Долг чести

Глава 15

Через несколько часов все было закончено. Дугал стоял под навесом амбара. Из дверей струился легкий дымок и улетал вверх, смешиваясь с дождем. Он устало потер лоб. Чертова молния. Будь оно все проклято — и главным образом его собственный дурной характер.

Дугал закрыл глаза — они все еще слезились от дыма и жары. Молния ударила точно в середину крыши, разнесла в щепки несущую балку. Загорелись запасы сена на чердаке. Амбар вспыхнул мгновенно.

Слава Богу, дождь лил как из ведра. Иначе от амбара остались бы одни головешки.

Под навес забежал Шелтон, провел грязной рукой по лицу, оставляя на щеках черные полосы.

— Лошади в сарае. Тесновато, но они, кажется, понимают: так для них лучше всего.

Дугал кивнул.

Ночью, услышав крик Софии, он впопыхах натянул брюки, оправил рубашку и бросился вон из дома. Слава Богу, не столкнулся с Энгусом, появившимся несколько минут спустя. Потом они спасали лошадей.

София тоже выбежала во двор. Энгус вслед за ней. Все тут же промокли до нитки. Дугал закричал, чтобы она уходила, но она бросилась на помощь Шелтону. Вдвоем они вывели лошадей, пока Дугал с Энгусом пытались спасти амбар.

Вода ручьем стекала с крыши. Дугал протянул руки, смывая грязь и копоть.

— Спасибо за помощь, Шелтон. Если бы не ты, лошади бы погибли.

— Я делал свою работу. Как неожиданно налетела гроза! Я уже засыпал — небо было совершенно ясное. Откуда она взялась?

Дугал не ответил. Он позволил себе увлечься, и страсть взяла верх над осторожностью. Вот что из этого вышло! Он посмотрел на окно спальни Софии. Какая она была вчера! Страстная, одержимая желанием. Просто дух захватывало. Неудивительно, что он потерял власть над собой. Эту ночь ему не забыть никогда. И не потому, что их соитие было невероятно прекрасным. Просто наконец он встретил женщину под стать себе. Такую же страстную, отважную, как и он сам. Женщину, которой у него не будет. Помимо его воли все эти дни их тянуло друг к другу. А он сделал все, чтобы избежать этой связи.

Она солгала ему, и он, сам того не желая, лишил ее невинности.

Сквозь зубы Дугал пробормотал:

— Шелтон, на рассвете мы уезжаем.

— Вчера вы говорили то же самое. И позавчера тоже. И два дня назад.

— На сей раз решено окончательно.

Шелтон посмотрел на распахнутые двери амбара, откуда все еще тянуло дымком:

— Хорошо, что это ваш амбар.

— Тут нет ничего моего. Я все проиграл в карты.

— Ха! Так вот из-за чего вы взбеленились. А я-то удивлялся. Землю вы проиграли тоже?

— Я потерял все.

Все, что имело значение.

Дугал посмотрел на окно Софии. Не следует ли ему попрощаться? Вежливость требует… Но у него не хватало духу. Он оставит записку, а потом пришлет слугу, чтобы оценил, во сколько обойдется постройка нового амбара.

Черт побери, ну почему он не сдержался?! Он повернулся к Шелтону:

— Ты вытащил из огня наши пожитки? Когда я прибежал, пристройка уже горела вовсю.

— Да, я вытащил почти всю одежду.

— Отлично. Энгус обещал, что нам обоим приготовят ванну. Значит, когда, мы отправимся спать, от нас не будет нести как от головешек.

— Очень мило с его стороны, — радостно отозвался Шелтон. — А про еду он ничего не говорил?

— Мэри подаст мясо и сыр.

— Тогда я отправляюсь на кухню. Вы со мной, милорд?

— Дождусь, пока дым не выветрится полностью. Нужно убедиться, что пожар не повторится.

— Хотите, я…

— Не надо. Я виноват, мне и сторожить.

Шелтон сдвинул брови:

— Вы не могли предвидеть, что молния ударит в амбар.

— Но мог сдержать гнев. Должен был!

— Милорд, вы…

— Приятного аппетита. Мне и здесь хорошо. — Поймав озабоченный взгляд слуги, Дугал твердо сказал: — Иди же.

Шелтон вздохнул:

— Как скажете, милорд. Проглочу кусочек и прибегу обратно.

Слуга ушел, а Дугал вернулся в амбар. Сквозь огромную дыру в потолке лил дождь. С пола поднимались колечки дыма. Везде валялись бревна и доски — разбитые, дочерна обугленные. Все вдребезги, как его гордость.

Он всегда уходил не оглядываясь.

Из окна спальни София наблюдала, как Дугал исчез в недрах амбара. Она хотела крикнуть ему, чтобы был осторожнее. Но он не станет слушать. Никаких дружеских жестов не примет. Даже не взглянет на нее.

