История девятая Два дневника

Откуда нам знать, что такое листва, если все дерева разошлись на дрова

Откуда нам знать, что такое война, если мы не знаем мира

Но тает нектар на медовых устах

И девочка в белом считает до ста, изогнувшись как лира

И смотрит на меня с укором

Сплин

Девушка вжалась спиной в стену, дыша сквозь стиснутые зубы, чтобы получалось не очень громко. Может, тогда не найдут…

Тщетно. Высокая фигура с длинными, по плечи, волосами обозначилась в конце переулка. Она не видела лица, но готова была поклясться — ее преследователь улыбается, обнажая острые белые клыки.

Словно она попала в фильм ужасов или книгу о вампирах…

Джулия закрыла глаза. Пусть это будет сон…

Шаги, настолько тихие, что больше напоминают шорох ветра в траве. Этого не могло быть на самом деле… Вампиров же не бывает, верно?

Ей показалось, что чужое дыхание уже касается лица, и она вжалась спиной в стену, изо всех сил заставляя себя проснуться.

Стена поддалась, и в зловещую тишину переулка ворвались вдруг совсем обычные, человеческие звуки — голоса, музыка, и еще невнятный шум, какой бывает, когда в одном месте веселится большая компания. Зло исчезло, а что-то теплое, на что Джулия почти упала спиной, спросило очень недовольным голосом:

— Непременно надо на мне лежать?

Она оглянулась, полуослепшими от пережитого ужаса глазами вглядываясь в лицо незнакомки — мрачное, полускрытое густой челкой и, несмотря на позднее время, темными очками. Впрочем, смотрела она все равно поверх очков.

— Простите, — прошептала Джулия, обнаружив, что голос ей не подчиняется. — За мной гнались, я не знала, что тут…

— Кто гнался? — перебила незнакомка.

— Не знаю, — ответила Джулия. — Псих какой-то, вампиром притворялся…

— А… — протянула женщина. — Вы в порядке?

— Относительно, — нервно отозвалась Джулия. Несколько минут незнакомка смотрела на нее, словно решая какую-то очень сложную дилемму, потом произнесла:

— Давайте я вас до такси провожу. Мало ли, может, он еще не ушел…

— Не думала, что в Лондоне есть маньяки, — почти истерически хихикнула Джулия, пока они шли к стоянке такси.

— Ну, не одной Америке так повезло, — буркнула ее спасительница.

— А как вы догадались, что я американка?

— По акценту. Вас по программе дружеского обмена пустили, или вы нелегально?

— Нелегально, — вздохнула Джулия. — Застрявшая туристка…

— Где живешь?

— А вам зачем? — неожиданно забеспокоилась Джулия. Та пожала плечами.

— Да так… Интересно стало, где живут нелегальные эмигранты…

На стоянке было пусто. Мрачная любительница темных очков достала сигарету и вопросительно посмотрела на Джулию.

— Куришь?

— Нет, — та покачала головой. — Не выношу сигаретного дыма. Да нет, кури! — испугалась она, увидев, что ее собеседница прячет сигарету обратно в пачку.

— Не горит, — передернула та плечами. — Ты вообще-то нормально себя чувствуешь?

— Не очень, — отозвалась Джулия. — А что?

— Давай я тебя чем-нибудь угощу, что ли… — предложила незнакомка. — В смысле успокоения… Вон моя машина стоит.

— Все уже закрыто, наверное, — неуверенно произнесла Джулия.

— Да нет… — словно нехотя ответила женщина. — И вообще, я не о том. Поехали ко мне. Не знаю, где ты живешь, но мне не хочется, чтобы ты туда возвращалась…

— С чего вдруг? — удивилась Джулия. И ее собеседница совершенно неожиданно улыбнулась.

— Ну, считай это любовью с первого взгляда! — и она протянула Джулии руку. — Сольвейг.

— Джулия, — девушка пожала предложенную ладонь.


— А это кто?

С фотографии Джулии улыбалась ослепительно белокурая девочка с яркими зелеными глазами. Она ужасно походила на кого-то, но, сколько Джулия не смотрела, решить, на кого именно, она так и не смогла.

— Это моя крестница. Тоже Сольвейг, — ответила хозяйка, выруливая из-за барной стойки. — Угощайся.

— Глинтвейн? — улыбнулась Джулия. — Люблю.

