Драгоценный камень

– Находиться внизу вовсе не значит быть пассивным. – Играючи, Джордан укусил ее шею.

Она вскрикнула:

– Злодей!

– Позволь мне прокусить твою шею… – зловеще произнес он вампирским голосом и сдернул прикрывающее их одеяло. Слоун взвизгнула, и в этот момент за окном кто-то закричал:

– Пожар! Пожар!

Джордан и Слоун застыли. В следующую секунду он отшвырнул одеяло, вскочил на ноги и голый бросился к окну. Четверо конюхов бежали туда, где полыхало яркое оранжевое зарево, поднимавшееся за густой купой деревьев. Увидев в окне Джордана, один из конюхов крикнул:

– Горит конюшня племенных кобыл!

– Господи! – Джордан наспех оделся.

– Что случилось? – Слоун села, нащупывая в темноте халат.

– В конюшне племенных кобыл пожар! – Он уже направлялся к двери.

Слоун надела халат и тапочки.

– Я пойду с тобой.

– Не надо! – бросил он не оглядываясь. – Там только беременных не хватает.

– Со мной ничего не случится! – Слоун последовала за ним вниз по лестнице. К входной двери они подошли вместе. – Я должна быть рядом с тобой. Почему ты не хочешь, чтобы я пошла? Ведь мне там ровным счетом ничего не угрожает. В огонь я не полезу.

Джордан не стал спорить, чтобы не тратить время.

Вся конюшня была охвачена пламенем. Большую часть кобыл, среди них жеребых, конюхи уже успели вывести. Кэппи разворачивал тяжелый резиновый шланг.

– Ты вызвал пожарных? – спросил Джордан.

– Да! – Шум стоял невообразимый: кричали конюхи, ржали испуганные лошади, ревело пламя. – Они выехали!

– Всех лошадей удалось вывести?

– Не знаю. – Кэппи вытер со лба пот. – Считать по головам времени не было. Этим занимаются шестеро ребят…

– Где Пиковая Дама? – Глаза Джордана шарили по сбившимся в кучу, нервозно перебирающим ногами кобылам, которых отвели на безопасное расстояние.

– Добраться до нее так и не удалось! – крикнул один из конюхов, с трудом удерживая за поводья двух лошадей. – В том месте уже сущий ад.

Джордан метнулся вперед, прямо в горящую конюшню. Это было так неожиданно, что ни Кэппи, ни Слоун не успели его остановить.

– Джордан! – закричала Слоун и ринулась за ним, но Кэппи схватил ее за руку.

– Не надо! Помочь ему вы все равно не сможете. К тому же он не сумасшедший.

– А как называется то, что он сейчас сделал? – Слоун попыталась вырваться, но Кэппи не отпускал ее.

– Эта кобыла слишком много для него значила. Он попытается ее вызволить, но жертвовать ради нее жизнью, поверьте мне, не станет. – Слоун обмякла, и Кэппи отпустил ее. – Если Джордан увидит, что все бесполезно, он сразу вернется.

Джордан задержался у входа в конюшню, схватил один из шлангов и, прежде чем вбежать, облился ледяной водой. Стоящие рядом конюхи что-то кричали ему, но он отмахнулся и, защищая лицо от невероятного жара, двинулся к задней части конюшни. Неподалеку вспыхнул тюк сена, превратившись в огромный пылающий шар. Пламя лизало стены, уже начали рушиться бревна, но Джордан шел вперед, пытаясь сквозь рев огня расслышать ржание Пиковой Дамы. Впереди, чуть не задев его, упали горящие обломки крыши, но ему удалось увернуться. Джордан продолжал двигаться вперед с отчаянной решимостью. Пламя быстро распространялось по конюшне, и жар был почти непереносимым. Пот заливал лицо Джордана, дым обжигал легкие и ел глаза, но он шел. Добравшись до стойла Пиковой Дамы, он увидел, что оно с одной стороны объято огнем. Джордан дернул дверцу, но она не подалась. В отчаянии он навалился на нее, и именно в этот момент на кобылу упало горящее бревно. Она издала душераздирающий звук. Растащив обломки, Джордан набросил на Пиковую Даму попону, быстро схватил повод и попытался вывести лошадь, но та, обезумев от боли и страха, отчаянно сопротивлялась. Тогда он вытащил из кармана большой носовой платок и прикрыл ей глаза, заправив края за сбрую. Затем повел ее к выходу, то и дело останавливаясь. Очень короткий путь от стойла до входной двери показался ему бесконечным, и Джордан уже сомневался, удастся ли ему выбраться отсюда живым. Почти у самого выхода дорогу им преградило пылающее бревно. Джордан сорвал с Пиковой Дамы попону и, удерживая одной рукой дергающуюся кобылу, другой неистово забил пламя. И вдруг где-то в отдаленном уголке его сознания мелькнуло: «Неужели я так и не увижу своего ребенка…»

А Слоун, стоя снаружи, беспомощно наблюдала, как конюшню пожирает пламя. Она горячо молилась, чтобы Джордан остался цел. Ее сердце неистово колотилось, а кровь так стучала в ушах, что заглушала вой сирен приближающихся пожарных машин. Она не помнила, чтобы когда-либо в жизни, включая ужасный период в Чикаго, была напугана больше, чем сейчас.

«Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы с ним ничего не случилось! – молилась она про себя. – Только бы он был жив».

Вой сирен и вспышки проблесковых маячков прекратились, когда три машины остановились у горящей конюшни. Пожарные начали быстро разворачивать шланги.

– Вот он! – крикнул Кэппи.

Слоун вздрогнула и подняла глаза. В дверях конюшни появился Джордан, он вел за собой Пиковую Даму. Дико вскрикнув, Слоун бросилась к нему мимо суетящихся пожарных. Кэппи бежал чуть впереди.

Наконец они встретились. Кэппи занялся кобылой, а Слоун повисла у мужа на шее.

– Я с ума сходила, боялась, что ты не выйдешь оттуда!

– Все в порядке, родная. Я же везучий. Неужели ты думала, что я погибну в первую брачную ночь?

– Джордан, – позвал его Кэппи. – Иди сюда.

Они обернулись. На земле лежала Пиковая Дама.

Джордан опустился на колени рядом с Кэппи.

– Совсем плоха?

Кэппи мрачно кивнул:

– Она не выживет, Джорди. Слишком сильно обгорела.

– На нее упало бревно.

Кэппи поморщился:

– Кажется, у нее сломана нога. Удивляюсь, как тебе удалось вывести ее оттуда в таком состоянии.

– Считаешь, ее следует усыпить?

Кэппи кивнул.

Джордан покачал головой:

– Я не могу, Кэппи! Не могу!

– Как это не можешь? – вскипел Кэппи. – Кобыла страдает, ты что, не видишь? Ей надо помочь.

– Но если есть шанс…

– Нет никакого шанса. Ветеринар в пути. Он будет осматривать лошадей. Пусть займется и этим.

– А жеребенок?

Кэппи пожал плечами:

– Если ветеринар прибудет вовремя…

– Нет, – решительно оборвал его Джордан. – Я на это надеяться не стану. Если нельзя спасти Пиковую Даму, попытаемся спасти хотя бы жеребенка. – Он вскочил на ноги.

Кэппи посмотрел на него:

– Что ты надумал?

Джордан медленно втянул в себя воздух.

– Я приму жеребенка сам. – Он повернулся к одному из конюхов. – Иди в кладовую и принеси все, что нужно для этого… и ружье.

Слоун в ужасе отшатнулась:

– Ружье?

– Ее придется застрелить.

– Но, Джорди…

– Ты слышала, что сказал Кэппи. – Джордан мрачно посмотрел на кобылу. – Она умирает. Нужно сделать все, чтобы спасти жеребенка.

Через несколько минут молодой конюх вернулся со всем необходимым. Джордан зарядил ружье и прицелился. Слоун прижалась к Кэппи и заткнула уши. Медленно открыв глаза, она увидела, что Джордан отдал ружье конюху, встал рядом с мертвой кобылой на колени и открыл ящик с медицинскими инструментами.

– Мне нужен нож, – сказал он конюху. – Большой. И обязательно простерилизуй его.

Конюх быстро принес нож, и Джордан начал работать. Его волосы взмокли, грязное лицо блестело от пота, но руки не дрожали. Всю сцену освещал свет уже стихающего пламени. Слоун стояла неподалеку, заглядывая через плечо мужа. К горлу подступила тошнота, но она не уходила, зная, что нужно быть здесь, рядом с ним.

Из вскрытой утробы кобылы Джордан извлек жеребенка и очистил его мордочку. Неподвижный жеребенок не проявлял признаков жизни, но Джордан продолжал интенсивно работать.

– Оживай, – бормотал он, делая все, чтобы привести в чувство новорожденного жеребенка. – Оживай же, черт возьми!

Наконец бока новорожденного начали приподниматься. Малыш рефлекторно дернулся.

– Он дышит, – прошептал Джордан, вытирая лицо ладонью. – Он ожил!

Поначалу Джордан считал, что причиной пожара был горящий окурок, брошенный кем-то в конюшне.

На следующий день он и Кэппи допросили всех, кто работал в Мунстоуне. Разумеется, никто не признался.

– А чего ты ожидал, Кэппи? – спросил Джордан, когда они остались одни. – Неужели кто-то захочет лишиться работы?

– Да. Я полагаю, ты прав.

– Мистер Филлипс!

На пороге появился молодой конюх Дэнни Тайлер.

Кэппи махнул ему рукой:

– Не стой там, парень. Иди сюда.

– Что случилось, Дэнни? – спросил Джордан.

– Хм, сэр… Я видел, как этот парень выходил из конюшни ночью… – Тайлер нерешительно приблизился. – Не видел, курил ли он, но…

– Кто это был?

– Не знаю, как его зовут, это новенький.

– Что за новенький? – удивился Джордан.

– Тот, что начал работать на прошлой неделе.

– Этого не может быть, – сказал Кэппи.

Джордан посмотрел на него:

– Почему ты так уверен?

– Потому что я никого не принимал на работу уже ровно год.

Бостон, сентябрь, 1987

В штате Массачусетс есть небольшой городок Гамильтон, где проживает около семи тысяч жителей. Он расположен на берегу Атлантического океана примерно в двадцати пяти милях на север от Бостона. Там холмистый рельеф, есть сосновый бор, березовая роща и много частных владений. Поскольку промышленных предприятий в городке почти нет, большая часть населения ежедневно ездит на работу в Бостон. В Гамильтонском городском парке стоит памятник генералу Джорджу Смиту Паттону,[32] здешнему уроженцу, поэтому его родственники по-прежнему называют Гамильтон своим домом.

Гамильтон стал домом и для членов поло-клуба «Миопия», основанного в 1888 году группой близоруких спортсменов из Бостона. Шестью годами раньше они основали неподалеку от Винчестера охотничий клуб, но позднее обнаружили, что с точки зрения лисьей охоты окрестности Гамильтона намного лучше, и перебазировались сюда. К охотничьей деятельности они вскоре добавили поло и осенью 1888 года сыграли свой первый матч против команды «Кантри-клуба» из Дедхэма, еще одного городка в окрестностях Бостона, но более крупного. Поле, на котором проходил этот матч, позднее получило название «Гибни Филд». Говорят, что этот первый матч закончился сухим счетом. Команда «Кантри-клуба» серьезно проигрывала, когда ее капитан Персивал Лоуэлл в борьбе за мяч столкнулся с капитаном «Миопии» Джорджем Майером. К сожалению, дальше продолжать игру Лоуэлл не смог, и его команда потерпела унизительное поражение со счетом 0:13.

Пересекая «Гибни Филд», Слоун думала, что, несмотря на огромные изменения, которые произошли с тех пор, в сегодняшней «Миопии» все еще сохранилась старомодная элегантность «клуба смокингов».

Она помахала Джордану.

– Не ожидал увидеть тебя здесь так рано. – Он подъехал к ней. – Интервью отменили?

Слоун кивнула и сняла белую шляпу.

– В третий раз. В аэропорту Логан произошла катастрофа, а мне с такими дурными новостями лучше не конкурировать.

Джордан надел шлем и застегнул его на подбородке.

– Извини, игра начинается.

Слоун, посмотрев ему вслед, направилась к скамейке. Сегодняшний матч был тренировочным, но для Джордана не менее важным, чем финал Открытого чемпионата США. Для него любой матч имел огромное значение.

Большинство игроков на поле были родственниками членов прежней «Миопии» – все эти Литтлы, Фоситты, Даниэлсы, Карпентеры, Макгоуэны и Сноу. Слоун теперь понимала, что так и должно быть. Умение играть в поло передавалось в семье по наследству – отцы учили сыновей. Джордан часто говорил, что ему когда-нибудь хотелось бы создать свою семейную команду. Вот он наклонился влево и ударил. Мяч со свистом полетел к воротам. Слоун подумала, что он уже наверняка учит Тревиса. Потом потрогала живот, в котором уже начал шевелиться ребенок, и улыбнулась. Если бы всего год назад ей сказали, что она забеременеет, Слоун даже не рассмеялась бы. Она сочла бы абсурдным и предсказание, что через год выйдет замуж.

Но теперь… теперь верила, что возможно все.

– Мне все равно, который у вас сейчас час на западном побережье! – рявкнул в трубку Гейвин Хиллер. – Позовите этого негодяя к телефону, и немедленно! Мне наплевать, если придется вытащить этого сукина сына из постели! Что? Перезвонит?!

Он швырнул трубку и повернулся к жене, заканчивающей завтрак.

– У тебя какие-то проблемы, дорогой? – Надин вытерла углы рта салфеткой.

– Главная проблема – это некомпетентность. – Хиллер сел за стол напротив нее. – Иногда я думаю, что лучше все делать самому, даже самую пустячную вещь, иначе никогда не знаешь, будет ли сделано. – Он снял крышку со своей тарелки. – Надеюсь, что хоть здесь, в «Копли-Плаза», еда лучше, чем в том отеле, где мы останавливались в последний раз. Особенно если учесть, во что мне это обходится.

– Мне казалось, что ты уже позавтракал, – мягко проговорила Надин. Отпив апельсиновый сок, она снова принялась за блинчики.

Гейвин не ответил. Он молча жевал, уставившись в одну точку, весь погруженный в дела. Надин догадывалась, что в империи Хиллера начались какие-то сбои, но деталей не знала, поскольку муж ничего ей не говорил. На такие темы он вообще редко разговаривал с женой.

И все же… на этот раз Хиллер, видимо, обеспокоен по-настоящему. В прошлом у него случались и неудачи, и провалы, но он все это сносил даже не моргнув глазом. К неприятностям Хиллер относился совершенно спокойно. Надин всегда считала, что он справится с чем угодно. Но сейчас… сейчас муж не скрывал своей тревоги. Это беспокоило ее. Если Гейвин Хиллер потерпит финансовый крах, это самым непосредственным образом коснется и его жены. А вот это уже никуда не годится.