София видела лицо Дугала на пожаре и поняла: он винит себя в том, что случилась беда. То же чувствовала и она. Ведь ей было известно о проклятии. Тем не менее она намеренно разозлила его, вот он и не выдержал.

Черт, надо было подумать заранее! Но она проявила легкомыслие, и Дугалу пришлось взвалить бремя вины на свои плечи. А ведь это она виновата…

София хотела поговорить с ним, но каждый раз, когда их глаза встречались, ледяной холод его взгляда сковывал ей язык. Завтра. Завтра она улучит момент, когда он будет один, и они поговорят. Может быть, он поймет, почему она повела себя так…

Но не сейчас. София смотрела, как он исчезает в дверях амбара, и тоска сжала ей сердце. Он намерен уехать. Она видела это по решительному развороту плеч, уверенной походке.

Она вдруг почувствовала, что ее ладонь намокла от слез. Оказывается, она плачет!

Губы задрожали. София отскочила от окна и бросилась ничком на постель. Тут она дала волю слезам. Подушка приглушила ее отчаянные рыдания.

Этой ночью к Рыжему явилась Беатрис. Как всегда, она проскользнула в комнату, когда он крепко спал.

Как она прекрасна, Беатрис! Он безошибочно угадал, что это именно она, хотя свет, исходящий от ее лица, не давал рассмотреть ее черты. Рыжему было достаточно почувствовать присутствие жены, услышать ее мелодичный голос, когда она шепнула, что следит за ним и по-прежнему любит его.

Как всегда во время таких посещений, Рыжий испытывал и счастье, и боль. Тоску одиночества и радость видеть ее снова. Снова вспоминал все, чем владел, и все, что потерял.

Она парила в воздухе над его постелью. Развевались складки ее белоснежных одежд, золотые волосы окружал ореол яркого света — как на картинке в старой Библии его матери.

— Рыжий…

От ее голоса веяло жаром неутоленной тоски и родниковой прохладой.

Он знал, что не сможет дотронуться до нее, и все-таки протянул к ней руку.

— Ох, Беатрис! Я истосковался…

Ее нежные губы дрогнули в улыбке, и она со вздохом сказала:

— Вижу… Весь прошлый месяц ты трудился не покладая рук.

Она знала, что он проиграл дом и ее драгоценности. Проглотив стоящий в горле ком, Рыжий ответил:

— Любовь моя, я совершил ошибку. Но София все исправила. Я пытался…

Она произнесла с упреком:

— Наша дочь несчастна.

— Да, она страдает. Этот человек, Маклейн…

— Тот самый, кто выиграл мой дом в карты?

Рыжий уловил в ее нежном голосе язвительную нотку и поморщился.

— Да-да. Вижу, ты все знаешь. Так что не стану утомлять тебя, рассказывая все заново.

Она скрестила руки на груди.

— А почему наша дочь несчастна?

Рыжий беспокойно заерзал.

— Не знаю.

— Наша дочь должна отправиться к Маклейну.

Рыжий недоуменно заморгал, хотя глаза его были по-прежнему закрыты.

— Но… Он ведь уехал два дня назад.

— А с каких пор София затосковала?

— С того дня, как сгорел амбар, за день до… — Охнув, Рыжий задумался. — Я подумал было то же самое, но она ужасно злится каждый раз, когда я произношу его имя.

— Она обижена.

— Не знаю. С тех пор как он уехал, она и двух слов о нем не сказала. Любимая, не мне подвергать сомнению твои слова, но…

— А это ты видишь? — Беатрис указала на сверкающий нимб над головой.

— Да, — согласился он, улыбаясь в ответ.

— Тогда прекрати болтать вздор. Наша София должна следовать голосу сердца, а это значит — отправиться вслед за Маклейном.

Улыбка Рыжего погасла. Следовать голосу сердца? Отправиться вслед за Маклейном?

— Беатрис, неужели…

Но когда он открыл глаза, она уже исчезла.

Рыжий проснулся от того, что плакал. Слезы ручьем текли по щекам, однако на душе полегчало. Стоит ему постараться как следует — и он сможет услышать голос Беатрис. Нежный, мелодичный голос. Их дорогая София так похожа на мать! Лицо в форме сердечка, ротик словно розовый бутон. Ярко-голубые глаза, кожа цвета сливок и копна золотых волос. Беатрис была красавицей, ничего не скажешь. Она бросила могущественного отца, отказалась от великолепных домов, полных слуг, и все это ради Рыжего. Беатрис всегда говорила, что ей не стоило никакого труда отказаться от обеспеченной и беззаботной жизни. Однако прошло немало лет, прежде чем он по-настоящему ей поверил.

