Дочери Луны

ГЛАВА 7

После того первого дня все пошло замечательно. Питер не поехал с Мэг на встречу с мистером Брэкнелом в Плимут. Узнав о том, что Мэг хочет обосноваться на определенном месте, старик, втайне ликуя, одобрил выбор «Старого магазина».

– Надо только подождать, что скажут землемер и эксперты. Ведь дом находится чуть ли не в гавани…

– Сперва я присмотрела дом побольше, но на него нашелся другой покупатель.

– Большой дом и стоит дороже. А ты должна учитывать перспективы перепродажи, моя дорогая. Более мелкую и недорогостоящую собственность всегда легче продать.

Улыбнувшись, Мэг ответила:

– Я хочу прожить в этом доме всю свою жизнь. Особенно теперь, когда я подружилась с одним человеком, – как бы невзначай добавила она, покраснев.

– Правда? Какой-то особенный друг? – отвернувшись в сторону, чтобы не смущать девушку своей улыбкой, спросил Брэкнел.

– Да нет, просто обычный друг. Художник. Вы, должно быть, слышали имя Питера Сноу?

Мистер Брэкнел уловил отражение Мэг в стекле нижнего шкафа.

– Кажется, я слышал о таком художнике. По-моему, он из Ньюлина.

– Вот уж никогда бы не подумала, что вы интересуетесь живописью! – удивившись, воскликнула Мэг.

– Да я ею никогда и не интересовался. Но с тех пор как… Знаешь, теперь я стал и знатоком-театралом. – Глядя ей прямо в глаза, он улыбнулся. – В мои годы новые знания идут мне только на пользу. Думаю, что тетушка была бы очень мною довольна.

– Да, конечно, – задумчиво протянула Мэг и неожиданно разговорилась. – Питер прекрасный художник! Некоторые его работы получили большую известность.

Кивнув головой, мистер Брэкнел спросил:

– А Миранда с ним знакома?

– Нет, не знакома. И вообще ей даже не хочется ехать в Кил. – С того момента, как они поссорились с Мирандой, Мэг ничего о ней не слышала. – И, кроме того, у нее по горло работы с репетициями над «Леди Уиндермир».

– Да, много работы, – согласился обрадованный Брэкнел.

Мэг не стоит посвящать Миранду в эту тайну, иначе та очень быстро положит конец этой дружбе. В этом Брэкнел ни на минуту не сомневался. Он машинально написал на листе блокнота памятку о том, что на какое-то время нужно отгородить Мэг от Миранды. Может быть, ему даже стоит позвонить хозяину гостиницы и попросить его не подзывать к телефону Мэг, в случае если позвонит Миранда. Пусть девушка немного побудет одна.

– В каком отеле ты поселилась? – спросил Брэкнел, наливая в чашку принесенный секретаршей кофе.

– Я поселилась в очень хорошей гостинице. Там по-домашнему уютно и тепло. Хозяин, мистер Бауринг, довольно пожилой человек и… – Мэг, засмеявшись, добавила: —…очень внимательный!

– Другими словами, он взял тебя под свое надежное крыло. Да и как он мог не сделать этого.

Чарльз Брэкнел не сомневался в том, что Мэг нуждается в покровительстве.

– Ну, можно и так сказать. Как бы там ни было, он очень заботливый хозяин, – согласилась Мэг.

– Здорово. Жаль, что ты не привезла с собой мистера Сноу. Мне бы очень хотелось с ним познакомиться.

Но Мэг, наоборот, была рада тому, что приехала одна. Хотя мистера Брэкнела нельзя было уже считать своим опекуном, он все равно продолжал им оставаться. Заметив это, Питер наверняка бы понял этот визит как какой-то официальный прием. А дружба в его понимании не вписывалась в рамки официальных условностей.

После первого дня знакомства Питер, похоже, понял, что Мэг намеревалась начать новую жизнь. Он никогда больше не задавал ей вопросов по поводу того, какое отношение к ней имела воспитательница. Когда Мэг поделилась с ним своими впечатлениями об огромном, недружелюбном Плимуте, из которого она недавно вернулась, он, согласившись, кивнул:

– В каких бы больших городах я ни останавливался, у меня постоянно возникает такое чувство. Кроме, правда, Флоренции. – Улыбнувшись, он пообещал: – Когда-нибудь, Мэг, мы поедем с тобой во Флоренцию. – Затем, не дождавшись ее согласия, он продолжил: – Мне очень хочется стать частичкой твоей жизни, только не той, старой, а совершенно новой жизни.

