Два купидона

Глава четвертая

— Кэрри, я поверить не могла, когда папа приехал и рассказал нам, что сделал Роберт.

Взволнованный голос Джинни Кэлхаун вылетал из телефонной трубки и бил ее по барабанным перепонкам. Она отодвинула трубку подальше, состроила гримаску.

— Да, для меня это тоже оказалось сюрпризом.

Но Джинни не восприняла иронию сестры — ее красивая голова кипела от возмущения, она и не думала снижать накала, не выплеснув гнев на виновного.

— Посмотрела бы ты на лица его родителей! У них такой вид, будто их ударили в спину.

— Ох, нет! — в отчаянии пробормотала Кэрри, совсем позабывшая о родителях Роберта. Они ей всегда нравились, и она нравилась им. Невыносимо думать, что и они обижены, расстроены. — Ты имеешь в виду, он им не сказал и они сидели в церкви со всеми другими?

— Совершенно верно. Папа подождал, когда все расселись, и только тогда сделал объявление. Так ему пришлось говорить один раз. В этот момент я смотрела на Голлэтинов — у них лица стали просто больными. Кажется, единственная, кому он сказал, — это сестра, Марсия. Конечно, Голлэтины думают, что это сделала ты — бросила их сына и убежала с Уиллом.

— Вчера мне показалась удачной эта мысль — чтобы папа сказал так. — Кэрри потерла лоб. — Но я не собиралась огорчать родителей Роберта.

— Знаю, но интересно знать, сам-то он о них думал хоть чуточку?

— Что ты имеешь в виду?

— Да мог бы, кажется, позаботиться об их чувствах. В конце концов, он единственный сын и они его всегда баловали.

Это правда, мысленно признала Кэрри. Но она не позволяла себе думать о таких нюансах, давать им место в своем сознании. Ее вообще не очень-то занимало, как сложатся у нее и Роберта отношения с его родителями. Слишком она увлеклась деталями свадебной церемонии, все другие заботы отошли в сторону.

— Да, кстати, — снова обрушился на нее голос Джинни, — мы с Лорой прямо поехали в ваш дом — я имею в виду дом Роберта — и упаковали все свадебные подарки, какие нашли. Ключ, слава Богу, лежал в твоей сумочке. Кстати, как ты ухитрилась ее оставить, собираясь в дорогу? Мы нашли полный список всех, кто посылал подарки, и теперь их возвращаем.

— Спасибо, сестренка. Уверена, это самое лучшее, — промямлила Кэрри.

— Все, скажу я тебе, были в шоке. Слухи все еще будоражат город. Нэнси в отчаянии, что ей не пришлось во время венчания держать букет.

— Скажи ей — я все исправлю. — От огорчения судорогой свело желудок. — И что, когда я обоснуюсь в своем жилье, она летом приедет и поживет у меня. — «Конечно, если будет оставаться время от работы, которой еще нет», — добавила она про себя.

— Я передам. Что касается Роберта, могу сказать только одно: папа, Брет и Сэм готовы убить его, но вроде бы никто не знает, куда он делся.

— Что ты имеешь в виду? — Кэрри выпрямилась на стуле.

— А что он просто-напросто исчез. Нет, конечно, мы с Лорой и не надеялись найти его вчера в подготовленном для вас доме. Но даже его родители и Марсия, кажется, не знают, где он. Вчера утром он отдал Марсии записку и уехал из города. Его отец сказал, что не выйдет в отставку и вернется к управлению семейными мебельными магазинами. Из того, что я слышала, могу заключить, что Роберт позвонил мистеру Голлэтину и предупредил, что на время уезжает. Но не сообщил, откуда звонит. Глупец и трус.

— Точно так же титулует его Уилл.

— Кстати, об Уилле. Как это он оказался в нужном месте в нужное время и умудрился уговорить тебя поехать с ним в Чарлстон?

— Он обещал мне работу.

— Ну, по-моему, это неплохо. Но ты не думаешь, что тебе будет лучше здесь, дома, где я могу о тебе позаботиться?

