Единственная любовь королевы

ВЫСТРЕЛЫ НА КОНСТИТЬЮШН-ХИЛЛ

Город полнился слухами. Почти каждый день в газетах появлялись карикатуры, в которых центральными фигурами были Виктория и Альберт. «Альберт у Виктории под каблуком», — весело говорили друг другу люди. Подобная расстановка сил во дворце не могла их не радовать. В конце концов, рассуждали все, ну что из себя представляет этот принц Кобургский? Какой-то нищий немец, облагодетельствованный их королевой! Его можно было бы назвать красивым, но это была какая-то женская красота. Альберт вовсе не походил на идеального англичанина, скорее уж на смазливую девушку, одетую мужчиной. Он и на лошади сидел как-то не так. А что с его братом? Эрнест почему-то задержался при дворе. Он что, надеялся, что и ему что-нибудь перепадет? Эрнест стал фигурировать в карикатурах то с протянутой рукой, то роющимся у Альберта в карманах. «Не забывай меня, братец, — гласила подпись. — Подкинь и мне немного».

Видеть подобное было очень неприятно.

Но, что еще хуже, просочились сведения о природе хвори Эрнеста. Слышался сдавленный смех. Ох уж эти Кобурги! Любят весело провести время… желательно за чужой счет. Мало того, кто-то вспомнил, что мать Альберта развелась с отцом, старый скандал оживили. У нее был любовник — еврей. Еще до рождения Альберта? В таком случае, их принц Кобургский и не принц вовсе, а уж скорее какой-то бастард.

Эта последняя сплетня в печати не появилась. Как слишком опасная. Но она передавалась из уст в уста. Лорд Мельбурн делал все, что в его силах, чтобы она не дошла до ушей королевы.

После инцидента с чашкой чая Альберт стремился закрепиться на занятых позициях и повести новое наступление. То, что королева не посвящает его в государственные дела, он объяснял для себя влиянием на нее Лецен: и самым большим его желанием было развенчать эту особу в глазах жены.

Пресса жаловала баронессу не более, чем принца. Ее имя постоянно мелькало на газетных страницах, и ей зачастую приписывали чуть ли не зловещую власть. Альберт, который теперь жадно читал газеты, постоянно узнавал о ней что-то новое. Например, то, что без ее согласия не производится ни одно назначение: причем это касалось не только двора королевы. Неужели это правда, думал он, но, поскольку королева не доверяла ему, как он мог быть уверен.

В одном он только не сомневался: придворный штат королевы управлялся из рук вон плохо. Поскольку он обладал подлинно тевтонской способностью к организации, это вскоре стало для него ясно. Будь его воля, он бы давно обустроил все иначе.

Часто он уже готов был затронуть этот вопрос в разговоре с королевой, но, хоть однажды он и вышел победителем, он слегка побаивался Виктории. Под ее трепещущей женственностью таилась огромная сила, и он уже успел узнать, какой она может быть упрямой. В тот миг, когда она выплеснула ему в лицо чай, в этих горящих голубых глазах не было ни капли любви к нему. А что, если она так ожесточилась от того, что она называла его вмешательством, что перестала любить его! Штокмар намекал, что его козырная карта — это ее любовь к нему, и эта любовь не должна слабеть. Наоборот, любовь должна стать еще сильнее, чтобы Виктория в конечном счете ни в чем не могла отказать ему. В том, что это время придет, он не сомневался; однако все ведь могло повернуться по-другому.

А может, лучше осуществить задуманное через своего секретаря, Джорджа Энсона, который мог передать его желание лорду Мельбурну, а через него оно дойдет до королевы. Какой долгий путь для человека, желающего попросить об одолжении — нет, оговорить свои права — у собственной жены! Но, само собой, жена была далеко не обычная.

Он обнаружил, что его секретарь Джордж Энсон весьма способный молодой человек. Сначала Альберт не хотел его брать, но теперь он видел, что кандидатура была не такой уж и плохой. Мистер Энсон показал себя человеком внимательным и преданным, и тот факт, что он одновременно был секретарем премьер-министра, не является недостатком, как опасался Альберт. Он даже считал, что мистер Энсон весьма сочувственно говорил о нем лорду Мельбурну, ибо в последние недели манера поведения этого джентльмена с Альбертом изменилась. Ему показалось, что к нему стали относиться с большим уважением.

Он рассказал Джорджу Энсону о своих пожеланиях и попросил, чтобы тот передал их при случае лорду Мельбурну — не навязчиво, а скорее несколько небрежно, и больше как предложение, а не просьбу.

Мистер Энсон прекрасно все понял, как понял и лорд Мельбурн, сказавший при первой же встрече с королевой в присущей ему легкой небрежной манере, которой он так прекрасно владел, что принц желал бы, чтобы — образно говоря — ключи от двора были в его руках.

— Но этим же всегда занималась баронесса Лецен, — ответила королева.

Лорд Мельбурн улыбнулся той странной улыбкой, которой королева всегда восхищалась.

— То было в прошлом. Десятого февраля при дворе Вашего Величества произошла довольно заметная перемена.

Виктория хихикнула — как она часто делала, когда оставалась наедине со своим дорогим лордом М. Никто не мог рассмешить ее подобным образом — даже Альберт.

— Почему бы вам не подумать об этом? — предложил лорд Мельбурн.

— Подобной перемены я особенно не жажду.

— Не так, выходит, как той, другой, — сказал неисправимый лорд М. — Я полагаю, того вы и впрямь жаждали.

— Альберт — ангел, — сказала Виктория.

— Даже ангелам нужно какое-то занятие. Вот почему их всегда изображают играющими на арфе.

Виктория громко рассмеялась.

— Право, вы слишком непочтительны, лорд М.

— Боюсь, что так, — согласился он. — И еще я боюсь, что вы можете выбросить это дело из головы… но, пожалуйста, рассмотрите его.

Рассмотрение различных вопросов обычно означало обсуждение их с баронессой.

— Дейзи, дорогая, — сказала Виктория, когда они оказались одни. — Боюсь, мой милый Альберт становится несколько беспокойным.

Взгляд баронессы сразу сделался жестким.

— Быть того не может. Казалось бы, живи да радуйся.

— О, в браке он счастлив, Дейзи, но его очень огорчает, что он не находит применения своим талантам.

— Ему понадобятся его таланты, чтобы сделаться хорошим мужем лучшей в мире жены.

— Ах, дорогая Дейзи, я уверена, что это он знает. Но он хочет чем-нибудь заниматься.

— Сомневаюсь, что лорд Мельбурн захочет, чтобы он вмешивался в политику.

— Я имела в виду не политику. Но, я думаю, он был бы, допустим, не прочь получить ключи от двора.

— Ключи от двора?! — Это была ее сфера. Стоит только принцу ступить в нее, как он изгонит ее насовсем: она чувствовала неприязнь, которую он к ней испытывал. Она заправляла домом со времени вступления королевы на престол. Слуги любили ее за беспечность, им вряд ли захочется перемен. Кроме того, от этой должности зависели все назначения, а это, что ни говори, очень приятно. Поэтому она не на шутку встревожилась, когда упомянули о ключах ко двору.

— Это снимет бремя с ваших плеч, Дейзи.

