Дракон с отрезанными крыльями

Глава тридцать шестая: Крылья

Дарре видел больше других. Стоя на крепостной стене недалеко от Тилы, он во все глаза смотрел на синего дракона и его наездника. Солнце светило армелонцам прямо в глаза, вынуждая щуриться и время от времени опускать взоры под его лучами; но Дарре оно было нипочем. Он вглядывался в прозрачный осенний воздух, видя его малейшие колебания, и знал, что Джемма подбирается к врагам.

Чего бы только Дарре не отдал, чтобы оказаться на ее месте. Ему даже не нужна была ее невидимость, только крылья. Он бы поднялся высоко-высоко в небо и камнем упал вниз, атаковав синего дракона и вырвав у него клетку с Аной. А потом уж можно было бы и с Кёном разобраться.

— Ты просто человек, такой же, как все, — объяснила ему Айлин, увидев, как рвется его сердце защитить сестру и любимую. — Случись это после свадьбы, ты бы и не думал об обороте. А сейчас надо просто собраться всем вместе и проучить этих мразей! В этом и есть человеческая сила — в единстве!

Дарре согласился, понимая, что эгоистичным своеволием может только навредить — особенно если драконья ненависть все-таки возьмет над ним верх, — но совсем отказаться от желания рискнуть не мог. А уж когда Тила подозвал Айлин, рассчитывая использовать ее как приманку, Дарре дал себе слово защитить любимую даже ценой собственной жизни.

Воздух завибрировал чуть выше синего дракона — значит, Джемма была совсем близко и, наверное, выжидала, примеряясь, как удобнее нанести удар. Наездник — а зрение позволило Дарре признать в нем своего бывшего мучителя — ничего не почувствовал, но ящер заволновался, очевидно, почуяв запах собрата. Однако живодер на его спине только натянул поводья да ударил ладонью по драконьей шее.

У Дарре вспыхнули щеки, будто это он только что пощечину получил. Сколько же их было в его жизни! Руки сжались в кулаки. Нет, невозможно забыть трехлетний позор, раз за разом пытающий своей мерзостью в воспоминаниях, так и не позволяя почувствовать себя полноценным человеком. Если бы Дарре мог отомстить… Хотя бы напугать обидчика до полусмерти: сбросить эту тварь со спины драконьего мальчишки, наступить ему лапой на грудь, заглянуть в обезумевшие от ужаса глаза…

Но боги не давали такой возможности, считая, вероятно, что и так сделали для него слишком много. И Дарре надлежало смириться, всю жизнь нося эту неудовлетворенность в душе. Не просить же, в самом деле…

Тренькнула тетива, и арбалетная стрела пронзила синему дракону крыло.

На стене раздался стон предчувствия, а у Дарре сердце замерло, понимая, что будет дальше.

Там же Ана и еще два мальчишки!..

Создатели, нет, Дарре не этого вовсе хотел!..

Новый свист — и в груди все оборвалось.

Клетка с Аной — родной, любимой, самой близкой на свете — выпала из драконьих лап, и Дарре, как сквозь сон, услышал оглушительный детский визг — последний крик сестры…

Воздух всколыхнулся — и клетка замерла в воздухе, но лишь на мгновение, а потом какими-то рывками, по косой, снова устремилась вниз.

Дарре раньше всех понял, что произошло — еще до того, как надрывающаяся Джемма потеряла свою невидимость. Она ухватилась лапами за клетку и с помощью невесть откуда взявшихся сил опускала ее на землю.

У Дарре засосало под ложечкой в предчувствии беды. Если бывшие хозяева охотились за перламутровым драконом, сейчас было самое время его поймать.

Ликующий возглас услышали даже на крепостной стене. Наездник стегнул дракона кнутом, направляя его к ничего не замечающей Джемме. Ей совсем немного оставалось, чтобы опустить клетку на твердую поверхность, но синий ящер уже атаковал.

Все разумные доводы потеряли в этот момент смысл. Дарре вдохнул, впуская дракона в душу и чувствуя, как тело покрывается чешуей. Привычная вспышка огня перед глазами, и Дарре, не глядя и не слыша засвистевших стрел, ринулся вниз со стены, вставая на четыре лапы, помогая равновесию хвостом и думая только о том, чтобы помочь сестре.

