Дрянь с историей

Глава четвертая. Посвящение и план занятий

Пара дней до первого сентября и традиционного начала занятий прошла бойко, суетно и, кроме хлопот, ничего не принесла. Серафим не сидел без дела и не то чтобы совсем не преуспел, за это время через него прошла масса информации о прошлом и настоящем, и вся она была полезна, в том числе и в расследовании, но по ощущениям — не приблизила к разгадке ни на волос. Обманчивое ощущение, он и не думал, что удастся размотать историю за вечерок, но всё равно отсутствие значимых результатов раздражало.

И даже не столько оно, сколько необходимость куда-то в этом потоке приткнуть студентов и лекции. Дрянин до сих пор не мог поверить, что добровольно на это согласился и очень скоро начнёт вести занятия, но всё равно привычно впрягся в незнакомое дело. Есть приказ и необходимость? Значит, надо выполнять и делать если не идеально, потому что в идеалы он не верил, то уж точно — так, чтобы не вызывало нареканий и необходимости исправлять.

Да и основное дело двигалось — пусть медленно, но упорно. Теоретики подтвердили все предположения документально и заявили, что серьёзный ритуал с человеческой жертвой может потянуть только опытный специалист, и сейчас список людей, которым подобное по силам, насчитывал чуть больше сорока имён, при этом ни одного человека из вспомогательных служб туда не попало, зато затесалась пара одарённых старшекурсников. Ещё трое выпустились в этом году, и их взяли под пригляд по месту жительства.

Ланге подключил свои связи и добился-таки ответа на страшно секретный вопрос. Сущность Смотрителя им не раскрыли, но подтвердили на основе анализа силы: противостоять ему мог именно потусторонник. Как именно — никто внятно ответить не сумел, но это было не так уж важно.

К сожалению, новых зацепок в материалах дел до сих пор не нашлось. Возможно, Серафим пока не понимал, куда нужно смотреть, и, хотя изучил документы уже от и до, многое запомнил и начал уверенно ориентироваться, но ничего интересного в бесчисленных протоколах не встретил. Даже в тех, которые были составлены людьми чрезвычайно дотошными и аккуратными, а пару дел вели именно такие люди. Оставалось смириться, что в этом направлении копать бессмысленно.

Какую-то информацию мог бы дать допрос парня, признавшегося в одном из преступлений, но он ушёл от разговора самым надёжным способом: почти сразу после вынесения приговора покончил с собой. Судя по тому, что собрали люди Ланге, бедолага наверняка был нездоров на голову, что не догадались проверить сразу: повода не возникло. Теперь же выяснилось, что в семье мелькали случаи наследственного психического заболевания, которое вполне могло дебютировать на почве нервного потрясения от гибели любимой девушки.

Было бы нелишним ещё раз поговорить с друзьями и знакомыми пропавших студентов, но браться за это Серафим не спешил. Слишком велик риск привлечь внимание, а шанс услышать что-то новое — мизерный. Поэтому в план расследования он эти разговоры записал, перечислил имена студентов, но отложил. Кое-что — для передачи другим членам следственной группы, кое-что — на потом, на крайний случай.

Всеобщая суета стопорила расспросы, знакомства и попытки лично взглянуть на вероятных злодеев в неформальной обстановке. Все благие начинания разбивались о подготовку к новому учебному году, и Серафим ловил себя на противоречивых мыслях, что преподавать по-прежнему не хочется, но хочется уже, чтобы этот год начался и Котёл прихлопнули «крышкой».

Очередной звонок «с большой земли» застал Дрянина за новой попыткой сжиться с учебным планом. Ответил он не глядя: этот контакт знало слишком мало людей, чтобы перебирать.

— Сеф, я наконец разобрался в твоей рыжей красотке! — с ходу заговорил Макс, игнорируя приветствие — они за сегодня созванивались уже трижды. — Ты там сидишь? Лучше сядь, потому что…

— Давай без драмы, — оборвал его Дрянин. — Знаешь же, я терпеть не могу.

— А что ты любишь вообще? — философски хмыкнули на той стороне.

— Тишину, — угрюмо бросил Серафим. — Что у тебя?

— Ты помнишь профессора Градина?

— Моя жизнь долгая и насыщенная, но даже мне сложно забыть одну из пяти в новейшей истории казней через сожжение, при которой довелось присутствовать лично. При чём тут он?

— При всём. Она его дочь и, более того, жена его лучшего ученика, Ямнова. То есть вдова уже. Умеешь ты выбирать интересных женщин, а!

— И почему она на свободе? — после недолгой паузы спросил Серафим.

— В каком смысле?

— Ты хочешь, чтобы я поверил, будто собственную дочь, одарённую по нужному профилю, отец не натаскивал?

— Судя по сданным экстерном экзаменам за университетский курс, натаскивал отлично, просто не дал замазаться ни в чём серьёзном. Я поворошил наших, поговорил со следователем, глянул дело. Она активно сотрудничала со следствием и здорово помогла, кое-какие эпизоды удалось доказать только благодаря ей, так что прошла краешком и прокуратура вопросов к ней не имеет. Так что она не в бегах или что-то вроде. Забавное совпадение, кстати: профессор Градин начинал учёбу у вас там, в ГГОУ.

— Проверь, контактировала ли она с кем-то из университета за эти годы, — попросил Дрянин.

— Ты думаешь, она причастна? — в голосе прозвучало сомнение.

— А ты веришь, что пропадают люди, предполагается проведение ритуала и вдруг сюда совершенно случайно приезжает дочка Градина? Я точно помню, что нашли тогда далеко не все записи. Списывали на пожар, но чёрт знает, что и сколько там на самом деле сгорело. И деньги тоже пропали. Немалые.

— Да, только я напоминаю, её тщательно проверяли, перетряхнули от и до, а у Градина куча знакомств по всему миру и пара учеников где-то затерялась, из тихих. Их не особо искали. По трупам виновных казнили, включая мужа твоей зазнобы, а кто на подхвате был, помоложе, до сих пор, конечно, в розыске, но землю ради них не рыли. Лабораторные журналы Градина тоже нигде не всплывали, они на особом контроле, и уж где-то информация да просочилась бы, начни их кто-то искать или пристраивать. Так что не обижай рыжую, вряд ли она виновата.

— Разберусь, — не поддался убеждению Серафим. — Больше по ней ничего интересного нет? Особенно по вопросам её сил и здоровья.

— А что тебе до её здоровья? Жениться собрался, хочешь проверить? — рассмеялся Макс. — Наследственность хорошая. Градин хоть и урод моральный, но был гений, да и она явно не дура. Дети будут хорошие! И, наверное…

— Шею сверну, — коротко и спокойно вставил Дрянин.

— Кхм. Извини. — Собеседник сделал вид, что смутился. Хотя, может, и правда понял, что его занесло в ту область, шуток в которой Сеф не терпел. — Да нет по ней ничего такого, нормативы все в патруле сдавала средненько, кое-что едва вытягивала, кое-что получше. В общем, ты, главное, шею ей не сверни в процессе выяснения. И в неё одну-то не упирайся, она всё равно сама ничего не могла…

— Жену поучи щи варить.

— Вот ещё! Я тогда останусь голодный и на диване, он неудобный. — Ланге не обиделся, а только развеселился. — А ты далеко, пока лично увидимся — забудешь уже, за что убить хотел. Но это ладно, развлекайся. С группой своей познакомился?

— Вроде того. — Серафим скривился, и собеседник как будто заметил эту гримасу.

— Чем они тебя не устраивают?

— Они устраивают, толковые. Не устраивает то, что мы не можем нормально работать.

— Ну потерпи, до следующей жертвы три недели, пропадёт — пришлём ещё кого-нибудь, пусть он всех трясёт за ноги. По связи согласовали, если что срочное — пришлю с нарочным, а ты выйдешь и меня наберёшь. Так, что-то я ещё третье тебе должен был сказать… А, подземелья! С подземельями чёрт знает что. Нашлось с десяток карт, и — веришь? — они все разные! Даже те, которые примерно одного времени, как будто про совершенно разные места. Я всё, что нашёл, отправил, но на твоём месте не стал бы ими руководствоваться.

