Драгоценный камень

«Заняться любовью? Но любовь тут совершенно ни при чем. Ты пришла ко мне как шлюха, как женщина по вызову, и именно так тебя и нужно рассматривать».

Джилли лежала, соблазнительно раскинув ноги; ее восхитительные волосы разметались по подушке. Даже сейчас, когда она раскинулась на спине, ее груди все равно стояли, а под кружевным поясом с резинками виднелся знакомый треугольник курчавых рыжеватых волос.

Что и говорить, Джилли была по-прежнему красива, и Джордан не возражал бы воспользоваться моментом, если бы… если бы не одно обстоятельство: он просто не мог этим моментом воспользоваться. По чисто физиологическим причинам. Да, да, Джилли, которая, как всегда считал Джордан, была способна возбудить даже мертвеца, сейчас не возбуждала его. Во всяком случае, это ни в чем не проявлялось.

– Иди же сюда и поцелуй меня! – взмолилась она.

Джордан знал, что противоестественно не испытывать желания, но ощущал только одно: злость. На нее, на себя и почему-то на… Слоун.

Он отвернулся, быстро собрал с пола вещи Джилли и швырнул ей:

– Вот! Одевайся и уходи вон! Ишь ты, захотела романтики при свечах. Отправляйся домой, к мужу!

Видимо, сейчас у него было такое лицо, что испуганная Джилли мгновенно оделась и тихо выскользнула за дверь. Джордан даже не повернул головы, а после ее ухода запер дверь, сел на край постели и закрыл лицо руками.

«Ну почему, почему я позволил ей зайти так далеко? Почему вообще ее впустил? Джилли ушла из моей жизни, она больше для меня не существует. И значит, самому Богу было угодно, чтобы у меня с ней ничего не получилось!»

– Что с ним происходит? – спросил Карло.

Джордан пожал плечами:

– Я знаю не больше твоего. – Они наблюдали с боковой линии, как Ланс пропустил вроде бы легкий удар. – Здесь, в Аргентине, его как будто подменили.

– Он всегда был хорошим игроком.

В это время прозвучал сигнал окончания периода, и игроки направились к линии заграждения, чтобы сменить лошадей. Сегодня Ланс играл из рук вон плохо.

– Полагаю, у каждого бывают неблагоприятные дни, – продолжал Карло.

– Пожалуй, – согласился Джордан.

Когда игроки снова выехали на поле, Джордан заметил, что новая лошадь Ланса ведет себя очень неспокойно. Ланс с трудом сдерживал ее. Она взбрыкивала и пыталась сбросить его.

– Не нравится мне все это, – сказал Карло.

Джордан нахмурился:

– Мне тоже.

Именно в этот момент лошадь сбросила Ланса. Он упал на землю и, видимо, довольно сильно ударился. Во всяком случае, Джордан видел, что сесть ему удалось не сразу. Он и Карло поспешили на поле.

Карло начал проталкиваться через толпу к Лансу, а Джордан остановил конюха, который направлялся в сторону конюшни, ведя под уздцы злополучного пони. Тот, сбросив седока, сразу же успокоился. Быстро осмотрев сбрую, Джордан сразу обнаружил причину. Кто-то подложил под седло зазубренный кусочек жести, вырезанный из консервной банки. Ланс своим весом прижал его к спине несчастного пони, и животное наверняка испытывало ужасную боль.

«Вот это история!» – подумал Джордан. Диверсионных актов пока еще в профессиональном поло зафиксировано не было.

В последующие дни Джордан играл с большим напором, даже с каким-то остервенением, но все равно напряжение не спадало. Игровое поле он покидал неудовлетворенный, а вечерами сторонился любого общества, проводя досуг с лошадьми в конюшне. Джордан скучал по своим пони, оставшимся в Штатах – карантинные правила многих стран не позволяют использовать в международных соревнованиях собственных лошадей, – и всю нежность дарил животным, предоставленным в его распоряжение здесь, в Аргентине.

«Лошади, – размышлял он, – счастливее людей. Они спариваются, и это все. Простое спаривание. Никаких чувств, никаких эмоций с обеих сторон. Никаких разбитых сердец. Может быть, так лучше».

– Ты сам не понимаешь, как счастлив, стервец! – крикнул Джордан, вглядываясь в темноту стойла, туда, где находился великолепный племенной жеребец, принадлежащий одному аргентинскому игроку. – Тебе даже кобылу приводят.

– Обмениваешься мнениями с жеребцами?

Вздрогнув, Джордан обернулся. В конюшню вошел Ланс, и по его нетвердой походке было видно, что он изрядно пьян.

– Лучше расскажи, что с тобой происходит, – сказал Джордан. После приезда в Буэнос-Айрес Ланса не покидало мрачное настроение, но он не желал ничего объяснять, а Джордан, занятый своими проблемами, не приставал к нему с расспросами.

– Да вроде бы рассказывать нечего. – Ланс сел на охапку сена и сгорбился, спрятав лицо в руках.

– Представляю, что подумала бы Пола, увидев тебя в таком виде. – Джордан погладил шею лошади.

– Все, что связано со мной, моей жене уже безразлично, – отозвался Ланс.

– Это почему?

Ланс поднял глаза:

– Потому что она подает на развод. Мне звонил ее адвокат.

– Но в чем дело? – Джордан знал, у них есть какие-то разногласия, но понятия не имел, что дело дошло до развода.

– Спрашиваешь, в чем дело, приятель? Отвечу: она больше не хочет быть моей женой. Вот так. – Ланс вытащил фляжку и сделал глоток.

– Тебе не кажется, что уже хватит пить?

– Нет, не кажется. – Ланс надолго приложился к фляжке. – Я только начал.

– Но сам ты не хочешь развода?

– Ты прав, не хочу, – с горечью признался Ланс. – Но от меня ничего не зависит. А ты, – Ланс встрепенулся, – зачем бросил Слоун? Это же так глупо. Взял и позволил ей уйти. Наконец-то после Джилли нашел такую хорошую…

– Я не бросал Слоун и не позволял ей уходить, – прервал его Джордан. – Ничего этого не было. И вообще она действовала, не спрашивая моего позволения. – Он отвернулся и задумчиво уставился в темноту. – И, к твоему сведению, ничего особенного у нас с ней не было, так что это нельзя считать потерей.

– Не было, говоришь? – Ланс пьяно ухмыльнулся. – А мне вот кажется, что было.

– Ошибаешься! – раздраженно бросил Джордан и снова повернулся к лошади.

– Джордан… Послушай совет старого приятеля… – Ланс говорил не слишком внятно. – Занимать высшую позицию в рейтинге – это здорово, я понимаю. И вообще все это здорово. Но ночью рейтинг тебя не согреет. Он не приласкает тебя и не заставит почувствовать себя счастливым даже тогда, когда весь остальной мир в полном дерьме. Поверь, я это знаю. И вот видишь, я потерял свою единственную женщину. Поэтому, если ты умный, отправляйся ее искать.

– Спасибо за совет, доктор, – усмехнулся Джордан. – Позвоню вам, когда снова наступит обострение. – Не желая и дальше слушать проповедь Ланса, он вышел из конюшни, оставив приятеля трезветь в одиночестве.

Ланс сделал еще один глоток, затем полез в карман и вытащил небольшую бутылочку с красными капсулами. Отправив в рот одну, он запил ее бурбоном из фляжки, а затем задумчиво произнес:

– Не хочешь, значит, слушать советов… а страдать – страдаешь…

Нью-Йорк, сентябрь, 1986

– К повествованию эта сцена отношения не имеет, – сказала Адриенна, просматривая свои заметки в большом линованном блокноте. – Думаю, ее нужно убрать… – Она подняла глаза на Слоун и обнаружила, что та не слушает ее. – Ты бы хотела это обсудить?

Слоун с отсутствующим видом рассматривала книжные полки.

Адриенна удрученно покачала головой. После возвращения из Франции Слоун постоянно пребывала в таком состоянии. Пора принимать экстренные меры. Она отложила ручку и глубоко вздохнула.

– Я считаю твою рукопись абсолютно беспомощной. Можешь выбросить ее в мусорную корзину и забыть, – холодно проговорила она. – Согласна?

– Что? – Слоун встрепенулась, а затем вяло махнула рукой. – О… делай, как считаешь нужным.

Адриенна рассмеялась:

– Слоун, ради Бога! Из того, что я сказала, ты не слышала ни единого слова.

Слоун чуть дернула головой и рассеянно пробормотала:

– Извини, задумалась что-то.

– Вижу, задумалась. – Адриенна понимающе улыбнулась и внимательно посмотрела на Слоун, подперев ладонью подбородок. – А между тем ты сейчас согласилась выбросить свою рукопись в мусорную корзину. – Адриенна отодвинула кресло, поднялась и присела на край письменного стола. – Это все из-за него, верно?

– Из-за кого? – спросила Слоун, делая вид, что не понимает.

– А того, с кем ты водила дружбу в Довиле. – Заметив удивление Слоун, она улыбнулась. – Я читаю «Пари-матч».

– Полагаешь, все написанное там правда? – мрачно отозвалась Слоун.

– Зачем мне что-то читать? Фотографии говорят сами за себя. – Адриенна взяла последний номер французского журнала и передала Слоун. Разворот украшала подборка фотографий, сделанных в Довиле. Слоун была примерно на половине из них. И всегда рядом с Джорданом. – А он красивый, – сказала Адриенна.

Слоун задумчиво кивнула:

– В жизни даже лучше, чем на фотографиях.

– И кто же он?

– Его зовут Джордан Филлипс. – Разглядывая фотографии, Слоун невольно вспоминала Хонфлер. – Нас познакомила моя подруга. Он был моим консультантом по игре в поло.

– И это все? – усомнилась Адриенна.

– А почему ты думаешь, что было что-то еще?

– Эти фотографии, – Адриенна кивнула в сторону журнала, который Слоун держала в руках, – создают другое впечатление.

Слоун долго молчала.

– Да… нас связывали не только деловые отношения, – призналась она, нахмурившись. – Ты это хотела услышать?

– Не знаю, – ответила Адриенна. – В зависимости от того, плохо или хорошо все обстоит.

– Что плохо? – удивилась Слоун.

Адриенна рассмеялась:

– Ладно тебе… Рискуя сказать банальность, все же замечу: ты втюрилась в этого спортсмена, и, возможно, без взаимности. Меня это беспокоит по многим причинам, поскольку я твоя подруга и редактор. В конце концов это может плохо сказаться на твоей работе.

Слоун покачала головой:

– Не беспокойся, этого не случится.

– Очень хотелось бы надеяться.

Слоун вернула журнал Адриенне.

– С этим Джорданом Филлипсом я провела одну из самых чудесных недель в своей жизни, в одном из самых романтических гнездышек, какие мне только приходилось видеть. Он красивый, чувственный, и с ним было необычайно интересно и весело. В те дни я как будто проснулась от многолетней спячки…

– И что дальше? – заинтересовалась Адриенна.

Слоун усмехнулась:

– Ты же меня знаешь. Когда это все у нас еще только начиналось, я понимала, что продолжения не будет.

– Ты что, ясновидящая?

– Господи, Адриенна… в конце концов, он слишком молод!

Адриенна внимательно посмотрела на Слоун.

– Ах вот что ты вбила себе в голову – значит, он слишком молод?

– Тебе хорошо известно, о чем я говорю.

– Насколько же он моложе?

– На пять лет.

– На пять лет! – Адриенна явно успокоилась. – И ты дергаешься из-за каких-то несчастных пяти лет?

– Иногда и пять лет могут оказаться весьма существенной разницей, – подавленно заметила Слоун.

– Но не в твоем случае, – возразила Адриенна. – Ты всегда выглядела моложе своего возраста.

– Спасибо за комплимент.

– Ты прекрасно знаешь, что это не комплимент.

– Какая разница?.. – Глаза Слоун рассеянно блуждали по комнате. – Теперь это все в прошлом. Так что продолжения не будет. Оно не предвиделось с самого начала. И мы оба это знали.

– Ты не хотела продолжения?

– Нет… то есть да… о черт, понятия не имею, Адриенна! – рассердилась Слоун. – Откуда мне было знать, чего я хочу от мужчины, с которым знакома лишь пару недель?

– А он? – спросила Адриенна после долгой паузы. – Чего хотел он?

Слоун пожала плечами:

– Он хотел, чтобы я поехала с ним в Аргентину.

– Значит… он не собирался заканчивать ваш роман.

Слоун горько усмехнулась:

– Ты считаешь, что, пригласив меня в Аргентину, Джордан связал себя какими-то обязательствами?

– Значит, ты хотела от него обязательств?

– Перестань передергивать!

– Это делают все редакторы, – заметила Адриенна. – Особенно если автор не в состоянии точно выразить свою мысль.

Слоун только устало улыбнулась.

– Когда ты вернешься, мама?

– Через две недели. – Слоун собирала чемоданы. – Не успеешь соскучиться.

Тревис улыбнулся.

– Звонила Кэти.

Слоун быстро подняла голову:

– Когда?

– Примерно за час до того, как ты пришла домой. – Тревис очистил банан и откусил.

– Почему ты сразу не сказал?

– А в чем дело? Она предупредила, что ее не будет, – вспомнил Тревис, – вернется примерно к четырем. Еще она сказала, что ей нужно с тобой поговорить до отъезда и это важно. Кажется, что-то связанное с деньгами.

Слоун улыбнулась:

– Для тебя все важное обязательно связано с деньгами.

– А как же! – энергично отозвался Тревис.

– Ладно, маленький капиталист. – Она согнала сына с постели. – Иди к Эмме и попроси два пластиковых пакета.

Слоун посмотрела на часы. Три сорок пять. Наверное, Кэти уже вернулась к себе в офис. Она набрала номер. После третьего гудка включился автоответчик.

Слоун оставила сообщение и повесила трубку.

Эта поездка неожиданно для нее самой оказалась чуть ли не благословением. Обычно такого рода рекламные мероприятия очень выматывали Слоун, она не любила их, но теперь это весьма кстати. Чем меньше времени останется для мыслей о Джордане, тем лучше.

А Джордан Филлипс в это время сидел, откинувшись на спинку кресла, в самолете аргентинской авиакомпании, который через час должен был приземлиться в аэропорту Кеннеди, и перебирал варианты своих дальнейших действий. Он мог бы сразу же пересесть на местный рейс в Массачусетс, но после недолгих размышлений решил заночевать в Нью-Йорке. Прежде чем двигаться дальше, нужно хорошенько выспаться. Джордан решил сделать так: заночевать в номере отеля «Плаза», который круглый год был закреплен за его отцом, а завтра первым же чартерным рейсом вылететь из аэропорта Ла-Гуардиа в Мартас-Виньярд.

