже думаю, что у нас есть что отпраздновать.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Салли Варна положила телефонную трубку и повернулась к Гарриет.

– Ну вот, – сказала она. – Дочь Полы приезжает в Нью-Йорк работать.

Голос у нее был неестественно напряженный, на лице застыла красивая маска. Раньше Гарриет иногда хотелось узнать, что кроется под этой маской, теперь она знала. Там долгие годы скрывалось чувство вины и, возможно, сожаления о содеянном. Об этом было страшно подумать.

– Значит, она приняла предложение, – сказала Гарриет. – Я рада.

– Да. – Даже если Салли и нервничала в ожидании встречи с девушкой, которую крохой отдала в чужую семью, она не подала виду, потому что время откровений прошло. Ее уязвимость снова стала незаметной для постороннего глаза, как и ее горе, спрятавшееся за сдержанными манерами, которые она выработала за долгие годы. Но Гарриет это понимала. Каждому иногда приходится вводить в заблуждение окружающих своим видом, думала она. А Салли, может быть, это нужно больше, чем остальным.

Прошла целая ужасная неделя, а Гарриет все еще с трудом верилось, что отца нет в живых, несмотря на то, что она своими глазами видела, как его гроб опускали в могилу, и сама положила на него красную розу, которая распласталась словно какая-то экзотическая бабочка на блестящей медной доске с его именем, – ей все это казалось нереальным. Как ни удивительно, смерть отца застала ее врасплох, и неожиданность свалившегося на нее горя настолько сковала все ее чувства, что ей пришлось без конца повторять себе, что это действительно случилось, пока смысл происшедшего не начал доходить до ее сознания. Умер отец, ушла из жизни сильная личность, с ним умерли его талант и способность любить. Ее сердце сжималось от горя, хотя ее утешало, что судьба уберегла его от удара, который он обязательно получил бы, узнав всю правду. Им ни за что не удалось бы сохранить все в тайне от него, но теперь в этом уже не было необходимости.

– Когда приезжает Тереза? – спросила она.

– Марк делает все, чтобы она смогла приехать сюда на следующей неделе. – Салли помолчала, вертя кольцо на пальце. – Мне кажется, он любит ее, Гарриет.

– Да, – сказала Гарриет. – Думаю, что любит.

– Мне кажется, что это не совсем правильно, – туманно промолвила Салли. – Как-никак, она его двоюродная сестра…

– Но ведь не родная. Бедный Марк, через какой ад ему пришлось пройти!

На какое-то мгновение лицо Салли исказилось от боли.

– Я думаю, важно только одно – чтобы он был счастлив. Это все, что я всегда хотела для каждого из вас.

Гарриет взяла ее за локоть и сжала его.

– Я знаю, Салли, и Марк тоже знает. Я считаю, что ты поступила неправильно, но, мне кажется, я понимаю, почему ты так сделала, и думаю, что со временем он тоже поймет. Чтобы смириться с чем-то, мужчинам требуется больше времени.

– Да. – Салли расправила плечи и стояла, стройная и красивая, в элегантном траурном костюме. – А как ты? Что ты собираешься делать? Возвратишься в Лондон?

– Наверное. Мне пора снова приниматься за работу.

– Помни, что в этом нет необходимости. Правда, ее и раньше не было. Но теперь у тебя будут собственные деньги. По завещанию отца ты становишься богатой женщиной.

– Работа нужна мне самой, – с жаром сказала Гарриет.

Как смогла бы она пережить прошедшую неделю, не будь у нее работы? Не будучи в состоянии фотографировать, она обдумывала планы будущих фоторепортажей, и это помогло ей пережить страшное время. Как только она поняла, что отъезд Марка в Лондон задерживается, она отослала Нику авиапочтой отснятые пленки, и Ник, преисполненный энтузиазма, сразу же позвонил ей.

– Гарриет, они изумительны! Нет сомнения, ты нашла свою нишу. Я знаю, дорогая, сейчас у тебя трудное время, и не хочу торопить, но чем скорее ты пришлешь мне продолжение, тем лучше. Как только твое имя станет известным, сроки не будут иметь такого значения. Ты сможешь делать перерывы, и читатели не забудут тебя, а будут ждать появления твоих новых материалов.

– Знаю, знаю, я и так почти потеряла свои шансы.

– Нет, пока об этом нет и речи. Этот австралийский репортаж станет сенсацией. Я немедленно опубликую его. Но мне потребуется продолжение – и поскорее. Просто пусть фотокамера будет всегда у тебя под рукой, чтобы снимать все, что тебя заинтересует. У тебя потрясающая способность находить необычные ракурсы.

