Долгий, долгий сон

Глава 15

Когда я окончательно проснулась, мои приемные родители, миссис Сабах, мистер Гиллрой и один из полицейских сидели в комнате и негромко беседовали о каких-то бизнес-планах.

— Я все понимаю, — говорила Патти. — Но я не понимаю другого — мы будем по-прежнему получать свое жалованье?

— Вам не кажется, что это настоящая черствость? — резко спросила миссис Сабах.

Наверное, Патти и Барри хотели сказать что-то в свое оправдание, но мистер Гиллрой поспешил успокоить их.

— Нам нужно, чтобы вы присматривали за квартирой до тех пор, пока мы не доставим девочку обратно. И потом, как быть с собакой? Не хотелось бы, чтобы животное голодало.

Барри громко застонал.

— Зачем нужна эта собака? — резко спросил он у Гиллроя. — Ради всего святого, зачем вы прислали ей эту собаку?

— Вам она не понравилась? — рассеянно спросил мистер Гиллрой. — Это неважно. Не беспокойтесь, офицер, я верну ее в целости и сохранности.

— Мы были бы рады получить от вас какие-то гарантии, мистер Гиллрой, — сказал полицейский.

Его незнакомый голос заставил меня открыть глаза. Полицейский стоял возле камина, держа в руке ноутскрин, а все остальные чинно сидели на креслах. Брэн устроился в уголке зеленого дивана, а мои ноги почему-то оказались у него на коленях. Я несколько раз моргнула, разглядывая их. Кто-то снял с меня туфли, а носки у меня были ужасно грязные. Мне было страшно даже подумать о том, как я выгляжу после того, как собрала пыль по всему полуподвалу. Зато Брэн выглядел свеженьким и чистеньким, как рекламный проспект Юнишколы. Было что-то чересчур интимное в том, чтобы держать ноги у него на коленях. Если я ему не нравлюсь, зачем он продолжает меня смущать? Я попробовала сесть. Это оказалось не слишком больно.

— Оно живое, — криво улыбнулся Брэн. — Ну, как, наркота полностью испарилась?

— К сожалению, — простонала я.

Миссис Сабах рассмеялась.

— Как ты себя чувствуешь, детка? — спросила она.

Брэн ухмыльнулся ей:

— Глупый вопрос. Разве не видишь, как она выглядит?

Миссис Сабах понимающе сдвинула брови, а мистер Гиллрой поспешил взять разговор в свои руки.

— Ты знаешь, кто это сделал с тобой? — спросил он.

— Если вы не возражаете, мистер Гиллрой, — вмешался полицейский, — я хотел бы лично задать все вопросы.

— Я думаю, что Роуз сначала хочется заглянуть в ванную и умыться, — сказал Брэн. Не дожидаясь моего согласия, он схватил меня за руку и поднял с дивана. Меня шатало, все тело болело, но Брэн был прав. Мне страшно хотелось освежиться перед предстоящим допросом.

— Очень хорошо, только побыстрее, — разрешил коп.

Брэн вывел меня в коридор, где женщина-полицейский разговаривала с кем-то по сотовому. Быстро покосившись на нее, Брэн проводил меня в ванную и зашел внутрь вместе со мной.

Ванные в нашем кондоминиуме были огромными, но вдвоем с Брэном там оказалось невыносимо тесно. Брэн стоял слишком близко. После стазиса и препаратов мои эмоции слегка вышли из-под контроля.

— Что ты делаешь? — спросила я, когда Брэн закрыл за собой дверь.

— Не говори им, что ввела себя в стазис, — сказал он.

Не знаю, каких слов я ожидала от него, но явно не этих.

— Почему?

— Потому что они присвоят тебе девиацию первой степени, после чего дюжина психологов начнет копаться у тебя в голове, — ответил Брэн. — Возможно, это пошло бы тебе на пользу, но Гиллрой с радостью уцепится за любую возможность признать тебя неспособной управлять имуществом своих родителей, чтобы получить право пожизненного контроля над ЮниКорп. Ты, конечно, ни в чем не будешь нуждаться и даже будешь формально стоять во главе компании, но Гиллрой получит тебя с потрохами.

Я шумно сглотнула.

— Ой, — пролепетала я. — Спасибо. Но как мы объясним то, что я пропала на целых два дня?

— Патти и Барри заметили твое отсутствие только сегодня утром, — прошипел Брэн. — Я заметил это раньше них! А то, что ты прогуляла два дня занятий, вовсе не означает, что ты куда-то исчезала. Скажи им, что тебя скрутил острый приступ ностальгии, и ты вместо школы рылась в коробках со старым хламом.

— Но что я могла там искать?

— Какая разница? Так и скажи — это неважно. Просто искала что-нибудь.

