Дочери Луны

ГЛАВА 1

Даже дожив до старости, Теренс и Эми Пэтч вряд ли бы смогли когда-нибудь добиться той степени актерского мастерства, какой, например, обладал Доналд Уолфит. Но несмотря ни на что, они, создав собственную труппу, с репертуаром, включавшим преимущественно пьесы Шекспира, кочевали по деревням и школам, что помогло им продержаться все военные годы. Летом спектакли шли на зеленой лужайке, под открытом небом, а зимой – в амбарах. Труппа под названием «Уэссекские актеры» объездила треть Англии, от захудалого Эксиура до разудалого Уилтшира, трясясь по пыльным дорогам Дорсета в переделанном шарабане и находя благодарных зрителей в тех местах, где никто никогда понятия не имел о том, что такое театр. Бродячие артисты верили в чудотворную силу своего искусства и давали представление, несмотря на частые бомбежки, нехватку продовольствия и ледяные «зрительные залы». Они никогда не унывали, прекрасно понимая, что для публики очень мало значит качество их постановок, ветхость костюмов и убогость декораций. В провинции никто никогда не слыхивал о знаменитой фразе «Представление должно продолжаться», и оно действительно всегда продолжалось, благодаря стараниям супружеской пары Пэтчей.

13 октября 1944 года в израненном войной Плимуте родились девочки-близнецы. В это время довольно успешно разворачивалась Европейская военная кампания. Над страной как будто бы нависла ободряющая, хитрая улыбка Эйзенхауэра.

Эми, в соответствии с духом того времени, тоже улыбалась, не разжимая губ, для храбрости. Она, взяв две недели на роды, вскоре намеревалась вернуться на сцену. Эми долго была вне себя, узнав о своей беременности, но, смирившись с неизбежностью, она все-таки сумела найти бесконечные преимущества нависшей над ней угрозы материнства. Совершенно неожиданно эти преимущества увеличились ровно вдвое.

Через несколько часов после родов Эми, приподнявшись на узкой больничной кровати, с гордостью повторяла:

– Я воистину настоящая путешественница. Могла бы родить своих детей под любым забором, если бы Терри не был таким педантичным отцом.

В это время Терри сидел на краешке кровати – в костюме Гамлета и в полном гриме. Поэтому термин «педантичный» показался остальным посетителям не вполне уместным, и они сидели, изредка подсмеиваясь над сказанным.

Седрик, приходившийся Терри братом, человек средних лет, нежно обнял Эми за плечи и сделал ей комплимент по поводу ее прекрасной внешности. А сестра Терри, тоже женщина средних лет, единственный человек, имевший когда-либо дело с младенцами, неопределенно улыбалась и гадала о том, какое их ожидает будущее. Женская половина труппы, вся без исключения обожавшая Терри, не сводила глаз со своего кумира. Мужчины-артисты, оставшиеся в труппе по причине возраста или слабого сердца, старались не смотреть на разбухшие груди Эми и сидели погруженные в собственные раздумья.

Первым прервал молчание Терри.

– Как мы назовем их, дорогая? Давай назовем хотя бы одну из малышек именем, которое выбрали на случай, если родится девочка.

Еще до родов они решили, что мальчика назовут Орландо, а девочку Офелией. Они считали, что независимо от пола их ребенок непременно должен стать артистом и восходящей звездой.

– Дорогой, – сказала Эми, – если бы у нас родились мальчик и девочка, проблему можно было бы легко решить. Но в данной ситуации что может подойти к имени Офелия?

Терри пошевелил мозгами под аккуратной прической.

– А если назвать ее Октавией? – робко предложил он. – Если мне не изменяет память, это имя фигурировало в пьесе «Антоний и Клеопатра».

И хотя он очень хорошо знал, что не ошибается, но сказал так, чтобы присутствующие извинили ему эту чопорность.

Но Эми напугало такое предложение.

– Дорогой! Вот уж никогда бы не хотела носить такое имя, как Октавия. Ты только прислушайся, оно ведь совершенно не звучит. Сравни О-фелия и О-ктавия.

Поудобнее устроившись на подушке, Седрик практически полностью загородил своей массой Эми.

– А что, если назвать их Мэри и Маргарет? В честь дорогой моей старой мамочки и присутствующей здесь Мэгги, – предложил он, кивнув на сестру. Маргарет, очень не любившая быть центром внимания, слегка покраснела и заерзала на месте.

Терри был непреклонен.

– Не надо смущаться, сестра. Ты только вслушайся, – монотонным, скучным голосом начал он. – Мэри Пэтч, Мэгги Пэтч.

Слегка приоткрыв рот, засмеялась одна из девушек-артисток. Эми быстро заявила:

– Лично мне нравится имя Маргарет, и мы всегда хотели, чтобы имя звучало не слишком коротко. – Повысив голос, она мелодично произнесла: – Маргарет Пасемор.

Седрик в знак одобрения начал неуклюже прижимать к себе Эми, задев за перевязку, которую ей сделали врачи, чтобы ускорить приход молока. Вздохнув, Эми снова перешла на шепот:

– Дорогие друзья, извините, но я очень устала. Терри быстро вскочил на ноги.

– Между прочим, нам всем уже через час нужно быть на сцене.

Не желая вступать в состязание с Седриком и боясь испортить свой грим, Терри не рискнул на настоящий поцелуй, а лишь слегка дотронулся указательным пальцем до полных губ Эми.

Седрик же увлекся, и Эми ничего не имела против, потому что в течение последних трех месяцев она исполняла исключительно дамские роли, предоставив другим артистками роли Виолы, Гермии и Порции. Она запретила показывать пьесу «Ромео и Джульетта» до тех пор, пока «истинная» Джульетта, оправившись после родов, не вернется на сцену к своему Ромео, которого играл Терри. Поэтому она вытерпела поцелуй Седрика до конца и одобрительно потрепала его по щеке.

– До свидания, друзья-актеры! – воскликнула Эми, вытянув вперед руки и заодно стряхнув прилипшего к ее шее Седрика.

Остановившийся в дверях палаты Терри изобразил изысканный поклон и вышел. За ним стали потихонечку уходить другие, быстро переключившись на собственные заботы. Перед уходом одна лишь Маргарет поинтересовалась:

– Ну что ж, поправляйся, Эми, и дай знать, если тебе что-нибудь вдруг понадобится.

Эми чуть было не вскрикнула: «Да, я очень хочу к маме!» Однако ее мать давно умерла, и она лишь улыбнулась и закивала головой.

Седрик пообещал:

– Ну тогда мы придем навестить тебя завтра. – С серьезным видом он добавил: – Смотри, береги себя.

– И крошек тоже, – вставила Маргарет. Продолжая улыбаться, Эми ответила:

– Обязательно, непременно.