Кэрри вздохнула — ожидала от сестры такого предложения.

— Джинни, ты заботишься обо мне по-матерински с тех пор, как мне исполнилось пять лет. Надо же мне когда-нибудь встать на собственные ноги. Кроме того, я здесь нужна.

Она опустила глаза на близнецов. Катастрофа со свадьбой как-то уходит на задний план, когда она любовно их разглядывает. Спят себе так мирно в своих детских загончиках, а она сидит на кухонной табуретке, упершись ступнями в перекладину, а локтями — в рабочий стол. После утреннего кормления они с Эдит искупали младенцев. Потом, пока Эдит занималась домашними делами, Кэрри поиграла с ними, укачала, они и уснули; потом снова покормила. Ей удалось немного поспать, растянувшись на кровати Уилла, теперь она готова к предстоящей полубессонной ночи.

День близится уже к вечеру; близнецов она устроила у застекленных дверей в патио — пусть лупят глазенки во дворик. Но похоже, огромный мир, где они родились, пока их не очень интересует: несколько минут — оба заснули. Приковылял щенок и обнюхал двух маленьких человечков, словно обследуя. Запах ему, видимо, понравился, он плюхнулся у кроватки и тоже задремал. Все трое создавали такую мирную картину, что Кэрри хотелось сфотографировать их — Уиллу на память. Пока все спокойно, Эдит, прежде чем готовить обед, поехала сделать покупки в бакалее, оставив малышей на попечении Кэрри. Весь этот прошедший день мгновенно пронесся в голове у Кэрри после предложения сестры.

— Нужна для чего? — требовательно вопросила Джинни. — Что есть у Уилла такого, чем ты могла бы заниматься? Ты ничего не знаешь о бизнесе художественных галерей.

— Я научусь, — возразила Кэрри, негодуя на тон Джинни: «я-старшая-сестра-я-все-знаю-лучше». — Ну а в данный момент ухаживаю за его детьми.

Кэрри почти слышала шипящий звук — будто пар выходил: горячность Джинни резко остыла; после мгновенной паузы она проговорила:

— За его… чем? Связь, наверно, плохая. Мне послышалось, ты сказала «детьми».

— Связь в порядке, — заверила Кэрри. — Я так и сказала — «детьми». У Уилла двойняшки, мальчик и девочка, трех недель от роду. Он подумал, ты и Брет, наверно, захотите приехать на уик-энд посмотреть на них. Сэма и Лору он тоже будет рад видеть.

Джинни издала удивленное кваканье, рассмешив Кэрри: решила, видно, что сестра над ней подшучивает. Пришлось объяснять, убеждать. Воспользовавшись тем, что Джинни временно потеряла дар речи, Кэрри перечислила нужные ей вещи: покинув свою квартиру в Гринвилле, она их сложила в ящики и оставила у Джинни. Собиралась перевезти в дом Роберта, когда они вернутся после медового месяца. Как здорово, что не успела. Наконец сестра, похоже, выговорилась. Кэрри только засмеялась, когда услышала, как Джинни зовет мужа, — связь еще не прервалась.

Повесив трубку, Кэрри повернулась на табуретке и обратила взор на Джейкоба и Ариану. Их нежный, невинный вид буквально перетянул ее на пол, и она уселась возле них. Потрогала ручки — тепло ли им — и спохватилась: что она, собственно, беспокоится, ведь стоит июньская жара… Дети такие красивые — утром, во время купания, она хорошенько их рассмотрела и пришла в восторг. Несмотря на жестокое начало жизни и преждевременное рождение, оба хорошо сложены и, насколько она может судить, здоровенькие. Безукоризненны во всех отношениях. Перевела руку, погладила щенка: ухитряется дремать, а один глаз держать открытым. Этот глазик без всякого интереса посмотрел на нее, веки опустились.

— Надо найти тебе имя, молодой человек, — тихо пробормотала она. — Такое, чтоб подходило к твоему характеру, — вроде Засони или Лентяя.

