Дьявол предпочитает Armani

О луке и счастливых овцах

Полина названивала Светке, но она не отвечала на звонки, а потом отправила сообщение-шаблон с обещанием перезвонить, как освободится. Поля едва не заскрипела зубами от досады: почему сейчас, когда она так ей нужна?!

Девушка шла по улице, звонко чеканя каблучками по асфальту, чувствуя, как внутри снова и снова взрывается что-то, и никак не могла понять, в ярости она или на грани истерики. Она без конца вспоминала поцелуй, такой неожиданный и долгожданный, такой потрясающий и такой жестокий. На мгновение она забылась и поверила, что все это по-настоящему.

«Дура!»

Злость и обида выедали нутро, хотелось вернуться и надавать самодовольному заму пощечин, но вместо этого она только ускорила шаг, мечтая оказаться как можно дальше от гребанного офиса, от чертовых интриг и Данилки Присли, в которого так опрометчиво влюбилась.

— Да он просто моральный импотент! — она была так зла, что не сдержалась и выкрикнула это вслух.

Перехватив удивленный взгляд какой-то женщины, она стушевалась и поспешила скрыться с места преступления. Вечно она так. Как она вообще могла вообразить, что кто-то вроде зама захочет ее поцеловать? В каком бреду она допускала мысли о том, что может ему нравиться? Мало того, что она неловкая, бестолковая и бесполезная, так и он эгоист и козел, каких поискать. Она вообще серьезно начинала сомневаться в том, что он человек.

Точнее, она почти убедилась в том, что это не так. Он играл ее чувствами, играл ею, ловкий и расчетливый манипулятор, который читал ее как открытую книгу и пользовался без всякого зазрения совести. Она лезла из кожи вон, пытаясь ему угодить, а он только и знал, что бросать ей в лицо претензии и предъявлять какие-то требования.

Снова вспомнив о подставном поцелуе, от которого у нее дрожали ноги, Поля ощутила, как в глазах встают слезы.

«Хватит! Прекрати! У тебя глаза накрашены, успокойся, тряпка!» — приказывала она себе, сдерживаясь из последних сил.

Хотелось еще раз позвонить Свете, а лучше вломиться к ней в квартиру, но видеться с ее милым, но таким шумным семейством не было никакого желания. Вдруг, взгляд ее упал на вывеску небольшого кинотеатра, который располагался недалеко от ее дома. Подумав всего мгновение, она резко развернулась и пошла туда, решив, что лучше уж смотреть кино, чем рыдать дома. Она не будет плакать хотя бы для того, чтобы завтра, увольняясь, выглядеть сногсшибательно назло Даниилу Александровичу.

«Меня от вас тошнит!» — снова и снова по замкнутому кругу проносилось у Дана в голове, пока он шел домой, пока забирал в ресторане еду на вынос, пока принимал душ. Он стоял под обжигающе-ледяными струями, но не чувствовал холода, только смотрел как вода, кружась, убегает в слив, закручиваясь бесконечной спиралью, и такой же спиралью крутились последние Полинины слова.

«Вы знаете, что нравитесь мне», «вы мной пользуетесь», «я вам не нравлюсь» — ее слова жгли куда сильнее, чем холодные капли, что разбивались о его покрывшуюся мурашками кожу. Но хуже всего было то, что, разработав свой, как ему казалось, великолепный план, он не учел то, что созданный его руками служебный роман выставлял Полину в крайне нелицеприятном свете. И ему было ужасно стыдно за то, что он поставил ее в такую неловкую ситуацию, хотя в самом начале их авантюры клятвенно обещал ей взять всю ответственность на себя. Получается, он не только не сдержал своего слова, но еще и подставил ее.

— Придурок, — выдохнул он, нащупывая непослушными, замёрзшими пальцами выключатель.

Конечно, она на него разозлилась за такое. Да еще и на фоне стресса, который она испытала, оказавшись взаперти в кабинете у финдира. Ее желание уволиться вполне объяснимо.

Надевая пушистый синий халат, подаренный мамой на какой-то праздник, он размышлял о том, как ему теперь поступить. Исправить ситуацию он уже не мог, а извиняться не любил, да и не умел. Да и что толку с его извинений, если назад ничего не вернуть. Лучше всего было просто поговорить с Полиной, но что-то подсказывало, что сегодня этого делать точно не стоит. Лучше завтра, когда она немного отойдет.

