Драко Малфой и Невозможное счастье

История седьмая. Война

У Гарри на левом плече была татуировка — два котенка, играющие друг с другом, белый и черный*. Котята появились на его коже летом 2001 года, вскоре после свадьбы, когда молодожены проводили медовый месяц на юге Франции, в тихом местечке, где не было ни магов, ни магглов…

Драко, безоговорочно поверивший в рекламу, даже не потрудился наложить на их кусочек пляжа магглорепелентные чары; в результате одним прекрасным утром, выйдя из дома, он обнаружил Гарри болтающим с группкой подростков. Рядом стоял потрепанный открытый автомобиль.

Они говорили на совершенно ужасном английском, но зато очень уверено — очевидно, это были американцы. Когда Драко подошел к ним, несколько девчонок, не смущаясь, присвистнули.

— А я д’мала, ты шууууутишь! — прокричала одна из них (почему-то они не говорили, а кричали). — Вы чё, правда геи? Ой, как это прикольно!

— Чё те прикольно?! — заорал один из парней. — Чё те, цирк, что ли, дура?

Драко поморщился. Однако девица, кажется, совершенно не обиделась на «дуру». Она тараторила:

— Это он типа делает вид, что это нормально! У нас щас так считают! Так принято! Гомосексуалисты — такие же люди, как и мы! Нельзя презирать людей за цвет их кожи, или за сексуальную ориентацию, или за то, что у них там типа ноги нет!

— Это очень правильно, — кивнул Гарри, и Драко понял, что он еле сдерживает смех.

— У меня есть друг, он гей! — не слушала девица. — Папа его терпеть не может! Он еще и темнокожий, а папа приехал в Бостон из Техаса!

— Он негр? — спросил Гарри, улыбаясь.

— Так нельзя говорить! — закричала вторая девушка. — Нельзя говорить «ниггер»! У меня дядя тоже зовет их «ниггерами»! А я с ним спорю!

— Во Франции много черных! — крикнул кто-то из парней. — Они классно играют в футбол!

— Футбол — тупая игра! — крикнул тот парень, что орал на девицу. — Че за фигня?! Двадцать парней гоняют один мяч! В футбол вообще одни бразильцы играют!

— Футбол придумали англичане, — заметил Гарри.

— Ты че?! — заорал парень. — Англичане же тупыыые! Они вообще как селедки!

Сравнения с селедкой Драко не вынес. Развернувшись, он пошел прочь. Никто не обратил внимания: один парень продолжал ругать англичан, второй пытался объяснить Гарри правила какой-то американской игры, обе девицы защищали неизвестно от кого права негров и гомосексуалистов и при этом орали друг на друга.

У Драко заболела голова. Он сварил кофе и сел на подоконник; в это окно, по счастью, не было видно сумасшедших американских тинейджеров.

Потом зарычал мотор. Машина уехала. Драко ждал, что Гарри вот-вот войдет в дом, но его все не было и не было. Наконец Драко не вытерпел и пошел его искать.

На берегу было пусто, лишь там, где стояла машина, валялись «признаки цивилизованной жизни» — банки из-под кока-колы, упаковки из-под чипсов, окурки…

Одним движением палочки Драко уничтожил мусор и, мрачный как туча, вернулся в дом.

Гарри появился вечером. От него сильно пахло спиртным и дымом.

— Ты пьян, — констатировал Драко. Он сидел на диване и делал вид, что читает.

— Нет, — Гарри шатнуло, и он сел на диван рядом с Драко. — То есть, немного. Устал. А пахнет — потому что пиво…

Драко очень хотелось спросить, где Гарри был. Бешеная ревность его сквозила в каждом движении, но он упорно молчал. А Гарри, кажется, ждал чего-то, но не дождался и тихонько спросил:

— Тебе они не понравились?

— А должны были? — хмуро поинтересовался Драко.

— Они забавные…

— Да, я должен был помнить, что ты свой в компании идиотов.

— Не надо, Драко, — мягко произнес Гарри.

— Чего не надо? — сдержанно поинтересовался Драко. — Эти люди оскорбили меня, насвинячили на берегу, а потом ты уехал с ними, даже не сказав мне.

Очевидно, всего этого недостаточно, чтобы мне дали право на обиду, да?

— Чем они тебя оскорбили?

— Я англичанин, и когда оскорбляют мою нацию, считаю себя оскорбленным тоже.

— Но они же дети!

— Вот именно из подобных тупых американских детей вырастают потом тупые американские взрослые, которых, как саранчу, невозможно остановить.

— У нас с ними одни предки, — заметил Гарри. Драко вздернул нос и ледяным голосом проговорил:

— У меня в предках не было разбойников, каторжников, авантюристов и быдла тоже, Поттер!

— Ты слишком суров, — заметил Гарри, поднимаясь. — У меня для тебя есть подарок.

Сбитый с толку резким переходом, Драко заморгал:

— Подарок?

— Ну да… — ответил Гарри, стянул футболку через голову и повернулся к Драко боком. — Вот.

В изумленном молчании прошло, наверное, не меньше минуты. Потом Драко осторожно коснулся пальцами рисунка.

— Зачем это?

— Тебе не нравится? — расстроился Гарри. — Мне казалось, что должно… Я об этом думал со вчерашнего дня, а сегодня, когда увидел этих ребят на машине, подумал, что они вполне могут подбросить меня до ближайшего города…

— А как ты вернулся? — тихо спросил Драко и вдруг, наклонившись, лизнул черного котенка.

— Аппарировал… — тихо ответил Гарри. — Так тебе нравится?

Драко выпрямился и обнял Гарри, заглядывая ему в глаза.

— Нравится. Очень. Но я удивлен… И ты мог бы мне сказать, что уезжаешь…

— Я бы сказал, — ответил Гарри. — Но ты же убежал…

— Пойдем наверх, — был ответ.