Хорошо, — кивнула я и посмотрела на себя в зеркало. Я была похожа на одну из попрошаек, которые обступали меня, когда я выезжала с родителями в город. — А теперь мне бы и правда хотелось принять ванну.

Брэн понял мой намек.

— Ну да, конечно. Увидимся в гостиной, — он вышел за дверь.

Когда через пять минут я вернулась в гостиную, то была уже не так похожа на бродяжку. Я даже хотела сменить убитую школьную форму, но в конце концов решила, что это не обязательно. Похоже, кто-то распорядился не подпускать ко мне репортеров. Выглянув из окна, я увидела белоснежную голову дедушки Брэна, который утихомиривал журналистов, бушевавших перед нашим парадным.

Прежде всего, полицейские потребовали рассказать им все, что я помню о первом нападении. Но Патти и Барри хотели знать, почему я ни словом не обмолвилась об этом.

— Я не знаю, — ответила я. — Честно говоря, я не была уверена в том, что это случилось на самом деле. Видите ли, мне постоянно снятся кошмары, причем ужасно страшные. Вы накричали на меня тем утром, а когда я вернулась из школы домой, прислуга уже все убрала, и мне стало казаться, что, может быть, это тоже был только сон.

Вообще-то, это была правда — просто не вся. Настоящая правда заключалась в том, что я не чувствовала себя вправе грузить Патти и Барри своими проблемами. Хотя, если задуматься, это было довольно странно.

По совету Брэна я рассказала всем присутствовавшим, что просто рылась в старых вещах. Я никуда не убегала. Я не хотела никого напугать. Я не думала, что кто-то заметит мое отсутствие и вызовет полицию. Все дружно заверили меня в том, что я не сделала ничего дурного. Интересно, что бы они сказали, если бы я призналась, что отправила себя в стазис? Если верить Брэну, в этом случае меня не ждало бы ничего хорошего.

— Отлично, — сказал Гиллрой в заключение. — Но пока ты не должна никуда уходить одна. По крайней мере, до тех пор, пока за тобой охотится Пластин.

— Что такое этот Пластин? — спросила я.

Три ответа обрушились на меня почти одновременно.

— Робот, — сказал Гиллрой.

— Оружие, — сообщил полицейский.

— Труп, — брякнул Брэн.

Я содрогнулась:

— Ч-что?

— Пластин — это человеческий труп, подвергшийся пластификации, что делает его практически не поддающимся уничтожению, — пояснил Гиллрой. — Пластины находились в стадии разработки как раз в то время, когда тебя погрузили в стазис. Они обладают всеми функциями и способностями человеческих воинов, но при этом в двадцать раз сильнее и абсолютно невосприимчивы к боли. Потрясающие создания! Полностью лишены эмоций, зато могут корректировать свои программы через нейронные проводящие пути, что в некотором смысле позволяет сравнить их интеллект с человеческим. А люди, хочу тебе заметить, гораздо умнее, чем ты думаешь. Ты только представь, какие сложные расчеты траектории с учетом направления ветра и множества других факторов приходится делать, скажем, кэтчеру в бейсболе! Однако Пластины не столь быстро адаптируются к изменению ситуации, что блестяще доказал Брэн сегодня днем.

— Они ужасны, — вставил Брэн. — Они беспрекословно следуют любому данному приказу, от выноса мусора до устройства массовой резни. Все наши роботы специально запрограммированы так, что не могут причинить вред человеку. Но у Пластинов нет такой программы. Благодаря человеческим нейронам у них нет даже возможности ее внедрения! В этом смысле они, если так можно сказать, чересчур человечны. При этом они натренированы, как солдаты или наемники. Последние тридцать лет использование Пластинов запрещено международной конвенцией, однако они продолжают использоваться в ряде отдаленных колоний, где трудно найти живых людей для выполнения разных работ. Все это чертовски опасно, вот что я скажу. Не говоря уже о моральной стороне вопроса, то есть чудовищности использования человеческих останков.

— Ты говоришь совсем как Ронни! — фыркнул Гиллрой. — Что-то я не слышал, чтобы вы протестовали против использования донорских органов! Вы со своим дедом просто не хотите видеть возможностей, которые откроются перед человечеством после снятия этого нелепого запрета!

— Зато я вижу возможность злонамеренного использования этой программы! Давайте будем убивать одних людей, чтобы использовать их тела для убийства других! — взорвался Брэн и быстро обернулся ко мне: — Пластины в основном изготавливаются из трупов казненных преступников, которые перед смертью продали свои тела, чтобы обеспечить семьи. Изначально они все были здоровы, а став Пластинами, не могут умереть естественной смертью. Их можно только убить. Больше всего тел поставлял Китай, наш типчик скорее всего тоже родом оттуда. Но самая большая лаборатория по производству Пластинов находилась в Германии. Спроси Вила, он знает об этом гораздо больше, чем я — его дед когда-то возглавлял такую лабораторию. Вил говорит, это была настоящая бойня. В буквальном смысле.

