Дочь друга. Ненужные чувства (СИ)

Глава 48

Кирилл

Когда проводишь несколько месяцев в местах не столь отдаленных, первое, что по-настоящему ценишь по освобождении — горячий душ, возможность нормально побриться и удобную кровать. И хоть Марк всячески старался скрасить мое пребывание там, я все равно около часа стою под колючими струями воды и по третьему кругу лью на себя гель для душа. Кажется, в первые разы заключение не было таким тягостным.

Укутавшись в теплое махровое полотенце, включаю телевизор. Какую-то тупую передачу, но за неимением там даже такой это то, что нужно. Делаю чай, ем печенье. Тоже, между прочим, этого не хватало. И, наверное, даже не самого печенья, а возможности вот так спокойно посидеть, не думая о том, что тебя могут закрыть на несколько лет, а то и на несколько десятков. Марк убеждал, что этого не произойдет, что он сделает все возможное, но всегда, всегда есть риск.

Кому, как не мне, хирургу с многолетним стажем, это знать. Никогда нельзя расслабляться. Даже если тебе кажется, что перед тобой абсолютно здоровый пациент, которому всего лишь нужно удалить аппендицит, нельзя терять бдительность. Любая, даже самая простая, операция может превратиться в кошмар и потерю пациента. Поэтому довериться Марку и расслабиться до тех пор, пока я не услышал оправдательный приговор, не выходило. Да и сейчас…

Положа руку на сердце, я все еще дергаюсь, словно ожидая, что дверь в камеру откроется, и на пороге появится мой надзиратель. Это пройдет. Со временем. Через месяц, может быть, два, но пройдет. Я надеюсь, что это уйдет как можно раньше, потому что я хочу поехать к Кате. Упасть на колени, просить прощения. Сделать все то, что должен сделать в моем положении мужчина, отвернувшийся от нее. Но тогда… тогда так было нужно. Я должен был сделать вид, что мне неинтересна ни она, ни наш ребенок. Во-первых, я был не уверен, что выйду. Во-вторых, я не хотел, чтобы она, будучи беременной, скиталась по заседаниям и нервничала.

Гораздо легче было отрубить сразу. Отодрать от себя, чтобы, если вдруг меня посадят, Катя смогла дальше сама, без меня. Нет, конечно, я планировал помогать. Поднимать ребенка трудно в семье, что уж говорить об одинокой молоденькой студентке. Я планировал перечислять деньги, чтобы ни мой ребенок, ни Катя ни в чем не нуждались. Я хотел, чтобы в случае признания меня виновным она жила дальше. Встречалась с парнями, влюбилась, вышла замуж.

В воспоминания врезается наша последняя встреча. Ее полный неверия взгляд, дрожащие губы и плотно сжатые в кулаки руки. Внешне Катя казалась холодной и равнодушной, но я слишком хорошо умел считывать эмоции, чтобы понять то, что она испытывала на самом деле.

Звонок в дверь отвлекает меня от воспоминаний. Отставив чашку, поднимаюсь и направляюсь к двери. Человек по ту сторону меня не удивляет, правда, я ждал его появления гораздо раньше.

— Впустишь? — спрашивает Дима.

Впрочем, разрешения не дожидается, толкает меня плечом и заходит. Разувшись, следует в квартиру и останавливается посреди гостиной.

— Я ждал тебя раньше.

— Ждал? — разворачивается ко мне и смотрит недовольным взглядом. — Значит, не удивишься.

Замахнувшись, отпечатывает свой кулак на моей скуле. Я не успеваю никак среагировать, да и не стал бы реагировать, даже если б понял, что Дима собирается врезать мне по морде. Он имеет право. Чего-то такого я и ждал, признаться. За дочь я бы сделал точно так же.

— Полегчало? — спрашиваю, стирая с разбитой губы кровь тыльной стороной ладони.

— Полегчало, блядь? — бросается на меня снова, но я уворачиваюсь. — Какого хера, Кирилл? Она девочка совсем!

— Я знаю. Знаю!

Выставляю руки вперед, отхожу от разъяренного Димы подальше. Не то чтобы я боялся разбитого лица, но как-то не хочется потом ехать к Кате раскрашенным.

— Я люблю ее, ясно? И жениться собираюсь!

Повисает пауза. Я с гулко колотящимся сердцем считываю Димину реакцию, и что-то она мне категорически не нравится. Не выглядит он успокоившимся отцом, который узнал, что его дочерью не просто воспользовались, а собираются перевести отношения в брак.

— Ты это из головы выбрось! — чеканит он резко. — Никакой свадьбы и отношений у вас не будет.