За месяцы их общения он уже понял, что Полина — девушка эмоциональная, немного неуравновешенная и впечатлительная, но отходчивая. В конце концов, не станет же она увольняться из-за такой ерунды? Вспомнилось, как она оправдывалась за свои косяки и пьяные объяснения в баре — она очень дорожит работой в компании.

— Ладно, все будет нормально, — решил наконец мужчина, глядя на себя в зеркало. — Ничего ужасного не случилось, чтобы так возмущаться.

И хотя, он вроде как все для себя решил, отражение его смотрело недовольно и с осуждением. Сколько он не пытался откреститься от слов про «нравлюсь/не нравлюсь», они его тревожили, особенно на фоне того, что она поцеловала его совсем недавно. А вдруг, он ей действительно нравится? Не просто как человек, но как…

Додумать ему не удалось, он услышал какой-то оглушительный грохот и понял, что Макс уже пришел к нему и что-то разворотил. Выйдя из ванной, он пересек короткий коридор и лицезрел друга, который поднимал барный стул, который только что опрокинул, подпевая звучавшей в наушниках песне.

— В этом мире жестоком, где нежность как слабость,

Где чтобы выжить, ты вынужден биться,

Я набрался неслыханной наглости,

Я позволил себе влюбиться!

Пение оборвалось, когда Макс распрямился и увидел перед собой Дана.

— Ты надрался? — уточнил друг, подозрительно на него глядя. — Ладно, ты крушишь мои стулья, но пить без меня…

— Я пьян любовью, — весело пропел Макс, вынимая наушники и убирая их в чехол.

— Как интересно, — без особого интереса фыркнул Дан, устраиваясь за барной стойкой и притягивая к себе упаковки с едой. — Сыт тоже любовью? — уточнил он, вскидывая бровь.

— Ну, до такого уровня духовного просвещения я еще не дошёл, — заявил брюнет, приземлившись на соседний с другом стул. — Каждый раз, когда ты поднимаешь бровь, я вспоминаю, как ты часами залипал у зеркала, отрабатывая этот трюк.

— Заткнись и ешь, — посоветовал Дан, подталкивая к нему коробочку с пастой.

— Ты чего такой злой?

— Я не злой, у меня просто плохое настроение, — поправил Дан. — И вообще, это ты слишком жизнерадостный. Как прошло заключение договора?

— Я перенес на завтра, — отмахнулся Макс, а потом вдруг спросил: — ты веришь в любовь с первого взгляда?

— Я в нее вообще не верю, — отрезал Дан.

— Ой, ладно тебе, не пытайся казаться большим сухарем, чем ты есть.

— Любовь бесполезна. И от нее одни только проблемы, — Дан уже понял, что Макс словил романтично-философское настроение и собирается полоскать ему мозги, а потому встал в оборону до того, как на него напали.

— Откуда ты знаешь, если ты никогда не любил?

— На тебя насмотрелся, — криво усмехнулся мужчина. — Ничего хорошего у тебя пока не вышло ни с одной из твоих… дам. Вечно находишь себе каких-то наглых девиц, которые вьют из тебя веревки, а потом сбегают, едва завидев вариант получше.

— Воу, воу, полегче! — Макс возмущался скорее демонстративно, прекрасно зная, что друг прав. Ему по жизни катастрофически не везло с женщинами, но он верил в то, что где-то есть та самая, которая разорвёт этот порочный круг. И ему думалось, что Светка вполне подходит на эту роль.

Еще до того, как он озвучил эту крамольную мысль, Дан прочитал ее у него на лице. Тяжело вздохнув, он покачал головой.

— Ты знаешь, что крутить шашни с секретаршей, которая к тому же еще и блондинка, моветон? — уточнил он, безжалостно распиливая стейк, который сегодня казался ему совсем не аппетитным.

— Ты знаешь, что если вытащить кол из задницы, жить становится легче?

— Оставь мою задницу в покое, это раз, не переводи стрелки, это два, — вскинул вилку вверх Дан. — Ты постоянно находишь себе не тех девушек, а потом ноешь. А я просто указываю тебе на то, что ты в очередной раз вляпался не в ту историю. В твоем случае, от женщин одни проблемы. Да и вообще, от них одни проблемы.

— Ты ужасный скептик, просто невыносимый. Иногда я не понимаю, как прожил с тобой целых пять лет!

— У тебя не было выбора, — хмыкнул Дан, вспоминая их бесконечные споры в крохотной комнатке общежития.

