Дьявольские будни

30.

Анжела уже давно не была в таком смятении, как сейчас. Все было неправильно - и его насмешки, и его внезапное превосходство.

Люцифер... темное чудовище... он оказался совсем не таким. Она бесилась, намереваясь покончить с ним, а он позволял ей беситься, выпускать пар, швырять в него вилы.

В его усмешке было что-то... будто он видел ее насквозь и намеренно позволял вести себя безобразно, будто он гордился ею, как своей младшей сестрой.

И как он смотрел на нее! Его губы говорили одно, колкости, дерзости, а глаза - совсем другое. Тело, в котором он находился - да, хорошее тело, обычное крепкое краденое мужское тело, ничего особенного, а вот глаза... Самое ценное, настоящее в нем - это были его глаза. Мудрые, печальные, выразительные до дрожи. Ей подумалось - он мог вообще не открывать рта, постоянно молчать - она бы все равно его понимала!

А еще были его жесты, движения, походка, порывистая грация, пластика, которая свидетельствовала о том, насколько он гармоничен по своей сути.

Она швыряла в него вилы, обрушивала на него жестокие удары, и каждый раз ей становилось страшно, что он погибнет. Откажется драться с ней по каким-то своим соображениям - и погибнет. Почему ей этого не хотелось? Она желала его силу, но... и его она хотела тоже.

Ей нравилось это в мужчинах - предельная мужественность, жесткость, если надо - грубость, но при этом - сложность натуры и характера, способность уступать и чувствовать.

Люцифер... из-за какого стечения обстоятельств он был таким? Насколько жестоко обошлась с ним жизнь? Откуда взялось страдание в его глазах? Как вообще могло такое быть, что он оказался способен спутать все планы? Почему у нее такое ощущение, что ему дано что-то свыше?

Это немыслимо - он должен был быть животным, убивающим всех и вся, развлекающимся поломанными им человеческими судьбами, творящим зло, и ничего более... а он таким не был.

У дьявола не может быть сердца!

Ведь он жалел ее... ведь он мог сделать с ней все, что захочет - и не делал этого! Почему? Чего ждал?

Он говорил... глупости какие-то говорил... переспать предлагал... кто ж так делает? Об этом не говорить надо было, действовать надо было! Это ж было почти самое первое, что она подумала, осознав, кто он такой - а каков он в постели? Насколько горяча его кровь? Такой ли он бешеный и порочный в постели, как вне ее?

Ах, глупая девчонка! Забыла? Еще бы он не был порочен - он бисексуал! Они же спят втроем! Куда уж еще порочнее! А она, Анжела, всего лишь девушка... наверно, для него это неинтересно... нет, если б было неинтересно, он бы не предлагал.

Да к черту постель!

Смешно... ее постель хочет держаться поближе к черту... к одному симпатичному привлекательному черту... к Люциферу...

И все же... почему он себя так ведет? О чем он думает? Что чувствует?

Если все, что он говорил - правда, то ему достаточно исполнить то, что от него требуют - убить ее, Анжелу. И она не знает ничего, ровным счетом ничего и никого, кто бы мог ему помешать.

Она даже расплакалась, думая, как несправедлива к ней судьба. Ей всего семнадцать лет, она владеет великой властью - но боится ею пользоваться. Потому что власть попросту пугает ее, заставляет совершать необъяснимые по жестокости поступки.

Сделать так, как советовал ей он - уехать - она не хотела. Понимала, что бежать некуда. Мир мал, и бесконечно скрываться бегством не получится. Да и разве это жизнь? Перелеты-переезды, постоянные оглядывания за спину в ожидании того, что ее рано или поздно найдут. А ведь найдут - Люцифер и пришельцы не из тех, от кого можно спрятаться. Разбираться со всей этим ворохом проблем нужно здесь и сейчас. Покуда она готова.

Она пыталась его победить - и уверилась в невозможности такой победы. У нее не получится. Не с ним. Да она и не хочет уже сражаться. Он более достоин быть дьяволом. Ей остается только смело встретить свою смерть. Может быть, если попросить его - он не будет жестоким? Может, он умеет убивать, не причиняя боли?

Мы решили, что в гостиницу пока возвращаться не стоит. Мы решили... как будто меня кто-то слушал... конечно же, они решили.

Поэтому пошли ужинать, куда глаза глядят. Не мои глаза, конечно. Мне было все равно.

Я сидел, куда меня посадили, жевал то, что мне принесли, и думал. Ио не спускала с меня озабоченного взгляда, а я все равно показательно думал. Хоть дырку во мне просверли взглядом своим, ведьма, ты не узнаешь, что я планирую.

Самое обидное, что я ничегошеньки и не планирую. Не способен. У меня - ступор.

Как мне говорил мой добренький ангелочек - если не вижу выбора, значит, у меня его нет? Получается, что дело-то во мне! И не в том, что я тупица, а в том, что я - зло. В том, что я - где-то недо... недодумок, недоделок... не достоин... Это значит, если я сейчас выбора не вижу - значит, я сейчас - не тот. И по большому счету, мне не думать надо, а меняться. Как?

