Дрянь с историей

Глава восьмая. Убийца и последствия ритуалов

Брать Стоцкого решили неожиданно, сразу и в городе. Сегодня в столовой он обмолвился, что планировал вечером прогулку в компании своей возлюбленной: посещение концерта, ресторан — в общем, классический романтический вечер. К тому же в городе у Серафима имелось куда больше возможностей и местная полиция, которая тоже обязана была оказывать содействие.

Правда, подумав, прибегать к её помощи Дрянин не стал: не мог до конца доверять. Патрульные тут в большинстве своём выпускники ГГОУ, вполне могли сглупить и выдать любимому учителю интерес приезжего. А полиция… Чёрт знает, можно на них рассчитывать или нет! Тем более он надеялся справиться собственными силами: на его стороне внезапность и опыт, а Стоцкий — скорее учёный, чем боец. В конце концов, пистолетную пулю никакие чары не остановят, а оружием Серафим владел отлично и не стеснялся пускать в ход.

Были ещё, конечно, люди Ланге, на всякий случай приехавшие в Орлицын и ожидающие команды, но нынешний повод Сеф не посчитал достаточным, чтобы поднимать их и переходить к активной фазе. Однако по дороге всё равно отзвонился Максу и кратко объяснил, что делает и что планирует, и тот не стал настаивать на дополнительной поддержке.

Ева всю дорогу шла рядом, тревожно косясь, но, к счастью, не решаясь заговорить. А сам Дрянин гадал, зачем всё-таки потащил её с собой, но сейчас предпочитал об этом не задумываться. Взял и взял, главное, не мешает. Даже после случившегося в старой церкви не получалось считать её причастной к происходящему в университете.

После случившегося особенно: да, она лицемерная дрянь, но убить не попыталась, даже имея такую возможность и понимая последствия излишнего гуманизма.

В концертном зале всё прошло просто и буднично. Мероприятие ещё не началось, и Дрянину оказалось достаточно подойти к первому попавшемуся из местных сотрудников, показать удостоверение и сказать несколько слов. Уже через пять минут, ещё до второго звонка, ему выделили небольшой кабинет, кажется принадлежавший бухгалтеру, и ещё через пять — привели туда Стоцкого, бесхитростно попросив его обратиться к администрации.

Как раз хватило времени подвинуть стулья и подготовиться. Самому сесть за стол, Еву приткнуть сбоку: не рядом с подозреваемым на случай, если тот начнёт глупить, и слева от себя, в поле зрения, чтобы не смогла быстро дотянуться до оружия — если она решит вмешаться.

— Серафим? — изумился Яков, зайдя в кабинет. — Ева, и ты?.. Что-то случилось в университете?

— Сидеть! И без резких движений, — спокойно велел Дрянин, двинув дулом пистолета.

— Я не понимаю… — растерянно пробормотал Стоцкий, подняв руки и испуганно уставившись на оружие. — Что это всё значит⁈ Я полицию…

— Сидеть. Я сам справляюсь, обойдусь без полицейской поддержки.

Не сводя глаз с дула, Яков дрожащей рукой нашарил спинку стула, сел.

Или он отлично играл, или не чувствовал за собой вины, или и правда не совершил ничего противозаконного.

— Ты нашёл этот ритуал в лабораторных дневниках или сам придумал? — после короткой паузы, дав «объекту» как следует промариноваться и занервничать, ровно спросил Сеф.

— К-какой ритуал? В каких дневниках⁈ — изумился тот.

Но взгляд на мгновение непроизвольно метнулся к Еве.

— Дневниках профессора Градина, которые взял у него незадолго до ареста, — уверенно пояснил Серафим. — Решил продолжить эксперименты любимого учителя, так? Спрятать несколько жертв среди других пропавших без вести студентов — хорошая идея. Могли и не заметить.

— Послушайте! — взвился Стоцкий. — Какие жертвы⁈ Какие ритуалы⁈ Я теоретик! Да, я обсчитываю разные ритуалы, но это исключительно научный интерес! Всегда был! Я никогда ни в чём таком не участвовал!

— И почему я должен верить?

— У нас презумпция невиновности! Почему я должен оправдываться⁈

— Потому что я могу прострелить тебе руку. Или ногу. Или голову, — тем же ровным тоном продолжил Серафим, выразительно поигрывая пистолетом. — У меня есть на это полномочия.

Стоцкий явно отчаянно боялся, особенно — оружия в руках Дрянина, и глупо было этим не воспользоваться и не нажать сильнее. А в искренности угроз подозреваемый не усомнился ни на мгновение: явно вспомнил прошлые слова про государственную тайну, да и само появление странного адмирала в ГГОУ.

— Но я никого не убивал! Послушайте… Да, некоторые записи профессора остались у меня, я готов их передать, но я клянусь, что никогда не связывался с человеческими жертвами!

Он продолжал оправдываться, призывал Еву в свидетели, а Серафим молча исподлобья наблюдал и… верил. Озвучивать этот вывод, конечно, не спешил, продолжая давить, но чем дальше, тем более сомнительной выглядела виновность этого человека.

Чтобы хладнокровно убить кого-то в ритуальном круге, нужна твёрдость и решимость. Такая была у Евы, потому Серафиму так сложно было поверить в её непричастность к делам отца и проблемам здесь, а вот в Стоцком её не ощущалось. Слишком правдоподобно он паниковал и трясся.

С другой стороны, хватило же Якову силы воли сбросить вес и привести себя в приличный вид, а это тоже очень непросто! И не стоило списывать со счетов пусть небольшой, но шанс, что он просто талантливо играет.

— Вы можете, наконец, объяснить, какие убийства? Какие ритуалы? В чём именно меня обвиняют⁈

— Последней из жертв была Елена Галкина, первый курс оборотного факультета, на весеннее равноденствие. Которая якобы пропала в городе или по дороге домой, но не покидала ГГОУ. Была убита во время ритуала в подземельях. Это восьмая жертва, о которой известно.

— Восьмая⁈ — охнул он. — Но… Я не представляю, как я могу доказать собственную непричастность! Я никого не убивал. Да и ритуалы на равноденствие… — он неопределённо поморщился.

— Что с ними не так? — Серафим бросил вопросительный взгляд на благоразумно притихшую на своём месте Еву.

— Последние исследования говорят, что положение звёзд, луны, солнца и прочее в том же духе не влияет на ритуалы и только усложняет конструкцию, — коротко пояснила Ева. — Но это пока теория, признанная лишь частью научного сообщества.

— Потому что научное сообщество — ретрограды! — высказался Стоцкий, нервно поправил очки и потёр скулу. — Мои расчёты убедительно свидетельствуют, что… — проговорил он, но под тяжёлым взглядом Серафима запнулся и смешался, сдёрнул очки и принялся торопливо их протирать, опустив взгляд.

— Ретрограды, значит, — задумчиво протянул Серафим и через мгновение достал из кармана пиджака сложенную пополам стопку листов, собранных скрепкой. — Об этом что-нибудь знаешь?

Яков надел обратно многострадальные очки. Сунул в карман платок, не попал, уронил его, ещё больше смутился, со второго раза поднял и всё-таки затолкал, куда собирался. Потом неуверенно протянул руку, поднял со стола листы, развернул… и его брови изумлённо выгнулись.

— Откуда у вас это? И зачем?

— Ответь на вопрос.

— Да, конечно! Это моя студенческая работа, черновик. Я потом заметил фундаментальную ошибку и не стал заканчивать, оказалось… Погодите, но какое отношение это имеет к убийствам⁈ Это простая студенческая статья, я выполнял её на третьем курсе, там не то что жертв никаких нет, она даже не по начерталке, а…

— Меня интересует машинка, на которой это было набрано.

— Зачем? — окончательно опешил Яков, но тут же опомнился, вновь зацепившись взглядом за пистолет, и, не дожидаясь повторного вопроса, поспешил ответить: — Конечно помню. Нам отдал её Медведков, а Васютин научился лихо печатать, так что он нам всем помогал переводить черновики в приличный вид, за деньги или по бартеру…

— Медведков?

— Да, он тогда как раз стал деканом факультета, ему поставили одну из первых в университете вычек… Боже, но при чём тут его машинка⁈ Машинкой там кого-то убили, что ли?..

Серафим, конечно, не ответил.

Декан факультета был номером вторым в списке подозреваемых. И что уж там, он был неприятен лично Серафиму, в отличие от Стоцкого, казавшегося неплохим человеком, поэтому видеть на скамье подсудимых Сеф бы предпочёл именно Медведкова. Но личные предпочтения ничего не решают, особенно когда нет улик, кроме весьма сомнительного дневника лабораторных исследований, который в отсутствие трупа легко можно назвать художественным вымыслом.