— Что за бред? Как это могло получиться?

— Вариантов много. И перестраивали, и фальшивки распространяли. Там же много ходов, говорят, некоторые за реку ведут, и вроде какие-то естественные пещеры тоже есть, и там кто только не прятался и чего только не делал ещё до Волны. А более поздних чертежей нет вовсе. Ты посмотри в университете, там большая библиотека, может, кто-то из преподавателей проводил исследование. Или лучше аспиранта организуй, пусть занимается, ему положено.

— Организовал уже, работает. Это всё? Тогда отбой, до связи.

Макс попрощался, а Серафим задумчиво откинулся на спинку стула, рассеянно постукивая когтем по корпусу аппарата.

Идея привлечь Еву к расследованию выглядела достаточно заманчиво, чтобы Дрянин за это время от неё не отказался, но выкопанная Ланге информация ставила план под серьёзное сомнение.

Что бы там ни подумал Макс, Сеф не упёрся в версию с виновностью женщины, потому что всё действительно могло быть именно так, как тот сказал. Котёл — знаковое место, особенно для потусторонников, и сюда её могли привести совершенно посторонние дела. Даже озвученная самой Калининой причина выглядела вполне правдоподобной.

Но и подозрения Дрянина могли быть справедливыми. Да, вероятность невелика, и, если бы речь шла о некоем сообщнике, непонятно, для чего столько лет требовалось держаться в стороне от происходящего. Однако вероятность эта сохранялась, и Серафим видел два варианта: либо сделать вид, что ничего не знает о прошлом любовницы и продолжать наблюдение, либо попробовать вытряхнуть правду и дальше, по результатам, всё-таки заткнуть свою подозрительность и привлечь Калинину к расследованию, не посвящая в подробности.

Выбор оказался сложным. Допустимые методы воздействия всё равно оставляли возможность лжи с её стороны, проверить которую, скорее всего, не получится. Но просто так поверить в раскаяние и непричастность… Слишком много вопросов.

Так и не приняв окончательного решения, Серафим с недовольством отложил неинтересные бумаги и поднялся из-за стола. Предстояло ещё менее интересное действо, пропускать которое не стоило: торжественное построение по поводу начала учебного года. Дрянин полагал, что на построение это будет похоже весьма отдалённо, потому что где гражданский университет, а где — нормальные строевые «коробочки» и равнение на флаг, но это ничего не меняло. И так декан косо поглядывал на него с того совещания, даже жаловался ректору, но тот, конечно, не пошёл на поводу у склочного старика, тем более заменить спорного преподавателя было некем. Хватит столь откровенно нарываться на неприятности и портить отношения с коллективом! Хотя… куда уж дальше.

Кажется, последние годы спокойной жизни окончательно добили в нём остатки общительности.

Помочь в расследовании ректор, к сожалению, не мог. Его власть и полномочия ограничивались надземной частью университета, и он не следил постоянно за всеми проживающими на территории людьми, поэтому дать показания по поводу исчезновения студентов не мог, как и составить карту подземелий — он сам туда не совался. Смотритель мог знать — и наверняка знал — больше, но не сознавался и уклонялся от разговора, отмахиваясь единственной фразой «в подземелья спускаться нельзя», не объясняя при этом почему.

Изучением огромных подвалов старого кремля Серафим занялся по простой причине: это было самое подходящее место во всём университете, где можно провести серьёзный ритуал незаметно и так, чтобы никто не нашёл следов. В прошлых случаях обследовали подземелья кое-как, а некоторые вообще не совались, зато церковь осмотрел каждый первый и, кроме пыли, ничего не нашёл. Поэтому не вызывало сомнений, что в подземелья лезть придётся, но перед этим хотелось узнать о них и их опасности немного больше, чем невнятные разрозненные слухи.

Сборы не заняли много времени. Серафим не брал с собой лишних вещей, привыкший обходиться малым, но сейчас даже единственный пиджак, прихваченный в пару к парадному кителю, не понадобился: солнце с утра нещадно палило, а Сеф, несмотря на отсутствие пота, ощущал жару с холодом и дискомфорт от них, поэтому ограничился белой рубашкой. С брюками и ботинками — вполне пристойный вид, чтобы явиться на предстоящее мероприятие.

И галстук. Галстуки Дрянин не любил, но носил почти всегда: они повышали вероятность, что в очередной раз разорвавшаяся цепочка останется на месте.

Так называемое построение происходило на открытом воздухе, на самой большой площади у начала дороги «на материк». Студентов разделили по группам и факультетам, соответствующие меловые пометки с номерами групп угадывались на брусчатке, и представляло всё это не милые армейскому сердцу ровные шеренги, а слабоорганизованную толпу. При виде этой картины Дрянин не удержался от недовольной гримасы, но проследовал к зоне, отведённой для преподавателей, не обременённых кураторством. По дороге нашёл взглядом Еву, которая что-то обсуждала со своими студентами. Но пялиться и задерживаться не стал, пристроился позади такого же неровного, как у студентов, строя коллег, поздоровался, почти случайно оказавшись рядом с Яковом Андреевичем Стоцким, который со встречи в бухгалтерии был у него на карандаше, хотя ничего примечательного в его биографии не нашлось.

Детдомовский, сирота-подкидыш, тридцать шесть лет, с отличием окончил этот самый университет, потом и аспирантуру здесь же и остался преподавать. Занимался начертательным чародейством, вёл научную работу, имел несколько патентов, участвовал в конференциях, ничего криминального за душой не имел.

— Не подскажете, как долго обычно длится это… мероприятие? — спросил Сеф соседа.

— Не больше получаса, — с понимающей улыбкой ответил Стоцкий. — Ректор не любит пустых разговоров, это всё по большей части для первого курса, чтобы объявить… скажем так, особый режим. Кто уже поучился — они ко всему привыкли, для них сегодня остаток дня выходной. Да здесь почти никто не любит поговорить.

— Кроме декана потусторонников? — со смешком уточнил Серафим.

— Будьте к нему снисходительнее, всё же возраст, а порок не столь страшен. — Эмоция в голосе прозвучала сложная — смесь смущения, укора и иронии. Стоцкий нервным жестом потёр пальцем скулу. — Никто не любит эти посиделки, но все уважают Сергея Никитича. В конце концов, многих из нас он воспитал. А вы в самом деле не потусторонник? Но почему ректор пригласил вас читать лекции по типологии и методикам?

— Никого больше не нашлось, — хмыкнул Дрянин.

— А как же вы будете…

— Некоторый опыт общения с тварями у меня есть. Думаю, его вполне достаточно, — заверил он.

На этом разговор прекратился, потому что заговорил ректор.

Речь и наставления Серафим не слушал, скользил взглядом по присутствующим. Потусторонники занимали целиком одну из длинных сторон площади и слегка загибались на короткую, их было почти столько, сколько студентов других специальностей вместе. И вот эти люди, выпускаясь, выносили в мир идею превосходства потусторонников над остальными. Большую часть, наверное, жизнь быстро ставила на место, и всё же… Эта проблема казалась едва ли не серьёзнее пропавших студентов, жаль, ворошить осиное гнездо было рано.

Появление «крышки» оказалось впечатляющим зрелищем. В конце короткой речи Ложкина, чей голос звучал над площадью вроде бы негромко, но отчётливо слышался каждым, над тихо шуршащими о своём студентами покатился тревожный, беспорядочный колокольный звон, больше похожий на набат. Новички испуганно заозирались и зашушукались. Серафим вскинул взгляд на колокольню, которая отсюда прекрасно просматривалась и откуда доносились звуки… И ничего не увидел. Ни колоколов, ни звонаря там не было.

По холке прокатилась волна неприятной дрожи. Дрянин вынужденно признал, что даже его это явление пробрало, потому что не сомневался: никаких колонок и прочих технических ухищрений не использовали. Просто… то странное, из-за чего в церковь никого не пускали.

