Дива

Глава 19

Я никогда не могла даже подумать, что способна войти в состояние неконтролируемой ярости… Как и не могла предположить, насколько разрушительна может оказаться для окружающих моя ярость. Потому что когда с моих глаз спала кровавая пелена, оказалось, что я… то ли убила нападавших, то ли вырубила, не суть важно, я даже приближаться к лежащим телам не собиралась. Меня интересовал только Маруа. С трудом перевернув мужчину, я с облегчением поняла, что он все еще дышит и даже в сознании.

— Господи, Филипп, я так виновата перед вами, — всхлипнула я и принялась шарить по карманам любовника в поисках мобильного телефона. Нужно было срочно звонить Эвелин.

Маруа прострелили грудь, наверняка было пробито легкое — на губах Филиппа пузырилась кровь. И все равно он умудрился улыбаться.

— Кажется, я… умираю… — прохрипел мой любовник. — Вы же станете… меня вспоминать, Бель?.. Изредка?..

Я почувствовала как по щекам без моего ведома покатились слезы.

— Да заткнитесь же вы! Вам нельзя разговаривать! — воскликнула я, наконец, найдя мобильный, включая на нем геолокацию и набирая номер Эвелин Фурнье.

Та ответила тут же и, разумеется, мадемуазель Фурнье уже была в пути и готовы была спасти своего короля от чего угодно.

— Буду через три минуты, — отчеканила… наверное, уже не моя подруга. Уж слишком холодно и отстраненно говорила со мной девушка.

Наверное… Наверное, она посчитала, будто я действительно виновата перед Филиппом хотя бы потому, что не уехала из страны, хотя мне раз за разом твердили, что именно так и надлежит поступить. И ведь действительно, если бы я только сделала, как велели…

Но я же не знала…

Я взяла Маруа за руку, ужасаясь тому, как быстро и неотвратимо холодеет его рука. Но в синих глазах все еще светилась жизнь, и они не отрывались от моего лица.

«Господи, прошу тебя, не дай ему умереть! Он действительно хороший человек, он не заслужил!» — умоляла с небеса не забирать к себе Филиппа.

Почему-то у меня не было сомнений, что именно небеса будут претендовать на душу этого человека.

— Не вздумайте умирать, — прошептала я, и именно в этот момент Маруа закрыл глаза.

Эвелин как всегда появилась вовремя, причем не одна — с целителями и машиной скорой помощи. Фурнье собиралась не труп выносить, а спасать живого человека. Это внушало надежду на то, что все еще может обойтись даже несмотря на то, что Филипп слишком уж сильно походил на покойника.

Оторвать меня от любовника не сумели, да и особенно не пытались, видимо, не желая тратить время. Я поехала с ним в машине скорой, продолжая отчаянно молиться. Кажется, за несколько секунд мне довелось стать истово верующей.

Когда каталку с Филиппом вытащили из автомобиля, я как загипнотизированная пошла следом, боясь не то что выпустить любовника из поля зрения — даже моргнуть лишний раз и то было страшно. Все казалось, он просто исчезнет, будто и не было никогда. Краем сознания отмечала, насколько неласково теперь поглядывала в мою сторону поглядывала Фурнье. Да не просто неласково, а так, будто продумывала, как бы удавить по-тихому.

Наверное, с ней стоит объясниться. Позже. Когда все решится с Филиппом, когда я буду знать…

За каталкой с Маруа закрылись двери операционной… и мои ноги, наконец, подломились. Я осела на пол, сцепила руки и начала молиться так отчаянно, так истово, как никогда прежде. Но кого мне еще было просить кроме бога за Филиппа Маруа,? По щека текли слезы, которые я едва замечала, не смея отвести взгляд от закрытых дверей.

— Вам нужно идти, Аннабель, — прикоснулась к моему плечу Эвелин Фурнье. Ее голос звучал глухо словно из могилы. — Вы шокированы, устали. И вовсе не нужно вам сидеть вот так, на полу. Прошу, мадемуазель. Разве пожелал бы Филипп, чтобы вы настолько убивались и даже не позаботились о себе?