– Сделаю все, что смогу. Конечно, эта неделя исключается. Мы с тобой знаем, что фотокамера мое спасение, она помогает мне не рехнуться, но не все это понимают… Обязательно кто-нибудь скажет, что я бессердечна и бесчувственна, а это, осмелюсь доложить, у меня может быть наследственное со стороны матери, если, конечно, не считать сумасшествия.

– Гарриет! – взмолился он. – Дорогая, я вижу, происшедшее сильно подействовало на тебя? Ты что-то совсем пала духом.

– Пройдет.

– Возвращайся поскорее в Лондон. И позволь мне немножко побаловать тебя. После всего, что ты пережила за последние две недели, тебе просто необходимо понежиться.

– Очень мило с твоей стороны, Ник. – Если бы он знал, какой лицемеркой она почувствовала себя, услышав его предложение. Не могла же она сказать ему, что смерть отца и ставшие ей известными тайны прошлого лишь частично повинны в ее состоянии, что была еще одна причина ее депрессии: погрузившись в работу, она хотела забыть кое-что совсем другое и нуждалась отнюдь не в плече, на котором можно было бы выплакаться.

«И почему я не влюбилась в Ника? – спрашивала она себя, положив трубку после разговора с ним. – Почему вместо него я отдала свое сердце и чувства такому человеку, как Том О'Нил?»

Гарриет не виделась с Томом со дня смерти отца и не хотела его видеть. Вопреки здравому смыслу она сначала была готова обвинить его в том, что случилось с Хьюго, как будто Том по собственной инициативе разворошил осиное гнездо. Это, конечно, несправедливо. Он появился на сцене, выполняя свою работу, только лишь после того, как Мария выдала Грега Мартина полиции. Но это ничуть не меняло ее отношения к тому, что он использовал ее для получения информации, словно клейкий валик, собирающий с пола пыль и мусор.

Однако, как ни странно, ни одно из этих соображений ничуть не влияло на ее отношение к Тому. Гарриет решила, что, наверное, именно это называется одержимостью, эмоциональным всплеском, не подвластным разуму. Ее тело сохранило память о его прикосновениях и протестовало при одной мысли о возможной близости с кем-нибудь другим, кроме него. В ней поселилась острая сладкая грусть, и всякий раз, пытаясь определить ее причину, она приходила к одному и тому же – все дело в Томе.

«Я могу чем-нибудь помочь?» – спросил он в тот день, когда она вернулась в комнату, узнав по телефону о смерти отца. И неожиданно в ней поднялось все – боль, обида, негодование – и она выпалила в ярости: «Тебе не кажется, что ты уже сделал достаточно?»

Потом он ушел – по крайней мере, у него хватило такта с уважением отнестись к их потребности остаться одним, но на другой день прислал записку с соболезнованиями. «Что за лицемер!» – возмутилась тогда Гарриет и швырнула записку в корзинку для бумаг.

– Тебе не кажется, что ты немного несправедлива к этому парню? – спросил Марк, но она лишь сердито тряхнула головой.

– Интересно, как ты бы вел себя, если бы тебя использовали, как меня?

– Но ты не знаешь, действительно ли он использовал тебя, Мошка.

– Оставь, пожалуйста. Он и сегодня утром приходил сюда только затем, чтобы разузнать, куда и зачем я ездила.

– Наверное, он просто делает свое дело.

– Вот именно! Но какие мерзкие методы он для этого использует…

Она замолчала, вспомнив, как они занимались любовью, и зная, что ни за что на свете не отважится объяснить все это Марку. Она не только обиделась, но и, как идиотка, чувствовала себя униженной!

– Ну что ж, надеюсь, у тебя есть свои причины так думать, – сказал Марк. – Но он совсем не показался мне негодяем.

«И не мог показаться, – думала она обиженно. – Никто и ничто не может показаться плохим, если смотришь на мир сквозь розовые очки. Счастливчик Марк! Для него все обернулось удачно. Конечно, она рада за него. Никто так не заслуживает счастья, как Марк». Но ей все-таки хотелось бы, чтобы капелька его везения перепала ей.

Ладно. Если бы да кабы во рту росли грибы!

«Самое удивительное то, – думала Гарриет, – что меня совсем не интересуют мужчины, сами отдающие себя в мое распоряжение, а те, к которым меня влечет, не способны на настоящую преданность. Какой-то заколдованный круг, неразрешимая проблема. Ну что же, такова, видно, твоя судьба. Возьми себя в руки и забудь о Томе О'Ниле или ты кончишь так же, как и твоя мать»

Эта мысль здорово отрезвляла.

В гостиничном номере на другом конце города Том О'Нил упаковывал чемодан.