Почувствовав легкую усталость, он потер глаза и зевнул. Перелет был долгий, и даже в просторном салоне первого класса ему не удавалось вытянуть длинные ноги. Джордан устал сидеть и устал размышлять, потому что последние пять часов только этим и занимался. Он все же вытянул ноги насколько мог и повращал плечами, пытаясь размять мышцы. Если бы вот так же легко разрешались и все остальные проблемы!..

А ведь сравнительно недавно ему казалось, что никаких проблем не существует. После разрыва с Джилли он поклялся никогда больше не влюбляться и не позволять ни одной женщине делать из него дурака, как это сделала Джилли. Конечно, в его жизни были женщины, как же иначе, но при этом все происходило без эмоций. Джордан уже считал, что ему с успехом удалось отделить секс от любви, и вот как раз в этот момент на его пути появилась Слоун Дрисколл.

Неделя, проведенная с ней в Хонфлере, дала ему нечто такое, чего он прежде не знал даже с Джилли. Эта странная женщина пробудила в нем какие-то сильные чувства, которые он до сих пор не мог определить, и это приводило его в полное недоумение. Он просил ее поехать с ним в Аргентину, потому что ему казалось, что Слоун чувствует то же самое. По-видимому, Джордан ошибался. Время, проведенное с ним, для нее, кажется, ничего не значило. Она ушла, даже не попрощавшись. Не оставила никакой записки. Ничего. Джордан вспомнил, как разозлился утром, проснувшись и обнаружив, что Слоун исчезла. Он до сих пор не мог уяснить, почему так разозлился. Ведь сам-то за последние несколько лет стольких женщин уложил в постель, а наутро оставил таким же образом, как и она его.

Подошел любезный стюард и предложил напитки. Джордан покачал головой. На алкоголь сейчас не тянуло. Он был так измотан, что даже небольшая доза свалила бы его с ног. Последние несколько недель были сущим адом. Постоянные мысли о Слоун, поражение, нанесенное аргентинцами в финале (он играл лучше, чем когда-либо, но аргентинцы были много сильнее… если точнее, то на три гола), и Ланс… Ланс Уитни оказался на поле практически бесполезен. Развод с женой оказал на его игру совершенно пагубное влияние. В Буэнос-Айресе Ланс не проявил и сотой доли процента своих возможностей. Это было очевидно любому, кто наблюдал его игру.

И потом еще Джилли, черт бы ее побрал! Джордана почему-то очень раздражало сейчас то, что он с ней совершенно не возбудился. Такого с ним еще никогда не случалось.

Джордан нахмурился. Габи убеждена, что он неправильно оценивает действия Слоун и та вовсе не собиралась его использовать. И Карло тоже утверждал это. Правда, непонятно почему. Впрочем, какая теперь разница, если все закончилось? Джордан неустанно твердил себе, что ему безразлично, почему она закончила все именно таким образом, но где-то в душе понимал, как это важно для него. Да, для Джордана это имело большое значение. Конечно, ему не хотелось в этом признаваться, но он тосковал по ней. А еще ему очень хотелось выяснить, что же, собственно, происходит. «Зачем что-то выяснять? – спрашивал себя Джордан снова и снова. – Ведь мне же на все это наплевать, разве не так?»

Но в том-то и дело, что ему было не наплевать. Он нуждался в этой женщине, а она ушла прежде, чем ему захотелось ее отпустить.

К моменту посадки самолета в Нью-Йорке Джордан осознал, что непременно должен узнать, почему она так поступила.

И дать ответ могла только сама Слоун Дрисколл.

Джордан вошел в один из терминалов международных рейсов и направился к ближайшей иммиграционной кабине. Инспектор бегло взглянул на его паспорт, нажал клавиши на компьютере, поставил штамп и возвратил паспорт Джордану.

– Добро пожаловать домой, мистер Филлипс.

Джордан кивнул и легко вскинул сумку на левое плечо.

– Спасибо. Домой всегда приятно возвращаться.

К тому времени, когда он отстоял длинную очередь в таможню, часы показывали десять тридцать. Джордан надеялся добраться до Манхэттена и встретиться с литературным агентом Слоун, прежде чем та уйдет на обед, поэтому сразу же направился к ближайшему телефону-автомату, нашел номер «Литературного агентства Уинслоу» и позвонил.

Женский голос ответил после второго гудка.

– «Агентство Уинслоу», доброе утро.

– Будьте добры Кэти Уинслоу.

– Кто ее спрашивает?

– Джордан Филлипс… Приятель Слоун Дрисколл.

– Одну секундочку.

– Чем могу быть вам полезна, мистер Филлипс? – послышался в трубке мягкий, однако, несомненно, властный голос.

– Мне нужно найти Слоун Дрисколл.

Кэти рассмеялась:

– Понимаю, мистер Филлипс. Она мне рассказывала о вас.

Джордан удивился: «Интересно, интересно… Что же рассказывала обо мне Слоун?»

– Мне необходимо связаться с ней. Может, дадите мне номер ее телефона?

– Я буду счастлива сделать это, поскольку знаю, что и она хочет увидеть вас, но… к сожалению, дома вы ее не застанете. Именно сегодня Слоун отправилась в рекламную поездку.

– Когда она вернется?

– Первого октября.

Джордан машинально покачал головой, забыв о том, что собеседница на другом конце линии его не видит. Так долго ждать он не мог. И не хотел.

– Куда она поехала?

– Вначале в Майами, – ответила Кэти. – А куда потом, мне не известно. Но когда Слоун позвонит, я скажу ей, что вы…

– Нет, не надо, – быстро проговорил Джордан. – То есть мне бы хотелось сделать ей сюрприз. Только, пожалуйста, продиктуйте мне ее адрес.

Слоун посмотрела на часы.

Одиннадцать пятнадцать. Вылет через полчаса, а такси все еще не добралось до аэропорта. Шоссе страшно перегружено. Пока, правда, оставалась надежда, что на свой рейс она не опоздает. И надо же, именно сегодня угораздило опрокинуться этот грузовик, и он перекрыл движение на шоссе. Наверное, это только начало. Багаж скорее всего потеряют где-нибудь между Нью-Йорком и Майами. И вообще до Майами ей не добраться, потому что… самолет захватят террористы и он приземлится где-нибудь на Кубе. Впрочем, на Кубу, кажется, самолеты еще не угоняли.

Слоун откинулась на сиденье и глубоко вздохнула. Такси остановилось у терминала авиакомпании «Транс уорлд эр лайнс». Пока носильщик выгружал ее багаж, она бросила рассеянный взгляд на такси, медленно проезжавшее мимо. Однако пассажира на заднем сиденье этого такси Слоун не заметила.

Между тем этим пассажиром был Джордан, тоже не заметивший ее.

Сент-Луис, сентябрь, 1986

Вечер. Слоун из своего номера в отеле «Адамс Марк» созерцает освещенные прожекторами «Арочные ворота» – одну из архитектурных достопримечательностей Сент-Луиса. Она смотрит на них без особого интереса, а возможно, и вообще не видит, потому что ее мысли заняты совсем другим. Она думает о том, что закончился еще один длинный, утомительный день – круговорот телевизионных и радиоинтервью. И напряжение после всего этого только сейчас постепенно отступало. Но завтра ей предстоит такой же трудный день. На сей раз предстояла встреча с читателями в книжном магазине торгового центра. Одно хорошо – туда из отеля можно дойти пешком. Послезавтра она должна дать интервью местному журналу, после чего отправится в Даллас, следующий пункт ее турне. Слава Богу, все пятнадцать городов образуют некую цепочку, то есть из книжного магазина не придется сразу же мчаться в аэропорт. Значит, можно будет немного расслабиться. Перевести, так сказать, дух. Но увы, досуг не сулил ничего приятного, потому что Слоун устала от мыслей, постоянно преследовавших ее.

Вот и сейчас она хмуро вглядывается в темное окно, отражающее все как зеркало, и думает. О чем? Ну конечно же, о Джордане. Где он, что делает… с кем… Руки у Слоун скрещены, ладони нервно поглаживают плечи. Она не хочет о нем думать. Не хочет знать, где он и с кем. Не хочет воспоминаний о Довиле, вернее, о Хонфлере, не хочет, чтобы они вторгались в ее четко налаженную жизнь. Слоун вообще не понимает, в чем дело. Ведь все было так чудесно. Она совершенно не жалела о том времени, которое они провели вместе, но теперь, когда это позади, ей надо продолжать жить как прежде. Глядя на свое отражение в оконном стекле, Слоун выискивает на своем лице следы разрушительного действия времени – морщинки вокруг глаз, бороздки у рта и так далее. Впрочем, этим она занимается всегда, когда смотрится в зеркало. Но сейчас…

Внезапно Слоун почувствовала себя ужасно одинокой. Начать с того, что Кэти с мужем, Шоном Маккерроном, психотерапевтом из Манхэттена, два дня назад уехала в отпуск в Англию. А до этого Слоун так и не собралась ей позвонить. Адриенна на писательской конференции в Денвере. От Габи тоже после Довиля не было никаких известий. Правда, Эмма по телефону упомянула, что недавно пришло два письма. Возможно, от Габи. Вот, собственно, и все ее друзья – раз-два и обчелся. Чтобы сосчитать их, хватит пальцев одной руки. А сын спешит поскорее закончить телефонный разговор и постоянно твердит, что у него «все прекрасно». «В этом он похож на свою мать, то есть на меня, – подумала Слоун, не уверенная, нравится ей это или нет. – У меня ведь тоже всегда «все прекрасно», даже когда совсем наоборот. Вот, например, как сейчас…»

На следующее утро стильно одетая Слоун – черная шелковая юбка, бордовая блузка и бордовая шляпа с широкими полями – сидела за столом перед входом в книжный магазин и устало наблюдала оживленную жизнь торгового центра. На сегодняшний день грех жаловаться. В книжном магазине полно народу с самого открытия, и так почти весь день. У Слоун даже рука заболела подписывать свои книги – вот как много у нее читателей. Приятно, ничего не скажешь.

– Мы продали уже шестьдесят экземпляров, – сказал хозяин магазина, пока продавцы открывали очередную коробку с «Поверженными идолами». – Продолжайте в том же духе, и к закрытию мы продадим все, что у нас на складе.

Слоун улыбнулась:

– До закрытия остался час. Думаете, успеем?

– Конечно. – Он подмигнул и последовал за продавцами, уносившими пустые коробки.

В этот момент к Слоун подошли две женщины с книжками в руках. Пока она с ними беседовала и ставила автографы, подошли еще четверо, потом еще двое.

Слоун украдкой бросила взгляд на часы. Осталось пятнадцать минут. Слава Богу.

На металлический складной стул напротив нее сел очередной читатель и положил перед Слоун экземпляр ее бестселлера. То, что это не читательница, а именно читатель, Слоун каким-то образом почувствовала. Ее голова в этот момент была склонена, и она почему-то не решалась ее поднять. А когда наконец медленно подняла, то прежде всего ее взгляд упал на сапог для верховой езды. Сердце Слоун отчаянно забилось и… Да, это был Джордан. Он сидел напротив и улыбался.

– Привет, дорогая!

– Джордан! – выдохнула она. – Я думала, ты в Аргентине…

Он кивнул:

– Был. Наша команда проиграла.

– Как жаль… – Слоун не знала, что сказать.

Джордан пожал плечами и произнес таким тоном, как будто проигрыш его совершенно не волновал:

– Подумаешь, всегда есть возможность отыграться.

– Но как ты меня нашел?

– А вот это было нелегко, – признался он. – Ты очень тщательно замела за собой следы.

– Ничего подобного! – воскликнула Слоун. Она была так счастлива его видеть, что мгновенно забыла обо всем. – Никаких следов я за собой не заметала. Просто никак не ожидала, что ты станешь меня искать. – Слоун встала. Пора было заканчивать работу. – Ты звонил моему издателю или…

– Я позвонил Кэти Уинслоу, и она дала мне твой адрес.

– И что дальше?

– А дальше я поехал к тебе. К счастью для меня, твой сын оказался очень разговорчив.

– Ты говорил с Тревисом?

Джордан улыбнулся:

– Я бы советовал тебе держать мальчика подальше от прессы.

Слоун собрала в сумку книжные закладки, брошюры и прочую рекламную мелочь.

– Что же он тебе рассказал?

– Все, что я хотел узнать, и даже больше.

– Я его убью! – подавленно проговорила она.

Джордан засмеялся:

– Да что ты, он хороший мальчик. Жаль, что его мама не так откровенна. Ну ладно. Сколько ты здесь пробудешь?

– Нисколько. – Слоун забросила на плечо сумку. – Я уже закончила.

– Отлично, тогда пройдемся вместе до отеля.

– Ты остановился в отеле «Адамс Марк»?

– Конечно. Там же, где и ты.

«Да, сын у меня действительно очень разговорчивый».

– Слоун…

– Что?

Джордан взял ее за руку.

– Я скучал, Слоун.

Она вздохнула:

– Я тоже.

Джордан улыбнулся:

– Так много всего упущено. Придется наверстывать.

Слоун кивнула:

– Дай мне пять минут. Хорошо?

– Хорошо. Но только ровно пять минут. Секундой больше, и я пойду тебя искать.

– Договорились.

Направляясь в кабинет директора магазина, она размышляла: «Зачем он сюда явился? Почему? Впрочем, разве это важно? Важно, не важно… а все равно интересно: почему Джордан приложил столько усилий, чтобы найти меня? Что ему от меня нужно? Разумеется, кроме очевидного…»

Они не отошли от магазина и на десять шагов, как хлынул ливень.

– Надо же! – Джордан спрятался под зонтик Слоун. – Когда я шел сюда из отеля, на небе не было ни облачка.

Она засмеялась:

– Насчет климата в Сент-Луисе говорят так: не спеши ругать здешнюю погоду – она сейчас изменится.

Они пересекли оживленный перекресток за торговым центром и направились к Бродвею. Джордан, обняв Слоун, рассказывал об Аргентине, о поражении своей команды, о Габи и Карло и о том, как переживает Ланс развод со своей женой Полой. Единственное, о чем не упомянул Джордан, это о причинах, заставивших его приехать сюда.

Небольшой зонтик Слоун плохо защищал от проливного дождя, но они так увлеклись разговором, что почти не замечали луж. И вдруг, когда молодые люди свернули на Бродвей, Слоун сказала:

– Аргентина, должно быть, разочаровала тебя. Неужели все сеньориты оказались плоскогрудыми и кривоногими?

Джордан замер, как будто она дала ему пощечину.

– И это все, что ты можешь мне сказать, Слоун? Выходит, я для тебя обыкновенный жеребец? Что-то вроде секс-машины?