Я не знала в тот момент, чего мог желать, а чего нет Филипп Маруа, но я позволила себя увести, отвечала на вопросы, и вроде бы адекватно, но внутри все словно бы заледенело.

— Обещаю, как только в состоянии Филиппа будут изменения. Любые. Я сообщу вам тотчас же, — заверила на прощанье Фурнье на крыльце больницы, препоручая меня испуганному и вообще ничего не понимающему Арджуну. Когда только успела Солнышко вызвать? Тот даже на расспросы вот так сходу не решился.

— Благодарю вас, Эвелин, — едва слышно произнесла я. — Буду ждать вашего сообщения.

Однако ни через день, ни через два Эвелин Фурнье не написала мне и не позвонила. Зато пришли чиновники из министерства иностранных дел, строгие, гадкие и навязчивые словно слепни. И от них довелось узнать много нового о себе самой, о моих отношениях с Маруа… а также уяснить, что в Галатии ни мне, ни Арджуну больше не рады, и страну мы обязана покинуть в течении двух суток.

После ухода черных вестников Солнышко орал так, что как окна не полопались, ума не приложу. Он припомнил мне все грехи еще с тех пор, как мы делили одни игрушки. А уж про то, какими словами Бхатия крыл мой роман с Маруа…

От ответного потока брани Солнышко уберегло только то, что измученная сверх всякой разумной меры, я просто не воспринимала слов. Мыслями я была далеко, а из рук не выпускала мобильный телефон и четки.

На звонки больше Эвелин не отвечала.

Выдворение на родину что для меня, что для Арджуна обернулось кошмаром, правда, у нас были глубоко личные, индивидуальные кошмары. Солнышку подрезали карьерные крылья и отправили в отпуск. Вроде бы и вины нет, а все одно — в глазах начальства Арджун Бхатия был категорически виноват в резком охлаждении отношений с Галатией. Большой брат рвал, метал и пытался орать на меня.

А я… Наверное, я бы сама на него сорвалась, если бы не накрыло глубокой депрессией, вот только я страдала не из-за карьеры. Так и не удалось узнать, что с Филиппом. Ни один галатийский знакомый даже не стал говорить со мной. Нет, не о благополучии Маруа, а в принципе, словно бы я теперь прокаженная или преступница. Каким бы образом я ни пыталась узнать, выжил ли Филипп Маруа, натыкалась на глухую стену, через которую попросту не могла пробиться.

Спустя месяц неизвестности, начало казаться, что даже известие о смерти любовника могло бы стать благом. Все лучше, чем бесконечная пытка ожиданием, что не заканчивалась и не заканчивалась.

Я практически перестала выходить из дома, ничего не хотела, как будто и не жила…

Родители переживали жутко, да и брат нервничал из-за моей безмолвности и отрешенности, которой я пугала всех окружающих. Что характерно, о моем недоромане с Маруа дома знали, но чем все завершилось, даже не догадывались, так что подозревали что-то тривиальное, вроде того, что коварный развратник разбил мое девичье сердце.

Дошло до того, что матушка попыталась вывести меня за ужином на откровенный разговор.

Папа глядел на меня и украдкой вздыхал, как и мама, как и Адриан.

— Милая, может, тебе стоит поделиться? — осторожно осведомилась мама, которая все еще искренне верила, что у дочери от матери секретов просто нет и быть не может. Значит, я была просто обязана все ей рассказать.

— Определенно нет, мама. Мне не нужно ни с кем делиться, — безапелляционно заявила я, продолжая завтрак как и положено приличной и благовоспитанной девушке.

Вот только хотелось расколотить посуду, устроить скандал и сбежать в свою комнату, чтобы дорогие домашние не сверлили меня вопрошающими взглядами.

— Я шею Арджуну сверну! — воскликнул разгорячено Адриан, который закономерно назначил крайним в сложившейся ситуации именно Солнышко. — Сперва он Брендоном играл, теперь вот над тобой поизмывался!

Большой брат, конечно, ангелом не был… Вот только переживала я точно не по его вине, да и не по чьей вине, если подумать. Просто сердце было не на месте с того момента, как вернулась домой.

А то если … что если он уже умер? И мне просто никто не рассказал?