Усмехаюсь, представляя, что я, допустим, гусеница или личинка, и моя кожа лопается "по швам", и из поганого меня выходит чистая душой и телом "бабочка". Да когда уже перестану вспоминать о моих крылышках, мне их не видать, как своих ушей!

Ио заметно напрягается.

Так, хватит фантазировать, не время.

Итак - я не могу увидеть возможного выбора из-за своих качеств. Хорошо. То есть - плохо... Вариант только один - я слишком плохой мальчик, и в мою отрицательную голову возможное решение прийти не может. Это было бы логично со стороны Гавриила. Нет, все не так, не пойдет! Он меня знает, он знает, что я не так уж плох. Нет, не в ту сторону иду... стоять на месте, раз, два. Так, начали сначала...

- Что ты делаешь? - раздраженно спрашивает Ио.

- Думаю, - вызывающе отвечаю я.

- Чем? - язвительно спрашивает она.

Допросился, Люцифер? Опустили ниже плинтуса... и не посмотрели, что ты заместо Бога тут был шесть тысячелетий!

Апатия... она окутывает меня, как саван. Она равнозначна савану. Она лишает меня воли, разума и силы - всего! Она медленно заполоняет мир - от горизонта до горизонта, от земли - до небес. У меня не остается ничего, никаких чувств и мыслей - их поглотила апатия.

Мы выходим из ресторанчика, и я стою посреди площади, люди движутся вокруг меня нескончаемым хороводом, а я замираю, как остывающий металл, я каменею под грузом полного безразличия.

Я плачущий дьявол, неудачник с опустевшей душой, вытрепанными нервами и жутким комплексом неполноценности.

У меня никогда ничего не получалось.

Я ни на что больше не способен.

Иду обратно в ресторанчик, не обращая внимания на переглядывания Ио и Фэриена. И заказываю коньяк. Ио дергает плечиком, называет меня алкоголиком и, возмущенная, уходит. Фэриен пытается со мной поговорить, но я его не слушаю. И медленно, но уверенно напиваюсь.

Он что-то там жужжит мне на ухо, хрен его знает, что. Я потом пытался вспомнить - не вспомнил. Я даже дал ему по роже. И тоже не помню - за что. Чтоб было.

А потом на весь ресторан я требовал марихуаны. И, кажется, девочек. Подрался с охраной. И даже - с вызванными по моему поводу ментами.

Ну, не совсем подрался. Скорее, мы повздорили, а потом нашли общий язык. Я сначала пытался с ними поговорить по-хорошему. Когда охранники расползлись по углам, а Фэриен, чуть не плача, продолжал умолять меня уйти отсюда, я уже ждал милицию. Не ждал только, что их явится так много - человек десять. В ресторане к тому времени уже никого не было, официантки и бармен давно залегли под столами и стойками. Но у меня еще было полбутылки коньяка, поэтому пока что мне никто не был нужен. Только бубнеж Фэриена раздражал. И тут-то в разгромленный ресторанчик ввалился ОМОН. Я почувствовал себя польщенным. Не просто дежурная группа, а - отряд милиции особого назначения! Ну, это они еще не знают, какой я особый клиент! Счас узнают! Фэриен, дурашка, при виде большого количества огнестрельного оружия поспешил отойти в сторонку. Но надо отдать ему должное - до последнего момента пытался вытащить меня из-за столика и увести в гостиницу.

- "Милый", не мешай! - сказал я ему при виде ребят из ОМОНа и придал ему ускорение, отпихнув к стеночке.

Ребята же, увидев одного единственного пьяного в хлам клиента, не врубились, какого черта их вообще вызвали. А сейчас поймут. Они довольно спокойно окружили меня и потребовали пройти с ними. Пока что не видели оснований для применения силы.

- А зачем? - спросил я, - лучше вы присаживайтесь. Официант! Коньяку на всех!

- Слушай, парень! - довольно напряженным и злым голосом обратился ко мне один из ребят, и я понял, что он у них главный, - с тебя на сегодня хватит! Не хочешь идти сам - тебе помогут! У нас к тебе есть пара вопросов, начиная от личности и заканчивая тем, зачем ты покалечил охрану!

- Я никого не калечил! - возмутился я, - они сами падать не умеют!

Тут среди омоновцев пробежал шепоток, и они враз посерьезнели. Когда ребята как по команде вскинули автоматы - до меня тоже дошло. Они ориентировки вспомнили. Про "маньяка-сердцееда", подделку удостоверений и так далее.

- А ну-ка тихо, парень! - рявкнул главный, когда шепоток донесся и до него, - давай-ка быстро руки положи на стол!

- Они и так на столе, - возразил я.

- Ты рюмочку поставь! - скомандовали мне.

Ах, ну да, точно! "Маньяк-сердцеед" чем-то очень острым любит резать живых людей. Я выпил и только тогда поставил рюмку на стол.

- Сообщники твои где? - спросили у меня.