Джемма почуяла опасность на мгновение раньше столкновения. Выпустила клетку из лап, метнулась в сторону. Синий дракон устремился было за ней, но Дарре, в несколько прыжков преодолев разделяющее их расстояние, ударил чересчур низко опустившегося юнца в грудь.

Клетка грохнулась оземь и развалилась на несколько частей.

Синий дракон отлетел в сторону и затих: он был гораздо меньше Дарре и не мог биться с ним на равных.

Дарре шагнул было в его сторону, но огромная тень накрыла почти все приармелонское поле, и Дарре понял, что Кён приготовился к нападению.

Не слушая, что кричали ему с крепостных стен, Дарре метнулся к клетке, раскидал обломки, освобождая сестру и ее товарищей. От сильного удара все трое потеряли сознание, и только Эдрик начинал шевелиться, приходя в себя.

Дарре в секунду оценил расстояние до Армелона и стремительно уменьшающуюся дистанцию между ним и белым драконом. Тот выставил когтистые лапы, намереваясь перехватить Дарре поперек спины в уверенности, что тот не сдвинется в сторону, защищая ребят.

Дарре напрягся, готовясь к боли и прикидывая, как продержаться до того момента, когда Ана с друзьями сможет добраться до крепостных стен. Если оттянуть Кёна с его драконом подальше от места падения клетки, может быть, кто-нибудь из горожан рискнет выбраться наружу и помочь ребятам?

Но геройствовать не потребовалось. Джемма, о которой Дарре уже и забыл, вихрем пронеслась у него перед носом, схватила Эдрика и, почти касаясь животом травы, устремилась прочь.

Дарре мигом перестроился, почувствовав, что не один, и ловко увернулся от первого броска белого дракона. Тот тяжело и неповоротливо зашел на второй круг — так, что у Дарре даже было время сравнить, насколько отличаются естественные движения ящеров от тех, что они вынуждены совершать под влиянием подчиняющего зелья.

Второй бросок у Кёна вышел ничуть не лучше первого: Дарре перекатился через бок, а белый дракон едва не завяз когтями в земле, прежде чем снова взмыть в воздух.

Джемма тем временем подхватила Хедина, а Дарре скрипнул зубами, проклиная ее за то, что она оставила Ану напоследок. Может, конечно, Джемма боялась, что устанет за два переноса и не вытянет потом здоровяка Хеда, но интуиция подсказывала, что причина крылась совсем в ином. И сейчас эта причина не позволяла Дарре вздохнуть, вынуждая отвлекаться от битвы, чтобы в случае необходимости оградить от беды сестру.

И Кён, кажется, это понял, а потому направил своего ящера не на Дарре, а к разбитой клетке, целясь в беззащитное девичье тельце. Дарре рванул наперерез, выгнулся, прикрывая собой Ану, и тут же почувствовал, как острые когти безжалостно воткнулись в спину, разрывая ее по зажившим было шрамам.

Из горла вырвался мерзкий булькающий хрип, и тотчас же снова засвистели арбалетные стрелы, направленные в белого дракона. Тот дернулся пару раз, а потом поднял голову и окатил крепостные стены пламенем, сжигающим без разбору что людей, что оружие.

Дарре рванулся, надеясь воспользоваться моментом и освободиться, чтобы выманить потом противников в поле, подальше от клетки, позволив Джемме вытащить из нее Ану. Белый дракон покачнулся, неловко разбросав крылья и опалив подсохшую траву. Та вспыхнула в мгновение ока, поддаваясь огню, позволяя ему разрастаться и подбираться все ближе к клетке.

Кён на драконьей спине издевательски рассмеялся, а ящер еще крепче вцепился в бока Дарре и взмыл в воздух, подняв противника, будто игрушку.

Дарре попытался извернуться, чтобы вцепиться белому ящеру в шею, но тот с размаху швырнул его на землю, да так, что в ушах зазвенело, а в животе разлилась тупая боль, сбивая дыхание. Дарре перекатился было на бок, но Кён заставил своего дракона снова его подцепить и снова ударить оземь, словно дух рассчитывал вытрясти.

Дарре больше не успевал реагировать, задыхаясь от боли и дыма от горящей травы.