— Вот Арджун тут точно совершенно не при чем, — фыркнула я, подкладывая себе картофеля.

Здесь вообще никто не был виноват, кроме Лефевра, которого торжественно похоронили. Новость о его кончине быстро разлетелась по новостям и, что характерно, нигде не было указано, что смерть светлого мага была насильственной. Официально сообщалось об инсульте. Наверное, в этом был какой-то смысл…

О Филиппе Маруа снова ни единого слова. Впрочем, о нем вообще исчезли все упоминания из Сети, словно бы его никогда не существовало. Ни одного упоминания на сайте министерства внутренних дел, ни одного упоминания на сайте университета, который Филипп закончил.

Пустота.

Я решила уже сама поехать в Галатию, но в визе мне отказали тут же. Поехать как дипломат я уже не могла. Проклятый замкнутый круг, и выхода нет…

Еще спустя неделю я не выдержала и поехала к Арджуну, надеясь, что хотя бы его сил и связей хватит и друг сломает эту чертову информационную блокаду. Ну разве же о многом я просила? Мне просто нужно было узнать, жив Филипп или мертв! И этого бы хватило, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Пока добиралась до дома Солнышка на такси, погода успела испортиться, стала совершенно осенней, и это показалось знаком чрезвычайно дурным. Словно сами небеса кого-то оплакивали. Выбросить из головы эту мысль упорно не удавалось.

Арджун как и все это время по большому счету проторчал дома в расстроенных чувствах. Проще говоря, Солнышко бесился, поэтому и меня он встретил до крайности неласково, не забыв напомнить, что мне говорили не связываться с Маруа, и не единожды. За окном как будто еще больше потемнело. Мелкая морось обернулась настоящим ливнем.

Я заставила себя не скрипеть зубами и смиренно попросила Большого брата о помощи, состроив самое жалобное выражение лица, какое только могла изобразить. И ответом мне стало категорическое «нет», которое я отказалась принимать.

— Я умоляю тебя, Солнышко! — едва не рыдая обратилась я к другу. — Ты ведь можешь все! Узнай, что с ним, о большем не прошу!

В Арджуне была моя последняя надежда… Которая как-то не спешила осуществляться.

Солнышко кривился едва не брезгливо, мои слезы его, очевидно, не особенно трогали, куда больше беспокоила собственная уязвленная гордость.

— Ты переоцениваешь мои силы, Бель, — тяжело вздохнул Арджун с откровенно скучающим выражением на породистой морде. — Что могу я из Вессекса? Да признаться, и не из Вессекса… Понятия не имею, что там такого стряслось, но выставили нас поганой метлой… Словом, забудь о своем бывшем. Ты же умеешь это делать.

Казалось, мне кто-то сжал горло.

— Не могу просто забыть, Арджун, — прошептала я, давясь рыданиями. — Я жить не смогу, не зная, что с ним. Помоги мне!

Бхатия неодобрительно покачал головой.

— Давай без лишней драмы, Бель. Из тебя так себе безутешная страдалица, ты для этого слишком расчетлива.

В этот момент мои бедные нервы сдали окончательно, и я залепила Арджуну такую пощечину, что у самой рука заныла. Голова совершенно растерявшегося Солнышка мотнулась из стороны в сторону.

— Ну что за королева драмы, в самом деле… — прошипел друг разозлено. — Уж я в покушении на Маруа точно не замешан никаким образом! И не виноват в том, что теперь любая информация о нем недоступна. Разбирайся сама!

Я бы разобралась… Но как?!

Из дома Арджуна я вышла, изрыгая самые страшные проклятия, какие только удалось вспомнить, а память не подводила меня никогда. Казалось, так все и останется — я никогда не узнаю, что на самом деле стряслось с Филиппом, и то будет мучить меня до конца моей злосчастной жизни.

И когда я выходила из дома Солнышка, дрожа под ледяным дождем, показалось, словно бы кто-то буравит меня тяжелым недобрым взглядом.