Ошеломленная его неожиданной реакцией на эту безобидную, по ее мнению, шутку, Слоун удивленно уставилась на Джордана.

– Нет… разумеется, нет… я ведь только пошути…

– А теперь признайся, – гневно прервал ее Джордан, – чего ты хотела от меня в Хонфлере? Выяснить мои возможности в постели? Занести в список еще один любопытный экземпляр? Или ты просто искала тихую временную гавань во время шторма?

– Черт возьми, подожди хоть секунду…

– Если тебя по-прежнему интересует только это, то я, видимо, приехал сюда зря.

Ее глаза вспыхнули.

– Мне очень жаль потерянного тобой времени…

– Мне тоже! – резко бросил Джордан и пошел прочь от нее под проливным дождем.

Не в силах произнести ни слова, до сих пор не понимая, почему ее пустячное замечание так обидело его, Слоун, словно в оцепенении, смотрела ему вслед. Еще секунда, и он исчез в толпе.

– Джордан… Подожди! – наконец крикнула она, но шум дождя заглушил ее слова. Затем Слоун бросилась за ним, высматривая его в море ярких зонтов. – Джордан!

Она увидела, что он пересекает улицу на красный свет, окликнула еще раз, но Джордан не оглянулся. Слоун устремилась за ним, и ее чуть не сбило такси. Водитель нажал на тормоза так, что колеса пронзительно взвизгнули на мокрой мостовой.

– Эй, леди! – сердито крикнул он. – Смотрите, куда идете, черт возьми!

Слоун даже не слышала его. Она бежала за Джорданом и нагнала его только у входа в отель «Адамс Марк».

– Джордан, послушай меня! – Слоун схватила его за руку, заставила посмотреть на себя и продолжила умоляющим тоном: – Я просто пошутила. Понимаешь? По-шу-ти-ла! Я и понятия не имела, что ты так к этому отнесешься!

Он молча смотрел на нее, и капельки дождя стекали по его лицу.

– Запомни, Слоун! Сексом я мог бы заниматься где угодно и с кем угодно. С этим у меня проблем нет! И мне незачем было ради этого приезжать сюда. А я приехал… Приехал потому, что ты мне необходима. Понимаешь, необходима… нужна… И я это сделал, несмотря на то что ты так позорно бросила меня тогда во Франции!

Слоун слушала, опустив глаза, и только сейчас подняла их.

– Ты… ты мне тоже был нужен, Джорди. Больше всего на свете мне хотелось поехать с тобой в Аргентину, но я не могла…

– И поэтому решила просто ускользнуть ночью?

– У меня была причина, – тихо сказала она.

Он напрягся.

– И что же это за причина?

Слоун посмотрела ему в глаза.

– Я… Я боялась испытать разочарование и боль.

– А почему ты решила, что я обижу тебя?

– Дело не в этом. – Слоун закрыла зонтик и вошла в вестибюль.

– А в чем же?

– Знаешь поговорку: «Счастлив в игре, да несчастлив в любви»? Так вот, мне всегда очень везло в карты.

Джордан не сразу нашелся.

– В любви вообще нет гарантий. Никогда и никаких. Понимаешь? И кроме того, почему ты решила, что разочарование и боль – это только твоя проблема, а меня это совсем не касается? Не знаю, что ждет нас с тобой впереди, дорогая, но совершенно уверен в одном: в Довиле нам было чертовски хорошо, и мы совершили бы преступление, упустив шанс и не попытавшись все повторить. Что до меня, так я от такой попытки отказываться не желаю. Я хочу, чтобы мы были вместе. И готов рискнуть.

– Ты приехал сюда, чтобы сказать это мне?

Джордан устало улыбнулся:

– Да. – Он рывком прижал ее к себе и прошептал: – Ты рискнешь, Слоун?

– Неужели у тебя есть сомнения? – Она обвила руками его шею и поцеловала в губы.

– Теперь я тебя понял, коварная! – с пафосом произнес Джордан, наблюдая, как Слоун расстегивает его сорочку. – Оказывается, вот в чем дело. Ты соблазняешь невинных мужчин, заманиваешь ничего не подозревающих бедняг к себе и раздеваешь! Подумать только, какое бесстыдство!

– В основном ты прав, но надо добавить, что я делаю это только в том случае, когда невинный, ничего не подозревающий мужчина промок до нитки. – Слоун рассмеялась и сняла с него мокрую сорочку. – Остальное снимай сам.

Он улыбнулся:

– Хорошо, но только если ты последуешь моему примеру.

Она наморщила нос.

– Но у меня-то одежда сухая.

– Сейчас будет мокрая! – Джордан взял кувшин с водой.

– Не надо, не надо! – быстро проговорила Слоун. – Я сама.

Он поцеловал Слоун и начал снимать с нее блузку.

– Вот и умница. – Его губы приблизились к ее губам.

– Джордан!

– Я так соскучился по тебе, любовь моя, – прошептал он, снимая кружевной лифчик и обнажая ее груди. Соски отвердели сразу же, как только его рука начала ласкать их.

Джордан, вдруг вспомнив, что Джилли не возбудила его в Аргентине, подумал: а вдруг такое случится и сейчас? Слоун, как будто прочитав мысли Джордана, расстегнула молнию на его брюках, извлекла член и погладила его. Джордан сразу почувствовал в паху невероятное напряжение и жар, и все его сомнения рассеялись.

Он быстро освободил Слоун и себя от остатков одежды, целуя ее жадно и нетерпеливо.

– Господи! – выдохнул Джордан. Чувствуя, что не может больше терпеть ни секунды, он уложил Слоун на ковер и опустился на нее, бормоча ласковые слова, целуя шею и грудь.

– Да, да! – выдохнула она, крепко обхватив его плечи, выгибая спину и предлагая ему себя.

И наконец Джордан вошел в нее, так легко и плавно, словно они были совпавшими элементами головоломки.

«Все хорошо, как и прежде, – думал Джордан, гладя потом ее волосы. – Нет, лучше». Слоун желала его не менее сильно, чем он ее. Разлука только усилила их страсть. Зачем, почему она оставила его таким образом в Довиле, уже не имело сейчас значения. Просто он больше не позволит ей уйти.

В этом Джордан не сомневался.

Слоун лежала в темноте. Ее обвивали руки спящего Джордана, а она вцепилась пальцами в густую поросль, покрывающую его мускулистую грудь. Эту добровольную узницу так опьянила страсть, так измучило множество соитий, что она даже не помнила, как Джордан перенес ее на постель и уложил в эту колыбель, сплетенную из своих крепких рук. Казалось, они никогда и не расставались, и если Слоун когда-то в чем-то сомневалась, то сейчас в его объятиях забыла обо всем.

Она медленно, очень осторожно высвободилась и спустила ноги на пол. Однако, едва Слоун попыталась встать, Джордан быстро протянул руку, обвил ее талию и притянул на место.

– Куда это ты собралась?

Она повернулась и взъерошила ему волосы.

– Ты что, не знаешь, куда люди ходят иногда посреди ночи?

– Так это нормальные люди, а что у тебя на уме?

Слоун засмеялась:

– Я хотела бы зайти в ванную, если ты, конечно, не возражаешь.

– А если возражаю?

– Тогда у меня могут возникнуть серьезные проблемы.

– Больше ты от меня не сбежишь. – Джордан поднял голову с подушки и поцеловал укромное местечко у нее под грудью.

– Но в ванной нет даже окон, – сказала Слоун.

– Зато есть по пути к ней, – упорствовал он.

– Мы на восьмом этаже.

– Ну и что? Может, ты уже приготовила и спустила веревку. – Джордан задумчиво уставился в потолок. – Нет, наверное, на ночь мне придется пристегивать тебя к себе наручниками.

– Как же я закончу свою поездку?

– Очень просто. Я поеду с тобой.

– Это было бы интересно.

– По меньшей мере.

– А как же твои дела? – поинтересовалась она. – Когда у тебя следующие игры?

– В декабре. В Лос-Анджелесе. И я возьму тебя с собой.

– В самом деле?

Джордан кивнул:

– Вне всяких сомнений.

– И возражения не принимаются?

– Никаких возражений!

– Значит, ты ужасный деспот. – Слоун рывком высвободилась. – Сейчас вернусь.

– В твоем распоряжении ровно одна минута! – крикнул он вслед. – Потом я отправлюсь на поиски.

– Любовь моя, как же получилось, что ты так натерла себе спину? Наверное, вчера ковром?..

Слоун сидела на постели, обернув вокруг талии простыню. Джордан лежал рядом, касаясь кончиками пальцев красных ссадин на ее голой спине.

– Ну и кто в этом виноват? – осведомилась она.

– Тот, кто все это затеял, – усмехнулся он. – Забыла, как начала меня раздевать, не успели мы войти в номер? Хочешь, я поцелую эти места, и все пройдет!

– Думаешь, это поможет?

– Могу дать гарантию. Буквально через несколько минут ты забудешь о своих ссадинах. – Опершись на локоть, Джордан прижался губами к ее спине. – Ну как?

– М-м-м… лучше.

Он поцеловал другую ссадину.

– А здесь?

– Много лучше.

– А здесь?

– О-о-о-о!..

Губы Джордана медленно двинулись к плечу.

– А с противоположной стороны что-нибудь беспокоит? – спросил он тоном доктора.

– К сожалению, нет, – улыбнулась Слоун. – Я все время лежала на спине, помнишь?

– Придется провести профилактику.

Джордан повернул ее лицом к себе, захватил ладонями груди и начал совершать вокруг тотчас же затвердевших сосков ленивые круговые движения.

– Ты веришь в профилактическую медицину?

– Конечно, – простонала она. – Но с каких это пор тебе для таких вещей нужны оправдания?

Его пальцы нежно потянули напряженные соски.

– Ты абсолютно права. – Джордан поцеловал ее в губы, продолжая манипулировать грудями. Наконец, когда Слоун уже не могла дышать, он прижался головой к ее груди.

От желания у Слоун кружилась голова. Джордан стал настоящим властелином ее тела.

Но ему было мало этого. Он хотел получить больше, чем ее тело.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Нью-Йорк, октябрь, 1986

– Мама, ты любишь Джордана?

Слоун украдкой взглянула на сына.

– Позволь спросить, почему это взбрело тебе в голову?

Джордан ушел в отель «Плаза», чтобы наконец забрать из номера отца свои вещи, и Слоун поняла: Тревис едва дождался возможности учинить допрос с пристрастием.

Взгромоздившись на стул у бара, мальчик наблюдал, как мать наполняет ведерко льдом и ставит туда бутылку шампанского «Боллингер брют».

– Так как?

– Не знаю, – нехотя отозвалась Слоун. Свои чувства к Джордану она не желала обсуждать ни с Тревисом, ни с кем бы то ни было.

– А по-моему, знаешь.

Слоун через силу улыбнулась:

– С чего это вдруг ты вообразил?

Тревис уперся подбородком в ладони.

– Ладно тебе, мама, я ведь не вчера родился на свет.

Вот тут Слоун по-настоящему рассмеялась.

– Представь себе: я даже присутствовала при этом событии!

– Не уходи от вопроса, – упорствовал Тревис. – Я вижу, как вы смотрите друг на друга и как держитесь за руки. Да что там, ты даже позволила ему переселиться к нам!

– Это что, по-твоему, ужасное предательство?

Тревис полез в банку с очищенными орехами.

– Но ты никогда не приглашала никого жить с нами.

Слоун проверила вина, желая убедиться, не нужно ли попросить Эмму заказать что-то еще.

– Довожу до вашего сведения, доктор Фрейд…

– Что еще за доктор Фрейд? – Тревис сделал гримасу. – Кто это?

– Был такой знаменитый психиатр, – пояснила Слоун. – Так вот, Джордан не переехал к нам жить, как ты заявил, а только остановился на время. Он живет в Массачусетсе.

– Понимаю. – Тревис задумался. – В таком случае у тебя с ним только секс.

– Ч-что?.. – На мгновение Слоун потеряла дар речи.

– Я имею в виду то, что он не просто остановился у нас на время, а спит с тобой, – уточнил Тревис.

Почувствовав, как щеки заливаются краской, Слоун повернулась к шкафу с напитками, чтобы сын не заметил ее смущения. До сих пор она не удосужилась подумать о том, как оценивает ее отношения с Джорданом не по годам рассудительный и наблюдательный Тревис. Они вернулись в Нью-Йорк две недели назад, и Джордан поселился у нее. Это как бы само собой разумелось, они даже не обсуждали ситуацию, зная, что им надо быть вместе. Вот и все.

– Мам, – подал голос Тревис.

Она повернулась к нему.

– Что?

– Просто имей в виду… – Мальчик спрыгнул со стула. – Я против него ничего не имею.

– А как тебе этот?

Слоун покачала головой:

– Слишком велик и, по-моему, ужасно неудобен.

Они стояли у прилавка в ювелирном отделе универмага «Сакс, Пятая авеню».[9] Здесь, как и обычно в субботу, было много посетителей. Они сновали туда-сюда, нагруженные объемистыми пакетами и сумками.

– А этот? – Джордан показал на большой бриллиантовый солитер.

– Красивый, но бриллианты мне как-то ни к чему. – Слоун поправила свою голубую мягкую фетровую шляпу.

– По-моему, ты единственная женщина в мире, которой не нужны бриллианты, – удивился Джордан.

– Выходит, так. – Слоун сунула руки в глубокие карманы своего сизовато-серого жакета.

Джордан засмеялся:

– Но есть же, наверное, какие-то камни, которые тебе «к чему»?

– Сапфиры, – быстро ответила она. – Причем чем голубее, тем лучше.

– Понятно, понятно… – Джордан задумчиво посмотрел на витрину.

– Послушай, Джорди, скажи мне, зачем мы сюда пришли и глазеем на эти витрины? – Слоун взяла его за руку.

– За часами. Понимаешь, приближается день рождения отца. Я хотел бы подарить ему часы.

– Так зачем же понапрасну тратить время, пойдем в отдел часов.

– А может, лучше прогуляемся до «Картье»? – предложил Джордан.

Она пошли по Пятой авеню, время от времени останавливаясь у шикарных витрин. Слоун заинтересовалась шубкой из голубого песца.

– Как я понял, вкусы у тебя довольно консервативные, – иронически улыбнулся Джордан.

Блеск в ее глазах мгновенно погас.

– Не одобряешь?

– Как же мне не одобрять? Во-первых, у моей мамы по меньшей мере полдюжины меховых шуб, а во-вторых, тебя я одобряю целиком и полностью. – Они остановились у витрины магазина «Картье». – Как тебе нравится вот это? – В витрине среди умопомрачительных серег, браслетов и всего прочего лежало простое и элегантное колье с сапфировым солитером. – Неужели и этот слишком велик?