И всё же набранный раньше на той же машинке, принадлежавшей декану, текст, составленный не Стоцким, подкреплял подозрения.

— Как часто Медведков спускается в катакомбы?

— Понятия не имею! — искренне отозвался Яков, явно потерявший нить разговора.

— А если подумать?

— Он хорошо их знает, — нахмурился тот. — Но неужели вы хотите сказать, что он может кого-то убить? Нет, это немыслимо! Сергей Никитич великий учёный, он очень многое сделал для становления нашей науки, он…

— Не может убить даже во имя науки? — Серафим слегка склонил голову к плечу. — Кого-то ненужного. Чужого. Не из числа элиты, не из потусторонников, а с других факультетов.

— Нет, этого не может быть! — не поверил Стоцкий. — Сергей Никитич, конечно, бывает резок в суждениях, но это же только слова!

— Либо ты, либо он. Остальные варианты отсеялись,— легко соврал Сеф. Ещё несколько человек в запасе имелись, но хотелось посмотреть на реакцию.

— Не может быть, это какая-то ошибка! — Яков затряс головой. — То есть он, конечно, много времени посвятил изучению подземелий, и, если кто-то там пропадает, в первую очередь за советом идут к нему, но он давно забросил эти исследования, годы сказываются. Он очень неплохо чувствует себя для своего возраста, да и как чародей удивительно силён, обычно с годами сила уходит, но… Нет, невозможно!

— Двадцать лет назад появился слух о чудовище в подвалах крепости, которое дышало зелёным пламенем. Ты что-то слышал об этом?

— Даже немного поучаствовал, — с лёгким смущением признался Стоцкий. — Мы тогда на спор спустились в катакомбы, но я… Признаться честно, я был весьма нерасторопен, да и не то чтобы решителен, поэтому не ушёл далеко от двери. А двое моих товарищей по несчастью прошли, они и видели. Правда, сами толком не поняли, что именно, мы потом решили — морок какой-то.

— Имена товарищей.

Одного Стоцкий вспомнил, а второго — так и не сумел, это был паренёк с первого курса, и они не общались. И как ни старался — вроде бы искренне — помочь, но рассказать о том случае больше ничего не сумел. Яков вообще, по собственному признанию, не любил и старался не вспоминать студенческие годы, тем более такой неприятный опыт. Судя по всему, в те годы ему доставалось от соучеников.

Чем не мотив — озлобился, решил отомстить… Пожалуй, только тем, что объект для мести уж больно неподходящий, куда лучше подошли бы потусторонники, похожие на прежних мучителей, а не сироты или другие молодые люди со сложной судьбой.

— А Медведков считает, что звёзды и прочая астрономия влияет на ритуалы? — Вновь резко сменил тему Серафим.

— Да, он преданный и ярый сторонник старой теории. Мы не раз спорили по этому поводу, но он любые доказательства считает недостаточными. Он вообще весьма упрям, переубедить почти невозможно — всегда был, а возраст дополнительно сказывается. Ладно теории! Но он не понимает, что сейчас, когда сформировались школы основных чародейских направлений, будущее за их смешением и взаимодействием! Я и с Градиным тогда сошёлся на интересе к этому вопросу, а Сергей Никитич, увы… — тут Стоцкий запнулся, опять снял очки и, чуть щурясь, посмотрел на Серафима. — Вы всё же полагаете, это он, да? Или я.

— Или так.

— Не знаю, убедит ли это, но… Моё знакомство с профессором Градиным свидетельствует в мою пользу. — Яков явно собрался и взял себя в руки, и Дрянин решил не возвращаться к прежней тактике. — Верьте или нет, а я не знал о его экспериментах, и для меня истинное положение вещей стало таким же шоком, как и для большей части научной общественности. Он был хорошим наставником и талантливым чародеем и очень умело скрывал всё прочее. Однако его вычислили и казнили. Я не настолько самонадеян, чтобы считать себя более хитрым или везучим, нежели Градин. Я бы из одной только осторожности не пошёл на подобное преступление!

— Звучит правдоподобно, — признал Серафим. — А Медведков не так осторожен?

— Я не знаю, что сказать, — вздохнул Яков, потёр скулу, развёл руками и вновь надел очки.

Такая реакция тоже была слишком хороша для игры обыкновенного преподавателя. Понимая за собой вину, он бы ухватился за возможность свалить всё на кого-то другого, тем более такого кандидата ему предложили на блюдечке, и это выглядело бы более чем естественно. Но он продолжал отрицать.

— К слову о Градине, он же тоже учился здесь. Они ладили?

— Точно уважали друг друга и считали специалистами в своей области. Встречались на конференциях, общались… Я не обращал внимания. Да и не слишком хорошо я разбираюсь в людях, чтобы видеть все эти мелкие сигналы, на основе которых проницательные дамы метко угадывают взаимоотношения разных персон, — неуверенно улыбнулся он.

— Они вели переписку?

— Наверное. — Стоцкий пожал плечами. — Было бы странно, если бы не вели, но не думаю, что они обсуждали нечто этакое. Впрочем… — он запнулся, нахмурился, опять потёр скулу и сцепил пальцы в замок. — Всё же вспоминается один странный эпизод после… Ну, после окончания всех тех событий и скандала, когда профессора казнили.

— Эпизод чего? — подбодрил Серафим.

— Сергей Никитич обычно достаточно сдержан в проявлении эмоций. Случается, повышает голос в пылу спора, всякое бывает, но таким, как тогда, я его прежде не видел. И меня это неприятно удивило.

— Поясни, — нахмурился Сеф.

— Он был в ярости. Кричал, что… В общем, его возмущение сводилось к тому, что никто не имел права посягать на такой великолепный ум и одного из лучших учёных современности, каким был Градин. Я не решился тогда напомнить, за какие преступления осудили профессора, и так и не собрался рассказать ему о той части исследований, которая волей случая оказалась у меня в руках. Боюсь, это теперь наталкивает на нехорошие мысли, да? И всё равно не могу поверить. Чтобы Медведков, опытный наставник…

— Который развёл у себя на вверенной территории грубую сегрегацию по признаку обладания определённым даром и готов был, в числе прочего, закрыть глаза на преступление своих студентов, направленное против обладателей другого дара, — напомнил Сеф. — На основании того, что никто не погиб.

— О чём вы? — удивился Стоцкий. — Когда он… Погодите, неужели речь о тех двух отчисленных студентах? До меня дошёл слух, что их выгнали за серьёзное нарушение, но я не удивился, эта парочка должна была рано или поздно закончить именно так, они весьма безответственны. Но преступление! Какого рода?

— Призвали параличня и натравили на студентов целительского факультета. В порядке шутки на посвящении.

— О Господи! — вздохнул Яков и вновь принялся протирать очки. Больше ничего не сказал, но выглядел подавленным и напряжённо хмурился. Интересно, кого и по какой причине жалел?

Серафим колебался. Пусть Стоцкий лишь подтверждал его собственные подозрения и не сказал сейчас ничего нового, слова Якова всё равно подкрепляли веру в его невиновность. Но Сеф вообще не любил верить людям на слово, это очень плохо заканчивалось…

Для очистки совести он обсудил со Стоцким и оставшихся подозреваемых, но более явными они после этого не стали. Обычные люди с обычными проблемами и недостатками — ничего выдающегося. Кроме того, что один из них побаивался вида крови, но это не могло служить аргументом в его пользу до тех пор, пока не найдено ни одного трупа.

В конце концов он всё же набрал Ланге и сообщил:

— Мне надоело, вскрываемся.

— Ты уверен? — хмыкнул на той стороне Макс. — Не боишься, что убийца удерёт?

— Подозреваемых осталось двое. Стоцкий сейчас сидит передо мной и ведёт себя крайне разумно, Медведкова хочу взять сразу, не откладывая в долгий ящик. Обыски покажут, но предварительно — именно он автор тех исследований. Машинка его, проведите там стилистическую экспертизу. И найди бывшего студента, он может быть свидетелем по тому вопросу. — Сеф сообщил данные, которые сумел вспомнить Яков. — А пока собирай своих и присылай в университет, будем трясти. Они же смогут попасть внутрь?

— Ректор обещал. Я так понимаю, никаких улик у нас пока нет, только подозрения? — вздохнул Ланге. — Ладно, это было ожидаемо. Надеюсь, ты прав и обыск принесёт результат.