— Бремя?! Какое же это бремя? Ничего, что я делаю для моего бесценного дитяти, не может быть бременем. А что начнут говорить, если принц возьмет на себя заботы по двору? Это ведь женская работа. Представьте себе, как это распишут в прессе. Появится его изображение в юбке.

— Альберту бы это очень не понравилось.

— И, что еще важнее, любовь моя, вам тоже. Что мы все должны помнить, так это то, что наш долг и удовольствие — служить королеве… в каком бы качестве нас ни призывали это делать. Что такое титулы? Вы помните, как при восхождении на престол вы говорили о посте для меня, а я сказала, нет, пусть не будет никакого поста. Тогда вы ответили, что я буду здесь как ваш друг. И до сих пор это всех устраивало. Пусть принц довольствуется тем, что он ваш муж. Я уверена, что в конечном счете он сам этому только рад.

Виктория была уверена, что ее дорогая баронесса права.

В конце апреля Эрнест покинул Англию, прощание братьев вышло очень грустным. Виктория тихо сидела и слушала, как они пели университетскую песню — Abschied [8], студенческую прощальную: в глазах у нее стояли слезы.

— Вы будете не так уж и далеко, дорогой Эрнест, — сказала она, когда пение смолкло. — Навещайте нас почаще.

Альберт был слишком расстроен, чтобы еще что-нибудь говорить.

— Понимаете, — сказал Эрнест, — мы ведь почти всю жизнь прожили вместе.

Виктория понимающе кивнула, но Альберт вдруг резко отвернулся и посмотрел в окно. Когда Эрнест уезжал, Альберт стоял у окна, наблюдая за экипажем, пока тот не скрылся из виду. Виктория подошла и стала рядом, сплетя с ним руки, но он не обратил на нее никакого внимания. «Он даже не знает, что я здесь», — подумала она.

После отъезда Эрнеста Альберт долго чувствовал себя одиноко. Он спокойно относился к создавшемуся положению. Виктория любила его — гораздо больше, чем он ее, хотя он и испытывал к ней сильную привязанность. Возможно, в ней было больше страсти, чем в нем, — но что это за страсть? Показная, безусловно, но насколько она глубока, если Виктория ни за что не хочет дать ему возможность разделить с ней государственные обязанности? А ведь знает, как он этого жаждет. Следуя совету барона, он изучал политику, отчего злился еще больше, поскольку обнаруживал, какое это увлекательное занятие.

Теперь, когда и отец, и брат уехали, он чувствовал себя очень одиноким в чужой стране, и это чувство заставило его еще больше сблизиться с бароном Штокмаром и сэром Робертом Пилем. После инцидента с чашкой чая они с королевой больше не говорили о сэре Роберте, и он очень хорошо знал, что она не одобрит этой дружбы. Состояние дел было весьма плачевным.

Теперь уже невозможно было отрицать, что англичанам он не нравится. Он был немец, по-английски говорил с явным акцентом, был слишком серьезен, в общении — сух, не обладал обходительностью: он по-прежнему не чувствовал себя раскованным в обществе и особенно в обществе женщин. Внешность его тоже не вызывала восхищения, поскольку, как говорили англичане, у него был недостаточно мужественный вид.

Впрочем, не любил его не только народ. Королевская семья, над членами которой, по королевскому указу Виктории, ему было дано старшинство, была зла на него. Почему, спрашивали герцоги королевской крови и их жены, этому выскочке — германскому князьку — должно отдаваться предпочтение перед ними на всех официальных церемониях?

Особенно были обозлены Кембриджи, поскольку они надеялись, что королева выйдет замуж за их сына Джорджа. Джордж провел большую часть детства в Виндзорском замке с королем Вильгельмом и королевой Аделаидой, поскольку его родители находились за границей, и оба, король и королева, только приветствовали бы бракосочетание между Джорджем и Викторией. Это давало Кембриджам большую надежду, однако герцогиня Кентская и король Леопольд думали иначе, и Виктория, конечно же, предпочла своего кобургского кузена. Альберт был красив, а Джордж — Джордж был одиозный молодой человек с шокирующим цветом лица, как однажды отозвалась о нем Виктория. Так что Кембриджи всячески старались усложнить Альберту жизнь.

Прослышав о том, что герцогиня Кембриджская не встала, когда пили за здоровье Альберта, Виктория разгневалась.

— Да как она смеет! — кричала Виктория баронессе Лецен. — Это оскорбление короны.

— Она, вероятно, полагает, что принц — если не считать его родства с Вашим Величеством — ниже ее по старшинству.

— Но принц — мой муж. — Глаза Виктории метали громы и молнии, и Лецен тут же сообразила, что нужно быть осторожнее, когда приходится говорить о принце, ибо, хотя Виктория не допускала никакого вмешательства мужа в дела королевства, она очень любила Альберта.

— Разумеется, — успокаивала ее баронесса, — герцогиня поступила очень нехорошо.

— Да уж, я думаю, — ответила Виктория, — и я выкажу ей мое неудовольствие, когда не приглашу Кембриджей на очередной бал — пусть все знают, как я недовольна.

Альберт прекрасно был осведомлен об этом пренебрежении и оскорблениях, но считал, что, если бы Виктория позволила ему разделить с нею ее обязанности, англичане сразу бы начали уважать его.

Если бы только люди не были так утомительны, думала Виктория, все было бы просто замечательно. С нею ее муж, которого она обожает, с нею премьер-министр, ее милейший друг, которому она полностью доверяет, с нею ее дорогая Дейзи, которая ей как мать, а сама она королева. Но Альберту хотелось разделить с ней престол — а это уже было нечто такое, чего она никак не могла позволить, ибо, в конце концов, она королева, а он — всего лишь принц из небольшого немецкого герцогства; этот несносный сэр Роберт Пиль пытался изгнать лорда Мельбурна, а тот, по сути, относился к этому совершенно равнодушно и смирился с тем, что правительство тори неизбежно придет к власти; а теперь еще ее дорогая Лецен и Альберт невзлюбили друг друга.

И как невзлюбили! Просто не выносят друг друга. Неудивительно, что время от времени, общаясь с ними, приходится выходить из себя. А эти газеты, постоянно выдумывающие о ней с Альбертом не только всякий вздор, но и — что было еще хуже — самые настоящие гадости. Никому-то он не нравился, его называли «немцем». Все это раздражало — не говоря уже о семье, откровенно не любившей его; только мама, которой Альберт постоянно наносил визиты, души в нем не чаяла. Ну почему Альберту непременно надо было противоречить Виктории, подружившись с герцогиней и выказывая неприязнь к баронессе?! Виктория предпочла бы, чтобы все было как раз наоборот. Дяди возненавидели Альберта с самого начала, когда поднялась эта суматоха из-за табели о рангах. Дядя Камберленд, к счастью, находился далеко отсюда, в Ганновере, но он делал все, чтобы его существование ощущалось. Он громко заявлял о своих правах и о том, что ему принадлежит. Бушевал он, собственно, потому, что не стал королем Англии, что могло бы иметь место, если бы английские законы, подобно законам некоторых стран, не разрешали женщинам вступать на престол.

А теперь еще и дядя Кембридж — вероятно, обозленный тем, что Виктория не пригласила его с герцогиней на один из своих балов, отпустил как-то на банкете грубую шутку о ней с Альбертом.