— Но ведь они добровольно… — начал Гиллрой.

— Вынужденно! — заорал Брэн.

— Все это не имеет никакого отношения к делу, — заявила миссис Сабах, прерывая этот, как уже стало понятно, давний и долгий спор. — Главное, что запрет до сих пор не снят, а следовательно, тот, кто подослал Пластина, грубо нарушил международный закон.

Откашлявшись, полицейский тоже вставил свое слово:

— Похищение и убийство являются нарушением международного законодательства вне зависимости от выбора орудия.

Меня била дрожь. Этот Пластин до смерти напугал меня еще до того, как я узнала, кто он такой. Теперь мне открыли глаза на происходящее, и все оказалось в десять раз хуже.

— А его можно остановить? — испуганно проскулила я.

— Очень трудно, — ответил полицейский, не сделав ни малейшей попытки приободрить меня. — Для этого потребуется танк или не меньше двадцати вооруженных людей. Лучше всего найти того, кто послал Пластина, и заставить его отменить приказ.

— Но кто его послал? Это уже известно?

— К сожалению, нет, — ответил Гиллрой. — Ты у нас фигура публичная, а в наши дни далеко не все страницы долгой и славной истории ЮниКорп расцениваются положительно с точки зрения блага для человечества. Допустим, кто-то до сих пор не может простить твоим родителям того, что было сделано в первые годы после основания компании. Вполне возможно, что такой человек может перенести свою ненависть на тебя. А может быть, это просто какой-нибудь сумасшедший, который боится тебя или завидует твоей известности. Мы не можем этого знать.

— Но разве нельзя спросить… его? Неужели нет способа прочитать его программу?

Повисла неловкая тишина.

— Есть такой способ, — наконец ответил Гиллрой, — но, к сожалению, мы не можем найти Пластина.

Ледяной ужас охватил меня.

— Он сбежал?

— Боюсь, что да, — ответил новый голос, и отец Брэна просунул голову в дверь. Внешне он был вылитый африканец и даже двигался немного иначе, чем остальные члены его семьи. Еще я заметила легкий акцент в его густом шоколадном голосе. — Мы несколько раз прочесали весь полуподвал при помощи всех эхолокаторов и нольфакторных приборов, которые только нашлись в полиции. Мне очень жаль, милая, — добавил он, посмотрев на меня. — Но проклятая тварь растворилась, словно призрак.

Теперь я видела, что Брэн был очень похож на своего отца. Я бы непременно улыбнулась мистеру Сабаху, если бы не была так напугана.

— Но разве это возможно? Ведь дверь была заперта.

— Вот именно, — ответил отец Брэна. — Этого никто не может понять.

— Поскольку мы пока не можем поймать Пластина, — вмешался полицейский, — а по твоим словам, однажды он уже покушался на тебя в этой квартире, мы приняли решение на несколько дней спрятать тебя в безопасном месте.

— У Реджи миллион вариантов, — сказал мистер Сабах, присаживаясь на кресло рядом со своей женой. — Для него нет ничего невозможного, правда, Редж?

— Абсолютно, — подтвердил мистер Гиллрой.

— Что касается сегодняшней ночи, то мы с Роузанной предлагаем тебе переночевать у нас. Согласна? Правда, тебе придется спать в одной комнате с Хилари, но…

— С удовольствием! — выпалила я. Потом посмотрела на Брэна и чуть не пожалела о своем согласии. Но разве у меня был другой выход? Мне нравились мистер и миссис Сабах и все еще нравился Брэн, несмотря ни на что.

Но для очистки совести я все-таки сказала:

— Но… — Патти и Барри? Что, если этот тип придет сюда за мной, увидит их и…

— К счастью, мышление Пластина не столь гибко, как наше, — успокоил меня мистер Гиллрой. — Если ему приказано схватить тебя, он не будет обращать внимания ни на кого другого. Патти и Барри могут подойти к Пластину сзади и огреть бейсбольной битой по голове, но это не заставит его броситься на них. До тех пор пока посторонние не мешают Пластину добраться до цели, он их даже не замечает.

— Ладно, — кивнула я. Мне в самом деле совсем не хотелось ночевать одной. — Можно я возьму с собой Завьера?

— Только сегодня, — ответил Гиллрой. — Мы не сможем взять собаку туда, куда я задумал тебя перевезти.

— Можно? — спросила я родителей Брэна.