Как только закрылась дверь, Эми, откинувшись на подушку, в течение десяти минут отчаянно старалась подлезть руками под бинты, чтобы хорошенько почесать свое тело. После чего, положив скрещенные руки поверх одеяла, она приняла вид святой мученицы. Так она пролежала десять минут. Затем взглянула на часы, стрелки которых показывали шесть. Она была убеждена, что прошел уже час с того момента, как ушел Терри. А это значило, что он ей лгал: артисты их труппы никогда не выходили на сцену раньше семи часов. А если он ей солгал, значит, он хотел улизнуть от нее пораньше.

Отвернувшись к стене, она упивалась жалостью к самой себе, но в этот момент дверь широко распахнулась, и одна за другой в палату въехали две тележки, на которых лежали запеленутые дети. Эми была крайне удивлена, если не сказать встревожена. Какое-то мгновение она совершенно забыла о том, что поздним утром родила двух девочек-близнецов.

– Привет, мамочка!

Миловидная медсестра, чуть старше по возрасту, чем Эми, остановила одну из тележек рядом с кроватью.

В это время вторая медсестра, обращаясь к ней, продолжала разговор:

– А он и говорит мне: «Среди американцев тоже встречаются разные люди, дорогая».

Приподняв Эми, медсестра сняла с нее пижаму, начала затем снимать с нее повязки.

Все это время медсестры продолжали переговариваться между собой.

– Не верь ему. Моя сестра верила каждому слову…

– Что вы делаете? – промычала Эми.

Когда повязка была снята, Эми упала на подушку и увидела два удивленных лица.

– Время кушать, мамочка, – объяснила ей миловидная медсестра.

– А я уже попила чаю со своими гостями. По-моему, уже скоро ужинать…

Обе медсестры, озорно вскинув головы, засмеялись.

– Деткам время кушать, – почти в один голос сказали обе.

Совершенно сбитая с толку и испуганная, Эми возразила:

– Но ведь тут ничего нет! А в книге говорилось… И вообще-то доктор мне сказал, что…

– Вашим крошкам, дорогая, нужно научиться сосать грудь.

Миловидная медсестра обложила Эми дополнительными подушками. Прямо-таки настоящая западня из подушек. Все это напоминало ей какой-то кошмар.

– Вам обязательно следует научиться справляться одновременно с двумя малютками, – пояснила медсестра, заходясь от смеха.

Но Эми было далеко не до смеха. Во-первых, два мокрых комочка, шевелившихся у нее на руках, очень напоминали ей поросят. И второе – она не испытывала ни капли радости, когда медсестры деловито начали возиться с ее бедными грудями.

– О, милая моя! – сказала миловидная медсестра, когда Эми вскрикнула. – Нам нужно одновременно приготовить обе груди. И хотя на это уйдет уйма времени, кормить их по очереди.

– Мне Нужно сегодня уйти ровно в семь тридцать, – ответила вторая медсестра, глядя на стрелки карманных часов и не проявляя никаких признаков веселости. – В восемь мой парень приедет за мною на машине.

Миловидная медсестра, оторвав от груди Эми одну из малышек, издавшую вопль отчаяния, решительно поднесла к груди другую девочку. Малютка жадно сосала молоко, вызывая дикую боль у Эми.

– Я говорю тебе, не верь им. Ни одному из них, – повторила миловидная. И тут же ее тон изменился, и в нем теперь уже звучали нотки восхищения. – Ты только посмотри на эту кроху, она, похоже, знает, где можно неплохо и вкусно поесть.

– Ой, очень больно, – мычала Эми. – По-моему, мое молоко ей вовсе не попадает.

В это время вторая малышка рыдала, словно ее забросили.

– У меня нет никакого молока… Я не могу, нет, действительно…

– Потерпи несколько минут. Теперь попробуем покормить другой грудью.

Но вторая девочка оказалась менее способной к обучению и никак не хотела брать сосок. Подставив свою грудь для перебинтовки, Эми с облегчением рухнула на подушки.

– Разве вы не собираетесь забрать их с собой в детскую? – стараясь перекричать плачущих детей, спросила Эми направившихся к дверям медсестер.

С профессиональной улыбкой на лице миловидная медсестра ответила:

– Этот час детки побудут с мамочкой. – Сказав это, она вышла из палаты.

Эми уставилась на две ходившие ходуном кроватки, обитатели которых, похоже, собирались устроить небывалый переполох. Спустя несколько минут, когда глаза Эми обсохли от последних слезинок, она, откинув в сторону одеяло, осторожно опустила вниз свои ноги. Край кровати был очень жестким, и, случайно потянув шов, она взвизгнула от острой боли. Поднявшись на ноги, она почувствовала себя гораздо лучше. Держась за спинки кроваток, Эми испуганно смотрела на своих детей. Новорожденных запеленали, как мумий, выставив на обозрение одни лишь головы. Там и сям на их широких головах виднелась бахрома розовых волос. Глаза спрятались в складки морщинистой кожи, носики напоминали кнопки, а ротики – дырочки. Эми не видела между ними никакой разницы. Неожиданно одна из близняшек, которую только что накормили, громко отрыгнув, успокоилась. После этого вторая девочка, высунув из пеленок сначала плечо, а затем руку, потянулась к чему-то, что видела только она.

Наклонившись к ним, Эми тихо произнесла:

– Тебя я назову Маргарет. Может быть, ты не всегда будешь получать то, что хочешь, но, ей-богу, ты будешь упорно добиваться своей цели.

Повернувшись к другой кроватке, которая теперь уже больше не вибрировала, и заметив на устах лежавшей в ней новорожденной некое подобие улыбки, Эми, сама того не ожидая, улыбнулась ей в ответ.

– Да-да, – кивнула она головой в знак приветствия. – Ты тоже вся в мамочку. Всегда будешь добиваться того, чего хочешь. – Вспомнив о Терри, она скорчила гримасу. – Сначала нужно сообразить, чего ты в действительности очень хочешь, не так ли, малышка?

Эми посмеялась над собственными словами, потому что она-то сама очень хорошо знала, чего хотела. Славы. Самой обыкновенной славы. А также Терри, если он поможет ей добыть эту славу.

Немного подумав, Эми сказала:

– Тебя мы назовем Мирандой. Итак, вы будете Маргарет и Миранда.

Маргарет стала снова отчаянно выбираться из пеленок, продолжая громко визжать. И тут улыбка на устах Эми потухла.

«Но мне не управиться с вами, – размышляла она. – Во-первых, кормление… Да и вообще. Все это один большой хомут».

Она все еще продолжала внимательно смотреть на новорожденных, когда приземистая девушка с сальными волосами, открыв дверь, привезла тележку с ужином. Эми обернулась к ней.

– Это воистину замечательно! Я не могу кушать в таком диком шуме. – Склонившись над кроватками и улыбнувшись, она сказала: – А может быть, вы сделаете мне великое одолжение и отвезете малышек в детскую?