Макс рассмеялся, вспомнив, как они впервые встретились. Дан ему сразу не понравился: педантичный до тошноты, склонный к занудству и откровенный ботан, как ему показалось. В первом он, как показала практика, не ошибся, но это не помешало ему подружиться с Черновым, который оказался веселым, эрудированным, очень добрым и совсем не занудой, хотя Макс частенько его подкалывал на эту тему. Он сам не понял, в какой момент привязался к этому вечно недовольному парню, который спорил с преподавателями и всегда мог вставить свои пять, а то и десять копеек.

— Ты, конечно, считаешь, что ты всегда прав, но все же, ты не можешь отрицать, что любовь вдохновляет. Мужчины совершали поступки ради женщин, а не за злато презренное. Вспомни того же Данте и его Беатриче, ну, или Геркулеса и Мег.

— Вот как тебе удается из тысячи возможных примеров выбрать самые неудачные? Врожденный дар? Беатриче, конечно, может и была музой Данте, но вышла замуж за другого, а Геркулес и Мег… Ты серьезно решил привести в качестве примера персонажей из мультика?

— И что?

— Да то, что она его предала, потом он отказался от вечности и семьи ради нее. Ты серьезно считаешь это хорошим примером? Или это тебя любовь так стукнула, что мир заиграл розовыми красками?

— Не язви, ты просто никогда не любил. Что с тобой обсуждать?

— То, что я не теряю голову при виде красивых ножек…

— Спорим, ты пялился на ноги своей ассистентки?

— При чем тут ноги Полины? — возмутился Дан, чувствуя, что теряет нить разговора. А еще он был смущен, потому что Макс попал в точку: он пялился. И не раз. И не только на ноги.

— Да ни при чем. Так, к слову пришлось. Значит, все-таки пялился?

— Ты портишь мне аппетит, — Дан отодвинул тарелку, взял со стола сигареты и вышел на балкон.

Макс нахмурился, а потом вышел за ним. Друг стоял, облокотившись на парапет и глядя куда-то в никуда, глубоко затягиваясь сигаретой. Он явно был не в духе, причем с самого начала. Вопрос только в том, что все-таки случилось.

— Только не говори мне, что она тебя отшила, — вдруг сказал Макс.

— Что за глупости ты несешь? — Дан чуть не поперхнулся дымом.

— Тогда… ты ее отшил?

— Никто никого не отшивал, — чуть более резко, чем хотелось, сказал Дан. — Слушай, на работе был чумовой день, я, кажется, налажал, а ты знаешь, как я этого не люблю. Короче, паршивое у меня настроение, так что перестань меня пытать и рассказывай уже о своих любовных похождениях, я же вижу, ты хочешь. Только не надо лезть с разговорами про Полину, ты знаешь, как я отношусь к романам на работе. Нет у меня настроения на твои шуточки.

— Боже, как бы тебе понравилось жить в Америке, а, — закатил глаза Макс. — Не смотри, не трогай, не говори ничего лишнего, а если хочешь замутить с подчиненной, иди и поставь в известность вышестоящее руководство. Красота, да?

— Мне кажется, все логично, — намеренно серьезно сказал Дан, а потом все-таки улыбнулся. — Даже если я и пялился на ее ноги, что это меняет?

— Тебя не держит никто, кроме тебя самого, — сверкнул глазами Макс, а потом выбил из пачки сигарету и закурил. — А я завтра ужинаю с родителями Светы, — обронил он.

— Совсем спятил? Вы знакомы два дня! Что еще за знакомство с родителями?!

— Мне просто интересно. Да и отказываться было не вежливо, — пожал плечами брюнет. — У нее милая мама. Да и что в этом такого?

— Знакомство с семьей — это серьезный шаг, который является следствием долгих, серьезных отношений, а не… не знаю, что у вас там произошло, но в любом случае, это все несерьезно.

— В твоей последней реплике трижды прозвучало слово серьезный. Не думаешь, что надо быть проще? Зачем все усложнять? Она мне нравится, я ей тоже, мне будет приятно познакомиться с ее семьей…

— А ей будет приятно, когда ты уедешь обратно в Америку? Ее только что бросил парень, вот только тебя не хватало для счастья.

— Может и не хватало, — задумчиво протянул Макс. — И вообще, нельзя мыслить так негативно. Надо жить ярко, сочно, здесь и сейчас. Вдруг, завтра уже не будет?

— Если начнешь затирать про зомби апокалипсис, я тебя ударю, — пообещал Дан, затушив бычок и тут же вставляя в зубы новую сигарету. — Ты просто безответственный пацан, который не способен думать даже на один шаг вперед.