Макс отключился первым, а Серафим вновь обвёл взглядом подозреваемого и достал из кармана пару тяжёлых металлических браслетов — блокаторов чародейских способностей. Стоцкий их явно опознал, такие нередко показывали в кино и надевали на подозреваемых чародеев вместе с наручниками, поэтому посмотрел тоскливо, но возражать не стал. Даже как будто немного приободрился, потому что сковывать руки ему не стали. Только замешкался, отдавая Сефу свой наладонник.

— Я могу сообщить Лене, что ухожу? Она будет волноваться.

— Организуем, — не стал спорить Дрянин, но средство связи не вернул.

Проблему помогла решить всё та же работница концертного зала. Концерт уже шёл, но она, узнав номер места, сама сходила и позвала главного бухгалтера.

— Что случилось? — Стёпина с искренним беспокойством оглядела собственного слегка пришибленного спутника, мрачного Дрянина и тихую Еву.

— Леночка, нам надо вернуться в ГГОУ, кое-какие мелкие неприятности на факультете…

— Яша, ты совершенно не умеешь врать! — покачала она головой. — Серафим Демидович, что вы там напроверяли со своей… внутренней разведкой или кто вас вообще сюда прислал?

— Ваш жених подозревается в совершении ритуалов с человеческими жертвами, — спокойно пояснил Дрянин, с интересом наблюдая за её реакцией.

— Стоцкий? С жертвами⁈ Да он мухи не обидит! — возмутилась она.

— Следствие покажет.

— Я свяжусь со знакомым адвокатом… — начала она.

— Позже, — оборвал Дрянин.

— Но по закону…

— Яков Андреевич пока ведёт себя достойно, сотрудничает со следствием и оказывает содействие. Если вы начнёте вставлять палки в колёса, хуже сделаете не только расследованию, но и ему. Точно хотите попробовать? — Серафим насмешливо приподнял бровь.

— Я подам жалобу, — она недовольно поджала губы. — Это произвол, и ваши действия незаконны.

— Хоть две, — поморщился Сеф.

— И сейчас я иду с вами!

— Это всё? Тогда хватит терять время. Вперёд.

Так они и двинулись обратно в ГГОУ: впереди Стоцкий под руку со своей боевой невестой, вещавший ей нечто ласково-утешительное, следом — конвой из Серафима и шагающей рядом с ним Евы, чувствующей себя очень неловко от желания тоже взять мужчину под руку и невозможности это сделать.

Всё это время, помимо анализа новых сведений, Калинина думала об одном: как же ей повезло, что с ней во время процесса над отцом общался другой следователь. Попадись вот такой рычащий и давящий, угрожающий пистолетом, и неизвестно, чем бы всё для неё закончилось и каких дров она могла наломать от страха. С другой стороны, со Стоцким вроде бы сработало, может, не так уж неправ был Дрянин, когда с ходу взял его на мушку?

А следом появилась другая мысль, прежде почему-то не приходившая в голову. Если сейчас завершится расследование, то Серафим уедет. Совсем, навсегда, и не останется никаких шансов с ним помириться. Конечно, она это переживёт, пусть и будет мучиться и вспоминать, но всё же отчаянно не хотелось, чтобы их знакомство закончилось вот так.

— Сеф… — негромко заговорила Калинина. — Прости меня. Я не хотела, чтобы всё получилось вот так.

— Наверное. — Пусть равнодушно, пусть с недовольной гримасой, но он всё же ответил.

— Я только потом уже поняла, насколько была не права и насколько на самом деле не хочу с тобой ссориться. Мне тебя не хватает… — пробормотала совсем уж тихо.

— Хватит, — вновь поморщившись, оборвал он. — Есть дела поважнее.

Ева вздохнула и умолкла, но до конца дороги строила планы, как бы остаться с ним наедине и нормально обо всём поговорить. Спокойно. По всему выходило, самый простой способ — проверенный, который «клин клином вышибают». То есть надёжно его зафиксировать и… пытать, в некотором смысле.

Она нервно усмехнулась этим мыслям и тряхнула головой. Варианта два: либо у неё получится, либо он её всё-таки убьёт.

Возле моста через Орлицу к их компании присоединилось ещё двое достаточно молодых крепких мужчин, по виду — ровесников маски Дрянина, оборотник Михаил и Василий, обладавший даром потусторонника. Серафим обменялся с ними рукопожатиями и информацией: велел присматривать за Стоцким, его невестой и заодно Евой, а в ответ услышал, что основная следственная группа с криминалистами будет через четверть часа, но зато сразу со всем необходимым оборудованием. Планировку ГГОУ они знали, кабинет декана потустороннего факультета обещали найти самостоятельно.

На другой стороне моста их встретил молчаливый Смотритель, но возражать против проникновения на территорию новых лиц не стал. Постоял на месте, пугая своей грубой маской, но даже не шелохнулся в их сторону. Может, вообще явился сюда не по их душу, а по каким-то своим неведомым делам. Местные привычно его проигнорировали, почти местные — одарили короткими взглядами, а двое новеньких с любопытством косились всю дорогу, стараясь при этом не выпускать из поля зрения остальных.

Серафим не сомневался, что Медведкова удастся застать в его кабинете: почти всё вечернее время он проводил именно там, повадки основных подозреваемых Дрянин уже изучил. Всю лишнюю компанию, начиная с подозреваемого и заканчивая одним из бойцов, потусторонником, он оставил в ближайшей преподавательской, к изумлению пары коллег, находившихся там. От всех вопросов отмахнулся и в компании второго помощника, Михаила, двинулся «на штурм».

Хотя серьёзного сопротивления Дрянин не ждал, всё же декан разменял вторую сотню, но расслабляться не собирался, поэтому команду Мурке и Мурзику отдал ещё при входе, благо это можно было делать мысленно, и на всякий случай достал пистолет, переложив его в левую и заложив за спину: за годы жизни он неплохо научился стрелять и с неё, с пары метров точно не промахнётся.

В кабинет он шагнул первым.

— Здравствуйте, Сергей Никитич, — ровно проговорил он. — Без резких движений, пожалуйста. Вы задержаны…

Договорить он не успел, да и понял, что случилось, не сразу. Под ногами протяжно, низко ухнуло, ударило по ушам, в глаза плеснула темнота — не только в видимом спектре, зрение словно пропало целиком. Сеф без сомнений пальнул наугад: химерам пули не страшны, проверено, а оборотник находился сзади и вряд ли успел бы вылезти на линию огня.

Дезориентация длилась от силы несколько секунд, ещё пара-тройка понадобилась на восстановление всех органов чувств — и этого времени как раз хватило, чтобы на звуки выстрелов успел примчаться не только второй оперативник, но и его подопечные, и несколько преподавателей подтянулось.

— Предусмотрительная скотина…

— Готовился, тварь!

Возгласы прозвучали одновременно и одинаково зло: мужчины заметили следы рисунка на полу, который до активации был совершенно незаметен, а сейчас линии прочертились бледно-зелёным светом и лёгким тёмным налётом, похожим на сажу.

А хозяин кабинета между тем исчез бесследно, притом мимо пришельцев он пройти не мог — те перегораживали дверь.

— Что у вас случилось? — спросил Василий.

— Эта скотина ждала гостей, — пояснил Сеф, кивнув на затухающий рисунок.

Охранные чары, которые использовал Медведков, не были новостью и не отличались сложностью, обычно их использовали против воров в сочетании с чем-то парализующим и сигналом оповещения. Широкого распространения они не получили просто потому, что требовали частой подпитки. Мизерной и нетрудной, но мало кому охота каждую неделю вызывать к себе специалиста, поэтому и пользовались ими только чародеи-домоседы, не склонные к долгим отлучкам и знакомые с основами начертательного чародейства: хотя рисунок этот был изначально создан оборотниками, использовать его при должной сноровке могли все.

— Куда он делся? — мрачно спросил Серафим в пространство.

В чудеса он не верил, чар мгновенного перемещения никто до сих пор не придумал, хотя пытались многие, да и замаскироваться от химер невозможно, а от Мурки уже пришла волна возмущения и растерянности: они потеряли след.

Разумный вариант оставался один: Медведков сбежал через запасную дверь, о существовании которой, в отличие от пришельцев, отлично знал. Может, даже ради неё выбрал этот кабинет.

— Серафим Демидович, тут наверняка есть вход в подземелья, — кстати подал голос Стоцкий, прервав озабоченные перешёптывания коллег, ничего в происходящем не понимавших.

— Есть идеи, как его найти? — уточнил Сеф.

— Я могу попробовать, есть проверенные методики, только без… Ну, вы понимаете, — слегка смутился он и про браслеты вслух не сказал, явно опасаясь лишних слухов.