- Нету у меня сообщников, - поведал я, - один я, никому не нужен. У меня тюремщики есть. Я представляю, что ребята подумали. Да и вы бы такое подумали. Что я точно маньяк, вот уже и околесицу понес. Впрочем, это было весело, и мне захотелось поиграть. И поэтому я сказал:

- Не подходите, иначе я взорву здесь все!

Они и не подумали отступить, храбрые какие! Самоотверженные прям ребята! Я готов был их обнять и простить. Но голоса у них сделались потише и осторожнее. Они мало того что уверились в моей маньячной сущности, но и опасались, что я действительно заминирован. Или что-то где-то заминировал. А это значит, не нужно лезть на рожон, неплохо бы попробовать со мной поговорить. Заболтать меня до полусмерти, и взять потом, тепленького, но неопасного. Я знаю, у них и специалисты-психологи должны быть. Только не уверен, что они их с собой на выезд захватили.

- Если вы сейчас же не будете со мной пить - взорву все нахрен! - я повысил голос. А что? Фэриен все равно пить не умеет, а с этими хоть напиться можно нормально. Зря их что ли тренируют? Или их не для этого тренируют? Вот сейчас и проверим, впрок ли им идут учения.

Главный приказал им жестом рассаживаться, и я уверен, что кто-то из бравых пацанов успел в неразберихе улизнуть за дверь и теперь названивает по всем положенным телефонам. А это значит, что еще минут через пять тут будет куча народу. Ну это смотря какую они получат команду. Ведь может поступить приказ несмотря ни на что брать меня на месте. Не считаясь с потерями.

Я предложил одному из ребят взять нужное количество спиртного в баре, он так и сделал, и уже через минуту у них было налито. Все-таки молодцы. Оперативные ребята. Да и вообще правы - если я псих-взрыватель, но лучше перед смертью хотя бы напиться вдоволь. Авось не так страшно будет умирать. Или я напьюсь раньше и свалюсь под столик. А уж тогда меня и повяжут.

Я поднял рюмку и сказал, что хочу выпить за мир во всем мире. Кто-то из парней хихикнул, надеюсь, что на нервной почве. Иначе я мог бы разозлиться, и мир закончился бы мгновенно. Выпили, не закусывая. Автоматы они держали в руках, но после первой, поняв, что можно никуда не торопиться, кое-кто положил оружие на столики.

- Вот вы думаете, что я "маньяк-сердцеед"... - протянул я, - а ведь это не так, ребята.

- А кто из вас маньяк? - осторожно спросили меня.

Они решили, что можно меня расколоть, пока горячо. То бишь, пока пьяно. Может, даже повключали свои диктофоны. Если у них таковые имеются, само собой. Но я не знаю, из чего состоит их экипировка.

- Ты понимаешь, - посмотрев в глаза того, кто спрашивал, ответил я, - она не виновата.

И понял, что только что сдал с потрохами Ио. Но ее мне было не жалко, она ведь не Энжи.

- Да ты наливай, наливай, - посоветовали мне, - а почему не виновата? Из-за чего она это делает?

- Она... влюбилась, - всхлипнул я, - но не сдержалась. Понимаешь, есть такая особенность дьявольской силы - человеку, тем более неприспособленному владеть такой силищей, тем более - незрелому, эта сила туманит голову. Убивать зовет, понимаешь?

- Понимаю, - напряженно отозвался кто-то из них, - значит, убийца - девчонка?

- Ага, - кивнул я, все равно ведь проболтался уже.

- И где она сейчас?

- Не знаю, - я честно пожал плечами, - летает где-то.

- Летает? - спросили у меня.

- Ну, да. Прячется.

- От кого? - это уже явно спросили, чтобы потянуть время.

- От меня, - опять честно ответил я. И снова с сожалением подумал, что когда я честен - мне почему-то не верят.

- Ну, ничего, - буркнули они, - найдем. А ты, парень, давай-ка, поднимайся, да пойдем отсюда потихоньку. Глянь-ка, официантку напугал. Ты чего так?

- Тяжело мне, ребята, - снова всхлипнул я.

- Верю, - услышал в ответ, - всем сейчас тяжело. Время такое. Ну так, вставай, мы тебя сейчас в кроватку уложим.

- Не-а, - мотнул я головой, - у меня есть, с кем спать. Эй, Фэриен, иди сюда! "Сладкий" мой!

Взгляды омоновцев переместились к сжавшемуся в комочек у стенки Фэриену. Тот отступил мне за спину, зашипел возмущенно:

- Ты в своем уме? Что ты за представление устроил тут? Охота тебе забавляться? Пойдем уже!

- Пойдете, пойдете, ребята, - согласились омоновцы, - только оба и с нами.

- Нет, ребята, - вздохнул я, - никуда я с вами не пойду. Рад бы, да не могу. У меня другие задачи.

- Эй, ты, второй! - сказали Фэриену, нацелившись ему в пузо автоматом, - ты тоже подойди поближе и руки держи на виду.

- Обойдетесь! - буркнул Фэриен и продолжил канючить про то, что нам пора идти.

- Ну что, парень, - обратились теперь уже ко мне, - покажи-ка, чем ты там угрожал. Если у тебя вообще что-то есть. А то мы тут не верим.