Отца Беатрис ему довелось увидеть лишь однажды. После свадьбы он явился в деревенскую гостиницу, где остановились молодожены, переполненные счастьем. Он прикатил в карете, запряженной восьмеркой превосходных лошадей. От таких лошадок не отказался бы и принц крови! Отец Беатрис приехал вовсе не для того, чтобы благословить молодых. Он высказал дочери — в весьма не двусмысленных выражениях — все, что думает о ее безрассудном поведении.

Беатрис выслушала отца молча, только глаза сверкали да губы побелели. Потом с видом принцессы взяла Рыжего под руку и велела старику убираться вон. Надутый дурак с налитым кровью лицом поклялся, что никогда больше не заговорит с дочерью.

Рыжий смотрел, как великолепный экипаж выезжалсо двора. Даже сбруя лошадей сверкала золотом и серебром. Беатрис смеялась: карета — всего лишь карета, а надутый старик — всего лишь надутый старик, и ничего больше. Но после того визита Рыжий влюбился в Беатрис еще больше. Она была самой любимой женщиной в мире, а Рыжий — самым счастливым мужем. Особенно после того, как у них появилась София.

София и её мать были очень близки. Беатрис защищала дочь, как могла. Теперь она пришла к Рыжему и сообщила нечто, от чего он никак не мог отмахнуться. Вот это поворот! Он был в растерянности: что он знает о Маклейне, чтобы доверить ему дочь?

Рыжий болезненно поморщился. Это не игра, если дело касается Софии. Какая досада, что он не может отправиться в путь. А то он сам доставил бы дочь к Маклейну.

Он выглянул в окно. Шел проливной дождь, и конца ему не было видно.

— Беатрис, — прошептал он. — Ты уверена?

Ему послышалось, как дорогой голос шепнул в ответ:

— Да, простофиля ты эдакий.

Лежа в темноте, Рыжий улыбался.

Наконец наступило утро. Как и две предыдущие ночи, эта выдалась бессонной. София спала не больше двух часов. Каждый раз, закрывая глаза, она видела лицо Маклейна, который смотрел на нее… с презрением? Гневом? Она уже ничего не понимала. Она только знала: сердце ее разбито.

Снизу раздавались голоса — Мэри втолковывала Энгусу что-то насчет сырых дров. За окном не умолкая шумел дождь. Никакой надежды! Вздохнув, София встала, умылась и оделась. Каждое движение давалось с трудом. Иногда легкая боль напоминала ей о Маклейне и о произошедшем в библиотеке. Тогда она закрывала лицо руками и приказывала себе думать о чем-нибудь другом.

София решительно вышла из своей комнаты. Сегодня она твердо решила — хватит печалиться. С высоко поднятой головой она вошла в спальню отца, натянуто улыбаясь.

Он был еще бледен, однако в нем явно произошла перемена к лучшему. Его глаза блестели, как раньше, лицо просветлело, на губах играла радостная улыбка.

— Ты выглядишь молодцом, — сказала София, наклонившись, чтобы поцеловать отца. — Ты даже помолодел!

Он засмеялся, голубые глаза радостно заблестели.

— Не иначе как ангел исцелил меня сегодня ночью.

София рассмеялась:

— Да, это и немного волшебного порошка — и завтра ты встанешь на ноги. — Она села возле его постели и улыбнулась. — Как спалось?

— Отлично, просто отлично. — Рыжий всмотрелся к лицо дочери. — Девочка, ты выглядишь совсем больной.

София пожала плечами:

— Я плохо спала.

— С тех пор как ты отыграла дом, ты вообще не спишь. А я-то думал, теперь мы можем отпраздновать.

— Это из-за дождя. Льет уже три дня, и у меня мигрень.

Рыжий потрепал ее по руке.

— Детка, ты не спишь и не ешь. Ты зачахнешь, как пить дать.

— Нет. Дождь прекратится, и все будет хорошо.

— Дело не в дожде, София.

— Тогда в чем же?

— В Дугале Маклейне.

Она выдернула руку.

— Не знаю, о чем ты говоришь.

— Ты неравнодушна к этому человеку.

— Неправда! — вскричала она. — Дугал Маклейн — надменный, самовлюбленный и упрямый болван!

— Твоя мама, упокой Господь ее душу, частенько называла так и меня. И До сих пор называет — только не спрашивай, каким образом мы беседуем. Но это не объясняет, почему ты тоскуешь.

— Я не тоскую.

— Хорошо. Тогда что тебя терзает?

София сцепила руки.

— Я… Я не понимаю. Я чувствую злость и обиду, и он тоже. У меня не было времени объяснить, почему… — Она покраснела. — Не важно.

— Это важно, иначе почему ты так расстроена? Девочка, ты можешь сделать только одно: отправиться вслед за ним.

София удивилась:

— Что?

— Отправляйся за ним и скажи все, что нужно. Уже прошло время, так что вы оба немного успокоились. Может быть, он выслушает тебя.