Надин не могла представить, что разорится. Не могла даже вообразить, что будет жить как обычная женщина. Без слуг, без мехов и ювелирных украшений, без путешествий, пятизвездочных отелей и фешенебельных ресторанов. Нет, это просто немыслимо. Она этого не перенесет, Надин это знала.

Такое невозможно.

Первое, что они увидели, подъехав к воротам «Миопии», были две полицейские машины, стоящие на подъездной аллее перед зданием клуба. Джордан остановился позади второго патрульного автомобиля.

– Кажется, что-то случилось, – сказал он, оглядывая группу собравшихся у входа. Все лица были знакомые.

– Думаешь, что-то неприятное? – спросила Слоун.

– По другим причинам полиция приезжать не станет. – Увидев Ланса и Эрика Ланжоне, он вышел из машины и помог выйти Слоун.

За год, проведенный вместе с Джорданом, Слоун видела много всяких случаев на игровом поле. Большей частью травмы средней тяжести. Она привыкла к машинам «скорой помощи», всегда стоявшим наготове неподалеку от игрового поля. А вот полицейские машины – другое дело. При всех опасностях этой напряженной игры, в которой смертельных исходов куда больше, чем в любом другом виде спорта, поло по-прежнему оставалось игрой джентльменов.

– Вчера ночью в конюшни фермы «Серебряный лист» проник какой-то маньяк, – услышала она голос Ланса. – Две лошади Хиллера серьезно пострадали, так что их придется усыпить.

– Что же случилось? – спросил Джордан.

– Негодяй загнал Бриллианту в задний проход палку и проткнул кишечник, – мрачно ответил Ланс. – Ветеринар говорит, что это ручка от половой щетки. То же самое произошло и с Короной. Хотя у нее кишечник поврежден не так сильно, она все равно не выживет.

– Черт возьми, этот тип не мог совершить такое злодейство один! – заявил Джордан. – Ведь лошадь не станет спокойно стоять, когда с ней такое творят. Она бы выбила ему мозги!

Ланс пожал плечами:

– Видимо, нашел способ.

– Или был не один, – предположил Джордан.

– Но как злоумышленники проникли в конюшни незамеченными, пусть даже ночью? – спросила Слоун.

– Это менее сложно, чем издеваться над крупной лошадью одному и при этом заставить ее стоять спокойно, – сердито заметил Джордан. – Есть какие-то предположения, кто это сделал?

Ланс усмехнулся:

– Поэтому они здесь. – Он мотнул головой в сторону двух полицейских. – Производят опрос.

– Где Хиллер? – спросил Джордан. – Разумеется, ему сообщили…

– Еще нет, – ответил Ланс. – Звонили, но он уже уехал из отеля. Примерно пятнадцать минут назад я говорил с Над… миссис Хиллер. Она сказала, что Хиллер отправился сюда.

Слуон, бросив взгляд на Джордана, поняла, что он не пропустил мимо ушей оговорку Ланса.

– В таком случае он скоро будет здесь. На лошадей-то, я думаю, ему наплевать. Главное для него – получить страховку, – заметил Джордан.

– А что, лошадей страхуют? – удивилась Слоун.

– Конечно, – ответил Джордан. – У Хиллера все лошади дорогие. Некоторые выращены и натренированы в пампасах Аргентины. Он заплатил за каждую не меньше пятидесяти тысяч долларов. Убежден, если Гейвин Хиллер тратит такие деньги, то наверняка каждая лошадь надежно застрахована.

Ланс кивнул:

– Да, терять деньги этот человек очень не любит.

– Легок на помине, – пробормотал Джордан, первым заметив машину Хиллера на подъездной аллее.

Слоун все еще не понимала, почему Джордан согласился играть за «Уайт Тимберс». Своей неприязни к Гейвину Хиллеру он никогда не скрывал, ему не нравилось, как тот относится к своим игрокам и лошадям. Кроме того, муж не нуждался в деньгах. Так почему же он принял предложение Хиллера, когда тот положил ему четверть миллиона в год? Джордан, конечно, излагал Слоун свои резоны, но она все равно считала это недопустимым компромиссом.

«Мне ли осуждать его, – говорила себе Слоун, – если я сама согласилась с примечаниями в контракте, набранными мелким шрифтом».

Едва Хиллер вышел из машины, к нему сразу же направились полицейские. Слоун не слышала, о чем они говорили, но видела, что Хиллер расстроен. Может, в данном случае Джордан и Ланс ошиблись и лошади не безразличны ему?

– Идет, – тихо сказал Ланс, когда Хиллер закончил разговор с полицейскими и двинулся к ним.

– У него тот еще вид, – заметила Слоун.

Джордан нахмурился.

– А чего ты ожидала? – спросил он. – Хиллер терпеть не может терять деньги.

– Как это, черт возьми, случилось? – раздраженно осведомился Хиллер. – Эти идиоты что, вообще не охраняют конюшни?

– Думаю, для организации круглосуточной охраны в компанию «Уэллс и Фарго»[33] они не обращались, – мрачно отозвался Джордан. – Им это было ни к чему. Знаете, Гейвин, такие вещи каждый день не случаются.

– Они отвечают за моих лошадей и их безопасность! – сердито бросил Хиллер, шаря глазами вокруг, как будто искал кого-то.

– Что сказали полицейские? – поинтересовался Джордан.

Хиллер раздраженно мотнул головой:

– Никаких ниточек и никаких подозреваемых. Понимаете, что это означает? Страховая компания сразу деньги не выплатит. Должно быть проведено расследование. Черт побери, это может занять несколько месяцев! – Увидев владельца фермы «Серебряный лист», где содержались лошади, он быстро направился к нему.

– А его и впрямь волнуют только деньги. – Слоун посмотрела вслед Хиллеру.

Джордан усмехнулся:

– А ты что, сомневалась?

Здесь они уже встречались однажды, в этой занюханной таверне в портовом районе Бостона. Обычно эти двое не встречались дважды в одном и том же месте. В этом состояло одно из правил игры – никогда не показываться там, где есть хоть ничтожная вероятность, что тебя могут узнать.

Но в этом месте вероятность этого равнялась нулю. Никто не обращал на них ни малейшего внимания.

– Вот твои деньги. – Тот, что постарше, извлек из кармана толстый коричневый конверт.

Тот, что помоложе, потянулся через стол, взял конверт и быстро пересчитал банкноты на коленях. Они были разных достоинств, но не выше пятидесяти долларов. И нигде никаких пометок.

– Все в порядке. – Он кивнул и сунул конверт в карман пиджака.

– Ну, тогда я пошел. До встречи.

Тот, что помоложе, спросил:

– Когда вся эта канитель закончится?

– Когда скажу, тогда и закончится.

События прошлой ночи не снизили морального духа команды. Слоун убедилась в этом, наблюдая за игрой с заградительной линии. Все были настроены на победу более решительно, чем когда-либо. Джордан играл в этот раз очень агрессивно, и Слоун знала причину. Он очень злился и на негодяев, искалечивших лошадей команды «Уайт Тимберс», и на Гейвина Хиллера, ничуть не жалевшего животных.

Сейчас Джордан боролся за мяч на противоположной стороне поля. Схватка была настолько напряженной, что болельщики то и дело возбужденно вскакивали на ноги. Противник у него был не простой, но Джордан не собирался пропускать его к воротам. Когда тот начал теснить Джордана, у Слоун перехватило дыхание. «Привыкну ли я когда-нибудь к опасностям, которыми чревато профессиональное поло?»

Ответ был простой: никогда.

Слоун никогда не примирится с тем, что человек, которого она любит, ее муж, выезжая на игровое поле, каждый раз сознательно рискует жизнью, в лучшем случае – здоровьем. Слоун никогда не преодолеет ощущение дурноты, которое охватывает ее каждый раз, когда Джордан падает с лошади. Она никогда не сможет подавить в себе страх перед тем, что эта жуткая игра, завладевшая Джорданом больше чем наполовину, когда-нибудь заберет его у жены целиком.

В нескольких метрах от Слоун за игрой наблюдали Макс и Джилли Киньон. Они прибыли сюда вместе с британским судопромышленником Уильямом Спенсером-Уайтом, спонсором команды Макса, и его женой леди Маргарет. Сдержанная элегантность леди Маргарет – серый костюм, нитка жемчуга на шее и высокая прическа из пепельных волос – резко контрастировала с обликом Джилли, ее странно уложенными волосами, которые трепал ветер, множеством украшений, коротким платьем в горошек и черной соломенной шляпой с широкими полями. Этих женщин объединяло лишь то, что их мужья имели отношение к поло, и за все время они не сказали друг другу и пяти слов, хотя сидели рядом.

«Зачем это Максу понадобилось? – обижалась Джилли. – Он же прекрасно знает, как я не люблю мероприятия, где нужно любезничать по обязанности с невероятно скучными женами его не менее скучных приятелей».

Она была молода, и ей хотелось, чтобы ее окружали интересные молодые люди. Джилли стремилась наслаждаться жизнью и весело проводить время. Она жаждала развлечений.

Максу едва перевалило за тридцать. Почему же он этого не понимает? Только тем и озабочен, чтобы жена не смотрела на других мужчин и чтобы никто не смотрел на нее. И все.

«Неужели он не понимает, что это не поможет? – спрашивала себя Джилли, глядя, как Джордан обходит противника под бурные аплодисменты болельщиков. – Какую же я сделала глупость, что отпустила его. Джордан Филлипс был потрясающим любовником. И не только любовником… Он вообще был самым лучшим. А я дура. Совершила ошибку и теперь все время за нее расплачиваюсь».

– Что им тут понадобилось? – раздраженно спросил Джордан, бросив взгляд на Джилли и Макса. Спрыгнув с лошади, он передал конюху поводья и клюшку.

– Ты о ком? – Слоун сделала вид, что не заметила супругов Киньон. На самом деле она увидела их, как только те появились на стадионе «Гибни Филд».

– Джилли и Безумный Макс.[34] – Джордан мотнул головой в их сторону. – Когда они пришли?

Слоун пожала плечами:

– Понятия не имею. До последней минуты я даже не знала, что они здесь. А почему это тебя удивляет? Мы же постоянно на них натыкаемся.

Джордан сбросил шлем.

– Его команда не принимает участия в соревнованиях.

– Ну и что?

– Да просто Киньон не из тех, кто пересечет полмира, чтобы посмотреть матч. – Он взял у жены влажное полотенце, вытер лицо и шею, задумчиво прошелся по влажным спутанным волосам, а потом набросил на плечи. – На это должна быть причина.

– Причина? – Слоун наливала ему в бокал охлажденного чая. – Какая, например?

– Хотелось бы знать. – Джордан сделал большой глоток. Он кое-что смутно подозревал, но до поры до времени со Слоун делиться не собирался.

Пока не выяснит, причем абсолютно точно, где находился Макс Киньон в ночь, когда были покалечены лошади команды «Уайт Тимберс».

Сидней, сентябрь, 1987

– Честное слово, папа, чем дольше я живу с Максвеллом, тем больше убеждаюсь, что наш брак никуда не годится. – Джилли нервно вертела большое бриллиантовое кольцо на среднем пальце левой руки.

Она обедала со своим отцом в «Аббатстве», итальянском ресторане в Глибе, в нескольких милях на запад от города. «Аббатство» расположилось в перестроенной старинной церкви. Ресторан, разместившийся посреди сада, был причудливо обставлен, а стойка коктейль-бара помещалась на месте бывшего алтаря.

Джон Флеминг, все еще бодрый и привлекательный мужчина, хотя ему было около шестидесяти, откинулся на спинку кресла и пытливо посмотрел на дочь. Джилли стала красавицей, это не вызывало сомнений. Она была копией своей матери. Именно поэтому, когда Джилли выросла, Флемингу трудно было проводить с ней много времени. В молодости он любил гульнуть, но только пока не встретил Сару. А потом ни разу не посмотрел ни на одну женщину. После смерти жены он, конечно, имел женщин, но с ними лишь удовлетворял свои сексуальные потребности. Эти связи были недолговечными, и его это вполне устраивало. И вот сейчас, глядя на дочь, он с болью вспоминал свою Сару.

– Максвелл тебя любит, Джиллиан. – Флеминг потянулся за своим бокалом и сделал большой глоток.

– Любит? – Джилли грустно рассмеялась. – Это не любовь, папа, а какая-то странная одержимость. Ты даже не представляешь, что это за человек.

– Он ревнив, – задумчиво проговорил Флеминг. – Но в этом нет ничего плохого.

– А ты ревновал маму? – нерешительно спросила она.

Флеминг печально улыбнулся:

– Конечно. Но у нас на этой почве никогда никаких конфликтов не возникало.

– У Макса такой темперамент, что мне страшно, – призналась Джилли. – Иногда… Господи, иногда он бывает таким жестоким!

– А ты, Джиллиан, – заметил Флеминг, – в последнее время прилагаешь много усилий, чтобы вывести его из себя.

– Как ты можешь так говорить, папа? – вспыхнула Джилли. – Неужели я должна потворствовать его сумасбродным фантазиям? Ведь я твоя дочка.

– Ты его жена, Джиллиан. – Флеминг закурил длинную тонкую сигару. – А ведешь себя для замужней женщины довольно, я бы сказал, странно.

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Джилли.

– Только то, что мне передали друзья из Штатов. Повторяю, Джиллиан, ты замужняя женщина, и Джордан Филлипс тоже женат. Зачем ты к нему лезешь?

– Мы очень любили друг друга, папа. И я по-прежнему люблю его.

– Но сейчас ты жена Макса.

Джилли опустила глаза.

– Я хочу развестись с ним. И думаю об этом очень серьезно.

– Не делай глупостей, Джиллиан.

– Выйдя замуж за Макса Киньона, – вздохнула Джилли, – я сделала самую большую глупость в жизни.

А затем подумала: «И тем самым лишила себя возможности хотя бы когда-нибудь стать счастливой. Но нет, без борьбы я не сдамся…»

Джилли очень хотелось, чтобы разговор с отцом получился. Она надеялась, что он сумеет выслушать ее, войти в ее положение, но отец, как всегда, талдычит одно и то же и никогда не поверит, если она скажет ему, какой Макс на самом деле и на что способен.

А Макс Киньон в это время мрачно шел по тренировочному полю к своему автомобилю. Он даже не взглянул на двух конюхов, которые занимались его лошадьми. Раздраженно скинув шлем и перчатки, Макс швырнул их и хлыст на заднее сиденье автомобиля и, запустив в волосы пятерню, уставился вдаль.

Чертова Джилли!

Одна мысль о жене приводила его в ярость. А думал он о ней постоянно. Неужели Джилли не понимает, каково ему видеть, как она открыто флиртует с мужчинами? Неужели ей безразлично, что чувствует Макс, когда она смотрит так на Джордана, играющего или сидящего у заградительной линии со своей женой? Неужели ей безразлично, что она ставит его в такое двусмысленное положение?

