Доминика и Бовалле

Глава 4

Донья Доминика решила, что необходимо как следует наказать дерзость Бовалле, и взяла на себя эту благородную миссию. Мастер Данджерфилд был орудием, которое всегда находилось у нее под рукой. Она занялась им, совершенно околдовала и, к его великому смущению, начала флиртовать. Эта кокетка пустила в ход свои длинные ресницы и медовый тон и всячески льстила самолюбию молодого человека. Она приседала перед Бовалле в реверансах, выслушивала его с кротким видом, сложив руки на коленях, и при первой же возможности снова поворачивалась к Данджерфилду. Бовалле доставались от нее только церемонные поклоны и общие фразы, произносимые холодным тоном, Данджерфилду же предназначались улыбки и оживленная беседа. Она ясно давала понять, что при желании юноше будет позволено поцеловать ей руку. Мастер Данджерфилд был ей весьма признателен, однако проявлял прискорбную склонность возводить ее на пьедестал. В другое время донья Доминика, возможно, была бы этим польщена, но сейчас она не была расположена играть роль богини. Она из кожи вон лезла, чтобы намекнуть мастеру Данджерфилду, что ему следует быть чуть посмелее.

Но все эти маневры не достигали цели. Донья Доминика, краешком глаза наблюдавшая за сэром Николасом, с негодованием замечала, что он откровенно веселится. Заметив, что Бовалле следит за этой игрой смеющимися глазами, она удвоила усилия.

Доминика вынуждена была признать, что Данджерфилд — пресный собеседник, и рассердилась на себя за желание оказаться в более живом обществе его командира. Рядом с ним приходилось всегда быть готовой к неожиданностям. Пряность риска приправляла игру, атмосфера приключения возбуждала аппетит. Она выходила на палубу вместе с Данджерфилдом и, стоя возле него, задавала ему бесчисленные вопросы о судовождении и с сосредоточенным вниманием выслушивала обстоятельные ответы. Но одновременно она все время была начеку и, заслышав звенящий голос Бовалле и увидев, как он легкой поступью идет по палубе, чувствовала, как учащается биение ее сердца, а на щеках вспыхивает румянец. Она старалась не смотреть в его сторону, но, как ни боролась с собой, рано или поздно украдкой взглядывала на него и встречалась с глазами, искрившимися от смеха. Он смотрел на нее, уперев руки в бедра и широко расставив ноги, и в этой позе была насмешка.

Так как гордость не позволяла донье Доминике находиться в обществе Бовалле, некоторое утешение ей приносили беседы о нем с его лейтенантом. Мастер Данджерфилд весьма охотно поддерживал эту тему, однако он был шокирован, услышав, какого она дурного мнения о его командире. Он допускал, что сэр Николас слишком неистов и бесшабашен, чтобы это пришлось по вкусу даме, но когда Доминика продолжала поносить Бовалле, юноша не выдержал. Похоже было, что именно этого она и добивалась.

— Сеньор, я поражаюсь, что в Англии разводят таких задир и хвастунов.

— Задир? — эхом отозвался Данджерфилд. — Сэр Николас? Полагаю, сеньора, что вам не следует так говорить на борту этого судна.

— О, я не боюсь! — заявила Доминика.

— Вам и нечего бояться, сеньора. Но вы говорите с лейтенантом сэра Николаса. Возможно, мы знаем его лучше, поскольку служим под его началом.

Услышав это, она широко раскрыла глаза.

— Значит, вы все одурачены! Вам так нравится этот человек?

Он улыбнулся ей:

— Сеньора, моряки любят его. Видите ли, он настоящий… настоящий мужчина.

— Настоящий хвастун, — поправила Доминика, скривив губы.

— Нет, сеньора, в самом деле. Я допускаю, что может сложиться такое впечатление, но я не помню случая, чтобы он не выполнил своего обещания. Если бы вы знали его лучше…

— О, сеньор, Боже меня упаси! Не желайте мне узнать получше вашего задиру.

— Может быть, для вас сэр Николас чересчур стремителен. Он идет напрямик к цели и не признает тонкостей, что не всегда нравится дамам.

Ухватившись за эти слова, Доминика задала вопрос, который давно вертелся у нее на языке:

— Насколько я понимаю, сеньор, английские дамы того же мнения, что и я?