Глядя на Эми зачарованным взглядом, девушка спросила:

– Вы и есть та актриса, которая замужем за парнем, похожим на Тирона Пауэра?

Силясь улыбнуться, Эми проворковала:

– Да.

– Это очень романтическая профессия, не так ли? – Оставив тележку и внимательно посмотрев на лежащих малышек, девушка промолвила: – И вам придется забросить свою карьеру из-за этих крошек?

– Забросить? Я и не думаю расставаться со сценой. – Дотронувшись одной рукой до горла, а другой до лба, Эми отчеканила: – Представление должно продолжаться.

Лицо девушки сразу стало очень серьезным.

– Тогда вам придется отослать их куда-нибудь. Вы готовы к этому?

– Отослать? – переспросила Эми, тут же подумав о любой перспективе сбагрить своих детей какой-нибудь няньке.

– Необходимо их отослать отсюда. Если вы не хотите ехать вместе с ними, их нужно отослать. Здесь их держать никто не будет. Сами понимаете. Время военное. – Она перевела взгляд с детской кроватки на Эми. – И кормить их тоже никто не станет. Поэтому вам просто необходимо подыскать надежное место, чтобы за ними присматривал человек, знающий толк в воспитании детей.

Встретив глазами оценивающий взгляд девушки, Эми ответила:

– Я думаю, что смогу найти такого человека. Правда, жаль, что ты не живешь в деревне.

– Но у меня в деревне живет тетка, и она работает нянькой. Сидит с детьми какой-то определенный промежуток времени.

– Она ухаживает за детьми?

– Нет, – ответила девушка, в голосе которой почти прозвучала насмешка. – Она получила официальное разрешение размещать у себя в доме на постой нуждающихся в этом людей. У нее имеется даже приветственное письмо с поздравлением за оказанную в военное время необходимую помощь.

– И сейчас она тоже продолжает принимать у себя нуждающихся? – шепотом спросила Эми.

Она присела на кровать, стараясь не замечать острой ноющей боли, и натянуто улыбнулась.

– Конечно же, ты права. Мы ездим со своими спектаклями по разным городам и… Да, ты права, дети должны занимать в жизни первостепенное место. Нечего их таскать за собою. – Снова встретившись с черными глазами девушки, Эми, опять схватившись за голову, промолвила: – О Господи! Господи! Даже не знаю, что и думать.

– Вам плохо? Послушайте, я сейчас отнесу ваших детей вниз, в детскую, после чего дам вам адрес моей тетушки. Она живет в местечке Кихол, которое находится недалеко от Лэндс-Энд. Там о ваших детках хорошо позаботятся. А в любой выходной день и в удобное для вас время вы сможете приехать проведать своих крошек.

Глядя сквозь пальцы на девушку, ловко разворачивавшую в дверях кроватки с детьми, Эми подумала о том, что это будет замечательно – ездить по выходным дням на морское побережье, где заодно можно будет и проведать своих детей. По крайней мере, под этим предлогом можно будет хоть как-то скрыться от ненужных ей встреч с разными людьми. Опустив глаза, она сидела, задумчиво улыбаясь, и думала, что надо попросить Седрика помочь ей устроить детей. Наверное, ему придется по душе эта идея.

Лицо Эми расплылось в улыбке. Быстро привстав, она направилась к тележке с пищей, на которой стояло десять тарелок с салатами. Салаты лежали горками и были украшены тонкими кусочками ветчины. Внезапно она почувствовала дикий голод, и, кроме всего прочего, ей теперь нужно было есть за двоих, поскольку Эми являлась, пожалуй, единственной женщиной в Плимуте, которая родила в этот день сразу двоих детей.

Она с жадностью стала поглощать пищу.

Местечко Кихол представляло собой крошечную деревеньку, разбросанную вокруг небольшого залива к югу от Лэндс-Энд. Гавань была почти со всех сторон замкнута выступающими вперед рукавами мола, под их защитой две маленькие девочки могли плескаться в волнах при небольшом приливе без всякого присмотра, наслаждаясь безмятежным чувством свободы и инстинктивно чувствуя себя частицами всего, что они тут видели и с чем соприкасались.

Миссис Ру, которой дали прозвище миссис Гитлер, просто обожала маленьких детей. Она буквально молилась на них до тех пор, пока они не начинали ходить и разговаривать. Но зато потом, когда дети немножко подрастали, она, как наседка, старалась побыстрее выпустить их из гнезда.

Закончилась война, но Миранде и Мэг так и не нашлось места в жизни театральной труппы «Уэссекские актеры». Эми и Теренс часто навещали девочек зимою и очень редко летом. Эми обучала их плавать, и этот момент запомнился им на всю жизнь. Тетушка Мэгги обучила их чтению и устроила в школу, которую они должны были посещать начиная с пятилетнего возраста. Но в основном девочки проходили жизненные университеты, воспитываясь миссис Гитлер, опекаемые старшими по возрасту девочками, которым платили по шесть пенсов за то, чтобы они присматривали за сестрами, и обдирая коленки об острые скалы залива Ланна, которые затем залечивали соленые и пенистые волны Атлантического океана.

Девочки совершенно не нуждались в каких-либо друзьях, прекрасно дополняя друг друга. Миранда, подобно маленьким, бороздившим волнистую гладь корнуоллским суденышкам, энергично бралась за каждое новое занятие. Мэг же проявляла к делам большое любопытство, но и забывала об осторожности. Ей нравилось смотреть, щупать, узнавать. Она постоянно переворачивала камешки гальки для того, чтобы посмотреть, какие они снизу, каждый раз укладывая их на прежнее место – в такое положение, в каком они лежали до того, как она нашла их.

Миранда, несмотря на то, что понимала свою сестру, часто подсмеивалась над щепетильностью Мэг.

– Тебе следует класть эти камешки именно так, как они лежали до того, – объяснила она сестре, как будто бы та сама не знала, зачем она так поступает, – потому что по этой стороне легче ходить босиком.

Мэг, ступая ногой по гладким камешкам, кивала сестре в знак своего согласия. Девочки часто читали мысли друг друга на расстоянии. Поэтому они, даже не произнося ничего вслух, отлично понимали друг друга.

Стены гавани круто уходили вниз. Лодки были привязаны к вбитым наверху металлическим рельсам длинными канатами, некоторые из которых были даже намотаны на колесные блоки. Во время приливов мужчины часто прибегали к помощи таких шкивов, чтобы, не спускаясь по ступенькам, можно было попасть на борт собственного судна. Порой происходили и несчастные случаи, и Мэг старалась не смотреть, как люди спускаются по канату. А Миранда не могла отказать себе в удовольствии понаблюдать за этим, страстно желая когда-нибудь тоже попробовать так спуститься.