Альберт терпеть не мог банкеты, и Виктория всегда опасалась, как бы он не заснул на одном из них. Зачастую ей приходилось подталкивать его локтем во время какого-нибудь приема. В данном конкретном случае Альберт воспользовался возможностью уйти с банкета пораньше, не обратив, очевидно, внимания на то, что речи еще не произносились. И когда свою речь произносил дядя Кембридж, он сказал следующее: принц ушел потому, что ему не терпелось поскорее добраться домой, где его ожидала прекрасная девушка, с которой он собирался провести ночь.

Альберт пришел в ужас, потому что, как ему доложили, на этих словах герцога все гости так и покатились со смеху.

— Подобное высказывание откровенно вульгарно, — сказал Альберт.

Прежде Викторию скорее обрадовали бы дядины слова: Альберту так не терпелось вернуться к ней, что он рано ушел с банкета. Однако негодование Альберта заставило ее взглянуть на все его глазами.

— Это роняет нас в общественном мнении, — сказал Альберт. — Это создает в умах людей непристойные образы.

Вот тут она страшно разозлилась на дядю Кемриджа и на все королевское семейство.

— Это все потому, что не сбылось его желание — женить на мне своего Джорджа, — сказала она.

— Они всегда будут болтать о нас подобным образом, — грустно сказал Альберт, — потому что мне позволительно делить с вами лишь эмоциональную сторону вашей жизни.

Итак, они снова вернулись к тому же!

Виктории казалось, что нормальные отношения у нее могут быть только с лордом Мельбурном.

Она часто раздумывала о прежних днях, когда они с лордом Мельбурном были так нужны друг другу. Если какой-нибудь день проходил без него, она чувствовала себя по-настоящему несчастной; и она не находила себе места, когда он, к примеру, обедал в доме леди Холленд. Она не могла понять — и не раз говорила ему об этом, — что такого нашел он в этой женщине: у нее прямо-таки вульгарный рот. Лорд Мельбурн всегда смеялся над тем, что он называл «холерическими вспышками проявления королевского нрава»; и очень скоро она тоже стала смеяться вместе с ним.

Он был рад, что она довольна браком (но, возможно, она не совсем довольна из-за того, что Альберта никак не удается убедить не вмешиваться в их дела), и часто он так и говорил ей об этом. Но это означало, что ее отношения с лордом Мельбурном несколько изменились. Он уже не был для нее важен, как прежде, и, возможно, именно поэтому она то и дело подчеркивала, что он всегда останется одним из самых дорогих ее друзей.

Однако, несмотря на тот факт, что положение менялось и возраст лорда Мельбурна начинал уже сказываться, развлечь ее ему по-прежнему удавалось легче, чем кому-либо другому. Лорд Мельбурн любил посплетничать, он знал столько интересного о людях. Альберт же считал сплетни предосудительными. Альберт был, разумеется, прав. О Боже, Альберт был до того добродетелен, что категорически отвергал многое из того, что ей прежде нравилось — танцы, засиживание допоздна, пересуды. По сравнению с Альбертом лорда Мельбурна можно было назвать безнравственным, но если кому-то он и казался таким, то она-то прекрасно знала, какой это чистый и славный человек. Альберт сказал бы, что она нелогична, но факт оставался фактом: она все-таки получала удовольствие от тех совещаний наедине с лордом Мельбурном в голубом кабинете, когда он, начав, например, говорить о Китае или Канаде — эти страны, находившиеся в разных концах земли, в то время давали повод для беспокойства, — переходил вдруг к чему-то совершенно легкомысленному, почти таким образом, который в прошлом — да и сейчас еще — она находила очень остроумным.

Именно лорд Мельбурн первым сообщил ей о лорде Уильяме Расселе, которого нашли убитым в его доме, где он жил один — не считая, разумеется, многочисленных слуг.

— Это какая-то загадка, — сказал лорд Мельбурн, устраиваясь поудобнее в кресле. — Лорда Уильяма нашли в спальне, уже окоченевшим. Вся постель была залита кровью. Горло ему перерезали так, что голова висела на ниточке.

— Какой ужас!

— Подробности слишком неприятны, чтобы я осмелился сообщить их Вашему Величеству, — сказал лорд Мельбурн. — Такие дела лучше поскорее забыть.

— О нет, — сказала королева, — я хочу слышать все. Бедный лорд Уильям, и какой удар для бедного лорда Джона. Какая трагедия! Кажется, только совсем недавно умерла бедная леди Рассел, оставив сиротами своих дорогих крошек.

Виктория всегда испытывала тревогу, думая о леди Рассел, умершей при родах. Теперь уже было точно установлено, что она сама беременна, и она уже начинала побаиваться последствий. Вынашивать ребенка еще куда ни шло, но когда она думала о неизбежных родах — ей становилось по-настоящему страшно.

Лорд Мельбурн, который прекрасно понимал, в каком направлении ее мысли, снова вернулся к убийству, как к более безопасному предмету разговора, чем рождение детей.

— Полагают, что воры проникли через черный ход и что, когда они находились в спальне лорда Уильяма, он проснулся и вспугнул их. Вот они и перерезали ему глотку. Служанка обнаружила тело лорда Уильяма только утром. Ночью никто ничего не слышал.

— Я надеюсь, что этих злодеев найдут. Бедный, бедный лорд Джон.

— А вот его не нужно жалеть. Он, кажется, весьма заинтересовался леди Фэнни Эллиот.

— Что?! Дочерью лорда Минто?

— Его второй дочерью. Ввиду того, что Минто — первый лорд адмиралтейства, крошка Джонни нередко навещал дом Минто. Конечно, не столько ради самого военно-морского министра, сколько ради леди Фэнни.

— Сколько ей лет?

— Около двадцати пяти.

— Крошка Джонни, должно быть, раза в два старше.

— Да, но из них получилась бы отменная пара. Не каждая, как вы знаете, может взять себе в мужья красивого молодого принца.

— Разумеется, не каждая, но Джонни сможет заботиться о ней, а она — присматривать за детишками.

— Вот именно!

— Будучи всего на три месяца старше Альберта, я тем не менее отношусь к нему покровительственно.

— И как его суверен. Суверену всегда следует относиться покровительственно к своим подданным.

— А муж — это подданный?

— Мы все — подданные Вашего Величества.

— Трудно рассматривать мужей в подобном свете.

С обычным для него пониманием лорд Мельбурн согласился, что действительно трудно.

— Я буду очень рада услышать, что крошка Джонни снова счастлив.

— О-о, пока это все лишь предположение.

Королева разразилась тем громким смехом, который в былые дни лорд вызывал у нее столь часто.

— Получается, — с притворной строгостью сказала она, — это всего лишь сплетня лорда М.?

— Вполне вероятно, — согласился лорд Мельбурн.

— Будем надеяться, она пущена ради Джонни. Когда, по-вашему, свадьба?

— Согласитесь, что сначала ему надо уговорить ее — шутка ли, вдовец с шестью детьми. Не всякая женщина захочет столько детей сразу.

Виктория засмеялась, но тут же посерьезнела.

— Лорд Мельбурн, вы, должно быть, знаете, что в нашей семье ожидается прибавление.