Огромный белый ящер, превосходящий противника размерами раза в полтора, играл с ним, словно кожаным мячом, а Дарре даже пошевелиться лишний раз не мог, потому что от малейшего движения все тело прошивали молнии, усиливая и без того раздирающую боль и рождая ту самую знаменитую драконью ненависть, которую Дарре столь самонадеянно собирался победить.

Он заметил еще, как Джемма вытащила наконец Ану из этого огненного безумства, а потом только боролся с самим собой: все его любимые были людьми, и он не хотел погибнуть с этим отвратительным чувством к ним.

И вдруг беспросветную муку прорезал крик Айлин, зовущей его по имени. Она стояла на крепостной стене, заламывая от отчаяния руки и умоляя Дарре подняться.

Кён гоготнул и направил своего дракона к ней.

У Дарре потемнело в глазах.

Сдался!

Решил, что всех спас, что выполнил долг, а теперь и помереть не зазорно? А кто же его рыжую девчонку защищать станет? Кто оградит ее от опасности, которую сама она не замечала, глядя только на Дарре и посылая слезную молитву богам о помощи? Ведь никого же рядом: кто пустил ее на стену, кто не досмотрел?..

Дарре сам не знал, откуда силы взялись — разве что ужас родил. Такой ужас, какого он не испытывал ни разу в жизни. Ни когда крылья его пластали, ни когда Ана на его руках умирала. В секунду понял, что Айлин испытывала, когда говорила, что за него боится. И вот сейчас испугался сам. Да так, что и о боли, и о ненависти забыл: вскочил и бросился за белым ящером.

И не успел…

Когтистая лапа сомкнулась вокруг точеной фигурки, а Дарре только в шипастый хвост успел вцепиться клыками и повиснуть на нем, когда Кён направил своего дракона ввысь.

Немного было видно со стен города оцепеневшим от произошедшего людям сквозь дым пожара и копоть обгоревших лиц. Но когда израненное черное тело отделилось от ненавистного белого и устремилось вниз, навстречу своей гибели, в едином порыве вознеслась к небу просьба о милости — и тут же была услышана.

Два черных с золотом крыла, раскинувшись воздушными змеями, остановили падение. Дарре повис в воздухе, будто не зная, что делать, будто не веря еще одному божественному дару. Но всего секунду длилась его растерянность, а следом схватились два дракона в смертельной битве, озаряя черно-синее небо вспышками пламени, окропляя сгоревшую дотла траву брызгами крови.

Дарре дрался отчаянно. Он был меньше, но заметно ловчее, а потому легко уворачивался от приказных маневров белого ящера и сам незамедлительно нападал, целясь в шею, стараясь прокусить чешуйчатую броню.

Крылья работали так, будто он никогда их и не лишался. Или, быть может, у Дарре попросту не было времени поддаваться проблемам. Он боялся думать о том, каково сейчас Айлин в плену у этого чудовища. Сердце то билось, как ненормальное, то вдруг замерзало, не давая вздохнуть, и именно в один из таких моментов Дарре вдруг увидел посеревшее лицо Кёна. Тот с остервенением тряс пустой пузырек, израсходовав подчиняющее зелье до капли. И уже не удивился, когда ящер замер в воздухе, словно пытаясь сообразить, что происходит, а потом медленно и оттого еще более устрашающе повернул к нему голову…

Но Дарре этого уже не видел, потому что ящер расслабил лапы, выпустив крохотное по сравнению с ним тельце, и Дарре бросился вниз.

Он поймал.

Опустился на Главную площадь под защиту города и с небьющимся сердцем разомкнул когти. В его лапе лежала бездыханная Айлин…

Дарре стряхнул драконью ипостась и опустился перед Айлин на колени.

Свет не померк, и небо не обрушилось на землю. К чему? Дарре просто знал, что без своей рыжей девчонки он не станет жить. Если боги лично не приберут к рукам, взлетит повыше и ринется камнем вниз, забыв про ненавистные крылья и в последний раз пойдя на поводу у собственной гордыни. Айлин не зря пеняла ему на нее, а он только смеялся, не замечая очевидного. И сам разрушил все то, во что поверить так и не решился.