Он закончил свою работу. Ему было поручено разузнать правду о том, что случилось с Грегом Мартином и Полой Варной, и теперь он знал ее. Грег Мартин погиб – хотя это случилось двадцать лет спустя после взрыва, – а Пола Варна…

Марк Бристоу позвонил ему на следующий день после смерти Хьюго.

– Я не хотел бы, чтобы Гарриет беспокоили больше, чем необходимо. Она страшно расстроена смертью отца – они были очень близки. Поэтому, чтобы по возможности оградить ее от лишних волнений, я был бы вам благодарен, если бы вы поговорили со мной. Думаю, что смогу ответить на вопросы, которые вы, возможно, захотите задать.

– Очень любезно с вашей стороны, – сказал Том, чувствуя себя настоящим лицемером. Конечно, ему хотелось покончить с этим делом, но ведь как только он это сделает, у него уже не будет никакого законного предлога, чтобы увидеться с Гарриет.

Марк вовсю старался помочь ему. Он посвятил Тома в подробности судьбы Полы, в деталях рассказал о недавней поездке Гарриет в Италию, и Том начал понимать, почему Гарриет проявляла такую щепетильность во всем, что касалось этой поездки. Ну и история перед ней раскрылась! Ему очень хотелось ее утешить, но он был уверен, что она отвергнет все его попытки. Она не простила его за то, что случилось в Австралии, и в глубине души он не мог винить ее в этом. Разве не он намеревался использовать тесный контакт с ней для того, чтобы получить информацию? В сущности, уже одно это делало его виновным, хотя правила игры по ходу дела изменились. Нет, пока Том не видел для себя возможности изменить ситуацию. Гарриет высказалась весьма ясно. Она не желает, чтобы он ошивался возле нее.

Том подчинился ее желанию. Он был на похоронах и с почтительного расстояния наблюдал, как родственники и друзья умершего выходили из лимузинов и вереницей шли к могиле под шквалом пронизывающего ветра и дождя. На кладбище собралось столько богатых людей, что их денег хватило бы для покрытия государственного долга, подумал он, а также самые красивые и модные женщины Нью-Йорка в придачу, но ни одна из них и в подметки не годилась Гарриет.

Если Пола была сказочной красоты, то Гарриет, без сомнения, была ее дочерью, потому что среди всех этих богатых, элегантных дам она светилась, как огонек в ночи, ослепительная даже в своем горе – с побледневшим лицом, полускрытым под короткой траурной вуалью, с блестящими белокурыми волосами, подчеркнутыми черным строгим костюмом. Она бросила на гроб одну розу, и Том почувствовал себя так, словно подсматривает за ней в ее горе. У него защемило в груди, и он отвернулся.

Несколько дней с помощью ФБР он подчищал последние неясности в деле Грега Мартина и составлял отчет. Он не знал, удастся ли когда-нибудь страховой компании «Бритиш энд космополитн иншуренс» возвратить деньги, которых она лишилась в результате мошенничества, потому что для того, чтобы разобраться в финансовых махинациях, потребуется немало времени и юридических действий, но это уже была не его забота. Пора возвращаться домой и приниматься за следующее дело.

Тому хотелось бы думать об этом с энтузиазмом, но он не мог. Пропади все пропадом! Гарриет по-прежнему занимала все его мысли, чего никогда не удавалось никакой другой женщине. Возможно, при других обстоятельствах это означало бы конец его беззаботной холостяцкой жизни и начало совершенного нового этапа. Он еще никогда всерьез не задумывался о том, чтобы остепениться – от одной мысли об этом его бросало в дрожь, но теперь, особенно после того, как он увидел Гарриет на похоронах, все было по-другому. Он понял, что, если бы она сейчас оказалась рядом, он никогда уже не позволил бы ей уйти из его жизни.

Пустые мечты, думал Том мрачно, потому что между ними все было кончено. Оставалась, правда, смутная надежда, что спустя некоторое время он мог бы разыскать ее в Лондоне, когда она наконец поймет, что его больше не интересует история ее семьи, но, судя по всему, тогда будет уже поздно. Слишком глубокие корни к тому времени пустят предубеждения и обида – да еще этот Ник Холмс! Возвратившись в Лондон, Гарриет, наверное, возобновит отношения с ним. При этой мысли Том физически ощутил, как что-то перевернулось у него внутри. Он вспомнил ту ночь, когда он не спал у дверей ее дома, держа его под наблюдением, а рядом Стояла машина Холмса, а сам Холмс был с Гарриет. В то время это было Тому безразлично, но теперь воспоминание об этом ножом вонзилось в его сердце, и под воздействием разыгравшихся эмоций, которые были ему в новинку, он принял решение.