Чуть позже Драко спросил:

— А почему котята?

— Ну, это так мило… — сонно мурлыкнул Гарри.

Одиннадцатого сентября 2001 года Драко сказал:

— Так им и надо. Слишком жирны, слишком неповоротливы, слишком уверены в собственной безнаказанности**.

— Погибли люди, — резко заметил Гарри.

— Магглы, — пожал плечами Драко. Возмущенный, Гарри посмотрел на Гермиону, но она была занята.

— А это кто? — спрашивала она, указывая пальцем в цветную страницу с изображением зайца.

— К’олик, — отвечала Сольвейг и улыбалась, демонстрируя ровные мелкие зубки.

— Это заяц, — возразил Драко.

— Соовей заяс, — не поверила девочка.

— Сольвейг зайчонок, — поправил Драко. — А это, — он указал на рисунок, — заяц.

— Соовей зайтён… — девочка споткнулась на сложном слове. — Зайтёнк… — повторила она. — Я! — и она довольно ткнула себя пальцем в грудь. Гермиона с улыбкой любовалась идиотически счастливыми физиономиями своих друзей.

Немного времени спустя, когда притомившаяся Сольвейг дремала на руках у Драко, а Гарри машинально раскачивал качели, на которых Драко сидел, Гермиона сказала:

— И все-таки это очень плохо. Теперь они испуганы. А нет ничего хуже испуганного идиота.

Гарри вернулся с Ближнего Востока в июне. Если точнее, это было двадцать пятого июня 2003 года, хотя должно было быть только двадцать шестого. Но почему-то портключ доставили раньше и велели «убираться немедленно», не дав времени даже предупредить родных. Никто, впрочем, не расстроился. Всем осточертел Багдад, хотелось домой, и только бессемейный Грег предлагал задержаться в Лондоне, чтобы погулять. Никто его не поддержал, и все время сборов Грег изводил сослуживцев — особенно Гарри, — приколами по поводу мужей, слишком рано вернувшихся из командировки. Гарри стискивал зубы, еле удерживаясь от фразы типа «муж — не я!».

Гарри шел по дорожке через Малфой-парк, что вела от ворот к замку, предвкушал сюрприз и пытался задавить подозрения, вызванные приколами Грега. Он вошел в дом, когда часы пробили девять утра.

Перед Гарри возник Добби и уже открыл рот, чтобы заверещать на весь дом, но Гарри, улыбаясь, прижал палец к губам, и рот Добби захлопнулся с щелчком, как шкатулка. Он закивал, размахивая ушами, прихватил гаррины чемоданы и с ними исчез. А Гарри взлетел по лестнице на второй этаж.

В их спальне было пусто, постель убрана, душ не шумел. Гарри на цыпочках дошел до детской и услышал из-за закрытой двери голос Драко. Слов было не разобрать.

Открыв дверь, Гарри увидел, что Сольвейг сидит перед зеркалом с недовольной миной, а Драко расчесывает ей волосы. Волосы у их дочери были длинные, до пояса, Драко не разрешал их стричь, на ночь не заплетал, так как считал, что это вредно, и поэтому утром только ему хватало терпения распутать свалявшиеся в колтун пряди (Сольвейг имела привычку ворочаться во сне, причем так, что иногда просыпалась ногами на подушке).

Они обернулись на скрип петель, и Сольвейг, взвизгнув, вырвалась у Драко из рук и налетела на Гарри. Драко же, наоборот, опустился на ее место, не выпуская расчески. Выражение его лица было совершенно неописуемо, и Гарри на мгновение подумал, что за такое не жалко ничего.

Потом, когда Сольвейг отпустила отца, Драко обнял его и на короткое мгновение уткнулся лицом в шею. Гарри готов был поклясться, что его коже стало горячо и мокро, но когда полусекундой спустя Драко поднял голову и отстранился, его глаза были сухи и насмешливы.

— Ты похож на дикобраза, — заметил он.

Драко очень повезло с растительностью на теле, в частности, на голове. Роскошная грива, длинные ресницы, идеальные брови — и никаких следов поросли на подбородке или под носом. Он никогда не брился.

Гарри же был из тех несчастных мужчин, которым борода и усы не идут категорически, а щетина меж тем требует бритья, по меньшей мере, раз в два дня. Если не каждый. Бриться Гарри не умел. Когда он пытался делать это самостоятельно, порезов на лице появлялось столько, словно он побывал в руках в стельку пьяного цирюльника. Поэтому брил его Драко — для этого Малфою приходилось вставать в полседьмого утра (отдать распоряжения насчет завтрака, приготовить Гарри одежду, разбудить Гарри — в лучшем случае на это уходило минут десять, — побрить Гарри, проследить, чтобы Гарри надел именно то, что приготовлено, а не свои любимые вытертые джинсы на полтора размера больше, проследить, чтобы Гарри позавтракал и вовремя вышел из дома), хотя ему самому не было никакой нужды не то что подниматься в такую рань, но и вообще вставать по утрам, и вообще, он был классической совой.

— Почему не существует Бреющих чар? — спросил однажды Гарри.

— Существуют, — возразил Драко, намыливая ему подбородок, — только я не умею их использовать. И тебе не советую. Если неправильно использовать Высушивающее заклинание, можно вызвать обезвоживание организма, так что я даже думать не хочу, что может быть, если неправильно применить Бреющее. И вообще, нечего использовать магию по всякому пустяку.

— Может, ты меня еще и мыть будешь? — спросил Гарри, когда Драко закончил бритье и согревал в ладонях крем, чтобы смазать подбородок Гарри.

— Я подумаю над этим, — с достоинством отозвался Драко.

Этим летом двоюродная сестра Драко, Серпентина Грюшон, вышла замуж.