Она задумалась, закусив губу.

– Пожалуй, к этому я привыкла бы.

– Привыкла? – удивился Джордан.

Она засмеялась:

– Да, это очень красивое колье. Ну и что? – Слоун взяла его под руку и поцеловала в щеку. – Пойдем купим часы.

Прошло несколько дней.

– Для этого нужны репортажи в прессе, на радио и телевидении, – сказал Джордан, продолжая начатый разговор. Взявшись за руки, они направлялись к Центральному парку.

Слоун рассмеялась:

– Не дай тебе Бог попасть в зависимость от средств массовой информации. Когда они тебя любят, это замечательно, а если нет, то нужно иметь очень толстую кожу. Это единственный шанс выжить.

– Без них все равно не обойтись. Если поло станет таким же популярным, как и другие виды спорта, они нам понадобятся. Ведь у большинства обывателей сложилось представление о поло как о спорте богатых и для богатых. Эти люди не понимают, что зрителю посещение матча обходится не дороже, чем сходить на футбол.

Слоун сунула руки в карманы своего шерстяного пальто с погончиками.

– И в чем же состоит план?

– Для начала необходимо, чтобы Ассоциация поло США начала сотрудничать с Международной координационной группой. Эта спортивная коммерческая организация прекрасно зарекомендовала себя в работе с гольфом и теннисом. – Джордан остановился возле киоска у входа в парк, чтобы купить два хот-дога и две банки содовой. – Ты с чем будешь? – спросил он, доставая бумажник.

Налетел порыв холодного октябрьского ветра.

– С горчицей и квашеной капустой. – Слоун подняла воротник. – И возьми еще претцелей.[10] Это как Эмпайр-Стейт-билдинг,[11] без них просто нет Нью-Йорка.

Джордан рассмеялся:

– Знаешь, это даже забавно. Я ведь столько раз бывал в Нью-Йорке, а по-настоящему, кажется, вижу его впервые. – Он протянул ей хот-дог и содовую, затем повернулся к продавцу: – Две порции претцелей, пожалуйста. – Заметив, что тот доволен, Джордан подмигнул: – Хочу побаловать жену. Она беременна, только эту муру целый день и потребляет.

– Джордан! – Слоун стукнула его по руке.

– Еще раз ударишь, не получишь вечером ужина, – предупредил он.

– Классная перспектива! – Она откусила хот-дог. – А насчет прессы я советую подождать, пока тебя не проинтервьюирует какой-нибудь недоброжелательный репортер.

– У меня уже был один неприятный случай. – Джордан отправил в рот претцель. – Ты права, здесь они действительно хороши. – Он отпил из банки. – В прошлом году в Техасе меня интервьюировала одна дама. Пришла ко мне сразу после матча, и мы долго говорили. Я так старался, черт возьми, так горячо говорил о преданности делу, о жертвенности, о том, как это тяжело… Ну, в общем, все о нашем деле. И когда закончил, кажется, по-настоящему ее заинтересовало, пользуюсь ли я одеколоном «Поло». Я почувствовал себя так, будто меня облили дерьмом.

Слоун покончила с хот-догом.

– Вряд ли эта твоя репортерша была ангелом, но, по-моему, практически она безвредна. Если хочешь, я расскажу тебе по-настоящему ужасные истории.

Джордан поморщился:

– Как-нибудь в другой раз.

Они вышли на Грэнд-Арми-плаза,[12] и Джордан обратил внимание на выстроившиеся у тротуара симпатичные конные экипажи.

– Я где-то видел рекламу: «Если не прокатился в нашем экипаже, считай, в Нью-Йорке не был», – сказал он. – Это они?

Слоун кивнула:

– Лет пятьдесят они заменяли лимузины. В фильмах тридцатых годов любовники встречаются в Центральном парке вечером и едут в таких экипажах. Включи телевизор в любой день, только попозже, и сам увидишь.

Джордан подмигнул:

– Поздно вечером у нас с тобой есть занятие поинтересней, чем смотреть по телевизору старые фильмы. – Бросив пустую банку из-под содовой в урну, он взял Слоун за руку. – А вот прокатиться по парку – это не такая уж плохая идея. Хочешь?

Слоун посмотрела на него и улыбнулась:

– Почему бы и нет?

Они сидели в экипаже, держась за руки и наслаждаясь видами парка, а кучер, миловидная девушка во фраке и в высокой шляпе, время от времени обращала их внимание на различные достопримечательности.

Когда они приблизились к отелю «Плаза», Джордан прижал к себе Слоун.

– Может, поужинаем здесь?

– Не возражаю. А в каком зале? «Торговец Вик»? «Эдвард»?

– Думаю, – его глаза лукаво блеснули, – мы закажем ужин в номер.

Проснувшись утром, Слоун не сразу сообразила, где находится. Затем до нее дошло: она провела ночь в номере Джейсона Филлипса, отца Джордана, в отеле «Плаза», и что это была за ночь! Слоун перевернулась на бок, собираясь обвить руками шею Джордана. Обнаружив его отсутствие, она очень удивилась и прислушалась, не шумит ли в ванной вода. Нет.

– Доброе утро, соня. – В дверях стоял Джордан, в брюках, но без сорочки и босой. В руках он держал поднос с едой. – Пожалуйте завтракать.

– А вчера, кажется, мы так и не поужинали. – Слоун отбросила назад свои спутанные волосы.

– Вчера? Да, вчера нам что-то расхотелось есть. И дела помешали, ты же помнишь. А как сейчас?

– Сейчас я умираю от голода, – призналась она. – Дай мне одеться…

– Никакой одежды, – категорично заявил Джордан, балансируя подносом на одной руке. – Позавтракаешь в постели.

– Номер не пройдет, – возразила Слоун. – Вчера с ужином наколол, теперь хочешь лишить завтрака?

– На этот раз я дам тебе поесть. Честное бойскаутское.

– Ладно уж, – нехотя согласилась она. – Что тут у тебя?

– У меня? Яйца, ветчина и сок. – Он поставил поднос ей на колени.

– А ты?

– А я уже… и готов продолжить вчерашнее. – Его глаза скользнули по округлостям ее тела, накрытого простыней.

Слоун взглянула на него с притворным осуждением.

– И как это ты ухитряешься играть в поло, когда твоя голова постоянно занята одним и тем же?

– Ешь, – сказал он, устраиваясь на постели рядом с ней. – Тебе надо набраться сил.

Она потянулась за соком.

– Ты действительно уже позавтракал?

– Конечно. Я ведь не сплю до полудня, как некоторые.

Слоун сняла крышку с одной из тарелок. Омлет с ветчиной никогда еще не казался ей таким соблазнительным. Быстро покончив с ним, Слоун потянулась к крышке меньшей тарелки.

– Что это?.. – Она онемела, увидев на тарелке колье с сапфировым солитером из витрины магазина «Картье». – Джордан, зачем…

Он улыбнулся:

– А что, на все должны быть причины?

– Нет. Конечно, нет. – Слоун взяла колье в руку, желая убедиться, что это не сон.

– Скажи, оно тебе нравится? – Джордан помог ей надеть колье.

– Я уже полюбила его, – тихо проговорила она. Ей хотелось добавить: «И тебя тоже», но Слоун только наклонилась к Джордану, положила руки ему на плечи и крепко его поцеловала.

К тому времени, когда они вспомнили о ее завтраке, все уже давно остыло.

– Я люблю его, Кэти, – растерянно призналась Слоун, отставив свой бокал.

Кэти сочувственно улыбнулась:

– Ты только что это поняла?

Они обедали «У Эрни», в шумном итальянском ресторане в Верхнем Вест-Сайде,[13] весьма оригинально оформленном, – потолок подпирали коринфские колонны, и он был расписан змеями и прочими рептилиями, зато стены были совершенно голые. Правда, их в различных направлениях пересекали трубопроводы и кабелепроводы, покрашенные в соответствующие цвета, а на стене, ближней к выходу, висело несколько телефонов-автоматов. Так что интерьер ресторана на самом деле можно было бы назвать скорее «неоформленным». Но так уж повелось, что холостяки и незамужние женщины Верхнего Вест-Сайда считали это место своего рода местом водопоя.

– Но я не хочу его любить. – Слоун собрала вилкой макароны. Блюдо, которое они ели, называлось «волосы ангела». – Потому что боюсь страдать… когда потеряю Джордана.

– А почему ты должна его потерять?

– Ладно тебе, – отозвалась Слоун. – Ты же видела Джорди. Он молодой, красивый, богатый. Разве этого недостаточно? А если бы ты знала, как на него смотрят женщины… И какие женщины! Что называется, в самом соку. И любая упадет к его ногам, если он скажет хоть слово.

– Если бы ты ему надоела, вряд ли он подарил бы тебе такую вещь. – Кэти кивнула на колье с сапфиром, украшающее шею Слоун.

– Да, сейчас у нас чудесные отношения, не стану этого отрицать. Пожалуй, ему хорошо так же, как и мне… Но долго ли это продлится?

Кэти взяла свой бокал.

– Зачем задаваться ненужными вопросами?

– Пойми же, Джордану нужна свободная женщина, которая сопровождала бы его во всех поездках, помогала бы ему. – Слоун положила вилку. – Ему нужна женщина помоложе, способная рожать детей.

– То, что ему нужно с твоей точки зрения, и то, чего он хочет сам, это, вполне возможно, разные вещи, – возразила Кэти, сделав глоток кира.[14] – Несколько месяцев назад у тебя, кажется, было все, что нужно. И что же, ты ощущала себя вполне счастливой?

– Кэти…

– Что Кэти? Ребенку, например, необходимо есть шпинат, он очень полезен, но ребенок хочет мороженого.

– Мне тридцать шесть, – грустно заметила Слоун. – Обзаводиться семьей, пожалуй, слишком поздно.

– Ты что, уже собралась на пенсию? – усмехнулась Кэти. – Я, например, не чувствую себя старухой, хотя на шесть лет старше тебя.

– И у меня сын. Десятилетний сын. Заводить сейчас ребенка…

– А почему нет? Вопрос только в том, хочешь ли ты ребенка?

– В том-то и дело, что не знаю, – призналась Слоун, помолчав. – Вроде бы не хочу, а как посмотрю на Джордана… – Она беспомощно пожала плечами.

– Может, тебе следует серьезно об этом подумать?

Слоун устало улыбнулась:

– Все разговоры об этом преждевременны. Во всяком случае, он не говорил, чтобы я перестала принимать таблетки… правда, спрашивал мое мнение по этому поводу.

– Значит, этот вопрос волнует его, – оживилась Кэти. – Неужели ты полагаешь, что мужчина, сомневаясь в прочности своих отношений с женщиной, станет обсуждать с ней вопрос о детях?

– Да, видимо, ты права.

– Знаешь, Слоун, ты не перестаешь удивлять меня. Как профессионал ты уверена в себе на все сто процентов, а вот как женщина проявляешь такую странную…

– Возможно, так оно и есть, – с улыбкой перебила ее Слоун. – По женской части я действительно оказалась слаба. Писать книжки куда легче, чем быть женщиной. – Она посмотрела на часы. – Ой… Я должна бежать!

– Без десерта? – удивилась Кэти. – Ты же так любишь эти фирменные шоколадные пирожные, которые подают «У Эрни».

Слоун пожала плечами:

– Сегодня придется отказаться. У меня примерка, и ее нельзя отложить, потому что у Джордана на сегодняшний вечер какие-то особые планы. Он загадочно на что-то намекал и просил, чтобы сегодня я надела какое-нибудь потрясающее платье.

На углу Первой авеню и Шестьдесят четвертой улицы есть шикарный китайский ресторан «Тетушка Юань». Попадая туда впервые, пораженный посетитель на несколько секунд застывает на месте, полагая, что оказался в волшебной индийской «черной комнате». Когда его глаза привыкают к полумраку, он видит изысканную обстановку, со вкусом подсвеченную оригинально расположенными светильниками, и розовые орхидеи у стен. Из стереосистемы самого высокого класса доносится великолепная негромкая музыка, причем отнюдь не китайская, как можно было бы ожидать, а классика. В данный момент звучал Моцарт. Владельцы ресторана поступили очень умно, взяв за основу международную кухню и лишь добавив к ней кое-что китайское. Благодаря этому и всему прочему «Тетушка Юань» имела репутацию китайского ресторана только для тех, кому китайские рестораны не нравятся в принципе.

– Ты должна обязательно попробовать омара, – посоветовал Джордан, просматривая меню. – Это одно из самых лучших здешних блюд.

Слоун улыбнулась:

– Сам-то ты пробовал?

Он кивнул и отложил меню.

– Я люблю китайскую кухню, потому бывал здесь довольно часто. Кажется, я попробовал все блюда, какие они готовят. А начал с того, что заказал «пробный» ужин – огромную тарелку с семью различными блюдами на пробу.

Джордану едва удавалось сосредоточиться на ужине или на чем-то другом. Он не мог отвести глаз от Слоун. Она выглядела потрясающе в платье из черного крепа с длинными рукавами. Оно облегало ее, как перчатка, подчеркивая каждый изгиб тела. Декольте проходило по диагонали, чуть выше грудей, и открывало левую верхнюю часть тела, скрытую под очень легкой черной прозрачной сеточкой. Причем грудь была едва прикрыта креповым цветком, окаймленным сверкающими черными блестками. На Слоун было лишь одно ювелирное украшение – колье, его подарок. Длинные волосы она завязала в свободный узел.

Джордан улыбнулся:

– Я уже говорил, как ты сегодня красива?

– Возможно, и говорил, не помню. Но не возражаю, чтобы ты повторил это столько раз, сколько пожелаешь.

– Тогда слушай: ты красивая, красивая, красивая… самая красивая на свете! – Джордан сделал паузу, затем продолжил: – Да, да, да! Красивая, и нет в мире никого красивее тебя!

Слоун зааплодировала:

– Замечательно!

Затем они приступили к ужину. Пища была отменная, но Слоун удивляло, что Джордан как-то странно приутих. Слоун казалось, что он все время за ней наблюдает, будто хочет что-то сказать и дожидается нужного момента. Она дважды спрашивала, в чем дело, но Джордан только качал головой и отвечал, что все в порядке.

Перед десертом Слоун сказала, что ей нужно позвонить.

– Тревис пошел сегодня куда-то с друзьями. Пойду проверю, вернулся ли он домой до наступления «комендантского часа».

– Моя мама тоже когда-то пыталась установить «комендантский час», – вспомнил Джордан. – Но это не помогло.

– Легко представляю себе, каким ты был в детстве. Наверное, сущим наказанием для родителей. – Она встала. – Скоро вернусь.