Подняв глаза, Мэг увидела, что Питер снова, не отрывая глаз, смотрит на нее. Она знала, что для художников свойственна такая манера смотреть на объект своего внимания. Только иногда все же это ее немного раздражало.

– Именно поэтому ты не поехал со мной в Плимут? – спросила Мэг.

– Именно поэтому и не поехал, хотя очень хотел. Пристально глядя ему в глаза, Мэг удивленно спросила:

– Почему?

– Мне хотелось побольше узнать о тебе. Узнать абсолютно все, так чтобы я мог отразить это в твоем будущем портрете. Понимаешь, ты самая настоящая загадка.

Мэг еще больше удивилась.

– Никакая я не загадка, Питер, – почти смеясь, возразила она. – Ты знаешь о том, что мы с сестрой воспитывались в доме миссис Гитлер, которая жила в этом местечке. С одной стороны, наша жизнь была довольно суровой, с другой – идеальной. Затем, мы перебрались жить к нашим тете и дяде. А когда они умерли, нас опять отдали в школу-интернат. Закончив учебу и получив половину наследства, я приехала сюда жить. Вот и все. Уверяю, у меня нет от тебя никаких тайн.

Питер объяснил мрачным голосом:

– Каждый человек хранит в себе тайну, проживая свою жизнь в своих мыслях, в отрыве от внешних событий. Иногда события внешней жизни человека являются отражением его внутренней жизни. Именно поэтому мы спешим поделиться друг с другом произошедшими с нами событиями, предоставляя ключ к разгадке хода наших мыслей.

– О, Питер! Какие все-таки мудреные вещи ты иногда говоришь!

– Это потому, что все в мире сложно, – неожиданно улыбнувшись, ответил он. – Ну ладно, все нормально. Не буду больше любопытствовать и пытаться стать частичкой той жизни, воспоминания о которой делают тебя несчастной.

– Господи Боже мой! Да кто ж тебе сказал, что я несчастлива!

– И все-таки существует какая-то тайна, которую ты не хочешь открывать. Именно она делает тебя девушкой-загадкой. – Снова засмеявшись, он начал подтрунивать: – Глядя в твои глаза, меня иногда одолевает чувство, что за тобой прячется какая-то другая твоя половинка.

Мэг была потрясена его догадкой. Конечно же, он был прав. Она была половинкой единого, целого организма. И ничто не могло изменить такое положение вещей. Даже если между ней и Мирандой больше не будет существовать этой замечательной особенности передавать друг другу мысли на расстоянии, все равно абсолютно ничего не изменится.

Спустя много времени после состоявшейся между ними этой странной беседы Мэг неожиданно вспомнила о том, что, оказывается, она никогда не говорила Питеру о том, что они с Мирандой сестры-близнецы.

Питер начал работать над портретом Мэг. Поскольку до сих пор он жил в доме на Рыбной улице нелегально, Мэг ежедневно приходила к нему утром, когда в комнате было достаточно светло. Учась в художественном колледже, студенты по очереди позировали друг другу. Поэтому для Мэг это было вполне привычным занятием. Однако она была очень благодарна Питеру за то, что он разрешал во время позирования читать книгу или даже вязать. Она садилась на стул рядом с застекленной крышей, через которую виднелось серое зимнее небо, а вдали, погрузившись в темноту, сливались очертания балок и черепиц. Небрежным движением руки он быстро делал черновые наброски, а на третий день вчерне набросал на холсте неровными грифельными штрихами тонкую паутинообразную сетку. Питер никогда не работал долго. Как только пропадало нужное освещение, он начинал тщательно мыть свои кисти и заводить разговор о том, куда им лучше сходить пообедать.

Он рассказал Мэг о себе: в какой школе учился, как проводил каникулы в Корнуолле вместе с родителями, после чего окончательно решил стать художником. Питер также рассказал о своем брате, который, как ни странно, работал бухгалтером. Он вкратце поведал Мэг о том, что вследствие развода родителей их семья распалась на два лагеря.