Как-то Теренс и Эми, пробыв в деревне вместе с дочками больше недели, известили их о том, что теперь им предстоит учиться в школе-интернате. Они познакомили их с правилами поведения, согласно которым предписывалось постоянно ходить обутыми, за едой сидеть за столом, держа в одной руке вилку, а в другой ножик, и вести культурную беседу. Тетя Мэгги уже и раньше говорила им о школе и уверяла девочек, что они непременно станут примерными ученицами, поскольку уже научились писать свои имена и читать написанные в рифму стихотворения. И кроме всего прочего, девочки очень радовались, что они остаются вместе. Им было больно слушать Эми, которая время от времени напоминала о том, что скоро они навсегда расстанутся с Кихолом. Навсегда.

Стоя на берегу гавани и глядя на плещущие волны залива, Миранда, давая волю своему воображению, представляла себя актрисой, такой же, как ее мама.

– Прощай, прощай навеки, – шептала она, бессознательно прижимая ладонь к своему сердцу.

Вдруг за ее спиной раздался голос:

– Ты и есть тот маленький Головастик?

Голос был совсем незнакомым. Подняв глаза, она увидела мальчика, который, судя по всему, был нездешним. На нем была рубашка с закрытым воротом и шорты цвета хаки; один глаз был прикрыт длинной черной челкой.

Девочка, продолжая смотреть на море, ответила:

– Не твоего ума дело.

Он был не прав. Никакой она не Головастик. Она была одной из Головастиков – двойняшек. На это мальчик ответил:

– Я спросил о тебе, увидев, как ты плаваешь в заливе, и мне ответили, что тебя так прозвали потому, что ты плаваешь как головастик.

Миранде шел пятый год, и, несмотря на то, что она являлась частицей природы, она также являлась дочерью своих родителей – Эми и Теренса Пэтч. С присущей зрелому человеку интонацией Миранда ответила:

– Надо же, какой наблюдательный!

Мальчик восторженно заулыбался в ответ, и Миранда тоже ответила ему едва заметной улыбкой. Он спросил ее.

– Не хочешь ли полазить по канату так, как это делают десантники?

– А что тебе известно о десантниках? – спросила она со злостью в голосе.

– Да уж побольше, чем тебе. Я даже помню, как эти отряды стояли лагерем в местечке Сент-Айвс. Они поднимались и спускались со скал с помощью канатов.

– И сколько же тебе тогда лет?

– Четырнадцать. А тебе сколько? Небось года три? Услышав такое, разозлившись, она чуть не ударила его. Но потом порадовалась, что не дала волю рукам, потому что он сказал:

– Поторапливайся, нам надо начинать. Проглотив слюну, она спросила, оглядевшись по сторонам и не заметив никого вокруг:

– Что, прямо сейчас?

– Конечно. Потому что я лично завтра уезжаю домой.

– А я иду в школу, – ответила она грустным голосом.

Этот разговор немного сблизил их.

Проходя мимо вбитых в землю рельсов, они выбрали стоящую глубоко в воде нагруженную лодку. Мальчик схватился обеими руками за шкив.

– Смотри, это напоминает сиденье боцмана. Ты, наверное, видела, как они тренируются на спасательных шлюпках?

Соглашаясь, она закивала головой в ответ, испытывая дрожь возбуждения. Казалось, что судно находилось на расстоянии сотен миль от того места, где они стояли. Если они промахнутся, то непременно разобьются вдребезги о палубу.

– Ну что? Испугалась?

– Ничуть.

На самом деле ей было по-настоящему страшно. Она никак не могла приспособить свои руки между большими ладонями мальчика. Затем им пришлось карабкаться вверх. Наверху она оказалась стоящей между его коленок, а мальчик пригнулся, чтобы сравняться с нею ростом.

Вряд ли они решились бы прыгнуть даже тогда. Но в этот момент кто-то закричал на них, высунувшись из окна гостиницы «Лобстер Пот». Мальчик, испугавшись, слишком резко повернулся, и в ту же минуту они помчались вниз, по направлению к твердой палубе судна.

То, что они были неопытны, стало их спасением. Обычно лодочники преодолевали последние несколько ярдов по ослабленному канату. Но, по-видимому, мальчишка этого не знал. Дети висели над морем, держась за канат и беспомощно раскачиваясь.

Крики, доносившиеся сверху, становились все более яростными. Миранда не заставила себя долго ждать. Над поверхностью моря почти не было брызг, когда девочка, подобно небольшому камешку-гальке, спрыгнула в воду и поплыла под лодкой, незаметно вынырнув затем около ее кормы.

Мальчик же, барахтавшийся у всех на виду, оказался единственным, кто действительно попал в беду. Свирепым голосом его отец громко кричал сыну о том, что завтра им во что бы то ни стало нужно уехать домой. Несмотря на то, что затем злой папаша волочил сына по ступеням лестницы, вцепившись в его облепленные морскими водорослями шорты, мальчик продолжал улыбаться. Миранда была ему очень благодарна за то, что он не выдал отцу имя компаньонки, принимавшей в этой авантюре участие.

Миранда очень удивилась, увидев Мэг, встречавшую ее на пороге дома миссис Гитлер с сухой одеждой в руках.

– Откуда ты узнала? – спросила Миранда, снимая с себя сарафан и кутаясь в теплый джемпер.

Мэг ответила:

– Знаешь, я внезапно почувствовала это, какое-то неудобство и еще то, что с тобой был мальчик. И ты была возбуждена и счастлива.

– Да-да, – ответила Миранда.

И тут они начали громко смеяться, впервые до конца осознав и по достоинству оценив теснейшую, кровную связь друг с другом.

В такси Мэг и Миранда сидели по обеим сторонам от дядюшки Седрика. Два года прошло с тех пор, как они покинули Кихол, и теперь на каникулы ездили в Плимут, который никогда не считали своим родным домом. Там жили в это время Эми и Теренс, который часто говорил им, что мир – их дом. Свобода кончается там, где человек начинает пускать свои корни. Поэтому главной целью является не задерживаться надолго где бы то ни было, чтобы не допустить разрастания этих корней!

Они часто смеялись над этим, так же как и над другими изречениями их отца. Сморщившись, Миранда обычно говорила:

– Как бы там ни было, мне бы все равно не хотелось жить в Плимуте! Слишком уж шумный город!

Поцеловав миниатюрное личико, так напоминавшее ей портреты Элен Тэри, Эми широко распахнула свои объятия и воскликнула:

– Неужели вас не охватывает внутреннее волнение при мысли о том, что Плимут возрождается после бомбежек?

На этот раз им было не до смеха, поскольку шум работающего во всю мощь пневматического бура переворачивал девочкам всю душу.

Лежа ночью в постели, девочки обсуждали своих родителей, удивляясь, что называют их Эми и Теренс вместо положенных «мама» и «папа», что они постоянно кочующие «граждане мира», воздерживающиеся от уплаты подоходного и прочих налогов.

– В Кихоле вполне можно было найти жилье, не правда ли? – сказала Мэг.