— Зато ты у нас без плана даже в туалет не пойдешь, — хихикнул Макс. — Слушай, мы были созданы, чтобы быть вместе, как инь и ян. Ты умный и скучный, а я безбашенный красавчик… идеальный тандем.

— Это я скучный? — возмутился Дан.

— А еще ни разу не авантюрист. Вот взял бы и поцеловал свою Полину, спорим, она была бы в восторге?

— Что за навязчивая идея свести меня с Полиной? — Дан не стал говорить, что после сегодняшнего приступа авантюризма Полина сказала, что ее от него тошнит. Ему даже думать об этом было неприятно, не то чтобы озвучить вслух.

— Да хоть с кем-то, было бы неплохо. А то сидишь, как бобыль, вечно недовольный и погрязший в бумажках. Не в карьере счастье, друг мой.

— Макс, я рад, что ты снова на гребне любовной волны, но это не значит, что надо записывать меня в свой клуб. Мне хорошо одному, мне никто не нужен. Я одиночка.

— Именно поэтому мы дружим столько лет? — прищурился Макс. — Никакой ты не одиночка. Ты просто прекрасно понимаешь, что ни одна нормальная девушка с тобой не свяжется. Ты невыносимый человек.

— Но ты ведь со мной дружишь, — парировал Дан его собственным аргументом.

— Я просто хорошо знаю, что ты такой же лучок, как и Шрек. Злой и страшный снаружи, но где-то в глубине души, ты хороший. А окружающие видят только то, что ты им показываешь. Дай другим разглядеть тебя настоящего.

— Я вот смотрю на тебя и понимаю, что Агата Кристи была права. Влюбленный мужчина похож на овцу.

— Я, по крайней мере, овца счастливая, — самодовольно выдал Макс, а потом щелчком пальцев отправил окурок в полет с третьего этажа и, не дожидаясь ответа, ушел в комнату, напевая себе под нос. — Сердце в груди продолжает беситься, стремится быть с тобой рядом!

Поля вышла из зала, все еще пребывая под сильнейшим впечатлением. Аладдин превзошел все ее ожидания: она любила этот мультик в детстве, поэтому было нереально приятно снова окунуться в эту атмосферу, посмеяться над проделками джинна, а главное, ей безумно понравились песни. Особенно та, которой не было в оригинальном мультфильме.

Девушка зависла, добавляя песни из фильма в треклист, а потом все же вышла из кинотеатра, да так и осталась стоять под козырьком. Второй раз за эту неделю пошел дождь, скорее даже ливень. Улица была почти пустая: народ попрятался в кафешках, которых в центре было предостаточно, кто-то просто стоял под козырьками старых домов. Оглушительный стук дождя напомнил о том, как она выбежала с зонтом, а потом поцеловала Даниила Александровича. Вся ирония ситуации была в том, что это случилось буквально в паре сотен метров отсюда. Поля прижала кончики пальцев к губам, словно не веря, что все это было по-настоящему.

Она стояла под козырьком кинотеатра, не решаясь выйти под дождь, едва не плача от жалости к себе, и в то же время презирая себя за то, какая она жуткая тряпка, которая позволяет так с собой обращаться. Нелепая, наивная, она даже не заметила, как ее используют. И если сказать, по правде, она совсем уже не была уверена, что готова уволиться. Вдруг, она не сможет найти такое же хорошее место?

— Черт, — она полезла в сумочку, пытаясь нашарить там дежурную пачку сигарет, но она куда-то пропала. Вспомнилось, что она докурила ее еще тогда, когда выпивала с Даниилом Александровичем и его другом. Тогда ей показалось, что между ними есть что-то большее. А оказалось, что она просто дура.

— И снова квадрат один, — пробормотала девушка, вынимая из сумки наушники.

Дождь не собирался заканчиваться, а домой возвращаться было надо. Хотелось морально подготовиться к тому, что будет завтра и отрепетировать какую-нибудь эффектную речь, чтобы хоть раз не выставляться идиоткой.

Включив песню Жасмин, Поля сделала первый шаг, подставляя лицо холодным каплям. Она наступила в глубокую лужу, провалившись в нее по щиколотку и выругалась: туфлям конец. Этот день решил ее доконать!

Вижу волну, что мне беды несёт, когда свои воды обрушит,

Буду я той, что всё сносит и ждёт, и гром мой голос заглушит…

Поля едва не рассмеялась над тем, как текст песни подходил к ситуации. Она терпила, вот и все, она позволяет всем собой помыкать. И плевать уже было, что зам не виноват ни в дожде, ни в том, что она убила лодочки, которые стоили половину зарплаты, Полина чувствовала, как внутри закипает какое-то новое, незнакомое чувство. Оно поднималось волной, застревая где-то в горле, требуя, чтобы его выпустили наружу.