Это был удар для графини де Флер. Ее внучка нашла себе маггла с невообразимой фамилией Козетт, вышла замуж за него тайком, не организовав ничего хотя бы мало-мальски похожего на свадьбу. Она даже собиралась отказать Серпентине от дома, но тут вмешался Ксавье. Он весьма умело провел разъяснительную работу, склонив на свою сторону Розу и Марго, а последней ничего не стоило убедить мать в чем угодно. Кроме того, главная слабость графини, шалопайка Ясмин, тоже была на стороне старшей сестры.

В августе должны были состояться торжественные смотрины нового члена семьи, и «супруги Поттер-Малфой» были в категорично-приказном тоне приглашены в Maison de Fleur.

— Bonjour, madame Cosette! — закричал Драко, едва завидев Серпентину. — Je suis tres heureux de Vous voir![6]

— Я тоже рада видеть вас, миссис Поттер, — по-английски ответила Серпентина. Гарри хмыкнул — Драко и Серпентина напоминали двух ядовитых змей, посаженных в одну коробку.

В доме немедленно началась суета и писк вокруг Сольвейг. Ясмин Грюшон, десяти лет от роду, но уже выглядящая как девочка-подросток, с синими волосами, гвоздиком в носу и бесчисленным множеством колечек в ушах, фыркнула на маленькую l'Anglaise[7] в белом ангельском платьице. Та показала ей язык.

Вечером этого же дня Серпентина и Драко курили на балконе. Затушив сигарету, молодая женщина неожиданно сказала:

— Знаешь, зачем я вышла за него замуж?

— Зачем? — спросил Драко.

— Чтобы убраться отсюда. Держись подальше от Имения де Флер, Драко, — добавила она, глядя в сад. — И держи подальше своего Гарри. Здесь все сгнило.

У Гарри Поттера и Драко Малфоя не было абсолютно ничего общего.

Гарри обожал свежий воздух и норовил постоянно оставлять окна открытыми; Драко страшно мерз и окна закрывал, упирая на то, что в доме отличная вентиляция, и незачем проветривать, особенно зимой.

Гарри обожал тыкву и тыквенный сок, литрами пил холодное молоко, жареное мясо на его вкус должно было быть доведено до состояния углей; когда Драко попытался приобщить его к японской кухне, Гарри заявил, что клейкий рис и сырая рыба омерзительны. То, что он называл «кофе» (быстрорастворимый порошок на кончике чайной ложки, огромная кружка, наполовину наполненная горячей водой, а наполовину — холодным молоком, и четыре ложки сахара) вызывало у Драко приступ тошноты одним своим видом. Гарри наотрез отказывался есть зелень и кашу, зато в неимоверных количествах поглощал картошку, и еще безумно любил перекусывать в маггловских Макдональдсах.

Драко же привык завтракать овсянкой, кофе пил натуральный, черный и без сахара, не выносил молоко и вообще все молочное, любил мясо с кровью, считал картофель и гамбургеры пищевым мусором и, по мнению Гарри, терял волю при виде суши.

Домовуха Винки, вынужденная готовить два разных ужина, не считая специальной еды для Сольвейг, периодически впадала в панику, портила еду и начинала выкручивать себе уши и жечь пальцы.

Драко курил — Гарри не выносил сигаретного дыма.

Гарри приносил летом домой полевые цветы — Драко начинал чихать.

Драко читал вечерами, сидя у камина — Гарри ныл, что ему скучно, а на предложение Драко что-нибудь почитать искренне недоумевал.

Гарри хотел поехать отдыхать в Калифорнию, в Диснейлэнд — Драко настаивал на Японии.

Драко любил хард-рок — Гарри слушал все подряд, включая Бритни Спирс, так что Драко временами хотелось выть. Если учесть, что Сольвейг по необъяснимой причине не желала слушать ничего, кроме классики, можно себе представить, какой бедлам царил в доме.

Наконец, Драко пил сорокалетний коньяк и французское вино — Гарри поглощал пиво или, еще хуже, ликеры.

Как-то раз Гарри мрачно сказал:

— Когда-нибудь ты бросишь меня…

— Не дождешься, — тут же среагировал Драко. — Чтобы ты мог сразу сбежать к своему Финнигану, сейчас!

— Да ну тебя, — буркнул Гарри. — Мне просто непонятно, как ты можешь со мной жить… Мы ведь так не похожи…

— Но ты же можешь со мной жить, — возразил Драко.

— Ну, ты… — Гарри замялся. — Ты умный. Ты красивый. С тобой интересно… А со мной — нет.

— А давай ты позволишь мне это решить, о’кей? — нахмурился Драко.

— По-моему, ты меня терпишь… — вздохнул Гарри.

— Ага. Тебя и твой комплекс неполноценности.

— От меня нет толку…

— Это верно.

— Со мной не о чем разговаривать…

— Только о квиддиче.

— И я тебе нужен только для секса!

Драко, нацепив надменную маску, холодно произнес:

— Ты знаешь, Поттер, я очень не люблю, когда кто-то решает за меня, что и зачем мне нужно. Если ты ждешь, что я начну тебя утешать, то не дождешься. Я неоднократно доказывал на деле, как я к тебе отношусь. Если ты мне не веришь — это твои проблемы.

— Не обижайся, — смиренно отозвался Гарри. — Просто я очень люблю тебя и боюсь, что однажды ты во мне разочаруешься и найдешь кого-нибудь получше. Потому что ты заслуживаешь лучшего, чем я…

— Ты меня оскорбляешь подобными предположениями, — ответил на это Драко.

Говорят, что жизнь течет, как река; может, это и так, но запоминается она странными отрывочными кусками, картинками, похожими на смену времен года в калейдоскопе.

Осень.