— Не понял. Я не собираюсь тебя спрашивать.

— Кирилл…

Дима делает паузу, переводит спертое дыхание и смотрит на меня так, будто я как минимум предатель родины.

— Тебе сколько лет, Кирилл? Ты взрослый мужик, у тебя вечно какие-то проблемы, а Катя… Катя, она еще маленькая. Ей только-только исполнилось двадцать, у нее вся жизнь впереди, взросление, становление, карьера. Ты и твое предложение…

Он запинается, но я и так прекрасно знаю, что он скажет, потому что сам обо всем этом тоже думал.

— Она его, конечно, примет. Примет, Кирилл, ведь если она с тобой… то ты ей нравишься. И замуж она выйти точно мечтала. Она согласится, но что дальше? Как ты представляешь вашу жизнь спустя десять лет? А двадцать? Она будет красивой молодой женщиной, а ты — стариком. Уж поверь мне, я знаю, о чем говорю.

— У нас двенадцать лет разницы, Дима. Это не тридцать.

Я не знаю, кого убеждаю больше. Его или себя. Я совру, если скажу, что не думал об этом. Что не думал, что буду лишним в ее жизни, что мне не будет в ней места. Думал, конечно, но упрямо отгонял эти мысли прочь.

— Это отговорки, Кирилл. Я понял, почему ты ее отправил, когда она к тебе пришла, но я надеялся, ты не станешь лезть к ней теперь.

— И что ты предлагаешь? Бросить ребенка? Отказаться?

— А кто тебе сказал, что ребенок есть? — хмыкает.

Я отшатываюсь. Уверен был, что Катя не сделает аборт. Не знаю почему, но был уверен. У меня о ней сложилось такое впечатление. Она была для меня особенной, правильной, с понятиями, с которыми не ходят на аборт, даже если не хотели ребенка.

— Нет больше никакого ребенка, Кирилл. Оставь девочку в покое, ты столько горя ей принес. Пусть она живет и развивается. Пусть строит карьеру. Не лезь к ней больше.

— Она сделала аборт?

— Сделала.

— Ты ее уговорил?

Теперь приходит моя очередь прижимать его за грудки к стенке.

— Ты ее заставил? — встряхиваю Дмитрия, который даже не сопротивляется.

— Никого я не уговаривал. Она сама. Сама приняла решение.

Отталкивает меня, и я поддаюсь. Отхожу на несколько шагов назад, падаю обессиленно на диван. Аборт. Катя избавилась от ребенка. Даже в самом страшном сне я не мог представить, что она такое сотворит. Во мне вихрем зарождаются самые разные эмоции. Боль, отчаяние, неверие, ненависть и ярость. Хочется поехать к ней, схватить и встряхнуть, спросить, зачем и почему. Что я такого ей сделал, чтобы она избавилась от ребенка?

Но тут же себя торможу, напоминая, что это, вообще-то, я ее вынудил. Своим резким ответом, равнодушием, холодностью. Она решила, что не нужна мне. Решила, что я отказался от нее и ребенка.

— Ты отказался от нее, ты ее прогнал. И она… в общем, нет больше ничего. Она только-только начала жить, Кирилл. Гулять с друзьями, вести блог. Радоваться жизни. Не стоит к ней лезть сейчас. Вообще не стоит к ней лезть. Забудь, выброси из головы.

— Уйди.

— Кирилл.

— Пошел вон из моего дома.

— Я хотел как лучше.

— Ты должен был ее отговорить, — нападаю на него. — Ты должен был рассказать ей о последствиях. Первая беременность и аборт. Ты вообще представляешь, что может быть? Ты, мать твою, понимаешь, что она может остаться без детей?

Я нападаю беспочвенно, ведь если кто-то и виноват, то я. Дима — он человек старой закалки, следователь. Он в жизни столько дерьма повидал, что ему просто не до осложнений после аборта.

От моих слов он бледнеет, трясется, отворачивается, словно думает, что это как-то поможет.

— Уходи, Дима. Уходи отсюда. Я не поеду к Кате, оставлю ее в покое.

Кажется, что только этих слов он и ждал. Стоит мне это сказать, как Дмитрий покидает мою квартиру, громко хлопает дверью. Зря я полагал, что такому, как я, однажды удастся жить по-нормальному. Зря думал, что получится завести жену, детей, вообще семью. Это нелепо и дико. Единственная женщина, которая могла подарить мне ребенка, избавилась от него.

С чем я по итогу остаюсь? Ни с чем. Разве что с отцовской клиникой, за которую собираюсь взяться, потому что ни в одной больнице теперь мне не светит работа хирурга.