Потусторонник от Ланге в ответ на вопросительный взгляд Дрянина развёл руками, он таких не знал — учился не здесь, в столице, Ева тоже выглядела озадаченной и не понимала, о чём говорил коллега.

Колебался Дрянин недолго.

— Бегом за подкреплением, тащи их сразу сюда, — велел он Василию, тот кивнул и сорвался с места. — Проходи, — кивнул Якову. — Посторонним разойтись. Или кто-то хочет признаться в соучастии?

Никто не понял, в соучастии в чём они должны сознаться, но испытывать судьбу случайные свидетели не стали и быстро ушли, остались только заинтересованные лица. Сеф снял со Стоцкого браслеты.

— Елена Марковна, вам тоже следует заняться своими делами.

Стёпина неодобрительно поджала губы, но спорить не стала — понимала, что она здесь ничем не поможет, а вот создать толпу на ровном месте и помешаться — запросто. Она без слов легко поцеловала своего жениха в уголок губ, на несколько мгновений сжала его ладони. Получив в ответ неуверенную ободряющую улыбку, вздохнула и всё-таки вышла.

А Серафим проговорил, неожиданно для самого себя решив поддержать Стоцкого:

— Медведков считай подписал признательные показания.

— А вдруг я его сообщник и это всё такой план? — пробормотал тот, но наткнулся на выразительный взгляд Дрянина и поспешил заверить: — Я пошутил! Ничего такого!

— Как ты собираешься искать дверь? — переключился на деловой лад адмирал.

— Постучусь, — с лёгкой улыбкой сказал Яков, разминая пальцы, и пояснил: — Есть такая простая практика для школьников с едва пробудившимся даром, стук называется. Она позволяет научиться чувствовать Ту Сторону, места, где грань тоньше. Здесь давно заметили, что на этот стук все проходы в подземелья отзываются… специфически.

— Как именно? — полюбопытствовала Ева, которая, конечно, поняла, о каких чарах речь.

— Стучат в ответ, — серьёзно ответил Стоцкий.

— Это как? — изумилась она.

— Поначалу очень страшно, — улыбнулся он. — Особенно если делать это ночью.

Не то чтобы чары действительно сильно походили на стук, изначально они назывались иначе, но народное название прижилось и быстро вытеснило остальные варианты. Слабая волна почти не оформленной силы, расходящаяся кольцом. Неодарённые и чародеи других направлений не ощущали её вовсе, как и отклика, зато другие потусторонники воспринимали точно так же, как инициатор. Это было труднообъяснимое чувство, которое во внутреннем восприятии действительно походило на простукивание стены и обнаружение в ней полостей. Где-то Та Сторона была дальше и окружающий мир казался однородным, где-то ощущались более тонкие, «полые» участки, а где-то — было плотно и упруго, на грани обрыва, словно натянутая кожа барабана.

От торопливого звонкого стука, будто где-то рядом засел дятел, вздрогнули все.

— Да ладно… Серьёзно? — растерянно пробормотала Ева.

— Впечатляет, да? — мальчишески улыбнулся Стоцкий, но тут же взял себя в руки, подошёл к той стене, в которой почувствовал оклик — сбоку от стола, пустил ещё одну волну.

Отозвался определённо один из простенков между шкафами, Яков даже сумел примерно указать полуметровую ширину проёма, вот только как эта дверь открывалась — чары подсказать не могли. Зная, где искать, удалось быстро высмотреть между стыками камней места, где находились скрытые петли. Простейшие варианты вроде нажать или потянуть не сработали, здесь явно имелся какой-то замок. Но не ломать же стену, чёрт знает, насколько она крепкая и толстая!

— На что спорим, дверь открывается книгой? — насмешливо предположил Михаил, внимательно разглядывая шкаф слева. Сеф подошёл к правому, окинул его сомневающимся взглядом.

— Долго, — возразил он и обернулся к столу, к которому подошла, на всякий случай сцепив руки за спиной, любопытствующая Ева. — Искать нужную книгу слишком долго, даже если знаешь, где именно она стоит. Не отрабатывал же он это движение до автоматизма!

— Какая-нибудь из крайних? — предположил оперативник.

— А тут, кажется, кровь, — с сомнением протянула Ева, и мужчины, включая Стоцкого, тут же шагнули к ней. — Ты его зацепил…

— Поцарапал, — недовольно поморщился Дрянин, разглядывая свежие капли на разложенных бумагах. — Но удачно. — Он удовлетворённо указал на следы окровавленных пальцев на краю стола. Присел на корточки, рассматривая столешницу.

Всё оказалось не так мудрёно, как предполагал оперативник. И это логично, кому городить тут особо сложные и страшно потайные системы? Проход-то остался от прошлых поколений, а вот дверь с хитрым замком — явно более современное изобретение.

Всего лишь небольшой рычажок переключателя, закреплённый под столешницей. В глаза не бросается, но при тщательном обыске не пропустишь. Правда, обыск этот — дело небыстрое, и им повезло, что раненый Медведков сначала рефлекторно схватился за пострадавшее место, а потом той же рукой — за «ключ».

Сеф надавил на рычаг, и часть стены с тихим шорохом провалилась внутрь, повернувшись на замеченных ранее петлях.

Появившаяся по команде Мурка заставила дёрнуться и отшатнуться не только Стоцкого, но даже оперативник ругнулся — не то восхищённо, не то возмущённо. Далеко забегать химера не стала, да и не могла сильно удаляться от хозяина, особенно без прямой видимости, но уверенно сообщила, что ничего опасного или странного за дверью нет.

— Идём попробуем его задержать, — глянув в тёмный проём, решил Дрянин. — Фонарик есть?

Михаил спорить не стал, только кивнул и достал из кармана небольшой фонарик — вариант спуска в подвалы тоже рассматривался.

— Может, не стоит? — всё же не сдержался Стоцкий, глядя на них с опасением. — Медведков хорошо знает подземелья, и там правда опасно…

— Ты знаешь все ходы, ведущие за территорию крепости? Вот именно, — поморщился Сеф.

Ему тоже не нравилась эта идея, она дурно пахла и грозила неприятностями: нет ничего хуже, чем малыми силами действовать на территории противника без подготовки. Но задержать декана следовало, хотя бы до прибытия подкрепления. Михаил шагнул в проём первым, на некоторое время замешкался на пороге в поисках ловушек и только после этого скрылся в темноте, сделав знак, что всё чисто. Серафим молча двинулся следом.

— Это была плохая идея! — выдохнул Яков, когда они с Евой остались вдвоём.

Калинина задумчиво присела за рабочий стол декана, раздражённо теребя браслет-пропуск, который остался у неё один после снятия артефакта, её коллега — устроился напротив. Оба не знали, что дальше делать, и терзались тяжёлыми предчувствиями. Да и странно было обойтись без них в нынешней ситуации.

— Можно подумать, он кого-то послушает! — поморщилась Ева. — Извини, что я про тебя рассказала. Не хотелось верить в твою виновность, но ты был слишком подозрителен.

— Ты правильно сделала, — после нескольких секунд молчания ответил Стоцкий. — Если у нас под носом действительно убивали студентов… Я до сих пор не могу поверить! Медведков сложный человек, но такое… Беда у меня с авторитетами! — нервно усмехнулся он.

— Да уж, не повезло, — отозвалась Ева. — Сначала Градин, теперь вот…

— Мне иногда кажется, что это Та Сторона влияет на тех, кто долго и много с ней общается, — рассеянно заметил он.

— Глупости! — Калинина недовольно скривилась. — На них повлияло чувство собственной исключительности и уверенность, что цель оправдывает средства. Такое не только с потусторонниками случается.

— Да, ты права… Хотя тебе, наверное, тяжелей? — спросил он осторожно. — Отец, муж…

— Не знаю. Для меня отец умер вместе с матерью, а Антон… Гореть ему в аду.

— Ева, я хотел сказать и всё не решался, — через некоторое время опять нарушил тишину Стоцкий. — То есть я думал, что часть работ, которые дал мне профессор, наверное, стоило бы отдать тебе. Всё же по закону они твои…

— По закону они должны отправиться вслед за создателями! — Ева раздражённо тряхнула головой.

— Нет, там нет ничего такого, — заверил Яков. — Можешь не верить, но я правда не знал о тех его экспериментах, которые… В общем, незаконных. У меня в основном работы его и двух его учеников, включая твоего мужа, связанные с безобидными исследованиями природы Той Стороны. Феномен контактёров и их постоянной связи с отдельными персоналиями на Той Стороне, возможность перемещения через грань. Практики очень мало, по большей части теория. Я теперь занимаюсь совсем другим, но там могут быть рациональные зёрна, обидно, если они сгинут.