— Хорошая штука, — кивнула Сольвейг, осторожно прихлебывая горячий напиток. — Чтобы успокоиться или задушить простуду в зародыше. Или лечить тоску, — она усмехнулась. — Так что с тобой случилось?

Джулия осторожно присела на коврик перед камином; не вполне ясно было, зачем Сольвейг в доме с центральным отоплением настоящий камин, но сидеть перед ним с кружкой глинтвейна было очень приятно.

— Я не очень понимаю, если честно… Кажется, я что-то не то узнала. Я работала в больнице… ну, это не так важно. Короче, мне кажется, что меня хотят убить, — она виновато улыбнулась хозяйке. — Согласна, это звучит дико. Я уехала из страны, но меня не оставляют в покое…

— Так это был не маньяк? — уточнила Сольвейг.

— Думаю, что нет, — вздохнула Джулия. — Мне чертовски страшно…

Признание повисло в полутемной комнате почти как любовное.

— Не бойся, — произнесла наконец Сольвейг. — Здесь тебя никто не обидит.

* * *

Ни звука. Лишь тихий шорох воздуха, рассекаемого лезвием меча. И еще — легкие, почти на грани слышимости, скользящие шаги фехтовальщика.

Блэйз Уизли тоскливо вздохнула и покосилась на двух девушек, что сидели на полу рядом с ней. Одна из них, полненькая аккуратная девочка в очочках, сосредоточено читала толстую книгу. Вторая, рыжеватая и лохматая, сидела, прислонившись к стене, и, закрыв глаза, покачивала рукой словно в такт неслышной мелодии.

— Ну, долго еще? — не выдержала наконец Блэйз.

— Спроси у Сольвейг, — коротко ответила та, что читала. Блэйз посмотрела на их негласную командиршу, которая рубила невидимых врагов своей верной шпагой.

Выражение лица у нее было… в общем, когда у нее было такое лицо, Блэйз предпочитала держаться подальше.

— Сама спроси…

— Ну, тебе же надо было…

— Мне скууууууучно! — Блэйз простонала это громче, чем следовало, и следующее нервное движение Сольвейг едва не вогнало шпагу в пол.

— Тише! — шикнула девочка в очках.

— Норааааа, а что вообще происходит-то? — спросила рыжая, смачно зевнув. — Еще утром все было просто отлично…

— Рот закрывай, когда зеваешь, — автоматически произнесла Нора Лонгботтом. — Откуда мне знать, что произошло? Наверное…

— Снейп, — закончила Блэйз. Девушки синхронно вздохнули.

Нора могла бы рассказать, почему с утра все было отлично, только рассказывать было некому — и Блэйз, и их третья подруга, Мара Финниган, знали точно.


Накануне вечером, незадолго до ужина, их четверых понесло в теплицы. Собственно, теплицы были нужны Норе — она писала дипломную работу по гербологии.

Совместная работа с подругами, предполагалось, должна была сберечь ей время. Все четверо прекрасно знали, что ничего из этого не выйдет, что после первого получаса гербология будет благополучно забыта, потому что Блэйз начнет выбирать цветы, идеально подходящие к ее волосам (таких не существовало в природе, но доказать это Блэйз не представлялось возможным), а Сольвейг и Мара начнут ее дразнить, и, естественно, Нора не сможет заниматься в этом шуме, да и не слишком захочет.

История повторялась каждый раз, но, тем не менее, в теплицы они пошли вчетвером.

Правда, в этот раз сценарий оказался слегка изменен. Блэйз заныла, что не сделала домашку по гербологии, и попросила Нору дать ей списать. Принципиальная Нора отказала — она всегда так делала.

— Тогда помоги хотя бы! — взвыла Блэйз.

— Ладно! — рявкнула разъяренная Нора. — Тетрадь давай.

Через полчаса объяснений Норы, нытья Блэйз и ехидных подколок Мары выяснилось, что Сольвейг куда-то исчезла.

* * *

Чуть улыбаясь, Сольвейг слушала перебранку, в которую очень быстро превратилась подготовка домашнего задания. Потом, поняв, что ее не хватятся, неслышно встала — Гарри утверждал, что манеру красться она унаследовала от Драко — и пошла вглубь теплицы.

В последнее время ей все чаще хотелось остаться одной.