Она чесала щенка за ухом и перебирала в памяти все сказанное сестрой. Сейчас, когда прошел день и можно оглянуться назад, она жалеет, что так поспешно уехала, оставив другим расчищать завалы. Хотя вроде бы Джинни не возражает — это дает ей возможность выплеснуть гнев на Роберта. А вообще-то остаться бы ей в Уэбстере и заняться тем же: снять украшения в церкви, отослать подарки, ответить на вопросы. Это дало бы ей чувство завершенности. Ведь на вопрос, почему Роберт ее бросил, у нее еще нет ответа.

От мысли об этом начинает болеть грудь в области сердца. Интересно, как долго ей придется освобождаться от влюбленности в Роберта? Если бы только понять причину его поступка! Тогда это самое чувство завершенности, которого ей так не хватает, появится. Кроме того, что в последние несколько недель он проявлял явное нежелание разговаривать, о занозах в их отношениях она не припоминала. Он на несколько лет старше, но это ерунда — они всегда находили много общего. С ним легко проводить время, он спокойный, внимательный. Не то, что Уилл — на каждом шагу бросает ей вызов.

Она попыталась что-то восстановить, понять, когда же в Роберте начались изменения. Но на ум приходили лишь разные мелочи, и проявились-то они уже после возвращения его, в конце апреля, из деловой поездки в Атланту. Правда, Кэрри и не догадывалась, какое они имели отношение к ней.

Вот эти два крошечных создания только входят в мир — такие чистые, ничем не затронутые. А сколько всякого сложного и тяжкого ждет их впереди… Но нет, ничто и никогда не обидит близнецов; Уилл будет замечательным отцом, он сделает все, что в его силах, чтобы защитить их от жизненных невзгод. Но кто может поручиться за чье-то счастье и просто удачу?

Зато ей очень легко и отрадно наполнить свое разбитое сердце любовью к малюткам. Тем более что никогда ей, верно, не иметь своих собственных. Понадобится много времени, чтобы ей захотелось кому-то поверить и снова кого-то полюбить. И слезы наконец пришли к Кэрри. Печаль об утрате Роберта, своих надежд, гнев на его трусость и предательство, досада на свое положение — все слилось в один поток. Она поспешно схватила чистую пеленку, висевшую на спинке загончика Арианы.

Эти слезы совсем не походят на те, которые она проливала по Лени. Причина их — жалость к себе, она знает это. Но надо же ей поплакать хоть раз. И она позволила себе съежиться на полу и тихонько порыдать над своей болью, обидой и печалью. Всхлипнула еще раз, обернулась — Уилл стоит в кухне, у края рабочего стола; в руке кейс, галстук ослаблен, пиджак накинут на плечи, лицо гневно нахмурено…

— Ох, Уилл, и напугал же ты меня — до потери сознания. — Кэрри автоматически подняла руку к груди. — Я… я не слышала, как ты вошел. — Она поспешно вытерла глаза.

— Увлеклась оплакиванием своей несчастной доли, а?

— Ничего подобного! — моментально вспыхнула она.

Но протест тут же угас: она уже подумала про себя, что именно этим и занималась. Но она скорее прокляла бы себя, чем призналась Уиллу в самооплакивании. Собрав все достоинство, какое еще оставалось, поднялась и стала с преувеличенным старанием отряхивать пыль со слаксов, шлепая себя по ягодицам.

— Доктор Пол говорит, — бесстрастно заметил Уилл, — если хотите иметь счастливых детей, они должны жить в счастливой атмосфере. Если ты еще долго собираешься продолжать в том же духе, может, тебе лучше уйти в свою комнату?

— Кто такой доктор Пол? — Она вздернула по привычке подбородок.

Серые глаза Уилла стали колючими, когда он разглядел ее опухшие веки и непокорное выражение лица.