— Думаю, те, кто стоит за Дряниным, найдут им лучшее применение. Я вообще не занимаюсь исследованиями, это не моё.

— Но ты же вроде бы говорила… — удивился он.

— Я пытаюсь решить одну личную… Стоп! Погоди. У тебя есть лабораторные дневники Ямнова⁈ — наконец сообразила она и подалась вперёд. — А там нет ничего про создание связи между живыми людьми? Что-то из разряда доказательств загробной природы Той Стороны?

— Вроде было, — нахмурился Яков. — Меня это никогда не интересовало, но что-то такое точно попадалось, я ещё удивился, с чего бы… А зачем тебе этот ритуал?

— Потому что Ямнов провёл его надо мной, и связь появилась, — скривилась Ева. На мгновение кольнуло сомнение, стоит ли доверять Стоцкому, но она предпочла приструнить свою подозрительность. Глупо не воспользоваться помощью специалиста, если они оказались вместе замешаны в ещё более мутной истории. — Чёрт знает, как всё это работает, я так и не смогла разобраться, но Та Сторона тянет из меня силы, а я — тяну из окружающих.

Краткое объяснение заняло немного времени, а у Якова от любопытства заблестели глаза, даже нынешние нервные обстоятельства как будто потускнели и отступили на второй план.

— Подумать только! — подытожил он. — Но я догадываюсь, как можно обнаружить эту связь и какова её суть. И если я прав, ты подошла к решению проблемы не с той стороны.

— Объясни, — подобралась Ева.

Если о природе Той Стороны и её сущности споры не утихали, то в структуре грани виделось гораздо меньше противоречий. Она переменчива в пространстве и гораздо меньше — во времени, и большинство исследователей представляли её чем-то вроде неоднородной вязкой плёнки с отдельными дырами, через которые могло просачиваться что-то оттуда, а что именно — определялось размером и конфигурацией «дырки».

Ямнов при жизни, среди прочего, занимался исследованием типов этих прорех и их искусственным созданием, и одним из направлений его работы была разработка подвижных порталов, которые можно было бы привязать к объекту и переносить с места на место. Изначально он исследовал это для создания компактных заменителей ритуальных схем — всегда громоздких и требующих длительного времени для создания. А ещё он очень увлекался идеей бессмертия и поиском способа не отпустить кого-то на Ту Сторону, а не только вернуть, как профессор. То ли просто так, то ли подозревал, что когда-нибудь их с Градиным эксперименты плохо закончатся.

Почти всё это Ева знала, а вот вывод Стоцкого оказался неожиданным. По его теории, никакой связи с загробным миром и покойным мужем не возникло, а появилась подвижная неоднородность, привязанная к Калининой. И силу из Евы тянула не Та Сторона, а необходимость таскать эту дыру с собой и постоянно тревожить грань, на что, естественно, требовалась энергия.

— Я не очень внимательно изучил тот ритуал, надо будет посмотреть, но это очень похоже на правду, — подытожил Яков.

— Похоже, — согласилась Ева, пытаясь сообразить, а что она, в таком случае, сделала с собой и с этой связью, проведя злополучный ритуал с Сефом? — Это похоже на Ямнова. Он любил простые решения. Только слишком верил в теорию профессора о том, что на Той Стороне можно отыскать души умерших.

— А ты не разделяешь этой теории?

— Я думаю, если что-то прошло через грань, оно уже слишком сильно изменилось и не может вернуться обратно в исходном виде. Даже если души действительно уходят туда… Да где же это подкрепление! — тяжело вздохнула она, перескочив на то, что сейчас волновало гораздо сильнее, чем собственная судьба. Беспокойство только крепло с каждой минутой, пока Серафим пропадал в подземельях. — Ты же бывал там, на что похожи эти подвалы?

— Сложно сказать, они очень разные, — протянул Яков. — У меня такое ощущение, что входы в них постоянные, может быть какие-то куски коридоров, а всё остальное — своё для каждого, причём ещё и разное в каждый момент времени.

— Но Медведков же как-то там ориентируется!

— Наверное, если понять принцип, это возможно. Мне сейчас кажется, он действительно его в какой-то момент понял — и не стал публиковать окончательный итог работ, чтобы ни с кем не делиться. Я вспоминаю, у него же достаточно много работ, но нет ни одной системной, итоговой, а для такого учёного с таким опытом это странно, он всегда подводил итоги. Жаль, я давно забросил эту тему…

— Почему?

— Понял, что мне неинтересно.

— Вот так просто?

— Не совсем. Я понял, что мне интересны не подземелья и их суть как таковые, а победа над собственным страхом. Я совсем не храбрец, и каждый спуск туда, даже недалеко, каждое прикосновение к ним — это было отдельное испытание, проверка себя на прочность. Это не очень хорошая почва для исследований. Тем более, как только я это понял, всякий интерес пропал. А жаль. Может, следи я внимательнее за последними работами Медведкова по теме, сейчас это помогло бы…

— Нельзя уследить за всем, — философски пробормотала Ева, хотя ей тоже было жаль, и вскинулась на движение в дверном проёме. Только это оказалась не ожидаемая подмога, а нечто новое.

В кабинет без спешки, привычно прихрамывая, шагнул Смотритель, молча подошёл к открытой двери в катакомбы и замер возле неё, словно прислушиваясь к чему-то, а следом за ним шагнул прыщавый историк, которого Ева встречала в библиотеке, и замер посреди кабинета, одной рукой прижимая к себе неряшливую стопку журналов и книг, а в другой — сжимая какой-то исчерканный листок.

— Где Д-дрянин? — выпалил он требовательно, обведя взглядом присутствующих.

— А вам какое дело? — нахмурилась Ева.

— В п-подземелья ушёл? — и без неё сообразил парень, заметив проход, возле которого остановился Смотритель, и тихо ругнулся себе под нос. — Не усп-пел немного…

— А вы… Погодите, вы один из тех, кто ему тут помогал? — дошло до Евы. — Не успели что? Вы поняли, как всё это работает⁈

— Это оказалось довольно п-просто, — пожал он плечами, шлёпнул на стол свою стопку и сверху — помятый черновик. — С учётом п-проведённых Медведковым оп-пытов, конечно…

— Но почему никому не пришло в голову систематизировать это раньше? — Калинина вопросительно посмотрела на коллегу.

— Из-за Медведкова, полагаю, — со смесью смущения, неприязни и чувства вины ответил Яков. — Он имел большое влияние здесь, мимо его внимания не проходила ни одна статья. И он умел убеждать, отвлекать. Новую тему, более интересную, чем подземелья, мне подбросил именно он. Не думаю, что случайно. И с Верховцевым, который упрямо их исследовал, у него был серьёзный конфликт. Нет, ничего такого, он не умер! — поспешил заверить он. — Просто ушёл в другое место.

— Мне с каждой минутой всё больше не нравится то, что мы можем найти в подвалах, — напряжённо проговорила Ева. — Если охочий до власти, падкий на лесть и жаждущий немеркнущей славы человек почему-то отказывается обнародовать важное и необычное открытие, вряд ли он делает это просто так. Чем он там занимался? И как вы умудрялись это не замечать⁈

— Мне теперь и самому это странно, — вздохнул Яков. — Не хотели видеть, наверное… Невыносимо об этом думать. И я не представляю, как можно это искупить!

— Да уж, — нервно усмехнулась Ева, находившаяся в похожей ситуации, и обратилась к незнакомцу, который за это время успел устроиться на одном из стульев. — Расскажи, что удалось найти? Вдруг мы сумеем помочь?

Почти никто из специалистов, так или иначе исследовавших местные подвалы, не сомневался, что они связаны с природой Котла и Той Стороной. Некоторые уверяли, что они и есть — собственно сам Котёл и выход на Ту Сторону, основываясь на старых легендах, приписывающих всевозможным пещерам и подземным ходам особую зачарованную природу. Другие — что после Волны там настолько искорёжена ткань грани, что всё пространство представляет собой одну большую дыру, которая прихотливо искажает подземелья. Этими двумя вариантами фантазии исследователей не ограничивались, но остальные или были слишком странными и сомнительными, или представляли собой модификации первых двух.

Медведков, который поначалу тоже интересовался природой и причинами, в конце концов сосредоточился на практике использования и пытался найти способ управлять этим местом, добиться повторяемости от непредсказуемого и на первый взгляд бессистемного явления.