Согласившись, Миранда кивнула головой:

– Как, впрочем, и в Плимуте, и в том месте, где мы жили до того.

– Эксетере.

– Для Эми и Теренса домом становится то место, где они находят себе работу.

– В Кихоле для них не нашлось работы.

– Но ведь Кихол и не был домом.

– Это все из-за миссис Ру.

Махнув головой так, что волнистые волосы оказались у нее на лбу, Миранда вытащила прядь волос, свесив ее конец прямо на нос, и, понизив голос до тихого ворчания, девочка произнесла:

– Вы будете делать только то, что я вам разрешаю! Обе сестры залились веселым смехом, после чего Мэг заметила:

– И все равно, даже несмотря на миссис Гитлер, я очень люблю это местечко.

Положив косу на грудь, Миранда сказала:

– Не надо об этом, а то еще начнем пускать здесь свои корни, а этого, как ты знаешь, очень боится Теренс.

Мэг кивнула головой в знак согласия, после чего печально заметила:

– Мы даже не можем теперь куда-нибудь уехать с кем-то на каникулы.

Миранда ответила ей невозмутимым тоном:

– У тебя есть я, а у меня – ты, кто-то еще нам не нужен.

Они уютно устроились на кровати, застланной чужим постельным бельем. Да и вообще в комнате все было абсолютно чужим. Миссис Ру часто говорила им: «Девочки, вы должны аккуратно обращаться с моими вещами!»

Сонным голосом Мэг поправила сестру:

– Ты произнесла эту фразу не совсем правильно. Миранда, надеявшаяся на то, что оговорка окажется незамеченной, глубоко вздохнув, поправила себя:

– Нам никто не нужен.

А Мэг прошептала в ответ:

– Или, правильнее будет сказать, «нам не нужен никто».

Свернувшись калачиком, они уже через пару минут спали крепким сном. Это было четыре недели назад.

И вот теперь, весной 1951 года, девочки на своей шкуре почувствовали, что значит не иметь родного дома. В этот день дядя Седрик неожиданно отозвал племянниц посреди учебы. Усевшись в такси между ними, он стал называть Эми и Теренса «дорогими родителями», после чего рассказал историю их гибели. Дядя Седрик объяснил, что весной по всему городу работали пневматические буры, один такой бур повредил газопровод, и от взрыва погибли Эми и Теренс.

Девочек окружила вся труппа. Не имея перед глазами текста сценария, они не знали, что нужно говорить в таком случае. Одна девушка, которая, по-видимому, отличалась большой словоохотливостью, ворковала:

– Я находилась с вашими родителями в тот день, когда вы появились на свет. Теренс никак не мог придумать вам имена и чуть не назвал вас Октавией и Офелией.

На это Миранда ответила:

– Да, я знаю. Эми рассказывала нам об этом. Именно она и подобрала нам имена, назвав Маргарет именем героини пьесы «Генрих VI», а меня – именем главной героини пьесы «Буря».

Девушка с открытым ротиком рассмеялась так весело, как будто бы Миранда отпустила остроумнейшую шутку, после чего, внезапно притихнув, сказала:

– Вы восхитительны. Обе. Пришли на похороны, да и держались вы молодцом.

Мэг ответила:

– Эми всегда называла церковь просто спектаклем, и поэтому мы представили, что присутствуем на спектакле.

– О Господи! – воскликнула девушка-артистка, отвернувшись.

Мэг вопросительно взглянула на Миранду, которая прошептала ей в ответ:

– Еще не время, нужно подождать прихода тети Мэгги.

Девочки решили провести каникулы с тетей Мэгги. Но дядя Седрик сказал им, что сделать это будет нелегко, так как тетя Мэгги была не замужем. Но ведь миссис Ру-Гитлер тоже была не замужем. Поэтому девочки посчитали такое объяснение весьма неубедительным. Сестры подумали, что это лишь повод, чтобы как-нибудь отвязаться от них.

Девочки устремились к расположенному в конце гостиничного номера буфету. Они постоянно испытывали чувство голода и понятия не имели о том, что им сейчас неприлично обнаруживать аппетит. Один из посторонних заметил:

– Вы только посмотрите на них! Обратите внимание на то, как они обе причесаны и как синхронны их действия!

Неотступно следуя за ними, этот человек постоянно надоедал им.

– Послушайте, крошки. Я категорически настаиваю на том, чтобы вы чего-нибудь съели. Как насчет бутерброда с хорошей осетриной?

Весьма удивившись такому предложению, девочки посмотрели на незнакомца дружелюбней.

– Какие смелые девочки, – подбадривал он их, наблюдая за тем, как сестры, не теряя ни минуты, стали впихивать себе в рот бутерброды и пирожные.

Но в этот самый момент появилась тетя Мэгги и, остановившись в дверях, стала наблюдать за развернувшейся перед ее глазами сценой.

Девочки, моментально перестав жевать, выдавили из себя пару слезинок и прислонились друг к другу кудрявыми головками. За одну секунду проглотив напиханную в рот еду, они и впрямь принялись плакать.

Мэгги и без того собиралась выполнить родственный долг перед племянницами и взять их к себе. А сейчас этот долг перестал выглядеть абстрактно. Мэгги почти не знала своего младшего братца, а его непостижимая любовь к театру была для нее загадкой. К тому же Эми являлась как раз именно той женщиной, которая потворствовала его театральным наклонностям. Сейчас же, увидев фальшивые слезы на глазах этих двух маленьких девочек, Мэгги глубже, чем когда-либо, постигла натуру и своего брата, и невестки. Она видела, что отчасти они добились своей цели, преуспев в искусстве получать удовольствие от жизни.

Поэтому, слегка пригнувшись и глядя на близняшек, она тоже не удержалась от смеха.

– Мэг, Миранда, глядя на слезы, которые появились на ваших глазах сразу же после моего появления, я могу сделать сразу два вывода: либо вы питаете ко мне полное отвращение, либо хотите остаться под крышей моего дома. Какой вариант правильнее?

Девочки поразились, услышав такой вопрос. Тетушки Мэгги не удалось сбить с толку даже с помощью актерского мастерства. Она разговаривала с ними как со взрослыми, честными и благоразумными людьми.

Как по мановению волшебной палочки, слезы сразу же высохли на их глазах. Миранда, взглянув в ясно-голубые очи осторожной Мэг, прочла отражение собственных мыслей и промолвила:

– Нам бы хотелось остаться с вами, тетушка Мэгги. А Мэг совершенно неожиданно добавила:

– Ну пожалуйста, тетушка, нам бы очень этого хотелось.

– И мне бы очень этого хотелось. Но могут возникнуть всякие препятствия. Я, как вы знаете, не замужем. И живу в квартире, очень маленькой квартире. – Сказав это, она перестала улыбаться, и лицо ее стало задумчивым. – Я знакома с одним мужчиной, за которого можно было бы выйти замуж. Он адвокат и имеет собственный дом.