- Ну и не верьте, - равнодушно бросил я, - когда рванет - сразу поверите.

- Похоже, ситуация патовая, - инициативу снова перехватил главный, - какие у тебя требования, парень?

- Чего? - видимо, я неслабо перебрал, до меня не сразу доходило сказанное, - а-а-а, требования. Очень простые - вы все убираетесь отсюда, я ухожу, и никто не пострадает.

- Не-е-е, - протянул главный, - так не пойдет. Ты нам нужен, парень. Ты про маньяка расскажешь.

- Не расскажу я больше ничего, - мне было уже совсем плохо, - я устал.

- И мы устали, - согласился главный, опрокидывая рюмку в рот, - так чтоб мы тут не сидели, и чтоб тебя часом не задела шальная пуля - медленно вставай из-за столика и топай сюда. И быстро!

Прямая угроза заставила меня немного протрезветь:

- А с чего ты решил, что я боюсь шальных пуль? - остановил я на нем тяжелый взгляд.

И он задумался.

- Ты "Матрицу" смотрел? - поинтересовался я.

- Угу, - кивнул он.

- Ты там Нео видел?

- Видел.

- Так вот я - Нео, - провозгласил я. Не знаю, почему это мне в голову пришло.

- Та не дури! - не поверили мне, - сказки это.

- Может, про Нео и сказки, - согласился я, - а я покруче буду.

Кто-то из омоновцев засмеялся и пробурчал вполголоса:

- Совсем шизики с катушек съехали.

- А ты выстрели, - равнодушно сказал я, - убедись, а потом дальше разговаривать будем.

Они умолкли. Стало тихо и пусто, как в моей душе. Я помолчал, подождал, что они делать дальше будут. Тишина.

И тогда я резко поднялся из-за столика, провоцируя их на стрельбу. Повелись не все, но три пули я получил. Отлетел к стене и заодно сшиб с ног Фэриена. Омоновцы рванулись к нам, но я хрипло рассмеялся и стал подыматься, спихивая Фэриена в сторону. Он возмутился, что я его кровью испачкаю. Ребята застыли на полдороге, ошарашено вытаращившись на меня. А я поднялся, провел ладонью по простреленной груди и показал им свою кровь.

- Теперь верите? - спросил я.

- Фокус, - прозвучало слабо. И вдогонку - несколько мудреных матов. Не в мой адрес, а так, в космос.

- Ты сдурел, Люцифер, - добавил Фэриен.

- Мне плохо, - ответил я ему.

- Понятное дело, - сказал кто-то из омоновцев.

- Еще доказательства нужны? - спросил я.

- Хоть это и дурдом, но - нужны, - заявил главный, - я тебе не верю.

- Ну, тогда нож давай, - предложил я, - твой, настоящий, чтоб ты видел.

Омоновцы в это время стояли небольшой плотной кучкой в середине зала, они ведь бросились меня вязать, да так и застыли на местах. Море волнуется, три, любая фигура, замри.

- Серега, он больной, ты ему нож дашь - а он в тебя и метнет, - негромко сказали сзади, и едва слышным шепотом, - и непохоже, чтоб он заминированный был.

- Не подходите! - я повысил голос до ненормально громкого, - вам же хуже будет!

Они замерли на местах.

- А если мы тебя хорошенько очередью? - спросил Серега.

- Бесполезно, - покачал головой я.

- Ну, хорошо, вот дам я тебе нож - чего ты делать будешь?

- А что скажешь. Куда ты скажешь - туда я его себе и воткну, - я понимал, что это детская бравада, я много тысячелетий назад ее перерос, но вот почему-то опять захотелось. Фэриен пробурчал что-то невразумительное, но недовольное, поднял перевернутый стул и уселся на него. Потом спросил громче:

- Ты долго еще психовать собираешься?

- Нет, - ответил я, - еще чуть-чуть.

- Держи нож, - Серега отстегнул тяжелый армейский нож с пояса, кинул мне. Я легко поймал его за рукоять. Ребята разом отступили немного назад, кто-то выставил черный щит. Но я не делал никаких резких движений, просто стоял и держал нож в руке. Покачал на ладони, взял удобнее.

- Ну, Серега, говори - куда.

- В живот.

- Разумно, - согласился я, - если я псих - сейчас сам себя завалю. Правда?

Я задрал подол рубашки, демонстрируя ребятам голый живот, дождался концентрации их внимания и коротким движением вогнал в него лезвие. Мужики ахнули, Фэриен сплюнул. Я переждал первую боль и отпустил рукоять, а нож, погруженный в мою плоть, остался торчать из меня. Потекла кровь, побежала по ногам. Неприятно, конечно, но что сделать - сам предложил им выбирать место поражения.

- Вытащи, - замогильным голосом попросил Серега, - верни все, как было.

