— Кирилл Савельевич, вас там девушка в приемной ждет, — меня останавливают на полпути к выходу.
— В смысле меня? — торможу, непонимающе уставившись на Иру.
— Вас. Она конкретно к вам приехала, ждет.
— Что там?
— Резкие боли внизу живота, кровь уже взяли, но нужна консультация хирурга, она не дала себя осмотреть Герману, вас ждет.
— Как интересно.
Вместо коридора, куда я собирался пойти, чтобы свалить домой, сворачиваю в приемную. День будний, никаких праздников, так что пациентов не очень много. Из троих представительниц женского пола безошибочно нахожу ту, которая меня ждет. Девчонка сдает себя с потрохами. Смотрит на меня глазами олененка Бэмби и поднимается на ноги. Слишком резво, надо заметить, для той, у которой резкие боли внизу живота.
— Вы, так понимаю, меня ждете?
Я жутко заебался на операции, она продлилась дольше обычного из-за резко возникшего кровотечения. Я даже переоделся наспех, кажется, пуговицы неправильно застегнул, потому что собирался уже домой, но Бэмби это не смущает, она словно и не видит ничего, кроме моего лица. Рассматривает, как музейный экспонат на выставке.
— Я, — улыбается. — Дождалась, хотя мне говорили, вы можете не прийти.
— Мог, — киваю. — У меня операция была тяжелая, а у вас… — окидываю ее взглядом, приподнимаю вопросительно бровь.
— У меня… боли. Справа. Резкие.
— Редкие?
— Не так чтобы… ай… ой… — начинает стонать.
Я распознаю ложь практически сразу. Она херово врет, очень херово, но такого в моей практике еще не было, чтобы сама приехала, сымитировала боль и херову кучу времени ждала среди других больных. Даже усталость на миг улетучивается.
— Ладно, пройдемте, — веду ее в отдельный кабинет, забрав лист поступления.
Вообще, в кабинет мы пациентов из приемной не водим, но уж очень сильно мне хочется понять, почему она пришла, а еще преподать ей урок на будущее.
— Вы… тут меня осмотрите? — озирается по сторонам.
Особенно напрягается, когда захлопываю за ее спиной двери.
— А что?
— Ничего, просто… ой… ух… болит.
— Ложитесь, поднимайте свитер, — киваю на кушетку.
Она мнется, но ложится, задирает ткань до груди, оголяя рельефный живот. Я наклоняюсь, тщательно все ощупываю, вижу, как кривится, видимо, не очень приятно, и вскрикивает, конечно, для правдоподобности. И натурально так… если бы не подрывалась там, в коридоре, я бы даже поверил, но шпион спалился сразу. Не до конца, видимо, все продумала или поддалась эмоциям.
— Попрошу вас снять свитер.
— Снять? — в ужасе на меня смотрит. — В смысле… совсем?
— И бюстгальтер.
— А… зачем?
— Видите ли, иногда случается так, что болеть может в груди, но отдавать в правый бок.
— А… — мнется.
Явно не хочет раздеваться, но и признаваться мне, зачем пришла, тоже не спешит.
— А вы… меня не помните? — спрашивает совсем уж неожиданно.
Я, признаться, ждал чего угодно. И того, что она журналистка где-то со скрытой камерой, и того, что она сталкерша… Тут недавно у хирурга из соседней больницы завелась и всех на уши поставила, но там шизофрения, а тут здоровая, пожалуй, даже слишком.
Но вот того, что она меня об этом спросит, как-то не ждал. Не потому, что ко мне тут не приходят те, кого я могу и забыть, а потому, что ее я бы уж точно запомнил. Глаза эти огромные, ресницы пышные и взгляд… невинный такой. Не-е-е-ет… мы с ней точно не виделись.
— А должен? — хмурюсь. — Вы были на приеме у меня уже?
— Нет, я… Катя. Янова.
— Можно чуть больше информации?
— Я Дмитрия Янова дочь. Помните такого? Следователь, который ваше дело расследовал.
Янова помню, конечно, как забыть, когда он единственный тогда мне поверил и расследование толковое провел, едва не поплатившись карьерой.
— Помню Дмитрия. Тебя — нет.
— Я вам сейчас! — восклицает и быстро встает с кушетки.
Тянется к довольно объемному рюкзаку, извлекает оттуда фотографии и паспорт, протягивает мне.
— Вот. Я с папой. И паспорт мой.
Я все это беру в руки, рассматриваю, нихера не понимая. Мозг после операции и так не варит, а тут еще паспорт, фотки, никаких болей. И девочка на фотографии совсем не Катя. Только глазами и похожа, но я дочку Янова один раз видел, когда у него оставался на ночь. Чего она ко мне приперлась-то?
— Тебе что нужно, Катя… Янова? Ничего у тебя не болит ведь.
— Не болит, я… я тут проездом, в столице. На три недели. Меня позвали сюда на стажировку, я на журналиста учусь. Там деньги обещали заплатить хорошие.
— Я рад, Катя. Правда, очень рад, поздравляю, — поднимаюсь, забираю со стула неожиданно тяжелый рюкзак и вручаю его ей. — Папе передавай привет.
Понимаю, что она сюда не просто рассказать это все пришла, а с какой-то целью, но мне это не то чтобы неинтересно, мне это не нужно. Вне зависимости от того, что она скажет.
Катя уходить не спешит, даже когда я сам направляюсь к двери.
— Кирилл, подождите!
Она, видимо, спешит за мной, потому что неожиданно я слышу звук падения чего-то тяжелого, видимо, рюкзака, а затем и крепкий мат, из уст Катеньки звучащий, как хеви-метал на церемонии крещения.
— Я это… за помощью к вам. Мне просто… обратиться не к кому больше! Выслушайте, пожалуйста.
Она чуть не плачет и тянет рюкзак с пола на плечи.
— Оставь, — забираю у нее непосильную ношу, кидаю его на кушетку и туда же киваю Кате, чтобы села.
Сам приземляюсь на стул, прислонившись к спинке, и блаженно закрываю глаза. Сейчас бы лечь и уснуть, а не сидеть с незнакомкой.
— Давай, Катя, в двух словах суть просьбы. Я пиздецки устал и хочу домой.
— Я… В общем, я сюда на стажировку приехала, но я уже говорила. С подружкой договорилась, чтобы пожить у нее. Мы с ней в школе вместе учились, а потом она поступила сюда, нашла парня и живет с ним в квартире. Трехкомнатной.
— В двух словах, Катя.
Она тяжело вздыхает, крепче руки на коленях сжимает, словно решается.
— Можно я у тут поживу? Мне… пойти больше некуда.
— Тут?
— В больнице. Вы оформите меня на койку и будете отпускать днем типа домой. Можно же так?
Смотрит с такой надеждой, которую неожиданно неприятно разбивать.
— Нет, Катя, так тут нельзя. Это частная клиника, тут сутки пребывания две тысячи.
— Ох… — изумленно на меня смотрит. — А осмотр тоже… платный? Ну, в смысле, я тут с вами…
— Тоже.
— А у меня денег нет, Лиса забрала то, что было, сказала, компенсация за моральный ущерб.
— Лиса?
— Ну, подруга моя, Алиса ее зовут. А у вас, Кирилл? Может, я у вас поживу? На три недельки всего. Я тихая.