Она устроилась между стеклянной стеной, разделяющей теплицы номер четыре, в которой работали старшие курсы, и номер шесть, где находились растения, непредназначенные для изучения в школе — ими пользовались преподаватели, в основном, Снейп, и, конечно, мадам Помфри, — и зарослями Поющего терновника (который, к счастью, впал в анабиоз, а потому молчал), поджала ноги и раскрыла небольшую книжечку в потрепанном кожаном переплете.

Взгляд быстро бежал по рукописным строчкам; сначала Сольвейг улыбалась, потом вдруг ее лицо резко помрачнело, и девушка захлопнула книжечку.

— Так нельзя… — пробормотала она, вряд ли сознавая, что говорит вслух.

Тихий стук вывел ее из мрачной задумчивости; все с тем же раздражением в глазах Сольвейг вскинула голову.

Из-за стеклянной стены на нее смотрел профессор Снейп. И улыбался.


Влюбленность, особенно юношеская — не то чувство, которое можно долго скрывать; даже если влюбленный очень хорошо владеет собой — что редкость среди юных существ — и сумеет ничем себя не выдать, оно будет жечь изнутри, пока он не наберется смелости рассказать кому-нибудь — лучшему другу или подруге, отцу или матери, крестному… или любому существу, которому доверяет.

Сольвейг отлично владела собой. И не доверяла никому — не в силу природной замкнутости или озлобленности, просто когда-то отец объяснил ей, что Малфои не могут позволить себе быть слабыми. Рассказать кому-то о самом сокровенном значило проявить слабость, вот Сольвейг ее и не проявляла.

Впрочем, было живое существо, которому она доверяла безоговорочно, ведь ручная змея не могла растрезвонить никому о том, что поверяла ей Сольвейг. Никто из окружающих Сольвейг людей не говорил на серпентарго, кроме Гарри, а Гарри не любил змей.

Как о самой заветной тайне Сольвейг узнали ее подруги — до сих пор оставалось тайной. Мара пожимала плечами.

— Ну, это же видно…

Нора пожимала плечами.

— Мы же не совсем дураки…

Блэйз фыркала.

— Господи, надо же, Снейп! Я обалдеваю! Нос размером с Астрономическую башню, голова не мытая со времен Потопа, вечно в черном, как голодная ворона…

На это было что возразить. Во-первых, черными бывают и сытые вороны. Во-вторых, в последнее время профессор выглядел исключительно хорошо, настолько, что Сириус, посетивший как-то Хогвартс, удивленно присвистнул:

— Снейп, ты брови, что ли, выщипал?

А еще Снейп умел улыбаться, но вот об этом точно не знал никто, кроме Сольвейг. Даже Серпентина…


Снейп махнул рукой куда-то в сторону — пошли, мол. Сольвейг, растерянно улыбаясь, встала и пошла вдоль стеклянной стены. Снейпа скрыли заросли; впрочем, ненадолго — уже через десяток шагов он снова появился в проеме стеклянной двери, которую Сольвейг ни за что бы не заметила, если бы Снейп ее не открыл.

Профессор протянул девушке руку.

— Добрый вечер, мисс Сольвейг. Гуляете?

— Ага, — Сольвейг оперлась на профессорскую руку и легко спрыгнула на пол теплицы номер шесть, который находился примерно на полметра ниже, чем в теплице номер четыре. — А вы?

— Собираю кое-что для кое-каких зелий, — ответил Снейп. — Поможете?

— Конечно! — пожалуй, пыла можно было бы и поменьше, так что Сольвейг тут же добавила: — Ну… если это знакомые травы…

— А я вас познакомлю, — ответил Снейп и закрыл дверь за спиной Сольвейг.

* * *

В запирающемся ящике стола — Снейп слабо полагался на хлипкую маггловскую конструкцию и обычно добавлял к замку парочку действенных Запирающих Заклинаний, — среди прочих Не-для-постороннего-взгляда вещей у профессора зельеделия хранились три фотографии.

Они были разного качества, но все три представляли юных женщин лет шестнадцати-семнадцати.

На одной была изображена девушка с длинными гладкими рыжими волосами, и хотя ее глаза были зелеными, как у самой настоящей ведьмы, взгляд их был спокоен и безмятежен, будто в ее жизни никогда не происходило ничего плохого. Она слегка улыбалась, но как будто не в объектив, подперев подбородок неожиданно большой длиннопалой ладонью.