— Нет, мне кажется, что сэр Николас им очень нравится, — слегка улыбнувшись, возразил Данджерфилд. — Даже больше, чем ему бы хотелось.

Доминика заметила улыбку.

— Не сомневаюсь, что он большой повеса.

Данджерфилд покачал головой:

— Нет, хотя он и кажется легкомысленным.

Доминика задумалась над его словами, а Данджерфилд, запинаясь, продолжал:

— Однако мне бы не хотелось, сеньора, чтобы вы подумали, будто сэр Николас непочтительно относится к женщинам. Напротив, я полагаю, что он любезен с прекрасным полом.

— Любезен! — воскликнула она. — Не понимаю, как вы можете так говорить! Да он просто грубиян! Крикливый грубиян!

— Сеньора, вам нечего бояться сэра Николаса, — серьезно сказал Данджерфилд. — Ручаюсь, он никогда не обидит того, кто слабее его.

— Мне бояться вашего сэра Николаса? Так знайте же, сеньор, что я не боюсь ни его, ни кого бы то ни было! — с горячностью заявила Доминика.

— Смелая девушка! — раздался одобрительный возглас у нее за спиной. Доминика вздрогнула и, обернувшись, увидела Бовалле, прислонившегося к фальшборту. Он протянул ей руку. — Ну что же, раз вы не боитесь его, пройдитесь и побеседуйте с этим крикливым грубияном.

Мастер Данджерфилд молча ретировался, неучтиво покинув даму. Она постукивала маленькой ножкой по палубе.

— Я не желаю с вами беседовать, сеньор.

— Я не сеньор, дитя мое.

— Верно, сэр Николас.

— Пойдемте! — настаивал он, и его ясные глаза смотрели испытующе.

— По вашему приказанию — ни за что, сэр Николас, — высокомерно сказала Доминика.

— По моей самой смиренной просьбе! — Однако его взгляд противоречил этим словам.

— Благодарю вас, мне и тут хорошо, — ответила Доминика ледяным тоном.

— Ну, раз гора не идет… что же, там есть продолжение.

Бовалле очутился возле Доминики, и она инстинктивно отпрянула, испытывая какую-то сладкую тревогу. Он нахмурился и положил ей руки на плечи.

— Почему вы съежились? Неужели вы действительно думаете, что я могу вас обидеть?

— Нет, то есть не знаю, сеньор. Впрочем, мне все равно.

— Смелые слова, однако вы съежились. Как, вы меня все еще так мало знаете? Обещаю, что вы познакомитесь со мной поближе.

— Вы делаете мне больно! Отпустите меня!

Он улыбнулся:

— Каким образом я могу сделать вам больно? Тем, что держу вас вот так?

— Ваши пальцы впиваются прямо до костей, — сердито ответила Доминика.

— Ничего подобного, радость моя, и вы это прекрасно знаете.

— Отпустите меня!

— Но тогда вы убежите, — возразил он.

— Странно, что вы желаете говорить с той, которая… которая вас ненавидит!

— Это не так, дитя мое. Вы не ненавидите меня.

— Ненавижу! Ненавижу!

— Но зачем же тогда, черт возьми, вы играете бедным Данджерфилдом? Чтобы подразнить меня?

Это было уж слишком, и Доминика ударила его по улыбающимся губам.

Она сразу же почувствовала, как забилось сердце в груди, и пожалела о содеянном, так как Бовалле моментально схватил ее руки и отвел их ей за спину. Девушка взглянула на него с испугом и вызовом и увидела, что он все еще смеется.

— Как вы думаете, чего вы заслуживаете сейчас? — спросил Бовалле.

Прибегнув к своему самому сильному оружию, она расплакалась. Ее немедленно освободили.

— Ну что вы, моя дорогая! — с упреком произнес Бовалле. — Зачем же плакать? Разве я такое уж чудовище? Я только хотел вас подразнить, дитя мое! Взгляните на меня! Нет, улыбнитесь! Видите, я готов целовать край вашего платья! Только не плачьте!

Он встал перед ней на колено. Потрясенная, Доминика взглянула на его склоненную голову и вдруг услышала приближающиеся шаги. Кто-то поднимался по трапу со шкафута. Легким движением она коснулась курчавых волос Бовалле.