Макс влез в машину, сунул ключ в гнездо зажигания и довольно долго сидел, как будто прислушиваясь к ровному гудению хорошо отрегулированного двигателя.

«Нет, такое дальше терпеть невозможно. Она моя жена и должна вести себя соответствующим образом. Флирт придется прекратить, и сейчас же. Джордана Филлипса она должна выбросить из головы навсегда. Иначе ей придется преподать урок. Им обоим придется преподать урок. И Джордану тоже».

Сан-Антонио, сентябрь, 1987

Кажется, ничего не действовало.

Гейвин Хиллер был не на шутку встревожен, но пытался этого не показывать. Как только лимузин выехал из аэропорта Сан-Антонио, он положил на колени свой кожаный коричневый дипломат. Хиллер открывал его так медленно, будто в нем были опасные радиоактивные вещества. «А это не лучше, – подумал он, копаясь в бумагах. – А возможно, и хуже».

Его корпорация переживала крупные неприятности, и ему нужно было раздобыть деньги – много денег, и быстро. Но где? В этом и состояла проблема. В этой стране, видимо, не осталось уже ни одного серьезного банка. Куда бы Хиллер ни обращался, ему везде отказывали. «Юго-Западная сталелитейная» балансировала на краю пропасти, банкиры это знали и не хотели рисковать, невзирая на былую респектабельность Хиллера и на то, что весь его бизнес выдержал испытание временем. Сволочи!

Пока Хиллер предавался мрачным размышлениям, его жена сидела рядом в лимузине, погруженная в свои проблемы. Невидящим взглядом она смотрела в тонированное стекло. Надин старела и ощущала это, несмотря на все усилия и искусство пластических хирургов, несмотря на то, что в оконном стекле сейчас отражалось весьма миловидное лицо. Несмотря ни на что.

Она – пожилая женщина, к которой потерял интерес молодой любовник.

Да, это так. Ланс утратил интерес к ней. Он и прежде никогда не выходил за рамки обычного секса, но сейчас, кажется, даже и это пошло на убыль. Ланс пользовался любыми предлогами, лишь бы не встречаться. Всегда находил оправдания, но Надин подозревала, что он просто не хочет ее видеть. А когда они встречались в постели, то не слишком утруждал себя любовными играми, просто влезал на нее, удовлетворялся и отсылал прочь.

Надин помрачнела еще больше. В этой части он все больше походил на Гейвина.

Джилли ехать не хотела.

Она дала это ясно понять, но Макс проявил твердость. О том, чтобы остаться в Сиднее, не могло быть и речи. Он больше не доверял ей. Макс, очень тяжелый, неприятный человек, неспособный войти в чье-то положение и попытаться понять обстоятельства, был невероятно требователен, самонадеян, совершенно лишен чувства юмора, а тут еще вдобавок ко всему ревность, которая все усиливалась. В общем, жить с ним стало невыносимо.

Кроме того, Джилли подозревала, что Макс совершил нечто ужасное. Правда, это были лишь предположения, ничего доказать она не могла, но когда думала об этом, у нее кровь стыла в жилах.

Джилли смотрела на Макса – он что-то говорил носильщику аэропорта, видимо, торопил его – и переполнялась ненавистью. Она ненавидела здесь все – эту толпу, этот битком набитый аэровокзал, эту суету кругом.

Она ненавидела Макса.

Опершись на забор, Ланс задумчиво разглядывал лошадей, резвящихся в загоне. Он завидовал им. Эти существа не знают любви. Они едят, играют, спариваются с той особью, какая оказывается поблизости, и все. Никакой любви. Замечательно.

Прошло уже больше года с тех пор, как Пола оставила его, но Ланс постоянно думал о ней. Он все еще любил эту женщину, бросившую его, и ненавидел себя за то, что трахал ту, которая навязывалась ему. В последнее время заставлять себя заниматься этим становилось все труднее. Ланс прошелся рукой по волосам, и его снова охватило отчаяние. Зачем вообще он связался с Надин Хиллер? Уж по крайней мере не с ней!

«Просто не хочется жить», – подумал Ланс.

Слоун уже начала жалеть, что поехала.

В самолете у нее ужасно разболелась голова, а в отеле, когда она, оставшись одна, попыталась разобрать вещи, ее вдруг сильно затошнило. Слоун присела на край постели и стала делать дыхательные упражнения.

«Может, стоило послушаться Джордана и остаться дома? Ведь он собирался провести здесь всего три дня. А мне нужно больше быть с Тревисом, я его совсем забросила. Правда, мой сын уже подрос, скоро я ему вообще не буду нужна. Имела ли я право начинать все сначала – муж, ребенок… Не безумие ли это?»

Эти мысли посещали ее уже не в первый раз. Хотя Слоун безумно любила Тревиса с момента его рождения – нет, она любила сына еще до того, как он родился, – по-настоящему хорошей матерью ему не была. Это Слоун понимала. Когда ему было пять, она набирала вечером воды в ванну, сажала его туда, а сама начинала заниматься рукописью и вспоминала о сыне только тогда, когда он начинал громко вопить. И то не сразу. А с каким трудом ей дались первые месяцы, когда приходилось кормить по ночам, менять пеленки, когда начали резаться зубки. Потом, когда Тревис пошел в школу, Слоун помогала ему делать уроки, но всегда наспех, потому что вечно не хватало времени.

И вот теперь она собирается пройти через все это еще раз.

Ее размышления прервал скрип открывающейся двери. На пороге спальни появился Джордан.

– Я думала, у тебя днем тренировка, – сказала Слоун.

Он быстро подошел к ней, наклонился и поцеловал в лоб.

– Тренировку отменили. Ночью прошел сильный дождь, игровое поле в Ритаме превратилось в сплошное болото. – Джордан улыбнулся. – Как ты себя чувствуешь?

– Немного подташнивает. Но это нормально.

– Ты на седьмом месяце. Разве эти симптомы не должны пройти?

– Как правило, проходят, но не всегда. Мою мать, например, тошнило по утрам все девять месяцев.

– Надо же, какой сюрприз!..

– Что?

– Сейчас ты впервые упомянула о своей матери. – Джордан снял часы и положил на столик.

– Да, мою мать, когда она носила меня, подташнивало утром все девять месяцев. Разве это очень важное сообщение?

Он опустился в кресло и закинул руки за голову.

– Для меня важное, поскольку я почти ничего не знаю о твоей родне. Ты никогда не говорила о своем детстве, не рассказывала смешных историй, какие случались с тобой в Чикаго.

Слоун снова начала перебирать вещи в чемодане.

– Да мне, в сущности, нечего было рассказывать. Никаких смешных историй со мной не случалось.

– Неужели в твоем детстве вообще не было ни одного интересного, запоминающегося события? В такое трудно поверить.

Уже не в силах переносить это, Слоун выронила свитер, вынутый из чемодана, и повернулась к мужу:

– Что для тебя важнее, Джордан? Какой я была тогда… или та, что сейчас? Та, на которой ты женился.

Их глаза встретились.

– А что, есть разница?

– Надеюсь, есть. – Слоун опять взялась за вещи.

Джордан в недоумении смотрел на жену. «Неужели ее прошлое было таким ужасным, что она так отчаянно пытается его забыть?»

Надин вылезла из машины и подошла к мужу, обозревавшему мокрое игровое поле.

– Матч отменят? – спросила она, пытаясь завести разговор.

Он пожал плечами:

– Кто знает…

Надин слабо вздохнула, сознавая, что Гейвин в очередной раз от нее отгородился. Она не знала, почему это удивляет ее. Ее и Гейвина никогда по-настоящему ничего не объединяло, как большую часть супругов. Если бы у них было что-то похожее на настоящую близость, не столько даже сексуальную, возможно, Надин не понадобились бы другие мужчины. Как человек она не интересна Гейвину. Просто ему нужна супруга, которая всюду сопровождала бы его, чтобы все было как у людей. Ему нужны только поло, бизнес, атрибуты успеха – многочисленные дома, автомобили, яхты, собственный самолет, скаковые лошади и поло-пони, чтобы весь мир знал, чего он стоит.

А вот жена ему не нужна. Совсем.

– Что они делают? – спросила Слоун у Дасти.

Они сидели на самом нижнем ярусе поло-клуба «Ритама», уникальном стадионе с двусторонними трибунами, глядя, как два вертолета низко кружат над игровым полем. Конюхи занимались лошадьми, а игроки собрались в конце поля под белым тентом. Зрители потянулись к бару, обходя поле, засаженное дерном из бермудской травы. Бар на стадионе «Ритама» тоже был уникальный – настоящие армейские казармы, привезенные из форта Сэм-Хьюстон и собранные здесь по дощечке и бревнышку.

– Они сушат поле, обдувая его воздухом, или по крайней мере пытаются это сделать, – объяснила Дасти. – Это дорогая процедура. Я слышала, такое делали прежде лишь один раз, несколько лет назад в Оук-Бруке. Это большое событие. Видимо, есть серьезные причины не отменять матч.

– Я все боюсь, как бы вертолет не врезался в землю, – сказала Слоун.

Дасти покачала головой:

– Эти ребята знают свое дело.

– А не проще ли просто перенести матч на сутки?

Дасти помолчала, понимая, что Слоун беспокоят не вертолеты.

– Слоун, не тревожься за Джорди. Он занимается этим уже много лет и играл в более неблагоприятных условиях. Даже не представляешь, в каких.

– Ошибаешься, Дасти, представить себе я могу очень многое. Я уже такого напредставляла, что лучше не говорить. Как Джордан падает на поле и его топчут лошади, он пытается увернуться, а в это время…

– Не надо! – Дасти коснулась руки Слоун. – Не позволяй этим своим «а что, если…» сводить себя с ума. Я знаю, чем это может кончиться. Моя мать имела обыкновение ездить с отцом, и это окончательно расшатало ей нервную систему. Папа падал много раз, а сколько у него было переломов! Так вот, каждое падение отца отзывалось в ее ушах звоном погребального колокола. Когда папа падал или с кем-то сталкивался, она устраивала истерики. Потом, после тяжелого сердечного приступа, доктора запретили ей посещать матчи.

– Она вообще больше не ходила на матчи?

Дасти покачала головой:

– Нет, не ходила. И вряд ли от этого страдает. Мне кажется, эти посещения никогда не доставляли ей особого удовольствия.

– Ей не нравится поло?

– Ей не нравится риск, с которым связана эта игра.

– Мне знакомо это чувство, – печально призналась Слоун.

«А игра с каждым днем становится все рискованней и рискованней. Травмы на поле и другие происшествия в последнее время участились, и вряд ли это можно считать случайным. – Слоун посмотрела в сторону тента, под которым собрались игроки. – Они действительно Всадники Апокалипсиса. Катастрофы и смерть сопровождают их повсюду. Когда же наступит развязка?»

Несмотря на плохое состояние поля, игра прошла в быстром темпе и очень интенсивно. Команда Джордана выиграла с минимальным перевесом – 12:11. Победу он отмечать не пошел, предпочтя провести вечер со Слоун. Они поужинали в креольском ресторане «Ла Луизиана», после чего прогулялись. А посмотреть в Сан-Антонио было на что. В этом городе переплелись испано-американские корни. Куда ни повернись, здесь повсюду исторические памятники. От Аламо, испанской католической миссии-крепости, места героической обороны техасских повстанцев во время борьбы за независимость, путь ведет к Пасео дель Рио, где можно сесть на водный велосипед, подняться вверх по реке и увидеть Ла-Вильиту, испанский город XVIII века, который сейчас находится в самом центре Сан-Антонио.

– Ты что-то молчишь сегодня все время, – заметил Джордан. – Как себя чувствуешь?

– Почему ты постоянно об этом спрашиваешь?

– Потому что ты бледная. И это, конечно же, беспокоит.

– Не беспокойся. – Слоун нежно поцеловала его в щеку. – Со мной все в порядке. И чувствую я себя прекрасно. Клянусь!

Джордан бросил на нее взгляд.

– Извини, дорогая, но ты не умеешь притворяться. Это у тебя не очень хорошо получается.

– В таком случае, – улыбнулась Слоун, – давай поскорее вернемся в отель, где я докажу тебе это.

В полночь Гейвин Хиллер говорил по телефону со своими людьми в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. Он разражался длинными тирадами, разносил их, бушевал и орал, но все безрезультатно. Он кричал очень громко, ничуть не задумываясь о том, что может разбудить жену. Правда, Надин приняла накануне сильное снотворное.

– Мэтисон, я больше не желаю слышать твои чертовы оправдания! – рычал Хиллер в трубку. – Я плачу тебе за результаты, и мне не терпится увидеть их, и побыстрее!.. Нет, так дело не пойдет. Это не совсем то… нет. Ты знаешь, чего именно я от тебя ожидаю! Так вот, иди и сделай или пиши заявление об уходе!

Швырнув трубку, Хиллер пригладил свои редкие волосы.

К сожалению, времени остается очень мало.

– Ты и сейчас считаешь, что я должна лечь в больницу? – спросила Слоун, гладя грудь Джордана кончиками пальцев.

Он улыбнулся ей в темноте и натянул на них одеяло.

– Значит, ты всего-навсего пыталась мне что-то доказать? – Он притворился обиженным.

– Тебе лучше знать, что я пыталась. – Она обвела указательным пальцем контуры его губ, затем поцеловала подбородок.

– У-у-у… хм-м… – Джордан погладил ее волосы. – Иногда, любовь моя, мне кажется, что я совсем не знаю тебя.

– Думаю, – возразила Слоун, – ты единственный, кто знает меня по-настоящему.

– Порой я серьезно сомневаюсь в этом.

– Откуда у тебя такие мысли? – удивилась Слоун.

– Хм… Эти мысли возникают, когда я… когда я отчетливо ощущаю, что где-то внутри тебя есть тайник, куда ты никому не позволяешь проникнуть. И мне, разумеется, тоже.

– И все потому, что я не рассказываю тебе о своем детстве?

– Не только. Но и это, конечно, тоже…

– В моем детстве, Джорди, – прервала его Слоун, – не было ничего такого, чем я могла бы похвастаться. Оно не было счастливым, и я уже много лет пытаюсь забыть его.

– Но даже несчастливое детство иногда вспоминают с радостью.

– Сейчас мне не удается припомнить ничего приятного. – Слоун прижалась к нему. – Знаешь, Филлипс, это так чертовски тоскливо! Давай поговорим о чем-нибудь еще.

– О чем, например?

– Не знаю. – Ее рука ласково двинулась по его груди, медленно спускаясь вниз. Конечный пункт этого движения сомнений не вызывал.