Вторая фотография была так непохожа на первую, что казалось, будто профессор хранит их рядом для контраста. Голова, увенчанная высокой прической из гладких, тяжелых черных волос — гордо откинута назад, взгляд ледяных синих глаз — надменен и высокомерен, губы слегка кривятся… это трудно даже назвать усмешкой, скорее гримасой презрения — ко всему на свете.

И третья, качеством значительно лучше, чем две предыдущие, представляла девушку, застывшую в красивом танцевальном движении: чуть запрокинута голова с волосами цвета платины, вскинуты тонкие руки, белое платье стелется складками, и яркое пятно алой розы — меж пальцев. Зеленые глаза смотрят прямо и смело, губы не улыбаются; и хотя контраст между нею и рыжей, нею и черноволосой почти также велик, как между ними двумя, тем не менее она ухитряется сочетать в своем облике черты и первой, и второй.

Иногда Северус, посмеиваясь над самим собой, называл их «Хогвартские ведьмы».

* * *

Осторожно, из-под волос, Сольвейг изучала профиль Северуса Снейпа. То есть, не изучала, конечно. Профиль этот она в подробностях запомнила уже к третьему курсу, так что теперь это скорее было любование… несмотря на все комментарии Блэйз.

Профессор Снейп, как водится, читал лекцию.

— Посмотрите сюда, Сольвейг. Это четырехлистник или трилистник четырехлистный. Магглы считают, что он приносит удачу, потому разыскивают его, а найдя, загадывают желание и съедают. Некое разумное зерно в этом есть: трилистник четырехлистный — основной компонент Настойки Фортуны, зелья, которое приносит везение. Правда, одна порция зелья рассчитана лишь на одну удачу, кроме того, на следующий день вам наверняка будет феноменально не везти.

— Ромашка-гадалка, — профессор указал на небольшой цветок, действительно очень похожий на ромашку, но с разноцветными лепестками, количество которых было почему-то совершенно невозможно сосчитать. — Очень редкое растение. Гадание на нем абсолютно безошибочно, поэтому когда-то люди почти извели эти цветы.

Сейчас они в списке Самых Редких Растений, и их уничтожение карается законом.

— А это, — он сорвал с куста и протянул Сольвейг красивый цветок, похожий на розу, но серебристо-серого цвета со слегка светящимися краями лепестков, — очень ценное растение, которое называется Пепел Розы. Оно цветет круглый год, а по окончании цветения лепестки его рассыпаются в пепел. Пепел этот очень полезен — из него готовят настойки, прочищающие разум, возвращающие память и волю к жизни. Своего рода антидот к Колдовскому Каннабису, — и профессор улыбнулся.

Наверное, Сольвейг не должна была усваивать ничего из того, что говорил Снейп — и тем не менее, лучше всего она знала именно зельеварение. Каждое слово профессора было на вес золота, и Сольвейг не пропускала ничего из того, что он говорил. Она не имела привычки задавать ему вопросы — она вообще почти не разговаривала в его присутствии. Поэтому, когда лекция закончилась, и повисло молчание, Снейп спросил:

— Скучно, не так ли?

— Нет, — возразила Сольвейг. — Очень интересно.

Она взяла протянутый профессором цветок, повертела его в руках и наконец сунула за ухо.

— Что вас тревожит, Сольвейг?

— Ничего.

— Вы в последнее время часто бываете меланхоличны и рассеяны. Хотите, я назову вам причину? По имени?

Сольвейг поморщилась. Снейп улыбнулся.

— Ваша реакция понятна и предсказуема, юная леди.

— Предсказуема?!

— Разумеется. Вы оскорблены тем, что у Драко появился новый… гхм… друг. Только не спорьте. Так бывает всегда.

— Что бывает? — ворчливо осведомилась Сольвейг.

— Что вдовец — особенно такой молодой и привлекательный, как ваш отец, — находит новую любовь. И хорошо, что так бывает. Считаете, ваш отец должен страдать всю жизнь в одиночестве?

— Он вовсе не одинок, — пробормотала Сольвейг. Снейп приподнял бровь. — Ну, у него же есть я!

— Пока да, — кивнул Снейп. — А когда вы выйдете замуж, у вас будет своя семья — ему что делать?

Сольвейг покраснела.

— Ну… я же его не брошу.

— Охотно верю, Сольвейг, но, тем не менее, у вас будут другие заботы. У вас появятся люди, которые станут вам важнее Драко. Так всегда бывает, и не надо сверкать на меня возмущенными глазами, я вам не Джеми Кид.