— О, не надо! Кто-то идет. Встаньте, да встаньте же!

На трапе показался шкипер, и Бовалле вскочил на ноги и быстро шагнул вперед, чтобы заслонить Доминику от этого достойного джентльмена.

Теперь она легко могла сбежать вниз, так как внимание сэра Николаса отвлек его шкипер и путь был свободен. Донья Доминика отступила к фальшборту, насухо вытерла глаза и стояла там, глядя на море.

Через одну-две минуты послышались шаги удалявшегося шкипера и более легкие шаги, приближавшиеся к ней. Пальцы Бовалле дотронулись до ее пальцев, лежавших на поручне.

— Простите крикливого грубияна, — попросил он.

Его тон покорил ее. На щеке появилась и исчезла ямочка.

— Вы чудовищно обращаетесь со мной, — пожаловалась Доминика.

— Но вы не ненавидите меня?

— Не завидую я той даме, которая станет вашей женой, — сказала она, не ответив на вопрос.

— Ну, разумеется, с чего бы вам ей завидовать?

Доминика внимательно посмотрела на него, покраснела и отвернулась.

— Не понимаю, сеньор, как вас терпят английские леди.

Бовалле весело взглянул на нее:

— Но я не предоставлял им случая терпеть меня, сеньора.

Доминика повернулась к нему.

— Ни за что не поверю, что вы хоть раз упустили возможность поволочиться! — произнесла она с горячностью. — Не сомневаюсь, что вы довольно низкого мнения о женщинах!

— Я высокого мнения о вас, дитя мое.

Она презрительно рассмеялась:

— Да, вам не откажешь в ловкости. Наверное, вот так вы ведете себя с английскими дамами?

— Нет, дорогая, я веду себя с ними вот так, — ответил сэр Николас и быстро поцеловал ее.

Доминика поперхнулась, резко оттолкнула его и сбежала по трапу к себе в каюту. Там она увидела свою служанку и сразу же почувствовала, что лицо у нее горит, а волосы растрепались. Заметив, что глаза госпожи мечут молнии, Мария со свирепым видом уперла руки в бока.

— Этот негодяй! — грозно воскликнула она. — Он оскорбил вас, сеньорита? Он осмелился прикоснуться к вам?

Доминика кусала платок, взор ее блуждал. Наконец она смущенно рассмеялась и сказала:

— Он поцеловал меня.

— Я ему глаза выцарапаю! — пообещала Мария и двинулась к дверям.

— Глупая! Стой! — приказала Доминика.

— Теперь я буду вашей дуэньей, сеньорита, и вы без меня и шагу не сделаете, — сказала Мария.

Доминика топнула ногой.

— О, ты ничего не понимаешь! Я хотела, чтобы он меня поцеловал!

У Марии отвисла челюсть.

— Сеньорита!

Доминика издала легкий смешок.

— Он клянется, что приедет за мной в Испанию. Если бы только он осмелился!

— Сеньорита, даже англичанин не может быть таким дураком.

— Увы, это так! — вздохнула Доминика. — Но если бы он приехал… о, я заражаюсь его безумием!

Она взглянула в крошечное зеркало, висевшее у нее на поясе, нахмурилась и стала поправлять прическу. Одно-два движения — и выбившиеся локоны послушно улеглись под сеткой. Она опустила зеркальце, покраснела под взглядом Марии, которая все еще с удивлением смотрела на нее, и отправилась навестить отца.

В его каюте Доминика встретила Джошуа Диммока, громогласно расхваливавшего достоинства своих щепок от виселицы. Он втайне надеялся, что с их помощью дон Мануэль протянет по крайней мере до той минуты, когда его высадят на сушу.

Дон Мануэль устало взглянул на дочь.

— Неужели здесь нет никого, кто избавил бы меня от этого идиота? — спросил он.

Джошуа попытался прибегнуть к уговорам:

— Взгляните, сеньор, они у меня зашиты в мешочек. Я купил их у одного святого человека, сведущего в этих делах. Если бы вы надели их на шею, я мог бы поручиться, что вам станет легче.

— Бартоломео, открой пошире дверь, — приказал дон Мануэль. — А теперь, малый, уходи отсюда!