Под набат из-за высокой белой стены вверх потекла искристая пенная дымка, словно на кремль накатывала исполинская волна. Она взбиралась всё выше и выше, оставляя позади стеклянистую поверхность, приглушающую цвет неба и свет солнца. Из-за крыш проступило замкнутое кольцо, под восторженные шепотки и возгласы быстро поползло кверху, сжимаясь и очерчивая тёмный купол.

Действо длилось не больше минуты. Пена слилась в плотный диск по меньшей мере двадцати метров в диаметре, набат сменился мелодичным перезвоном, с которым искры и клочья посыпались с этого диска вниз, но до земли они не долетали, истаивали выше колоколенного шпиля. Вот диск есть — а вот уже его едва видно, и стихающий звон мелкой, едва заметной рябью течёт по монолиту тёмного стекла.

Колокол смолк, а стеклянистая поверхность начала быстро таять, растворяясь в небе. Буквально несколько мгновений, и она полностью утратила видимость. Осталось только обманчивое, зыбкое ощущение, словно на периферии зрения облака подрагивают и искажаются, но стоило посмотреть прямо — ощущение пропадало.

— Впечатляет в первый раз, да? — с лёгкой гордостью заметил Стоцкий. — Особенно тем, что никто понятия не имеет, как это работает.

— Смотритель не очень разговорчив, да? — хмыкнул Серафим.

— Здесь вообще немногие отваживаются с ним заговаривать, а он отвечает взаимностью… Ну вот и всё, собрание можно считать оконченным, — сообщил он, когда ректор произнёс краткое напутствие и буднично двинулся в сторону Княжеских палат. Гул голосов усилился, задвигались как будто все разом, но тут кураторы проявили бдительность и не дали своим группам разбрестись, поэтому расходились они более-менее организованно. — Хорошего дня!

Дрянин вежливо ответил и некоторое время стоял на месте, ожидая, пока схлынет основная толпа. За это время перекинулся вежливыми фразами с парой других коллег, которые тоже никуда не спешили. Видел Еву, которая ушла со своей группой, и декана тоже, и остальных возможных подозреваемых, кого уже запомнил в лицо. Конечно, никто из них не нёс в руках плакат «я — убийца», все вели себя спокойно и привычно. А жаль.

Серафим недовольно поморщился, отгоняя бредовые мысли, и, попрощавшись, двинулся в сторону общежития. У него оставалось ещё около часа для работы, а потом следовало отправляться на кафедру на совещание. Вроде бы по делу, а не как в прошлый раз.

Надежды оправдались, назначенная после организационного часа встреча оказалась полезной, на ней уточнялись последние штрихи расписания, дополнительные обязанности и прочие важные мелочи. Начальник кафедры Вадим Сергеевич Васнецов произвёл на Серафима гораздо лучшее впечатление, чем декан: деятельный и настроенный на работу мужчина лет шестидесяти.

Самым полезным оказалось то, что Дрянин наконец понял причину своего «полосатого» расписания, в котором ни разу не оказывалось две пары подряд: ему предстояло сопровождать группу на практическую пару, которая следовала за лекцией. Проконтролировать студентов, посмотреть, кто и как усвоил материал, а заодно подстраховать ведущего практику преподавателя, у которого оказывалось разом несколько групп, уследить за которыми — то ещё приключение.

Кроме того, оказалось, что его группы закреплены за Калининой — по наследству от предшественников. Они обменялись понимающими взглядами, но спорить не стали, оба посчитали это удобным вариантом. Только Ольга косилась на сидящую рядом коллегу насмешливо.

— На этом всё. Калинина, Дрянин, задержитесь на несколько минут, — попросил Васнецов.

Ольга украдкой показала большой палец, и Ева едва сдержала смешок. С новой знакомой она не откровенничала, она вообще ни с кем не откровенничала со смерти матери, так что Томилина не знала даже отретушированной версии их общения с адмиралом, но продолжала намекать.

Дождавшись, пока остальные попрощаются и выйдут, начальник кафедры окинул подчинённых оценивающим взглядом. Дрянин ответил таким же: Васнецов был в первом эшелоне подозреваемых. Конечно, по специальности он телесник и начертательным чародейством, судя по досье, занимался последний раз во время учёбы, но мало ли какие увлечения заводятся у опытных потусторонников после стольких лет жизни в ГГОУ рядом с Котлом! Зато силы и опыта предостаточно.

— С вами я хотел поговорить отдельно, потому что вы новые люди и в университете, и на кафедре. К Еве Александровне вопросов несколько меньше, я ознакомился с её личным делом и думаю, что человек с опытом патрульного на этом месте не встретит затруднений. Если проблемы будут, лучше обращайтесь сразу ко мне, помогу разобраться.

— Спасибо, пока мне всё ясно, — заверила Калинина.

— Хорошо. А к вам, Серафим Демидович, вопросов больше. Я доверяю ректору, но он впервые назначил кого-то через голову всех остальных, а кроме того, никаких сведений о вас нет. Дисциплина теоретическая, и прочитать под запись лекции много ума не надо, тем более есть надежда, что мера это временная. Я не знаю о ваших с Ложкиным договорённостях, да и плевать мне на вашу мотивацию, у меня один вопрос. Лектор страхует студентов на практических дисциплинах при работе с реальными потусторонними сущностями. Вы способны выполнять эту работу или мне нужно искать какого-то толкового практика для этих целей, хотя бы даже из старшекурсников?

— Имеете в виду, смогу ли я справиться с потусторонней тварью, если она вырвется из-под контроля? — уточнил Серафим. — Лучше пусть будет аспирант.

Васнецов со вздохом кивнул.

— Хорошо, будем считать, вопрос решён. Я подумаю, кого можно привлечь. К сожалению, Ложкин прав, свободных преподавателей под этот курс у нас сейчас нет, будем работать с тем, что имеем.

Ева наблюдала за этим разговором с лёгкой растерянностью, потому что в способностях Дрянина не сомневалась, он наверняка мог куда больше, чем говорил. Но выдавать его не стала, а начальник удовлетворился разговором и сразу отпустил подчинённых. Серафим поднялся первым, открыл дверь, вежливо пропустил Еву вперёд.

— Составишь компанию за обедом? — предложила она.

— С удовольствием, — кивнул мужчина и предложил руку.

Поколебавшись недолго, она подцепила спутника под локоть. Стоило посмотреть правде в глаза: долго скрывать их своеобразные отношения вряд ли получится. Не потому, что это невозможно, а потому, что никто из них не старается это делать, и гораздо разумнее для сохранения приличной репутации поддерживать видимость нормального романа, а не открещиваться от него, но красться через чужое общежитие под покровом ночи.

— Почему твой облик хранится в таком секрете? — спросила Ева, пока они шли к столовой. — Переродцы часто используют маски, когда живут в обществе, но не такие и не для того.

— Не люблю лишнее внимание.

Но спокойно обсудить серьёзные темы не получилось, вокруг стало слишком много ушей: они нагнали остальных преподавателей, следовавших тем же курсом. Но и без этого нашлось о чём поговорить: о работе. Раз уж предстояло работать совместно, было естественно всё согласовать и подготовиться.

Еву даже немного успокаивало то, что компанию ей составит именно Серафим. Вроде бы опыта преподавания у него не больше, чем у неё самой, но он изучал непоколебимую уверенность, и рядом с ним даже при желании не получалось себя накрутить.

— Сеф, с тобой всё нормально? — прервала Ева разговор, с подозрением уставившись на сидящего напротив собеседника.

— О чём ты? — Он первым делом бросил взгляд на пальцы, державшие ложку, но те оставались человеческими.

— Ты только что поперчил компот и засыпал в суп сахар. И начал спокойно есть, — пояснила она с прежним недоумением.

— А, это, — поморщился он. — Машинально.

Перемешал тщательнее и продолжил есть с прежней невозмутимостью, игнорируя и странность блюда, и вытянувшееся лицо Евы.

— Сеф, как ты это ешь? — озабоченно протянула она. — Мне смотреть больно.

— Я не чувствую вкусов и запахов, — нехотя сознался он, поморщившись.

— Совсем? — изумилась она.

— Совсем.

— Но как же… Это опасно!

— Мой организм переваривает почти любую органику и невосприимчив к ядам, включая газы, — пояснил он ещё более неохотно.