Айан Уэллс был сейчас в трейлере один. Здесь хранилось снаряжение команды «Уайт Тимберс». Даже если бы в трейлере находился кто-то еще, это не имело бы значения. Айан едва ли обратил бы на это внимание. То, на что он сейчас наткнулся при самом обычном осмотре снаряжения, сильно озадачило его… хотя Айан не совсем понимал почему. Такое случалось постоянно, то есть это вовсе не было неожиданным. И все же…

– Папа!

Он вздрогнул. В трейлер влезла его дочь.

– Я думал, ты на тренировке, – тихо сказал он.

– Где? – Дасти плотно закрыла дверь. – Разве ты забыл, что сегодня с раннего утра льет дождь? Здесь шестнадцать площадок, и все выглядят так, будто это не южный Техас, а болотистая флоридская равнина. – Она отодвинула в сторону кучу упряжи и уселась на старый сундук рядом с дверью.

Айан задумчиво рассматривал одну из уздечек.

– Папа, что-то случилось? – спросила Дасти.

– Пока не знаю. – Он поднял глаза. – У тебя с твоей упряжью в последнее время все в порядке?

– А что может быть не в порядке?

– Ну, что-нибудь. Например, истрепанная подпруга, разорванная уздечка…

Дасти засмеялась:

– У меня такое постоянно. Иногда мне кажется, что это подстраивают какие-то диверсанты. – Дасти умолкла, озадаченная выражением его лица. – Почему ты спрашиваешь?

Айан, пожав плечами, передал дочери уздечку.

– Взгляни.

– Похоже, ее специально разрезали. – Дасти поднесла поврежденную упряжь к свету.

– Может, так оно и было…

Она подняла голову.

– Что?

– В последнее время слишком много совпадений.

– Я не…

– Подумай об этом, Кирстен. – Отец называл ее так, когда был чем-то расстроен. – Сколько было происшествий в команде за последний год, сколько падений – и сколько из них произошло из-за неисправной упряжи!

Дасти пожала плечами:

– По-моему, ты сгущаешь краски. – Она протянула ему неисправную уздечку. – Господи, папа, ведь ты столько играл! Тебе ли не знать, что такое случается почти каждый день.

– Ты права, упряжь рвется ежедневно. Но когда ее специально разрезают, это совсем другое дело.

– Но ведь нет уверенности, что это так.

– Ты сама видела. Делай выводы.

Дасти опять пожала плечами:

– Не знаю, что и подумать.

Айан в отличие от дочери знал, ибо думал о лошадях, которых пришлось усыпить в «Миопии».

И хотел знать, нет ли тут какой-то связи.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Нью-Йорк, октябрь, 1987

Боль была непереносимой.

Слоун смутно сознавала, как санитары «скорой помощи» выносили ее из самолета в аэропорту Ла-Гуардиа, потом грузили в машину и везли в госпиталь в Манхэттене. Она помнила только, что Джордан был рядом и держал ее за руку. Он что-то говорил, но из-за громкого воя сирены Слоун ничего не слышала.

Она помнила боль. Ужасную боль, которая разрывала все тело. Безжалостную, неумолимую, не утихающую ни на секунду.

Теперь Слоун везли по ярко освещенному шумному коридору приемного покоя госпиталя. Джордан шел рядом и по-прежнему сжимал ее руку, а два санитара, ловко маневрируя высокими носилками на колесиках, ввезли Слоун в смотровую комнату. Сестра тут же задернула тяжелые зеленые портьеры и проверила у пациентки пульс.

– Доктор сейчас придет, – сказала она Джордану. – На каком месяце ваша жена?

– На седьмом, – ответил Джордан. – Ребенок должен появиться в декабре.

Сестра обхватила предплечье Слоун широкой манжетой и измерила давление. Покачав головой, она быстро сняла манжету.

– Кровотечение есть?

– Небольшое.

– Тошнота?

Джордан кивнул.

И тут вошел доктор, худой мужчина лет под пятьдесят, в зеленом хирургическом костюме. Он и сестра что-то тихо обсудили, и доктор обратился к Джордану:

– Вам придется подождать в…

– Нет! – вырвалось у Слоун.

– Только на время, пока я буду ее осматривать, – сказал доктор.

Джордан кивнул и посмотрел на жену.

– Это недолго. Тебя осмотрят, и все.

– Нет! – Слоун крепко вцепилась в его руку.

– Я буду рядом, в коридоре. – Он высвободил руку. – Как только меня позовут, я вернусь. – Он наклонился, поцеловал Слоун в лоб и тихо вышел.

Доктор посмотрел на Слоун.

– Когда начались боли?

– В самолете… – Она говорила с большим трудом. – Мы летели из Техаса… я не знаю. Час назад, может быть, раньше.

– Это все? Вы уверены?

– Нет… не уверена. – «Зачем он задает так много вопросов? Разве не видит, как мне больно?» – Я знаю только, что это началось в самолете.

– А что было до этого? – Доктор снял с нее простыню. Белые слаксы в промежности были пропитаны кровью. – Тошнота, спазмы?

– Сегодня утром… я не могла есть. Все время мучили позывы на рвоту, хотя желудок был совершенно пустой.

– А спазмы?

– Да, – выдохнула Слоун. – Но не такие острые, как сейчас.

Доктор повернулся к сестре:

– Измерьте еще раз давление.

– У вашей жены очень высокое артериальное давление, – сказал доктор Джордану. – Это опасно. В данный момент инсульт весьма реален.

– И что же делать? – встревожился Джордан.

– Полагаю, необходимо как можно скорее прервать беременность.

– А есть другой выход?

Доктор покачал головой:

– К сожалению…

– Вы это уже сказали ей?

– Пытались. – Доктор тяжело вздохнул. – Она не соглашается прервать беременность, даже если выкидыш неизбежен.

Джордан вперил в доктора мрачный взгляд.

– Уверяю вас, ничего больше сделать нельзя, – тихо проговорил доктор, будто угадав его мысли. – Потеря ребенка неизбежна в любом случае, но если мы сделаем все вовремя, то, возможно, удастся спасти жизнь вашей жене.

– Возможно? – Джордану хотелось ударить его. Умом он понимал, что доктор лишь выполняет свою работу, объясняя ему реальную ситуацию, но он держался чертовски холодно и равнодушно. – Мне нужно увидеть ее. Сейчас же!

– Нет. Это исключено.

Джордан в отчаянии мерил шагами комнату. Слоун и слышать не хотела о том, чтобы прервать беременность.

– Ты что, глухая? – раздраженно бросил он. – Доктор говорит, что ты на грани инсульта! Это может убить тебя, черт возьми!

– А я говорю – нет! – упрямо твердила она.

– Но ты потеряешь ребенка в любом случае! – выпалил Джордан и, сразу же пожалев о своих словах, ласково взял жену за руку. – Прости, я просто беспокоюсь за тебя.

– Но ты же хотел ребенка! – простонала она. – Своего собственного ребенка…

– Но не ценой твоей жизни!

– Я все равно не согласна… – Слоун внезапно замолкла, почувствовав острую боль.

Испуганный Джордан позвал доктора и вернулся к Слоун.

– Если не подпишешь согласие, подпишу я.

– Ты не имеешь права!

– Имею! Я твой муж!

– Я никогда не прощу тебе этого.

Он грустно посмотрел на нее.

– Если я не подпишу, то никогда не прощу себя.

Следующие несколько часов показались Джордану длиннее нескольких суток. Он сидел в небольшой комнате отдыха в родильном отделении госпиталя, ожидая, когда ему позволят увидеть жену. То, что ее оставили в этом отделении, где все время раздавались крики новорожденных младенцев, Джордан считал жестоким. Ведь Слоун и без того очень тяжело! Вероятно, она скоро придет в себя после всех лекарств, какими ее напичкали. С одной стороны, Джордан хотел поскорее увидеть жену, а с другой – не знал, как сообщить ей о том, что она потеряла ребенка. Слоун станет упрекать в этом его, и он даже не успеет сказать, что ничего не подписывал. В этом не было необходимости. Беременность прервалась сама собой.

Джордан посмотрел на Тревиса, сидевшего рядом с ним на кожаном красном диване. Экономка привела мальчика сюда вскоре после того, как Слоун поместили в эту палату, и Тревис был в оцепенении. Джордан потрепал его по плечу:

– С мамой все будет в порядке.

Тревис кивнул.

– Да, – сказал Джордан. – Даю тебе слово.

Мальчик поднял на него серьезные глаза:

– Кого ты успокаиваешь, Джорди? Меня… или себя?

Прямота Тревиса удивила Джордана. «Настоящий сын Слоун», – подумал он.

– Обоих, – ответил он. – И тебя, и себя.

– Она знает? Ну, насчет ребенка.

– Еще нет.

– Ты ей скажешь?

– Да. Думаю, сказать должен именно я.

– Мама так хотела этого ребенка.

Джордан кивнул:

– Я знаю.

– А вначале не хотела.

– Да, она говорила мне.

– Это меня удивляло… ну, то, что у нее будет еще один ребенок.

– Удивляло?

– Хм… Мама не очень-то любит возиться с домашними делами.

Джордан через силу улыбнулся:

– Это я уже понял. – Затем, помолчав, добавил: – Так что не беспокойся, с ней все будет хорошо.

Тревис опустил глаза:

– Надеюсь.

«Боже, какая она бледная!» – думал Джордан, глядя на спящую Слоун. Обычно у нее был такой прекрасный цвет лица, что она не нуждалась ни в каких специальных косметических средствах, но теперь его покрывала смертельная бледность. Оно было таким же белым, как подушка, на которой лежала ее голова. Спала Слоун беспокойно, то и дело вздрагивала и бормотала что-то невнятное. Наверное, перестали действовать успокаивающие препараты. Это означало, что Слоун скоро придет в себя.

Джордан сел на стул рядом с постелью и стал ждать. Он и понятия не имел, как сказать ей о ребенке. Она, конечно, вспомнит разговор в приемном покое и, наверное, станет упрекать его.

«А почему бы ей не упрекать меня, черт возьми? Я и сам не перестаю упрекать себя во всем, что случилось. Мне ни в коем случае не следовало брать Слоун с собой. Доктор совершенно ясно сказал, что ей нужен покой. Надо было стукнуть кулаком по столу, но я этого не сделал, а как последний эгоист потащил жену черт-те куда, потому что мне так захотелось. Я хотел видеть ее рядом с собой. О, я, конечно, беспокоился за Слоун, но недостаточно. Надо было настоять на том, чтобы она осталась дома. А теперь уже поздно».

Слоун пошевелилась и что-то пробормотала, но Джордан расслышал не все слова, поэтому ничего не понял.

– Надо уходить отсюда, – вдруг внятно прошептала она. – Уходить… пока они не пришли…

«О чем она говорит? От кого или чего убегает?»

Джордан наклонился, обтер влажной салфеткой ее лицо и нежно проговорил:

– Все хорошо. Теперь тебе ничего не угрожает…

– У меня будет ребенок… – снова начала Слоун. – Если они нас застанут… они не должны нас застать… не должны… Господи, они же заберут моего ребенка…

«Конечно, – подумал Джордан, – она имеет в виду докторов. Думает, что доктора попытаются забрать у нее ребенка. Слоун не знает…»

– Родди, полицейские не должны нас застукать… иначе мы попадем в тюрьму… и у меня заберут моего ребенка… Родди, я не могу допустить, чтобы ребенок родился в тюрьме! Родди…

«В тюрьме? Господи! Какая околесица. И кто же, черт возьми, этот Родди?»

А Слоун в это время снился тревожный сон.

Чикаго, ноябрь, 1975

Слоун беременна на седьмом месяце, а выглядит, будто уже на сносях. На ней темно-серый костюм – брюки специальные, для беременных, и травянисто-зеленый свитер, обтягивающий большой живот. Она сидит напротив Родди Даниэльса. С этим человеком ее связывает очень многое. Разумеется, время от времени они делили постель, но в их отношениях это не главное. Они сидят в красной виниловой кабинке в небольшом грязном кафе.

– Сэмми, думаю, ты попусту беспокоишься, – сказал он, откусывая сосиску. – Полицейские нас не выследили, а у старухи просто поехала крыша. Ты понимаешь, о чем я?

– Родди!

– Ты знаешь, что это правда, – твердил он. – Она же совершеннейшая простофиля.

– Я как будто вся в дерьме, Родди.

Он громко рассмеялся:

– Брось ты, Сэмми! Дело сделано, и времени уже прошло до черта. Чего сейчас-то пугаться!

– Это не страх… вернее, не совсем страх, – еле слышно вымолвила она. – Неужели ты не понимаешь, что ребенок…

– Этот ребенок может тебе дорого обойтись. – Родди сделал большой глоток кофе. – Как ты покроешь все расходы? Найдешь работу? А как в таком положении найти работу? Даже с твоим дипломом колледжа лучшее, на что ты можешь рассчитывать в данный момент, это место официантки в такой закусочной, как эта. Или, возможно, тебе удастся пристроиться к Келли, но там, сама знаешь, слишком много не платят.

Она нахмурилась:

– Не напоминай мне об этом.

– Ты хочешь, чтобы у этого ребенка было все, верно?

– Да, и ты это знаешь. – Она начала есть. – И я хочу, чтобы это «все» включало и мать. Предпочтительно такую, которой не светит срок по статье от десяти до двадцати.

– Зря паникуешь.

– Родди, я выхожу из игры…

– Родди, я выхожу из игры… Я не хочу, чтобы мой ребенок родился в тюрьме…

Пораженный, Джордан смотрел на нее. Кто же такой этот Родди?

Почему Слоун боится, что ребенок может родиться в тюрьме?

– Когда я смогу увидеть маму? – спросил Тревис.

– Через какое-то время, – сказал Джордан. – Она еще не совсем пришла в себя. У нее не прекратились боли, так что вводят успокаивающие препараты.

– Но она поправится?

– Конечно, – быстро ответил Джордан. – Но ей придется задержаться здесь на некоторое время.

Тревис огорчился:

– Но когда же я смогу увидеть ее?

– Может быть, завтра. – Джордан похлопал мальчика по плечу. – Завтра будет видно.

Тревис неохотно кивнул:

– Ладно.

– А сейчас, я думаю, тебе лучше отправиться с Эммой домой.

Тревис хотел возразить, но Джордан опередил его:

– Здесь можно только сидеть и ждать, а это куда удобнее делать дома.

Тревис смотрел вниз, на свои кроссовки.

– Ладно.

– Если что-то изменится, я позвоню тебе, – заверил его Джордан. – Даю слово. – Он обратился к экономке: – Эмма, проследите, пожалуйста, чтобы Тревис лег сегодня пораньше.

Она кивнула:

– Мистер Филлипс, не смею советовать вам, но вы тоже должны хоть немного отдохнуть.

– Да, – устало отозвался он. – Я отдохну… как только выяснится, что с моей женой все в порядке.

Эмма улыбнулась:

– Уверена, все будет хорошо.

Джордан смотрел им вслед, пока они не скрылись в лифте. «Не Тревис ли тот ребенок, который мог родиться в тюрьме?»