Лорд Мельбурн почтительно склонил голову.

— Альберт предлагает объявить об этом. Он вне себя от радости, вы знаете.

— Мы все ее разделяем, — сказал лорд Мельбурн, — но, Ваше Величество, я полагаю, сочтет более достойным, если эта добрая весть достигнет не всех ушей в одночасье.

— Пожалуй. Надо так и сказать Альберту.

О да, она, несомненно, получала удовольствие от совещаний с лордом Мельбурном в голубом кабинете. Если бы при сем присутствовал еще и Альберт — как ему того давно хотелось, — от очарования этих бесед не осталось бы и следа. Она не желала перемен, а они могли наступить после падения правительства лорда Мельбурна, замены его сэром Робертом Пилем и вмешательства Альберта.

— Альберт, — сказала королева, — давайте не будем делать никакого объявления. Все и так скоро станет известно.

— По-моему, это нехорошо, — серьезно сказал Альберт.

— Ах, моя любовь, мы с лордом Мельбурном решили, что пока не стоит сообщать об этом.

Альберт промолчал.

— Альберт, вы дуетесь?

— Дуюсь?! С чего это вы взяли?

— Вы ведь желаете, чтобы было сделано объявление.

— Ах, вон оно что. Я давно уже понял, что мои желания не имеют ровно никакого значения.

— Как у вас язык поворачивается?

— Но это правда.

— Альберт, вы прекрасно знаете, что я всегда желаю угодить вам.

Альберт вскинул брови.

— Нет, этого я не знал. Я-то считал, что все обстоит как раз наоборот. Слишком многое из того, чего желаю я, попросту игнорируется.

— Какой вы, однако, упрямец. Опять вы за свое. — Королевский нрав давал о себе знать.

— Если упрямство — констатация истины, тогда извольте.

— Альберт, куда вы?

— К себе в комнату.

— Но мы же не закончили разговор.

— По-моему, разговор уже закончен.

— Я так не считаю.

— Поймите же, он закончен. Я хочу, чтобы было сделано объявление. Королева и ее премьер-министр этого не хотят. Следовательно, вопрос решен.

Альберт щелкнул каблуками, поклонился и направился в свою гардеробную.

— Альберт! — позвала она, но он не оглянулся. — Подите сюда. Немедленно подите сюда.

Он не ответил. Ах так! Значит, он думает, что может поступать так, как ему вздумается. Она подошла к двери. Ключ торчал в замке с наружной стороны. Она торжественно повернула его. Теперь он не сможет выйти. Будет знать, как не слушаться ее.

Она ждала. Вскоре он попытался выйти. Ручка наконец медленно повернулась. Теперь он знает, что заперт. Сейчас забарабанит в дверь, потребует открыть, может, даже станет умолять, чтобы его выпустили. Однако по другую сторону двери было тихо.

Она приложилась ухом к двери: ничего не слышно, но надо подождать еще немного.

Она села на кушетку. Долго он все равно не выдержит, и тогда ему будет сказано, что его выпустят, если он пообещает быть хорошим.

Пообещает?! Казалось странным просить об этом Альберта. Он и так хороший. Единственный его недостаток в том, что иногда он словно забывает, что она королева. Лорд Мельбурн, безусловно, прав: поддерживать свое королевское звание в семье не так-то просто.

Как же он долго! Ее уже снедало нетерпение. Она снова подошла к двери и прислушалась — ни звука. Удалилась и снова села, но по-прежнему ничего не произошло. В ярости она повернула ключ, открыла дверь и ахнула от удивления: Альберт сидел у окна, что-то рисуя.

— Альберт! — вскричала она. — Что вы делаете?

Он повернул к ней голову и улыбнулся.

— Из этого окна такой красивый вид.

Она не знала, как себя вести.

— Но ведь вы собирались выйти, — сказала она.

— Королева решила иначе.

Она сердито отвернулась и вышла, но через две-три минуты вернулась.

Посмотрев набросок, она одобрительно сказала:

— Хорошая работа.

— Я подарю его вам, когда закончу, — с улыбкой сказал Альберт. — Это будет напоминать вам о том дне, когда вы заперли меня в комнате.

— Ах, Альберт! — вскричала она, полная искренного раскаяния. — Я бы, пожалуй, предпочла, чтобы мне об этом ничто не напоминало.

— Почему? — спросил он, и ее опять — в который уже раз! — восхитила голубизна его глаз; она ведь, в сущности, глубоко любила его и очень жалела, что между ними происходят подобные ссоры.

Она бросилась в его объятия.

— Ну к чему нам эти бури? — спросила она.

Альберт нежно привлек ее к себе и ответил:

— Хорошо, что они хотя бы недолго длятся, а потом снова выглядывает солнце.

Это были очень умные слова, а умение Альберта оставаться таким спокойным — просто замечательным, хотя время от времени оно и выводило ее из себя.

Но объявление все же не было сделано: все вышло так, как решили королева с лордом Мельбурном.

На двадцать первый день ее рождения Альберт подарил ей красивый бронзовый чернильный прибор.

— Во всяком случае, я надеюсь, что хоть так я окажусь полезен вам в вашей работе, — сказал Альберт.

— Ах, Альберт, — вскричала она, игнорируя намек, — прибор красивый, и я буду вспоминать о вас всякий раз, как буду пользоваться пером.

В тот день она относилась к своей матери внимательней, чем обычно, потому что этого желал Альберт. И поскольку сэр Джон Конрой, бывший управляющий двором, имя которого было скандальным образом связано с именем герцогини, больше не служил у нее, это оказалось не таким уж и трудным делом. Хотя, разумеется, баронесса и герцогиня никогда не пойдут друг другу навстречу. Слишком уж много у них накопилось взаимных обид.

— Двадцать один, — заявила Виктория. — Я уже чувствую себя старушкой.

Неисправимый лорд Мельбурн сказал, что он ее вполне понимает, и выразил уверенность, что она почувствует себя гораздо моложе, когда доживет до сорока.

Был, разумеется, дан бал.

— Что это за день рождения без бала? — воскликнула королева. И так счастлива она была, кружась с Альбертом в вальсе.

— Не понимаю, почему вы не любите танцевать, Альберт, — осуждающе сказала она, — вы же бесподобно танцуете.

Она с удовольствием отметила, что он ни с кем больше танцевать не пожелал. Какой он все же душка, такой искренный в своей преданности! А ведь как ведут себя некоторые мужчины! Нет, ей с ним определенно повезло.

Впрочем, ей очень хотелось приучить его к балам, а он весь вечер то и дело поглядывал на часы, да еще и намекнул, что через два-три месяца ей вообще придется отказаться от танцев. Эта мысль действовала на нее угнетающе, поэтому она старалась гнать ее от себя прочь.

На следующий день Альберт решил, что ему надо предпринять кое-какие действия, а предварительно поговорить со своим секретарем Джорджем Энсоном насчет обуревавших его чувств. Его положение, пожаловался он, весьма незавидное. Королева ему совершенно не доверяет. Один раз она, правда, оказала ему доверие: разрешила промокать ее подпись на бумагах. От этого он чувствует себя оскорбленным, а еще ему кажется, что их браку придет конец, если королева не переменит своего к нему отношения.