— Телевизионный педиатр. На прошлой неделе, когда ходил с детьми по комнате, я видел много его передач. — Он опустил кейс на кухонный стол, положил сверху пиджак, прошел по кухне и присел возле детских загончиков. Потрогал каждого из близнецов, взглянул на нее. — Думаешь, для них хорошо лежать вот так, у двери?

— Там не тянет. — Она обрадовалась, что он не стал распространяться о причине ее слез. — И нет прямого солнечного света.

Он кивнул, поднялся и носком ботинка осторожно прикоснулся к щенку. Толстый комочек зевнул и откатился в сторону.

— А как этот молодой человек?

— Поочередно то обнюхивал двор, то спал. За этими двумя занятиями и провел весь день. Вот и вся энергия, которую он проявил.

— Он станет хорошим компаньоном, — улыбнулся Уилл.

— Но не обязательно хорошей сторожевой собакой. По-моему, тебе надо назвать его Засоня.

— Звучит подходяще. — Он огляделся. — А где Эдит?

Кэрри объяснила, потом осведомилась, как прошел его день, преисполненная благодарности, что Уилл будто не видит больше ее зареванных глаз и красного носа. Лучше всего сейчас приготовить два стакана холодного чая, для Уилла и для себя. Ее поразила мысль: а ведь точно так же делала сестра, когда Брет вечерами возвращался домой из редакции своей газеты. Такого же рода заботу она сама проявляла бы к Роберту… На этой мысли она и запнулась. Правда, хватит! Пора прекратить, нечего пережевывать свою потерю, Уилл прав. Настало время выкарабкиваться из жалости к себе, раз уж она в нее впала, и чем раньше, тем лучше. Надо заняться своей жизнью, обдумать будущее. И она рассказала Уиллу о своем звонке Джинни.

— На уик-энд сестра собирается привезти сюда кое-какие мои вещи и мою машину. Я сообщила ей новость о Джейкобе и Ариане. — Кэрри взглянула на часы. — Прошло полчаса. По моим подсчетам, сейчас о них знает уже весь Уэбстер.

— Тогда с минуты на минуту надо ждать звонков от братьев. И лучше я позвоню маме и сестрам в Виргинию раньше, чем это сделают другие. — И он тут же набрал номер. Новость вызвала такой же отклик, как и у Джинни. Миссис Кэлхаун пообещала приехать в самое ближайшее время и посмотреть на своих самых младших внуков. Закончив разговор с матерью, Уилл поднял оба детских загончика и понес в гостиную, а Кэрри шла за ним с двумя стаканами. Он поставил загончики со спящими детьми на пол перед софой, сел и испустил долгий вздох облегчения.

Кэрри вручила ему стакан и тут же выдала то, что держала на уме весь день:

— Уилл, ты сказал, что вечером мы поговорим о моей работе.

— Ты настойчивая, а? — вскинул он бровь.

— Мне и надо быть такой. Я должна справиться… с разными делами, наметить планы.

— Почему такая спешка? — Он положил ноги на мягкую кожу кофейного столика и расслабился.

Кэрри села рядом и поджала под себя одно колено.

— Я оставила агентство в Гринвилле, потому что Роберт пообещал, что я буду работать с ним в мебельных магазинах — заниматься рекламой и связями с общественностью.

— И сколько он планировал тебе платить? — Уилл с любопытством посмотрел на нее.

— По правде говоря, мы не обсуждали этот вопрос.

— Вероятно, он надеялся получить твои профессиональные услуги даром.

— Веришь ты или нет, Уилл, но я и правда профессионал. — Кэрри сдержала свой пыл. — Этого я бы не позволила. Я знаю свое дело и знаю, сколько оно стоит.

— О, вот как? — Уилл с интересом ее рассматривал. — И сколько же оно стоит?

— Прости, не поняла? — моргнула она.

— Твой профессиональный опыт. — Он махнул в ее сторону стаканом. — Что он предполагает и сколько стоит?

Кэрри мысленно пришлось буквально отбивать чечетку, чтобы погасить скорость, с какой нарастало в ней раздражение.