Слоун открыла глаза. Вначале все расплывалось, она различала лишь светлое и темное. Рот был как будто набит ватой. Вначале Слоун не удавалось выговорить ни слова.

– Воды…

Над ней кто-то наклонился, заслонив ослепительно белый свет, от которого ее лицу было тепло. Она не знала, кто это. Потом ощутила знакомый запах одеколона.

– Джордан…

– Я здесь, любовь моя, – нежно отозвался он.

Наконец все стало отчетливым.

– Где я? – спросила Слоун слабым голосом. «В госпитале. Я все еще в госпитале. Значит, произошло что-то ужасное». – Ребенок…

– Ш-ш-ш. Тебе нельзя волноваться.

«Он что-то от меня скрывает. Это видно по его глазам».

– Джордан… что с ребенком?..

– Доктор говорит, что ты скоро поправишься. – Он ласково коснулся ее лица, погладил волосы.

«Что с моим ребенком? – кричало все у нее внутри. – Скажи мне!»

– Ребенок…

Тишина.

– Почему ты… не говоришь мне? – Слоун уже знала, но не хотела верить в это.

Джордан отвел глаза:

– Ребенка… ребенка не будет.

Хотя Слоун уже знала это, ей нужно было время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.

– Как это не будет? Что, его у меня забрали? И ты позволил им сделать это?

– Нет. – Джордан решительно замотал головой. – Я не позволял им ничего…

– Ты сам говорил! – Слоун заплакала. – Ты сказал, что дашь разрешение на то, чтобы…

Он посмотрел ей в глаза:

– Я сказал только, что сделаю все необходимое, лишь бы спасти твою жизнь!

– Будь оно все проклято.

– Но ты умерла бы!

– Будь оно все проклято, – вяло повторила она, не глядя на него.

– Тебе не прерывали беременность, – наконец сказал он.

Слоун тяжело вздохнула:

– Но ты же сам сказал.

– Я ничего не говорил… и никакого согласия не давал. – Джордан помолчал. – Я подписал бы все, что угодно, да, но оказалось, что я действительно не имею на это права – такое согласие может дать только мать. – Он отошел к окну. – А кроме того, это все уже не имело смысла, поскольку у тебя случился выкидыш, прежде чем доктора смогли что-то предпринять.

Слоун отвернулась, чтобы он не видел ее слез. Ребенок был последней надеждой Слоун. Только так удалось бы доказать, что возраст не имеет значения. Она старалась для Джордана и потерпела поражение.

«Не надо было выходить замуж».

Джордан привез Тревиса в госпиталь, как только доктор Холси позволил Слоун принимать посетителей. Пришли Кэти, Адриенна, Дани и Кэролайн. Джордан думал, что гости поднимут ей настроение, но посещение вызвало обратный эффект: Слоун впала в еще большую депрессию и замкнулась в себе.

Физически она быстро выздоравливала. Доктор Холси, удовлетворенный ее состоянием, сказал, что уже выписал бы Слоун, если бы не депрессия. По поводу этой глубокой депрессии доктор Холси считал необходимым проконсультироваться с психиатром.

Джордану его идея не понравилась.

– Конечно, она в депрессии, – согласился он. – Женщина только что потеряла ребенка, что ж тут удивительного. Но вряд ли у нее из-за этого разовьется шизофрения.

– Я и не предполагаю ничего подобного, – возразил доктор. – Однако депрессия вызвана не столько тем, что ваша жена потеряла ребенка, сколько тем, что она отказывается принимать этот факт.

– А чего вы ожидали? – Раздраженный, Джордан сунул руки в карманы брюк. – Прошла всего-навсего неделя. Признаться, я и сам до конца не осознал этого.

– Но ваши ощущения, мистер Филлипс, существенно отличаются от того, что испытывает ваша жена, – заметил доктор. – Депрессия матери, потерявшей ребенка, вполне нормальное явление. Еще бы, такое горе! Но в обычных обстоятельствах постепенно происходит адаптация, пациентка находит в себе силы справиться с этим горем. В случае же с вашей женой… – Он покачал головой.

– Ей просто нужно время, – упорствовал Джордан. – Пока я не уверен, что она нуждается в психиатрической терапии, и понапрасну травмировать ее не хотел бы.

– Не смею настаивать, мистер Филлипс. Я могу только рекомендовать. И советую еще раз все хорошенько обдумать.

– Доктор Холси говорит, что скоро ты сможешь быть дома. – Джордан поставил у постели Слоун стул и сел на него задом наперед, обхватив руками спинку.

Слоун поморщилась.

– Думаю, нам лучше провести некоторое время в Мунстоуне, – продолжил Джордан. – Обоим.

– У тебя что, сейчас нет игр? – равнодушно спросила она.

– Я договорился с Хиллером насчет отпуска.

– Вряд ли это ему понравилось.

– Какая разница, понравилось или нет. Это необходимо… нам обоим.

– За мной не надо присматривать, Джордан. – Слоун избегала его взгляда.

Он выдавил улыбку:

– Я знаю… но мне хочется.

– А я не хочу, чтобы за мной присматривали, – недовольно ответила она.

Джордан долго молчал, потом, тяжело вздохнув, тихо сказал:

– Я тоже потерял ребенка, Слоун. И мне больно.

– Думаешь, я не знаю? – все так же раздраженно бросила Слоун.

– Иногда я в этом сомневаюсь.

Она впервые посмотрела на него.

– Ты и я – не одно и то же.

– В чем же различие?

– Различие очень велико. Я носила этого ребенка под сердцем, чувствовала его движения, чувствовала, как он растет.

– Но это не значит, что я страдаю меньше, чем ты, – с обидой заметил Джордан.

– У меня это иначе.

– Как?

– Просто иначе.

– Я хотел этого так же, как ты. Услышав от доктора, что ребенка не будет, я почувствовал слепую ярость. Мне захотелось немедленно что-нибудь уничтожить, разрушить. Кажется, я действительно что-то разбил, не помню. – Он помолчал, вспоминая. – Знаешь, несколько дней назад я ездил в Мидоубрук. Взял там напрокат лошадь и провел день, гоняя мяч как сумасшедший, чтобы снять напряжение.

– Помогло? – безразлично осведомилась Слоун.

– Ненадолго.

– Почему ты мне это рассказываешь? – мрачно спросила она.

– Я хочу, чтобы ты знала о моих чувствах. Пойми же наконец, ребенка потеряла не только ты.

– Понимаю. – Слоун отвернулась. – Если не возражаешь, я предпочла бы побыть одна.

Это был сон или она действительно слышала детский плач?

Казалось, в соседней палате плакал младенец. Или где-то еще, но очень близко. Плач. Постоянный плач. Где же это? И в довершение ко всему было очень темно. Очень. «Я даже не вижу свою руку».

Потом темнота чуть-чуть рассеялась. Пробился неясный свет. Задвигались какие-то фигуры. Доктор… Это, должно быть, он, потому что на нем зеленый хирургический костюм. Он держал новорожденного ребенка. Ее ребенка? Слоун протянула руки к пронзительно кричащему младенцу, но доктор не дал его. Она пыталась снова и снова, но он уклонялся. «Дайте же мне моего ребенка! Мне нужен мой ребенок!»

Младенец продолжал кричать. А доктор стал постепенно удаляться. Она кричала ему вслед, просила, умоляла вернуться, но все напрасно. А младенец продолжал кричать…

Слоун вздрогнула и проснулась. Села в постели, вначале даже не понимая, где находится. Потом вспомнила. Вспомнила все. Это госпиталь. Она по-прежнему в госпитале. В родильном отделении. Дальше по коридору лежат в кровати новорожденные младенцы.

И они продолжают кричать.

Мартас-Виньярд, декабрь, 1987

Приближалось Рождество, однако атмосфера в Мунстоуне была далеко не праздничной.

Джордан уже думал, что совершил ошибку. Может, следовало прислушаться к совету доктора Холси? А что, если Слоун действительно нужна консультация психиатра? Она провела дома уже шесть недель, но заметных изменений в ее эмоциональном состоянии не наблюдалось. При этом настроение постоянно менялось. Например, один день она была подавленной и замкнутой, а на следующий – ненатурально веселой и разговорчивой. На ночь каждый день принимала снотворное, но все равно спала беспокойно. Джордан подозревал, что ей снятся кошмары. Общаться Слоун ни с кем не хотела, включая самых близких. Джордану иногда казалось, что даже с ним. Впрочем, один раз она так прямо и сказала. Через три недели после того, как Слоун выписалась из госпиталя, позвонил Гейвин Хиллер и заявил, что нужно играть в Эльдорадо. Джордан отказался. Слоун слышала их разговор и очень удивила его, сказав:

– А почему бы тебе не поехать? Ты же всегда любил играть в Эльдорадо.

– Я хочу быть здесь, с тобой.

– Поезжай, Джордан, – холодно проронила она. – Все равно помочь мне ты ничем не можешь. И никто не может.

– Может, если бы ты дала мне шанс…

Слоун покачала головой:

– Не нужно. А кроме того, мне хотелось бы побыть одной.

Она постоянно искала одиночества. Джордан стоял у окна в библиотеке и смотрел, как Слоун гуляет по саду.

Ощущение бессилия, неспособность что-либо сделать приводили его в отчаяние. Он стремился помочь, но не знал как. Черт возьми, не знал даже, как установить с ней контакт! Эта ужасная потеря должна была сблизить их, они должны были искать друг у друга утешения. Но этого не случилось.

– Где она? – спросила Кэти, входя в библиотеку.

Джордан чуть приподнялся со своего черного кожаного кресла и пожал плечами:

– Ушла куда-то час назад. Сказала, что прогуляться. Слоун ведь сейчас не очень со мной откровенничает.

Кэти поставила на стол свой кожаный дипломат.

– Все еще не вышла из депрессии?

– Нет, – уныло подтвердил Джордан. – Настроение меняется ежедневно, причем на сто восемьдесят градусов. Никогда не знаешь, чего ожидать.

– Выходит, она ничего не пишет?

Джордан невесело рассмеялся:

– Вы, конечно, шутите. Слоун сейчас даже ничего не читает, хотя для этого нужно куда меньше усилий. – Он поднялся. – Она вообще в последнее время почти ничего не делает.

Кэти вопросительно посмотрела на него.

– Спит допоздна, – грустно пояснил Джордан, – а когда наконец просыпается, то либо сидит в своей комнате, либо идет на прогулку… обычно надолго. На берег или в лес.

– Погодите, – остановила его Кэти. – Что значит остается в своей комнате?

Джордан кивнул:

– Да. Теперь я сплю в одной из гостевых комнат.

– Давно?

– С тех пор, как привез ее из госпиталя.

– И что вы думаете обо всем этом?

– Ничего, – признался он. – Слоун считает, что так лучше, поскольку у нее беспокойный сон, но не это главное. Дело в том, что… – Он сделал паузу. – Дело в том, что она опасается, не потребую ли я от нее чего-то такого, к чему она сейчас не готова.

– Джордан, а вы не хотите обратиться за помощью к профессионалу?

– Вы имеете в виду психиатра?

Она кивнула.

– Я думал об этом, – признался он, повернувшись к окну. – По правде говоря, доктор Холси советовал сделать это, еще когда Слоун была в госпитале.

Кэти молча смотрела на него, ожидая продолжения.

– Я не принял его рекомендаций и привез Слоун домой. – Джордан невидящим взглядом уставился в окно. – Мне было тогда важно увезти ее из этого проклятого госпиталя. Ведь Слоун поместили в родильное отделение… в том же коридоре, что и детская. Как ей было не впасть в депрессию, если она почти круглые сутки слышала крики младенцев? – Джордан взглянул на Кэти. – Я был не прав, забрав ее оттуда?

Кэти пожала плечами:

– Вы сделали то, что сочли тогда для нее самым лучшим.

– Но это было неправильно.

– Сейчас еще не поздно. Если вы начнете ее лечить…

– Не уверен, что она согласится на беседу с психиатром, не говоря уже о лечении. Слоун убеждена, что ей уже никто и ничто не поможет.

– В таком случае вам необходимо убедить ее, – быстро сказала Кэти. – Нам всем нужно ее убедить.

Лицо овевал теплый ветерок, но Слоун его не чувствовала. Воздух был напоен запахом сосен и соленой воды, но она этого не ощущала. Слоун вообще почти ничего не замечала, когда брела вдоль лесной опушки недалеко от берега. Слоун даже толком не знала, где она, потому что сосредоточилась только на происходящем внутри ее.

А там, внутри, все болело.

Физическая боль не беспокоила Слоун уже несколько недель. Живот стал таким же, как прежде, кровотечения прекратились. А вот душевные раны не затягивались. И болели. Очень болели. И напоминали о том, что она несостоятельна как жена и как женщина.

Слоун не хотела ни уходить, ни отчуждаться от Джордана. Но можно ли смотреть ему в глаза, когда знаешь, что так подвела его? Больше всего на свете Джордан хотел детей. Своих детей. Он не делал из этого секрета еще до того, как они поженились.

Слоун это постоянно беспокоило. Из-за этого она не решалась выходить за него замуж. Разве она не говорила Джордану, что ему нужна женщина помоложе, которая нарожала бы ему кучу детей, о чем он всегда мечтал? Но он твердил, что возраст не имеет никакого значения, что она единственная женщина, необходимая ему.

Но это имело значение. Для нее.

И для него тоже. Слоун была в этом убеждена, что бы он ни говорил. Джордан хотел этого ребенка больше, чем она. С самого начала. Слоун помнила, как колебалась, заводить ли ей еще одного ребенка. Помнила ту раздвоенность, которую ощутила, узнав, что беременна.

И от этого чувствовала себя сейчас еще более виноватой.

Может, она потеряла ребенка потому, что где-то внутри по-настоящему так и не захотела его? Слоун никогда не была суеверной, но теперь эта мысль постоянно изводила ее. Я сомневалась, и именно поэтому потеряла ребенка. Разве сознание не властвует над телом? Так считают очень многие, и, вполне возможно, это правда.

«Значит, все действительно случилось по моей вине».

– В последнее время она почти ничего не ест и уже похудела на семь килограммов.

Кэти встревоженно смотрела на Джордана.

– Нет аппетита, – грустно продолжил он. – Это Слоун так объясняет.

– Потеря аппетита всегда сопутствует депрессии, – кивнула Кэти. – А как у нее со сном?

Он пожал плечами:

– Спит, но довольно беспокойно. Мне кажется, ее мучают кошмары. Я часто захожу к ней ночью и вижу, что Слоун постоянно ворочается во сне. Иногда что-то бормочет. – Джордан помолчал. – Вы не знаете, есть ли у нее знакомый по имени Родди?

По лицу Кэти пробежала неясная тень, но не успел Джордан открыть рот, как в дверях появилась Слоун.

– Я иду к себе наверх… – начала она, но, увидев Кэти, умолкла, а затем, после паузы, безразлично сказала: – О, привет! Решила на время расстаться с Манхэттеном?

