Дьявольские будни

13.

Моя глава, да? Мой номер, тринадцатый... несчастливый номер... или все-таки три шестерки? А вы знаете, родные, что три шестерки по идее не должны быть банально выстроены в одну линию? Это не номер, то есть, не совсем номер. Это символ. Они, упомянутые шестерки, должны соприкасаться верхними хвостиками и должны быть направлены в три стороны... чем-то похоже на знак радиации, там тоже треугольники, соприкасающиеся острыми верхними углами. Должен сказать откровенно, что мало отношения имею как к указанному числу тринадцать, так и к несчастным шестеркам. Это людские выдумки. Зачем мне личные цифры? Я ж не военнопленный. Ну, то есть, это сейчас нахожусь, считайте, в плену у пришельцев, а раньше был свободен, как ветер.

Ночью ко мне приходили гости. Не те, которые приходят к женщинам в определенное время месяца. И тем не менее - неожиданные гости. Я почувствовал зов около двенадцати ночи. Собрался, рявкнул злобно на моих рыболовов, что хочу пройтись - и ушел. Глянул на себя в зеркало - ничего, нормально выгляжу, современно - джинсы на мне по-модному драные, толстовка с броскими надписями, джинсовая же куртка с железками в нужных и в ненужных местах, все в стиле милитари, с карманами, я даже солнцезащитные очки нацепил, на ночь-то глядя... а что, стиль надо выдерживать. И волосы мне нравятся, длинные, всегда любил. И лицо парнишки, мною с мотоцикла снятого, меняется под меня - скулы стали более жесткими, а подбородок - более четким.

Похолодало, и я засунул руки в карманы, выйдя из здания. И дождь моросит. А вот зонт брать в руки не хочу, это не в моем духе. Уж точно, что не сахарный, не растаю.

Поднимаю голову к темному небу - кто меня звал-то?

Сзади мне на плечо опускается рука, и я слышу негромкое:

- Привет.

Сговорились они все руки свои класть мне на плечи сзади, что ли?

Оборачиваюсь. М-да... вот этого я тем более не ожидал.

- Давно не виделись, - киваю ему.

Ох, как давно... тысячелетия два? Он мрачен, прямо-таки удивительно мрачен. Я никогда его таким не видел. Кто не догадался - это некто архангел Гавриил.

Я молчу. Он молчит.

Он выглядит так же, как и раньше, когда был моим другом. Когда мы были равны. Когда мы оба были - ангелы. У него бесстрастно-правильное лицо, какое было когда-то и у меня. Золотистые волосы ниспадают на плечи. Именно так - торжественно ниспадают. Голубые глаза, как положено. И даже его кожа выглядит необычно здоровой и загорелой для землянина. Хорошо хоть румянца на щеках нет, а то бы он выглядел точь-в-точь как богатырь из сказки. Он выше меня на полголовы, наверно, чтобы я не забывался.

Только вот одет он тоже бесстрастно и даже немного старомодно. В светлый классический костюм. А может, и наоборот - он просто одет прилично, в отличие от меня, одетого, как оборванец.

Продолжаю молчать, потому что это не я его звал. Мне ему сказать нечего. Меня слишком многое от него отделяет. Или отдаляет. Не важно, в общем, суть вы поняли. Я не то, что на другой стороне баррикад - а вроде как изгой и отщепенец.

А вот почему он молчит - не понимаю. Если звал - то говори, зачем. А не хочешь говорить - ну и лети себе назад, божья коровка, улети на небо, там твои детки кушают котлетки.

И тут мне становится больно - я вижу его крылья. Едва заметные, да и то периферийным зрением - только зыбкое марево в форме крыльев. Такие же, как и раньше.

Если ты чистотой и непорочностью своих крылышек прилетел похвастаться - так для этого ты выбрал не лучшее время, думаю я.

- Пойдем что ли кофе выпьем, - наконец-то выдает главный среди ангелов.

- Пойдем, - соглашаюсь, - только... не смотри на меня так... жалостливо... мне это не нужно.