Мистер Энсон считал, что лучше всего в таком случае поговорить с лордом Мельбурном.

— Ваш прошлый разговор с ним ничего не дал, — ответил Альберт. — На мой взгляд, как раз благодаря стараниям лорда Мельбурна и возник этот барьер между королевой и мной.

— Я думаю, лорд Мельбурн очень хочет счастья королеве, а это возможно только в том случае, если она будет счастлива в браке. Если Ваше Величество позволит мне еще раз намекнуть ему о наших чувствах, это, я уверен, даст определенные результаты.

С некоторой неохотой принц согласился, и лорд Мельбурн решил поговорить с королевой.

Как только они в очередной раз оказались в голубом кабинете, он сказал, что у него к ней личное дело и он верит, что она не станет сердиться на старика, для которого дороже всего на свете ее счастье.

И стоило слезам, которые всегда так ее трогали, заблестеть у него во взоре, как она вскричала:

— Мой дражайший лорд М., разумеется, я знаю, что вы мой самый лучший и преданный друг, так что можете просить чего угодно!

— Я хочу попросить за принца.

— Альберта?!

Лорд Мельбурн кивнул.

— Видите ли, он далеко не счастлив.

— Вот тебе на! Господи, да Альберт же совершенно счастлив. Он любит меня, я люблю его. Чего ему еще?

— Он чувствует себя лишенным вашего доверия.

— Но это же совсем не так.

— Возможно, вы и правы. Он жалуется, однако, что ничего не знает о том, что происходит в стране.

— Но это же государственные дела.

— Он муж королевы. Его задевает, что вы не говорите с ним ни о чем, кроме сущих пустяков.

— Ни о чем? — пылко вскричала королева. — Он говорит, ни о чем?

— Фигурально выражаясь, — принялся успокаивать ее лорд Мельбурн. — Вы же знаете, нет серьезной причины, которая бы мешала вам обсуждать с ним дела.

Королева молчала.

— Он может не согласиться, — сказала она, — и пожелает, чтобы дела вершились не так, как решила я… как решили мы.

— Нет ничего страшного в том, что муж королевы выскажет свое мнение.

— Боюсь, если он не будет соглашаться, у нас пойдут ссоры.

Лорд Мельбурн насмешливо посмотрел на нее.

— У принца очень мягкий характер.

— Зато у меня — нет.

— Тогда гармония супружеской жизни будет целиком зависеть от Вашего Величества.

— Значит, вы полагаете, мне следует обсуждать с Альбертом государственные дела?

— Я думаю, вы можете обсуждать с ним все что угодно.

— Вероятно, я была довольно бесчувственной, — сказала Виктория. — Есть столько всего, о чем я могла бы говорить с Альбертом гораздо охотней, чем о государственных делах.

— Небольшое вкрапление государственных дел и будет той солью, которая придает вкус домашнему пирогу.

Очень скоро Альберт обнаружил, что победил в первой схватке, и, хотя Виктория предпочитала говорить скорее о любви и разных домашних делах, нежели о политике, от последней его уже полностью не отлучали.

Еще одно разногласие возникло у Виктории с Альбертом из-за миссис Кэролайн Нортон, которую королева решила принять при дворе.

Присутствие миссис Нортон вновь напомнило о скандале, связанном с лордом Мельбурном. За год до вступления Виктории на престол достопочтенный Джордж Нортон решил подать на развод со своей женой Кэролайн и предъявить иск за нанесенный ущерб человеку, которого он обвинял в том, что тот соблазнил ее. Этим человеком был лорд Мельбурн.

К счастью для премьер-министра, дело достопочтенного Джорджа Нортона против виконта Мельбурна за «прелюбодеяние» имело результатом обвинение истца, а лорд Мельбурн, ко всеобщему удивлению, вышел сухим из воды и даже остался премьер-министром, чего никто не мог ожидать.

Королева, которая была знакома с подробностями дела, желала показать, что полностью доверяет лорду Мельбурну. Поэтому, когда леди Сеймур попросила, чтобы ей позволили представить ее сестру, миссис Нортон, ко двору, Виктория согласилась ее принять. — Не сделай я этого, — объяснила королева мужу, — это бы означало, что я осуждаю моего дорогого лорда Мельбурна, а я бы этого не вынесла.

— А вам не кажется странным, что лорд Мельбурн оказался замешан сразу в двух неприглядных делах? — заметил Альберт.

— Лорд Мельбурн — блестящий человек, а у таких людей много врагов… злобных врагов. Я знаю Мельбурна очень хорошо, возможно, лучше, чем кого-либо другого, — он ведь был моим постоянным спутником с тех пор, как я вступила на престол, и я открыто заявляю, что он не способен совершить бесчестный поступок.

— Вполне возможно, — согласился Альберт, — но королева должна быть безупречна, а если она будет принимать людей с подмоченной репутацией, это может вызвать кривотолки.

— В таком случае, пусть будут кривотолки, — вскричала королева, сверкая глазами. — Я бы никогда не осудила невинных.

Альберт принялся терпеливо объяснять ей, что речь идет не об осуждении невинных, а о том, что ни тени скандала не должно коснуться королевы.

— Скандал всегда будет там, где есть злые люди, которые его устраивают; а поскольку мой отказ в аудиенции миссис Нортон может быть истолкован так, будто я в чем-то подозреваю лорда Мельбурна, я ее, безусловно, приму.

На этом вопрос закрыли. Она взяла Альберта под руку.

— Дорогой мой Альберт, вы сами такой добродетельный, что склонны проявлять к другим излишнюю строгость. Предоставьте все мне. Вам не обязательно принимать в этом участие.

— Как и в столь многом другом, — грустно сказал Альберт. Но он был преисполнен надежд. Произошла перемена, и оказалось, что лорд Мельбурн, с которым так считалась королева, вовсе не враг ему. Он даже очень помог Альберту.

Иногда ему верилось, что он все-таки движется — пусть и очень медленно — в правильном направлении.

Лорд Мельбурн поблагодарил королеву за прием миссис Нортон.

— Безграничная доброта Вашего Величества — пример для всех, — сказал он со слезами на глазах.

— Дорогой лорд Мельбурн, это было самое меньшее, что я могла сделать для леди, с которой обошлись так несправедливо. Альберт, правда, возражал, но ведь Альберт до того чист, что не всегда понимает, как легко для некоторых людей — которые не столь безупречны в своем поведении — оказаться в неловком положении. По правде говоря, лорд М., я иногда задаюсь вопросом, как мне сравняться с добродетельным Альбертом.

— У Вашего Величества добрейшее сердце в мире, — сказал лорд Мельбурн. — А доброта — это гораздо более ценное качество, нежели незыблемые моральные устои.

— Ах, лорд М., неужели вы и впрямь так считаете?

— Я в этом убежден. И я уверен, что ангел, который сейчас все за мной записывает, во всем согласится со мной.

— Лорд М., это просто ужас, что вы такое говорите.

— Если мои слова способны вызвать улыбку на устах Вашего Величества, большей награды мне и не нужно.

До чего приятно было общаться с лордом Мельбурном, и как ее раздражало поведение оппозиции, нападавшей на него в связи с политикой правительства в Китае, биллем об объединении двух Канад и назревавшими общими беспорядками.