Кэти улыбнулась:

– Захотелось посмотреть, как продвигается работа над книгой.

– Смотреть пока не на что, – ответила Слоун и молча направилась к лестнице.

Когда Слоун поднялась наверх, силы ее были на исходе. Она вошла в спальню, закрыла дверь и рухнула на постель.

«И зачем это Кэти понадобилось ехать сюда, в Мартас-Виньярд? Если бы из-за книги, она просто позвонила бы. Нет, Кэти здесь по другой причине. Наверное, ее вызвал Джордан».

Ее вялые мысли прервал стук в дверь. Слоун приподнялась:

– Джордан, мне нужно отдохнуть…

– Это не Джордан, – сказала Кэти, открывая дверь. – Можно войти?

– Конечно.

Слоун заставила себя сесть. Кэти опустилась рядом с ней на край постели и расправила на коленях юбку своего нефритово-зеленого костюма.

– Как ты себя чувствуешь?

– Примерно так, как и положено в моей ситуации. – Слоун избегала смотреть Кэти в глаза и методично теребила маленькие катышки на своем голубом свитере.

– Джордан говорит, что ты ничего не ешь.

– Ем.

– Только для поддержания жизни.

– Возможно, поддержание жизни не такая уж хорошая идея.

– Надеюсь, ты это не серьезно?

– Вот этого я как раз и не знаю, – искренне призналась Слоун. – Временами… я не вижу никакого смысла.

– Ты пройдешь через это, Слоун. Ты сильная. Тебе пришлось пережить и не такое…

– Тогда все было по-другому. – Слоун продолжала теребить свитер.

– Верно, – согласилась Кэти. – Но ты должна с этим справиться, я верю в тебя.

– Рада, что хоть ты в меня веришь.

– Джордан тоже верит. Он хочет тебе помочь, но ты ему не позволяешь.

Слоун натянуто улыбнулась:

– Тебя позвал Джордан?

– Да, он звонил мне, – призналась Кэти, помолчав.

– Вы с ним зря теряете время.

– Он беспокоится за тебя. Ты отчуждаешься от него.

Слоун впервые подняла глаза на Кэти.

– Он сказал тебе это?

– Нет… то есть да… да, сказал, – кивнула Кэти. – Джордан надеется, что мне удастся установить с тобой контакт… поскольку ему самому это сделать не удается.

– Не надо устанавливать со мной никакого контакта, – холодно возразила Слоун. – Я должна некоторое время побыть одна. Мне нужно подумать.

– О чем?

– Обо всем.

– О Джордане?

– В известном смысле да.

– О том, сможешь ли ты снова быть его женой?

– Откуда такой вопрос?

– Я все понимаю, Слоун. А вот тебе еще многое неясно. Ты так погрузилась в свое горе, что забыла о нем. А он тоже страдает, Слоун. Джордан тоскует по этому нерожденному ребенку так же, как и ты. Он хочет облегчить твои страдания… и хочет, чтобы ты помогла ему… Но ты не делаешь этого.

Слоун глубоко вздохнула:

– Он сказал тебе, что мы спим раздельно. – Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

– Сказал, что переехал в одну из гостевых комнат. Сказал, что ты плохо спишь и тебя мучают кошмары.

– В таком случае он сказал тебе не всю правду.

– Смотря что ты называешь правдой.

Слоун отвернулась.

– Я не хочу спать с ним, боюсь, что он захочет заниматься со мной любовью. А я не могу.

– Джордан это понимает, Слоун.

– Нет, не это я имела в виду.

– Ну так скажи мне – что?

– Я не о… о медицинских причинах.

– А о чем же?

– Я боюсь.

– Чего?

– Снова забеременеть.

– К чему такая спешка…

– Я не могу позволить себе снова забеременеть. – Слоун с трудом поднялась на ноги и начала нервно ходить по комнате. – Никогда.

– Не думаешь ли ты, что принимать такие решения сейчас рановато?

Слоун повернулась к ней лицом, и их глаза встретились.

– Мне больше не пройти через это. Я просто не смогу.

Ночью в гостевой комнате Кэти беспокойно ворочалась в постели. Ее тревожила Слоун. Всякое бывало за эти годы, но такой она еще никогда не видела ее. Похоже, Слоун на всем поставила крест – на браке, карьере, на всей своей жизни. Кэти жалела, что не взяла с собой своего мужа Шона. Сейчас Слоун очень нужно, чтобы ее проконсультировал профессиональный психотерапевт.

Кэти беспокоил и разговор с Джорданом в библиотеке. В частности, его последний вопрос.

«Если бы он еще раз спросил о Родди, удалось ли бы мне выкрутиться?»

«Я люблю его. Я не хочу его потерять. Но мне страшно».

Слоун посмотрела на часы, стоящие на ночном столике. Двадцать минут четвертого. А она так и не заснула. Слоун лежала в постели в своей коротенькой сиреневой ночной рубашке и вспоминала разговор с Кэти.

Дело в том, что Джордана она не переставала любить, хотя в последнее время не могла показать ему это. Слоун знала, что причиняет ему боль, но ей не удавалось преодолеть себя. Она потеряла ребенка и теперь постепенно теряет Джордана. И то и другое исключительно по ее вине. От одной этой мысли у Слоун внутри начинало все болеть.

Она встала с постели и подошла к туалетному столику. Открыв верхний ящик, вытащила небольшой флакончик с этикеткой аптеки в Манхэттене. В нем были капсулы янтарного цвета. Их выписал ей терапевт год назад, когда во время рекламной поездки у Слоун возникли проблемы со сном. Флакончик был почти полон, потому что она приняла очень мало капсул.

Слоун взяла другой флакончик, со стимулятором амфетамином. Он был наполовину полон. Она как-то пробовала принимать эти таблетки, но не ощутила особого эффекта.

В третьем флакончике были обезболивающие. Их прописал доктор Холси, и они действовали, то есть притупляли любую боль. Но Слоун подозревала, что эти таблетки он больше ей не выпишет. «Когда капсулы кончатся, я останусь наедине сама с собой».

Слоун пошла в ванную за водой, вернулась и приняла одну капсулу. Ей хотелось принять две. Прежде она принимала по две, но сейчас решила сэкономить. Затем потянулась за барбитуратами. Слава Богу, что они у нее есть.

Раньше были не нужны, а вот теперь пригодились.

Джордан тоже не спал, беспокойно ворочаясь с боку на бок и непрестанно меняя положение. Нет, наверное, поспать сегодня не удастся.

Он взбил подушку, лег на спину и уставился в потолок. Интересно, а спит ли сейчас Слоун? Осознает ли она, что делает с ним… и со всеми?..

Джордан не знал, долго ли выдержит такую жизнь.

Дверь медленно отворилась. Он поднял голову и увидел в дверях Слоун в ночной рубашке.

– Джордан. – Ее голос был необычно мягким.

– Да, – отозвался он. – Я не сплю.

– Можно войти?

«Вот до чего мы докатились – она спрашивает разрешения войти ко мне в спальню. Неужели таков наш удел в будущем?»

– Конечно.

Слоун вошла и закрыла дверь. Было темно, но Джордан понимал, что она идет к нему. Потом почувствовал, как Слоун откинула одеяло и скользнула в постель рядом с ним.

– Я люблю тебя, – прошептала она, пристраиваясь в его объятиях. – Я очень люблю тебя, Джордан.

– Я тоже люблю… и соскучился по тебе. – Он начал целовать ее, но Слоун отстранилась и проговорила срывающимся голосом:

– Я хочу быть тебе настоящей женой, но сейчас пока нельзя…

– Шшш! Все в порядке. – Джордан прижал ее к себе. – Мы подождем.

Палм-Бич, февраль, 1988

Лошадь мчалась галопом через пустое игровое поле, направляясь к мячу, небольшому белому пятну на идеально зеленом дерне. Джордан высоко поднял клюшку, но в самый последний момент рука сорвалась, и мяч полетел в другую сторону.

– Вот черт! – пробормотал он, натягивая поводья и снимая шлем. – Отвратительный удар.

Впрочем, это его не слишком удивляло. В последние несколько месяцев Джордан не мог полностью сосредоточиться на игре, а это, в свою очередь, сказывалось во всем. И это из-за Слоун.

Джордан медленно ехал по игровому полю и думал о ней. Потеряв ребенка, Слоун очень изменилась. Правда, состояние ее немного улучшилось, худший период, несомненно, миновал, но Джордан не был уверен в том, что все окончательно наладилось.

Порой Слоун казалась ему совершенно чужой. Его раздражали постоянные смены ее настроения. То она лежит в постели, не желая вставать, замкнутая, ни с кем не разговаривает, а буквально на следующее утро весела и бодра, даже шутит, готова танцевать всю ночь и настоящая тигрица в постели. Но это была как бы гипертрофированная версия прежней Слоун, женщины, которую он полюбил.

«Наверное, я схожу с ума», – подумал Джордан.

– Что делать, ты знаешь.

Тот, что помоложе, кивнул:

– Еще бы! Чтобы все выглядело, как будто это случайно.

– Никто не должен ничего заподозрить.

– Конечно. – Тому, что помоложе, слушать постоянные напоминания об этом уже изрядно надоело.

– Когда работа будет выполнена, я позвоню и дам знать, где и когда получить деньги.

– Ладно.

– Сейчас мне нужно идти. Не хочу рисковать, нас могут увидеть вместе.

Тот, что помоложе, нахмурился:

– Я тоже не очень-то горю желанием, чтобы нас засекли.

– Важнейшее правило – никакого ненужного риска.

– Да, верно. – Тот, что помоложе, немного помолчал. – Я хотел бы задать тебе два вопроса. Первый: когда ты намерен с этим заканчивать? И второй: не хочешь ли объяснить, зачем тебе все это нужно?

– Нет, не хочу. Я плачу, а остальное не твое дело.

Тот, что постарше, повернулся и пошел прочь.

– Мне кажется, ты меня избегаешь.

Ланс посторонился, пропуская Надин в комнату, а затем спросил с деланной веселостью:

– Почему ты так решила?

– Не знаю. – Она начала расстегивать его рубашку. – Я думала, ты мне это скажешь.

– Дело в том, что твой муж не дает мне скучать…

– Чепуха! Не так уж ты и занят. – Распахнув рубашку, Надин потерлась о его грудь. – Правда, мне случайно стало известно, что он серьезно подумывает о том, чтобы выгнать тебя из команды.

Ланс похолодел.

– Он сам сказал тебе это?

Надин хрипло рассмеялась и принялась расстегивать ему пояс.

– Конечно, сказал. Иначе как бы я узнала? – Надин залезла в его брюки и нежно взяла в руки вялый член. Впрочем, под воздействием ее манипуляций он стал довольно быстро твердеть. Ее дыхание участилось. – Не беспокойся, Ланс, – выдохнула она, – я Гейвина от этого шага отговорила и сделаю это столько раз, сколько потребуется. Пока место в команде за тобой сохранится. Пока…

– Видимо, я должен выразить тебе благодарность.

Она посмотрела ему в глаза:

– Да. Но не словами, а делом.

Ланс присосался к ее губам, одновременно расстегивая молнию на платье.

– Вылезай скорее из этой шкуры, мы разыграем с тобой маленькое шоу.

Повеселевшая Надин сделала шаг назад и сбросила со своего стройного тела одежду. Наконец-то найден способ, позволяющий удерживать молодого любовника. Теперь все пойдет по-другому.

Слоун достала из своей дорожной сумки небольшой пузырек и слегка встряхнула. Пусто.

«Что же теперь делать? Следовало бы позаботиться об этом в Нью-Йорке».

Она задумалась. Наверняка в Палм-Бич найдется доктор, который выпишет стимуляторы, не задавая вопросов. Их часто принимают для похудания, а в этом городе полно богатых, красивых и худых женщин. Наверное, доктора делают здесь неплохой бизнес, выписывая своим пациенткам «таблетки для похудания». Но как найти такого доктора? Не спрашивать же на улице. Ей надо соблюдать осторожность. Господи, если только Кэти или Адриенна когда-нибудь узнают…

Ни в коем случае. Это необходимо держать в тайне, особенно от Джордана. Он не поймет. Да и никто не поймет. А как им понять? Как им понять, что только эти таблетки и поддерживают ее? Барбитураты изгоняют ночных демонов и дают возможность спать. Притупляют боль. А амфетамины снимают туман, который появляется в голове после приема барбитуратов. С ними легче утром подниматься с постели, они дают возможность быть прежней Слоун, насколько это сейчас для нее возможно. Эти таблетки ей очень нужны.

Размышления Слоун прервал звук открывающейся двери в соседней комнате. Джордан! Она метнулась к сумке, спрятала флакончик на самое дно и закрыла сумку в тот момент, когда он вошел в спальню.

– Как прошла тренировка? – спросила Слоун, стараясь, чтобы голос звучал как обычно.

– Неровно. – Он мягко поцеловал ее в губы. – Не ожидал, что застану тебя здесь.

– Почему?

– Ты же утром сказала, что собираешься пройтись по магазинам. – Джордан сбросил фуфайку и направился к шкафу за чистой сорочкой. – Поскольку уже два часа дня, а ты все еще в ночной рубашке, надо полагать, поход не состоялся.

– Нет, я никуда не пошла. – Слоун сделала паузу. – Меня неожиданно посетила муза.

Он обернулся:

– Начала писать?

Слоун кивнула:

– Двадцать пять страниц за утро. И еще десять в мусорной корзине.

Джордан тихо присвистнул.

– Кэти будет довольна.

– Будет, – согласилась Слоун, – когда получит готовую работу. Посмотрим, может, завтра утром мне удастся накропать еще страниц двадцать пять.

– Замечательно! – Джордан широко улыбнулся. – Надеюсь, этот внезапный взрыв творческой энергии не означает, что ты откажешься пойти со мной завтра на банкет?

– Конечно, нет. – Она подошла к нему сзади и обняла за плечи. – Но ведь мы не будем сидеть за одним столом с Хиллером, да?

– Извини, дорогая, но, наверное, придется. Как-никак он хозяин нашей команды. – Джордан знал, что Слоун не слишком нравятся Хиллер и его жена. – Но там будут также Айан, Дасти, Эрик, Сэм и Дан…

– А Ланс?

Джордан поморщился:

– Кто знает, что в очередной раз выкинет Ланс. Если придет, мы его увидим. Ведь большую часть времени он одурманен наркотиками и даже не ведает, на какой пребывает планете.

– И что же он, по-твоему, принимает? – помолчав, спросила Слоун.

– Одному Богу известно. Какие-то таблетки, возможно, кокаин… трудно сказать. – Джордан взглянул на жену. – Не сомневаюсь, финансовую поддержку ему оказывает Надин Хиллер.

Слоун отпрянула:

– Неужели?