Он кивает, и мы с ним идем.

И приходим мы в "Глобус". В наземный "Глобус". Там на втором этаже есть кафе, правда, полноценным кафе это не назовешь, но этим-то оно и привлекает. Меня, например, привлекает. Столики и удобные синие кресла стоят прямо под стеклянной стеной, в рядок, один за другим. Вроде и кафе, а скученности народу нет. Сидишь у такого столика, застланного настоящей приличной скатертью, и чувствуешь себя чуть ли не дома.

А по стеклянной стене "Глобуса" барабанит дождь, и вода течет ручейками. А там, за стеной, светится искаженными водой огнями Крещатик и Майдан Незалежности - центральная площадь хорошей страны Украины.

И кофе здесь варят удивительно вкусный.

Гавриил пробует кофе, довольно кивает, и задумчиво его выпивает. Всю чашечку.

Я подзываю официантку и заказываю ей сразу пять кофе. Потом улыбаюсь и уточняю:

- А еще лучше - шесть.

Гавриил неодобрительно качает головой. И выпивает и мой кофе, к которому я еще не успел притронуться.

Устраиваюсь поудобнее в кресле, разваливаюсь вольготно, расслабляю плечи, щелкаю пальцами, и из динамиков льется та же музыка, что произвела на меня впечатление вчера: обработка "Enjoy The Silence" Depeche Mode.

Гавриил слушает, снова кивает:

- Я не сомневался, что ты в курсе всех новинок. Только по моему мнению, наслаждаться тишиной надо немного под другую музыку.

- Ага, - теперь моя очередь кивать, - под щебетание райских птиц.

- Хороший кофе, - он делится со мной еще одним своим мнением и берет в руки очередную чашечку.

- А спать потом сможешь? - интересуюсь почти безразлично, так, с легким любопытством.

- А спать, Люцифер, я уже давно не могу.

И вечер перестает быть томным. Неужели у него проблемы? Такие проблемы, что он считает возможным поделиться ими со мной, его заклятым врагом, его заклятым другом?

- А ты хорошо выглядишь, - продолжает высказывать свои наблюдения Гавриил, - как всегда, современный, модный, отвязный, вызывающий.

И я не совсем понимаю, это комплимент, или все-таки шпилька.

Он невозмутимо продолжает:

- Это удивительно, учитывая твое положение.

- А что такое с моим положением? - спрашиваю я и почти сразу восклицаю радостно, - неужели я беременный?

- Не смешно, - Гавриил поглядывает вокруг, он прав, на нас уже обращают внимание.

Обвожу взглядом излишне любопытных украинцев, и они перестают нас замечать.

- Я все знаю, Люцифер, - вздыхает он.

- А чего вздыхаешь, чего тогда не радуешься? - спрашиваю прямо.

Значит, у него проблем нет, значит, это он о моих прослышал.

- Ты все такой же злой, - он констатирует очевидную истину.

- Я такой, каким должен быть, - как всегда, возражаю упрямо.

Пожалуй, наш разговор сейчас зайдет в тупик. В том случае, если он начнет меня упрекать, совестить и еще тридцатью тремя способами совать меня, как нашкодившего котенка, носом в мое дерьмо.

А он вдруг меняет тему:

- Как тебе здесь?

- В "Глобусе"? Нравится, - делаю вид, что не понимаю вопроса.

И демонстративно слежу взглядом за красивой девушкой, проходящей мимо. Она мой взгляд чувствует, оборачивается и должным образом мне улыбается. Гавриил на мои штучки внимания не обращает.

- Как тебе на земле? - он растолковывает мне, непонятливому, даже и с сочувствием.

Да только он только забыл, что меня мутит от его сочувствия.

- А что? Весна, крестьянин торжествует...

- А ты? Торжествуешь?

Надоел ты мне со своей двусмысленностью, думаю я.

- А почему бы нет? - мой голос звучит уже почти вызывающе.