— Пфы, — сказала Сольвейг. Или что-то в этом роде. Снейп кинул на нее острый взгляд.

— Неужели вы думаете, что я не знаю, о чем говорю, юная леди?

— Он живет у нас дома! — возмутилась Сольвейг.

— Это естественно, — кивнул Снейп.

— Но как он мог!..

— Кто? Ваш отец? Я же вам сказал…

— Он же так любил Гарри!

— Полагаю, он и сейчас его любит.

— Да, но…

— И всегда будет любить.

После небольшой паузы Сольвейг пробурчала:

— Это нечестно.

— Вы просто ревнуете, — мягко усмехнулся Снейп.

— Почему вы все время все раскладываете по полочкам? — сварливо осведомилась девушка.

— Профессия такая, — пожал плечами Снейп.

— Любовь нельзя разложить на ингредиенты!

— Можно.

— Что?!

— Запросто. Хотите?

— Ага.

— Извольте: на треть гормоны, пятнадцать процентов романтичности — прибавьте к этому чтение любовных романов, — изрядная доля самовнушения — это он либо она, мой единственный — единственная, внешность на четверть, характер объекта на кончике ножа, а все остальное — домыслы об объекте. Записали рецепт?

— Запомнила, — буркнула Сольвейг. — И вы неправы.

— Конечно, — усмехнулся Снейп. — Я же шутил. Пожалуй, если бы все было так замечательно, никто бы не влюблялся, и все жили бы долго и счастливо.

— Долго, но несчастливо, — возразила Сольвейг.

— Это говорит ваша юность, — пожал плечами Снейп.

Снова стало тихо. Сольвейг заговорила первой — не поднимая головы, но сквозь рассыпавшиеся волосы было видно, что кончики ее ушей слегка заалели.

— Можно подумать, вы никогда не влюблялись…

— Почему ж, влюблялся.

— И… что? Раскладывали на ингредиенты?

— Это хороший способ избавиться от ненужной влюбленности.

— Помогало?

— Не всегда.

— Значит, плохой способ…

— Нет, просто для того, чтобы избавиться от влюбленности, нужно желание. А, как правило, люди этого не хотят. К тому времени, когда захотят, влюбленность проходит сама собой.

— Вы говорите о каком-то несерьезном чувстве, — покачала головой Сольвейг. — А вот Гарри и Драко…

— Вы не застали ярчайшую часть их любви, Сольвейг, вы не можете судить, — тихо произнес Снейп.

— Я… — Сольвейг вскинула было голову, но вдруг осеклась.

— Что?

— Ничего, — пробормотала Сольвейг.

* * *

Девочки обыскали всю теплицу, но Сольвейг нигде не было.

— Может, ее плотоядные слизни съели? — озабоченно предположила Мара.

— Еще вопрос, кто бы кого съел, — пробурчала Нора. — Ох, попадется она мне…

Внезапно Блэйз, чуть забежавшая вперед, резко остановилась, вытянув руку и открыв рот.

— А… — произнесла она, — а…

— Что там у тебя? — Нора подбежала к Блэйз… и едва не расхохоталась. Дрожащий палец Блэйз указывал на стеклянную перегородку между двумя теплицами, за которой стояли Снейп и Сольвейг. То есть, они просто стояли, довольно близко, но не вплотную, Сольвейг — чуть запрокинув голову, Снейп — наоборот, склонив.

— Ну и?.. — спросила Мара. — Они даже не целуются.

— Надо отойти, — сказала Нора. — Вдруг увидят…

Они спрятались за ближайшими кустами, и Блэйз наконец обрела дар речи:

— Она… с ним…

— Блэйз, они даже не целовались! — воскликнула Нора.

— Еще бы они целовались! — задохнулась возмущенная Блэйз. — Но ты видела… видела, как он на нее смотрел?! Старый…

— Помолчи, — перебила ее Мара.

— Но это извращение! Нора, скажи…

— Может быть, — сказала Нора. — Но это не наше дело.

— А если она пострадает?!

Внезапно Мара поднялась на ноги и, засунув руки в карманы мантии, зашагала прочь.

— И что это было? — после паузы спросила Блэйз. Нора пожала плечами.

— Вот вы где…

Девушки обернулись. В двух шагах от них стояла Сольвейг — обычная, нормальная Сольвейг, только глаза у нее как будто… светились.

— Все нормально? — осторожно спросила Нора.