Однажды, оставив в покое мольберт, он медленно направился в сторону Мэг, посматривая на нее то с одной, то с другой стороны.

– Не двигайся… Не шевелись, – скомандовал он, когда она повернулась к нему лицом. – Мне нужно видеть твои распущенные волосы.

Протянув руку, он расстегнул замок старомодной заколки, которая держала ее собранные на затылке волосы. Приподняв их обеими руками, он затем разметал их прямо по лицу.

В этот момент ей очень захотелось убежать или спрятаться, потому что она вспомнила про дядюшку Седрика, который очень любил играть с волосами девочек-сестер, гладить, расчесывать и даже иной раз сильно дергать за пряди. Но Мэг заставила себя сидеть смирно. Так или иначе она имела дело с художником, которому хотелось видеть свою модель в определенном виде. Мэг продолжала сидеть неподвижно даже тогда, когда он зачесал ей волосы за уши, придав какую-то чашевидную форму ее лицу. Совершенно неожиданно он предупредил: – Нет. Пока еще нет. Не готово. – Сказав это, он снова вернулся к мольберту.

В ответ Мэг не сказала ни слова, чувствуя только, как заливается краской ее бледное лицо. Но Питер, похоже, даже не заметил этого.

Они долго гуляли по склонам, заросшим побуревшим папоротником, порой забредая в мрачные расщелины среди скал. Мэг больше всего любила такие прогулки, когда и без слов было ясно, что между ними крепла настоящая дружба.

Однажды Питер решил поехать в Сент-Айвс, где проходила ретроспективная выставка художника Джеральда Скейфа, умершего несколько лет тому назад. Мэг была уверена, что они доберутся до выставочного зала на автобусе или поезде. Но вопреки ее ожиданиям они отправились пешком через вересковые пустоши, отделявшие южную часть полуострова от северной, следуя по пешеходным тропинкам, которые были почти незаметны в разгар лета, когда папоротник становился по пояс вышиной. Дорога из Халстауна была довольно легкой, поэтому они пренебрегли ею, обогнув холмы со стороны горы Книлз, и довольно скоро достигли города.

Стоял полдень, и бледное солнце изо всех сил старалось пробиться сквозь пелену облаков. Питер потащил ее на пляж Портмеор, где волны неустанно омывали отлогий песок.

– Давай поплаваем! Мы вспотели от долгой ходьбы, и потом, ведь рядом берег. Ну, давай раздевайся, – сказал он, стаскивая с себя блузу.

– Но у нас нет купальных костюмов, полотенец. Питер, как же мы можем…

Но Питер уже стоял в одних трусах, снимая с себя носки и посмеиваясь, как возбужденный школьник.

– Что ты как старая дева? Хотя бы раз в жизни стань безрассудной. Давай же!

Не дожидаясь, пока она разденется, он побежал на отмель. Затем, постояв в ледяной воде, беспомощно взглянул в сторону Мэг. Закатав внизу джинсы, Мэг медленно направилась к воде.

– Ну давай же, скорей! – Он уверенно поплыл туда, где бушевала морская волна, в то время как Мэг оставалась на мелководье. Быстро проплыв определенный участок моря, он затем повернул обратно и, оказавшись у берега, распластался, как тюлень, прямо перед ногами Мэг. Он пыхтел, и брызгался, и кричал.

– Только не говори мне, что боишься воды! Ты уже должна была измениться.

– Я не боюсь воды! И ни капельки я не изменилась! – возразила Мэг, обнимая себя руками. Было очень зябко, и, кроме того, Мэг очень смущал вид стоявшего в коротеньких плавках Питера.

– Тогда плыви! – сказал он, направляясь к ней с распростертыми объятиями.

Мэг же пятилась назад и визжала:

– Да уйди же, Питер! Прекрати, ты весь мокрый!

Раздосадованная такими детскими выкрутасами Питера, Мэг побежала от него прочь по берегу. Но Питер, без труда догнав ее, стал тянуть ее в воду.

– Я серьезно, Питер, прекрати! Удивившись, он отпустил ее.

– Значит, ты серьезная девушка. Куда же девался твой прежний боевой дух, когда ты спускалась по канату вниз?