— Какой он несносный — этот Роберт Пиль!

Лорд Мельбурн вскинул свои красивые выгнутые дугой брови, которыми она когда-то, да и сейчас еще, разумеется, так восхищалась. Лорд Мельбурн был очень красивый мужчина, но все-таки никто не обладал такой поразительной, захватывающей красотой, как Альберт.

— Да нет, он неплохой парень.

— Он чудовище.

— Тогда и все, кто не согласен в чем-то с королевой и ее премьер-министром… чудовища… но, если не брать этого в расчет, они могут оказаться чертовски хорошими парнями… Ваше Величество, конечно, простит мне мой язык.

Она с улыбкой склонила голову, но при этом подумала: Альберт был бы шокирован, услышав, что премьер-министр сказал «чертовски» в присутствии королевы.

А она всегда любила живой, образный язык лорда М.! Нет, если бы к ним в голубом кабинете присоединился Альберт, их разговор попросту не мог бы продолжаться.

А лорд Мельбурн тем временем уже рассказывал ей, что слуга лорда Уильяма Рассела, швейцарец Бенджамен Курвуазье, сознался в том, что убил своего хозяина. Это была дикая история, поскольку убийца вошел в спальню жертвы в Норфолк-Плейс на Парк-Лейн в чем мать родила, с тем чтобы не осталось крови на одежде. Он взял почитать у слуги герцога Бедфордского книгу «Джек Шеперд», написанную Хэррисоном Эйнсуортом, и она, наверное, его вдохновила. Его мотивом было ограбление, поскольку ему хотелось вернуться обратно в Швейцарию богатым.

Лорд Уильям всегда спал с горевшей у него на прикроватной тумбочке лампой, и кто-то из окна на другой стороне улицы увидел в спальне напротив обнаженную фигуру. Этот кто-то не пришел и не сообщил о виденном, поскольку это был хорошо известный генерал, и он как раз проводил ночь в спальне одной светской леди.

— Какой ужас! — сказала Виктория.

— Но так устроен мир, — ответил лорд Мельбурн. — Курвуазье во всем признался. Сомневаюсь, что вы услышите историю о генерале и его возлюбленной, но она получила распространение, и люди считают, что нет дыма без огня.

«Как это ужасно, даже жутко! — думала она. — Но интересно». Лорд Мельбурн всегда приносил ей какие-нибудь пикантные новости, так разнообразившие ее жизнь.

Но она не могла говорить ни о чем подобном с Альбертом. Он, безусловно, этого бы не одобрил.

Они ехали в Клермонт. Это пойдет ей на пользу, сказал Альберт, там больше свежего воздуха: он собирается быть очень строгим, сказал он игриво. Они будут рано вставать и рано ложиться; будут прогуливаться в красивых садах, и он будет рассказывать ей о растениях и птицах; они будут вместе рисовать; он будет читать ей вслух, а потом они вместе обсудят прочитанное; они будут петь дуэты и играть на рояле. Подобное существование казалось обоим восхитительным.

— Милый Альберт, — сказала она, — вы так обо мне заботитесь.

— А как же, любовь моя, это мой долг.

— Ах, Альберт, и только?

— Конечно же, еще и мое наслаждение, — добавил он с нежностью.

Итак, они ехали в Клермонт, и чем ближе они подъезжали к нему, тем с большей силой ее охватывали воспоминания о проведенных там днях.

Она рассказывала ему о дорогой Луи, которую она там встретила в детстве.

— На людях она вела себя со мной как с принцессой, а когда мы оказывались у нее в комнате одни… только мы вдвоем, тогда я уже переставала быть принцессой Викторией, а становилась ее подружкой, пришедшей к ней в гости. Она, бывало, заваривает чай, и мы сидим себе попиваем, а она рассказывает о прошлом, большей частью о принцессе Шарлотте.

— Да. Дядя Леопольд тоже мне много рассказывал о Клермонте. Мне кажется, это очаровательное место.

И Клермонт поначалу не разочаровал их. Они много гуляли, музицировали, раньше ложились, раньше вставали: короче, все было так, как того хотелось Альберту, и Виктория не жалела об этой перемене в ее жизни. Вот только повсюду, казалось, витал дух Шарлотты. Здесь Шарлотта родила мертвого ребенка, который мог бы стать правителем Англии; и сама Шарлотта, которая тоже могла бы стать английской королевой, — умерла.

Умерла и Луи. Зайдя порой в ее комнату, Виктория тотчас представляла себе, как та вдруг выходит из тени и делает реверанс перед нею.

Это был дом дяди Леопольда, и он писал ей, как он доволен, что она хоть немного поживет в Клермонте, где поневоле, хочет того или нет, она вспомнит о нем. Там, напомнил он, она провела в детстве немало счастливых дней. Клермонт был для нее своего рода прибежищем. В Кенсингтоне ее так изводили, что она всегда наслаждалась передышкой в Клермонте.

Он, разумеется, был прав. С каким обожанием она встречала там дядю Леопольда! Он был самым важным человеком в ее жизни, пока у нее не установились такие дружеские отношения с лордом Мельбурном, который занял в ее душе место дяди. А теперь появился Альберт, милый и красивый Альберт, которого она любила так, как не могла бы полюбить больше никого на свете. В письме дяди Леопольда прозвучала предостерегающая нота: до него дошло, что она ведет себя с Альбертом чуть ли не по-диктаторски. Ах, люди не понимают, как трудно быть королевой и одновременно женой.

Возможно, писал дядя Леопольд, у нее создалось впечатление, что Шарлотта была властной и грубой женщиной. Это не так. Она бывала вспыльчива и несдержанна, но всегда открыта для разговора и всегда готова признать свою неправоту, если удавалось ее убедить. С великодушными людьми всегда так: когда они видят, что ошиблись и что представленные им резоны и аргументы истинны, они откровенно признают свои ошибки. Он знает, ей говорили, будто Шарлотта командовала в доме и любила показать, что она хозяйка. Это неправда. Совсем наоборот. Она всегда старалась сделать так, чтобы ее муж мог предстать в выгодном свете, а также продемонстрировать послушание и уважение к нему. Порой она даже переигрывала в своем стремлении показать, что считает мужа господином и повелителем.

Он хотел бы рассказать об одном забавном случае. Шарлотта была немного ревнива: она вообразила, что он неравнодушен к некой леди Мэриборо. Вот уж абсолютная неправда. Упомянутая леди была лет на двенадцать, а то и на пятнадцать старше его, но Шарлотта считала, что он уделяет ей слишком много внимания. Бедная Шарлотта! Порой она бывала несколько невыдержанной, и стань королевой, это неизвестно чем бы кончилось. Она была резковата в манерах, признавался он, и это нередко очень огорчало регента — «Вашего дядю Георга». Все это объяснялось ее застенчивостью, ибо она никогда не была уверена в себе — возможно, из-за ее своеобразного воспитания — и потому нередко перегибала палку.

«Я — и пусть это не покажется вам хвастовством — усвоил манеры лучшего европейского общества, поскольку вращался в нем с малых лет и был тем, что по-французски называется de la fleur des pois [9]. Следовательно, я мог дать ей верную оценку, но Шарлотте казалось невыносимым, что я столь взыскателен, и она нередко ворчала, что я, мол, просто выискиваю у нее недостатки».