— Ну что, стоили твои крылья этого? — раздался незнакомый раскатистый голос, которому невозможно было не подчиниться. Дарре с трудом оторвал взгляд от мертвенно-бледного лица любимой и без единой эмоции поднял глаза.

Испуганные армелонцы — кто с ужасом, кто с недоверием, а кто и с отчаянной надеждой — смотрели на парящее над площадью трехглавое чудовище, будто слепленное из трех разных драконов. Но Дарре не удивился ни тому, что видит Создателей, ни тому, что они предстали перед ним в таком образе.

— Я не просил! — огрызнулся он, удобнее перехватывая Айлин и прижимая ее к себе, как будто явившаяся в Армелон Триада собиралась ее забрать. Впрочем, они уже это сделали. Снова отняли у Дарре то, что было дороже всего на свете, испытывая на прочность. Только больше он не станет сопротивляться, цепляясь за никому не нужную жизнь. Его срок вышел.

Только почему же тогда так больно? Словно душу на живую вытягивали: медленно, мучительно, беспросветно…

— Разве? — усмехнулся Энда. — А нам с сестрами показалось, что это самое заветное твое желание. Вот мы и исполнили.

— Примите мою благодарность, — совершенно равнодушно отозвался Дарре. Может, разозлить их, чтобы прикончили его на месте? Тогда все просто завершится — быстро и бесповоротно. Как стало теперь самым страстным желанием Дарре.

— Ох, глупенький, — вдруг прожурчала ручейком синеглазая Ивон. — Да что ж ты о смерти-то молишь? Ты о жизни молись. Перед тобой богов Триада, а ты так и не научился в чудо верить.

Дарре хмыкнул, не зная, откуда эмоции взялись, но не в силах удержаться после столь нескромного заявления.

— Я слишком долго в них верил! — дерзко ответил он. — Каждый раз, когда вам ударяло в голову поиграть со мной, я надеялся, что исход будет в мою пользу. И только снова и снова оказывался в той яме, куда вам так нравится меня швырять! Но больше…

— Жизнь за жизнь — хочешь? — скучным голосом прервал его пламенную речь Энда. Дарре даже с колен поднялся, ушам не веря.

— Забирайте! — горячо воскликнул он, смертельно боясь, что Создатели передумают. Энда усмехнулся.

— И даже условий никаких не будет? — поинтересовался он, и Дарре решил воспользоваться этим явным позволением.

— Прикончите меня сразу, не отрезая по кусочку.

Энда поджал губы, а на глаза Ивон навернулись слезы.

— Глупенький, — ее же словом прошелестела Ойра, — не понимаешь разве? Айлин не станет без тебя жить. Особенно зная, какой ценой ей эта жизнь досталась.

Дарре растерянно переводил взгляд с одного Создателя на другого, не представляя, что сказать. Если боги хотели прибрать их обоих, пусть бы уже сделали это, а не пытали своими задачами.

— Мою жизнь возьмите! — раздалось из окружающей площадь толпы, и Дарре узнал голос Эйнарда. Он, очевидно, только сейчас добрался сюда от крепостных ворот. В груди что-то гулко стукнуло: неужели из-за драконьей гордыни еще и он пострадает? И вся семья его, и весь город, лишившийся доктора?

— Лучше мою! — с другой стороны предложил Тила. — Я взял на себя ответственность за безопасность Айлин, мне и отвечать за случившееся!

В толпе послышался ропот: пожертвовать командиром дружинников после нынешних событий людям казалось страшнее, чем остаться без доктора.

А Энда спокойно взирал на всю эту картину, то ли забавляясь, то ли выжидая чего-то, одного ему ведомого.

— Я готов, — прозвучал почти рядом с Дарре старческий, но очень уверенный и совершенно спокойный голос. — Столько лет ждал возможности загладить свою вину. Не откажите в последней милости.

Без единого колебания на середину площади вышел потрепанный годами старик с ястребиным взором. Тила подался было к нему, но тот властным жестом остановил его и смело поднял глаза на Энду.

— Это мой отцовский долг, — с достоинством проговорил он, выдержав взгляды Создателей. Энда согласно кивнул.