Нет, черт возьми, он не отдаст Гарриет без борьбы! Пусть он последний дурак, но он предпримет еще одну попытку. Вернее всего, она его прогонит, но он должен рискнуть.

Том поднял телефонную трубку и замер, соображая, что он скажет Гарриет. Куда девались его напористость и находчивость? Пожалуй, впервые в жизни Том был до смерти перепуган.

«Еще одна попытка! Всего одна! Если она не захочет говорить с тобой, придется просто смириться. Но не сдавайся без борьбы. Только не сейчас, когда ставки так высоки».

Он набрал номер, и ему ответила служанка.

– Я хотел бы поговорить с Гарриет Варной. Меня зовут Том О'Нил.

Ну вот… дело сделано… и, по всей вероятности, его попытка была обречена на провал еще до того, как он ее предпринял.

Потом он услышал голос Гарриет – сдержанный, спокойный, но с едва заметным отголоском того смятения, которое испытывал он.

– Алло?

– Гарриет, я уезжаю в Лондон. Но не могу уехать, не повидав тебя еще раз. Я понимаю, что начало наших отношений оказалось чертовски неудачным, но мне хотелось бы все объяснить. Будь я проклят, не умею я говорить такие вещи…

Она медлила с ответом. Ему показалось, что молчание длится целую вечность. Потом она спросила:

– Когда мы увидимся?

Он лихорадочно соображал, проклиная себя за то, что не продумал все до конца.

– Можно пригласить тебя пообедать?

– Хорошо. Я собираюсь зайти в отцовский салон, чтобы сделать несколько снимков. Встретимся под статуей Портного без четверти час.

– Я буду ждать.

– Одно условие, Том: не задавай мне больше никаких вопросов, договорились?

– Ни одного.

«Лжец несчастный, – подумал он о себе, сказав это. – Ты ведь собираешься задать ей самый важный вопрос. Но не сегодня… только не сегодня».

Положив телефонную трубку, Том О'Нил, убежденный атеист, вознес благодарственную молитву Богу.

Он добивался последнего шанса, и он его получил. «Пока все хорошо. Только не оступись, парень. Будь предельно осторожен. Упустишь этот шанс – другого тебе не дождаться».

Выйдя из парадного, Гарриет сразу же увидела Тома. Он стоял у статуи, подняв воротник пальто, чтобы защититься от пронизывающего ветра.

У нее екнуло сердце. Глупая, глупая Гарриет! Она снова сама подставляет щеку, чтобы ее ударили… Почему? Но лишь взглянув на немного громоздкую в тяжелом темном пальто фигуру Тома, на мужественное лицо, словно вырезанное из того же камня, что и статуя, она уже знала причину.

– Привет! – сказала она.

Том оглянулся, и, несмотря на все случившееся, они снова, как тогда, на краю света, испытали сумасшедшее магическое воздействие мощной силы взаимного притяжения. Сейчас они в Нью-Йорке, вокруг снуют толпы прохожих и гудят такси, над городом висит низкое серое небо – все это не имеет никакого значения!

– Прости, если я тебя обидел, – сказал он. – Я выполнял свою работу.

Конечно, это были не самые волнующие слова, но сами слова едва ли имели значение.

– Думаю, что и я была излишне резка, – сказала она.

– Но теперь все позади. Если я попросил тебя встретиться со мной, знай, что я хочу тебя видеть, а не копаться в твоем прошлом. Гарриет, может, это звучит банально, но давай попробуем начать все сначала?

– Нет, – сказала она. Он прищурился.

– Нет? Но мне показалось… Она улыбнулась.

– Я не хочу начинать все сначала, потому что тогда мне пришлось бы забыть то, о чем я не хочу забывать.

Послушай, Том, давай начнем с того, на чем мы остановились.

Он кивнул, улыбаясь.

– Согласен.

– Итак, куда мы идем обедать?

– Знаешь, об этом я не подумал. Я не надеялся, что ты придешь.

– Почему?

– Потому что, – откровенно признался он, – для меня было очень важно, чтобы ты пришла. Ну, так где ты предложишь пообедать? Ведь ты лучше меня знаешь Нью-Йорк.

– Предлагаю пойти в какое-нибудь тихое местечко, где мы могли бы поговорить.

– Согласен.

В конце концов все оказалось так просто и легко. Если бы не вся эта ужасная история, она никогда бы не встретила Тома, подумала Гарриет. Даже подумать страшно!

Гарриет улыбнулась Тому и взяла его под руку. В городе, населенном девятью миллионами жителей, это прикосновение таило в себе такую близость, что последние разделявшие их барьеры рухнули.

– Я знаю такое местечко, – сказала она. – Пойдем?