Других аргументов у Евы не нашлось, но остаток обеда она поглядывала на Дрянина насторожённо, а после — сочувственно. Конечно, невосприимчивость к отраве — очень полезное свойство, но ведь вкусы и запахи бывают приятными! Свежий кофе, выпечка, вкусное мясо, лимонный торт, ягоды с куста… Выходило, что всех этих маленьких удовольствий Серафим лишён напрочь, и это вдобавок к неудобной маскировке, которую зачем-то носил.

— А остальные чувства? — спросила она, не спеша потягивая чёрный сладкий чай.

— Что? — откликнулся Сеф, который, погружённый в мысли, уже забыл о разговоре. — Ты о чём?

— Вкус и обоняние отсутствуют. А остальные?

Он окинул Еву задумчивым взглядом, прикидывая, стоит с ней откровенничать или нет, и решил, что беды не будет.

— Все остальные чувства обострены, но с оговорками. Зрение слегка сдвинуто в красную часть спектра.

— Ты видишь тепло? — сообразила она.

— Немного, самый край инфракрасного диапазона, зато совсем выпадают фиолетовый и часть синего.

— Боюсь даже представить, как ты видишь мир, — растерянно пробормотала Ева. — А осязание и слух?

— Слух… Своеобразно. Я воспринимаю отдельные звуки, которые сложно собирать в последовательности. С речью привык, но музыку не люблю, приходится прилагать усилия, чтобы воспринимать её целиком. Осязание без сюрпризов, просто острее.

— Без личины, да? — Она с удовлетворённой улыбкой слегка склонила голову к плечу.

— Почему ты так думаешь?

— Обратила внимание на некоторую разницу твоего поведения в маске и без, — весьма прозрачно намекнула она и рассмеялась: — Ты смотришь так, как будто одновременно прикидываешь, как удобнее откусить мне голову, и разрабатываешь план побега.

— Ну что ты, — непонятная гримаса на его лице сменилась предвкушающей улыбкой. — У меня найдётся пара идей поинтереснее.

— Но у тебя, увы, много работы? — Калинина насмешливо приподняла брови, откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

— Совместная работа очень сближает, — заверил Серафим. — Предлагаю обсудить вечером.

Ева несколько мгновений мерила его взглядом. Упрямство требовало гордо отказаться, напомнив о свинском поведении в последнюю встречу, да и в прошлую — тоже. Наедине Дрянин говорил слишком много гадостей, чтобы так просто их забыть.

Но с другой стороны, очень хотелось согласиться. Извинений она от него в любом случае не дождётся, а вот лишить себя удовольствия — это запросто. Или добиться новых гадостей, похуже, но это вряд ли, Серафим всё же не казался мстительной сволочью.

— Я постараюсь, — предпочла она ответить туманно.

Калинина пришла тогда, когда Сеф уже решил, что ждать бессмысленно. Её возможное отсутствие не разозлило, потому что никуда она не денется и возможность допросить ещё выдастся, но раздосадовало: время шло. И ещё больше — расстроило. Да, он ей не доверял, но… Чёрт побери! Когда единственное доступное простое удовольствие в жизни — тактильное, сложно не оценить хорошую любовницу, кем бы она ни была. То, что в комплекте к простым удовольствиям в нынешних обстоятельствах шли сложные отношения, было неприятным, но неизбежным злом, которое вполне компенсировалось уже одной только стойкостью Евы к его природе. А учитывая спокойное отношение к естественной наружности и некоторые другие качества, странно было бы не желать продолжения.

Но всё же она пришла. Уверенно шагнула в комнату, когда он открыл дверь, окинула заинтересованным взглядом одетого в лёгкие тренировочные брюки Дрянина.

— Ты начал пренебрегать личиной? — спросила, с видимым удовольствием сбрасывая туфли.

— К хорошему быстро привыкаешь. — Серафим поморщился и шагнул к столу, чтобы собрать бумаги и выключить технику. Гостью он узнал по шагам и амулет надевать не стал.

— Тогда я тем более не понимаю, зачем такая сложная конспирация. Можно же взять простенький артефакт и не мучиться.

— Я подумаю, — отмахнулся он и обернулся ровно в тот момент, когда Ева подошла ближе. Она ступала тихо, но совершенный слух всё равно улавливал движения.

Женщина, намеревавшаяся обнять Дрянина со спины, такой перемене не расстроилась, положила ладони ему на живот, прошлась ими вдоль узора.

— Что значит этот рисунок?

— Понятия не имею, — признался Серафим. — Скорее всего, что-то вроде родимого пятна.

Он не удержался, легко подцепил Еву за подбородок, вдумчиво поцеловал. Но увлечься себе не позволил, хотя скользящие по обнажённой коже пальцы вызывали живой отклик во всём теле и провоцировали отложить разговор на потом. Отстранился и, продолжая придерживать её лицо и второй рукой — талию, спросил ровно:

— Ева, зачем ты сюда приехала?

— О чём ты? — она нахмурилась. — Я же говорила, решила сменить род занятий, и почему бы…

— Я знаю, кто ты.

— Я тоже догадываюсь, — усмехнулась Калинина, пытаясь свести всё к шутке, но Серафим ощутил, как при его словах она едва заметно вздрогнула, и увидел, как расширились зрачки.

— Ева Игоревна Ямнова, дочь печально известного профессора Градина и вдова его не менее печально известного любимого ученика.

— И что? — она отстранилась, ускользая от мужских рук, и Дрянин не стал удерживать. — Как это мешает мне захотеть сменить род деятельности?

— Информации о твоей энергетической проблеме нет ни в одном досье, ты её скрыла. Дело не в паразите, ты явно сохранила личность.

— Откуда знаешь? — усмехнулась она, села на край тщательно заправленной постели — подальше от Дрянина.

Безнадёжная попытка: комната слишком маленькая, чтобы это могло спасти, если он пожелает схватить. Однако Серафим за ней не последовал, присел на край стола, скрестил руки на груди, наблюдая с непонятным выражением. По этому его лицу вообще сложно читались эмоции, слишком отвлекало пламя в глазах и тёмные трещинки на коже. Но, кажется, он не злился, и это уже немало.

— Я наблюдательный, — сухо проинформировал он. — И встречал достаточно пиявок, чтобы заметить разницу.

— И что? — Ева независимо фыркнула, опёрлась на слегка отставленные ладони, вытянула ноги. Видимое хладнокровие давалось тяжело, но она очень старалась. — С этой особенностью можно жить. Ты же живёшь со своей.

— Ева, не заставляй меня давить, — проговорил он всё так же ровно и невыразительно. — Поверь, тебе это не понравится.

— А сейчас ты, можно подумать, не давишь, — поморщилась она и поднялась. — Знаешь что, я больше не желаю встречаться с тобой наедине. Сейчас вот сглупила, пришла, но больше это не повторится. При посторонних ты ведёшь себя нормально, а вот это… Открой дверь.

— То есть по-хорошему ты не хочешь?

— Ты не имеешь права так себя вести, — огрызнулась она. — Если навёл справки, значит, прекрасно понимаешь, что претензий ко мне у закона нет. Поэтому открой дверь, я не желаю…

Пока она говорила, он поднялся со стола, неспешно приблизился. И вроде по-прежнему оставался невозмутим, но у Евы ёкнуло и оборвалось сердце, а по спине проскребло холодом.

Говорить она могла что угодно, и закон действительно мог оказаться на её стороне. Проблема в том, что до этого закона надо ещё добраться…

Нервы всё же не выдержали напряжения, она дёрнулась к двери, но крикнуть не успела, Серафим оказался быстрее. Стиснул её одной рукой поверх локтей, прижав лопатками к своей груди, второй ладонью мягко придавил горло, и Ева запнулась. Попыталась дёрнуться, но пространства для манёвра не осталось.

— Мне начинает казаться, что тебе просто нравится пожёстче, — с коротким колким смешком заметил Дрянин.

— Пусти! — почти беззвучно просипела она. На пробу дёрнулась, но держал он крепко.