— Раз сам вышел, имеешь право на последнее желание, — сообщил он. Бывший градоначальник чуть замешкался, потом вздохнул и в последний раз посмотрел на свою дочь.

— Пусть она будет счастлива, — с несвойственной ему душевностью сказал он. Энда хмыкнул, переглянулся с сестрами.

— Вы, смертные, совсем не оригинальны, — заметил он. — Но, раз обещал, исполню.

Он накрыл незадачливого отца крылом, пряча от окружающих, а потом подул на Айлин. К нему присоединилась Ойра, а следом и Ивон, словно вдыхая жизнь в неподвижное девичье тело, согревая его божественным теплом, даря надежду даже самым отчаявшимся армелонцам.

Айлин вдруг задрожала, будто от холода, а у Дарре в голове только одна мысль осталась — что его рыжая девчонка лежит на холодной осенней земле и мерзнет от этого, а он, бревно бесчувственное…

Дарре снова упал перед ней на колени, подхватил любимую на руки, прижимая к груди и страшась опустить на нее глаза. А вдруг все неправда? Вдруг наваждение какое-то, а он по-прежнему держит хладный труп и, стоит лишь шевельнуться…

Едва слышное, донеслось до уха собственное имя, и только теперь Дарре пробрало. Осознание обрушилось снежной лавиной, погребя под собой и гордость, и стыд, и представления о «настоящем мужчине». Дарре уткнулся лицом в золотой шелк любимых волос и умылся очищающими слезами облегчения.

Айлин не отстранялась, не пыталась что-то спросить, только сжимала его рубаху до треска ткани и горячо дышала в шею, чередуя его имя с короткими, почти болезненными поцелуями.

— Ты смог… Ты вернулся… Ко мне… — выдохнула наконец она, а Дарре так и не хватило сил поднять голову. Наверное, только так можно было отучить его от желания доказывать всем свою состоятельность. Доказал. Кому только? Вдруг выяснилось, что на свете есть гораздо более важные вещи, и Айлин столько раз ему об этом твердила, а он все считал, что она его просто не понимает. А потом едва не поплатилась из-за его заносчивости.

— Вернулся, — пробормотал он ей в макушку. — Если простишь…

Айлин всхлипнула и прижалась к нему еще сильнее, хотя казалось, что это уже невозможно.

— Наконец-то я этого дождался, — усмехнулся Энда какому-то ему одному понятному событию, а на Айлин его высказывание произвело самое неожиданное впечатление. Она отпрянула от Дарре, вскочила на ноги, подступила к трехглавому дракону, способному раздавить ее, словно букашку, и принялась высказывать ему претензии, припомнив все несчастья в жизни Дарре. И детство без родительской любви, и рабские мучения от хозяев, и вечную боль из-за пережитого позора. Дарре понятия не имел, ни что она так много о нем знала, ни что принимала все эти вещи столь близко к сердцу, что не побоялась божественного гнева, вступившись в его защиту.

— Ого! — искренне рассмеялся Энда и пристально посмотрел на Дарре, все еще стоявшего на коленях с опущенной головой: так стыдно, как в эти секунды, ему точно никогда не было. — Языкастую девицу ты себя выбрал — не даст тебе спуску.

Дарре вскочил, сверкнул глазами, готовый тут же оградить Айлин от оскорблений — пусть даже из божественных уст, но Энда только предупреждающе мотнул головой.

— Много вы нас слушаете? — поинтересовался он, сразу потушив занявшийся в их душах пожар. — Вот то-то и оно. Мы бы и рады к блаженству вас привести, да вы что дети малые: все пытаетесь уши назло мамке отморозить. А потом просите проблемы ваши решить. Сестры с ног сбились, гордеца твоего от ловушки человеческой отваживая. Уж что только не придумывали: и бурю насылали, и туман непроглядный, и деревья на пути валили. Но он все преодолел. А то, что награда не по вкусу пришлась, так не мы ее выбирали. Хорошо хоть от нынешних родителей не сбежал, а то тоже мы виноваты бы оказались. Вот и еще один с такими же претензиями, — Энда вздохнул и с весьма выразительным недовольством посмотрел на павшего перед ним ниц градоначальника. — Ну что, мил друг, сполна за предательство свое получил? Если бы не ты, обошлись бы малой кровью, и сын твой бессовестный жив бы остался. Так нет, надо было стрелять в несчастного мальчишку, и так натерпевшегося…

— Возьми… возьми мою жизнь взамен его… — совершенно потерянным голосом выговорил градоначальник. — Он все поймет, он исправится…

— Никогда! — категорично отрезал Энда. — Упустил ты его, без матери растя: я потому и терпел так долго его пакости, что обделенным считал…

Но градоначальник не желал слушать отказа.