- Я, конечно, не японец, - начал я, - но могу и сеппуку (яп. самоубийство, харакири) вам показать. Вот так это делается, - я обхватил рукоять ножа и дернул его вправо. На секунду живот раскрылся, продемонстрировав мужикам мои нашинкованные внутренности, и потом рана быстро затянулась, тоже у всех на глазах. А в моей руке остался окровавленный нож. Я поднял его повыше:

- Кому еще нужны доказательства? Говорите, куда.

Честно говоря, я надеялся, что им уже хватило. Но мужики, видимо, и правда попались крепкие, потому что кто-то все же сказал:

- В шею!

Я кивнул и всадил нож в свою шею, чуть не перерезав ее совсем. Нож-то здоровенный был. Пришлось левой рукой придержать голову за затылок, чтоб не отвалилась к черту. Тут уже была не просто боль, а хороший шок. Меня даже чуть тряхнуло. Я заметил, что Фэриен даже не смотрит на меня. Наверно, он понимал, что все эти показательные выступления имеют целью не произвести впечатление на несчастных парней, а скорее - причинить боль самому себе. Пусть лучше физическая боль, чем отчаяние.

Нож из шеи я вынимал осторожно, чтобы все-таки не перерезать себе глотку окончательно. Иначе пришлось бы забирать тело кого-нибудь из этих парней. А их дома жены и дети ждут. Кстати, да. Хватит уже баловаться, они ж месяц отходить от увиденного будут. Или год. Я протянул нож Сереге и устало опустился на стул.

- По телику такое показывали когда-то, - неживым голосом пробормотал кто-то из бравых вояк.

- Так то - по телику, - возразил я.

Серега опустил автомат и присел к моему столику. Налил рюмку коньяка и хлопнул ее без звука. Остальные парни поступили тоже примерно таким же образом, только некоторые свалились прямо на пол. Кому-то даже нехорошо стало.

- Ты кто? - спросил Серега.

Прааавильные вопросы задаешь, мальчик.

- Дьявол, - признался я.

- Не может быть! - ахнул кто-то из них.

- Может. Или еще доказательства нужны?

- С-спа-асибо! Не надо, - начал заикаться Серега.

- Да вы не бойтесь, - сказал я, - я не за вами пришел. Это вы сюда пришли.

- А он кто? - Серега ткнул пальцем в Фэриена.

- Пришелец, - хохотнул я. Представил просто, каково это обычному человеку - мало того, что увериться в существовании дьявола, так еще и узнать, что он распивает коньяки в ресторанах в компаниях пришельцев, - только он не в духе, не трогайте его.

- А что ты тут делаешь? - Серега выпил очередную рюмку.

- Проблемы у меня, Серега. Большие проблемы. Но тебе о них знать не надо. Меньше знаешь - крепче спишь. Давай лучше выпьем.

Он с готовностью наполнил мою рюмку.

Мы долго говорили, очень долго. Парни поснимали свою каски и бронежилеты, развесили на стульях автоматы, сдвинули два стола вместе и пинками выгнали официантку и бармена на работу по обслуживанию нашей компании. Мы напивались просто с катастрофической скоростью. Я ничего не рассказал им об угрозе, нависшей над миром. Хотел, чтобы они дожили остатки своих жизней в неведении. Они задавали мне массу вопросов о Боге, о мировом устройстве, обо мне - и я рассказывал почти честно. Они же в ответ делились своими бедами, их тоже оказалось немало. Я и так знал их проблемы, но выслушивал. Они были мне близки в тот момент, эти ребята, я их понимал и даже завидовал им. Их простым жизням, где все ясно, где ты рождаешься, женишься, воспитываешь детей и умираешь. А не терзаешься тысячелетиями в забвении и одиночестве. Где-то в уголке сидел Фэриен и тоже пил, не так много, как я, но от души. Хотя я не знаю, есть ли у него душа.

Ребята напились просто свински. Я тоже. Мы с Фэриеном погрузили их в машину и попрощались с ними. Потом честно расплатились в ресторане за переломанную мебель и выпитое спиртное. После чего мне стало совсем тоскливо и я позволил Фэриену себя увести. Он тащил меня за руку, я нес чепуху, громко высказывал на весь Крещатик свое мнение о славных ребятах - омоновцах и о том, как здорово они умеют пить, стрелять и жить вообще, а Фэриен почти плакал и умолял меня заткнуться. Он опасался, что по наши души явится новый наряд милиции, и я опять начну чудить.

А когда он дотащил меня до гостиницы, я пристал к тому самому портье, рассказывая ему, как здорово Ио трахается. Как она умеет классно целоваться и какая у нее бархатная кожа. И предложил ее ему. На пробу. Кажется, он согласился. Вдвоем с Фэриеном они поднимали меня по лестнице, а я в это время вроде бы рассказывал, что лифт был оборван как раз из-за меня. Надеюсь, парень принял мои откровения за пьяный бред. Сразу за дверью номера я вообще упал на пол, зацепившись ногой за складку ковра. От шума проснулась Ио и распорядилась отвести меня в ванную. Меня туда не то что отвели, а скорее отнесли. И поставили под холодный душ прямо в одежде. Вода начала вымывать с рубашки кровь, и чужаки быстро выдворили портье из номера. Я попытался выбраться из душа, чтобы дать ему на чай, но меня не выпустили. Держали там целых полчаса, от холода даже у меня стучали зубы. Но я начал трезветь. Только тогда меня из душа выпустили, раздели и вытерли. И напоили горячим чаем.