— Все прекрасно, — улыбнулась Сольвейг.

— Вид у тебя как у обкурившейся, — заметила Блэйз.

— На себя посмотри, — лениво парировала Сольвейг. — Где Мара?

— Мммм… — сказали одновременно Нора и Блэйз.

* * *

И целый вечер все было прекрасно. Они нашли Мару в Большом зале за ужином без каких-либо признаков расстройства; впрочем, с Марой периодически случалось то, что Сольвейг называла «припадками одиночества», а Нора — с умным видом — латентным оборотничеством.

А Блэйз просто крутила пальцем у виска. Она вообще отличалась чрезмерным здравым смыслом.

Никто Сольвейг не расспрашивал — по шестилетнему опыту общения с ней подруги знали, что занятие это бесполезное, что сначала она будет долго уходить от прямого ответа, а когда ее допекут — просто замкнется в гордом партизанском молчании. По причине малости лет Сольвейг еще не владела в совершенстве малфоевским искусством уводить разговор с неприятной темы. Тем более что и особой нужды расспрашивать не было…

Весь вечер Сольвейг светилась, словно и в самом деле была солнцем.

Утром следующего дня она исчезла.

А после завтрака появилась, мрачная, как туча, объявила, что идет в трофейный зал тренироваться, на робкий вопрос Норы «А как же занятия?» наградила подругу убийственным взглядом и ушла, не заботясь о том, последовал ли кто-нибудь за ней.

Они пошли, конечно…

* * *

Любовь к черноволосой стерве мисс Паркер была ошибкой — и мимолетной, потому что Снейп вовремя понял это; но она подарила тогда еще не профессору дочь.

Любовь к рыжей умнице Лили Эванс — подарком, прекрасным и светлым, но совершенно бессмысленной; ее результатом стала потеря брата.

Любовь к белокурой красавице Сольвейг Поттер-Малфой слишком долго грела его душу. Приятно лелеять себя мечтами, но не тогда, когда их неосуществимость начинает разрывать тебе сердце. Да, он знал, что может нравиться, и уже нравится девушке. Но что будет через десять лет, через двадцать, когда он станет стар даже по колдовским меркам? Снейп знал — это чувство последнее, и предательства со стороны Сольвейг он не вынесет. А оно случится, и некого будет винить.

Лучше пусть будет больно сейчас, когда он готов к боли.

* * *

Сольвейг открыла глаза и минуты две лежала не шевелясь, привыкая к темноте, слушая сонное дыхание соседок по комнате. Особой нужды таиться не было — никто из старшекурсниц Слизерина не страдал бессонницей, — и тем не менее Сольвейг очень тихо перегнулась через край кровати и извлекла из-под нее небольшого формата тетрадь в черной обложке. Надежно закрывшись пологом и закопавшись для верности под одеяло, она раскрыла тетрадь. Вспыхнул неяркий синеватый свет.

Из корешка тетради девочка извлекла карандаш, помусолила его и сурово уставилась на страницу.

Гипноз девственно чистой бумаги продолжался минуты три. Наконец карандаш мягко опустился на лист, и неровные графитные строчки побежали по белому полю…

Ярко и тепло горит камин, и в его свете два полуголых мальчишеских тела блестят, словно смазанные маслом. Пахнет горящими яблоневыми дровами, розами, и еще чем-то сладким, похожим на парфюм с тропическими мотивами.

Лицо темноволосого юноши серьезно, а в глазах — предвестие жестокой обиды, но то ли второй юноша, яркий блондин, этого не видит, то ли начисто игнорирует — его губы кривятся в насмешке.

— Мечты у тебя, Поттер…

— Но ты же тоже хочешь детей!

— Чтобы у меня под ногами вечно путалось крикливое капризное создание, которое к тому же будет отнимать половину твоего внимания? Спасибо, это мечта всей моей жизни. Просто не представляю, как я жил до сих пор.

— Драко!..

— Внимательно слушаю.

— Ты не любишь детей?

— Я похож на педофила?

— Я серьезно!

— Мне и взрослые-то не очень нравятся, должен сказать…

— Малфой!

— Да ради Бога, Поттер, заводи детей, хоть десять! Но воспитывать их будешь ты.

— Еще бы, я же хочу, чтобы они выросли нормальными!

— Ах ты, зараза!

— Твоя школа, Малфой.