Он замолкает, допивает кофе, берет следующую чашечку. Я тоже наконец-то отхлебываю кофе. Да, вкусный, но, конечно, не сравнить с настоящим, турецким, который я пил еще несколько веков назад в Стамбуле.

Потом Гавриил складывает перед собой руки, палец к пальцу, меня даже коробит от этого его жеста, когда-то привычного и мне.

- Ты можешь меня серьезно выслушать? - проникновенно говорит он.

- С этого и надо было начинать, - отвечаю, наклонившись к нему, - а не с сомнительных комплиментов.

Он опирается на правый локоть, длинными изящными пальцами трогает свой высокий лоб:

- Понимаешь, Люцифер, в последние годы происходят странные вещи. ОН о них и слышать не хочет.

Я понимаю, что он говорит о Боге.

- Но я... вижу, чувствую... вроде как кто-то проверяет наши границы... достаточно ли крепки? Устоят ли в случае осады? Я знаю, что в наш мир проникли чужаки.

Молчу в ответ. Я тоже это знаю. Я с ними сплю.

Он продолжает:

- Сами по себе они бессильны. Они - всего лишь лазутчики. Но могут положить начало настоящей кровопролитной войне... могут впустить некие сущности... очень могущественные сущности... и негативно настроенные по отношению к человечеству.

Это тоже не новости. О чем-то подобном и я догадывался. Только не думал, что это будут "некие очень могущественные сущности", а предполагал, что это будут просто изменившиеся Ио и Фэриен.

Ну-ну, рассказывай дальше.

- Открыть им двери может только тот, кто обладает здесь достаточной силой, - Гавриил горько усмехается, - я не говорю о тебе, ты такой силой уже не обладаешь.

Все-то ты знаешь, друг мой, враг мой.

- А девочка от них сбежала... да? Она тоже им неподвластна.

Гавриил опять замолчал, надолго. А потом сказал жестко, как отрезал:

- Ты должен убить ее, Люцифер.

Вот это номер! Вот этого я тем более от него не ожидал.

Наверно, выгляжу сейчас, как боксер, пропустивший хороший удар. Хватаюсь мысленно за канаты у края ринга. Поднимаюсь и иду в свой угол.

- Но... как ты можешь... ты же - архангел... а она - человек, - и голос у меня неуверенный.

- Она немало натворила уже.

- У нее есть право на покаяние, - возражаю я, у всех оно есть, кроме меня, даже у самого последнего убийцы, съедающего за каждым завтраком по младенцу, все могут покаяться, от чистого сердца, и они будут прощены и пропущены в рай. Тобою же, Гавриил.

Он качает головой, не хочет со мной спорить. Он уже решил, что я должен буду сделать. Кто тебе дал такое право - решать за меня?

- Я не сделаю этого, - мой голос обретает твердость.

- Если ты этого не сделаешь - погибнет весь мир, - его голос тоже не менее тверд.

- Я не смогу этого сделать, - отрицательно качаю головой, - ты же знаешь, я недостаточно силен.

- Когда ты решишься - сила придет. Ты сможешь. Ты убьешь ее, вернешь себе силу, и все будет, как прежде. Или даже лучше прежнего. ОН согласен начать переговоры о твоем прощении. Если тебя, это, конечно, интересует.

Гавриил поднимается, не давая мне ничего сказать. А что я могу сказать? Все яснее ясного. Я должен убить девчонку. И тогда будет хэппи-энд. Для всех. В том числе, возможно, и для меня. Какая несущественная деталь мне осталась - поработать наемным убийцей. Как все просто!

Поднимаясь, он бросает:

- Ты же этим занимаешься постоянно, для тебя это - обычное дело.

Я ничего не говорю ему в ответ. Просто смотрю в его спину, когда он уходит. А потом вижу, как он выходит этажом ниже на площадь, секунду стоит, задрав голову, бросает на меня взгляд снизу вверх, расправляет свои идеально-белые крылья и улетает.

А я сижу полночи в этом кафе, смотрю на дождь и на потоки воды на стекле, кусаю губы, и думаю о том, какое я все-таки ничтожество.