Аккуратные, истинно английские дорожки Малфой-парка усыпаны желтыми листьями, и они шуршат под ногами, под парой черных замшевых туфель и парой коричневых ботинок на толстой подошве. Сольвейг убежала вперед. На ней сегодня твидовое пальто в красно-коричневую клетку и красная шляпка, белые теплые чулки и черные лаковые туфли с пряжками-бантами. Она выглядит как девочка сороковых годов.

Под каменным мостиком лениво течет, неся редкие золотистые литья, ручей. На мостике двое останавливаются. Переплетаются руки. Губы сливаются в поцелуе…

А ручей несет вместе с листьями потерянную замшевую перчатку.

Зима.

Это была очень холодная зима, какие редко случаются на Британских островах; не спасали ни согревающие чары, ни камины. Резкий северный ветер задувал в малейшие щели, мороз рисовал узоры на стеклах, и заставить себя встать по утрам с кровати было невозможно.

Молли Уизли прислала в Имение Малфоев большую посылку. В посылке были три пары толстых шерстяных носков, три теплых свитера (два больших и один поменьше) и три пушистых пледа. Цвета — зеленый, серый и белый; предполагалось, что зеленый комплект — для Гарри, серый — для Драко, а белый — для Сольвейг.

Если бы кто-то мог заглянуть в полузамерзшие окна замка в Имении Малфоев, то перед ним, как на рождественской открытке, предстали бы три непоправимо влюбленных друг в друга человека над распотрошенными свертками.

— Я не стану это носить, — с отвращением сказал Драко, брезгливо приподнимая кончиками пальцев свитер. — Что за убожество? Неужели нельзя научиться вязать нормальные вещи?

— Малфой, тебе не стыдно? — спросил Гарри, который уже успел натянуть свитер на Сольвейг и теперь надевал свой. — Молли сделала нам такой замечательный подарок… Никто же не заставляет тебя носить это на званые обеды. Это домашняя одежда!

— Ты думаешь, дома можно одеваться как чучело? — холодно поинтересовался Малфой.

— Это лучше, чем мерзнуть.

— Мелзнет нос, — сообщила Сольвейг, прижимая вязанный носок к носу. Гарри, улыбаясь, взял у нее носок.

— Это надевается не сюда, солнышко, а на ноги. Чтобы наши лапки не мерзли.

— Носок на нос, — возразила Сольвейг.

— Логично, — заметил Драко, успевший уже натянуть свитер. Оглянувшись на него, Гарри прыснул. — Что?

— Ничего. Все нормально.

— Я выгляжу ужасно?

— Нет, ты нормально выглядишь, все в порядке, Драко!

— Боже, я выгляжу ужасно! — простонал Драко, глядя в зеркало. — Я не могу это носить, Поттер!

— Ты славно выглядишь, — Гарри обнял Драко и уткнулся носом в вязаную шерсть на плече. — Я не хочу, чтобы ты простыл. А потом, можешь же ты хоть иногда быть не таким безупречным? А то я себя каким-то уродцем чувствую…

— Чушь, — Драко ласково взъерошил волосы Гарри. В этот момент раздался грохот и сразу за ним — истошный рев. — О, Боже!.. Дети, блин, цветы жизни…

— На могиле родителей, — закончил Гарри и пошел разбираться.

Причина рева была очевидна — Сольвейг упала. Узнав причину падения, они пять минут давились от смеха. Сольвейг попыталась примерить носки Драко. Не по годам здраво рассудив, что в один папин носок вполне войдут обе ее ножки, она надела его и попыталась дойти до родителей, чтобы показать им результаты примерки. Финал был очевиден.

— Наказание мое… — Драко утирал Сольвейг слезы, а Гарри корчил рожицы и показывал «козу», пытаясь развеселить ребенка. Ему это удалось, хотя Драко и уверял, что Сольвейг просто надоело смотреть, как взрослый человек кривляется. Впрочем, результат был достигнут, так не все ли равно, каким путем?

— И как Мэри с ней справлялась? — спросил Драко в никуда, наблюдая, как Гарри надевает на Сольвейг ее носки. Гарри, улыбаясь, плюхнул дочь на колени мужу и спросил:

— Ну, а где наши носки, Драко, детка?

Весна.

В распахнутые окна дома беспрепятственно врывался аромат цветов, молодой травы и свежих листьев. Звенели рапиры, и резкий голос Драко отдавал короткие и хлесткие команды на французском. Гарри немного полюбовался на мужчину и девочку, увлеченных фехтованием, и пошел в столовую, на ходу стаскивая замызганный плащ. Он не ночевал дома — было очень серьезное дело.

На пороге столовой его перехватил Добби, сурово отнял у хозяина верхнюю одежду и сообщил, что завтрак сейчас будет. Гарри упал в кресло, с вожделением посмотрел на обеденный стол и, чтобы отвлечься, принялся разбирать почту.

Среди многочисленных конвертов со счетами за пользование каминной сетью, писем от фанатов Гарри и приглашений на благотворительные вечеринки лежал конверт плотной желтой бумаги, на котором печатными буквами был выведен адрес и получатель — Гарри Потер. На вопиллер это не походило, и Гарри вскрыл конверт и вытряхнул содержимое в руку.

Это были колдографии.

Драко вошел в столовую, переодетый и свежий, и увидел Гарри на коврике у камина, рассматривающим что-то. Неслышно подойдя сзади, он тихо позвал:

— Эй! Уснул?

Муж поднял на него глаза, и Драко вдруг подумалось, что кто-то умер.

— Я хотел это сжечь до твоего прихода, — тихо и виновато прошептал Гарри. — Но не успел…

Драко посмотрел на колдографии, потом на Гарри, потом на камин, и напоследок — на конверт. Ему показалось, что кровь перестала поступать к сердцу.