Дом уже был не домом — узилищем, в котором я стала добровольной узницей без надежды на помилование. Родители искренне считали, все дело в крайне неудачном романе, брат так думал тоже и пусть и волновался за меня, но не так чтобы слишком. А я… я не собиралась разубеждать, и просто молилась стоя на коленях, прося господа о спасении жизни Филиппа Маруа. Никогда не была истово верующей, но у кого просить помощи и защиты, когда помочь больше никто не хочет или не может. Я преклоняла колени и в собственной спальне, и в близлежащей церкви, в которой сухонький священник, за кого просит заливающая слезами прихожанка едва не каждый вечер. Но исповедоваться я не собиралась.

В конце концов, всплеск моей религиозности начал откровенно пугать родителей и брата, а после уже и сильно раздражать.

— Может, в монастырь сразу, а, сестрица? — то и дело ехидно интересовался Адриан. — Если уж каяться, то с размахом, грешница.

Тот неловкий момент, когда послать человека хочется по самому простонародному адресу, но воспитание не позволяет.

В любом случае грешницей я себя не считала, а если ей все же и была, наградить этим «славным титулом» меня должен был человек совершенно другой, не мой брат.

Мои муки длились немногим меньше двух, за которые закончились и слезы, и надежда. Я не сомневалась с истинно женской нелогичность, что останься Маруа в живых, непременно дал бы знать, пусть бы и не появился лично, однако же не стал бы мучить неизвестностью. Если же спустя столько времени… Словом, я уже готовилась надеть траур, когда посреди ночи на мой телефон пришло сообщение с незнакомого номера.

Пришедшее посреди ночи с незнакомого номера сообщение заставило сердце затрепетать. Обычно ночью ничего приятного тебе написать не могут, конечно, если ты не подросток. Когда я была подростком, то после полуночи подчас приходили пылкие признания в любви. А вот стоило только повзрослеть, как ночь стала временем для плохих новостей, настолько срочных, что их нельзя отложить до утра.

Сообщение я открывала с дурным предчувствием. Даже руки немного дрожали.

Но стоило только прочесть первую строчку…

Одно это обращение уже ответило на вопрос об отправителе. Только один человек на всей земле имел привычку именовать меня так.

Пусть. Давно было рвать эти странные отношения, до того, как они стали опасны для Маруа.

Я и сама терялась, пытаясь понять, желаю увидеть любовника или нет. Меня рвало на части от противоположных стремлений, равно сильных.

Господи, спасибо тебе. Если я о чем-то и волновалась, так это не о собственной репутации и подпорченной карьере, а о том, насколько сильно пострадал Филипп.

Оказывается, можно рыдать от счастья так, как никогда не рыдала бы от горя. Послание от бывшего любовника успокоило мою душу, теперь я могла жить дальше спокойно и свободно. Он жив.

Наверное, первый раз за много дней я смогла дышать полной грудью. Возвращение в Галатию невозможно, родители в ярости, в министерстве на меня смотрят как на издыхающую крысу… Но Маруа жив, в добром здравии и относится ко мне все еще тепло и с прежней приязнью. Чем не повод, чтобы воспрянуть духом?

Когда на следующий день я вышла к завтраку, сияя как новенькая монета, родители запаниковали. Наверняка подумали, что у меня началось обострение и пора вызывать магов-менталистов, которые поставят мои мозги на место.

Паника родных меня даже веселила. Кажется, после сообщения от Филиппа меня уже больше ничего расстроить не может.

Все закончилось. Ну, по крайней мере, мне тогда искренне казалось, что закончилось.

Я снова начала выходить в свет, встречалась с друзьями, твердила, что все у меня прекрасно. По Филиппу я, конечно, скучала, но мы ведь часто расстаемся с друзьями, порой и навсегда. Просто часть жизни, и в этом смысле нет ничего ужасного, главное, Маруа жив, здоров и вроде бы пребывает в отличном настроении.

— И все-таки жаль, что из Галатии вам пришлось уехать, — задумчиво протянула Индира, вытягиваясь на шезлонге и кутаясь в шерстяной плед. От озера дул прохладный ветер, да и лето было на исходе и погода особым теплом не радовала, так что у воды мы так и собирались — лежали в шезлонгах и кутались. «Загар по-вессексски» — именно так называл эту традицию Дин Лестер, который был не в пример всем нас созданием теплолюбивым и предпочитал загар нормальный и традиционный.