Дальше Сольвейг не смотрит и не слушает. Она знает, что будет дальше — она читала этот дневник от корки до корки, и не один раз. Только последняя страница ей не дается — Сольвейг пробовала писать на ней и чернилами, и кровью, и карандашом, и даже шариковой ручкой. Ничего, кроме обугленного листа…

Сольвейг открыла предпоследнюю страницу и медленно вывела на ней «Папа Драко, 20 апреля 2016 года, 02.45». Буквы медленно растворились в странице, а затем лист превратился в картинку: Драко в кресле читает книгу. Сосредоточенное лицо, чуть растрепанные короткие волосы… Вот он улыбнулся…

— Ты меня не любишь, — тихо сказала Сольвейг картинке и медленно закрыла тетрадь.

— Ничего удивительного.

Сольвейг не закричала только потому, что от изумления у нее перехватило дыхание. Оказалось, что на краю ее кровати сидит высокий мужчина, светловолосый, тонколицый и удивительно знакомый.

— Учитывая обстоятельства твоего рождения, девочка… — блондин изящно передернул плечами, словно говоря — что поделаешь? — Не думай, что Драко злой. Но так уж вышло, что он любит только одного человека. И не имеет значения, что этот человек давно мертв. Кроме того, твоя мать…

— Моя мать? — наверное, сначала все-таки следовало поинтересоваться, кто такой этот знакомый незнакомец, которому известно слишком много, но этот вопрос вырвался у Сольвейг помимо воли.

— Твоя мать, — кивнул блондин и неожиданно улыбнулся. — Прости, не представился. Люциус Малфой, твой дед, отец твоей матери и… Драко.

Сольвейг захлопала глазами.

— Драко мне не отец? Я не понимаю…

— Поймешь, — пожал плечами Люциус. — Ничего сложного, поверь мне. Будь добра, передай мне эту замечательную тетрадь.

Очень осторожно, как будто тетрадь могла взорваться, Сольвейг протянула ее Люциусу.

— Держи ее сама, — сказал тот, когда девочка попыталась сунуть тетрадь ему в руки. — Видишь ли, я тут не совсем во плоти, так что вряд ли могу держать материальные предметы… Открой мне последнюю страницу.

— Она не работает, — возразила Сольвейг.

— У меня заработает, — Люциус улыбнулся. — Я создал этот дневник.

— Это дневник?

— Да, девочка.

Неожиданно Сольвейг разозлилась.

— Я не девочка! Я уже взрослая! И у меня есть имя!

Люциус поднял голову, и глаза его блеснули.

— Да, Сольвейг, — негромко произнес он. — Я должен был об этом помнить. Я не хотел твоего рождения, но, видит Бог, был не прав. Ты достойная Малфой.

Он провел ладонью над последней страницей и приказал:

— Смотри.

* * *

Весь день Драко снедало беспокойство, выплеснувшееся ночью в бессонницу. От нее хорошим средством был секс, но, во-первых, Джеми спал, а во-вторых, секс перед сном уже был. Не помогло.

Промаявшись с полчаса, Драко тихонько встал, накинул халат и пошел в библиотеку.

Когда Гарри был жив, бессонница Драко не мучила. То есть, бывало, что он не мог уснуть по ночам — в таком случае он просто лежал, слушал дыхание спящего мужа, думал… Сейчас он предпочитал заниматься чем угодно — лишь бы не оставлять себе времени для мыслей.

Но вот что странно — получив известие о смерти Гарри, Драко мечтал только о том, чтобы прекратилась его боль. Теперь же чем дальше, тем меньше болело сердце — Драко понимал, что так оно и должно было быть, но это пугало его неимоверно…

Держа на коленях книгу, последние пятнадцать минут открытую на одной и той же странице, Драко мысленно разговаривал с Гарри.

«Ты говоришь, что любишь меня, — вопрошал воображаемый муж, — но скажи честно — был бы ты счастлив, если бы нашел меня живым?»

«Конечно!» — горячо возражал Драко.

«Тогда как такой вопрос мог в принципе возникнуть в твоей голове, а, Драко? Твоя жизнь вошла в колею, в ней все упорядоченно и размеренно… Разве я не стану раздражающим фактором, помехой, из-за которой тебе придется переиначивать свою жизнь?»