— Откуда это?..

— Прислали, — тихо ответил Гарри. — Не знаю, кто. Без обратного адреса.

Наступила тишина. Драко бессмысленно смотрел на обеденный стол и не знал, что сказать. Гарри смотрел ему в спину. Наконец он заговорил:

— Тебе это зачем было нужно?

— Это… — начал Драко и замолчал. Потом собрался с силами и закончил: — Это не имеет никакого значения…

Он еще не договорил, но уже понял — он должен был сказать что-то другое.

— Я не понимаю, — произнес Гарри, и по его тону Драко понял, что он и правда не понимает. — Если не имеет значения, тогда зачем?

— Прости… — только и смог сказать Драко.

— Простить? — повторил Гарри. — Я прощу. Но я… ведь ты же снова туда пойдешь, и будешь снова… Объясни мне! — закричал он, и Драко вздрогнул. Сольвейг, в этот момент появившаяся в дверях столовой, попятилась.

— Сольвейг, выйди! — крикнул Драко. — Ступай на кухню, Винки даст тебе поесть!

— Объясни мне! — Гарри словно и не заметил дочери. — Я, наверное, чего-то не понимаю. Или что-то не умею. Или что-то делаю не так. Может, я слишком пассивен в постели, или… или это стало для тебя рутиной — трахать меня. Черт побери, скажи мне!

— Это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе! — воскликнул Драко. — Это всего лишь шлюхи!

— Зачем они тебе? Что я делаю не так? Или тебе просто хочется разнообразия? Так, что ли? — Гарри бросился было к Драко, но остановился в шаге от него. — Драко, я не злюсь, я… я не ревную, я не умею… но мне обидно, очень… и мне страшно… Тебе со мной скучно, да? Тогда что тебе мешает бросить меня?

— Я тебя люблю, — беспомощно ответил Драко.

— Но если так, тогда они — зачем? Я люблю тебя, и, кроме тебя, мне никто не нужен, никто не интересен, никто не вызывает желания. Зачем они, Драко?

— Я не могу делать с тобой то, что делаю с ними, — Драко кивнул на колдографии. — Ты же видишь…

— Ты можешь, — возразил Гарри.

— Нет…

— Нет, ты можешь! Я же принадлежу тебе, как ты не понимаешь?

— Я причиняю им боль.

— Я понимаю.

— Я не могу причинять боль тебе.

— Ты можешь.

— Я не могу тебя об этом просить!

— Я тебя прошу!

Драко закрыл лицо руками и упал на стул.

— Ты мазохист, да?

— Не знаю, — признался Гарри. — Я не пробовал. Очень может быть…

Он почувствовал, что выдохся. Вернувшись к камину, он поднял рассыпанные колдографии и швырнул их в огонь.

— Ты должен проделать все это со мной, — твердо произнес он. — Или я больше не смогу тебе верить.

— Боже, Поттер! — не удержался Драко. — Что с того, что я трахнул пару шлюх?! Это не уменьшает моей любви к тебе!

— Это обман, — непреклонно возразил Гарри. — И это означает, что есть что-то, чего я не могу тебе дать.

— Есть еще много чего, что ты не можешь мне дать, — произнес Драко и вышел. Вскоре Гарри увидел его в окно — Драко шел куда-то вглубь парка.

Резко пахло горящими фотографиями. Гарри улегся на диван. Глаза щипало, и он все-таки заплакал.

Вечером его разбудили тихие голоса. Открыв глаза и поправив очки, он увидел, что Драко и Сольвейг сидят у камина. Драко читал вслух.

Вслушиваясь в его голос, Гарри подумал, что, как бы то ни было, Драко здесь, в одном с ним доме, у них общий ребенок, и Драко действительно любит его. А еще Гарри подумал, что все это до ужаса банально…

Позже, после ужина, Драко, пристально глядя на Гарри, спросил:

— Ты правда готов мне позволить?..

Он не договорил, но Гарри его понял. И, сглотнув, кивнул.

Лето.

От жары пожухла трава и цветы, обмелели ручьи Малфой-парка, воздух дрожал, а небо выцвело. В такие дни люди всеми силами пытаются избежать контакта с другими такими же горячими и потными представителями человеческой расы… но есть мазохистский кайф в том, чтобы лежать рядом с кем-то очень-очень дорогим, чувствуя, что там, где ваши тела соприкасаются, кожа горит, как от ожога… Каждый вечер Гарри утверждал, что заниматься любовью в такую жару невозможно.

Каждую ночь они, тем не менее, занимались любовью.

Сольвейг болела. Однажды, когда дом снова был полон разнообразными Уизли, а также представителями семейства Люпин-Блэк, она уломала родителей разрешить им купаться в озере. Дети плескались до позднего вечера, а взрослые расположились на берегу, хотя Драко и считал, что пикник — это ужасно, а еда с муравьями — отвратительна. Кстати, никаких муравьев не было — наверное, их тоже сморила жара.

Потом, когда они возвращались домой, Сольвейг прижалась к Драко. Ее слегка качало.

— Ты чего, зайчонок? — встревожился Гарри.

— Устала, — пробормотала девочка. — И жарко…

— Ты вся горячая, — резко сказал Драко. — Поттер, иди вперед, свяжись со Снейпом. Она заболела!

У Гарри вертелось на языке, что Снейп вовсе не является их семейным врачом, но он ничего не сказал, а молча скрылся в сумерках. Драко же подхватил Сольвейг на руки и понес домой. Притихшие гости шли следом — никто не отважился ни советовать, ни комментировать. По отношению к Сольвейг Драко был настоящей мамашей-крокодилицей, которые, как известно, самые заботливые родительницы в животном мире.

Снейп успокоил Гарри и Драко, сказав, что это обычная простуда, приготовил зелье и велел усилить в доме охлаждающие чары.