— Достопочтенный сеньор…

Бартоломео с поклонами отступил от открытой двери. В ушах Доминики раздался голос, который, как ей казалось, вобрал в себя весь солнечный свет и соленый ветер этих чудесных дней, проведенных на море:

— В чем дело?

На пороге стоял сэр Николас.

Дон Мануэль приподнялся на локте.

— Сеньор, как вы вовремя! Избавьте меня от своего слуги с его мерзкими щепками от виселицы!

Бовалле быстро вошел, взглянул на Джошуа, с обиженным видом стоявшего возле койки, и, схватив его за шиворот, вышвырнул из каюты. Затем он ногой захлопнул дверь и взглянул на дона Мануэля:

— Могу я что-нибудь еще сделать для вас, сеньор? Вам стоит только сказать.

Дон Мануэль откинулся на подушки и усмехнулся:

— Вы скоры на расправу, сеньор.

— Но, с вашего позволения, перейдем к делу. Я зашел узнать, как вы себя сегодня чувствуете. Вас еще мучает лихорадка?

— Немного.

Дон Мануэль предостерегающе нахмурился, и Бовалле повернул голову, чтобы узнать, что послужило тому причиной. Доминика с чопорным видом застыла у стола.

Просто невозможно никуда зайти, чтобы не столкнуться с этим ужасным человеком! Единственное безопасное место — собственная каюта. Она величественно проследовала к дверям. Бартоломео кинулся открывать, но его отстранила небрежная рука. Сэр Николас широко распахнул дверь, и Доминика поспешно вышла.

— Ты можешь идти, Бартоломео, — сказал дон Мануэль. Он лежал, наблюдая за Бовалле, затем издал сдавленный вздох. Этот красивый человек с пружинящим шагом и живыми манерами казался больному сеньору воплощением жизни и здоровья.

Бовалле подошел к койке, придвинул скамеечку и сел на нее.

— Сеньор, вы хотите поговорить со мной?

— Да, хочу. — Дон Мануэль комкал покрывавшую его простыню. — Сеньор, с того самого дня, как мы взошли на это судно, вы ни разу не заговорили о том, как мы его покинем.

Брови Бовалле удивленно поднялись.

— Сеньор, я полагал, что высказался совершенно ясно. Я высажу вас на северном побережье Испании.

Дон Мануэль попытался что-нибудь прочесть на его лице. Синие глаза смотрели открыто, рот под элегантными усиками был твердым и насмешливым. Если у Бовалле имелись секреты, то он хорошо скрывал их, так как вид у него был искренний.

— Следует ли мне понимать вас так, сеньор, что вы говорите это серьезно? — спросил дон Мануэль.

— Клянусь вам, я никогда не был более серьезен. Но почему столько волнений вокруг такого простого дела?

— Значит, зайти в испанский порт такое простое дело, сеньор?

— По правде говоря, сеньор, ваши соотечественники пока еще не изобрели способ захватить Ника Бовалле. Да пошлет им Господь больше хитрости!

— Сеньор, — печально произнес дон Мануэль, — вы враг, и опасный враг, моей страны, но, поверьте, мне будет жаль, если вас схватят.

— Тысяча благодарностей, сеньор. Но вам, разумеется, не придется это увидеть. Я был рожден в счастливый час.

— Сеньор, с меня достаточно предзнаменований и пророчеств вашего слуги. Возьму на себя смелость сказать, что, если вы высадите нас в Испании, вы подвергнете свою жизнь опасности. А во имя чего? Это безумие! Я не нахожу этому другого названия.

Под черными усами блеснули ослепительно белые зубы.

— Назовите это образом действий Бовалле.

Дон Мануэль молча лежал, глядя на человека, пленником и гостем которого являлся. Через минуту испанец заговорил снова:

— Вы странный человек, сеньор. Годами я слышал дикие истории о вас и верил, пожалуй, лишь одной четверти. Вы вынуждаете меня прислушаться к самым диким из них. — Он замолчал, но Бовалле только улыбнулся в ответ. — Если вы в самом деле говорите искренне, то я вам бесконечно признателен. Однако вас может постичь неудача в таком отчаянном предприятии.

Сэр Николас поиграл ароматическим шариком, висевшим на цепочке.