Миранда поспешно спросила:

– А он очень красивый? Вы любите его?

– Да, но не настолько сильно, чтобы можно было думать о том, чтобы жить с ним под одной крышей. Мне надо обдумать еще один очень важный вопрос. – Поднявшись со стула, она продолжила начатый разговор: – Мы сейчас положим на тарелки закуску, а потом пойдем ко мне домой и посоветуемся друг с другом. Вам нравится это предложение?

Миранда улыбнулась, и Мэг кивнула. Если бы у тетушки не были заняты руки, девочки вцепились бы в нее с обеих сторон. А пока они жались к ней до тех пор, пока Мэгги не попросила кого-то вызвать для них такси.

Проблема жилья быстро разрешилась: они просто поселились в доме дяди Седрика. Конечно же, это был далеко не идеальный вариант, поскольку дядя Седрик, прослужив на флоте, был комиссован по причине болезни сердца, и девочкам приходилось вести себя очень тихо. А кроме того, постоянно находиться в объятиях дядюшки Седрика, поскольку и он, и его гости, пожилые джентльмены, очень любили обниматься. Они ворчали из-за малейшего шума, из-за того, что в доме слишком много особ женского пола. Их раздражала Миранда, постоянно декламировавшая строки из последней школьной постановки, Мэг, занимавшаяся рисованием в мансарде, и даже принадлежавшие тетушке Мэгги книги, которые перекочевали из ее комнаты в кабинет, а оттуда во все уголки дома включая ванную. Но стоило девочкам поцеловать дядюшку в его лысую макушку, как все опять вставало на свои места. Однажды ночью, лежа в кровати, девочки занялись обсуждением дяди Седрика. Именно тогда Мэг обнаружила разницу во взглядах, существовавшую между нею и ее сестрицей.

Миранда только подсмеивалась над тем, как неожиданно быстро увеличилось количество денег, выдаваемых им на карманные расходы. Каждый праздничный день начинался одинаково: дядя, выслушивая просьбы девочек выделить им побольше денег, бросал взгляд на Мэгги, которая, словно бы и не замечая этого, продолжала заниматься своим делом, и тряс головой.

– На вас, девочки, приходится тратить целое состояние. Когда я был мальчишкой, я радовался одной золотой монетке, которую мне выдавали раз в год. В вашей превосходной школе имеется все необходимое для учебы. Вы получаете денег больше, чем моя довоенная получка. Ни пенни больше, мои дорогие! Вот так-то!

Тетушка Мэгги неизменно строго ставила точку на дальнейших выпрашиваниях.

– Давайте закончим говорить об этих ничего не значащих проблемах и приступим к нашей трапезе. Миссис Марк приготовила великолепнейшее мясо с фасолью специально для вас, мои крошки.

Никому не нравилось, как готовила миссис Марк, но школа, в которой работала тетя Мэгги, закрывалась на каникулы. Это время совпало со временем каникул Миранды и Мэг. Поэтому им пришлось потерпеть лишь несколько дней, пока за приготовление пищи снова не возьмется тетя. Как бы там ни было, девочкам удалось разгадать одну хитрость. Проблема повышения их материального содержания решалась только благодаря тете, которая терпеть не могла торговаться.

По правде говоря, тетушке Мэгги никогда не приходилось выпутываться из материальных трудностей, возникших из-за появления в доме племянниц. Потому что всякий раз, когда Миранде требовались небольшие денежные ассигнования, она, налив перед сном дяде Седрику рюмку пунша, усаживалась к нему на колени.

– С ума сойти можно! – давясь от смеха, ликовала она, рассказывая о своих победах сестре. – Ему очень хорошо известно, что я за штучка! Он говорит мне: «Зря ты меня ублажаешь, юная леди!» – Затем, понизив голос до такой степени, что он стал похожим на голос Седрика, Миранда продолжала: – «Но только через полчаса!»

– Через полчаса! – с ужасом в голосе повторяла за сестрой Мэг.

– Милому старикашке немного надо, – сказала Миранда, смущая своим замечанием сестру. – Если хочешь, ты тоже можешь поразвлекать дядю.

– Нет уж, спасибо!

– Пожалуйста! – На этот раз Миранда говорила голосом, интонация которого была точной копией интонации Эми, даже несмотря на то, что девочки сами того не замечали. – Это все потому, что ты не очень любишь обниматься. Ты должна быть благодарна мне за то, что я беру эту миссию на себя.

– Я и так тебе очень благодарна, – голосом, полным раскаяния, прошептала Мэг. На минуту представив, что ее действия и мысли столь созвучны сестриным, она подумала о том, что если ей так не нравилось обниматься с дядей Седриком, то как должно быть противно это делать Миранде. Значит, Миранда просто жертвует собой. Засмеявшись, Мэг призналась: – Он просто доканывает меня своими ласковыми кличками. Надо же придумать мне такое прозвище, как Мускатный Орешек. Если я мускатный орех, то он попросту настоящая терка!

При этом замечании Мэг девочки, извиваясь в конвульсиях, залились громким смехом. Затем Миранда, брызгая слюной, начала невнятно лопотать:

– Самое замечательное во всем этом деле заключается в том, что всякий раз, когда он соглашается выделить нам побольше денег на карманные расходы, он просит меня держать язык за зубами и ничего не рассказывать тете Мэгги. Я, конечно, обещаю ему молчать, если он тоже не будет трепать своим языком. – Раздвинув руки, она произнесла последнее выученное на уроке физики правило: – «Можно сделать двойную работу путем одних и тех же затрат!»

Неожиданно Мэг почувствовала свое несогласие с сестрой. На самом деле не они обманывали дядю Седрика, это он сам обманывал себя. Но они обманывали тетю Мэгги. Мэг любила свою тетю, которая относилась к ним с любовью и уважением, ничего не требуя взамен, даже каких-то объятий.

Миранда же не почувствовала отчуждения Мэг, и та, притворившись, что хочет в туалет, быстро вышла из комнаты. Ей невыносима была даже мысль о том, что они хотя бы одну минуту могут думать по-разному. Яростно дернув за цепочку, она спустила воду в унитазе, подумав о том, что снова занимается обманом. Сидя в туалете, она старалась забыть об этом.

В жилах Седрика текла кровь Пэтчей, поэтому ему, так же как и его брату, очень нравилось, когда его осаждают своим вниманием женщины и тем более обхаживают два юных создания, являющихся продолжением Эми. Он не замечал, что Мэг избегала оставаться с ним наедине, несмотря на то, что он продолжал называть девочку Мускатным Орешком, всякий раз стараясь чмокнуть ее, когда она проходила мимо. Он стал толстым и краснолицым и все никак не мог дождаться праздников.