Как и у Стоцкого, по публикациям декана у Ивашова сложилось впечатление, что цели своей тот добился, но никому не стал о ней рассказывать, и более мотивированный историк решил попытаться вывести закономерность, имея пусть не всю информацию, но большую её часть.

Начал Медведков, как и большинство исследователей, с научных методов, но не особенно в них преуспел. А вот в самых последних из работ, которые вышли в свет больше двадцати лет назад и явно не снискали популярности, потому что были это заметки в местном университетском журнале, декан попытался зайти с другой стороны. Рассуждения были своеобразны, но подкупающе просты: он отталкивался от темы народных сказок. Коль уж переродцы и любые чары, при всех открытых в последние годы особенностях, имеют свои корни именно там, в преданиях, то логично и следы остального искать именно там.

Так, Медведков экспериментально доказал, что по дороге нельзя оглядываться и тем более возвращаться: стоило отвернуться, и путь впереди менялся. Иногда везло найти дорогу назад именно там, где оставил, но это работало только на небольших расстояниях или случайно, в порядке везения.

Вспомнил он и железный посох, железные башмаки и железный хлеб, которые в некоторых сказках тратили герои на пути к цели, и тоже сделал практический вывод: железные набойки на обуви и железный прут в руке существенно стабилизировали дорогу, и именно наличие железа, по его теории, позволяло плутающим студентам выбираться наружу гораздо быстрее: у одного пуговицы, у другого — набойки, у третьего — часы. Посвящённые этому исследованию статьи были наиболее научными, с расчётами и теориями возможного влияния железа и других металлов на границу с Той Стороной.

Было и рассуждение о силе желания того, кто ищет, и о правильном настрое. А главное, о том, что названной вслух цели достичь гораздо легче, чем той, к которой человек стремился молча. А если не было никакой цели, то и вывести могло в самое неожиданное место.

Заманчивой Медведков посчитал идею с наливным яблочком на золотой тарелочке с голубой каёмочкой, но пара статей на эту тему была очень мутной и почти бессодержательной: похоже, добиться результатов не вышло.

Подсказка, с точки зрения Ивашова, нашлась во второй из этих статей в конце, где упоминался волшебный клубок. Логически следующей за этим работы о путеводной нити и её сущности потусторонник не написал.

— Ты хочешь сказать, что нам нужно взять клубок ниток и пойти за ним? — подытожила короткий рассказ Ева, чувствуя себя очень нелепо. — И прихватить с собой кусок арматуры для надёжности?

Да, конечно, переродцы похожи на героев старых сказок, но… Не настолько же буквально их надо воспринимать!

— Ут-трировано, но как-то т-так, — кивнул Ивашов. — Человек пыт-тается быть рациональным, а чародейство — нет.

— Не нитки, — вдруг проговорил Стоцкий, сорвался с места и принялся лихорадочно шарить по шкафам и ящикам стола, так что Ева даже отпрянула вместе со стулом, чтобы коллега её не затоптал. — Не нитки!

— Ты бы не хватал так шкафы перед обыском, — осторожно заметила она, наблюдая за суетой и не пытаясь ей помешать. И бесполезно, и любопытно, с чего он вдруг так подорвался.

— Должны же у него тут быть… сейчас… А я удивлялся ещё! — бормотал он, продолжая грохотать мебелью и явно не слыша ни слова.

Ивашов тоже наблюдал, не пытаясь вмешаться, и выглядел очень заинтересованным.

— Вот! — восторжествовал Яков, вытащил с одной из полок припорошённую пылью старую картонную коробку, с которой успел содрать крышку, и шмякнул её на стол. — Не нитки. Медная проволока! Я же помню, там были сравнительные характеристики металлов, я же тоже читал эти статьи!

Стоцкий за время рассказа историка вспомнил две странные детали, касавшихся декана, которые в новом свете обретали неожиданный смысл. Медведков всегда выбирал обувь с металлическими набойками. Шутил, посмеивался над этой привычкой сам, но утверждал, что ему так удобнее. А ещё носил странный предмет на цепочке, который выглядел, как тугой клубок медной проволоки с грецкий орех размером. Тоже шутил, говорил, его личный суеверный амулет на удачу.

Яков логично рассудил, что, будучи увлечённым учёным, Медведков не прекратит эксперименты, добившись какого-то результата, а поставит себе новую цель, чтобы изучить явление до конца. Имея же вход в подземелья в собственном кабинете и чувствуя себя здесь хозяином — и в кабинете, и, может быть, даже во всём ГГОУ, — вряд ли станет таскать материалы куда-то ещё.

Так и вышло. В коробке нашлись, судя по всему, образцы. Мотки проволоки и ниток, большая медная тарелка, начищенная до блеска, но с мелкими царапинами — следами прошлых надписей. Несколько металлических спиц, пучок больших иголок — несколько обычных, а пара из непонятного светлого материала — не то пластика, не то кости.

Стоцкий, выставив коробку, тем и ограничился, трогать вещи в ней предусмотрительно не стал. Да и остальные прикоснуться не решались.

— Интересно, какой из них эффективнее? — пробормотала Ева. Внутри свербило тревожное ощущение, что она безнадёжно опаздывает, промедление смерти подобно, и бороться с этим было очень трудно. — И где это чёртово подкрепление⁈ Мне кажется, Сеф может его не дождаться…

Она уже потянулась к ближайшему мотку, когда её руку перехватил Ивашов.

— Не т-так, — качнул он головой, задумчиво хмурясь. — Т-так не получится. В сказках это работ-тает иначе!

— Но мы-то не в сказке! — возмущённо всплеснула руками Ева, заодно высвобождая кисть, но послушалась невзрачного парня. Наверное, потому, что в глубине души тоже понимала: что-то не так. Слишком просто. — А как? Откуда в сказках эти клубки берутся? Какие-то волшебные помощники, наследство от покойной матушки…

— Поп-проси у н-него, — вдруг предложил Ивашов и кивнул на Смотрителя, всё так же статуей стоящего у открытого провала. Он молчал и не шевелился, и остальные про него попросту забыли.

— Что?.. Почему у него? — опешила Ева.

— В ск-казках п-путь т-туда-не-знаю-куда н-на… н-на… указывает Баба-Яга, — от сильного волнения больше заикаясь, заговорил он. — П-приврат-тник. П-пров… проводник.

— Ты серьёзно хочешь сказать, что Смотритель… — потрясённо пробормотал Стоцкий и нервно рассмеялся, а Ева, мгновение поколебавшись, решительно шагнула к фигуре в плаще.

Ей уже было плевать на то, как безумно всё это выглядит, в чём причины и каковы последствия. Надо спешить, и это главное!

— Пожалуйста, укажи дорогу. Помоги найти Серафима! — попросила, напряжённо вглядываясь в грубую деревянную маску.

В голове вертелись неуместные сейчас слова про русский дух, про баньку и печку, путались и сливались в гудящую бессвязную мешанину. Ева не любила сказки и предания, потому что их очень любила мама, которой не стало, а все эти истории слишком сильно напоминали о ней. Калинина предпочитала черпать знания о фольклоре из исследовательских работ, из сухого и точного анализа этих сказок чужими людьми. Прочитанное и услышанное в детстве сейчас уже плохо помнилось, но как она могла не попытаться?

Несколько мгновений Смотритель неподвижно изучал её, а потом выпростал руку из складок балахона, сжимая что-то в кулаке. Ева не сразу сообразила подставить ладони лодочкой, а в следующее мгновение — едва их не отдёрнула и чудом устояла на месте, не отпрянув с криком. Слишком отчётливо ощутилась улыбка под маской, слишком чуждым на краткий миг стало стоящее перед ней существо.

Тоже странный переродец? Или оно вовсе никогда не было человеком?

И было ли оно существом?..

— Беги и не оглядывайся.

И Ева не стала спорить. Сжала в ладонях тёплый моток рыхлой, колючей серой шерсти и нырнула в тёмный проём.

Подгоняли тревога и уверенность, что её помощь необходима. Она не сомневалась, что Медведков уже знал, кто ему противостоит. Учитывая, что это было с ним не впервые и он подготовился… Только бы самоуверенность Сефа не вышла ему боком! Почему-то не вызывало сомнений, что адмирал настигнет беглеца, и бог знает, чем это закончится.

И пусть она сейчас поступала не менее самонадеянно, чем Дрянин несколько минут назад, но она знала, куда идёт, и понимала, чего можно ждать от противника, а тот наверняка не сомневался, что погоня отстанет в бесчисленных коридорах. Упрямый, самоуверенный — так о нём говорил Стоцкий.