– Ага…

Слоун прошла в дамскую комнату, чуть-чуть подкрасила губы, оросила шею туалетной водой «Мажи нуар» и вышла позвонить. С облегчением услышав от Эммы, что Тревис не только дома, но уже крепко спит, она вернулась к столу.

Тарелки были убраны. На столе стояли два бокала шампанского и небольшой серебряный поднос с двумя «пряниками-гаданиями».[15] Когда Слоун подошла, Джордан быстро схватил один пряник. Ей достался другой, оказавшийся разломанным.

– Зачем ты подсунул мне разломанный? – спросила она, усаживаясь. – Уже прочитал свое предсказание, и оно тебе не понравилось? Решил взять мое? Да?

– Пожалуйста, съешь свой пряник, – попросил он. Скорее даже приказал.

Она наморщила нос.

– Их вообще-то не едят. Нужно только разломить и прочитать, что тебя ждет впереди.

– А я их ем.

– Вот и замечательно.

– Слоун, пожалуйста, съешь этот чертов пряник! – Джордан говорил каким-то странным тоном. – Впрочем, делай с ним все, что хочешь.

Она внимательно посмотрела на Джордана и заставила себя улыбнуться:

– Я сделаю все, что угодно, лишь бы ты развеселился.

Слоун взяла пряник, и он тут же распался на две половинки. Внутри оказалась маленькая бумажка с надписью. Слоун прочитала: «Твое будущее такое же возвышенное, как и это безграничное небо».

– Ну вот, теперь я все знаю, – весело проговорила она и положила записку на стол. Заметив, что на обратной стороне тоже что-то написано, Слоун взяла записку и, перевернув, трижды прочитала.

«Выходи за меня замуж!» – вот что было там написано знакомым почерком Джордана.

– Ну и шутки у тебя, Филлипс! – проговорила она, подняв глаза.

Но Джордан не смеялся, даже не улыбался, а внимательно смотрел на нее, ожидая ответа.

– Но ведь это шутка, верно? – спросила Слоун слабым голосом.

Он не отводил от нее взгляда.

– Разве у меня насмешливый вид?

Она покачала головой:

– Нет.

Джордан потянулся через стол и накрыл ее руку своей.

– Итак, любовь моя, – нежно сказал он, – давай подведем итог. Куда нам двигаться дальше? Каков твой ответ?

Инстинкт подсказывал Слоун, что нужно бежать отсюда, и как можно быстрее, но она прошептала:

– Да…

Мартас-Виньярд, ноябрь, 1986

Бостонцы и обитатели полуострова Кейп-Код называли этот остров просто Виньярд,[16] а Мартас-Виньярд он официально назывался в туристических справочниках. По преданию, это необычное название остров получил в XVII веке с легкой руки исследователя и основателя первых колоний Бартоломью Госнолда, обнаружившего здесь дикорастущий виноград. В те дни главным видом промысла здесь был забой китов. Ныне островок стал процветающим центром виноградарства и виноделия, славился одним из крупнейших в стране инкубаториев омаров и считался превосходным летним курортом. В летние месяцы население острова увеличивалось за счет отдыхающих примерно в шесть с половиной раз. Главные туристские объекты – Поселок Эдгара, Дубовая Роща и Виноградная Гавань – все в северной части острова. На его южном берегу более спокойно, здесь много частных владений с частными пляжами.

Владение Мунстоун,[17] наиболее красивое место на самой южной оконечности острова, имело тридцать акров превосходной земли, огороженной высокой серой каменной стеной с внушительными черными коваными воротами. Большой, превосходно отреставрированный викторианский особняк, с качелями на веранде и живописными витражными окнами, был построен в середине XIX века. Стараниями Андреа Филлипс, матери Джордана, умной и образованной женщины, настоящей ценительницы искусства, дом был обставлен антикварной мебелью, частично изготовленной еще до Гражданской войны. Взгляд поражали огромные камины, кровати с балдахинами на четырех стойках, украшенные изысканными лоскутными покрывалами, и отменно удобные большие мягкие кресла. ХХ веку полностью принадлежала только просторная, по-современному оборудованная кухня.

Участок был засажен дубами и соснами, и в воздухе сильно пахло океаном, который был совсем рядом. Длинная гравийная дорожка вела к двухэтажной конюшне, более похожей на типичный для Кейп-Кода большой дом. Резные красные ставни на окнах и красные ящики для сбруи казались яркими пятнами на белых крашеных стенах фасада. Конюшню окружала безукоризненно подстриженная живая изгородь. Над единственным слуховым окном на крыше крутился флюгер, изображавший фигуру игрока в поло. Настилом из струганых досок общая конюшня соединялась с другой, предназначенной для племенных кобыл. Там имелись служебное помещение и большой амбар для корма.

То, что Джордан захотел провести в Мунстоуне День благодарения, Слоун вовсе не удивило. Она ожидала этого. Помимо всего прочего, он же здесь вырос, здесь был его дом, занимавший в сердце Джордана особое место. В Мартас-Виньярде Слоун никогда прежде не бывала, но много о нем слышала и с удовольствием предвкушала поездку.

– Думаю, Тревис попытается здесь хоть отчасти вознаградить себя за то, что пропускает парад «Мейси»,[18] – сказала Слоун, глядя из эркера спальни на сына, который исследовал участок рядом с главным домом.

– А ты? – Джордан подошел сзади и положил руки ей на плечи.

Она усмехнулась:

– Насчет парада я никогда особенно не фанатила.

– Ты же знаешь, что я не это имел в виду. – Он поцеловал ее шею. – Что ты чувствуешь, приехав сюда и оставив Нью-Йорк, свой дом…

– Я здесь с тобой и с сыном. А больше мне ничего и не нужно.

На Мунстоун спустились сумерки. Гуляя со Слоун по участку, Джордан вспоминал свое знакомство с легендарным игроком в поло Айаном Уэллсом и его дочерью Дасти.

– Сначала отношения у нас с ней были натянутые. Чем теплее ко мне относился Айан, тем сильнее ревновала Дасти. А он ко мне относился буквально как к сыну. Так продолжалось довольно долго. Сейчас она превосходно играет. Так вот, я всегда утверждал и утверждаю, что за это Дасти должна благодарить только меня. Гоняясь за высоким рейтингом, она, в сущности, всегда соревновалась со мной, поскольку желала завладеть вниманием отца.

Слоун улыбнулась:

– Детская ревность.

– Да. – Джордан отломил веточку, рассеянно оборвал еще сохранившиеся листочки и отбросил веточку в сторону. – Ведь Дасти была единственным ребенком и привыкла к тому, что отец принадлежит только ей – они были очень близки, – и вдруг появился я и завладел его симпатией.

– И когда же все изменилось? – спросила Слоун.

– Когда Дасти подросла и поняла, что это не так. – Джордан улыбнулся, что-то вспомнив. – К тому времени ей исполнилось шестнадцать. По-моему, Айан надеялся, что у нас с ней получится что-то серьезное, но, видно, не судьба.

Слоун посмотрела на него:

– И что же?

Джордан пожал плечами:

– Она была и остается для меня младшей сестренкой.

– Ты страдал от того, что у тебя нет братьев или сестер?

Он грустно усмехнулся:

– Иногда. У единственного ребенка, несомненно, есть преимущества, но все равно бывало чертовски одиноко. Ведь в округе не было моих ровесников. Знаешь, я всегда говорил себе, что уж моим-то детям так скучать не придется. – Джордан посмотрел на Слоун. – А разве Тревис никогда не скучал по младшему брату или сестре?

– Возможно, такое и было, но он никогда ничего не говорил. Но учти: Тревис вырос в Манхэттене, и в нашем доме у него всегда было много приятелей. Потом, начав учиться в школе, он ездил к друзьям на автобусе или на метро.

– Ты позволяла сыну одному ездить в метро? – удивился Джордан.

– Конечно. – Слоун улыбнулась. – Я старалась приучить его к самостоятельности с самого раннего возраста. Тревис у меня мальчик крепкий и умеет постоять за себя.

Возвращаясь к дому, Джордан решил проверить последнее поступление кормов, и они остановились перед фуражным амбаром. Корма доставляли сюда каждые две недели. Слоун удивило, что такое огромное сооружение полностью предназначено для хранения лошадиных кормов, ее также поразило их разнообразие.

– С ипподромной фермы мы получаем только обезвоженные кубики люцерны, – сказал Джордан. – Остальное покупаем у торговца на материке. Смеси готовим здесь сами, потому что очень важно соблюсти правильный баланс. В типовую смесь входят гранулированное зерно, сладкий фураж и свекольная мякоть.

– Некоторые люди, – заметила Слоун, – к детскому питанию для своего малыша относятся с меньшим вниманием.

Джордан засмеялся:

– В этом нет ничего удивительного. Ведь это не простые лошади, а чистых кровей. Они легковозбудимы и чрезвычайно чувствительны, поэтому очень многое зависит от питания. По утрам им дают немного сена – смесь тимофеевки с клевером, а также смесь гранул сладкого корма, цельного овса и кубиков люцерны. Каждый вечер они выпивают кувшин воды с растворенными там гранулами мякоти свеклы. Это способствует пищеварению и возбуждает аппетит. Лошади у нас весьма разборчивы в еде. Вот, например, Энни Холл без гранул свеклы вообще есть ничего не будет. – Джордан кивнул двум проходящим мимо конюхам.

– Как все это сложно! – изумилась Слоун.

– Сложно, – согласился Джордан. – Но совершенно необходимо. Молодые лошади дополнительно получают витамины и минеральные добавки, а некоторые, чтобы лучше развивались копыта, еще и биотин. А одна из наших кобыл, например, подвержена аллергии.

– Да, – улыбнулась Слоун, – мне здесь многому еще придется научиться.

– Последние несколько дней он как будто взбесился, – сказал старший конюх Кэппи Маккалаф, коренастый крепыш лет пятидесяти пяти, с седеющими волосами, к которым давно не прикасались ножницы, обветренным лицом и ярко-синими глазами. Он стоял перед загоном, наблюдая за великолепным черным жеребцом, который нетерпеливо гарцевал, ржал и тряс головой. – Будто, подлец, чует, что его дни как племенного жеребца сочтены.

Джордан поставил ногу на жердь изгороди. На нем были джинсы и красная футболка.

– Можно понять, что он так возмущен. – Джордан внимательно наблюдал за животным. – Я бы тоже не хотел, чтобы меня кастрировали.

Кэппи надвинул на лоб свою потрепанную фетровую шляпу с широкими полями и улыбнулся:

– Знаешь, бывали времена, когда твои родители подумывали об этом. – Кэппи работал в Мунстоуне без малого двадцать лет и знал Джордана, когда тот был еще мальчиком. При нем Джордан превратился в мужчину, и Кэппи был свидетелем всех его похождений. Ему просто не верилось, что этот ловелас когда-нибудь остепенится. Сноровистый мальчишка умел выкрутиться из любой переделки, а когда подрос, женщины всех возрастов буквально липли к нему. Ну и он, конечно, не терялся. Это очень беспокоило его мать, Кэппи помнил, как она переживала.

Три сына Кэппи теперь уже выросли и женились, а Джордана он считал четвертым и очень любил его. Ведь ни один из сыновей Кэппи Маккалафа не относился к лошадям так, как Джордан. Никто из них не стал ему таким другом, как Джордан. Кэппи научил его не только ездить верхом, но и всему, что знал сам, как растить и тренировать чистокровных лошадей, и Джордан все постиг и научился много большему. Он лишь в ранней молодости «сгонял дурь» на женщинах, а потом его главной страстью стали лошади. Надо полагать, что Андреа Филлипс вздохнула с облегчением. Джордан до сих пор был помешан на лошадях.

– Мои родители уже думали, – улыбнулся Джордан, – что если я и приведу в дом жену, то она будет с четырьмя ногами и хвостом. Слоун оказалась для них настоящим сюрпризом.

– Она им понравилась?

– Конечно. А как же иначе.

– Я слышал, Гейвин Хиллер опять искушал тебя? – спросил, помолчав, Кэппи.

Джордан кивнул, не сводя глаз с жеребца.

– Он предложил мне играть за «Уайт Тимберс» на очень выгодных условиях.

Кэппи пристально посмотрел на него:

– И что ты ему ответил?

– Обещал подумать.

– Но ты уже, наверное, принял решение?

– Он предложил мне четверть миллиона ежегодно.

– Тебе не нужны деньги, – заметил Кэппи. – Твой отец вполне может спонсировать для тебя команду…

– Это вовсе не ради денег. – Джордан бросил взгляд на Кэппи. – Ты не очень высокого мнения о Хиллере, верно?

– Его самого я не знаю, – уклончиво ответил Кэппи. – Только по слухам.

– И что же?

– А то, что он не уважает лошадей, а тех, кто на них ездит, еще меньше. Я слышал также, что он из тех и из других выжимает все соки, пока они не свалятся.

– Ну, это закон такой, – заметил Джордан. – Ты же знаешь: любой стоящий игрок отдает все, что имеет.

– Но не до такой степени, чтобы рисковать жизнью, – возразил Кэппи. – То, что я слышал о Гейвине Хиллере, наводит меня на мысль, что это холодная, бесчувственная сволочь, и в жилах у него вместо крови течет вода. – Кэппи вдруг встрепенулся, заметив что-то неподалеку. – Чертов идиот! Я не меньше десяти раз говорил ему, чтобы он не курил возле конюшен. Я не терплю этого. Скотина! – Он быстро отправился делать выговор нерадивому конюху.

Джордан долго смотрел ему вслед, озабоченный тем, что тот сказал о Хиллере, но пока еще не понимал, почему это тревожит его.

– Думаешь, это была случайность? Хрена с два! – сердито прохрипел в трубку Айан Уэллс.

– Чем же еще это объяснить? – спросил Джордан.

– Не знаю, но в последнее время произошло слишком много так называемых случайностей, поэтому я уже не верю тем жалким объяснениям, которые постоянно слышу.

Джордан глухо рассмеялся:

– Но эти происшествия не следуют одно за другим…

– Какая разница, следуют или нет! – раздраженно прервал его Айан. – И по-моему, тут не обходится без участия твоего приятеля Уитни.

– Ему сейчас очень тяжело. – Джордан чувствовал себя обязанным защитить Ланса, хотя сам не одобрял его теперешнее поведение. – Пола подала на развод, и это на него очень подействовало.

– Перестань оправдывать Ланса.

– Ты же не думаешь, что Ланс делает все это намеренно? – спросил Джордан.

– Едва ли. Скорее всего он просто облегчает кому-то работу, – сухо пояснил Айан Уэллс.