Мэг сперва не поняла, о чем он ведет речь, но затем вспомнила, как однажды в детстве Миранда вернулась домой до нитки промокшая, с самым заговорщицким видом. Наверное, он от кого-то услышал о шальной проделке ее сестры и решил, что это была она, Мэг.

– Надо поменьше слушать разные досужие разговоры!

– А я и не думал слушать сплетни! – ответил он с издевкой в голосе. – Мне вовсе не нужно слушать чужие разговоры. – Смеясь, Питер быстро схватил ее и прижался к ней мокрым телом.

Мэг слишком явно и близко почувствовала его плоть, поэтому единственным ее желанием было сейчас как-нибудь вырваться из его объятий.

– Тогда ты тоже была в одежде, так почему бы тебе и сейчас не искупнуться?

Питер, должно быть, знал о том, как Миранда упала в воду и как Мэг ухитрилась тайком пронести сухую одежду прямо под носом миссис Гитлер.

Мэг закричала уже всерьез:

– Питер! У меня нет с собой другой одежды. Да отпусти же меня, ты, идиот несчастный!

Он отпустил ее и, повернув к себе, поцеловал взасос.

Это взбесило Мэг. Ей очень хотелось оттолкнуть его от себя, но она хорошо помнила еще со времен дядюшки Седрика о том, что, если замереть в тот момент, когда к тебе пристают, это все скоро кончится и тебя не будет мучить стыд. Поэтому Мэг стояла не двигаясь.

Питер отпустил ее и заглянул в лицо.

– Мэг?

Но девушка обрадованно спросила:

– Ты больше не пойдешь купаться? Можно пробежаться по пляжу, тогда ты быстрее обсохнешь.

Опустив руки по швам, он ответил уныло:

– Мэг, давай жить вместе. Пожалуйста. Это… очень важно.

Она засмеялась в ответ:

– И вообще здесь очень холодно. Я лично собираюсь побегать.

Повернувшись, она трусцой побежала по мокрому песку в направлении Клоджи. Ей совсем не было холодно, но тело ее как будто бы горело не столько от смущения, сколько от какого-то страха. Если Питер не побежит за ней, значит, его поцелуй был действительно серьезным. А это надо было понимать как окончание их дружбы.

Мэг обернулась и едва сдержала всхлипывающий вздох облегчения, когда увидела семенящего сзади Питера. Поравнявшись друг с другом, они бежали, улыбаясь. Значит, все было в полном порядке.

– Почти обсох, – пытаясь отдышаться, сказал он, направляясь назад к оставленной одежде.

– Просто восхитительно! – сказала она, перенимая высокопарную манеру Джойс Гренфелл.

К ним подбежала собака и начала прыгать около голых ног Питера. Задыхаясь, тут же подбежала хозяйка собаки и стала извиняться. Это была женщина средних лет, укутанная в шарф и перчатки.

– Извините. К ноге! Извините, пожалуйста, – сказала она, отталкивая в сторону собаку. – Боже мой, да вы храбрецы. Неужели не холодно?

В этот момент Мэг взглянула на Питера, наблюдая за тем, как он отвечал:

– Совсем не холодно, иногда, я бы даже сказал, тепло.

– Молодцы, просто молодцы.

Питер и Мэг бежали вприпрыжку. Когда они вместе добрались до своей одежды, Питер, серьезно глядя ей в глаза, заявил:

– Послушай, я должен извиниться перед тобой. Давай все забудем!

Мэг чувствовала, что ее лицо залилось краской: она вовсе не была настроена на откровенный разговор, и, кроме того, ей вовсе не хотелось говорить о собственных чувствах.

Но Питер не унимался:

– Боже мой, Мэг. На дворе 1965 год. Я тебя поцеловал. И что же теперь, мне не будет прощения?

Повернувшись к нему спиной, она раскатывала влажные джинсы вниз на мокрые ноги.

– Да ладно, чего уж там. Давай забудем о случившемся, – только и смогла наконец вымолвить Мэг.

Они молча брели по булыжной мостовой в направлении городской галереи. Он даже не взял ее за руку, потому что Мэг, неожиданно почувствовав себя очень усталой, едва передвигала ногами. Питер же, напротив, был свеж как огурчик.

Стены галереи были увешаны полотнами огромных размеров с изображенными на них абстрактными сюжетами.