— Ну, ммм… — Она помолчала и прокашлялась. — Я писала рекламу всех магазинов для местных газет, проводила рекламные кампании отдельных товаров, вовлекала магазины и их служащих в местные мероприятия для установления связей с общественностью.

— Звучит успокаивающе: ты знаешь, о чем говоришь. — Он склонил набок голову и изучал ее сощуренными глазами. — И это утверждает женщина, которой на самом деле следовало бы быть писательницей.

— Ох, Уилл… — Глаза ее заблестели, она помахала рукой, будто отметая его слова, — опять этот старый аргумент.

— Знаешь, почему я всегда думал, что ты должна стать писательницей? — Он покачал у нее перед носом стаканом с чаем.

— Не-ет, — с ехидной слащавостью ответила она, — но уверена, что ты хочешь мне объяснить.

Он оставил без внимания ее тон.

— Потому что это у тебя в крови. Джинни — великолепный репортер. Таким же был и твой отец. Сейчас он чертовски хороший романист.

— Я знаю, Уилл. Но это вовсе не значит, что я тоже должна быть писательницей.

— Глупости! — бросил он, сделал глоток холодного чая, подался вперед и резко поставил стакан на стол. — Мне надо что-нибудь покрепче чая. — С этими словами Уилл встал и направился в кухню. Вернулся он с бутылкой пива; сделал глоток, назидательно поднял палец и продолжал: — Ты боишься рискнуть.

— А разве не я села вчера к тебе в машину?

— Ты знаешь, что я имею в виду, — насупился он.

— Да, Уилл, — вздохнула Кэрри, — ты говорил мне об этом много раз.

— Когда я тебе это говорил?

— Бесчисленное множество раз, когда по делам приезжал в Колумбию и приходил меня навестить.

— Ох, правда? Приведи пример.

— Когда была опубликована первая книга папы, ты приехал с мыслью, что я, как ты считаешь, тоже должна писать. — Кэрри подняла руку и, пока говорила, загнула один палец.

— Ах да, — согласился он, глядя в пространство. — Что-то об убийце с топором, помню.

— Ох-ох, — Кэрри вздрогнула, — и это еще не все. Когда бы ты ни брал меня с собой на ленч или на обед, если я хотела взять что-то простое, ты настаивал, чтоб я попробовала какое-нибудь экзотическое блюдо. Ходили мы в кино — ты выбирал психологические триллеры или боевики вместо…

— Любовных историй? — перебил он.

— Правильно. Любовные истории — это то, что любят женщины. — В памяти мелькали их встречи, и вдруг она подумала, что у нее, собственно, нет оснований предъявлять ему такие резоны. Она будто жаловалась: ты не давал мне права выбора, куда и на что пойти при свидании. А по правде говоря, это вовсе не были свидания — никаких намеков на влюбленность в их отношениях никогда не проявлялось.

— Большинство любовных фильмов ужасная чушь, — раздраженно нахмурился Уилл. — Если ты всерьез задумаешься над этой темой, вероятно, сможешь написать гораздо лучше.

— Уилл, разве я совсем недавно не говорила тебе, — она подчеркнуто вздохнула, — что иногда ты напоминаешь… этого героя мультфильма, который заблудился в трех соснах?

— Нет, ты не говорила мне об этом примерно год. — Он задумчиво наморщил лоб и потер подбородок. — Приблизительно с того времени, как начала встречаться с Робертом…

— Не надо об этом! — вырвалось у Кэрри, и она отмахнулась от его слов рукой.

— А ты… ммм… еще с ним не покончила? — саркастически осведомился Уилл. — Водил он тебя на такого рода фильмы, какие любят женщины?

— Да, ну и что же? — Кэрри взъерошила волосы и с вызовом посмотрела на него.

— Что еще он делал? — Уилл отпил из бутылки и принялся безостановочно кружить по комнате.

— Ну… всевозможные вещи, которые любят женщины.