— Только не переусердствуйте, — добавил он.

На следующее утро Гарри ушел на работу, а Драко напоил дочь зельем и сел у окна в гостиной. Ему было тоскливо.

Жара была жуткой. Какой-то апокалиптичной. Может, это от жары его сердце так неприятно сжималось? А он даже не мог развеять тоску, занимаясь или играя с Сольвейг… Он пробовал читать, но ему не читалось. Он сидел у постели Сольвейг, но она мирно спала, окруженная Охлаждающими чарами, и в Драко не нуждалась.

Тогда он велел Добби позвать его, когда Сольвейг проснется, и спустился в подземелья, где было холодно всегда.

Драко был исследователем, возможно, смог бы стать значительным ученым, если бы не его родовое имя, которое оказывало на большинство волшебников неблагоприятное впечатление. В последние несколько лет он занимался тем, что изучал магическое воздействие ароматов, изобретал новые сочетания, усиливал известные… Гарри как-то заметил, что Драко вполне может открыть свое производство парфюмерии. Драко высмеял его, но идея оказалась захватывающей, и вот уже несколько месяцев он в своей лаборатории корпел над серией ароматов, которые собирался назвать «La fraicheur a la chaleur d'ete» [8]. Разумеется, по-французски — все духи должны носить французские имена.

В лаборатории он забывал обо всем — о жаре, о времени, о дочери и даже о Гарри. О последнем, впрочем, ненадолго.

Две руки обвились вокруг талии, к шее сзади прижались губы. Драко едва не утопил черпак в котле и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.

— Не делай так больше, — мягко попросил он.

— Прости, — отозвался Гарри. — Я по тебе соскучился.

— Ну да, — сардонически отозвался Драко. — Мы же не виделись целых восемь часов!

— Десять, — вздохнул Гарри. — Сейчас восемь вечера.

— А Сольвейг? — спросил Драко.

— Проснулась, — ответил Гарри. — Она в порядке. Жара спала. Началась гроза.

— Это хорошо, — сказал Драко. — Идем ужинать.

— Подожди, — Гарри удержал его за руку. — Я должен кое-что тебе сказать…

— Что?

— Сегодня… — начал Гарри и замолчал. — Сегодня, — повторил он, — началась война.

Драко приподнял брови.

— Насколько мне известно, она идет давно.

— Нет. То есть, да, — Гарри кивнул. — Просто сегодня она началась в Англии. В колдовской Англии.

Драко с преувеличенной осторожностью положил черпак на стол, не сводя глаз с Гарри.

— То есть?

— Сегодня американские колдобоевики атаковали здание Министерства, — произнес Гарри. И поспешно добавил: — Мы их отбили. В Министерстве полагают, что это был десант. Сейчас на всей территории Англии установили Смертельный Запрет на аппарацию. Мы вступаем в войну.

— Так, — сказал Драко.

— Из лучших аврорских отрядов формируют боевые группы, — продолжал Гарри.

— Ты увольняешься, — тихо произнес Драко.

— Что? — переспросил Гарри.

— Ты увольняешься, — повторил Малфой. — И это не обсуждается.

— Я не могу, — покачал головой Гарри. — Это будет дезертирство, Драко.

— Все равно здесь тебя никто не достанет, — возразил Драко.

— Да ты рехнулся! — вскипел Гарри. — Я не буду всю жизнь прятаться! В конце концов, я командир, я отвечаю…

— Ты за свою жизнь отвечаешь! — выкрикнул Драко. — Передо мной и Сольвейг! И только!

— Ты все-таки ублюдок, — выплюнул Гарри, развернулся и вышел.

Атмосфера за ужином царила тяжкая. Гарри уныло ковырял вилкой мясо. Драко тянул вино. Сольвейг чертила узоры в своей тарелке. Когда она скрипнула вилкой, Драко рявкнул:

— Или ешь по-человечески, или уходи!

— Сольвейг, сиди и ешь спокойно, — моментально среагировал Гарри. В пальцах Драко лопнул бокал, а сам он, сдавленно всхлипнув, поднес ладонь ко лбу в тщетной попытке прикрыть лицо рукой.

— Драко! — Гарри подлетел к нему и схватил пораненную ладонь. — Ну, что ты, любимый? Ну так же нельзя!..

— Не смей… оставлять… меня… — сдавленным голосом проговорил Драко. — Тебя же… убьют…

— Нет. Никто меня не убьет. Драко, прекрати истерику, немедленно! Ты пугаешь Сольвейг!

— Оставь меня! — разъяренно выкрикнул Драко, вырываясь из рук Гарри.

— Так оставить или не оставлять?! — вышел из себя Гарри. — Будь последователен!

Драко вскочил, опрокинув стул, и вылетел из столовой.

— Истеричка! — крикнул Гарри вслед ему.

— Папа… — тихо позвала Сольвейг, когда он сел на место. — Что случилось?

— Я ухожу воевать, детка, — ответил Гарри тускло. Дочь его всхлипнула. — А Драко не хочет…

— Он боится, — произнесла Сольвейг. Подняла глаза на Гарри добавила: — И я тоже боюсь.

— Я понимаю, солнышко, — тихо ответил Гарри. — Но я должен. Иначе война доберется и сюда, и мы нигде не сможем укрыться. А так нельзя.

Сольвейг ничего не сказала. Стиснув руки, она смотрела в свою тарелку.

Снаружи по-прежнему шел дождь, но гроза уже прекратилась. Драко в доме не было, и, накинув плащ, Гарри пошел искать его.

Драко нашелся в парке на качелях. Поодаль валялась пустая бутылка. Драко промок насквозь; длинные волосы выбились из «хвоста», налипли на лицо, грудь, спину. Глаза его были закрыты, и Гарри показалось, что он спит.