Мэг буквально ошеломила написанная маслом по дереву картина, размеры которой достигали двенадцати футов в высоту, под названием «Пустошь». Прямо по диагонали волнистая черная линия делила картину на зеленую и синюю части.

Питер неустанно следовал от одной картины к другой, пока наконец не остановился рядом с Мэг.

– Ну что скажешь? – поинтересовался он. Недоуменно покачав головой, она ответила:

– Я ничего не понимаю в такой живописи.

– Тебе не понятно, почему они такие большие? Но ты должна понимать, что маленький размер картин не годится для таких сюжетов. – Нарочито громко вздохнув, так, как будто бы ему было очень нелегко объясняться с ней, он продолжил: – Этот художник рисовал пейзажи. А изображение ландшафта требует большого пространства. У художника была широкая натура. Он рисовал любовь, а это чувство не имеет границ.

Чувство усталости и напряженное раздумье дали о себе знать. Мэг казалось, что она вот-вот заплачет.

– Для тебя, Мэг, эти картины очень фалличны. Ты не можешь понять их содержание, потому что они написаны на тему любви. Земля любит море, море – землю, мужчина женщину и женщина мужчину.

И вдруг до Мэг дошел действительный смысл картины, на которой нераспаханный конец поля углублялся в море, а море радостно открывало земле свои объятия. Не двигаясь, Мэг глядела на картину.

– Художник рисовал картину, когда умирала его жена, – принялся объяснять дальше Питер, – у которой образовалась опухоль в голове. Возможно, в это самое время они спали порознь. Может быть, поэтому в картине так ясно чувствуется неистовое и ненасытное объяснение в любви.

Слезы затуманили глаза Мэг. Он действительно был прав. Ей было чуждо понимание напористой, плотской любви.

Немного подождав, Питер спросил:

– Может быть, ты все-таки скажешь хоть слово? Повернувшись так, чтобы не показывать свое лицо, она достаточно громко заявила:

– Эта картина причиняет мне боль, поэтому я не хочу ее больше обсуждать.

Мэг тут же почувствовала, как сильно разозлила своим заявлением Питера.

– Пора идти, – ответил он довольно резко. – Мы не успеем добраться до дому засветло. Нам совсем ни к чему заблудиться среди болот.

Эти слова подействовали на нее устрашающе. Она представила себе уютное кафе, откуда они, выпив чашку чая, отправятся на автобусе, который идет через Пензанс. Ее воображение рисовало мрачную картину освещенных тусклым зимним светом бугристых вересковых полей. И от этого Мэг даже содрогнулась. Такие люди, как Джеральд Скейф, наблюдали за всеми жизненными явлениями, находясь в заброшенном, окруженном со всех сторон морем уголке. И все же он нашел свои корни. Хотя и в очень нелегкой борьбе, но все же нашел. А ей больше нравится другой, более домашний жизненный уклад. Пусть он даже кажется таким невыразительным в глазах других людей, но это будет ее собственный путь.

Чувство необъяснимой, упрямой гордости выпрямило ей спину. Зная, что Питер ждет от нее каких угодно возражений, Мэг промолчала. После утренней прогулки и морской воды ступни ног были как одеревенелые, но Мэг, не подавая виду, небрежной походкой отправилась к выходу.

– Ты прав, нам лучше поторопиться.

Он тащился за ней вверх по Вирджин-стрит и вдоль кладбища. Стало смеркаться, и из дымовых труб потянуло запахом сажи. Медленно и тяжело взобрались они на вершину горы и пошли затем по одной из троп. Уже стоя на гребне хребта, разделявшего одно побережье от другого, они оба, позабыв о своих обидах, оглядывались по сторонам, восхищаясь видом горевшей огнями горы Сент-Мишель по одну сторону и залива Сент-Айвс по другую.

– О чем ты сейчас думаешь? – неожиданно спросил Питер.

Посмотрев на него, она невольно засмеялась. Она любила его, любила той любовью, которая была недоступна для его понимания. Но Мэг и не обижалась на него из-за этого.

С нежностью в голосе она ответила:

– У меня такое состояние, как будто бы мы стоим на спине кита.

Питер снова окинул взглядом оба побережья и как будто бы слегка опечалился. После этого он взял ее за руку, и они, слегка прихрамывая, медленно зашагали в обнимку. Теперь вопросы задавала она.