Смысл письма был между его строк. Как похоже ее положение на положение Шарлотты! Шарлотта, разумеется, никогда не была королевой, но все думали, что она ею станет. Единственная дочь короля Георга IV — и замужем за дядей Леопольдом. Дядя Леопольд несколько похож на дорогого Альберта: исключительно красив, умен и деятелен. Само собой, он и Альберту приходился дядей, как и ей.

Она очень много думала о Шарлотте. Она столько слышала о том, как счастлива здесь была ее кузина, лелеемая сперва обожающими взорами дорогого Луи, а потом — заботливо-предупредительными взглядами дяди Леопольда.

Было так легко вообразить себя на месте Шарлотты. Они были одного возраста, обе только вышли замуж, обе страстно любили, обе были беременны и обе чувствовали бремя своего положения в обществе.

Она зашла в комнаты, в которых когда-то жила Шарлотта. Там бедная женщина рожала. Ребенок родился мертвым… и бедняжка вскоре же последовала за ним.

Все было похоже. Как часто на протяжении жизни Шарлотта гадала, будет ли у нее брат, который оттеснит ее от трона? А как часто Виктория гадала, будет ли ребенок у дяди Вильгельма и тети Аделаиды?

У нее стало привычкой заходить в комнату, где Шарлотта умерла, и при этом думать о том, как ее кузина, должно быть, настрадалась — не меньше, чем бедная леди Рассел.

— Я боюсь, — шептала она, — что это может случиться со мной.

Однажды она зашла в эту комнату и, глядя на кровать, так ясно представила себе сцену смерти Шарлотты, что ее вдруг охватил ужас: не повторится ли то же самое и с ними? Та же судьба бедной крошки, та же судьба несчастной роженицы, умершей в муках, то же безграничное горе дорогого любимого мужа.

Ручка двери бесшумно повернулась, и Виктория ахнула. Она подумала, что это дух Шарлотты вышел из могилы, чтобы предупредить ее о близком конце.

Но это был Альберт.

— Виктория, что вы делаете в этой комнате? — спросил он.

— Я часто сюда прихожу.

— Я знаю, потому и спрашиваю.

— В этой комнате моя кузина Шарлотта умерла, рожая ребенка. Останься она жива, она была бы королевой Англии.

— Вам не следует приходить сюда, Виктория.

— Но меня просто тянет сюда.

Тогда Альберт заговорил с непреклонностью мужа.

— Завтра же мы уедем из Клермонта.

Она доверчиво прижалась к нему. Пусть на этот раз будет так, как он хочет.

Альберт не любил столицу и, едва оказавшись в ней, сразу начинал искать возможность вновь выбраться куда-нибудь в сельскую местность, где можно дышать свежим воздухом, который действовал на него успокоительно. На этот же раз по возвращении в Лондон он нервничал еще больше обычного, поскольку его попросили председательствовать на совещании по выработке мер против торговли рабами, и как председатель он должен был произнести свою первую публичную речь.

Он очень волнуется, признался он Виктории.

— Я обязан убедить людей в том, что серьезно интересуюсь делами, — сказал он. — Пусть не думают обо мне как о какой-нибудь пустышке.

— Никто о вас так и не думает, Альберт, — ласково ответила Виктория.

Она была счастлива, потому что он увез ее из Клермонта, где она не могла не предаваться тяжким раздумьям.

— Какая же я была глупышка, когда решила поехать туда, — сказала она. — А вы, мой дорогой Альберт, сумели мне это очень деликатно показать.

Да, его попытка сыграть роль властного, не терпящего возражений мужа удалась; а теперь, благодаря совместным усилиям Штокмара и лорда Мельбурна, ему разрешают проявлять себя и в обществе.

— Мне трудно говорить на английском, — пожаловался Альберт.

— Вы блестяще справитесь, — заверила его Виктория. — Позвольте мне прослушать вашу речь.

Это прекрасно, что она короткая, сказала Виктория. Она поправила кое-где произношение и предложила, чтобы он подрепетировал еще. Она была в восхищении, потому что быстро запомнила содержание и могла слушать и исправлять, не заглядывая в лежащий перед ней рукописный вариант.

— Немного волнения перед выступлением не помешает, — заверила его королева. — Хорошие ораторы всегда немного волнуются. Лорд Мельбурн говорит, что, когда он чувствует себя совершенно спокойно, он неважно выступает.

— Это для меня большое утешение, — признался Альберт, — потому что я очень волнуюсь.

— Дорогой Альберт, я все время буду о вас думать.

— Лучшей поддержки мне и не нужно, — ответил он.

Когда он вернулся, он ликовал: его наградили громкими аплодисментами, и ему показалось, что он всем понравился — до того все были к нему добры.

— Ну, разумеется, понравились, — сказала она. — Да и как вы могли не понравиться, если только они не монстры.

Он почувствовал себя еще счастливее. С ним наконец начинают считаться. Вскоре одно из музыкальных обществ предложило ему занять пост почетного директора, и это еще больше обнадежило его.

Лорд Мельбурн и барон Штокмар с одобрением наблюдали за ним.

«Вскоре его слова будут немало значить в политике», — думал Штокмар.

«Это убережет его от скуки», — было мнение лорда Мельбурна.

Через десять дней после того, как Альберт произнес свою речь, выдался теплый июньский день, идеальный, сказал Альберт, для прогулки. Почему бы им не прокатиться на дрожках?

Виктория сказала, что это было бы замечательно.

— Ничего нет лучше. Особенно вместе с вами. Все будут нас приветствовать. Я думаю, людям нравится видеть нас вместе.

Альберт сказал, что поездки за город ему нравятся гораздо больше.

— Дорогой Альберт, я хочу добиться, чтобы вы хоть немного полюбили мою столицу.

— В ней слишком много людей, а воздух не такой свежий, как мне хотелось бы.

— Зато в нем так интересно. Я всегда любила Лондон больше, чем любое другое место.

— А я хочу добиться, чтобы вы научились любить природу.

Она ласково улыбнулась ему.

— Хотя, должна признаться, дорогой Альберт, что теперь мне больше всего нравится быть там, где находитесь вы.

— Тогда давайте почаще бывать на природе, и вы будете счастливы.

— Но я чуточку счастливее с вами в Лондоне, чем с вами же в сельской местности. — Она громко рассмеялась. — Ах, мне действительно придется добиться того, чтобы вы полюбили Лондон. Подумайте: тут опера, концерты, спектакли; тут улицы и люди, тут кипит оживление.

Альберт промолчал, но он, разумеется, не отказался от своего намерения при любой возможности вырываться из душного города на простор.

Дрожки уже стояли у двери. Они сели в них и поехали прочь от дворца по направлению к Конститьюшн-Хилл, эскорт последовал за ними. На улицах было полно людей, и они сразу же узнавали свою маленькую королеву. Вместе со своим красавцем мужем она выглядела чрезвычайно привлекательно; молодость этой явно счастливой пары не могла не импонировать людям.

Сидя в дрожках и улыбаясь, она вдруг услышала совсем рядом звук выстрела. Альберт обхватил ее руками, будто желал прикрыть ее собой, как щитом.

— Боже мой! — вскричал он. — Только не пугайтесь.