– Говорят, Ланс весьма неплохо обслуживает эту кобылу. – Джордан снял с плечиков сорочку. – Она ему постоянно дарит то часы, то запонки – замаскированная плата за услуги. Ланса, разумеется, эти вещицы не интересуют, он старается побыстрее продать их и купить наркотики.

– Вообще-то на наркомана Ланс не похож, – задумчиво проговорила Слоун.

– На людях он держится.

Последних слов Джордана она не слышала, потому что напряженно думала о том, как ей подойти к Лансу. Это надо сделать очень осторожно, ведь у него нет оснований доверять ей, поскольку она жена Джордана, а Ланс знает, как Джордан относится к наркотикам.

Но в этом городе Слоун могла поговорить на эту тему только с Лансом.

А Ланс в это время лежал на постели. Голый. Его оседлала Надин, разумеется, тоже нагая. Он играл ее грудями.

Надин имела все основания быть довольной. После того вечера все шло как по маслу. Вот и сегодня они начали в полдень, а Ланс по-прежнему полон энергии. Ей больше незачем беспокоиться о том, что она его потеряет. Надин нашла превосходное средство держать любовника на привязи.

Его руки двинулись вниз и охватили ее ягодицы. Надин выгнула спину и задвигалась быстрее.

Великолепно, отныне она всегда будет удовлетворена. Ланс проследит за этим, Надин не сомневалась. Она откинулась назад и издала глубокий стон.

Внезапно дверь номера распахнулась, и в комнату ворвался Гейвин Хиллер. Его лицо было багровым от ярости.

– Паршивый сукин сын! – прошипел он, глядя на Ланса, который спрыгнул с постели и бросился к своим брюкам. – Да я разорву тебя на части голыми руками! Подумать только, я жалел этого мерзавца, мне все говорили, что он уже выдохся и в профессиональное поло играть не может, а я пытался дать ему шанс! Ты играл хуже, чем просто погано, а я все равно держал тебя! И чем же ты мне отплатил за доброту? Решил потрахать мою жену, паршивец!

Ланс молчал. А что тут можно было сказать?

Хиллер повернулся к Надин, все еще лежавшей на постели и не потрудившейся прикрыть наготу. Хиллер схватил одежду жены, лежащую на полу, и швырнул ей:

– Одевайся! Машина ждет внизу.

Затем развернулся и вышел вон.

– Придется с тобой разводиться, – сказал Хиллер, когда они остались одни в своем номере отеля «Брейкерс». – Придется дать тебе пинка в твою хирургически улучшенную жопу и выставить без единого цента. – Он повернулся к ней лицом. – Да, придется.

– Возможно, ты сделаешь это, но не сейчас, – спокойно заметила Надин. Ее приводила в ужас мысль, что муж действительно так поступит, но виду она не подавала.

– Ты в этом так уверена? – Хиллер подошел к бару и налил себе двойное виски.

– Да… уверена. – Ее голос слегка дрогнул, но она надеялась, что муж не заметит. – Потому что ты очень гордый человек, Гейвин.

– В каком смысле?

– А вот в каком! – отозвалась Надин. – Ты не захочешь, чтобы газеты смаковали подробности скандала, связанного с изменой твоей жены.

– Очередной изменой, – уточнил Хиллер, делая большой глоток из бокала. Заметив ее удивление, он холодно улыбнулся. – Я в курсе всех твоих похождений, моя дорогая. Я знаю все.

– В таком случае почему… – начала Надин.

– Сам не пойму, – раздраженно перебил он, – и не спрашивай меня об этом! А сейчас мое терпение лопнуло, и я решил положить этому конец.

– Значит, все это время ты следил за мной?

– Молодец, что догадалась! – зло усмехнулся Хиллер. – А что, я не имею права знать, чем занимается моя жена?

– О своих супружеских обязанностях ты, кажется, вспоминаешь только тогда, когда тебе удобно.

– На твоем месте, Надин, я бы так не разговаривал. Не испытывай мое терпение! – В его голосе прозвучала угроза. – Еще одно слово, и ты действительно окажешься на улице. Боюсь, тебе даже нечем будет прикрыть эту симпатичную задницу.

– И что ты намерен делать? – спросила она, холодея от ужаса.

– А ничего, – усмехнулся Хиллер. – Ты права, пока я предпринимать ничего не стану. Но только в том случае, если ты согласишься на мои условия.

– Какие условия?

– Все это непотребство должно закончиться раз и навсегда. – Хиллер наполнил свой бокал. – И с Уитни, и со всеми остальными. Кроме того, ты должна вести себя как моя жена, а не как двадцатилетняя нимфоманка.

Надин кивнула:

– А что будет с Лансом?

– А при чем тут он?

– Ты что, оставишь его в команде?

– Пока да. – Хиллер холодно улыбнулся. – И вообще, разве он виноват?

Поставив бокал на стол, он быстро вышел.

– Почему ты не на тренировке? – спросила Слоун, как бы случайно подходя к Лансу. Он присел на капот своей машины и наблюдал за утренней тренировочной игрой.

– Не вижу смысла, – уныло ответил он.

– Не поняла. – Она удивленно посмотрела на него.

– Сегодня меня, наверное, выгонят из команды. – Ланс не отрывал взгляда от игрового поля.

– Почему? – Слоун забралась на капот машины рядом с ним.

Он пожал плечами.

– Это длинная история.

– Я готова выслушать ее.

– Знаешь, Слоун, – отрывисто проговорил Ланс, – я предпочел бы об этом не распространяться! Ладно?

– Тебе виднее.

Наступила долгая пауза.

– Если не хочешь, чтобы я помогла тебе, – снова начала Слоун, – тогда, может, ты поможешь мне?

– Каким образом? – Он по-прежнему не отрывал глаз от игрового поля.

– После того как я потеряла ребенка, – заговорила Слоун, – у меня было много проблем. Короче, я никак не могла успокоиться, и доктор прописывал мне барбитураты. – Она украдкой взглянула на Ланса, но он не отреагировал на ее слова. – Они помогали, но по утрам я ощущала ужасную вялость, и мне не удавалось преодолеть ее до самого вечера. Поэтому пришлось компенсировать это амфетаминами. Эти таблетки оказались у меня случайно, прежде я пробовала принимать их. И вот теперь… – Слоун глубоко вздохнула, – они у меня закончились.

Ланс внимательно посмотрел на нее:

– Мне очень жаль, что ты потеряла ребенка, Слоун. Но как тебе помочь, не представляю.

– Понимаешь, я… вернее, Джордан… – она запнулась, – сказал мне, что, когда тебя оставила жена, ты тоже страшно переживал. Он предположил, что ты принимаешь… или, возможно, принимал какие-то успокаивающие препараты.

Голубые глаза Ланса настороженно сузились.

– Что еще он сообщил тебе?

– Больше ничего. Прости, если я сказала что-то не то. Я просто подумала, что, может, ты согласишься достать мне…

– К сожалению, не могу, – прервал ее Ланс и выпрямился. – И вертеться возле меня совершенно бесполезно. Извини, Слоун, но помочь тебе я действительно ничем не могу.

Она соскользнула с капота, а Ланс сразу же сел в машину и завел двигатель. Слоун, нахмурившись, наблюдала, как он уезжает.

«И что же теперь делать?»

В субботу 27 февраля в клубе «Поло-Хаус» состоялась церемония вручения премии «Томми» по итогам 1987 года. Эта бронзовая статуэтка работы известного скульптора Тома Холланда, изображающая легендарного игрока Томми Хичкока, в кругах поло является эквивалентом «Оскара». Сама премия была учреждена журналом «Поло», а подобное награждение проводилось в третий раз.

Сегодня на церемонии присутствовали пять из шести игроков десятого рейтинга. Игроком года был назван Гонсало Пьерес (один из этих пяти) из команды «Уайт Берч», спонсируемой группой Питера Бранта. Многие считали Пьереса лучшим игроком в мире. Принимая награду, Пьерес поблагодарил свою жену Сесилию, спонсора Бранта и своих пони.

– Без них я не завоевал бы эту награду, – сказал аргентинец, подняв над головой статуэтку.

Специальный приз был присужден обществу «Пьяже Чуккерс» за благотворительную деятельность – за два года на благотворительные цели обществу удалось собрать два миллиона долларов – и за активную пропаганду поло. Премию принимали четыре члена общества – актеры Алекс Корд, Уильям Девэн, Джеймсон Паркер и Даг Шин. Говоря о показательном матче, который их команде предстояло провести на следующий день как генеральную репетицию перед игрой на кубок Камачо, Шин пошутил:

– Наш кубок мы называем кубком «Но Мачо».[35]

Кульминационным моментом церемонии стало торжественное занесение в «Книгу почета поло» легендарного Боба Скене, по происхождению австралийца. Когда Скене вышел на сцену, весь зал встал. В краткой речи он поблагодарил, кроме прочих, свою жену, пятидесятилетнюю Элизабет, и ей устроили овацию.

За столом команды «Уайт Тимберс» Джордан оживленно беседовал с Уэллсом, Дасти пыталась расшевелить Слоун, почему-то рассеянную и нервную. Рядом с мужем сидела, как всегда, элегантная Надин Хиллер, но Слоун сейчас не замечала ее.

Ланс Уитни отсутствовал, что было весьма показательно.

Эффект действия амфетамина заканчивался, и Слоун чувствовала, что сейчас сломается, разрушится у всех на глазах и физически, и психически. Она приняла барбитурат, и только его действие мешало ей сейчас выбежать с криком на улицу. Руки дрожали, каждый звук громким эхом отдавался в голове. Время от времени окружающие предметы меняли очертания, и она видела их как в кривом зеркале.

Оставалось надеяться, что Джордан не захочет здесь задерживаться и они скоро уйдут. Если же придется засидеться за столом допоздна, может случиться самое ужасное.

– С тобой все в порядке, Слоун? – спросила Дасти.

Казалось, в зале выстрелила пушка.

– Да, да, все хорошо. Просто… просто мне нужно в туалет.

– Хочешь, я пойду с тобой?

– Нет! – быстро сказала Слоун.

– Ты сегодня неважно выглядишь.

– Мне действительно немного нездоровится. Наверное, простудилась.

Слоун неловко поднялась, чем привлекла внимание Джордана. Он взял ее за руку:

– Что случилось?

«Неужели это так заметно?»

– Почему ты считаешь, что со мной что-то случилось?

Он пристально смотрел ей в глаза.

– По-моему, что-то не в порядке.

Слоун с трудом выдавила улыбку:

– Если не отпустишь меня, возможно, тогда действительно будет не в порядке. – Она высвободила руку. – Я сейчас вернусь.

С трудом сдерживая дрожь, Слоун бросилась к туалету. Ей было трудно дышать. Войдя в дамскую комнату, она прислонилась к стене, хватая воздух ртом. Сердце бешено колотилось. Слоун склонилась над раковиной и вымыла лицо холодной водой, не думая о том, что станет с макияжем.

Ей был необходим барбитурат, и немедленно. Настороженно оглядевшись, Слоун вывалила на стул содержимое своей сумочки и взяла дрожащими руками небольшую коробочку, похожую на миниатюрную пудреницу. Ее пальцы так сильно дрожали, что, когда она наконец открыла ее, две оставшиеся капсулы барбитурата вывалились в раковину и исчезли в сливном отверстии.

Слоун тихо выругалась, сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, выпрямилась и невидящими глазами посмотрела на свое отражение в зеркале. Возвращаться назад в таком состоянии сейчас невозможно. Вначале нужно успокоиться. Может, выйти на свежий воздух?

Слоун закрыла за собой дверь туалета и направилась к выходу, надеясь, что Джордан не заметит ее. Наконец она выбралась и медленно пошла по аллее, глубоко вдыхая прохладный вечерний воздух. Но ощущение удушья не прекратилось.

– Слоун!

Она вздрогнула. Из тени выступил Ланс. На церемонии награждения он, очевидно, не собирался появляться, так как был в джинсах и куртке, под которой была видна красная футболка.

– Я знал, что рано или поздно ты выйдешь. – Ланс подошел к Слоун. – Это всегда случается.

– Что именно? – Она вытерла потные ладони о подол своего длинного, отделанного стеклярусом платья.

– Так случается с теми, кто принимает. Уверен, сейчас ты совсем расклеилась.

– Хм… да.

– Не хватает дыхания, верно?

Слоун кивнула.

– Я это знаю. – Ланс вынул из кармана куртки небольшой коричневый конверт и протянул ей. – Думаю, это поможет.

– Что это?

– Таблетки амфетамина. Не знаю, что ты принимала, но это подействует. Возьми, но с одним условием.

Она посмотрела на него:

– С каким?

– Никто не должен знать, кто дал тебе таблетки.

Слоун кивнула:

– Пока никто не подозревает, что я принимаю их.

Ланс усмехнулся:

– Даже сам мистер Добродетель?

– Больше всего я боюсь, как бы не узнал Джордан.

Ее ответ, казалось, удовлетворил Ланса. Он положил конверт на ее ладонь и пошел прочь.

– Ланс!

Он оглянулся:

– Что?

– Спасибо.

Ланс пожал плечами.

– Хиллер уволил тебя из команды?

Он покачал головой:

– Пока нет. Я… отделался выговором.

Как только Ланс исчез в темноте, Слоун вывалила на ладонь содержимое конверта. Шесть капсул. Какое облегчение!

«Слава Богу, теперь я выдержу этот вечер».

Сидней, февраль, 1988

– Вы не шутите?

Джилли смотрела на доктора, не веря тому, что услышала.

– Я говорю серьезно. – Доктор выписал рецепт и протянул ей. – Вы беременны. Уже два месяца.

– Не может быть! – тупо повторила она. – Я же принимала таблетки.

Доктор усмехнулся:

– Миссис Киньон, во-первых, стопроцентной гарантии не дают никакие противозачаточные средства, а во-вторых, всегда есть вероятность, что вы ошиблись.

– В чем?

– Ну, например, скрупулезно ли вы принимали эти противозачаточные таблетки? Неужели не пропустили ни одного дня?

– Кажется, не пропустила. – Джилли внезапно утратила уверенность. Ее жизнь вообще походила на бардак, а уж последний год особенно. Так что, вполне возможно, она могла в какой-то день и забыть.

– Я выписал вам витамины, которые необходимо принимать в период беременности, – сказал доктор. – Начните курс сегодня же.

– Понятно, – равнодушно отозвалась Джилли.

– Вы не хотите ребенка? – озабоченно осведомился доктор.

– Даже не знаю…

Он помолчал.

– Сделаете аборт?

– Не исключено. Мне надо все обдумать.

– Пока вы не решили, – твердо проговорил доктор, – рекомендую вам вести образ жизни беременной женщины.

Джилли молча кивнула.

Джилли ехала вдоль берега на встречу с отцом.