Все были счастливы. Мэгги чувствовала себя деловой женщиной, а не учительствующей старой девой. Девочки приводили домой своих друзей, постоянно удивляясь, почему же Теренс так активно возражал против того, чтобы у человека был свой дом. Ведь это действительно здорово – обрасти корнями и иметь дом.

Летом 1951 года дядя Седрик отвез их всех в Лондон на балет «Лебединое озеро», постановка которого состоялась в новом Фестивальном зале. А затем они посетили галерею «Тэйт», где познакомились со скульпторами Хепуорта. Через два года, достав билеты на коронацию, дядя купил племянницам по фотоаппарату для того, чтобы они могли делать собственные снимки.

Однажды Миранда сказала:

– Иногда меня даже пугает то, насколько улучшилась наша жизнь после смерти Эми и Теренса.

И Мэг тоже задумалась.

– Ведь, правда, мы не так уж близки были со своими родителями?

– У них было очень много честолюбивых стремлений, которые мешали им быть настоящими родителями.

Их просто ошеломило это неожиданное открытие, ведь Мэг произнесла вслух обоюдное мнение обеих сестер. Они смотрели друг на друга широко открытыми бледно-голубыми глазами. Мэг, как будто бы оправдываясь, произнесла:

– Они прежде всего хотели быть артистами – вот это все, что я хотела сказать. Именно по этой причине они отослали нас к миссис Гитлер.

– Да, и я также думала, – согласившись, быстро закивала головой Миранда. – И все равно я их хорошо понимаю, потому что сама очень хотела бы стать актрисой.

– Правда? – недоверчиво глядя на сестру, спросила Мэг, имевшая весьма невысокое мнение о своей внешности, которую так портили ярко-рыжие волосы и рыбьи глаза. А поскольку все вокруг утверждали, что сестры как две капли воды похожи друг на друга, то это значило, что и Миранда тоже была далеко не красавицей.

Миранда поняла застывший в глазах сестры вопрос.

– Я знаю, что Эми была красива. Но с помощью талантливой игры актер может заставить поверить зрителя в любой обман.

– Я совсем не то имела в виду, – краснея от смущения, виновато оправдывалась Мэг, догадывавшаяся о том, что сестра, несомненно, была посвящена во многие ее тайные мысли. – Я думаю, как все-таки хорошо, когда у человека есть сокровенная мечта, как, например, у художников, скульпторов и других деятелей искусства. Никто не может докопаться до глуби их тайных мечтаний. Но на деле они тоже своего рода актеры, поскольку заставляют людей верить в неправдоподобные вещи.

Миранда, соглашаясь, кивнула головой.

– Ну ладно, договорились, ты будешь художником, а я актрисой.

Вошедшая в эту минуту Мэгги спросила не без тени юмора:

– А нет ли среди вас желающих стать школьной учительницей, чтобы каждую ночь проверять кипу школьных тетрадей и отправляться на каникулы в лагерь с первоклассниками?

Девочки засмеялись, и Мэг ответила:

– Мы будем зарабатывать много денег, чтобы дать вам возможность оставить свое учительство и жить вместе с нами.

– Дорогая моя, самое ценное в профессии учителя заключается в том, что он потом получает пенсию, на которую можно жить, не работая. Разве это не здорово?

В ответ девочки яростно зааплодировали.

Итак, Мэгги вышла на пенсию, и дела пошли еще лучше. Теперь у нее было больше времени, чтобы посещать все школьные мероприятия и постановки. Она привозила с собой на машине дядю Седрика, которого все девочки в классе считали «душкой». Сперва девочки относились к Мэгги с какой-то долей настороженности, но, побывав в Плимуте, в их доме, они по достоинству и с самой хорошей стороны оценили ее. Было невероятно скучно выносить дядю Седрика в больших количествах, и, зная это, Мэгги, насколько это было возможно, старалась уменьшить долю его присутствия.

В 1956 году, после венгерских событий, тетя настояла на том, чтобы приютить у себя в доме пару будапештцев. В доме им были предоставлены столовая, ванная и спальня. В связи с этим девочкам, к их великой радости, пришлось перебраться в мансарду. Но это радостное обстоятельство омрачалось тем, что теперь в течение целого года они не могли приглашать в дом своих подруг. Но самое неприятное заключалось в том, что тетя Мэгги решила разделить вместе с беженцами их тяжелую долю. Для того чтобы беженцы могли поддерживать между собою связь, она возила их к соотечественникам. Она постоянно готовила для них пищу и пыталась обучить их английскому, подыскивала им работу и устраивала на квартиры. После столь бурной деятельности она была вынуждена обратиться к врачу.

Она никому не рассказывала о том, какой диагноз поставил ей врач. Но вскоре резкое снижение веса стало очевидным для всех и говорило само за себя. В конце лета 1958 года Тетя Мэгги умерла, как раз накануне четырнадцатилетия двойняшек.

Вскоре после смерти тети Мэгги дядя Седрик, в одночасье постаревший и сделавшийся очень болезненным, нанял экономку, которая поселилась у них с маленьким ребенком. Миссис Дженкинс неплохо готовила и чисто убирала комнаты. Но на этом кончались все ее достоинства. Прежнего дома уже не было. Здесь никто больше не смеялся, не предлагал угощения да и вообще не делал ничего хорошего.

Мэгги положила свои деньги в банк на имя девочек, они могли получить их лишь по достижении двадцати одного года. В доме теперь остро чувствовалась нехватка денег. В этом году не предвиделось никаких выездов на каникулы. Вместо этого дядя Седрик предложил им пригласить в дом пару подружек, которым можно было показать Плимут.

Сестры пригласили подругу по имени Памела. Она была одной из тех девочек, которые называли дядю Седрика «душкой». Памела была премиленькая блондинка с четко обозначившейся грудью, наличие которой позволяло ей почувствовать свое превосходство над другими девчонками.

– Я принесу счастье в этот дом! – заявила она как-то, сидя за ужином. – Ведь жизнь продолжается, и вам следовало бы учесть это еще тогда, когда ушли из жизни ваши родители. – В арсенале Памелы не было каких-то завуалированных фраз, и она откровенно называла сестер «сиротками».

Подняв стакан с водой, она сказала:

– Давайте выпьем за счастье!

Несмотря на то, что сказанные ею слова больше подходили для массового митинга, они все равно прозвучали красиво. Миранда, залпом осушив до дна стакан с водой, вдруг обернувшись назад, бросила стакан в горящий камин. Памела с восторженным криком последовала примеру подруги. С минуту подумав, слегка испуганный неожиданными действиями девчонок дядя Седрик тоже бросил стакан за каминную решетку. Мэг же поставила свой стакан обратно на стол: ведь этот сервиз принадлежал тете Мэгги. Глядя на сестру, она постаралась выдавить из себя смех. Это было, пожалуй, второй раз в жизни, когда она почувствовала разницу в их взглядах.