Он тронул мужа за плечо и услышал тусклый голос:

— Убирайся.

— Драко, ты простынешь.

— Тебе-то что?

— Ты мне нужен живой.

— Чтобы было кому встречать тебя из твоих героических походов? — усмехнулся Драко. — Ты же у нас солдат. Воин! Наверное, ты ужасно рад этой войне.

Правильно, ты ведь у нас так давно не подтверждал, что именно ты — Мальчик-Который-Выжил! Потерянное, блин, поколение…

— Ты несешь чушь, — Гарри сел рядом с Драко и привлек его к себе, прикрыв полой плаща. — Какой же ты мокрый и холодный, Драко!

— Не уходи от меня… — прошептал Драко. — Я очень тебя прошу… Как ты не понимаешь — ты все, что у меня есть!

— Драко… — начал было Гарри, но тот, не слушая, вдруг сполз на землю, цепляясь за его брюки.

— Я умоляю тебя… — услышал остолбеневший Гарри лихорадочный шепот. — Я… видишь, я тебя на коленях прошу? Пожалуйста, не уходи, пожалуйста, ты не понимаешь, я знаю, знаю, что тебя убьют, я знаю, что ты не вернешься, пожалуйста, Гарри, я умоляю тебя…

— Перестань! — Гарри вздернул его на ноги и прижал к себе. — Ты пьян, ты замерз и устал. Пошли домой, любимый, Сольвейг беспокоится…

— Если ты не вернешься, я прокляну всякую память о тебя! — прошипел Драко, вырвавшись из его рук. — Я превращу жизнь Сольвейг в ад, если ты погибнешь! Я клянусь тебе, слышишь?! Я буду еще хуже, чем мой отец!

— Что ты мелешь?! — рявкнул Гарри, еле сдерживаясь, чтобы не дать Драко пощечину. В конце концов, он снова сгреб Малфоя в охапку. — Она твоя дочь, псих ты ненормальный! И ты ее любишь!

— Тебя я люблю больше, — прошептал Драко.

— Не смей говорить такие вещи! — выкрикнул Гарри. — Не смей! Даже думать не смей ничего подобного, никогда! Или я тебя возненавижу…

Драко всхлипнул и затряс головой. Вздохнув, Гарри поднял его на руки и потащил в дом.

— Что с ним?! Что случилось?!

— Ничего, детка, — устало проговорил Гарри. — Просто он выпил лишнего и промок. Иди к себе, солнце.

Он поднялся с Драко наверх, в спальню, раздел и завернул в огромное пушистое полотенце. Обессиленный истерикой, Драко не сопротивлялся, лишь тихо всхлипывал. Добби принес горячего чаю, и Гарри сунул чашку в руки Драко.

Когда чай был допит, Гарри забрал чашку и поставил ее на каминную полку. Драко смотрел в пол.

— Прости, — произнес он наконец. — Я повел себя безобразно…

— Я… понимаю… — тихо сказал Гарри.

— Я очень боюсь за тебя, — Драко посмотрел своему возлюбленному в глаза. — Всю жизнь боюсь. Опасности любят тебя, все время рядом… — он поднес замерзшие ладони ко рту и, заметив этот жест, Гарри взял его руки в свои.

— Я вернусь, — твердо произнес Гарри. — Я люблю тебя. И потому не могу умереть. Я же знаю, что ты меня ждешь…

Он улыбнулся, и Драко скривил губы в бледном подобии усмешки. Стало тихо. Наконец Драко спросил:

— Когда вы уезжаете?

— Нам дали двухнедельный отпуск, — ответил Гарри.

— А куда?

— Точно не знаю. Куда-то в Россию… Там же война, в основном…

— Сначала бы со своими внутренними делами разобрались, а потом бы лезли на помощь кому ни попадя! — неожиданно яростно проговорил Драко. — Может, и не было бы ничего! Вечно эти русские…

— Тшш… — Гарри погладил ладони Драко. — Успокойся, — он опустился на колени. — Все будет хорошо…

Драко склонился к нему и поцеловал в губы.

— Значит, у нас две недели? — серые глаза блеснули.

— Да, — улыбнулся Гарри.

— А если я доведу тебя до такого состояния, что ты не сможешь встать с постели, тебя спишут как инвалида?

— Наверное, — усмехнулся Гарри. — Пособия, правда, не дадут…

— И как мы без него проживем? — саркастически прокомментировал Драко.

Две недели пролетели слишком быстро, по мнению Драко. За два дня до отъезда в Имении состоялась большая прощальная вечеринка. Сириус Блэк собирался отправляться на фронт добровольцем, а Люпин мило улыбался и непринужденно беседовал, и только Драко знал, что творится у него в душе.

Когда наступил последний вечер, и вещи Гарри уже уехали в Лондонский аврорский центр, Драко сидел на диване в маленькой гостиной и наблюдал, как Сольвейг и Гарри играют в шахматы. Сольвейг выигрывала.

Часы пробили полночь, и Драко вздрогнул.

— Тебе пора спать, солнце, — сказал Гарри, чмокнув дочь в лоб.

— Вы разбудите меня завтра? — спросила она.

— Да, — кивнул Гарри. Порывисто обняв его, Сольвейг ушла.

Стало так тихо, что даже тиканье часов казалось оглушительным. За окном шелестел дождь — он шел почти не переставая с того дня, когда разразившейся грозой закончилась чудовищная жара.

Драко встал с кресла, подошел к камину и сел рядом с Гарри.

— Пойдем наверх, — произнес он наконец.

Драко двигался медленно, глубоко, с невыносимой осторожностью и нежностью, но властно подчиняя любовника своему ритму, и хотя Гарри не очень любил этот темп, предпочитая более сильный, жесткий и даже грубый, сегодня он собирался позволить Драко все, что тот хотел. И он не собирался спать, хотя это и означало, что завтра он будет валиться с ног от усталости. Но это была слишком ценная ночь, чтобы тратить ее на сон.

