Два мира

Глава 24

В Хейзлтоне впервые собирался конгресс. Союз американских журналистов был одним из самых больших и влиятельных в стране, где власть печати безгранична. Выбрав этот город местом своего съезда, журналисты этим самым как бы признали его столицей штата. Все эти сотни людей, отовсюду съехавшиеся сюда, посылали тысячи докладов и статей в газеты, представителями которых они являлись, в продолжение целой недели нельзя было взять в руки ни одной газеты, чтобы не встретить названия нового города. Морленд знал, что делал, прилагая все усилия, чтобы выбор для съезда пал именно на Хейзлтон.

Город оказался вполне на высоте своего положения. Прием гостей превзошел все подобные приемы. Богатейшие жители соперничали друг с другом в гостеприимстве. Все гостиницы были заняты, сам город играл роль хозяина в приеме приезжих. За каждым заседанием следовало какое-нибудь торжество, а неделя завершалась назначенным у Морленда раутом.

Дом председателя общества, которому Хейзлтон был обязан своим возникновением, походил скорее на дворец и находился в той части города, где жила знать. К каждому дому примыкал сад или парк. Жившее здесь высшее общество выбрало это место вдали от центра города с его шумной жизнью. На холмах, окружавших обширную долину, возникла целая колония вилл, маленьких нарядных дачных домиков, служивших лишь для временного местопребывания. На более высокие холмы, откуда открывался великолепный вид на город и долину, устраивались поездки. У Морленда тоже был такой коттедж, и в хорошие вечера он иногда отправлялся туда с дочерью, чтобы там пообедать и отдохнуть.

В его городском доме был целый ряд комнат для гостей, на этот раз все они были заняты. Один мистер Торнтон занимал три или четыре комнаты, а с ним приехало несколько сотрудников «Герольда», тоже требовавших особенно внимательного отношения. Морленд не предвидел приглашения, сделанного его дочерью почти в последнюю минуту, а потому было решено поместить этих гостей в загородной вилле.

Когда Гунтрам с женой и Зигварт приехали на виллу, Траудль была просто в восторге от такого распоряжения. Небольшие комнаты, обставленные с большим комфортом, были ей гораздо больше по вкусу, чем огромный дворец Морленда. Гораздо приятнее было жить на этой возвышенности с живописным видом и всегда готовым к услугам автомобилем, в котором можно было через несколько минут очутиться в городе.

Раут у Морленда превзошел все до сих пор виденное Хейзлтоном. Залитые ярким светом и роскошно убранные экзотическими растениями приемные восхищали даже этих гостей, большей частью избалованных роскошью. Убранство залов и комнат для гостей, сервировка столов и вообще вся обстановка раута затмили своим блеском и великолепием все остальные торжества. Нечто подобное мог позволить себе только человек, который не считался с деньгами и которому ничего не стоило истратить в один вечер целое состояние. Этим человеком был Вильям Морленд.

Гостей принимала графиня Алиса в великолепном туалете, сверкавшем драгоценностями. Стоя рядом с отцом, она была окружена тесной толпой, которая восхищалась ею, курила ей фимиам, а она принимала поклонения с видом царицы, привыкшей к подобной дани ее красоте. Она действительно походила на царицу, и Морленд смотрел на нее с чувством удовлетворенной гордости. Он понимал, чем обладал в лице этой красавицы-дочери. В конце концов будет, пожалуй, лучше, если она выберет себе второго мужа здесь, в Америке. Став миссис Торнтон, она будет жить в Нью-Йорке, куда он сам часто ездил, и может подолгу гостить в Хейзлтоне. Таким образом, ему не придется с ней расставаться.

Алиса, по-видимому, подчинилась его желаниям: она была все время любезна и внимательна к мистеру Торнтону, который был от нее в восторге.

Зигварт, принимавший участие в одной общей экскурсии, немного запоздал. Когда он вернулся на виллу, Гунтрам с женой уже уехали. Он встретился с ними на рауте, и Адальберт воспользовался первым удобным случаем, чтобы отвести его в сторону.

— Я должен сообщить тебе удивительную новость, — начал он. — Сегодня я получил письмо от Дитриха. Представь себе, он поехал в Нью-Йорк!

— Дитрих Залек? — спросил удивленный Зигварт. — Он ни словом не намекал на подобное намерение.

— Он, вероятно, и сам не имел его и не думал о нем до получения приглашения из «Герольда». Газета снаряжает экспедицию к северному полюсу. Помнишь, мы еще недавно обсуждали с тобой этот вопрос, когда он был затронут в печати?

— Да, помню, но разве Залек имеет какое-нибудь отношение к газете и ее сотрудникам?