Джордан и сам не раз задумывался над этим. В последнее время в команде «Уайт Тимберс» было слишком много несчастных случаев. Например, инцидент с Лансом в Аргентине, затем, две недели спустя, во время схватки за мяч у одного из игроков «Уайт Тимберс» неожиданно лопнула подпруга. Он упал и сильно расшибся, его доставили в больницу с сотрясением мозга и двумя сломанными ребрами. Есть серьезные подозрения, что подпруга была предварительно надрезана. Далее, в Чикаго упал еще один игрок и получил такие серьезные повреждения, что через несколько дней скончался в госпитале. Оказалось, что у него был поврежден шлем, и опять же пошли слухи, будто это кто-то специально подстроил. Джордан пока не знал, стоит ли верить слухам, поскольку в подобных случаях люди всегда склонны приписывать такие происшествия не случайному стечению обстоятельств, а хорошо спланированному злодейству.

Но раз об этом заговорил Айан Уэллс, человек, вовсе не склонный к преувеличениям, и если он так озабочен, то скорее всего тут действительно что-то не так.

– У тебя есть хоть какие-то соображения по поводу мотивов? – спросил Джордан.

– Полагаю, наиболее вероятный мотив здесь – месть.

– Кончай дрыхнуть, негодная, пора вставать!

Джордан сначала стащил одеяло, а затем, не обращая внимания на отчаянные протесты Слоун, ухватил ее за лодыжки и потащил с постели.

– Отпусти меня сейчас же! – кричала она. – Ты что, окончательно свихнулся?

– Пора вставать, – повторил он спокойно.

– Тебя не поймешь, – проворчала Слоун, поднимаясь. – Это же настоящее безобразие! Вечером ждешь не дождешься, когда утащишь меня в постель, а утром насильно поднимаешь! В чем дело?

– Ничего особенного. – Джордан широко улыбнулся. – Просто сейчас мне очень нужно, чтобы ты встала. Ведь если ты будешь и дальше валяться в постели, мне придется присоединиться к тебе. – Чтобы наглядно продемонстрировать свои намерения, он сделал вид, будто расстегивает брючный ремень.

Слоун соблазнительно улыбнулась:

– Так в чем же дело? Это прекрасная идея! – Она потянулась к нему, но Джордан предостерегающе поднял руку.

– Милая, я рад бы пойти тебе навстречу, но придется подождать до вечера. – Он скрестил руки на груди, согнул ногу в колене и прислонился к стене.

– Ну что ж, когда-нибудь это все равно произошло бы, – проговорила Слоун с притворной скорбью. – Джордан Филлипс говорит сексу решительное нет! Видимо, приближается конец света. Подумать только, ты отказался…

– Я очень высоко ценю твой сарказм. – Он взял с кресла халат и бросил ей. – А теперь одевайся, пока я не утратил решимости. Нас ждут дела.

– Если ты не любишь лошадей по-настоящему, в поло тебе просто нечего делать. – Джордан и Слоун шли вдоль конюшни. Каждое стойло в этом длинном ряду имело запертую низкую красную дверцу. Лошади, навострив уши, поднимали головы над этими дверцами, узнавали Джордана и тихо ржали. – У настоящего игрока эта любовь должна быть в крови. Он может быть последней скотиной по отношению к своей жене, к детям, может, как самый гнусный мерзавец, не заботиться о своей старой, прикованной к постели матери, но со своими лошадьми он должен быть олицетворением благородства.

Слоун улыбнулась:

– Ты имеешь в виду себя?

– Ну, что касается меня, то я еще хуже, – усмехнулся Джордан. – Тебе ли этого не знать.

– У меня-то как раз сложилось совершенно иное впечатление, – возразила она. – Но я, конечно, пристрастна.

– Вот и оставайся пристрастной как можно дольше.

Слоун наблюдала, как Джордан, останавливаясь у каждого стойла, ласково похлопывает лошадей по шее и гладит их. Ее тронула нежность, с какой он это делает. «У его детей будет замечательный отец», – подумала она, и от этой мысли ей вдруг стало почему-то грустно.

А вот клички лошадей, написанные на алюминиевых табличках, висевших на двери каждого стойла, показались Слоун забавными.

– Риф Ларго… Мальтийский Сокол… Касабланка.[19] – Слоун посмотрела на Джордана. – Кто у вас здесь поклонник Богарта?

Джордан широко улыбнулся:

– Каюсь, но это я. Боги – мой идеал настоящего мужчины. Люблю его фильмы.

– Но у тебя, оказывается, есть еще и Энни Холл?[20]

Он пожал плечами:

– Ну, эта кобыла всегда была немного с приветом.

Слоун подошла к следующему стойлу.

– Солитер – какое красивое имя. А его ты дал ей по какой причине?

– На игровом поле она была одной из лучших. – Джордан ласково погладил шею кобылы. – Отец купил мне ее, когда я еще учился играть. Тогда она была у меня единственной опытной игровой лошадью. Вначале я назвал ее Моя Единственная Надежда, но это было слишком длинно, поэтому вскоре кличка стала просто Единственная. А потом я как-то случайно услышал французское слово «солитер», и оно показалось мне очень красивым. Вот так эта кличка за ней и закрепилась. Кстати, Айан говорит, что кличка лошади не имеет никакого значения, но я так не думаю.

– Она красивая, – согласилась Слоун, гладя бархатную морду лошади. – А где выращивают лошадей для поло?

– Удивительно, но таких питомников вообще не существует. Все игровые лошади вначале пробуют себя на скачках. Если они не показывают там хороших результатов, мы их покупаем и тем самым спасаем им жизнь.

– Что это значит?

– Дело в том, что бракованных скаковых лошадей большей частью продают на бойню, где из них делают собачий корм.

– Собачий корм! – воскликнула ошеломленная Слоун.

Он кивнул:

– Это печально, но факт. Большинство лошадей, которых ты видишь на игровом поле поло, особенно в матчах клубного уровня, спасено от бойни игроками. – Джордан снова похлопал Солитер по шее. – Эта старушка уже на пенсии. Для профессиональных игр она уже не годится. Но ее ждет мирная и спокойная старость. Она никогда больше не покинет Мунстоун.

– У вас, я смотрю, настоящая любовь, – вздохнула Слоун.

Джордан улыбнулся:

– Ревнуешь?

– Немного, совсем чуть-чуть.

– Кажется, Хиллер наконец-то заметил, что в его команде слишком много несчастных случаев. – На этот раз Айан звонил из Далласа. – И как, по-твоему, он отреагировал? Повысил страховку каждого игрока, и лошадей скорее всего тоже. Разумеется, ты знаешь, что страховка выплачивается не игроку, а Хиллеру.

– А собственно, чего еще ожидать от Хиллера! – ответил Джордан. Он сидел на краю постели, зажав телефонную трубку между ухом и плечом, и надевал сапоги.

– Понимаешь, – сказал Айан, – если кого-то из игроков вдруг постигнет неожиданная смерть, Хиллер получит полную страховку и практически ничего не потеряет.

– Я же и говорю, это очень на него похоже. Произошло что-то еще?

– Нет. Пока все тихо. Если не считать аварии трейлера. Кажется, что-то с тормозами, но никто не пострадал. Лошадей в этот момент в трейлере не было.

– Понимаю, – тихо произнес Джордан.

«А если бы были… Господи, я, кажется, становлюсь параноиком!»

– Ты что, Джорди, действительно собираешься жениться на моей маме? – Тревис сидел на верхней жерди забора и наблюдал, как Джордан седлает лошадь.

Джордан метнул на мальчика быстрый взгляд.

– Если бы я не намеревался это сделать, приятель, – ответил он, проверяя подпругу, – то не стал бы приглашать ее сюда.

– Думаешь, она согласится?

– А почему нет?

– Ты просто не знаешь ее. Маме ничего не стоит дать задний ход. Она вообще ни с кем из мужчин дружбу долго не водит.

– Ну что ж, все когда-нибудь нужно начинать в первый раз. – Джордану очень хотелось бы узнать, со сколькими мужчинами Слоун в прошлом «водила дружбу».

Тревис печально покачал головой:

– Мама очень боится потерять свободу.

Джордан рассмеялся:

– То есть попасть в тюрьму?

Тревис пожал плечами:

– Свободу в любой форме.

– А почему ты так думаешь? – спросил Джордан, прикрепляя стремена.

– Я же сказал. Рядом с ней никто из мужчин долго не задерживался. – Тревис спрыгнул с забора. – Даже мой отец.

– Может, она просто никого по-настоящему не любила?

– Возможно. – Тревис подошел ближе. – А вот тебя, похоже, любит. И за дело.

– Спасибо за доверие, дружище. – Джордан взъерошил мальчику волосы. – Ну а теперь начнем твой первый урок верховой езды.

– Твой сын считает, что ты сбежишь из-под венца.

Закатав брюки до середины икры, Джордан и Слоун шли босиком по мокрому песку. Он, конечно же, обнимал ее за плечи. Холодный прибой подбегал к их ногам и тут же смывал следы на песке. Над Атлантикой, возвещая начало нового дня, поднимался красный шар солнца. На вид немного суровый.

Слоун вздрогнула.

– С чего это вдруг Тревис так сказал?

– Не знаю. А еще он добавил, что ты боишься потерять свободу, – сообщил Джордан с притворной серьезностью.

– Что? – Слоун засмеялась.

– Он имел в виду, что ты боишься связывать себя какими-либо обязательствами. – Джордан отбросил ногой водоросли. – Парень, конечно, не знает, что о твоей склонности к побегам мне известно не понаслышке.

Слоун покраснела.

– Мой сын ужасный болтун! – Прохладный утренний ветерок трепал ее волосы, и она тщетно пыталась отбросить их с лица.

– Он беспокоится за тебя, – заметил Джордан. – И за себя тоже. По-моему, ему очень не хватает отца.

– Да.

– Тревис вбил себе в голову, что перед свадьбой ты обязательно удерешь. – Джордан наклонился, поднял выброшенную волной щепку и начал задумчиво рисовать на мокром песке абстрактный узор.

– У Тревиса богатое воображение, – сказала Слоун.

Он поднял на нее глаза:

– Слоун, неужели это всего лишь плод богатого воображения мальчика?

– Не стоит придавать особого значения словам Тревиса. Он прирожденный трепач. Это у него наследственное.

– Но ты не ответила на мой вопрос.

– Я не собираюсь никуда сбегать.

Джордан выпрямился и отбросил деревяшку далеко в сторону.

– Это хорошо, потому что я люблю тебя и не позволю тебе снова убежать.

Она молча смотрела на него.

– Слоун, ты ни разу толком не сказала, что любишь меня.

Она опустила глаза и увидела на песке его рисунок – большое несимметричное сердце с их инициалами внутри.

– Ты знаешь о моих чувствах.

Джордан кивнул:

– Кажется, знаю, но хочу, чтобы ты сказала мне об этом. Я хочу услышать эти слова. Не в постели, когда мы занимаемся любовью, а сейчас. Здесь.

Их взгляды встретились.

Она колебалась лишь мгновение.

– Да, Джордан, я люблю тебя, но боюсь произносить эти слова, потому что после этого становлюсь особенно уязвимой. А это внушает мне опасения.

– Даже со мной?

– Даже с тобой. Понимаю, это не украшает меня, но все равно ничего не могу с собой поделать. Когда я встретила тебя… это было что-то такое… я сразу почувствовала… Но боялась любить, потому что не хочу страдать.

Джордан нежно коснулся ее щеки.

– Тебе приходилось страдать, бедняжка.

– С чего ты взял?

– Потому что страдать боится только тот, кто уже обжигался. Я это знаю по собственному опыту. Итак, в прошлом тебя кто-то сильно обидел?

– Никто меня не обижал.

– Любить – значит доверять. Слоун, ты доверяешь мне?

– Полностью.

Он погладил ее волосы.

– Любимая, я принадлежу тебе весь. И взамен ожидаю того же.

– Джорди, я люблю тебя, – повторила она. – Но… но у тебя было такое замечательное детство с такими чудесными родителями, которые обожали и тебя, и… друг друга. Ты вырос в любви. А вот я – нет. Мне не с кого было брать пример, понимаешь? Поэтому приходилось до всего доходить самой.

– В каком смысле?

– Это длинная история.

– Время у нас с тобой есть.

Она покачала головой:

– Подожди, Джорди. Сейчас не могу. Пожалуйста, будь со мной терпеливым. Хорошо?

Он положил руки ей на плечи и повернул лицом к себе.

– У меня было отличное детство, верно, но, оказывается, для счастья этого недостаточно.

– По крайней мере ты знаешь, что это такое, когда тебя любят.

Джордан обнял ее.

– Да. И хочу показать тебе, что это такое, любимая.

В субботу Тревис отправился с Кэппи и двумя конюхами на ферму, а Джордан и Слоун все утро ездили верхом по участку. Уроки верховой езды, которые она брала в подростковом возрасте, быстро вспомнились, и вообще все было замечательно. Они спешились на лесной опушке и медленно двинулись назад.

– Представляю, как приятно расти в здешних местах, – сказала Слоун. – Это, наверное, такое счастье.

– Я об этом вообще никогда не думал, – признался Джордан, обрывая с ветвей листья. В Мартас-Виньярд уже пришла настоящая осень – все деревья, кроме сосен, окрасились в желтые, оранжевые, золотистые и ярко-красные тона. – Когда у тебя есть все с самого рождения, ты воспринимаешь это как данность.

– Верно.

Он посмотрел на Слоун. На ее лице играло солнце, пробивающееся сквозь листву. «Интересно, из какого мира она пришла и почему так не любит говорить о нем?»

– А какое у тебя было детство?

– Как в кино.

– Не понял…

– Мои родители не любили друг друга, часто ссорились, дети их только раздражали, ну и так далее, – неопределенно ответила она. – Я всегда мечтала вырваться из семьи.

– Но почему?

Слоун пожала плечами:

– По многим причинам.

– Вот поэтому ты и стала писательницей? Чтобы удовлетворить эмоциональный голод?

– В известной мере. – Она прикусила губу. – Но главным образом я стала писать ради денег. Это был единственный способ получить билет в другую жизнь.

– И надежды оправдались?

– Конечно. Я не жалуюсь. Мне нравится много зарабатывать. Приятно видеть свое имя на обложках книг и в списках бестселлеров. Меня все еще радует, когда при мне в книжном магазине кто-то покупает мою книгу.

– И все же?..

Слоун подняла глаза:

– Что?

– У медали есть и обратная сторона, верно?

Она кивнула:

– Ты прав… Но мне нравится то, что я делаю. А в самом начале было очень трудно. Даже после первой книжки мы с Тревисом еще долгое время еле сводили концы с концами. Я задолжала кучу денег, и большая часть моего первого аванса пошла на погашение долгов. Очень помогла Кэти. Она дала мне деньги, и я дотянула до первого чека.

– Но все-таки ты преуспела.

