Две птицы на снегу

Эпилог. Эпикриз

– В Разломе я видал всю эту… писанину, – проворчал Яроплет, в раздражении бросив ручку на стол. – Какого демона я вообще на это согласился, напомни?

– Тебя не спрашивали, – насмешливо отозвалась Лета, обняла мужа со спины через спинку стула и прижалась виском к его щеке. – Привыкнешь. Пойдем полетаем? Бумажки не кончатся никогда, а рабочий день – уже час как.

– А ты умеешь уговаривать, – усмехнулся он. Но вместо того чтобы встать и уйти из кабинета, отодвинулся вместе со стулом и потянул Лету к себе на колени. Та не возражала и на поцелуй ответила с большой охотой.

– Твоя мама совершенно разбалует Светика, – проговорила Лета некоторое время спустя, когда они уже просто сидели обнявшись.

– Да ладно, я-то у нее вроде нормально получился, – рассмеялся Яроплет. – И его совсем уж не испортит.

– Ты сын, к тому же – старший. А он – внук. Колоссальная разница.

– Роди ей младшую внучку, будет баловать ее!

– «Роди»! – насмешливо фыркнула Лета. – А ты в этом участвовать не собираешься?

– То есть летим мы сразу домой, я правильно понимаю? Работать над внучкой? – ехидно уточнил феникс. – Раз Светан у бабушки.

– Нет, не сразу, хочется все-таки немного размять крылья, – после недолгого колебания решила Летана. Завтра у них обоих выходной, спешить некуда. – Так что не ленись, майор, а то совсем заплывешь на кабинетной работе. Толстый феникс – это некрасиво.

– Говорят, делать детей – тоже очень полезно для физической формы, – возразил пока еще вполне подтянутый феникс. – Но летать так летать. Я не против.

Вольнову дали новое звание вместе с повышением в должности всего пару месяцев назад. Добрина тоже повысили и перевели, а кандидатуру феникса ему на замену выбрал сам Золотов, не особо считаясь с мнением подчиненного. И тот, конечно, ворчал, потому что полевая служба нравилась ему гораздо больше, но спорить с полковником было себе дороже.

Больше всего этому изменению радовалась Летана, хотя из уважения к мужу старалась не слишком явно это демонстрировать. Все же куда спокойнее, когда любимый человек решает организационные вопросы, сидя в кабинете, мотаясь по совещаниям и заставе и лишь изредка выбираясь к границе, чем постоянно рискует жизнью у Разлома.

Правда, пока он нес полевую службу, Лета тоже старалась держать свои тревоги при себе. Она прекрасно знала, за кого выходила замуж, и понимала, что иначе не будет. Он сильный боевой маг, он феникс, наконец, и полюбила его она именно таким, а пытаться перековать его под собственные нужды – подло и мерзко.

Вольнов, впрочем, старался работать над собой. По заверениям Бочкина, попадать в госпиталь после женитьбы он стал заметно реже и хотя все так же лез опекать и прикрывать молодняк, но и о собственной безопасности вспоминал несколько чаще, чем прежде. А требовать от него большего бессмысленно, только зря ругаться. Оставалось лишь молиться Творцу и благодарить за то, что он бережет феникса.

Да и стыдно Лете было пенять мужу, когда и сама она порой заставляла его понервничать. Хотя бы тогда, когда буквально за полкварты до родов помчалась помогать Даровому с каким-то особо сложным пациентом и сама чуть не выгорела, не рассчитав силы, часть которых оттягивал на себя ребенок.

Насчет реакции своей семьи на подобное замужество Лета оказалась права, Вольнова восприняли спокойно и философски. Отец даже, можно сказать, одобрил как толкового офицера. Правда, сам этот «толковый офицер» был шокирован отношениями в семье Горских и высказался тогда, что теперь-то он окончательно понял, кто так дурно влиял на его жену до него, и что в сравнении с ними тогдашняя Летана являла собой верх живости и искренности.

А вот у Леты с матерью и сестрой феникса отношения сложились не в пример более теплые. Да и Светан эту бабушку ожидаемо любил гораздо больше: она его баловала, называла «рыжим солнышком» и радовалась его появлению едва ли не сильнее самих родителей. Она уже почти не надеялась, что непутевый сын когда-нибудь заведет семью, и счастлива была так ошибиться.

Непутевым мать его, впрочем, называла с большой нежностью. Она искренне любила своих детей, гордилась сыном, несмотря на все беспокойство, а он платил ей взаимностью. С родными Яр всегда был заботлив, и Лета легко поняла, на ком он в этом практиковался до встречи с ней. Во всех смыслах. Не зря она тогда подумала, что Яр моет кому-то голову не в первый раз: оказалось, на матери и натренировался, когда та восстанавливалась после серьезной болезни.

Летана первое время с трудом боролась с завистью, наблюдая за теплом в отношениях Яра и его мамы. До тех пор, пока ее не приняли в семью, и она сумела в это поверить: что ей действительно рады и что ей есть место в этом тепле, что ее тоже считают родной. На то, чтобы к этому привыкнуть, ушло долгих полгода, и теперь Лета охотно называла мамой мать своего мужа.

Теория Горской и ее научного руководителя, умершего пару лет назад, нашла подтверждение и приобретала все больше сторонников. Пока, правда, было непонятно, как она могла помочь избавиться от Разлома, но Летана не теряла надежды и связи с другими учениками Сеннова, по мере возможности помогая им в исследованиях. У нее-то здесь, на заставе, имелся почти свободный доступ к Разлому, чем остальные коллеги похвастаться не могли.

На семнадцатой заставе же за эти годы ничего всерьез не изменилось. Разве что паре сияющих птиц в небе – красно-рыжей и голубовато-белой – никто уже не удивлялся. Но некоторые выглядывали полюбоваться, когда замечали. Особенно охотно почему-то – влюбленные парочки.