Дядя Седрик не участвовал в экскурсиях по Плимуту. Поэтому Памела настаивала на том, чтобы девочки посещали его каждый вечер, чтобы рассказать ему о том, как прекрасно они провели свое время.

– Мы были на том самом месте, где стоял Дрейк! Я хочу сказать, что мы находились именно на том клочке земли. Вы только представьте себе это!

Как только Памела переставала ходить по комнате, Седрик начинал заглядываться на нее. Она была такой же энергичной, как Миранда и Мускатный Орешек до смерти тети Мэгги. Подумав об этом, он залпом осушил стакан, протянув его девочке для того, чтобы она вновь наполнила его.

– Да, вы знатный пьянчужка! – восхищенно сказала она вполне дружеским тоном. – И что нам с вами делать? – Танцующей походкой она подошла к столу, чтобы взять новую бутылку вина. – Вы, погрязнув в тоскливых мыслях, проводите взаперти все дни напролет. Да-да, именно погрязнув.

Снова протанцевав по комнате, она остановилась у окна, за которым надвигались сумерки.

– Почему вы никогда не выходите с нами на прогулку?

На минуту задержавшись у дядюшкиного телескопа, она, приложив глаз к окуляру, произнесла:

– О, да отсюда абсолютно все видно!

Печальным голосом дядя Седрик заметил:

– Дорогая Памела! Мне уже почти семьдесят лет. Сейчас уже не то время, когда Мэгги жила тут и возила меня по всему городу на своей машине.

– Ну вот вы снова об этом! – воскликнула Памела, остановившись за его спиной и поглаживая пальцами его лысину. – На самом же деле вы просто жалеете сами себя!

Почувствовав, как слезы начали течь по щекам, он поспешил объяснить:

– Ты, детка, мало чего понимаешь, и надеюсь, что никогда многого и не поймешь.

С видом раскаявшейся грешницы Памела покачивала стул, на котором сидел дядя Седрик, и, держась за его клетчатую полотняную рубашку, ухитрялась гладить ему голову.

– Я вас очень хорошо понимаю. Я чувствую, что могу быть с вами совершенно искренней, дядя Седрик, так как я нахожусь в очень тесных отношениях с членами всей вашей семьи. Я могу говорить обо всем, что думаю. Я знаю, что это может прозвучать как комплимент, но мой отец говорит, что я не по годам здраво рассуждаю и поэтому могу говорить все, что думаю.

Дядя Седрик рассмеялся до слез, а Памела продолжала:

– Да-да, я действительно так думаю. – Забрав из его трясущихся пальцев стакан, она начала отпивать маленькими глотками вино. Это было очень противно, но она сумела побороть в себе отвращение. – Ну что? Видите? – спросила она, быстро поставив стакан на боковой столик. – Если я постоянно нахожу для вас какие-то слова, то почему же вы не скажете мне что-нибудь в ответ? Поведайте мне о том, что вы сейчас чувствуете. Только искренне.

Все это напоминало сцену из спектакля «Правда и отвага». Она ему грубит, а он обязан открывать ей всю свою душу. В этот момент она уселась к нему на колени.

– С некоторых пор девочки отдалились от меня, – хрипло проговорил он.

Памела понимающе закивала головой. Она уже успела заметить то, что и Мэг, и Миранда замкнулись в себе после тяжелой утраты. Но ведь им было проще: они ведь были вдвоем!

– Послушайте, дядя, я приехала сюда затем, чтобы всем здесь было хорошо. – Памела сказала эту фразу так, как будто она представляла себя, по меньшей мере, лучом света, осветившим царство вечной тьмы. – Сейчас я близко к вам. Неужели вы не видите, как я стараюсь вам угодить?

Неожиданно всхлипнув, он опустил свою голову на ее хрупкое плечо. У нее были мягкие, как у птички, кости, которые так напоминали тело Миранды. Но как бы там ни было, старик хорошо знал и то, что сестры были здоровы как лошади и намного сильнее его самого. И конечно же, сильнее бедной, дорогой Мэгги. Обвив талию Памелы руками, он держался за нее так крепко, будто боялся упасть.

Памела почувствовала свою невероятную власть. В минуту назревшей необходимости она выполняет долг перед дядей вместо Миранды и Мэг. Она успокаивает старика, которому, по-видимому, осталось не так уж долго жить. Только что она уже спасла его от этого дьявольского зелья, отпив часть жидкости из его стакана, а затем и вовсе отодвинув его. Крепко прижимая к груди его голову, она целовала его ужасную, лоснящуюся от пота лысину, думая о том, как все это невинно выглядит. А в это время правая рука дядюшки, отцепившись от ее талии, сползала все ниже и ниже.

Мэг и Миранда играли с маленьким сыном миссис Дженкинс, которая отлучилась в кино. Несмотря на страшную жару, мальчик умудрился так простудиться, что каждый раз, когда он пробовал сосать свой палец, он совершенно не мог дышать. Мэг натирала ему грудь камфорным маслом, в то время как Миранда читала вслух свою собственную детскую книжку. Обе девочки очень хорошо вошли в роль: Мэг представляла маленького Адриана отверженным сиротой, а себя и Миранду сестрами по сиротству, вынужденными прозябать в этом жестоком мире. А Миранде все происходящее напоминало сцену из спектакля «Флорентийский соловей» и мешало сосредоточить свое внимание на пациенте.

Мальчик почти было заснул, когда неожиданно из комнаты дяди Седрика послышались душераздирающие крики. Ребенок, мигом проснувшись, уселся на кровати, выпрямившись, как струна, и заорал. Выронив книгу, Миранда воскликнула:

– Это же дядя Седрик!

Как бы продолжая начатую мысль, Мэг подхватила:

– Неужели и он тоже умирает!

Бросив Адриана на произвол судьбы, девочки, выскочив из комнаты, столкнулись с Памелой, которая, рыдая, поднималась вверх по лестнице.

Если бы Мэгги была жива, то, возможно, такого бы никогда не случилось. А уже если бы и случилось, то она непременно бы все уладила. Ни Миранда, ни Мэг, ни дядя Седрик не поняли, из-за чего поднялся такой переполох. Когда приехал отец Памелы, дядя Седрик, всплакнув, сказал:

– Но ведь я только обнял ребенка! Она пришла меня успокоить и…

– Это так вы обнимаете ребенка? – свирепо спросил отец Памелы. – Гладя ладонями голые ягодицы девочки, не так ли? А может быть, вы всегда так…

В эту минуту Миранда, стараясь выручить из беды дядю Седрика, закричала:

– Но ведь он и нас так гладит, правда, Мэг? И что в этом такого? Мы даже не возражаем.

На этот раз отец Памелы пришел в неописуемую ярость. Не тратя лишних слов, он настоятельно потребовал, чтобы девочек отвезли прямо к нему домой уже сегодня вечером. А на следующее утро он позвонил в попечительскую службу.