А ещё у неё есть клубок. Обыкновенный моток некрашеной шерсти вопреки законам чародейства и физики тускло светился и весело прыгал по ступеням, круто уходящим вниз, кое-где останавливаясь подождать. И всё будет хорошо. Лишь бы успеть…

В какой момент и куда пропал Михаил, Дрянин так и не понял. Сеф быстро обогнал его, потому что идущие по следу химеры не одобряли постороннего у себя на хвосте, и дальше бежали так. Вот только что потусторонник рысил замыкающим в небольшой процессии, никаких ответвлений не было и в помине, а потом вдруг хлоп! — и Сеф остался с Муркой вдвоём.

Осталось ругнуться и продолжить преследование, потому что сейчас отвлекаться на поиски пропавшего товарища было некогда. Да и химеры отказались брать его след — чёрт знает почему! За Медведковым неслись как привязанные.

Кроме этого исчезновения, других странностей Серафим не встречал — коридоры и коридоры. Старые, каменные. Где-то сырые, и под ногами противно хлюпало, где-то — сухие, тёплые и даже почти уютные. Попадались пустые просторные подвалы неведомого уже назначения, однажды путь пролёг вдоль близкой поверхности узкого ручья, но предположить его происхождение Дрянин не мог: запаха он не чувствовал, и с равной вероятностью это могло быть каким-то отводом реки или канализацией.

Радовало то, что химер было две: они не могли долго оставаться в проявленном виде, только несколько минут, а так — сменяли друг друга, не выкладываясь подчистую, и продолжали преследование.

Впрочем, нет, имелась ещё одна странность: слишком маленькая фора Медведкова должна была исчерпаться уже давно, вряд ли он здесь бежал. Но что-то сделать с этим Серафим не мог, оставалось доверять Мурке с Мурзиком и готовиться к серьёзным проблемам. Очень серьёзным.

Досадной новостью оказалась готовность Медведкова к визиту полиции. Было бы проще, окажись он слишком самонадеянным и уверенным в собственной безнаказанности. А если он подготовил ловушку в кабинете, то почти наверняка устроил что-то и здесь, внизу. И ожидание подвоха не увеличивало скорости продвижения. Второй неприятностью стала пропажа Михаила: нет ничего глупее, чем выскакивать на подготовленного противника в одиночку. Да, были химеры, но их возможности слишком ограниченны.

Но больше всего тревожило непонимание цели. Куда именно сбежал Мевдедков? Что планировал делать дальше? Несмотря на то, что именно этого Серафим опасался и именно потому спешил сейчас в одиночестве по катакомбам, слабо верилось, что потусторонник попытается просто сбежать и затеряться — в стране или за её пределами, неважно. Но других версий попросту не было. Взорвать напоследок ГГОУ? Устроить новую Волну? Приязни Медведков не вызывал, но всё же не казался настолько безумным.

Темнота здесь, в подвалах, была абсолютной не везде. Кое-где в высоких потолках или наверху в стенах имелись слепые крошечные окна, в которые сочился тусклый свет, кое-где бледно сияли лишайники, где-то вообще непонятно откуда бралось освещение, но рисунок кладки виделся вполне отчётливо. А там, где не было и этого, выручали особенности зрения — не различать детали, но видеть стены и повороты его возможностей хватало.

О том, что впереди что-то подозрительное, первым сообщил Мурзик, опережавший Дрянина на несколько метров, а там и Сеф догнал его и остановился возле зыбкой нематериальной пелены, преградившей коридор. Это точно были какие-то чары — лёгкие, едва заметные, и, если бы не специфика зрения, Сеф бы их и не заметил. А они просто искажали и ослабляли поток тепла.

Ловушка? Сигнальные? Маскировка?

— Молодец. — Дрянин потрепал зверя по холке, разрешив тому уйти набираться сил, а сам пристально вгляделся в «раму», ограничивавшую чары, и само переплетение сил.

Разглядеть, к чему они крепились, не вышло, вот уж где не хватало Михаила с его фонариком! Но Сеф в итоге сообразил, что раньше встречал что-то похожее. Некое подобие отвода глаз и рассеивания внимания. А если посреди коридора — значит, прикрывают что-то ещё. Ловушку, не иначе.

На разведку пошла Мурка — чёрная и более осторожная, чем братец, она умела при необходимости оставаться незаметной. Получилось это и сейчас. Жаль только, с передачей деталей у обеих химер имелись проблемы, но общую картину уяснить получилось: завеса скрывала вход в достаточно большой зал и не пропускала наружу скорее свет, чем тепло. Внутри Мурка отметила несколько ярких мест — так химеры ощущали мощные чары, особенно чары потусторонников. Человек внутри был один, возился у стола в дальнем конце зала, и, несмотря на большое желание вцепиться ему в глотку, нарушать конспирацию она не стала: возле него на столе тоже лежало что-то подозрительное.

Слева и справа от яркого места, расположенного прямо перед входом, имелись узкие и как будто безопасные проходы, но там Мурка заметила нечто, подозрительно похожее на «плохие верёвки». Дрянин мысленно усмехнулся, помянув незлым тихим словом Еву. Спокойная жизнь последних лет здорово его расслабила, и сейчас он легко мог бы попасться, не увидев опасности в смирно лежащих на полу цепях.

Несколько мгновений он потратил на то, чтобы определиться с дальнейшими действиями. Глупо недооценивать опасность противника, и лучшим выбором сейчас было прикончить его, не подходя ближе. Стрелял Дрянин хорошо, и с пятнадцати метров вряд ли промахнулся бы. С законом он договорится, тем более вина Медведкова уже не вызывала сомнений, и суд вряд ли согласится на меньшее, чем казнь. Совесть? Смешно.

Любовь к порядку, вот что сдерживало сейчас Серафима от самого простого решения. Не только потому, что сейчас не военное время и судить по его законам не стоило, хотя и это тоже. Главное, должны быть раскрыты все преступления и получены исчерпывающие ответы на вопросы кто, когда, почему и зачем. И не факт, что ответы на все эти вопросы даст обыск.

Вряд ли они знают обо всех преступлениях. Чувство безнаказанности не возникает на пустом месте, и, если Медведков без зазрения совести расправлялся со студентами и ставил эксперименты на переродце, кто знает, что было между этими двумя событиями и до них? Да, это даст ему возможность какое-то время пожить, пока будет говорить, и повторить судьбу сказочной Шахерезады. Но разве это плохо?

Решившись на риск, Серафим тихо шагнул вперёд и замер, переступив невидимую черту. Сразу стало гораздо светлее, и это позволило различить следующую раму из тонких, едва заметных линий — сразу на входе в подвал. Наверняка нечто вроде сигнализации, это было разумно.

Не спеша преодолевать новое препятствие, он окинул взглядом подвал, который выглядел очень обжитым. Несколько ритуальных рисунков на полу, лабораторное оборудование, столы, шкафы с бумагами.

Бумаги преступник и жёг в большом жестяном ведре, суетясь и не глядя по сторонам — полагался на чары.

Дрянин замер, выцеливая мишень. Один выстрел в голову — и нет проблем. Жаль, нельзя себе этого позволить…

Выстрел под сводами подвала оглушительно грохнул и обрушил камнепад событий.

Медведков вскрикнул, схватившись за простреленное бедро, дёрнулся, опрокинул ведро. Хлопья пепла и искры хлынули на пол, и декан вскрикнул ещё раз, обжёгшись. Стремительно развернулся, взмахнул рукой.

Сеф скорее предвидел, чем почувствовал нечто, падающее сверху, и сделал единственное, что оставалось: прыгнул с места вперёд. Приземлившись, слегка задел край рисунка, но по инерции пролетел вперёд, ушёл в кувырок, выскользнув из ловушки, которая вхолостую сработала за спиной.

Химеры, повинуясь команде, бросились на потусторонника, но не успели: друг за другом сработала пара рисунков призыва.

Из четырёх, чёрт бы побрал этого старого параноика, рисунков.

Бесплотный туманник — один из самых неудобных противников. Не то чтобы сильный или смертельно опасный, но загнать эту тварь обратно могла только пара потусторонников или подготовленная заранее ритуальная схема. Он мог заморочить любого, кто оказался в зоне досягаемости, вызывая полную дезориентацию, и слабость у него имелась одна: небольшой радиус действия. Однако сейчас его вполне хватило, чтобы спрятать от Серафима противника и вторую тварь, на которую отвлеклись химеры.

Опытные, они управились с ленточником за минуту и без дополнительных команд — похожая на спрута тварь больно жалила, но тоже не относилась к числу серьёзных противников. Вот только этого времени Медведкову хватило, чтобы добраться до третьего круга и принести жертву — Сеф не успел увидеть, какую и откуда он её взял, потому что у него начались проблемы.