– Да. Науку выживать я постигла с ранних лет, а те иллюзии, что у меня еще оставались, быстро развеялись в течение первого года моей литературной работы. Оказывается, написать книгу – это еще не все.

– А что же еще?

– Еще? Нужно уметь продать себя. – Заметив его удивление, она усмехнулась. – Лучше всего об этом сказал Мольер: вначале ты делаешь это просто из любви к искусству, затем для нескольких ближайших друзей и наконец – за деньги. Начав писать за деньги, я перестала принадлежать себе. Мне объясняли, что нужно говорить, как одеваться, как себя вести. Временами я чувствовала себя механической куклой.

Тронутый ее признанием, Джордан бросил вожжи и обнял Слоун.

– Ты не кукла и никогда больше не почувствуешь ничего подобного. Потому что с тобой я.

Она прильнула к нему. Джордан был нужен ей, как никто и никогда. Сознание того, что он любит ее, делало Слоун необыкновенно счастливой.

«Может, действительно все будет хорошо?»

Через два дня позвонил Хиллер и без предисловий объявил:

– Ты мне необходим в Чикаго, и немедленно. Когда сможешь прилететь?

– Я не прилечу, – не колеблясь ответил Джордан, – потому что мы договаривались иначе. Ты что, забыл? Я же в отпуске…

– Как говорят военные, все отпуска отменены впредь до особого распоряжения. – Это была шутка, но веселости в голосе Хиллера не ощущалось. – Ранен Уитни. Выбыл из строя по крайней мере на две недели.

Помолчав, Джордан спросил:

– Что случилось?

– Во время схватки за мяч ослабла подпруга. Он упал и ударился головой. Лошадь сломала копытами ему ребра и правое плечо. – Хиллер сделал паузу. – Итак, ты скоро будешь здесь?

– Сегодня к вечеру. В крайнем случае завтра утром.

– Не позднее.

В трубке щелкнуло, и Джордан медленно положил ее. Сейчас его беспокоила не грубоватая настойчивость Хиллера. Он знал, что дискутировать с этим человеком бесполезно.

Он думал о Лансе. Опять «несчастный случай». Этих случаев уже накопилось столько, что команду впору переименовывать в «Четырех Всадников Апокалипсиса». «Это же неслыханно! – встревоженно размышлял Джордан. – Ослабла подпруга? Но ни один стоящий игрок никогда не сядет в седло, не проверив предварительно сбрую. Даже Ланс в его нынешнем состоянии».

– Но ты же говорил… – начала Слоун.

– Я знаю, что говорил, – раздраженно бросил Джордан, швыряя одежду в чемодан. – Хиллер не принимает никаких возражений.

– Не стоит создавать прецеденты.

– Понимаешь, в команде что-то явно не в порядке, – расстроенно продолжил Джордан, словно не слыша ее последних слов. – Впрочем, судить о чем-то пока слишком рано.

Слоун растерянно посмотрела на него:

– О чем ты?

– Прежде он никогда не садился в седло, не проверив сбрую.

– Ты же сам недавно говорил, что у Ланса полно проблем.

Джордан захлопнул чемодан.

– Но все же он не совсем свихнулся. Пока еще нет.

В команде определенно было что-то не в порядке.

Нью-Йорк, декабрь, 1986

– Мне всегда нравилось проводить Рождество в Нью-Йорке, – призналась Слоун. Нагруженные яркими пакетами различных размеров, она и Джордан шли по Пятой авеню. Магазины были слишком переполнены даже для Манхэттена в канун Рождества. Молодые люди, увлеченные друг другом, не замечали ни скверной погоды, ни толпы. – Какие яркие витрины, какие симпатичные Санта-Клаусы у магазинов, какая оживленная публика! – радостно продолжала Слоун.

– А я уже три года провожу Рождество вне дома. – Джордан взглянул на нее поверх горы пакетов. – Последние два года я встречал его в Палм-Бич, а в восемьдесят третьем играл в Аргентине и Чили. Я соскучился по дому. Рождество в Мунстоуне особенное. Это один из тех редких моментов, когда я могу по-настоящему расслабиться со своими предками. Всю неделю перед Рождеством я провожу с друзьями, а Новый год мы обычно встречаем в Бостоне.

– А я свой первый Новый год в Нью-Йорке встретила в толпе на Таймс-сквер, – вспомнила Слоун, когда они пересекали оживленный перекресток с Пятой авеню на Пятьдесят первую улицу. – Незабываемое впечатление!

– Да, – усмехнулся Джордан, – встреча Нового года на Таймс-сквер такая же достопримечательность Нью-Йорка, как Эмпайр-Стейт-билдинг, претцели и двухколесные экипажи, верно?

– Точно. – Помолчав, Слоун добавила: – Мне очень хотелось бы снова попасть на Таймс-сквер в Новый год.

– И не мечтай об этом. Я очень много слышал о встрече Нового года на Таймс-сквер и ни за что на свете не отправлюсь туда. Даже ради тебя.

– Тревис очень хочет пойти, а я не могу отпустить его одного.

Джордан остановился у катка рядом с Рокфеллер-центром.

– Учти, толкаться среди разного сброда совсем небезопасно. Если будешь настаивать, мне придется запереть тебя в чулане. А если Тревис так уж хочет увидеть встречу Нового года на Таймс-сквер, пусть посмотрит это по телевизору, как все нормальные люди.

– Ты все-таки очень противный.

– Не противный, а разумный. – Джордан оглядел конькобежцев. – Скажи, дорогая, когда мы поженимся, как ты отнесешься к тому, чтобы проводить Рождество в Мунстоуне, а Новый год встречать здесь?

Она поцеловала его в щеку.

– Я буду счастлива везде, главное – быть с тобой.

– Уверена?

– Абсолютно.

– Только не забывай об этом. – Джордан посмотрел на часы. – Есть хочешь?

– Умираю. Когда ты меня накормишь?

– Сейчас… – Его рука скользнула в задний карман брюк, Джордан вдруг замер и смущенно посмотрел на Слоун. – Может, ты пригласишь меня обедать?

– А что случилось? – встревожилась она.

– Похоже, у меня стащили бумажник.

– Елка в Мунстоуне всегда настоящая, – сказал Джордан Тревису, когда они украшали в гостиной четырехметровую искусственную елку. – Мы срубаем ее на участке. Причем всегда выбираем самую красивую, тащим в дом и украшаем всеми игрушками, какие только у нас есть. – Он улыбнулся своим воспоминаниям.

– А потом вся комната засыпана иголками, – подала голос Слоун, стоявшая рядом в изумрудно-зеленом костюме, и достала из большой коробки елочные украшения.

– Вот именно иголки и запах хвои и есть самое главное, – заявил Джордан. – А ты просто противная горожанка.

– Филлипс, ты можешь и здесь купить настоящую елку, какую только захочешь. Пожалуйста. Но кто потом будет убирать иголки? Ты же не станешь, верно? – Слоун надеялась убедить Джордана, что говорит серьезно, но он не поверил ей.

– А как ты встречала Рождество в Чикаго? – Он влез на стремянку.

Слоун нахмурилась:

– Уныло. Без денег, без работы, с новорожденным младенцем на руках.

– А до этого? В детстве?

– Обычно.

Джордан начал распутывать гирлянду разноцветных лампочек.

– Как же ты сводила концы с концами?

– А я была на все руки мастерица. Изворачивалась всеми правдами и неправдами. – Слоун вынула из коробки сломанную игрушку, посмотрела на нее и отложила в сторону. Для Сэмми Дуглас изворачиваться всеми правдами и неправдами было второй натурой. Но это в другой жизни, в прошлом.

Джордан улыбнулся:

– Звучит интригующе. А все же чего было больше, правд или неправд?

– Ничем дурным я не занималась, можешь не беспокоиться. – Слоун открыла другую коробку. – И советую тебе думать о чем-нибудь возвышенном, Филлипс.

– О возвышенном не могу, дорогая. Вот сейчас вспомнил про омелу,[21] и сразу же захотелось. Придется слезать.

Тревис сидел посреди моря лент и порванных смятых бумаг, внимательно изучая подарки. Слоун устроилась на тахте, положив голову на плечо Джордану.

– Пожалуйста, распечатывай только свои подарки, – предупредила она сына.

– А когда вы откроете свои? – поинтересовался Тревис.

– Сейчас! – Джордан поднялся с тахты, взял из-под елки большой пакет в серебряной фольге, повязанный ярко-синей лентой, и положил на колени Слоун.

Она подняла на него глаза и глупо спросила:

– Что это?

– Милая, – сказал Джордан, неплохо имитируя манеру Богарта, – есть только один способ выяснить это.

– Конечно. Как же я не додумалась! – Слоун сорвала обертку и увидела большую изящную коробку. Подняв крышку, она ахнула от восхищения. Внутри лежала шубка из голубого песца, которая понравилась ей в тот октябрьский день на Пятой авеню. – Не знаю, что и сказать… – начала Слоун.

– А ты не говори ничего. Просто примерь.

Она надела шубку, оказавшуюся ей впору, и посмотрела на Джордана:

– Теперь ты открывай свой подарок. Вон он, самый большой, обернутый красной фольгой.

Он взял коробку, поставил на тахту и спросил:

– Что же там такое? Поло-пони?

– Не совсем.

Джордан снял обертку и открыл коробку. Внутри была еще одна коробка, меньшая, обернутая в зеленую фольгу.

– Понятно, понятно, – пробормотал он.

– Открывай же.

Джордан открыл и… обнаружил еще одну коробку, завернутую в золотую фольгу. Так одну за другой он открыл пять коробок: каждая была чуть меньше предыдущей.

– Продолжай, – улыбнулась Слоун. – Не останавливайся.

Последняя, обернутая ярко-синей фольгой, оказалась совсем маленькой.

Открыв ее, Джордан замер от изумления. На темно-синем бархате покоился золотой медальон с массивной цепочкой. На медальоне был выгравирован логотип Мунстоуна – летящий Пегас с перекрещенными на заднем плане клюшками поло.

– Я дала ювелиру фотографию логотипа с двери твоего джипа, – объяснила Слоун.

– Восхитительно! Никогда еще никто не дарил мне такого личного подарка.

– Позволь надеть его на тебя. – Слоун быстро надела ему на шею цепочку, их глаза встретились, а затем и губы – в медленном, долгом поцелуе.

– Как это нужно сделать? – спросил тот, что помоложе.

Они сидели за столиком в тени в небольшой таверне на выезде из Форт-Лодердейла, уверенные, что здесь их никто не узнает. На поцарапанном деревянном столике перед каждым стояла кружка пива. Они к нему даже не прикоснулись. У них было дело гораздо важнее.

– Плевать мне, как это будет сделано, – сказал тот, что постарше. – Главное, чтобы это было сделано. Цель оправдывает средства.

– Верно.

– Способ выберешь сам.

– Любой, лишь бы сработал?

Тот, что постарше, кивнул:

– Любой. Важен результат.

Лос-Анджелес, декабрь, 1986

Отель «Беверли-Хиллз» представлял собой старинную крепость с изящной лепниной и розовой штукатуркой. С примыкающими к нему бунгало он занимал двенадцать акров, вероятно, самой дорогой в мире земли в самом сердце района Беверли-Хиллз. Это был отель для тех, чьи мечты уже осуществились, впрочем, не самый крупный, фешенебельный в городе и не самый шикарный. Зато он имел важное достоинство – легенду. Большинство знаменитых людей планеты обыкновенно останавливались только здесь. Таблоиды посвящали отелю по нескольку страниц в номере. Подробнейшим образом сообщалось, кто там был, кто будет, кто с кем и что, и так далее. Сделок различного рода здесь заключили больше, чем в других местах.

– Я забронировал бунгало, – сказал Джордан. Они проехали мимо невзрачной неоновой вывески с названием отеля и начали подниматься по длинной извилистой подъездной аллее, окаймленной невероятно высокими пальмами. – Я решил, что нам не помешает уединение.

Слоун улыбнулась. На ее левой руке красовалось великолепнейшее кольцо с прекрасным сапфировым солитером, которое ей подарил Джордан по случаю помолвки.

Едва он остановил автомобиль у главного входа, как к ним бросился служащий отеля. В считанные секунды он передал машину другому служащему, занимающемуся парковкой, а сам по длинному проходу, покрытому красным ковром, проводил гостей в холл.

– Кажется, сервис здесь слишком навязчивый, – пробормотал Джордан.

Слоун терпеливо улыбнулась:

– Привыкай к роскоши, Филлипс.

Он раздраженно ослабил галстук.

– Интересно, а в сортире у них тоже есть специальный служащий, вовремя подающий пипифакс?

Когда с регистрацией было покончено, два улыбающихся приветливых коридорных – на вид не старше шестнадцати – сопроводили их в бунгало номер пять. Джордан дал каждому на чай и отправил их восвояси.

– Чего ты так кипятишься? – спросила Слоун, когда он закрыл дверь.

– По-моему, с услужливостью они здесь перебарщивают. – Он направился к бару, на ходу сняв галстук, скинув серый твидовый пиджак и бросив то и другое на кресло.

– Те, кто здесь обычно останавливается, ожидают именно такого отношения, – заметила Слоун. – Не только ожидают, но и требуют. – Она сняла свою серую широкополую шляпу и положила на полку возле двери. – Только посмотри! – Она начала листать небольшую рекламную брошюрку. – Оказывается, наше бунгало повидало многих особ королевских кровей. Здесь останавливались королева Нидерландов Юлиана, шах Ирана, принцесса Грейс.[22] Чтобы угодить таким гостям, отель ежегодно тратит на обновление интерьеров 750 тысяч долларов. Для королевы Юлианы, например, садовники засадили тюльпанами специальный участок. Для мопсов герцога и герцогини Виндзорских в номер каждый день доставляли специально приготовленное филе-миньон.[23] Говард Хьюз,[24] приезжая сюда, занимал сразу четыре бунгало, в одном из которых размещался его центр связи. Он мог связаться с любой точкой земного шара в любую минуту, а тогда это было куда сложнее, чем сейчас. А знаешь ли ты, что он платил садовникам отдельно за то, чтобы они подстригали газоны ночью, поскольку днем он спал, а работал исключительно по ночам?

– Нет. Этого я не знал. – Джордан смотрел на нее, удивляясь, что она радуется всему этому почти по-детски. – Тебе нравится?

– Что?

– Все то, что имеют могущественные люди. – Он сделал широкий жест. – Клумба из тюльпанов для голландской королевы, филе-миньон для собак герцога, чудачества взбалмошного миллиардера. У тебя появились симптомы звездной болезни. Так?

Слоун сняла белый жакет, надетый на элегантный серый костюм.

– Но ведь этот отель выбрал ты.