Единственная возможность, которая оставалась — ударить под колено или по стопе, но пользоваться ею Ева не стала. Наверное, в первый момент она успеет вывернуться, но последствия вряд ли окажутся приятными. Бежать всё равно некуда.

Дура, зачем она пришла⁈ Понимала же, что ничем хорошим это не кончится!

— Только не ори, могу не рассчитать силу, — предупредил Серафим и ослабил хватку на горле, дал возможность подышать, хотя из рук не выпустил. — Скажи правду. Обещаю, если ты пришла сюда не для нарушения закона, я никому ничего не скажу.

— А что, запись в моём досье ещё не появилась? — огрызнулась она.

— Нет.

— Хорошо. Я пришла сюда, чтобы найти способ избавиться от этой… как ты сказал, энергетической проблемы.

— Подробнее.

— Ах, подробнее! Ну хорошо, хочешь подробностей… мой отец ставил надо мной эксперименты, раскачивая дар. Мой муж решил использовать наивную дуру для обретения бессмертия и тоже ставил эксперименты, этого тебе достаточно? Или ещё подробнее? — Ева дёрнулась, пытаясь обернуться, и на этот раз Дрянин уже не стал её удерживать. А она — не стала отшатываться, только обернулась к нему лицом и продолжила, нервно жестикулируя: — Он тоже ставил эксперименты! Я в первый раз ему верила, даже не пыталась узнать, что это такое. А потом… Знаешь, как страшно, когда вдруг приходишь в себя посреди ритуального круга в цепях и не можешь двинуться? А любимый человек стоит над тобой с ножом и ты не понимаешь, выживешь ли вообще после этого? Да, чёрт побери, он не спрашивал у меня согласия! Что я могла сделать? Мне было девятнадцать лет! Я… — Будь на Дрянине рубашка, Ева наверняка схватила бы его за воротник. Она и так пыталась напирать, но требовалось нечто куда большее, чтобы сдвинуть адмирала с места.

— Тихо, — наконец оборвал её Серафим. Опять поймал в охапку, прижал к себе.

— Пусти! — глухо потребовала женщина, пытаясь упираться. Но держал он крепко, хотя и удивительно осторожно. — Ты сам хотел знать подробности, так вот, он связал нас, и, когда сам отправился на Ту Сторону, или что там случается с покойниками, связь эта никуда не делась! И она тянет силы. Я пять лет…

— Тихо, Ева. Всё позади, — проговорил он непривычно мягко, легко подхватил её на руки. Женщина тут же осеклась и обмякла — больше от неожиданности, чем по просьбе.

Серафим шагнул к постели, сел, устроил потусторонницу у себя на коленях, продолжая прижимать и поглаживать по спине. Ева умолкла и обессиленно обмякла в его руках, лишь изредка слабо всхлипывая и утирая мокрые щёки запястьем.

Дрянин молчал. К чему он оказался не готов, так это к подобной вспышке со слезами. Нет, слёз тоже мог ждать, всё же привычный для многих женщин способ манипуляции, но… Сейчас Ева в своей истерике была искренней, и как раз это оказалось неожиданно. Она виделась ему другой. Сильной, самостоятельной, уверенной в себе и знающей себе цену.

Почему-то Сефу даже в голову не приходило, что в окружении Градина единственная его дочь могла оказаться такой же жертвой, как многие другие. Просто её берегли и не подвергали процедурам, которые могли угрожать жизни.

— Извини, — первым нарушил он молчание. — Я должен был знать точно.

— Какое тебе дело до моего прошлого?

Ева снова всхлипнула, но слёзы уже прекратились, и она взяла себя в руки. Но не шевелилась. Дрянин со своей манерой поведения разозлил сейчас ещё сильнее, чем во все прошлые разы, и стоило бы вывернуться из его объятий, гордо отстраниться и уйти. Но после короткой яростной вспышки на это не хватало сил. А ещё это было слишком приятно — то, как он сейчас баюкал её в объятьях. Да, сам довёл, но вполне мог и не успокаивать после.

— В университете пропадают ученики, — после долгой паузы ответил Серафим.

— Что, это наконец-то кого-то заинтересовало?

— Наконец-то? — озадаченно уточнил он. — Ты об этом знаешь?

— Все знают. — Она пожала плечами. — Ольга говорила, каждый учебный год пропадают по несколько человек, только это никто толком не расследует, там даже пункт в договоре есть на этот счёт…

— А, ты об этом. — Дрянин поморщился. — Нет, другое. Когда гибнут эти ученики, Смотритель знает о том, что с ними случилось. Я не понимаю, почему ему верят на слово, но начальству виднее. Однако было несколько случаев, когда студенты пропали, а он не в курсе их судеб. Я приехал расследовать эти случаи, не афишируя проблему, чтобы не спугнуть преступника.

— И чему обязана такой откровенности? — проговорила Ева.

— Я хотел попросить тебя помочь. Нужно, чтобы…

— Ты издеваешься? — от возмущения у неё даже появились силы на то, чтобы отстраниться и поднять голову, чтобы заглянуть мужчине в лицо. — Ты вытираешь об меня ноги и надеешься, что после этого я стану тебе с чем-то помогать⁈

— Ты утрируешь, — он поморщился. — К тому же ты сама отказалась разговаривать по-хорошему.

— По-хорошему⁈ — прошипела она возмущённо. — Пусти! — Серафим удерживать не стал, Ева поднялась на ноги и отступила на шаг — так было спокойнее. — Это ты называешь по-хорошему⁈ Когда от кого-то требуется помощь, его об этом вежливо просят, а не…

— Восемь студентов, — оборвал её негодование Серафим. — Четверо парней на осеннее равноденствие, четыре девушки — на весеннее. Случаи не сразу объединили и заподозрили серию.

— Ты хочешь сказать, что кто-то прямо здесь проводит ритуалы с человеческими жертвами? — Калинина тут же сдулась и похолодела, сообразив, к чему он клонит.

— Всё на это указывает. И тут вдруг в университете объявляется дочь Градина с очень странной недокументированной особенностью. Что я должен был подумать?

— Что я только что сюда приехала и раньше не бывала возле Котла! — резко возразила она.

Но с раздражением почувствовала, что — да. Она понимает его реакцию и подозрения. Она на его месте тоже не верила бы на слово. И вряд ли поверила бы после рассказа.

— Или пришла на помощь сообщнику, — продолжил Серафим. — Или он вызвал тебя, потому что добился нужного результата.

Ева опустилась на стул у стола и ничего не сказала. А что тут скажешь? Мысли он читать не умеет, в душу не заглянет, откуда взяться доверию?

— Почему ты не обратилась за помощью? — через десяток секунд Дрянин нарушил тишину. — Это не твоя вина и не твоё преступление.

— Не сразу поняла. — Ева пожала плечами, разглядывая собственные ногти, лишь бы не смотреть на собеседника. Она уже успокоилась и вроде бы не должна была опять разрыдаться, но лучше перестраховаться. Безразлично отметила, что неплохо бы в ближайшие выходные найти в городе маникюршу, и продолжила: — Сначала думала, меня вымотали бесконечные допросы и подготовка к экзаменам. Потом решила, что нужно развеяться, пошла в клуб… В общем, я с первого раза не поняла, что случилось, решила — эффект психологический, а заснул мой случайный любовник от выпитого. Только на третий раз сообразила, что что-то не так. Испугалась. Знакомых в полиции у меня нет, а так идти… Извини, но у меня очень неприятные воспоминания от общения с твоими коллегами. И ты их только закрепил, — не удержалась от шпильки в конце.

— Я не служу в полиции, — хмыкнул Дрянин.

— Прокуратура? Или и правда контрразведка? — Она вопросительно приподняла брови.

— При чём тут контрразведка? — озадачился он. — Вот только этого не хватало! Нет. Я тут… Всё равно не поверишь, — усмехнулся он.

— Удиви меня.

— Знакомый просил помочь и подстраховать следователя. Того самого преподавателя, который ехал сюда и не доехал, попал в аварию.

— Подстраховать? — растерялась Ева.

— За всем этим стоит очень опытный потусторонник, и мне есть что ему противопоставить на крайний случай. Так, чтобы тихо, без случайных жертв и привлечения группы захвата.