На ее глазах выступили слезы.

— Нет. Никогда не захочет он меня слушать. Рыжий, я… сжульничала.

Рыжий остолбенел.

— Что ты сделала?

— Не тогда, когда на кону стоял дом, а после. — Поймав взгляд отца, София снова покраснела. — Не важно.

— Что ты ставила?

Она со вздохом призналась:

— Поцелуй.

— Черт возьми! — Рыжий сжал зубы и долго молчал, прежде чем задать вопрос: — Поцелуй против чего?

София кусала губы. Рыжий застонал:

— Ох, девочка!

— Теперь ты знаешь, почему мне пришлось смошенничать. Я боялась — вдруг мне слишком понравится целоваться с ним?

Рыжий закрыл лицо рукой и пробормотал:

— Ох, Беатрис, что мне сказать? — И обратился к дочери: — Послушай, не знаю, прав ли я, но некоторые сказали бы, что да, прав. Поэтому я скажу. Маклейн сейчас гостит у сестры. Это день езды отсюда. Собирай вещи и скажи ему все, что должна.

— А дом?

— Что дом?

— Я думаю… Думаю, что он достоин им владеть. Ми делали все, чтобы его провести. Когда-то это казалось важным, но теперь…

— Детка, ты серьезно?

София кивнула.

— Можно продать запасы бренди. Вырученных денег хватит, чтобы начать жизнь заново где-нибудь в другом месте.

— Ты пойдешь на это? Уедешь из нашего дома?

— Когда-то мне казалось, что дом — все для меня, потому что это память о маме. Теперь я думаю — ведь мама всегда с нами, в наших сердцах.

Рыжий прижал руки к груди и воздел глаза к потолку.

— Дорогая, ты во всем права!

София тоже посмотрела на потолок и нахмурилась:

— Рыжий, что…

— Не обращай внимания. Девочка моя, я согласен с тобой. Если это принесет мир твоей душе, отдай дом Маклейну и выскажи ему все.

— А потом?

Он взял ее руку.

— А потом возвращайся домой, мы соберем вещички. — Он улыбнулся. — А теперь иди. Скажи Мэри, что она и Энгус поедут с тобой. Пусть сторожат тебя, как два бульдога.

— Но не могу же я вот так появиться в дверях дома его сестры и заявить, что хочу с ним говорить! Чтобы добраться туда, уйдет целый день, и…

— Ничего страшного. Более того, думаю, сестра Маклейна пригласит тебя погостить. Все говорят о ее щедрости. К тому же я знаю многих людей в Стерлинге. На всякий случай черкну кое-кому пару строк. Энгус возьмет записку с собой.

Неужели Рыжий прав? Она никогда не успокоится, если оставит дело как есть? Что, если Маклейн не станет ее слушать? Что подумает его сестра, когда она явится незваной, словно дерзкая особа, которая охотится за ее братом?

Щеки Софии густо окрасил румянец, но стыд не пересилил сердечную боль. Как все запуталось!

То, что случилось между ними, должно было случиться. Это было неизбежно с той минуты, как они встретились. Она знала это и хотела его отчаянно. Жаль только, что все испортило ужасное недоразумение.

Если они не объяснятся, Дугал будет вечно думать о ней плохо. Невыносимая мысль!

Она проглотила стоящий в горле ком и сказала:

— Рыжий, ты прав. Скажу Мэри, чтобы собиралась в путь.

— Энгуса возьми тоже. Для защиты.

Она пыталась было возразить, но отец поднял руку:

— Если тебе хватит часа на сборы, к ночи будешь уже там. Тем более этот дождь. На твоем месте я бы не медлил. Как бы не смыло мост.

София вымученно улыбнулась:

— Тебе не терпится от меня избавиться?

— Точно. Надоело видеть твое унылое лицо за завтраком.

— Рыжий, я не понимаю. Почему ты так настаиваешь?

— Потому что, если кто и знает, чего стоит упущенная возможность, так это я. Иногда нужно брать судьбу за рога и скакать вперед, даже с риском сломать шею. Не хочу видеть, как ты проведешь остаток жизни, вздрагивая каждый раз, слыша его имя!

Так и было бы. Ее ранам не зажить. Отец прав: если она не поговорит с Дугалом, она будет жалеть об этом всю жизнь!

— Рыжий, я тебя люблю!

Он просиял.

— Есть за что. Через несколько дней жду тебя назад с новостями.

— Разумеется! Но кто будет за тобой ухаживать, когда меня не будет рядом?

— Поживу у сквайра.

София вскочила и поцеловала отца в щеку.

— Отлично. Бегу собирать саквояж.

— Когда приедешь к леди Кинкейд, не уходи, пока не поговоришь с этим типом, даже если тебе придется тянуть его за уши. Немного упорства.

Камень свалился с ее души.

— Чего другого, а упорства мне не занимать.