«Ты плохо знаешь меня, Поттер, — покачал головой Драко. — Однажды ты уже переиначил мою жизнь. Разве я был против? Всегда страшно менять то, что стало привычным. Но иначе наша жизнь превратится в болото…»

Внезапно усилившаяся тревога заставила Драко прервать шизофренический разговор. Он настолько явственно ощутил на себе чей-то взгляд, что даже обернулся — но в комнате никого не было.

Беспокойство обрело имя, и Драко поднялся с кресла — медленно, словно надеясь неторопливыми движениями унять панику.

Сольвейг…

Драко не спеша подошел к камину, так же не торопясь вынул из горшочка, стоявшего на полке, горсть порошка и бросил его в огонь.

— Хогвартс, кабинет директора!

Как и ожидалось, Снейп еще не спал. Он поднял голову, и Драко увидел его мрачное, как снеговая туча, лицо.

— Добрый вечер, Северус.

— Доброй ночи, — буркнул Снейп. — Что у тебя стряслось?

— Ровным счетом ничего. Я бы хотел поговорить с Сольвейг?

— Малфой, вы в своем уме? — переход на «вы» и обращение по фамилии означали высшую степень раздражения. — Три часа ночи!

— И тем не менее, директор Снейп, сэр, мне бы очень хотелось поговорить с моей дочерью! — в тон Снейпу возразил Драко. Тот фыркнул и поднялся.

— Подождите.

Прошло не менее двадцати минут, прежде чем Снейп вернулся. Он вошел, тщательно, словно от этого зависели судьбы мира, закрыл за собой дверь и только тогда повернулся к камину.

— Черт… — вырвалось у Драко, и он шагнул в камин.

Его вышвырнуло в кабинет Снейпа; Драко вскочил прежде, чем директор успел протянуть ему руку.

— Где она?

— Драко…

— Что с ней, Северус?!

Он рванул дверь кабинета и помчался вниз по лестнице.

Черный Рыцарь, охраняющий вход в гостиную Слизерина, ошарашено уставился на мужчину, вылетевшего из темноты коридора.

— Мистер Малфой?!

— Открывайся! — рявкнул Драко.

— Вы должны назвать пароль, сэр!

Подбежавший минутой спустя Снейп не дал свершится кровавой бойне.

— Змееуст, — произнес он, и дверь открылась.

В спальне старшекурсниц царил бедлам. Четыре соседки Сольвейг сидели, тесно прижавшись друг к другу, на одной кровати, и глаза у каждой были размером с галеон.

Сольвейг не было. В распахнутое окно врывался ветер; по разбросанным на полу одеялам и сорванным пологам он гнал исписанные листы.

— Что это? — тихо спросил Снейп.

Драко поднял один из листков, пробежал глазами…

— Это мой дневник.

— Что?

— Дневник, который я вел на пятом и шестом курсах. Смешно… она читала мой дневник…

Драко выронил лист и пошел к двери.

— Драко, стой! Надо их собрать, здесь может быть ключ…

— Собери, — ответил Драко, уже исчезая за дверью. Спустя минуту Снейп услышал его голос, а еще несколько мгновений — характерный треск перемещения по Кружаной сети.

Стало тихо. Полминуты Снейп стоял посреди комнаты, молча собираясь с мыслями. Наконец он поднял голову.

— Разойдитесь по спальням младших курсов, — приказал он девочкам. — Скажите, что это мой приказ. Сюда без разрешения не заходить. Быстро возьмите необходимые вам вещи, но старайтесь не топтать.

Когда девочки исчезли, Снейп тяжело опустился на диван.

— Ты козел, директор, — сообщил он сам себе.

* * *

В особняке Малфоев было тихо, но когда Драко выскочил из библиотеки в коридор, он едва не столкнулся с Джеми.

— Драко, куда ты делся?

— Иди спать, — Драко даже не остановился. — У меня дела.

— Но Драко…

— Спать, я сказал!


В кабинете отца, над камином, располагался тайник. В него Драко заглядывал лишь однажды, давно, когда пытался найти Гарри. Тогда то, что хранилось в тайнике, ему не помогло. Но может быть, сейчас?..

Слегка подрагивающими пальцами он вытянул шкатулку.

— Не поможет.

Драко замер.

— Она находится там, где никакая магия до нее не доберется. Так что можешь даже не стараться.

Драко попытался перевести дыхание, но ему не удалось. Голос за спиной рассыпался в сухом смешке.

— Что с твоими манерами, Драко? Ты бы хоть поприветствовал отца.

Загрузка...