— Как-то это сомнительно звучит, — призналась она. — Неужели никого поближе не нашлось, из действующих сотрудников?

— Макс не сознался, но это личное, — поморщился Сеф и нехотя пояснил: — Периодически кому-то в моём окружении приходит в голову мысль, что я скучаю, чахну и попусту трачу время, и меня начинают пытаться встряхнуть. Через некоторое время ему надоедает, и меня оставляют в покое, но перед этим приходится развлекаться.

— Но если ты не следователь, как ты можешь заниматься этим всем?

— Некоторый опыт у меня есть, плюс поддержка с материка. В любом случае незаметно присылать сюда кого-то другого, подготовленного, уже поздно. Ищут, конечно, кого можно сунуть в ответ на запрос от университета, но это не так просто, как кажется. Сейчас важнее всего не спугнуть преступника. Если я не справлюсь до равноденствия, уже на законных основаниях приедет группа.

— Хорошо, а чем могу помочь я?

— Я не люблю людей, не умею налаживать личные связи и втираться в доверие, — поморщился Серафим. — Так что твоя версия с контрразведкой звучит особенно нелепо. Это ещё меньше моё, чем преподавание.

— Ну, в наше знакомство ты продемонстрировал обаяние и умение флиртовать, — с нервным смешком заметила Ева и благоразумно не стала добавлять, что он продемонстрировал после.

— И на нашем знакомстве оно закончилось, — усмехнулся Сеф. Запнулся, но всё-таки продолжил через несколько секунд: — Откровенность на откровенность. С годами общение и работа с людьми даются всё сложнее. Ты не веришь, но последнее время я на самом деле провёл в достаточно спокойном месте на тихой кабинетной работе и окончательно отвык. Может, потому Макс и решил меня облагодетельствовать. Может, он прав, и я окончательно превращаюсь в нелюдимое чудовище. Но не хочется, чтобы из-за этого пострадало расследование.

— Ты не пробовал держать себя в руках? — Ева задумчиво приподняла брови.

— Пробовал. Но этого недостаточно. Одно дело — держать в руках, другое — нравиться большому количеству людей, постоянно улыбаться, говорить приятные вещи и поддерживать пустые разговоры. Я могу допросить с позиции силы, надавить и запугать. Всё.

— То есть это не только мне повезло, ты всегда такой… ласковый? — сообразила она. — Спасибо, стало легче. Ладно, и чем я могу помочь? Я-то совсем не следователь, и опыта такого у меня нет.

— Ты справишься, — заверил Серафим.

Конечно, рассказывать все подробности он не стал. Даже не из соображений секретности: раз уж решил воспользоваться её помощью и рассказал основное, глупо скрывать детали. Просто основная часть дела состояла из непроверенных гипотез и допущений, зачем лишняя информация?

— Как забавно совпало, — заметила Ева, когда мужчина объяснил первое задание и она сумела перевести дух, потому что до последнего ожидала чего-то куда более сложного и опасного. — Мне как раз предстоит более близкое знакомство с кикиморой из бухгалтерии…

Пока обсуждали, что именно стоит спрашивать и говорить и как лучше это делать, Серафим подошёл к столу, чтобы показать кое-какие выкладки, и присел на столешницу. Ева сразу насторожилась, но никаких попыток нарушить её личные границы не последовало.

Однако близость мужчины всё равно беспокоила. По-разному. С одной стороны, нервировало постоянное ожидание подвоха, а с другой — уже и правда хотелось этого подвоха, чтобы Сеф сгрёб её в охапку и сделал приятно. Да, сначала она немного повозмущается, но зато потом…

Наверное, он в чём-то прав, и ей действительно это нравится. Надо выяснить, какие именно целители занимаются мозгами, и обратиться. Стоило бы сразу после казни, но тогда было как-то не до того…

— Ладно, я всё поняла. Могу идти? — спросила Ева, готовая выставить иголки и встретить в штыки его предложение остаться. Но Серафим сумел удивить.

— Если хочешь, — понимающе улыбнулся он. — А вообще я думал прогуляться, составишь компанию?

— Прогуляться? — удивилась Ева, ожидавшая совсем других предложений и намёков. — Зачем?

— Я люблю пробежки в лесу, природный шум успокаивает, в отличие от человеческого. Всё равно собирался перед сном, можно заменить прогулкой.

— Чего ты добиваешься? — подозрительно сощурилась Калинина. — Что за порядочные свидания?

— Не хочешь — не иди. — Сеф пожал плечами и шагнул к шкафу, откуда достал футболку, а в другом отделении — снял с плечиков ветровку. Как отметила Ева, не обратившая на это внимания в прошлый визит, немногочисленные вещи были разложены аккуратно, как по линейке. — Могу проводить тебя до корпуса, могу не провожать.

— А всё-таки?

— Я хотя и бессмертный, но устаю. — Серафим успел одеться и обуться буквально за несколько секунд. — Надо переключиться, иначе с твоим уходом опять сяду за бумаги, а голова уже не соображает. Секс лучше, но пройтись — тоже неплохо.

Ева не понимала, как реагировать на такое поведение. И зачем вообще реагировать? Куда разумнее уйти к себе в комнату и сделать вид, что ничего не было. Совсем ничего. И уж точно не стоит придавать значения шевельнувшейся внутри досаде: секс действительно был бы приятнее.

— Идём, — со вздохом согласилась она, радуясь, что не переоделась и пришла в костюме с пиджаком, а значит — не замёрзнет.

Выходили молча и не спеша. Ева рассеянно думала, что душа просит скандала и выяснения отношений, но это не к слову, да и поздно уже ругаться, и вряд ли Дрянин станет выслушивать. Убежит в буквальном смысле слова, а она будет чувствовать себя идиоткой.

Да уже сейчас чувствует. Но всё равно идёт с ним гулять.

Самое смешное — или грустное? — она прекрасно понимала, почему ведёт себя так. Честность и откровенность. То, чего не хватало в жизни уже очень давно. Да, Серафим груб и бесцеремонен, но он этого не скрывает и только старается держаться в рамках вежливости, когда на это есть настроение.

Личина есть, лицемерия нет. И это веский повод всерьёз задуматься о том, куда и когда покатилась её жизнь, если она готова терпеть подобное и даже радуется ему.

Группа Антону понравилась, хорошие ребята, почти все приехали сюда именно учиться, сознательно и с большими надеждами. ГГОУ, конечно, был послабее для целителей, чем специализированные учебные заведения, но всё же ценился и образование давал неплохое, и это при сравнительно невысоком конкурсе относительно других университетов. Особенно удобно для тех, у кого нет заботливых родителей, готовых поддержать ребёнка и помочь лучше подготовиться в следующем году.

Сложнее всего оказалось увернуться от роли старосты: сосредоточенный, спокойный и серьёзный парень приглянулся куратору. И хотя подобная роль могла принести пользу, дополнительная ответственность Нащокину была совершенно ни к чему, ему своих планов хватало. В итоге он очень удачно устроился: взялся помогать слегка растерянной от свалившейся ответственности новоявленной старосте Катеньке.

Катенька оказалась из тех, кого сложно называть полным именем даже не склонным к фамильярности людям. Большие серые глаза, две аккуратные косички, круглое личико и трогательная улыбка — и что бы там ни крылось внутри, в характере, оставаться ей для окружающих Катенькой или Катюшей до старости.

Девушка на такое реагировала спокойно — наверное, привыкла. Энергичная, отзывчивая и ответственная, она не смогла отказать куратору и была искренне благодарна Антону, который вызвался помочь и организовал остальных. В результате за учебниками на всю группу пошли несколько парней, профессионально вдохновлённых Нащокиным и уверенных, что это их собственная инициатива.

Вся суета первого дня ничем не удивила. Учебники, расписание, общежитие, знакомство со столовой и с картой университета…

Условия оказались очень достойными. Без оговорок достойными, а уж для парня, который в жизни не видел толком ничего, кроме грязного клоповника — родительской квартиры и вечно пьяной матери… Грубое, но чистое постельное бельё и просторная комната на четверых, в которую через приоткрытое окно тянуло запахом реки — райское место.