Я сидел в гостиной, закутанный в махровый халат, с мокрыми волосами, сжимал обеими руками горячую чашку с чаем, отхлебывал его - и меня попускало. Во всех смыслах. На опьянение было наплевать, а также на то, что меня еще трясло от холода, главное - меня отпускало отчаяние.

Фэриен смотрел на меня потерянными глазами. Не знаю, о чем он думал, то ли сокрушался, что я такой невменяемый, то ли ему было меня жаль.

Отчаяние и апатия совершенно опустошили мою душу, и моя потаенная любовь забилась куда-то в дальний уголок, чтобы не быть потревоженной. Или я ее туда спрятал, чтобы сохранить еще ненадолго.

Оставалась еще надежда. Я не знаю, на что... не на что-то конкретное, а просто неосознанная до конца надежда на чудо... должно же быть место маленькому чуду в проклятой жизни дьявола? Я не настаиваю, пусть не сбудется, надеждой пусть и останется. Пусть умрет вместе со мной. Хоть что-то умрет вместе со мной.

Я допил чай, надел джинсы Фэриена и его рубашку и ушел. Сказал им какую-то грязь, вроде того, что от их вида меня воротит, и ушел. Ио дернулась было меня наказывать и, может быть, даже убивать, но Фэриен удержал ее, я уж не знаю, каким образом. У двери я честно сказал им, что мне нужно побыть одному и они, кажется, меня поняли.

У гостиницы опять дежурил инквизитор. Ему повезло, что мы с Фэриеном возвращались слишком пьяные, чтобы его заметить, ибо тогда инквизитор рисковал бы попасть в плен к пришельцам. Дурак потому что.

Я обрадовался ему, по-хорошему обрадовался, он знал, кто я, и с ним можно было поговорить. Видите ли... больше поговорить было не с кем... Да, еще был Гавриил, и я мог бы вызвать его, но с ним у меня более сложные отношения, и ему на глаза я не хочу показываться в таком состоянии. Встречая его каждый раз, я видел, чувствовал его несогласие со мной, он до сих пор не простил меня за те давние события, за то, что я посмел спорить с Богом. Он любил Всевышнего не меньше меня, и, наверняка, видел, что ОН был моим поведением разочарован. Таким образом, я причинил боль им обоим.

Инквизитор был немало удивлен, что я подошел к нему, поздоровался, даже пожал ему руку. Потому что понимал его сложности. И снова предложил ему выпить.

Нет-нет, сам я почти не пил, уже перебрал сегодня. Я слушал его сетования на то, что у него возникли сомнения в правильности его действий. Он рассказывал мне, что не понимает, почему теперь дьяволов - двое, и за кем теперь охотиться и следить. И, тем более, убедившись, что все его действия безрезультатны - не понимает их цель. Он спрашивал меня, что происходит, зачем я размножаюсь, и чем это закончится, а я не стал ему ничего говорить, не стал его пугать. Посоветовал ему бросить служение, жениться и растить детей. И быть счастливым. Завтра же. Сегодня же. Немедленно! Потом пожал ему руку еще раз, на прощание, и ушел.

Я бродил по ночному городу, слонялся бесцельно, терялся в переулках и парках, курил сигареты одну за другой, когда натыкался на церкви и соборы - молился. Впрочем, не подходя близко, так, на всякий случай. Когда встречал людей - говорил с ними. Я много встретил людей этой ночью. И спрашивал их всех об одном и том же - для чего они живут?

Я услышал массу ответов. Разных, даже смешных. Когда меня посылали - не обижался, но чаще - отвечали. Задумывались и отвечали. Кто-то говорил - для карьеры, для самовыражения, для того, чтобы оставить после себя память в своем творчестве, кто-то говорил - чтобы сдохнуть, чтобы пить, чтобы трахаться. Один серьезный мальчик в очках сказал - для мамы. Мне даже говорили - живут, чтобы любить... а я понял главное - каждый живет будущим. Не настоящим моментом, когда они по тем или иным причинам идут по улицам, а - будущим. Мечтами своими, ожидаемым счастьем. Уверены, что оно обязательно придет. Разве я могу лишить их надежд? Я... я ведь ангел света... был им когда-то... моей обязанностью было как раз - освещать их души...

Потом улицы опустели, и я бродил в одиночестве. Заплутал где-то в спальных районах. Потом снова вышел к Днепру и вернулся в центр. Сидел под памятником Родины-матери... и плакал.

Я не стыжусь об этом говорить. Как вы уже поняли, не привык скрывать свои промахи и слабости. Вот он я, какой есть, с моими срывами и истериками. Любуйтесь на здоровье и сравнивайте, насколько вы уравновешеннее и умнее меня.

В гостиницу вернулся с рассветом. И с удивлением обнаружил, что мои мучители и любовники тоже, оказывается, всю ночь не спали. Они сидели в гостиной в креслах, завернувшись в одеяла, между ними на столике стояла пустая бутылка из-под коньяка, а пепельница была набита окурками.