— Ни малейшего. По-видимому, и для него это явилось полной неожиданностью.

— Тогда в это дело замешана графиня Алиса, — решительно произнес Зигварт. — Ведь мистер Торнтон — гость ее отца.

— Мне тоже это пришло в голову. Очень возможно, что Дитрих питал слишком смелые надежды, пожалуй, даже сделал предложение, но, очевидно, получил отказ. Об этом можно судить по тому, что в последнее время он отвергнут Алисой, хотя прежде она как будто поощряла его. Потом ей, вероятно, стало жаль его, и она захотела похлопотать за него,

— Или просто хотела удалить его отсюда, — задумчиво проговорил Герман. — Но для чего?

— Может быть, Траудль узнает что-нибудь, но пока она так же удивлена, как и я сам. Во всяком случае, здесь какая-то загадка. Участники экспедиции давно уже подобраны, так как она отправляется через три недели. Тут действовало чье-то сильное влияние.

— Вероятно, — рассеянно ответил Зигварт, все еще занятый своими мыслями.

— Как бы то ни было, но это приглашение совершенно меняет всю его жизнь. На два или на три года, как и все участники экспедиции, он совершенно избавлен от материальных забот, а если счастливо вернется, то перед ним окажутся открытыми многие пути. Он, вероятно, и сам понял это, потому что согласился, ни минуты не колеблясь.

В это время к оконной нише подошла Траудль. Она была прелестна в воздушном розовом платье, правда, слишком простом по сравнению с туалетами знатных городских дам, соперничавших друг с другом в роскоши нарядов и блеске драгоценностей, но благодаря своей ослепительной свежести и девичьей стройности фигуры нисколько не теряла от такого соседства.

— До Алисы сегодня не доберешься, — весело сказала она. — Мне едва удалось перекинуться с ней несколькими словами. Ну, Герман, что вы скажете об этом торжестве? На нашей милой старой родине не знают ничего подобного.

— Нет, да и слава Богу. Мы еще не знакомы с такими пирами Мамона[6], который собирает вокруг себя всех своих подчиненных, чтобы они льстили ему. В этом свободная Америка перегнала нас.

— И не стыдно вам так говорить? Мы ведь все здесь в гостях.

— Приглашены, чтобы исполнять свою обязанность, то есть выражать восхищение. Я, к сожалению, не расположен к этому и считаю достойным порицания равнодушие к этим выставкам своего богатства, которые на меня не производят никакого впечатления.

— Как серьезно вы смотрите на вещи! — рассмеялась Траудль. — А мы без всяких размышлений наслаждаемся этим праздником. Он так прекрасен!

— Берегись. Адальберт! Твоя жена начинает портиться в Хейзлтоне. Тебе потом придется повозиться с ней, и она отравит тебе жизнь.

— Нет, я лучше знаю свою Траудль, — возразил Адальберт. — ей не повредит побывать раз-другой в таком роскошном обществе.

— Разумеется, когда мы завтра вернемся домой, я точно так же буду радоваться детям, и дяде Гофштетеру, и нашему милому, залитому солнцем домику. Мой Адя хорошо знает меня! — и Траудль улыбнулась мужу.

Он украдкой сжал ее руку в своей и тихо, с глубокой нежностью, проговорил:

— Моя маленькая златокудрая Труда!

Зигварт молча смотрел на эту счастливую пару. Эта женщина еще девочкой готова была умереть с любимым человеком, а потом так мужественно и преданно делила с ним его судьбу и не покинет его до конца жизни ни в радости, ни в горе. Это был его идеал женщины. Именно такой должна быть та женщина, которую он введет когда-нибудь в свой дом: только такой брак может быть залогом счастья.

В зале произошло какое-то оживление — под руку с Торнтоном вошла Алиса. Взгляды всех устремились на нее, послышались замечания о предположительном родстве Морлендов с Торнтонами. Этот слух никем не оспаривался, напротив, как будто получил подтверждение. Он дошел и до ушей Зигварта. и он тоже не усомнился в его достоверности. Это была, пожалуй, самая подходящая партия, потому что они были из одного круга. Красавица, позволявшая поклоняться себе как царице, никогда не забудет, что на ней корона, корона Мамона. Равенсбергам пришлось тяжело испытать это.

Алиса медленно шла по залу со своим спутником. Иногда она останавливалась, чтобы перекинуться несколькими словами с тем или другим из приглашенных. Она рассеянно оглядывала окружавшее ее общество, вдруг ее взгляд встретился с глазами, смотревшими на нее не с восхищением и приветливой любезностью, а мрачно, почти враждебно. И несмотря на это, она, как очарованная, не могла не смотреть в эти глаза. Одно мгновение продолжался этот немой, но красноречивый разговор, потом Зигварт отвернулся. Однако он в тот же миг понял, что никогда не женится, что мирное, тихое семейное счастье его друга для него самого не существует. Он никогда не заключит в свои объятия другой женщины, так как в его душе кипит горячая страсть к Алисе, ставшая для него роковой.