Соседи Антону тоже достались удачные: один первачок с целительского, как и он сам, но из другой группы, и двое плетельщиков-третьекурсников. Старшие отнеслись к подселению спокойно и без лишней снисходительности, охотно включились в разговор и принялись просвещать новичков.

Первым делом предупредили не связываться с потусторонниками и стараться вообще с ними не пересекаться, благо общих пар у них не было. Помянули некоторых преподавателей общих дисциплин, вредную и полезную поварих, другие необходимые для жизни мелочи, так что соседство со старшим курсом оказалось выгодным.

Уже после ужина к ним вдруг пришла пара незнакомых парней, представившихся студентами пятого, выпускного курса. Антон сразу заподозрил неладное, но те оказались целителями и начали неплохо, с вопросов о том, как устроилось факультетское пополнение, и приглашения обращаться в случае необходимости.

А после тот, который представился Костяном — невысокий и плотный, как боксёр в среднем весе, улыбнулся и всё-таки перешёл к истинной цели собственного визита.

— Ну что, мелюзга, готовы стать настоящими студентами ГГОУ?

— Так мы вроде студенты… — растерянно проговорил Олег, однокурсник Антона.

— Станем после первой сессии, — возразил Нащокин, хотя уже прекрасно понимал, к чему клонят эти двое и чем всё это закончится. Чем конкретно — непонятно, но точно — плохим.

— До экзаменов ещё дожить надо! — заявил один из плетельщиков. — Вы вообще помните, салаги, где находитесь? Это Котёл! Здесь каждый год студенты гибнут.

— Байки это всё, — отмахнулся Антон. — Или по собственной дурости.

— Вы Смотрителя видели? — пренебрежительно хмыкнул Андрей, похожий на цыгана темноволосый парень, которого Нащокин определил для себя как любимца девушек. Было в нём что-то такое, характерное, на что охотно слетались представительницы прекрасного пола.

— Ну видели, и что? — поморщился Олег.

Старшекурсники оживились, плетельщики присоединились к ним, и с полчаса первокурсников пугали зловещими историями из жизни, подводя к мысли о том, что в стенах университета чертовски опасно даже просто учиться и никуда не лезть, потому что Смотритель рядом и он выбирает жертву каждый месяц. Но есть способ обезопасить себя!

Олег наверняка и сам не заметил, когда они согласились пойти со старшекурсниками для получения защиты от Смотрителя и всех остальных бед, эти двое умели уговаривать. Антон заметил, но возражать не стал: нехорошо бросать товарища, да и вряд ли старшекурсники задумали что-то по-настоящему опасное. К тому же это хороший повод взглянуть на остальных «новобранцев». Причём, кажется, не только с их факультета, потому что плетельщики всё это время ухмылялись уж слишком понимающе и охотно подливали масла в огонь.

Олег пытался отмахиваться, что это всё выдумки и сказки, но было видно, что ему не по себе и с каждым шагом всё тревожнее, пока компания двигалась вдоль стены, задворками учебных корпусов. В сумраке мелькали непонятные тени, слышались шорохи и шепотки. А сопровождающие продолжали вполголоса рассказывать страшилки, доводя новеньких до нужной кондиции.

Историй была масса. Про звонаря, который во время Волны упал с колокольни и с тех пор порой по привычке является туда. Про «сад камней» в одном из залов подземелий, где стоят стелы с вмурованными в них людьми, и из некоторых торчат выбеленные временем кости. О громадном белоснежном призрачном псе, которого частенько видят на стенах, и каждое такое явление служит предзнаменованием трагедии. Про дыру на Ту Сторону, которая открывается порой в церкви, отчего ту заколотили и боятся трогать, чтобы не сделать хуже. О прошлом коменданте крепости, первой жертве Смотрителя, который теперь бродит по парку, ищет выпивку, чтобы забыть о своей смерти, и тех, кто нарушает устав, и если заговорить с ним — умрёшь на месте в муках, и это точно, потому что…

Истории были разные, но достаточно однотипные, изобиловали трупами и кровавыми подробностями; этакие повзрослевшие детские пугалки. На подходе к парку Олег уже натурально начал вздрагивать и напряжённо озираться, да и Антон, пусть точно знал, что ничего серьёзного им не грозит и запугивают их намеренно, чувствовал себя неуютно.

И погода словно подыгрывала рассказчикам. Небо закрыли тучи, потянуло сырым стылым ветром. Ночное зрение позволяло не спотыкаться на неровностях дороги, но и только: фонари в парке не горели. Под ногами стелился зловещий блёклый туман, настолько уместный, что невольно возникали подозрения в его неестественном происхождении, постепенно превращавшиеся в уверенность.

А ещё Антон ощущал в воздухе что-то тревожное и отчаянно знакомое, но никак не мог понять: это атмосфера влияет и заставляет искать подвох во всём или к запаху ночного леса впрямь примешивается нечто чуждое?

Тропинки свивались под ногами в узел, и в какой-то момент Антон с неудовольствием понял, что их водят кругами. Вряд ли он заметил бы это, если бы не цеплялся по дороге простенькими чарами за окрестные деревья. Не все знали, что простейшее диагностическое заклинание можно использовать так — считывая приметы местности и запоминая их.

Вдруг ночную тишину расколол леденящий душу вой. Не волчий, а жутковато-хриплый, с переливами, он прозвучал совсем рядом и нарисовал в воображении картину жуткой потусторонней твари, выслеживающей добычу в парке. Олег вскрикнул от неожиданности и шарахнулся в сторону, Антон едва успел перехватить его за рукав и выдернуть на тропинку, не позволив вломиться в куст.

И шёпотом выругался под нос: их сопровождающие куда-то испарились, а сам Нащокин наконец опознал запах, который висел в воздухе.

Дурилка. Несложный алхимический состав при горении давал обильный белый тяжёлый дым, который не причинял серьёзного вреда здоровью, но вызывал дезориентацию в пространстве и тревожность. Сам по себе он не мог оказать серьёзного воздействия, но, учитывая обстоятельства и старательно нагнанную старшекурсниками жуть…

— Пусти! Оно нас сожрёт! — дёрнулся Олег, когда вой повторился.

— Подавится, — буркнул Антон, встряхнул товарища и на всякий случай жахнул по нему простенькими успокоительными чарами. Два раза, так что сокурсник не только слегка обмяк, но ещё и широко зевнул. — Без паники! Сейчас выберемся, парк не такой большой.

Он на всякий случай приложил себя студенческим отрезвином, чтобы слегка прояснить сознание и найти дорогу. Простенькие чары приносили мало пользы, но с ними шагалось легче, чем без них, а что-то более серьёзное неизбежно вызвало бы вопросы и подозрения. Чертовски обидно было тащить товарища за локоть через лес, поминутно обновляя почти бессмысленный отрезвин и стараясь дышать через воротник майки, когда в арсенале имелись простые и надёжные средства решить эту проблему радикально. Но Антон не сомневался, что за ними наблюдали: иначе какой смысл запугивать новичков, если не посмеяться над их страхами?

С успокоительным он явно перестарался, потому что Олег стал вялым и заторможенным. Но лучше так, чем истерики и попытки побега, товарищ по несчастью теперь хотя бы не выдирался и шёл куда вели. Запоздало дёргался от шорохов в кустах, зловещих звуков и теней, но тоже — вяло.

И всё же отрезвина оказалось недостаточно: вместо выхода первокурсники выбрели к реке. Здесь дурилкой уже не пахло, поэтому Антон постоял на месте, старательно дыша поглубже и ожидая, пока голова прочистится естественным путём: состав выводился из организма быстро и безболезненно. А постояв несколько минут, он двинулся по едва заметной тропе вдоль берега к смутно белеющему вдали большому силуэту — стене кремля.

Олег на холодке и свежем воздухе тоже быстро продышался, взбодрился и посвежел.

— Что это такое вообще было⁈ — проворчал он.

— Посвящение, наверное, — предположил Антон. — Я слышал, в некоторых университетах такое практикуются….