Джордан кивнул:

– Да, я. Но это не ответ на мой вопрос, дорогая. – Он плеснул в бокал немного бренди и подошел к ней.

– Да, все это меня восхищает, – призналась Слоун. – Знаменитые, могущественные люди, короли и принцы привлекают меня с детства. Они были для меня как звезды на небе – далекие-далекие, совершенно недостижимые. Всю жизнь я мечтала стать одной из них, жить так, как живут они… И в своих книжках я тоже пишу о таких людях, потому что в фантазиях давно уже живу среди них.

– И весьма преуспела в этом. – Джордан поставил бокал, положил руки ей на плечи и посмотрел в глаза Слоун. – Ты уже давно сама стала звездой, дорогая. Люди узнают тебя на улице, не только в книжном магазине. Где бы ты ни появилась, в тебе видят звезду.

– Вполне возможно. И все же временами я чувствую, что все еще нахожусь снаружи, а они внутри. – Она говорила медленно и тихо, гладя его руки. – Даже сейчас… я по-настоящему не ощущаю себя одной из них. Потому что в этой среде нужно родиться, Джорди. А мне за то, чтобы добиться признания, пришлось сражаться и работать без отдыха и срока. Даже не припомню, сколько раз я наступала на горло собственной песне, на какие шла компромиссы. А они получают все это без всяких усилий.

– А я вот родился в этой среде, – Джордан поцеловал ее в лоб, – и хотя мне все, казалось бы, подавали на блюдечке, легче от этого почему-то не было. Как по-твоему, с чего я сейчас прилетел сюда и согласился играть за команду Хиллера? Мне этот человек в целом неприятен, и я не нуждаюсь в его деньгах. Дело в том, что он дает мне то, чего не купишь ни за какие деньги.

– И что же это такое?

– Возможность обрести уважение к себе… – начал Джордан, но ее близость отвлекала его. – В данный момент, – голос Джордана звучал хрипло, – я хочу тебя…

Крытый стадион лос-анджелесского конноспортивного комплекса в Гриффит-парке, вмещающий четыре тысячи человек, был забит до отказа. Возбужденные болельщики вели себя шумно, что-то постоянно выкрикивая в ответ на действия игроков. Слоун сидела в первом ряду, в самом центре, так что видела все отлично. Джордан вырвался вперед и устремился к воротам. Впереди оставался только номер первый из команды противника, который и отбил желтый мяч. Джордан пустил свою лошадь в галоп, стремясь догнать мяч, но к нему приближался защитник из команды противника. Трибуны сотряс оглушительный рев. Мяч остановился примерно в двадцати пяти метрах от ворот, прямо в центре. Положение у Джордана было сейчас выгодное. Третий номер противника пытался добраться до мяча и выбить его в аут, но Джордан сделал вираж вправо, обошел защитника и выполнил красивый удар. Мяч влетел в ворота как пуля. И тут же ударил колокол, возвестивший о конце периода и… матча. Трибуны неистово зааплодировали, так что Слоун едва расслышала голос комментатора, объявившего окончательный счет. Команда Джордана победила со счетом 15:11.

– Трудно поверить, но лишь несколько лет назад этот стадион пребывал в очень плачевном состоянии. – Джордан взглянул на Слоун. Сейчас они возвращались после игры вместе в конюшню.

– Поразительно! – воскликнула она. После того, что творилось на матче, в это действительно не верилось.

– В 1983 году поло здесь почти не культивировалось, а был просто конноспортивный центр. Потом организовали совместное предприятие «Уолтонс поло». Какое-то время дела шли чудесно, а затем партнерство расстроилось, и центр объявил себя банкротом.

– И как же потом все наладилось? – спросила Слоун, махнув рукой в сторону трибун.

Они вошли в один из отсеков конюшни.

– Удалось реорганизоваться. – Джордан передал лошадь конюху. – Группа инвесторов вложила полтора миллиона оборотного капитала, а банк, имеющий права ареста имущества, дал соответствующую ссуду. Они тут многое реконструировали – банкетный зал, магазин конской сбруи, расширили конюшни, устроили еще школу верховой езды и игры в поло, а также отказались от показательных игр знаменитостей и занялись организацией серьезных профессиональных матчей.

– Впечатляет, – заметила Слоун, проводя рукой по загородке стойла.

– Чертовски впечатляет! – Джордан оперся спиной о стену и скрестил на груди руки. – Когда я состарюсь так, что перестану видеть мяч и уж тем более не смогу ударить по нему, когда меня скрутит артрит и мне будет не под силу влезть в седло, тогда с удовольствием возьмусь на закате своих дней управлять таким заведением, как это.

Слоун засмеялась:

– У тебя далеко идущие планы.

– А что, – серьезно отозвался Джордан, – о старости надо думать заранее.

Она обняла его за шею.

– Не спеши стареть, милый.

Вечером состоялся прием в Поло-центре «Клуба верховой езды». Слоун такого еще не видела. Автомобильная стоянка возле крытого стадиона превратилась в огромную танцплощадку, заполненную игроками и разодетыми в пух и прах поклонниками поло. Джордан представил Слоун своим друзьям как невесту, добавив, что очень скоро они соединятся узами брака.

– К чему это «очень скоро», не понимаю? – осведомилась она с притворной обидой, когда они наконец остались одни.

– А зачем тянуть?

– К чему такая спешка? У нас полно времени.

– Джорди! – Их спор накалялся все больше, когда прозвучал голос девушки, протискивающейся к ним. Как только эта высокая, стройная, одетая в зеленое облегающее платье молодая дама подошла ближе, Слоун увидела, что она весьма привлекательна. Миловидное лицо с чуть резковатыми чертами было обрамлено густыми каштановыми волосами, свободно спадающими на плечи. – Где ты все время прячешься, Джорди Филлипс? – Улыбнувшись, она схватила его за руку.

Слоун сразу поняла, что они старые друзья, а возможно, и больше, чем просто друзья.

– Вот придумала! – улыбнулся Джордан. – Ты же всегда знаешь, где меня найти.

Он посмотрел на Слоун, настороженно наблюдавшую за ними.

– Дасти, это Слоун Дрисколл, которая в ближайшее время станет миссис Джордан Филлипс. Слоун, это Дасти Уэллс. Для меня она почти сестра. На самом деле ее зовут Кирстен, но все уже давно забыли это имя. Мы зовем ее Дасти, потому что в свое время вдоволь наглотались из-за нее пыли.[25]

– Я много о вас слышала. – Слоун пожала руку Дасти, настоящей амазонке, одной из немногих женщин, играющих в поло на профессиональном уровне, притом часто лучше мужчин.

Дасти внимательно посмотрела на Слоун:

– Во-первых, давай сразу на ты. А во-вторых, представляю, что он обо мне порассказал.

Джордан всплеснул руками:

– Я вообще ничего не рассказывал!

– Вот видишь. – Дасти улыбнулась Слоун. – И за этого человека ты собираешься замуж? Советую хорошенько подумать, прежде чем ввязываться в такое дело.

Слоун засмеялась и с удовольствием подыграла шутке:

– У меня только сейчас начинают раскрываться глаза.

Дасти подмигнула:

– Погоди, я еще тебе такого порасскажу!

Джордан осушил бокал.

– Что ты делаешь, Дасти! Мне и так стоило огромных трудов уговорить эту женщину пойти к алтарю, а ты все расстраиваешь.

– Кстати, – Дасти кивнула в сторону толпы на импровизированной танцплощадке, – видишь, вон там твой приятель.

– Вот скотина! – пробормотал Джордан. – Явился не запылился.

Слоун проследила за его взглядом и увидела красавца латиноамериканской внешности, высокого, стройного, хорошо сложенного, черноволосого, смуглого. А одет он был небрежно – в белую хлопчатобумажную тенниску и желтовато-коричневые брюки. Парень двигался через толпу с таким гордым видом, будто не сомневался, что на него сейчас смотрит по крайней мере половина присутствующих здесь женщин.

– Кто это? – спросила Слоун, удивленная реакцией Джордана.

– Антонио Альварес, – мрачно ответил он.

– Игрок? – Наверное, только Слоун не знала его в лицо.

– Один из лучших аргентинских игроков, – уточнила Дасти. – Но вся беда в том, что он сам это знает.

– Большое самомнение?

– Он очарователен, как Муаммар Каддафи, – добавил Джордан. – А самомнения у него хватило бы на весь Палм-Бич.

Слоун допила свой бокал.

– Мне ясно одно: в число твоих любимцев он не входит.

– Верно, – согласился Джордан. – С тех пор как я перешел в профессионалы, он впился в мой зад, как колючка. В прошлом году я играл против этого сукина сына восемь раз и восемь раз проигрывал.

Выражение лица Джордана было ей уже хорошо знакомо. Он испытывал боль, ибо желал достичь невозможного. И это желание было настолько сильным, что заставляло страдать.

Трибуны крытого стадиона, днем заполненные болельщиками, сейчас пустовали. В этом огромном, похожем на пещеру сооружении царил полумрак. Горели лишь несколько светильников, висящих над игровым полем. Просвистел мяч, и все шесть всадников ринулись за ним. Удары клюшек гулко отдавались в пустом помещении. Один из игроков что-то сердито крикнул сопернику, тот в ответ выругался. Мяч в это время отскочил в противоположный конец поля. Вперед вырвался Джордан на чистокровной гнедой. Игрок команды противника, почти вплотную следующий за ним, все время громко ругался по-испански. Но это не помогло. Джордан сильным ударом слева послал мяч в ворота.

За этим тренировочным матчем с интересом наблюдали Слоун и Дасти. Кроме них, на трибунах было еще несколько зрителей.

– Как странно, – заметила Слоун, – что умные, хорошо воспитанные мужчины превращаются в варваров, едва взяв в руки клюшки.

– Да, так и есть, – улыбнулась Дасти. – Ведь поло что-то вроде алкоголизма или наркомании. Если сел на иглу, то все, тебе уже ничего не поможет.

– И всегда вот так? – спросила Слоун и вздрогнула, увидев, что Джордан чуть не столкнулся с Альваресом.

– Почти всегда, – кивнула Дасти. – Моего отца эта муха укусила, когда меня еще не было на свете. Он мечтал иметь троих сыновей, чтобы создать свою семейную команду. А вместо этого родилась я. Но отец не опустил руки и стал тренировать меня и Джорди.

– И ты с тех пор играешь? – удивилась Слоун.

– Конечно. Я быстро доказала, что могу держаться в седле не хуже других мальчишек, включая и Джорди.

Их разговор прервали громкие сердитые крики игроков на поле, поскольку Джордан успешно заблокировал у ворот нападающего команды противника.

– Прекрасно! – с энтузиазмом крикнула Дасти, а затем снова обратилась к Слоун: – Папа говорит, что ему уже давно должны присвоить десятку.

– Какую десятку? – не поняла Слоун.

– Рейтинговую, – разъяснила Дасти. – Это самая высокая оценка.

– Понятно. – Да, чтобы стать женой игрока, еще очень многому нужно научиться.

«А смогу ли я вообще стать женой? И зачем это Джордану?»

Ланс подъехал к линии заграждения и устало слез с лошади. К нему приблизилась Надин Хиллер в розовом шелковом платье и розовой шляпе. В этом наряде она выглядела и соблазнительной, и стильной. В общем, постаралась. Но Ланс, похоже, этого даже не заметил.

– Ваша игра в последнее время немножко хромает. – Надин посмотрела ему в глаза. – Интересно, это проблема профессионального свойства или личная?

– Ни то ни другое, – напряженно отозвался Ланс. Больше всего на свете ему хотелось поскорее уйти куда-нибудь в укромное место, а не беседовать с женой босса. Непонятно, зачем она явилась?

– Забавно, я всегда думала, что вы высококлассный игрок. – Она подошла ближе. – В последнее время, впрочем…

– Это муж вас послал сюда? – сердито спросил Ланс и тут же пожалел о своей резкости.

– Гейвин не знает, что я здесь. – Ее правая рука нежно погладила его плечо. Ланс сделал вид, что не замечает этого. – Уверяю вас, это моя идея.

– И в чем же дело? – насторожился Ланс.

– Ни в чем. – Надин улыбнулась. – Как по-вашему, меня интересует поло?

– По-моему, не особенно, – ответил Ланс, поворачиваясь к своей лошади.

– Так вот, вы ошибаетесь. – Надин продолжала ласкать его плечо, а он по-прежнему не выказывал по этому поводу никаких эмоций. – Очень даже интересует.

– Послушайте, миссис Хиллер, – начал Ланс, теряя терпение.

– Надин, – поправила она.

– Надин, – повторил он, сосредоточив внимание на пони. – Я ценю ваше участие, но со мной все в порядке. В самом деле. Мне просто надо денек отдохнуть, и все.

– Ну раз так… – Она неохотно убрала руку и проговорила мягко и вкрадчиво: – Но должна вам сказать, Ланс, мой муж не любит проигрывать, и мне бы очень не хотелось, чтобы он исключил вас из команды.

– Спасибо за доверие, – мрачно отозвался Ланс и снял с лошади уздечку.

– Предупрежден – значит, вооружен, – улыбнулась Надин и добавила: – Я хотела бы помочь вам… если позволите.

– Спасибо, – ответил он, глядя в сторону, – но мне не нужна помощь.

– Не нужна так не нужна. Но предложение остается в силе, на случай если вы передумаете. – Она повернулась и вышла.

Ланс даже не обернулся. Только после того, как замерли ее шаги, он глубоко вздохнул и в отчаянии стукнул кулаком по седлу.

– Черт!

Чего ему сейчас остро не хватало, так это конфликта на личной почве с хозяином команды. Мало собственных проблем! Хиллер уже выговаривал Лансу по поводу качества игры. Ланс дал слово исправиться, но пока не получалось. А он старался, черт возьми, очень старался, по-настоящему, но… с тех пор как Пола подала на развод, у него все валилось из рук, будто она увела у него удачу в качестве доли, причитающейся ей при разводе. Будь она проклята! Неужели Пола не понимает, как сильно он ее любит до сих пор? Неужели для нее это ничего не значит?

Это все из-за отца. В том, что жизнь Ланса пошла наперекосяк, виноват отец. Старик умер почти десять лет назад, но по-прежнему управлял Лансом из могилы. Да, Лансу нравилось играть в поло, но становиться профессионалом он не собирался. К этому его вынудил отец, который сам был игроком и заставил единственного сына поклясться, что тот получит восьмой рейтинг. На меньшее старик не соглашался. Впрочем, все могло бы обернуться иначе, будь старик жив. Ланс нашел бы способ отвертеться. Уехал бы куда-нибудь подальше и зажил своей жизнью, но судьба распорядилась по-другому и смешала все карты.