Ребенка заводить она не собиралась. Особенно от Макса. Такая перспектива ее и прежде не вдохновляла, а уж сейчас, когда их брак практически развалился, и подавно. Джилли собиралась посоветоваться с отцом, хотя заранее знала, что он скажет. Сколько раз она пыталась поговорить с ним по душам, но никогда не находила никакого отклика. С ним бесполезно обсуждать это, и все же…

Джилли нашла отца на тренировочном поле, он отрабатывал удар слева. Она с шумом остановила машину и вышла. Флеминг даже не посмотрел в ее сторону. Джилли взобралась на верхнюю жердь изгороди и со своего насеста помахала ему рукой, но Флеминг не заметил. Это в порядке вещей. Так было всегда. Когда отец играл, даже если тренировался, все остальное в мире переставало для него существовать. В том числе и дочь.

Наконец он увидел Джилли, снял шлем и помахал ей. Она заставила себя улыбнуться и снова помахала ему рукой.

«Зачем я здесь? Ведь уже знаю, что он скажет. Какой же смысл?»

– Что привело тебя сюда? – спросил Флеминг, подъехав к изгороди и спешившись.

– Разве для того, чтобы встретиться с отцом, нужны какие-то особые причины? – Джилли старалась говорить беззаботным тоном.

– Это верно, – согласился Флеминг, – но я не помню, чтобы ты появлялась просто так. Ну, почему же ты здесь?

Джилли вздохнула:

– Я только что от доктора.

Он озабоченно посмотрел на дочь:

– Заболела?

– Нет. – Она покачала головой. – Я беременна.

Флеминг насторожился:

– Джилли, девочка моя, по-моему, это известие не слишком тебя обрадовало.

– Ничуть не обрадовало, – призналась она.

– Ты не хочешь детей? – Флеминг вытер волосы полотенцем, затем накинул его на плечи. – Подай мне, пожалуйста, термос вон из той сумки.

– Я и сама не знаю, чего сейчас хочу. – Джилли протянула ему термос.

Флеминг открыл его и сделал большой глоток.

– В таком случае тебе следовало принимать контрацептивы.

– Я принимала.

– И что же ты собираешься делать?

– Не знаю. – Джилли обхватила себя руками так, будто замерзла, хотя было совсем не холодно. – Возможно, сделаю аборт. Пока не решила.

– Ты обсуждала это с Максом?

Джилли нахмурилась:

– Он еще не знает, что я беременна.

– Ты, конечно, скажешь ему.

– Не знаю, – повторила она уже в который раз.

– Ты должна ему сказать. Это его ребенок… Разве не так? – Флеминг вопросительно посмотрел на дочь.

– Так, папа, так, – вздохнула Джилли. – Будь это не так, возможно, я захотела бы оставить этого ребенка.

– Джиллиан!

– Это правда, папа. – Она опустила глаза. – Прежде чем это сказать, я хорошо подумала. Я не хочу ребенка от Макса, потому что он будет похож на него.

– Максвелл замечательный человек… – Флеминг затянул свою старую песню.

– Он больной, – оборвала его Джилли, – у него с головой не в порядке. Выходя замуж за Макса, я знала, что он ревнивый, что у него ужасный характер, однако думала, мне удастся как-то примириться с этим. Но это оказалось гораздо хуже, чем я предполагала. Папа, Макс одержимый. Он теряет над собой контроль. Я боюсь его. Мне кажется, он способен на все.

– Вот именно, тебе это кажется, – угрюмо заметил Флеминг. – А вот мне по-прежнему кажется, что ты преувеличиваешь.

– Ничуть не преувеличиваю, папа.

– Однако если бы ты выбросила из головы Джордана Филлипса… – Флеминг надел шлем и застегнул его на подбородке.

Джилли отвернулась.

– Почему ты всегда упрекаешь меня в этом? Почему считаешь, что это только моя вина?

– Но, Джиллиан, ты даже не попыталась создать нормальную семью. Вот и сейчас, когда этот ребенок сблизил бы вас наконец, успокоил обоих, ты думаешь только о том, чтобы сделать аборт.

– Папа, я знаю, ты любил маму. Бабушка рассказывала, как вы встретились, как полюбили…

– Давай вернемся к существу вопроса, Джиллиан. – Флеминг уже начинал нервничать.

– Ты любил ее очень сильно. Почему же ты хочешь, чтобы я вместо настоящей любви довольствовалась суррогатами?

– Джилли, девочка моя, пойми, – напряженно проговорил Флеминг, – любовь не может длиться вечно. Чем раньше ты это осознаешь, тем лучше для тебя. – Он повернул свою лошадь и отъехал, не попрощавшись.

– Вот это сюрприз! – удивился Макс, входя в квартиру. – В кои веки раз моя дорогая женушка дома и ждет меня.

Джилли обернулась:

– Пожалуйста, не обольщайся. То, что я сейчас здесь, просто случайность.

– В самом деле? – Он попытался поцеловать жену, но она увернулась. От Макса сильно пахло спиртным.

– Ты выпил?

– Представь себе, да. – Он направился к бару. – И намереваюсь сейчас продолжить. Тем более что есть повод.

– У тебя в последнее время всегда есть повод. – Джилли грустно усмехнулась. – Впрочем, пей, мне-то какая разница.

– Вот это жена! – Макс налил себе двойное виски, выпил залпом и налил еще. – Настоящая любящая жена. Ну разве я не счастливчик?

Джилли поморщилась, почувствовав, как накатывает волна ужасной мигрени.

– Оставь это, Макс. У меня сегодня нет настроения.

– Можно подумать, что когда-нибудь ты была в настроении. – Он опрокинул в горло содержимое бокала. – По крайней мере при мне.

– А к чему мне это?

– Забавно… – Макс нервно потер руки. – Я всегда полагал, что жена должна чувствовать определенную… ответственность…

– А по-моему, – холодно прервала его Джилли, – оба супруга должны чувствовать одинаковую ответственность.

– Ну что мы за чудесная пара! – Он снова наполнил свой бокал. – Настоящие любящие супруги.

– Лучше не бывает. – Джилли посмотрела на него. – А уж какими мы с тобой будем замечательными родителями! Верно?

Макс горько рассмеялся:

– Снова за свое?

– Я беременна.

– Это дешевая шутка, дорогая Джилли.

– Вот наш с тобой брак – это действительно дешевая шутка, – устало проговорила она. – А то, что я сказала, – не шутка. К сожалению.

Он сузил глаза.

– Повтори, пожалуйста.

– Ты что, не понял, Максвелл? – Джилли очень не нравилось, как он смотрит на нее. – Я беременна. Утром была у доктора. И удивлена не меньше, чем ты…

– Дрянь! – прошипел он и влепил ей пощечину. – От кого?

– От тебя… Он наш…

– Лжешь, шлюха! – Макс снова ударил ее по лицу. Джилли упала на диван и, защищаясь, подняла руки. – От кого?

– Это твой ребенок! – вскрикнула Джилли, трепеща от страха.

– Ах вот оно что! – Он поставил жену на ноги, ухватившись за ее красную шелковую блузку. – Так чьего ублюдка ты носишь в себе?

– Твоего…

– Думаешь, меня можно вот так запросто одурачить? – Его глаза остекленели от злобы. – Но все равно ты не произведешь его на свет! – Макс ударил ее кулаком в живот.

Джилли вскрикнула от боли.

– Захотела выдать его ублюдка за моего! – закричал он и ударил ее снова. – Не выйдет!

– Макс, послушай меня, пожалуйста!.. – взмолилась она.

– Это ребенок Джордана? Мне уже давно следовало прикончить этого негодяя!

– Я не была близка ни с кем, кроме тебя…

– Дрянь! Думаешь, я такой дурак? – Макс снова нанес ей несколько сильных ударов.

– Макс, выслушай меня… – тихо всхлипнула она.

– Хватит мне слушать твое вранье… твое и Филлипса! – Он снова ударил ее.

Последнее, что помнила Джилли, это ужасную боль… и ощущение влаги между ногами. Потом она потеряла сознание.

Джилли пришла в себя уже в госпитале и вначале даже не поняла, где находится.

Постепенно она осознала, что это не дом. У нее отлегло от сердца. Видно, Господь сжалился над ней и не позволил Максу довершить свое черное дело.

В области живота Джилли ощущала тупую боль, в затылке пульсировало.

– Где… я? – спросила она слабым голосом.

– Ты в госпитале, Джиллиан, – отозвался отец.

– В госпитале… – Она повернула голову, чтобы увидеть его. Он сидел на стуле возле постели. Таким бледным Джилли никогда его не видела. – Как я сюда попала?

– Тебя привезли полицейские. Их вызвали соседи. Когда они приехали, ты была без сознания, а Макс… он сейчас в тюрьме. – Отец помолчал. – Что случилось?

– Я просто послушалась твоего совета, – ответила Джилли, глядя в потолок, – и сказала ему, что беременна. Макс был пьяный… и не поверил, что ребенок его. Я даже не успела ему сказать, что хочу сделать аборт… Он решил позаботиться об этом сам. – Она надолго замолчала.

– Как только ты поправишься, мы подадим на Макса в суд, – сказал Флеминг.

– Первым делом мне нужно с ним развестись. И как можно скорее.

Сингапур, май, 1988

– Мы возвращаемся в Штаты, – сказал Хиллер жене. – Сегодня.

– К чему такая спешка? – спросила Надин, впрочем, без особого интереса. Она стояла возле открытого гардероба и размышляла, что надеть. Они только вчера прилетели и поселились в этом отеле «Шангри-Ла»,[36] а команде «Уайт Тимберс» предстояло играть завтра.

– Бизнес, – бросил он, не поднимая головы от газеты. К завтраку Хиллер почти не притронулся.

– Ты всегда занимаешься бизнесом, но игры «Уайт Тимберс» до сих пор не пропускал. – Надин выбрала сапфирово-голубое платье от Валентино и положила его на кровать.

– А сейчас у меня возникли серьезные проблемы, и мне нужно быть дома, – отрезал Хиллер.

Надин удивленно взглянула на него:

– Я и не знала, что у тебя есть дом, Гейвин. Вернее, у тебя их целых восемнадцать, но, насколько мне известно, ты всегда считал своим домом то место, где в данный момент находишься.

– Брось, Надин, – холодно сказал он, складывая газету, – я не хочу больше тебя слушать.

– Сколько мы живем вместе, – вздохнула она, – ты постоянно от меня отмахиваешься как от назойливой мухи.

Хиллер поднял на нее усталые глаза:

– Чего тебе надо?

Надин усмехнулась:

– Чуточку внимания, только и всего.

Он тяжело вздохнул:

– Я и так проявил к тебе, вернее, к твоим шалостям, невероятную терпимость. Разве это не внимание? У тебя есть потребности, удовлетворить которые я не в состоянии. Думаешь, я этого не понимал? Понимал, и еще как. Вот и решил примириться с твоими любовниками, тем более что вела ты себя в этом смысле вполне благоразумно. Я полагал, что так будет легче жить нам обоим. – Он сделал паузу. – А вот с Уитни ты переборщила. Пошли слухи. У меня и без того достаточно неприятностей, так что пришлось положить этому конец. – Хиллер внимательно посмотрел на жену. – Но если ты чувствуешь себя несчастной, Надин, я готов дать тебе развод.

Она вздрогнула.

– Спасибо, не надо.

– Чего это ты решил вызвать меня в Сингапур? – Тот, что помоложе, расстегнул молнию на своей черной кожаной куртке и вытащил пачку сигарет. – Должно быть, приспичило.

– Ты точно об этом не пожалеешь, – сказал тот, что постарше.

– И какой заказ будет на этот раз? – усмехнулся его собеседник. – Убить твою жену?

– Не искушай меня.

Джилли была уверена, что Макс в Сингапуре.

Как только его выпустили из тюрьмы, он тут же покинул Сидней.

В госпитале Джилли сказали, что у нее никогда не будет детей. Побои Макса вызвали сильное внутреннее кровотечение и другие нарушения, но все это успешно залечили. А вот детей у нее не будет. Никогда. Выписавшись из госпиталя, она мечтала только о том, чтобы убить его. Ни к кому в своей жизни Джилли не питала такой острой ненависти.

Но главное теперь его найти. И обезвредить.

У Джилли не осталось ни малейших иллюзий по поводу Макса. Этот негодяй способен на все. То, что он ее тогда не убил, просто случайность. Божился, что любит, а бил до смерти.

Она никогда не забудет, какое у Макса было лицо: безумие горело в его глазах. Он маньяк, и очень опасный. Джилли не забыла его угроз.

Причем угрожал он не столько ей, сколько Джордану.

Ланс пребывал в подвешенном состоянии.

Над ним завис топор с того момента, когда Хиллер застал его в Палм-Бич с Надин, и он постоянно ждал, что этот топор упадет. Хиллер должен был уволить Ланса из команды, но почему-то откладывал. Это сбивало Ланса с толку. С какой стати Хиллер до сих пор от него не избавился? Непонятно. То, что он не удовлетворен его игрой, сомнений не вызывало. Так в чем же дело?

– Папа, я за тебя беспокоюсь, – призналась Дасти за ужином в «Большом Шанхае», шумном сингапурском ресторане.

Айан поднял глаза от тарелки и улыбнулся:

– А что, собственно, внушает тебе опасения?

– В последнее время ты сам на себя не похож.

– Ну что тут поделаешь, – усмехнулся он. – Старею. Годы берут свое.

Дасти сделала глоток из своего бокала.

– Ты же знаешь, что я не это имела в виду.

– Знаю, детка, что ты имела в виду, – признался Айан, отправляя в рот очередную порцию китайской пищи. – Но об этом говорить еще рано.

– Очень жаль.

– Дело не в том, что я не хочу, – улыбнулся он. – Просто пока не могу.

– Ты считаешь все это случайностью? – Айан глубоко вздохнул. – А вот я так не думаю.

– Значит, по-твоему, все совершили какие-то злоумышленники? – спросил Джордан.

– Готов даже поспорить и рискнуть кое-какими деньгами.

– И кто за всем этим стоит? У тебя есть какие-то соображения?

– Пока нет.

– Как насчет мотивов?

– По-прежнему самой правдоподобной версией считаю месть.

Джордан нахмурился:

– Тогда в список подозреваемых придется внести примерно полдюжины наших с тобой знакомых.

«И первым в этом списке будет значиться Макс Киньон».

Слоун быстро полезла в дорожную сумку за пузырьком, к которому была приклеена вполне легальная аптечная этикетка. В нем же лежали капсулы барбитурата. В душевой кабине шумела вода, Джордан напевал «Фальшивого ковбоя». «Что-то никогда не меняется, – подумала она. – А что-то меняется очень круто. Слишком круто».

Слоун вытряхнула две капсулы и запила водой из стакана, стоявшего на ночном столике. Она боролась с искушением принять еще одну, потому что в последнее время лекарство действовало слабо. Достав третью капсулу, Слоун поразмыслила и сунула ее обратно, решив, что при необходимости примет потом, когда заснет Джордан.