Они дружно кивнули. Я пошла к себе в комнату собрать вещи для ночевки. Накидав в сумку столько одежды, что хватило бы на целые каникулы, я забежала в студию за альбомом. Здесь я с тоской посмотрела на свои портреты маслом. Скорее бы полицейские поймали этого робота-покойника, чтобы я могла вернуться в свою студию!

Миссис Сабах ждала меня в коридоре, держа на поводке Завьера.

— Готова? — спросила она.

— Да, — кивнула я. — Даже не знаю, как вас благодарить, миссис Сабах.

— Пожалуйста, зови меня Роуз!

— Меня тоже, — засмеялась я.

Мать Брэна улыбнулась и, не слушая моих возражений, забрала у меня сумку.

— Ты до сих пор не отошла от шока, — заявила она. — Уверена, что у тебя все мышцы болят. Сейчас мы придем, и я первым делом приготовлю тебе отличную горячую ванну, с морской солью и пеной.

— Не стоит беспокоиться.

— Это почему же?

— Огромное вам спасибо за то, что пригласили меня, мисс Сабах… то есть, Роуз… Роузанна. Простите, но у меня не получается называть вас Роуз.

Она весело рассмеялась.

— Честно признаться, благодарить нужно не меня, а Брэна. Это он предложил Мамаду пригласить тебя к нам.

Я даже не знала, что об этом думать.

Квартира Сабахов оказалась зеркальным отражением моей. Но если у меня дома царила тишина и гулкое ощущение пустоты, то апартаменты Брэна были полны шума, беготни и постоянных происшествий. Брэн был старшим из троих детей Сабахов.

Хилари оказалась золотистой смуглянкой с туго заплетенными дредами. Ей недавно исполнилось четырнадцать, и следующей осенью она собиралась начать обучение в Юнишколе. Десятилетняя Кайн была черной, как эбеновое дерево, юркой, как сверчок, и озорной, как всякая десятилетка. Наверное, я видела их обеих в больнице, после выхода из стазиса, но совершенно этого не помнила. В те дни через мою палату прошла чуть ли не половина страны, поэтому запомнить всех было просто невозможно.

После того как Завьер был отправлен в сад под надзором Кайн, миссис Сабах исполнила свою угрозу засунуть меня в ванну. Но что это была за ванна! Все ванны в жилом комплексе Юникорн представляли собой глубоко утопленные в пол джакузи, но миссис Сабах высыпала в воду столько душистых солей, влила столько ароматных масел и намешала столько нежнейшей пены, что погружение оказалось похоже на стазис. Я даже немного задремала, но кто-то вовремя прислал ко мне Хилари с тарелкой закусок, и я вдруг почувствовала зверский голод. И не удивительно — ведь я ничего не ела с обеда того злополучного дня, когда так неудачно попыталась признаться Брэну в своих чувствах, а тогда мне кусок не лез в горло от волнения. Получается, я голодала больше суток, если не считать стазис. Но, по большому счету, его тоже нужно учитывать, поскольку после полного переваривания съеденной пищи, стазис просто замораживает потребности организма в еде. Так или иначе, я заставила себя есть очень медленно, чтобы не накатила тошнота.

Выбравшись из ванны, я посмотрела на себя в зеркало. Вообще-то у меня никогда не было привычки интересоваться своей внешностью. До последнего стазиса меня всегда наряжала мама, порой переодевая по нескольку раз в день, поэтому мне не нужно было беспокоиться о том, как я выгляжу. А теперь, когда я мучилась от стазисного истощения и культурного шока, мне было не до собственной внешности. В зеркало я заглядывала, только когда чистила зубы или причесывалась. Но сейчас, переодевшись в шелковую пижаму, я впервые внимательно рассмотрела свое отражение.

Неудивительно, что Брэн назвал меня призраком! Я выглядела истощенной до предела. За целых два месяца, прошедших после выхода из стазиса, мне так и не удалось нарастить хоть какие-то мышцы. Мои щеки ввалились. Благодаря шампуням и витаминам мои светлые волосы снова приобрели знакомый блеск, но кожа по-прежнему оставалась серой. И все-таки сильнее всего меня напугали глаза. Вместо тихих коричневых озер, которые я привыкла с детства видеть в зеркале, на меня смотрели темные пустоты, в которых прятались демоны. Я сглотнула ком в горле и бросилась к сумке. Вытащив угольный карандаш, я быстро набросала жуткое лицо, смотревшее на меня из зеркала. Мне всегда было проще понять вещи, нарисовав их.

Это был мой первый автопортрет после того, как Брэн вывел меня из стазиса. Мне не понравилось то, что я увидела на листе бумаги. Отто был прав. У меня в глазах отражались провалы.