– О чем ты думаешь?

– Наверное, о том же, о чем и ты, – ответил он со вздохом после небольшой паузы.

Добравшись до Гулвала, они стали ждать прихода ньюлинского автобуса. Стоя на остановке, Питер унылым голосом заявил:

– И все же Джеральд Скейф как-то совсем по-другому видел окружающий пейзаж.

Была почти полночь, когда Мэг добралась до постели. Вдруг совершенно неожиданно, когда она почти заснула, ее снова, как это уже случалось однажды, переполнило предчувствие какого-то несчастья с Мирандой, к которому примешивалось какое-то непонятное смущение, злость и уязвленное самолюбие. Несомненно, с Мирандой произошла какая-то неприятность. Включив свет, Мэг, вытаращив глаза, села, напуганная, на кровати. Ее тело ныло от недавнего горного перехода. Но боль за Миранду была просто невыносимой.

Выскользнув из кровати, Мэг взяла свой кошелек и потихоньку спустилась по лестнице. Босая и без халата, она стояла в коридоре, дрожа от холода и ожидая, когда телефонистка соединит ее с миссис Пак в Эксетере. Она отчетливо слышала, как на другом конце провода прозвенело десять гудков. Конечно же, они все спали! Ведь это был день премьеры «Леди Уиндермир». О Господи! Она совсем позабыла про «Леди Уиндермир». Ей следовало позвонить, прислать цветы. А вдруг именно из-за нее спектакль провалился?

Тут на другом конце провода прозвучало встревоженно «алло», и телефонистка сказала:

– Вас соединили. Можете разговаривать.

– Я приношу тысячу извинений за то, что побеспокоила вас в такой поздний час. Можно попросить к телефону Миранду? Скажите, что звонит ее сестра.

Мэг услышала голос в трубке:

– О да, вас, кажется, зовут Маргарет, не так ли? А я мисс Пак. Миранда и Сент-Клэр ужинают с каким-то адвокатом.

– Мистером Брэкнелом?

– Да, с ним.

– А с Мирандой все в порядке?

– У нее очень удачно прошла премьера. Очень хорошо, что вы позвонили. Подождите минутку, они возвращаются. Да, точно, это они, – извиняющимся тоном сказала она, передавая кому-то трубку. Сквозь шорох телефонной связи прорезался голос Миранды:

– Как жаль, что ты простудилась, Мэг. Ты пропустила по-настоящему замечательный вечер.

– Простудилась? – удивленно спросила нахмурившаяся Мэг. Она поинтересовалась у сестры: – А ты как себя чувствуешь? Меня мучило предчувствие, как будто бы ты…

– Господи Боже мой!!! Я-то думала, что ты давно выбросила из головы эти глупости! – засмеялась Миранда. – Со мной все в порядке. Это ты болеешь.

– Я… – сообразив, что мистер Брэкнел солгал Миранде о том, что она больна, Мэг сказала: – Мне уже лучше. И очень жалею о том, что не приехала к тебе. Но пока ты….

– Я чувствую себя превосходно и собираюсь навестить тебя в конце месяца.

– Неужели? Это было бы замечательно. Просто замечательно.

– Да, но тогда спокойной ночи.

И на другом конце провода положили телефонную трубку.

На следующий день силы окончательно покинули Мэг. Она чувствовала себя настолько усталой, что едва могла двигаться и даже говорить. Днем в течение одного часа она позировала Питеру, положив на колени вязанье. Он стоял перед мольбертом, нанося легкие мазки. Со стороны эта манера казалась не очень результативной. Мэг смотрела на темную крышу дома, стараясь не думать о дружбе с Питером, в результате которой у нее появились явные признаки боязни замкнутого пространства. Неожиданно Мэг поняла, что с тех пор, как она подружилась с Питером, она меньше стала общаться с Мирандой. Вчера же, во время купания в Сент-Айвсе, она немного испугалась близости с Питером и отшатнулась от него. И после этого у нее восстановился контакт с Мирандой. Мэг непрерывно глядела на темную крышу, пытаясь разобраться в том, не является ли ее проблема надуманной. Неужели ее новая дружба оказалась настолько крепкой, что смогла отдалить от нее сестру? Если это действительно было так, то, значит, дружба уже прошла, потому что она сейчас не может спокойно общаться с кем-либо, не думая постоянно о Миранде. Мэг жаждала увидеться с сестрой. Она постоянно видела перед глазами Миранду с собранной на затылке копной волос – в роли леди Уиндермир. Мисс Пак сказала, что премьера имела грандиозный успех. Как жаль, что она не присутствовала на спектакле! Надо было не шляться по Корнуоллу в компании с Питером Сноу, а ехать на спектакль.