— Не беспокойтесь, сеньор. Меня не постигнет неудача.

— Я молюсь за это. Нет нужды говорить вам, что дни мои сочтены. Сеньор, мне бы хотелось окончить их в Испании.

Бовалле поднял руку.

— Клянусь вам в этом, сеньор. Вы окончите их там, — мягко сказал он.

Дон Мануэль беспокойно пошевелился.

— Мне нужно привести свои дела в порядок. Я оставляю свою дочь одну на этом свете. Правда, у меня есть сестра. Но Доминика общалась с лютеранами, и я опасаюсь… — Вздохнув, он замолчал.

Бовалле поднялся:

— Сеньор, выслушайте меня!

Дон Мануэль взглянул на него и увидел, что сейчас он вполне серьезен.

— Говорите, сеньор.

— Когда я выбрал цель, сеньор, то иду к ней напрямик. Возможно, вы об этом слышали. Сейчас я поставил себе новую цель и поклялся получить прекрасный приз. Я посвящу вас в свои планы, сеньор. Придет день, дон Мануэль, когда я возьму вашу дочь в жены.

Веки дона Мануэля дрогнули.

— Сеньор, вы хотите сказать, что любите мою дочь? — сурово спросил он.

— Да, сеньор, безумно — вы бы, несомненно, выразились именно так.

Дон Мануэль взглянул на него еще строже.

— А она? Нет, не может быть!

— Что до этого, сеньор, не знаю. Я неважно понимаю девушек. Но когда-нибудь она полюбит меня.

— Сеньор, выражайтесь яснее. Вы говорите загадками.

— Никаких загадок, сеньор, — только чистая правда. Я мог бы увезти Доминику в Англию и таким образом принудить ее…

— Вы бы не сделали этого! — резко воскликнул дон Мануэль.

— Нет, я не стану принуждать девушку против ее воли, будьте уверены. Но вы не можете не признать, что сделать это — в моей власти.

Дон Мануэль, следивший, как раскачивается ароматический шарик в тонких пальцах, поднял глаза и встретил властный взгляд.

— Мы в ваших руках, я это прекрасно знаю, — спокойно произнес он.

Бовалле кивнул.

— Но такой простой путь — не для меня. Кроме того, мне не подходит роль похитителя и предателя. Я отвезу вас в Испанию и оставлю там. Но — помяните мое слово, сеньор! — клянусь, что я это сделаю во что бы то ни стало, даже если солнце погаснет, луна низвергнется и земля перевернется! Я вернусь в Испанию, разыщу вашу дочь и увезу ее в своем седле!

Его голос, дрожавший от страсти, казалось, заполнил всю каюту. С минуту Бовалле глядел на дона Мануэля блестящими глазами, потом огонь угас так же внезапно, как загорелся, и он тихо рассмеялся:

— Теперь судите сами, сеньор, действительно ли я люблю ее так, как бы вам того хотелось!

Последовало молчание. Дон Мануэль повернул голову на подушке и беспокойно провел рукой по простыне.

— Сеньор, — сказал он наконец, — если бы вы не были врагом и еретиком, я бы отдал свою дочь именно такому, как вы. — Он слабо улыбнулся при виде удивления на лице Бовалле. — Увы, сеньор, поскольку вы обладаете обоими вышеназванными недостатками, это невозможно! Невозможно!

— Сеньор, я не знаю такого слова. Я предупредил вас. Принимайте какие угодно предосторожности, я все равно увезу вашу дочь, что бы вы ни сделали.

— Сэр Николас, у вас смелый дух, и мне это в вас нравится. Мне не придется принимать меры предосторожности, потому что вам никогда не удастся проникнуть в Испанию.

— Бог свидетель, сеньор, я туда проникну.

— Сеньор, вам придется нарушить клятву. В море вы, возможно, равны нам, но как дерзнете вы встать против всей Испании в самой Испании?

— Разумеется, я дерзну, сеньор, — спокойно ответил сэр Николас.

Дон Мануэль пожал плечами.

— Вижу, сеньор, что вас ничто не остановит. Возможно, вы просто хвастун или, как утверждают, безумец — не знаю. Мне хотелось бы, чтобы вы были испанцем. Больше мне нечего сказать.