— За исключением приезда в церковь.

Кэрри выпрямилась и со стуком поставила стакан на кофейный столик. От грохота близнецы разом вздрогнули — она кинула на них испуганный взгляд, — но не проснулись. Тогда она с гневом уставилась на Уилла, но он обезоружил ее, подняв кверху обе руки, прежде чем она успела броситься в яростную атаку.

— Прости. Этого не надо было говорить.

— Да, — она глубоко выдохнула, и прядки волос поднялись надо лбом, — не надо было.

— В особенности теперь, когда он ушел из твоей жизни.

— Да, когда ушел. — У Кэрри судорогой свело живот от этого напоминания.

Уилл помолчал, изучая ее, а потом продолжал:

— Так что же делал Роберт такого, что тебе нравилось?

— Он никогда со мной не спорил, — неуверенно пробормотала она.

— Да, он, видимо, принадлежит к тому типу людей, которые позволяют другим в большинстве случаев поступать по-своему.

— Ну да. Да, позволял.

— Гммм…

— Но в этом нет ничего плохого, Уилл! — раздраженная его тоном, с жаром выпалила Кэрри.

— Черт, конечно, нет — если мужчине нравится быть болонкой.

— Он не был… это не имеет значения, — проговорила она, сдерживая гнев. — Важнее другое: Роберт умел заставить женщину чувствовать себя особенной. Умел за ней ухаживать.

Уилл опустился в кресло напротив, поставил бутылку на стол, наклонился вперед и положил руки на колени, — кажется, вот-вот расхохочется.

— Умел ухаживать за женщиной?

«О Боже, — подумала Кэрри. — Лучше бы я этого не говорила!» И принялась старательно изучать собственные ногти. А вслух небрежно согласилась:

— Да, вот именно.

— Потрясающе! — рокотал Уилл, напрасно стараясь подавить смех в голосе. — Кэрри, я знал многих женщин, встречался с многими. Неужели ты думаешь, что я не умею ухаживать и не представляю, как это делается?

— Откуда мне знать? Я никогда не видела этой стороны твоей натуры. Со мной ты всегда бывал очень деловитым, вечно командовал и спорил.

— Неуже-ели?

— А сам ты разве итого не признаешь?

Судя по выражению лица, он сейчас поступит в полном соответствии с ее обвинением, но оспаривая каждый его пункт. А он вдруг мирно произнес:

— Ладно. И что делал Роберт, когда за тобой ухаживал?

— Он часто посылал мне цветы.

— Я тоже приносил тебе цветы, — запротестовал Уилл.

— Которые рвал на клумбе перед моим общежитием.

— Это только один раз. И кроме того, я торопился, — защищался он. — Расскажи мне больше о Роберте как о… возлюбленном.

«Новое прозвище звучит не лучше, чем "подонок" или "трус"», — промелькнуло в голове у Кэрри.

— Он постоянно говорил о том, что ему нравится во мне, что он ценит.

— Я ценю тебя.

— Ты только критикуешь! — всплеснула руками Кэрри.

Спохватившись, встала, подошла к малышам проверить, не проснулись ли. Нет, к счастью, проспали весь спор. Щенок (для нее он теперь Засоня) проковылял у нее под ногами, немножко пообнюхивал гостиную и снова хлопнулся на пол дремать.

Все это время Кэрри не слышала голоса Уилла, но когда выпрямилась и отвернулась от малышей, то обнаружила, что он стоит прямо у нее за спиной. Теперь в его серых глазах не осталось и следа смеха, они стали серьезными и спокойно-сосредоточенными.

— Мне очень многое нравится в тебе, Кэрри. — Он кивнул в сторону близнецов. — Во-первых, твое сострадание и твоя голова. Но я всегда считал, что ты недооцениваешь свой интеллект.

— Недооцениваю? — Она пыталась проглотить комок в горле.

— Ну да. Почему-то ты считаешь, что у вас с Джинни нечто вроде соревнования. Но в то же время убеждена, что конкуренция между вами невозможна, ведь она, по твоему мнению, способнее тебя.