Стрешник — это всегда проблема, даже для опытных патрульных. Косматое существо в покое напоминало стожок сена, выпрямляясь — походило на двухметровую обезьяну, а в бою то, что напоминало слипшиеся космы и дало ему название, поднималось длинными шипами-лезвиями и превращало его в чертовски быстрого и очень опасного противника.

Сдаваться Сеф не собирался. Блокировать удары огромных палиц-кулаков не пытался, уворачивался от них, но пистолет из рук не выпускал и выбирал момент, экономя патроны. В лоб стрешника из его оружия не пробить, космы составляли хорошую броню, но даже у такого существа есть уязвимые места.

Подмышка, например, куда Сеф сумел всадить пулю на очередном замахе. Тварь взревела — и захлебнулась бурой кровью, потому что следующая пуля вошла в пасть.

Дрянин отпрянул назад, чтобы не попасть под тушу бьющегося в агонии пришельца с Той Стороны, и не сдержал ругательства, когда его схватило за руки, дёрнуло назад и с размаха впечатало спиной в стену, протянуло по ней вверх на полметра. На лодыжках тут же сомкнулись другие кандалы, и Дрянин ощутил себя лягушкой, разложенной на препараторском столе — в центре какого-то узора, начерченного прямо на стене.

Его не пытались убить, его загоняли. И загнали успешно. А химеры, которых отвлекала ещё одна потусторонняя тварь, истощились и исчезли, не сумев закончить дело.

Медведков пойманного Сефа пока игнорировал. Первым делом он закончил с собственной раной, которую за это время успел перетянуть, разрезав штанину, выпил какие-то зелья. Потом с трудом доковылял до угла, взял тяжёлую суковатую палку и, опираясь уже на неё, побрёл к кругам призыва. Загнал обратно когтистую шестилапую тварь с плотной чешуёй, названия которой Серафим не вспомнил, следом избавился от туманника. Что-то проделал возле двух других кругов, потом с трудом и грохотом достал из-под одного из столов большой медный таз, а со стола прихватил небольшой предмет, Сеф не рассмотрел точнее, и поковылял к пленнику.

Слишком бодрый и выносливый для столетнего старика тип. Это изначально бросалось в глаза, но сейчас наталкивало на особенно мрачные мысли.

Химер Дрянин не ощущал, но приказ отменить не успел и надеялся, что они явятся сами без отдельного напоминания. Выложились наверняка сильно, до последнего, и раньше чем через пару часов ждать не стоит. Поэтому выход оставался один: тянуть время. А там либо они вернутся, либо помощь подоспеет.

Если сумеет отыскать его в этих подземельях.

Медведков подошёл, шваркнул таз на пол, ногой подвинул его ближе к стене. Смерил Серафима странным, оценивающе-брезгливым взглядом и вытащил из чехла небольшой нож — со стола декан прихватил именно его.

— Препарировать будешь? — мрачно поинтересовался Сеф.

— Использовать. Для исследования ты неинтересен, нелюдь, — спокойно ответил тот и, почти не примериваясь, с силой полоснул подвешенное тело по бедру.

Серафим дёрнулся от боли и стиснул зубы, подавив крик. В ушах застучало молотками, кровь хлестала из раны толчками — Медведков отработанным движением перерезал бедренную артерию. Капли звонко забарабанили по дну таза.

— И как ты хочешь меня использовать?

— Смерть человека даёт очень много силы, а смерть подобной тебе твари — невообразимое количество. Надо только уметь её использовать.

— Неужели пьёшь кровь и продлеваешь себе жизнь, паразит? — ухмыльнулся Сеф.

— Паразиты — это ты и тебе подобные. Бессмысленные существа, возомнившие себя главными. Ничтожества, взявшие себе право судить тех, кому должны целовать ноги, — кривясь, ответил тот, наблюдая, как кровь падает в таз.

— А, то есть это великая миссия по захвату мира?

— Нет, извлекаю пользу, — безразлично пожал плечами Медведков и вновь полоснул жертву по бедру — живучее тело сопротивлялось и спешило залатать рану. — И получаю удовольствие. Одним тупым, бесполезным солдафоном меньше — воздух чище.

— Что, даже не месть за друга и ученика Градина?

— Месть бессмысленна. Этот талант вы уже загубили безвозвратно. Всё, что я могу сейчас, это не позволить загубить ещё один, мой собственный, и спасти от вандалов хотя бы часть бесценных разработок.

— И детей убивал тоже для этого? — спросил Сеф.

Он, хотя и надеялся потянуть время, не думал заболтать противника, тем более тот явно никуда не спешил и терпеливо чего-то ждал, опираясь на посох. Но разговор помогал оставаться в сознании, которое стремительно уплывало. В глазах темнело, к горлу подкатывала дурнота, онемела не только раненая нога, но все конечности. Он, конечно, отличался крайней живучестью и от потери крови умереть не должен был, но не сомневался, что это ещё не всё. А финал хотелось встретить в полном сознании.

— Малая жертва. — Медведков вновь пожал плечами. — Избавиться от балласта, чтобы сохранить нечто наиболее ценное, — это разумное решение.

— Ты себя ценным, что ли, называешь? Столько смертей ради того, чтобы продлить жизнь посмешищу в заштатном городишке? Которого берегут как памятник, но не воспринимают всерьёз?

Сеф старательно пытался найти болевые точки и вывести противника из себя. Если даже тот не начнёт совершать ошибки, так хоть Дрянин душу отведёт перед смертью!

И, кажется, нащупал, потому что собеседник поджал губы и процедил после заминки:

— Ну что ж, гении часто остаются непонятыми. Но я нашёл способ дожить до полноценного признания в добром здравии и при чародейской силе. И ты, как бы ни болтал, мне в этом поможешь. Получше своего предшественника, я отточил метод до совершенства. Это даже хорошо, что явилась подобная тварь, редкая удача!

Серафим мотнул головой, пытаясь добиться прояснения в ней. Перед глазами всё расплывалось, от слабости подбородок клонился к груди. Вздумай Медведков его сейчас отстегнуть и перетащить в другое место, и Сеф при всём желании не сумел бы оказать сопротивления. Но напрягаться декану не пришлось, он слишком хорошо подготовился.

— Знаешь поговорку «всё гениальное просто»? — Медведков прохромал к ещё одному шкафу и закопался там, больше не рассказывая, а рассуждая вслух. — Гений отличается от массы тем, что он видит новые решения в привычном. Ключ к природе чародейства — сказки. Так просто и так неубедительно… Я тоже долго не мог поверить, искал закономерности. А все подсказки там! Благодаря отродью вроде тебя я окончательно это понял. Баба-Яга и Кощей. Смотритель-привратник у ворот на Ту Сторону, которого сбивает с толку обычное еловое масло и яблоневый цвет, и ты. Ты-то почитаешь себя бессмертным, да? Голова и та со временем прирастает. Редкой живучести тварь! А между тем помнишь историю про смерть на конце иглы? Наверное, задумывался, как это?

— А ты, значит, нашёл? — хмыкнул Сеф, стараясь игнорировать движения противника, но против воли всё равно следя за его руками.

— Да. И всё опять оказалось просто. Все сказки древние, очень древние. Древнее христианства. Древнее железа. И железом подобную тебе тварь не убить, только ослабить. Металлы укрепляют грань. А убить… Вот так просто, — он продемонстрировал Серафиму длинную белёсую не то шпильку, не то спицу. — Кость. Древнейшая игла.

Не тратя время на пуговицы, он вспорол рубашку Дрянина тем же ножом. Сеф попытался дёрнуться, но онемевшее, лишённое сил тело отказывалось повиноваться. Даже поднять голову и то уже не получалось.

Он со злостью подумал, как обидно будет сдохнуть напрасно и не принести этим никакой пользы, даже исследовательской, потому что за столько лет никто не догадался, и теперь вряд ли что-то изменится. И тварь эту не задержать. Подготовился, скотина! Да, они рисковали, когда лезли к нему в логово, но… Чёрт, если бы Михаил не потерялся, они вдвоём бы точно управились! Проклятые подвалы!

Медведков мелко дрожащей рукой поднёс иглу, прицеливаясь и явно метя в сердце. Остриё царапнуло кожу — но, обессиленный, Сеф этого уже не ощутил. Он даже не мог вздохнуть глубже, чтобы сбить прицел.

Одновременно случилось две вещи: острая игла вошла в плоть, аккурат между двух рёбер, и угасающее сознание уловило возглас. Голос был знакомым, но опознать его Дрянин уже не успел.