Я вздохнула и прикрыла глаза.

— Ну да, не слишком все хорошо обернулось, — отозвалась я, но не стала выдавать подробности, которые так жаждала Инди.

Были вещи, которыми делиться можно было разве что с Дином, который пусть и косвенно, но все-таки замешан в той странной истории, которая произошла со мной в Галатии.

— А тот мужчина… Ну, брат о нем говорил, — не желала так просто отставать Индира. — Он так с тобой и не связывался?

Про Маруа так и нельзя было получить официально никаких сведений, поэтому в ответ на вопрос подруги я только покачала головой. Держать язык за зубами я давно научилась.

— Я так тебе сочувствую… — все никак не умолкала сестра Арджуна, и я грешным делом подумала, что нужно было поближе сойтись все-таки с Джейн, та не настолько любопытна, да и не настолько болтлива.

По случаю благословенных выходных вся наша радостная свора собралась в Лестер-лодж. Даже Самый большой брат вырвался из-за океана, где страдал на посту декана в каком-то университете. Подозреваю, он приехал по просьбе Джейн, чтобы проверить все ли со мной в порядке, да и чтобы вправить Арджуну мозги. Такой вывод я сделала потому, что Дин постоянно беседовал с Солнышком, мягко, ласково, как делал бы психоаналитик, и время от времени разглядывал меня.

Оставалось надеяться на педагогический талант Самого большого брата, и то, что Солнышко однажды пожелает вести себя как нормальный человек.

— Мне не нужно сочувствовать, Инди, со мной все в порядке, — улыбнулась я и, подхватив плед пошла в Дину, надеясь спрятаться за ним от чужих вопросов.

Наследник лорда Лестера как раз бродил с видом обреченным по берегу озера и смотрел на воду с видом усталой обреченности. Наверняка мечтал о том моменте, когда сможет сменить климат.

— Отошла, Бель? — поинтересовался Дин, приобнимая меня за плечи. Подозреваю, не столько для того, чтобы поддержать меня, сколько для того, чтобы погреться.

— Ну да. Все в порядке, — улыбнулась я самой довольной улыбкой, какую только могла изобразить. — Все в полном порядке.

Лестер все, разумеется, понял, как и всегда и тоже просиял. Его драгоценный реликт все еще существует, значит, можно будет однажды и поизучать в свое удовольствие.

— А что там такое? — внезапно насторожился Лестер и принялся озираться по сторонам. — Как будто охранный периметр потревожен. — Мелкие! А ну, живо! В дом все!

И пусть возраст всех «мелких» был не так и далек от четвертого десятка, послушались мы его так же, как слушались в юности. Дин Лестер — умен и обладает опытом, он просто так не станет поднимать тревогу. Да и охранный периметр Лестер-лодж он устанавливал вместе с дядей Дэниэлом.

В доме мы были уже через пару минут, после чего Дин старательно принялся блокировать двери и окна. Вся компания уставилась на Самого большого брата в ожидании разъяснений.

— На территории чужаки, — мрачно отозвался Лестер, прикрывая глаза.

Вероятно пытался разобраться с тем, что же не так с магической защитой владений лорда Лестера.

Не сказать, чтобы кто-то особенно начал переживать по поводу вторжения. Ну, конечно, прислугу мы на выходные отпустили, как и охрану, но при всем при этом в доме собралось одиннадцать магов, и если мы с Инди и Вайолетт были чисто декоративным дополнением, то четверо штук Фелтонов, два Лестера и мой братец и Солнышко могли считаться практически военным подразделением.

— Может, просто взгреем их? — предложил с флегматичным видом Александр, который не чурался решать проблемы грубым насилием.

Брендон подошел к окну гостиной, в котором мы собрались, постоял, подумал с минуту и выдал сухое, но веское:

— Не вариант. Их двадцать. И судя по повадкам… кажется, сюда вломились профессиональные боевые маги. Не удивлюсь, если они все до единого специализируются на магии разрушения.

Кажется, у нас начались крупные проблемы.