Пустую бутылку я убрал под стол и пояснил им, что такова традиция.

Фэриен порывисто поднялся навстречу, говоря покаянным голосом, что они не могут меня освободить. Не могут, потому что погибнут сами, если провалят задание. У них там ошибок не прощают. Они видят, как мне тяжело, они искренне сожалеют, и все в этом роде, бла-бла-бла.

- Понимаю, - ответил я, - но не прощу.

К тому же - не верю даже в этот твой порыв. И запишись на курсы актерского мастерства, Фэриен, может, тогда толк будет. Там, кстати, педиков наверняка много.

Что теперь?

Не будучи способным сделать выбор - позволить обстоятельствам самим предопределить дальнейшее развитие событий? Ждать, как повернется?

Я вытряс свою душу, как котенка из корзинки. Напуганная черная душа моя цеплялась коготками за плетеное корзинкино дно и, растопырив лапки, упиралась из последних силенок, а я был жесток с собой и все равно это сделал. А когда моя когтистая, взъерошенная кошачья душа явилась на божий свет, я не дал ей даже оглядеться - вывернул ее наизнанку, препарировал безо всякого наркоза, наживую.

И что получил? Комочек шерсти, лужицу крови и горсточку внутренностей. Да, совсем забыл - еще пару неопасных затупившихся клыков.

Ничего сверхъестественного... я зря это сделал. Никаких зарытых сокровищ и ничего возвышенного в себе не обнаружил. Да и не надеялся ни на что. Я-то себя знаю. Дохлый котенок - он дохлый и есть, что с него возьмешь? Может, не нужно было резать и рвать? Может, моя душа способна была прыгнуть или мяукнуть как-нибудь особенно?

Еще есть немного времени... я могу его тянуть, пользоваться им, выпрошенным. Могу попробовать торговаться, хоть с пришельцами, хоть с Богом, попробовать выцыганить льготы или поблажки для себя. Воспользоваться ситуацией. Но это не в моем духе.

Я уже знаю, что я должен сделать - убить девушку, которую люблю.

Ждать еще день, или час, или даже секунду - все равно что тянуть пытку. Готовиться к убийству Энжи - это равнозначно тому, как мать обдумывает и раз за разом представляет, как будет убивать своего ребенка. Это невозможно. Это как вместо необходимой ампутации руки резать каждый день по кусочку.

Я буду думать о содеянном потом, после, целую вечность буду думать, страдать и казнить себя.

Энжи, ты будешь первой жертвой в войне с пришельцами. Да, будет война. Твоей смертью она не закончится, она только начнется. И в той войне понадобятся мои когти, шипы и зубы.

Я... буду за тебя мстить... буду опять искать смысл в битве... я уже в нее вступаю.

Решимости все равно нет, сколько бы я себя не уговаривал... я сволочь, дрянь последняя... прости меня, Энжи!

Встаю резко, отбрасываю окурок на пол:

- Пора.

Они оба поднимают на меня полусонные полупьяные глаза:

- Чего? Куда?

Горько усмехаюсь:

- Можете оставаться здесь и не наблюдать за схваткой двух дьяволов. Как хотите.

Как же, за схваткой... скажи уж правду - за избиением младенца!

Они мгновенно трезвеют и взволнованно вскакивают, наперебой задавая мне вопросы:

- Ты придумал, как ее убить? Что ты придумал? Как ты это сделаешь?

- Увидите.

Где ты, малышка, дерзкая девчонка, толком не целованная и никем не любимая? Никем, кроме меня. Почему ты не прячешься? Ты думала, я дам тебе передышку? Ты же не глупая, ты же все поняла - то, что я не врал! Почему ты не бежишь от меня? Я... ничем не могу тебе помочь...

Я вижу ее, чувствую, меня к ней тянет. Она и правда недалеко, захватила целый особняк и жила в нем королевой. Хочешь жить еще день или два? Просыпайся и улетай! Да проснись же!

Жду, когда оденутся мои стражи, спутники, палачи, любовники... продолжать можно долго... дотягиваюсь до нее, и мне не нужно чужое тело, чтобы стукнуть створкой окна над ее пушистой головкой, стукнуть сильно, чтобы стекло разлетелось вдребезги. Я тебя предупредил, думай сама!

Спускаюсь по лестнице, хочу попрощаться с тем портье, который тащил меня всего лишь несколько часов назад практически на себе, но его нет, он уже сменился. Жаль.

У него где-то там спрятан маленький магнитофончик, он слушает музыку ночью, когда все тихо и в его услугах никто не нуждается. Что у тебя там сейчас поставлено, мальчик? Слышу музыку и понимаю, что вовсе не тот портье включал эту песню. Кто-то тут был еще.

"Если ты хочешь, сделай белой мою тень,

Если ты можешь, сделай белой мою тень.

Кто же, кто еще, если не ты?

Кто же, кто еще, кроме тебя?"