Торнтон провел свою даму в одну из боковых комнат, предназначенных для отдыха и беседы. Это был маленький, уютный кабинетик, слабо освещенный и пропитанный ароматом цветов. Торнтон сел рядом с Алисой и заговорил:

— Простите, графиня, если я на четверть часа отниму вас у общества. Я хотел лично сообщить вам, что ваше желание исполнено, ваш протеже будет сегодня вечером в Нью-Йорке.

— В самом деле? — с оживлением сказала Алиса. — Значит, его приняли в экспедицию?

— Разве вы могли сомневаться в этом? Он с радостью ухватился за предложение. Да это и вполне понятно.

— Нет, не совсем понятно, нам приходилось считаться с гордостью и самолюбием человека, который до сих пор не может забыть свое прошлое. Я уже говорила вам, что барон Залек принадлежал к высшему обществу, пока разорение его семьи не заставило его уехать на чужбину. Поэтому-то я и поставила условием, чтобы он не знал, кто именно хлопотал о нем. От меня он не принял бы никакой милости.

— Не беспокойтесь, ваше инкогнито было и будет сохранено. Надо надеяться, что мистер Залек оправдает вашу рекомендацию.

— В этом я уверена. Он прекрасный стрелок, выносливый, привыкший к физическим нагрузкам человек и при этом смел до безумия. В жизни, полной опасностей и забот, он будет в своей стихии. Вы не раскаетесь в своем выборе.

Торнтон улыбнулся.

— Ни о каком выборе с нашей стороны тут не было и речи. Все заключалось в вашем желании, графиня, о котором вы заявили почему-то в самую последнюю минуту. Подобные дела готовятся заранее. Уже в начале года были подобраны все участники. Было много желающих, достаточно известных, и нам оставалось только выбрать. Немецкий барон, как иностранец и человек неизвестный, не мог претендовать на участие, но за него ходатайствовали вы, и я немедленно сообщил об этом своему Гарри. Я сказал ему, что это ваше настоятельное желание и что он может этим заслужить вашу благодарность. Разумеется, место для барона сразу нашлось.

Торнтон недаром подчеркивал трудность исполнения желания Алисы, и она отлично поняла его намек, но обошла этот вопрос и, протянув ему руку, произнесла:

— Благодарю вас, мистер Торнтон, вы сделали мне большое одолжение. Но неужели вы уже завтра покидаете нас?

— Я должен ехать: конгресс завершился, и меня ждут в Нью-Йорке неотложные дела. Но не благодарите меня, я тут ни при чем, все это сделал Гарри, и он всегда готов сам явиться за благодарностью.

Молодая женщина с минуту помолчала, потом ответила полушутя:

— Через две недели мы уже увидимся на морском пляже. Ведь уже решено, что вы с сыном навестите нас там. Я думаю, что мы пока на этом и остановимся.

— Если вы настаиваете, нам остается только покориться. Вы позволите отвести вас в зал?

— Я бы хотела остаться здесь еще несколько минут. В зале душно, а мне хотелось бы немного отдохнуть.

Торнтон нашел, что его будущая невестка имела действительно усталый вид. И в этом не было ничего удивительного. Вся последняя неделя была для нее очень утомительной, она должна была везде бывать и играть видную роль, а сегодняшний вечер возлагал на хозяйку дома массу обязанностей. Торнтон видел, что ей хотелось остаться одной, и любезно уступил ее желанию.

Алиса с глубоким вздохом прислонилась к спинке дивана. Все эти дни она преследовала одну цель — удалить Залека, чтобы оградить от опасности жизнь того, за кого она переживала. Она достигла желаемого, но теперь у нее требовали уплаты за услугу. Она дала Торнтону-старшему более или менее определенную надежду, что предложение его сына будет принято, как отказать ему теперь, когда он явится? Это было бы оскорблением Торнтонам, на которое не могла бы отважиться даже дочь Вильяма Морленда.

Нет, выбора уже не оставалось, решение было, в сущности, уже принято, и короткая отсрочка ни в чем не меняла хода событий. Да и не все ли равно, кому в конце концов отдать свою руку? Гарри Торнтону или кому-нибудь другому — совершенно безразлично! Но Алиса не могла забыть взгляд, встреченный ею в шумной, блестящей толпе, и хваталась за отсрочку как за якорь спасения. Она больше не обманывала себя — она снова была всецело во власти человека, научившего ее любить.