Откинув голову на подушку, он не отрываясь смотрел в лицо Драко, на пятна румянца на его бледных щеках, на капельки пота, усеявшие лоб, на подрагивающие ресницы, на приоткрытые губы и влажно поблескивающие белые зубы. Он прислушивался к ощущениям там, где пальцы Драко переплелись с его собственными, где нежная кожа на внутренней стороне бедра соприкасалась с мокрой от пота, горячей кожей Драко, и, самое главное, там, внутри его тела, где любовник двигался, наполняя его без остатка, где рождалось великолепное удовольствие, прокатывающее от низа живота до солнечного сплетения, и оттуда — сияющими лучами по всему телу.

Гарри запрокинул голову, не в силах сдерживать сбившееся дыхание и стоны. Ритм был медленным, слишком медленным, и он знал, что Драко это знает, и знал, чего Драко от него хочет. И он начал просить, задыхаясь от своего желания и ответного желания Драко, которое ощущал кожей:

— Прошу тебя… быстрее… солнце мое… быстрее же… сильнее!

Розовый острый язычок скользнул по губам, и Драко наклонился к нему, впиваясь в рот Гарри жестким поцелуем, а потом его движения ускорились, стали сильными, почти яростными, почти ударами, врывающимися в тело Гарри; и он прогибался им навстречу уже без слов, со стонами, переходящими в крики. И, прикусив нижнюю губу Гарри, Драко кончил в него; и от жара, разлившегося внутри тела, Гарри кончил тоже.

Они лежали, переплетясь, и Гарри бездумно водил кончиками пальцев по спине Драко, втирая в кожу капельки пота. Когда Драко поднял голову, Гарри увидел, что глаза у него мокрые.

— Не надо плакать, — прошептал Гарри.

— Я тебя люблю, — ответил Драко, словно извинясь.

— Я тоже люблю тебя. И поэтому мне больно, когда ты плачешь…

Драко вздохнул и снова лег, прижимая Гарри всем своим весом к кровати. Гарри не возражал. Во-первых, его любимый был не особенно тяжел. А во-вторых, даже если бы и был… слишком уж хорошо было вот так лежать, ощущая его тело на себе, как защиту от всех напастей…

— Чувствуешь? — спросил Драко.

— Что?

— У нас сердца бьются в одном ритме.

Это и правда было так. Гарри это заметил уже давно. Они бились в одном ритме и даже ускорялись одинаково.

— Знаешь, что это значит? — спросил Драко.

— Что?

— Что сердце одного будет биться, пока бьется сердце другого. Так что если тебя убьют — мое сердце разорвется, понимаешь? — он настороженно смотрел в лицо Гарри. — Помни об этом. Моя жизнь в твоих руках. В твоем сердце.

— Так не бывает, — покачал головой Гарри.

— Бывает. Это такое волшебство. Чары. Меня Марго научила уже очень давно. Я зачаровал наши сердца еще на шестом курсе, — он улыбнулся без тени раскаяния.

— Подожди, как? — удивился Гарри. Драко отчего-то смутился и отвел глаза.

— Ну… используют кровь… и разные заклинания…

— Малфой, объяснись!

— Ох, да ерунда! Заклинания из ряда Привораживающих, — сердито ответил Драко. — Снейп, правда, сказал, что это дурь из арсенала деревенских ведьм.

— Наверное, он прав? — Гарри выгнул бровь.

— Не верю ушам своим, ты признал правоту Снейпа! — с неподражаемым сарказмом отозвался Драко.

— Хватит болтать! — Гарри запустил руку в длинные волосы Драко и притянул его к себе для поцелуя. Улучив момент, когда Драко расслабился, Гарри махом опрокинул его на спину. Тот приподнял брови.

— Как это понимать?

— Расслабься, — усмехнулся Гарри. В ответ Драко, в свою очередь, притянул его голову к себе и прошептал в приоткрытые губы:

— Будь грубым…

— Хорошая просьба, — враз охрипшим голосом отозвался Гарри.

На рассвете они все-таки уснули и даже проспали пару часов.

Утро было серым, по-осеннему холодным и сырым от дождя. И это было справедливо.

После унылого, несмотря на все старания Гарри, завтрака, Драко и Сольвейг проводили его до ворот Имения. Отсюда портключ должен был переместить его в Лондонский Аврорский центр.

У Гарри в руках была только одна сумка с разной мелочью типа зубной щетки. Сольвейг несла клетку с Хедвигой. У Драко не было ничего.

— Дай знать, когда доберешься, хорошо? — проговорил Драко. От холода и жуткой пустоты внутри у него зуб на зуб не попадал.

— Конечно, — ответил Гарри. Он обнял Сольвейг, потом обнял Драко и поцеловал его. Забрал у Сольвейг клетку и растерянно посмотрел на обоих. — Ну… до свидания. Не переживайте, ладно? Я буду писать, обещаю!

— Я тебя люблю, — беспомощно произнес Драко. Гарри кивнул, открыл рот… но не нашел что сказать. Тогда он сунул руку в карман и активировал портключ.

Драко и Сольвейг остались стоять у ворот. Потом Драко слепо нашарил руку дочери, притянул ее ближе и прижал к себе. Плечи Сольвейг мелко затряслись под его руками.

— Пошли домой, котенок, — тихо произнес Драко и, придерживая рыдающую дочь за плечи, повел ее прочь от ворот.

* Посвящаю Иллении

** Предупреждаю, что мнение героев не всегда совпадает с авторским

*** По этому поводу я рассчитываю написать сайд-стори

**** Опять же ИМХО