— Пусть ночь темна, надежду дарит утро,

Я буду сильна, уже не смогу молчать… — беззвучно, одними губами пропела Поля, делая новый шаг. Ее одежда мгновенно стала сырой и облепила тело, как вторая кожа, но девушке уже не было до этого никакого дела. Она почти физически ощущала жар, который разливался у нее под кожей, толкая вперед.

«Какая к черту разница, что думают другие?! Какая разница, что думает обо мне Данилка Присли?! К черту его, к черту их всех!»

С этими мыслями, Полина едва не растянулась на асфальте, поскользнувшись в очередной луже. С трудом удержав равновесие, она оглянулась, а потом плюнула и просто скинула туфли — все равно их уже было не спасти. Она шла босая, напевая все громче и громче, чувствуя себя героиней мюзикла. Наверное, она выглядела до ужаса глупо, но ей ведь было не привыкать. Поэтому она решила, что хоть раз в жизни можно послать все и просто делать то, что она хочет.

— И все услышат, хоть голос пока мой тише,

Силу чувствую я свыше и сейчас я должна стать смелой!

Но я встану, и голос мой не задушат,

Он ваш старый мир разрушит!

Я отныне всегда буду смелой!

Она уже почти бежала, громко подпевая песне, звучавшей в наушниках. Ее сердце набирало скорость, едва ли не вырываясь из груди от внезапной решительности, что ее охватила. Она жгла изнутри, подгоняя вперед, заставляя забыть, что она бежит по Чистопрудному бульвару босиком и поет во все горло. Каждое слово падало в самую душу, пробирая до костей. Завтра она покажет заму, какой может быть. Пусть поймет, что ошибся, когда решил, что может крутить ею, как ему угодно. Она больше никому не позволит так с собой обращаться. Хватит это терпеть!

— Пусть кругом одни замки, душа не сломлена моя,

Стану птицей, что летит на крыльях чистого огня,

И кричать, пока меня не услышат!

Устала быть тенью, что едва ли дышит,

Но отныне всегда буду смелой!

Дан с удивлением услышал до безумия знакомый голос, доносившийся с улицы. Даже громкий стук дождя не мог заглушить его: красивый и сильный, он заставил его встать с кресла и посмотреть вниз, перегнувшись через парапет балкона.

По улице залитой водой бежала девушка. Она пела, прыгая по лужам, поднимая фонтаны брызг. Зам без труда узнал Полину: та же одежда и сумка, да и голос он узнал почти сразу несмотря на то, что впервые слышал, как она поет. Наверное, открывшаяся его глазам картина должна была показаться ему глупой или нелепой, но он смотрел на девушку, невольно затаив дыхание. Он не сразу заметил, что на ней не было туфель. Как в самую их первую встречу.

— Ты чего там высматриваешь? — Макс встал рядом. — Сумасшедшая, — хихикнул он, не узнав Полину. — Хотя, это же Москва, — решил парень, возвращаясь в квартиру.

Дан молчал, напрягая слух, пытаясь разобрать слова.

— Я вырвусь, и голос мой не задушат,

Он ваш старый мир разрушит,

Я отныне всегда буду смелой!

Зам застыл, понимая, что был не прав. Ничего уже не будет нормально, хотя бы потому что его ассистентка окончательно спятила. Но несмотря на это, он был почти уверен, что завтра она действительно принесет ему заявление. Она решилась на что-то, и это явно было связано с тем, что он сделал.

«Я ее поцеловал» — эта мысль взорвалась в его мозгу одновременно с тем, как где-то вдалеке небо расколола молния. Только сейчас он осознал, что произошло на самом деле.

Он смотрел на Полину, на ее босые ступни, чувствуя, как его накрывает чувство отчаянной безысходности. Вдруг захотелось выбежать к ней, промокнуть под дождем и бежать босиком по лужам, не думая о том, что про него подумают или скажут. Хотелось посмотреть в ее красивое лицо, которому так шел дождь, и поцеловать. Не на камеру для алиби, а просто потому, что ему этого действительно хотелось. Но несмотря на то, что это желание захлёстывало его с головой, он продолжал стоять на балконе, крепко сжимая пальцами парапет.

— Знаю я, что должна быть смелой!

Он бы ни за что не смог. Потому что он трус.