— Она не лучше, — ткнул он трясущимся пальцем в Айлин, а Дарре как-то равнодушно подумал, что еще одна такая фраза — и он собственными руками задушит главу Армелона. — Почему за нее позволено было отдать жизнь, а за Кёна моего?..

— Потому что это искупление ее отца, — не терпящим возражений голосом ответил Энда. — А твое искупление будет иным. Либо, — тут же добавил он, — ты можешь попробовать пойти своим путем. И тогда уж встретимся после твоей смерти.

Градоначальник содрогнулся, но больше не посмел спорить. Энда же немедленно потерял к нему интерес и окинул взглядом всех собравшихся на площади.

— И снова советую вам сменить градоначальника, — заявил он с таким довольным видом, будто одарил армелонцев божественным просветлением. — А то как в гости не заглянешь, все какие-то темные личности у власти.

В толпе послышались смешки, однако они смолкли вместе с новыми словами Бога Земной Сферы.

— Однако это все лирика, а у нас между тем серьезное дело к юным героям, — сообщил он, отыскивая взглядом возвратившегося из леса Вилхе и его ватагу. Армелонцы расступились, давая проход мальчишкам, неловко топтавшимся возле клетки с двумя пленными и телеги, на которой вповалку лежали измученные драконьи детеныши. Среди жителей пробежал недоуменный шепоток, но вот для Триады улов ребят явно не был сюрпризом.

Энда между тем прогнул драконью шею, опуская голову на уровень головы Вилхе.

— Поделитесь добычей-то? — спросил он. — У меня и покои для этих двоих подготовлены, и лечебный настой с плюшками.

— Это изверги! — возмутился Вилхе. — Они Дарре крылья отрезали, и Джемме угрожали, и драконов несчетное число до смерти замучали…

— Знаю, — неожиданно мягко проговорил Энда, вынудив Вилхе замолчать и внимательно вглядеться в божественные глаза. — И потому хочу заставить их прочувствовать все то, что испытывали их жертвы: каждая жертва. Но для этого мне нужно твое согласие: это ведь твои пленники. Я же в долгу не останусь.

— Мне ничего не нужно, — хмуро ответил Вилхе. — Я хочу только, чтобы виновные были наказаны, а невинные перестали страдать!

Энда вздохнул, отвел взгляд, словно не смог смотреть в наивные детские глаза. Ойра и Ивон переглянулись.

— Какое хорошее желание, — прошептала Ойра.

— И настолько же несбыточное, — отозвалась Ивон.

Вилхе сжал кулаки.

— Не в божественной это власти — управлять людьми, — соизволил наконец объяснить Энда. — Ты разве родителей всегда слушаешься? То-то и оно. Только вы сами можете истребить жестокость в вашем мире. И предлагаю начать немедленно, позаботившись о несчастных ребятах в телеге.

— Я позабочусь! — бесстрашно выступила вперед Нетелл, не обращая внимания на вцепившуюся ей в юбку Джемму. — Пусть это будет моим искуплением.

Энда выдержал паузу, проверяя ее на прочность.

— Драконье отродье, — напомнил он. Нетелл передернула плечами.

— Не бывает чужих детей! — заявила она и крепче прижала к себе розовоглазую дочь. Энда усмехнулся, но потом кивнул.

— Принимаю, — согласился он. — И обещаю свою поддержку. Но не жди, что будет просто.

Нетелл понимающе склонила голову.

Трехголовый дракон поднялся над землей и подцепил когтями клетку с окаменевшими в предчувствии расправы пленниками. Но вдруг развернулся к Вилхе и подмигнул ему.

— Оставляю тебе желание: истратишь, когда придет время.

С этими словами он наконец поднялся в небо и растворился, разметав после себя как воспоминание лишь разноцветную пыль…