— Тьфу! Точно, я и забыл, — с явным облегчением вздохнул сокурсник. — Спасибо, что вывел!

— Да ладно, не мог же я тебя бросить.

Некоторое время они спокойно шли. Олег расспросил товарища подробнее, долго ругался, что сам не догадался ни об успокоительном, ни об отрезвине, который тоже знал. Про дурилку он слышал, но представления не имел, как она пахнет, и легко поверил в версию Антона о том, что на эту штуку подсел один его приятель в школе и притащил на урок.

Обсудили они и возможности спасти ещё кого-то, потому что вряд ли старшекурсники ограничились двумя жертвами, но в конце концов решили, что вряд ли из этого выйдет что-то толковое, только сами заблудятся.

— Надеюсь, они хотя бы девчонок сюда не потащили! — вздохнул Олег. — Идиоты…

— Со стороны, наверное, довольно весело наблюдать за этим. — Антон пожал плечами и растерянно замер, когда они вышли на какую-то прогалину. — Ничего себе шуточки у них… — пробормотал себе под нос.

— Что? О чём ты?

— Зловеще выглядит, — он выразительно обвёл взглядом поляну, и приятель согласно хмыкнул.

— С фантазией подошли, ага. Как в ужастике.

Антон не стал запугивать его и объяснять, что этот ужастик меньше всего походил на декорацию.

На речном песке с проплешинами травы тускло багровел напитанный силой ритуальный узор, и в центре его лежало что-то небольшое и тёмное, как определил Нащокин — обескровленный труп голубя. Слишком сильно тянуло от всего этого чарами потусторонников, чтобы быть просто имитацией. Вот только откуда вчерашнему абитуриенту знать техники, позволявшие чуять подобное?..

— Пойдём-ка мы…

— Эй, приколисты! — крикнул Олег. — Неубедительно выглядит!

— Пойдём отсюда, вернёмся в общагу, — попытался воззвать к его разуму Антон, но сокурсника окончательно отпустил страх, и на смену ему пришло что-то бесшабашное пополам с понятным возмущением в адрес шутников.

— Чем рисовали-то? — он шагнул к узору, но не дошёл, опять пойманный за рукав.

— Олег, идём, ну их к чёрту…

— О, а это что? Ты глянь, какое натуральное! Интересно, это кто постарался? Из ведьмаков? — Олег ткнул пальцем в темноту за узором.

Антон грязно выругался и шагнул вперёд, задвигая сокурсника за спину и лихорадочно соображая, что он может сделать.

— Вали отсюда! Это настоящий параличень!

— Да ладно, ещё ты не начинай! Интересно, как они такую убедительную иллюзию слепили? Наверное…

Тварь прыгнула. Олег отшатнулся, запнулся, упал и вскрикнул. Нащокин успел зарядить в оскаленную морду парой брошенных «скальпелей» — серьёзно не повредил, но причинил боль, и призванное существо сначала отскочило, а потом изменило цель.

Специалистом в потусторонних тварях Антон не был, но и противник попался распространённый, хорошо изученный, да и не самый жуткий. Главным везением было наличие у параличня вполне материального тела с кровью и жизненно важными органами. Подвижный и достаточно крупный, выглядел он как помесь овчарки с дикобразом, тело покрывали серо-зелёные длинные иглы, а на гротескно узкой морде иглы эти топорщились вперёд и выстреливались при необходимости: так параличень защищался и атаковал, впрыскивая врагу яд. Не смертельный, парализующий. Учитывая, что питался он энергией обездвиженной добычи и достаточно медленно, чаще всего жертвы таких встреч удавалось спасти.

Если кто-то пойдёт искать пару потерявшихся студентов к реке.

Иглы разлетелись в стороны. Олег, не ожидавший такого, охнул и опять упал, а вот Антон успел выставить защиту — уплотнить собственную кожу так, что острия не смогли воткнуться. Какие-то засели в одежде, но большинство он стряхнул, не забывая швыряться всё теми же скальпелями — простейшими режущими чарами, которые обычно использовались совсем иначе.

Сосредоточенный и напряжённый, он медленно отступал и тщательно готовил куда более сложное заклинание. Убить эту потустороннюю тварь с её быстрой регенерацией без соответствующего дара или особых инструментов не выйдет, но хотя бы задержать, осложнить восстановление и позвать на помощь. Желательно — удирая в это время в сторону кремля вместе с соседом по комнате.

— В сторону! — Резкий окрик за спиной сбил Антону концентрацию, но в незнакомом женском голосе звякнула такая побудительная сила, что парень буквально отлетел вбок, запнулся, упал и откатился далеко от линии удара.

А в следующее мгновение мимо пролетел комок чар. Специализация на силовых повреждениях заставила Нащокина выработать способность видеть и воспринимать самые разные плетения — это была не особенность дара, а достижимое тренировками свойство восприятия, нечто вроде ловкости пальцев, которое могли развить у себя любые чародеи, большинство переродцев и даже, с помощью некоторых ухищрений, неодарённые люди. Так что теперь он мог во всей красе наблюдать за работой опытной телесницы.

Которая оказалась простой и очень чёткой. Комок силы в полёте развернулся в сетку на длинной нити, которая оплела параличня и спеленала по всем лапам, заставив со скулежом и хрипами завалиться набок. Дальше чародейка небрежно взмахнула рукой, отбросив начало нити в сторону узора. Та прилипла, налилась силой ещё больше и начала резво сокращаться, подтягивая бьющуюся добычу. Через несколько мгновений вопящую тварь втянуло обратно в багровый узор, и тот, мигнув, погас.

Антон длинно облегчённо выдохнул и поспешил осмотреть пострадавшего, но опять ничего не успел сделать: на поляну из ближайших кустов с воплем выскочила пара студентов, загоняемых ещё одной потусторонней тварью, идентифицировать которую Нащокин уже не сумел.

Один запнулся, с воплем упал прямо в рисунок, едва ли не лицом в тушку голубя, с новым воплем откатился в сторону, едва сдерживая рвотные позывы. Второй подлетел к стоящей на краю поляны паре, куда его аккуратно загоняла тварь, и через мгновение оказался с заломленной за спину рукой.

— Хорошо, Мурзик! — Дрянин, которого Антон опознал, потрепал по холке жуткую белую тварь с пламенеющими зеленью глазами и зубами в палец. Та в ответ смачно облизала ладонь длиннющим языком и плюхнулась на задницу, как обычная собака.

— Как он? — Женщина, профессионально упаковавшая параличня обратно в призывающий узор, поспешила подойти к Нащокину.

— Прилетело иголками. — Антон не знал, как её зовут, но точно видел на парадном построении — такую попробуй не заметь.

— Сидеть! — Дрянин скомандовал не своему питомцу, а пойманному парню, сам же пошёл ко второму, который шумно избавлялся от ужина рядом с рисунком призыва. — Сторожи. Если двинется — кусай.

— Это… Вы не имеете права! — жалко проскулил пойманный студент, но послушался. Антон бы тоже послушался при виде таких клыков.

— Игл немного, тварь изгнана, должен к завтраму очнуться, — проговорила женщина то ли для себя, то ли для Дрянина. — Надо доставить его в лазарет, не бросать же тут.

— Ну вот наши будущие бывшие студенты и займутся. — Серафим за шиворот вздёрнул второго шутника на ноги, кажется даже не заметив пассивного сопротивления, и придал ускорения в сторону товарища. — А потом у меня будет пара вопросов к Медведкову.

— Он вас уволит! — вставил всё тот же сидящий студент.

— Встал, подошёл, взял раненого, — бросил ему Дрянин и добавил мрачно: — Пока я тебе ничего не сломал при задержании. Ты, жертва, — обратился он к Антону. — Иди рядом и проконтролируй, чтобы несли аккуратно.

Проверять, шутит он или нет, студент почему-то не стал. Потусторонники неуклюже подхватили бессознательного целителя и, тихо ругаясь и запинаясь, потащили в сторону крепости, а Нащокин шёл чуть позади и украдкой выбирал иголки из футболки. Не хватало ещё объяснять, откуда первокурсник знает профессорские чары на стыке целительства и оборотничества.