Ты пророк, Вячеслав Бутусов? Ты напишешь потом обо мне что-то хорошее?

Я отмахиваюсь от музыки, она постепенно затихает. Поздно о чем-либо размышлять. Поздно.

Замечаю нервную дрожь и в своих руках, и в своих пришельцах. Еще бы я не нервничал. Мне придется убить свою любовь. Я знаю, что такое любовь. Помню. Был когда-то любим. Вы не поймете. Богом.

Ты проснулась, Энжи? Вижу, проснулась, вижу, начала понимать... быстрее соображай!

Фэриен делает торопливые движения руками, от волнения он забыл человеческую речь. Он предлагает нам его подождать у входа. Ну да, иди, давай, пионерь очередную машину. Тебе это нравится, что ли? Как вы там на своей планете перемещаетесь в пространстве? Смешно сказать, я даже не знаю, планета ли у вас другая, или целиком вселенная. Или, как это модно, параллельный мир. Та же Земля, но вид сбоку. Или сверху. Или снизу. Все, у меня истерика...

Нервы... нервы ни к черту. Ха-ха! Точно, что мне, как черту-дьяволу нервы вроде как не положены.

Энжи! Какого хрена ты ждешь? Моего? Так я не затем к тебе иду, милая, раньше соглашаться надо было! Убирайся оттуда! Иначе так и погибнешь сейчас, девственницей! Тебе что, пойти некуда? Хоть на Гавайи лети, попробуй туземца, они наверняка там южные, горячие. Не нравятся тебе горячие? Ну, в Гренландию дуй, к эскимосам! Трахнись хоть разок напоследок! Уходи, говорю, дура! Я убивать тебя иду, не поняла?

Вот он и Фэриен вернулся. В новоугнанной машине. Надо же, это не джип. Но тоже неплохо, это Бэха. БМВ. Я не рассчитываю силы, открывая дверцу переднего правого сиденья, все ж таки нервничаю, и дверца случайно остается в моей руке. Немного смущенно хмыкаю и отбрасываю ее в сторону.

Мне все равно, мне сойдет и так, без дверцы, тут недалеко ехать. Но Ио не согласна. Это мне даже на руку. Не мне, а ей, глупенькой моей возлюбленной, несостоявшейся моей Джульетте. Я даже ни разу ее не поцеловал. Не довелось. Я уже говорю о ней в прошлом времени?

Фэриен уезжает на испорченной Бэхе и возвращается минут через десять на шикарном "Хаммере". Я за эти десять минут немного успокоился, выкурил десяток сигарет, потому что знал, что даю ей время. Даже могу оценить его юмор. "Хаммер" - это вам не просто так, это почти что танк, бронетранспортер, тут дверцу не так легко отодрать. Где он нашел его, интересно? В Киеве, думаю, "Хаммеров" штуки три, ну, может, пять. Ну, никак не больше десятка.

Более того, Фэриен сам открывает для меня дверцу. Это значит, чтобы я не выделывался. Ладно, не буду.

Забираюсь на переднее сиденье, мои кулаки нервно сжимаются. Фэриен хлопает меня по плечу. Бросаю на него косой взгляд, а он хватает меня за воротник рубашки, тянется ко мне, целовать меня тянется, я вижу. Он прав, я весь на нервах, в отчаянии, но и предельно возбужден. Да, несопоставимо... но для меня, для дьявола - нормально.

И я целую его, жарко целую, долго... опять же тяну время... потом вытираю губы тыльной стороной ладони. Все, хватит, мои нервы не железные, поехали!

Чувствую себя заложником судьбы, как никогда. Я поступаю правильно - выбрал единственно верный выход. Я жертвую девушкой ради жизни на земле, как ни напыщенно это звучит, но при этом я - заложник. Как ни крути, я не мог поступить иначе.

"Ты доволен, Гавриил?" - мысленно обращаюсь к нему, - "давай, иди сюда, моя голова - твоя голова, заходи, блин, будь, как дома, ноги только при входе вытирай."

"Да, Люцифер, я тебя слушаю", - четко, как включившееся радио, доносится его голос.

"Сиди только молча, не вздумай лезть с советами".

Чувствую полное согласие с его стороны, беззвучное одобрение, и добавляю:

"Когда что-нибудь мне понадобится, я сам тебя спрошу".

Наша тяжелая машина идет уверенно, точно, что танк. Если выживу в войне - только на "Хаммере" и буду ездить. Надо же, вот как отвык от крыльев, уже только о машинах и думаю.

- Направо, - командую я.

Почему она еще в доме? Она что, меня не поняла? Глупая, глупая... впрочем... так даже лучше... я не буду мучиться ожиданием трагедии лишние дни и часы... буду мучиться уже самой трагедией. Пусть лучше беспросветное горе, чем такая обреченность, как сейчас.

"Ты еще полюбишь", - пытается меня успокоить Гавриил.

"Заткнись", - зло обрываю его.

"Ты мой друг, мой брат, я тебя люблю!"

"Тем более заткнись, выгоню сейчас нахрен!"

Он подчиняется и замолкает. Жаль.

Все. Приехали.