Неожиданно ее размышления прервал резкий голос Питера:

– Я закончил свою работу, Мэг. Сейчас хочу немного вздремнуть. Извини, но я чувствую себя совершенно разбитым и беспомощным.

Радуясь возможности показать искреннюю заботу к делам Питера, Мэг сказала:

– Здесь так холодно, Питер. Я знаю, что ты не хочешь расходовать электричество, но, может, все-таки следует включить обогреватель?

– Плевать мне на холод, – грубо перебил ее Питер. – В моей студии абсолютно нормальная температура. А холод исходит лишь от тебя, потому что ты самая настоящая холодная рыба.

От этих слов Мэг бросило в жар. Чувствуя, как полыхает ее тело, она, отложив в сторону вязанье, стала спешно надевать на себя пальто. Обнаружив пустую бутылку со скипидаром, он выругался, потому что ему нечем было промыть свои кисти.

Проходя мимо Питера, Мэг обернулась, чтобы попрощаться с ним, и вдруг увидела свой портрет, который изменился прямо на ее глазах. Что касается лица, то оно до сих пор было похоже на какое-то расплывчатое пятно. Но зато как чувствовалась скрупулезная работа над волосами. Неподвижно застыв на месте, Мэг внимательно рассматривала картину.

– Ну что? – сардонически вопросил он. – Похоже, тебе не нравится твой портрет.

Мэг не нашла что ответить. На картине у нее были длинные и густые, как у сказочной принцессы, волосы. Помимо всего, создавалось впечатление, что каждый волосок вырисовывался отдельно.

– Я не стремился создать реалистический портрет, – тем же сардоническим тоном заявил он. – Это стилизация. Надеюсь, тебе понятен смысл этого слова – стилизация?

Сглотнув, она ответила:

– Конечно.

– Я никак не могу уловить твое лицо, потому что ты не даешь мне его получше разглядеть. Я отказываюсь вырисовывать черты лица, которое так старательно от меня скрываются. А вот волосы… Что можно сделать с волосами? Их вряд ли удастся скрыть. Когда хозяйка этих волос рассыпала свое золото по плечам… я сразу же уловил их прелесть… я уже тогда знал, что она скрывает от меня что-то удивительное. Поэтому я раздумал вырисовывать лицо и решил сосредоточить основное внимание на волосах. Эту картину я так и назвал – «Волосы». Что-то похожее на название мюзикла, который идет в Лондоне.

– Не надо, Питер, хватит об этом, – тихо попросила она.

Питер тяжело опустился на стул. На запятнанном краской рабочем столе, разложенные веером, лежали кисти. Глядя на них, он грустно промолвил:

– Ты меня совсем не любишь, Мускатный Орешек? Не веря своим ушам, Мэг уставилась на него так, как будто бы он, по меньшей мере, вытащил нож. Мускатный Орешек. Он назвал ее тем ласковым прозвищем, которое ей дал дядя Седрик.

Мэг повернулась и направилась вниз по крутым ступенькам сначала в сторону спальной комнаты, а затем гостиной. После этого она снова прошла по подвальному помещению, в котором когда-нибудь установят газовую плиту и оно станет теплым, уютным, со свежим воздухом. Только все это будет уже без нее.

Она почти бежала в направлении гостиницы «Костгад». По ее лицу было легко догадаться, что она плакала, но Артур почему-то решил, что лицо Мэг мокрое не от слез, а от дождя.

– Снова лазила по горам? – весело спросил он. – Снимай с себя мокрую одежду и устраивайся у камина. А я принесу тебе чаю. Идет?

Это предложение было весьма кстати. Такому человеку, как Мэг, больше нравилось сидеть где-нибудь в уютном уголке за чашкой чая.