— Не только меня, но и очень многих, кого я знаю.

— Это правильно, ее коэффициент умственного развития где-то в стратосфере. Но это вовсе не причина, чтобы ты отрицала за собой право на писательскую карьеру. Ты думаешь, что не сумеешь достичь такого же успеха, как она.

Все, что он сказал, — это правда, возразить нечего. Но никто раньше так не разжевывал ей эту правду, — естественно, кроме него самого. Он-то всегда старался убедить ее в этом. Она вздернула подбородок и прокашлялась.

— Мы как будто не на эту тему собирались сейчас говорить.

— Не на эту. — Он внимательно поглядел ей в лицо — оно будто захлопнулось, как книга. — Я получил инструкции по ухаживанию за женщинами. — Улыбка, нежная, призывная, заиграла на его губах, когда он подошел к ней и коснулся кончиков ее волос. — Я каждый раз, когда видел тебя, думал: твои волосы как осенние листья.

— Уилл? — Кэрри обомлела от изумления.

— И глаза тоже; хотя, по-моему, они ближе к цвету жженого сахара.

— Жженого сахара?

— И еще мне нравится твоя походка. Я обычно любовался, как у тебя изящно покачиваются бедра — словно подпрыгивают при каждом шаге.

— Ну, вот еще, что я — матрасная пружина?!

— Ага, кому теперь не хватает романтики? — Он вскинул бровь. — На чем я остановился? — Уилл наморщил лоб. — Ах да. Какие еще приятности нашептывал тебе Роберт?

«Какой Роберт?» — чуть не спросила Кэрри, но вовремя сделала шаг назад, от Уилла, и прокашлялась.

— Он, например, танцевал со мной и…

— Можно подумать, я танцевать не умею! — обиженно вставил Уилл.

— Техасский тустеп, шег, — ехидно уточнила Кэрри.

— Ага, шег — официальный танец штата Южная Каролина. Шег мне нравится.

— Мне тоже. Но все это не то, что называется ухаживанием.

— Как сказать. Все зависит от того, с кем танцуешь шег.

Кэрри вытаращила глаза — и онемела.

— Вы желаете романтического ухаживания? — Уилл выбросил вперед обе руки. — Вас мне нетрудно окружить романтикой. — Он обхватил ее за талию и повел в медленном танце. — Вообразите: на стерео — пластинка «Райтчес бразерз», они поют «Вы потеряли это чувство — любовь»; или Майкл Болтон, «Когда мужчина любит женщину».

Еще не оправившись от изумления, Кэрри сначала запиналась и путалась, но быстро поймала ритм. В томном танце они плыли вдоль гостиной. Кэрри никогда не танцевала с ним раньше, даже на свадьбе Брета и Джинни. Как он замечательно чувствует ритм — неважно, с музыкой или без нее. Он закончил танец, взял ее руку, и она сделала благодарственный пируэт. А он обнял ее за талию и ласково, но упорно наклонял, пока голова ее не оказалась в нескольких сантиметрах от пола.

— Уилл! — только и выдохнула она, выпрямляясь и повиснув на его плечах.

— Ты расслабься, расслабься. Ведь ты понимаешь, что такое романтическое ухаживание.

— О да… — Она задыхалась. — Только… мне вся кровь бросилась в голову.

— Пустяки, я тебя мигом вылечу. — Уилл приподнял ее ровно настолько, чтобы их губы оказались вровень; дыхание его обжигало ей рот. — Он заканчивал танец поцелуем?

Глаза Кэрри прямо смотрели в его глаза: чуть затуманились, но в них обычное упрямство.

— Да, иногда.

— Ох, Кэрри, ты пойми, не могу я позволить тебе думать, будто этот… будто он более романтичен, чем я.

— Нет, конечно, нет! В тебе очень развит дух конкуренции.

— Хорошо, что ты понимаешь. — И он прижал свой рот к ее губам.