— …пугайтесь… — заикаясь, повторила она и тут увидела человека, вышедшего на дорогу. В каждой руке он держал по пистолету и целился прямо в нее. Раздался еще один выстрел. Она вовремя пригнулась, и пуля просвистела у нее над головой.

— Схватите его! — закричали в толпе. — Убейте его!

На тротуаре началось столпотворение; она видела, как человек этот побежал, но кто-то его схватил.

— Его поймали, — сказал Альберт.

Лошадей развернули, и дрожки понеслись обратно к дворцу.

Она плакала в объятиях Альберта.

— Ах, Альберт, это ужасно. Он пытался меня убить. Только представь себе! Он так меня ненавидел, что хотел моей смерти.

Альберт погладил ее по волосам.

— Он сумасшедший, — сказал принц.

— Но он ненавидел меня. Он хотел, чтобы я умерла. Да, умерла. Он рисковал собственной жизнью, чтобы лишить жизни меня.

— Он ненавидел не вас лично, моя дорогая. Он хотел убить королеву. Вот увидите, окажется, что он сумасшедший.

— Только подумать, Альберт… каждый раз, когда я выезжаю… кто-то может убить меня.

— Любовь моя, как может кто-то из нас знать, что с ним случится со дня на день? Вы не должны воспринимать это как нападение на вас лично. Это выстрел по короне… не по Виктории. В вашего дядю Георга стреляли много раз, в вашего деда тоже. От людей можно всего ожидать! Особенно в наше время!

— Ради меня вы готовы были пожертвовать жизнью, Альберт. Я никогда не забуду, как вы сразу заслонили меня.

— Это то, что я буду делать до конца моих дней.

— Ах, Альберт, какой вы замечательный. Я не заслуживаю такого хорошего, доброго мужа.

Альберт сказал, что они, конечно же, постараются быть достойными друг друга.

— Я не должна плакать, правда же? — успокаивалась она. — Я должна помнить, что я королева. Мне нужно учиться быть спокойной и держать себя в руках, что бы ни случилось. Я знаю, что мой дед умел это.

— Вы тоже вели себя замечательно, любовь моя. У вас хватило сил доехать обратно до дворца. Многие женщины лишились бы чувств. Разве вы не слышали, как люди вас приветствовали?

— Я нашла в себе силы, мой дорогой Альберт, потому что рядом со мной были вы.

Когда лорд Мельбурн примчался во дворец, королева отдыхала. На этом настоял принц. Он сам принял лорда Мельбурна.

Премьер-министр выразил озабоченность здоровьем королевы.

— Я тоже очень беспокоился, — сказал принц, — что пережитое потрясение скажется на ее состоянии, но она как будто бы здорова, хотя шок, разумеется, еще не прошел.

— Вполне естественно, — сказал лорд Мельбурн, — и Ваше Высочество поступили мудро, настояв на ее отдыхе.

— Она будет весьма признательна, что вы посетили ее. Я сообщу ей об этом при первой же возможности.

Лорд Мельбурн пытливо смотрел на молодого человека. Хороший парень, думал он; разве что чересчур серьезен, а Виктории бы нужен спутник повеселее. Сомнительно, чтобы они так же много смеялись, оставаясь вместе, как он с королевой. Но, возможно, немного серьезности будет весьма кстати. Она в нем души не чает, это было очевидно. Но она заслужила это счастье, и премьер-министр надеялся, что оно ей не изменит. Она такая любящая, привязчивая, она так стремится быть добродетельной, хотя и любит удовольствия — а почему бы и нет? Возможно, она немного растормошит этого серьезного молодого джентельмена ему же на благо.

Но ее счастье прочно связано с принцем. В браке уже появились сложности, и это понятно, учитывая положение, довольно властную натуру и холерический темперамент Ее Величества.

Лорд Мельбурн любил ее. Тремя годами раньше, став королевой, она изменила его жизнь. Он в некоторой степени был причастен к тому, что она стала такой, какой теперь была, и ее свежая молодость, бьющая через край жизнерадостность ее добросердечной натуры казались ему просто очаровательными. Но теперь он вынужден уступить свое место: он больше не может рассчитывать на прежние отношения, ибо время, когда он был самым важным мужчиной в ее жизни, миновало. Будучи лордом Мельбурном, он достойно отступит в сторону и приложит усилия к тому, чтобы жизнь этой молодой четы ничем не омрачалась.

— Это ужасное происшествие нуждается в расследовании, — сказал он. — Вопрос довольно сложный, но, как бы это ни было неприятно ввиду положения Ее Величества, он должен быть решен.

Альберт кивнул. Он был согласен с тем, что говорит лорд Мельбурн.

— Королева могла сегодня лишиться жизни.

Альберт побледнел. А он действительно ее любит, подумал лорд Мельбурн: не таким, конечно, сильным чувством, какое питает она к нему, но он любит ее по-своему, спокойно, сдержанно, иначе он просто не может. И тут уже ничего не поделаешь.

— Страшно даже подумать о такой вероятности, — продолжал лорд Мельбурн. — Тут ведь есть еще и другая сторона, и ее следует учесть. В скором времени королева станет матерью. Ей предстоит тяжелое испытание, которое иногда заканчивается смертью. Вы уж меня простите, но подобную вероятность — спешу добавить, в данном случае чрезвычайно незначительную — надо обсудить.

— Согласен, — сказал Альберт.

— Должен быть назначен регент, и, как вы знаете, подобные дела всегда нужно готовить загодя.

— Кого бы вы предложили в регенты?

— Я считаю — уверен, что королева согласится со мной, — лучшей кандидатурой на этот пост был бы муж королевы.

— Хотелось бы верить, что небходимости в подобном обстоятельстве не возникнет.

— Аминь, — сказал Мельбурн.

Вскоре стали поступать письма от возмущенных покушением людей.

Лорд Мельбурн написал королеве, как его встревожило прoисшедшее с Ее Величествoм и как oн рад был узнать, что в настоящее время она уже чувствует себя гораздо лучше.

«Невозможно не содрогаться при мысли об этом событии», — писал он.

Виконт Пальмерстон в письме поздравил королеву с благополучным исходом покушения на нее и выразил уверенность, что Ее Величеством будет понятно все то негодование, которое охватило его, когда он узнал об этом дьявольском нападении.

В письме дяди Леопольда говорилось, что он не находит достаточно сильных слов, чтобы выразить свое величайшее возмущение случившимся, а также те счастье и восторг, которые он испытал, узнав, что ей удалось избежать столь близкой опасности.

Приходили многочисленные письма и от совсем незнакомых людей; их трогательные сочувствием слова приносили Виктории истинное утешение.

Когда лорд Мельбурн приехал, он целовал и целовал ей руки, и на глазах у него были слезы.

— Это было ужасно… ужасно… — повторял он.

— Ну, ну, теперь все хорошо.

— За что мне никогда не выразить всей благодарности Всевышнему.

— А что с человеком, который пытался меня убить?

— Его схватили. Это бармен по имени Эдуард Оксфорд. Он безумен и проведет остаток своих дней в сумасшедшем доме.

— Бедняга! Но я рада, что он был не в своем уме, когда пытался меня убить.

— Предпринять новые попытки у него уже не будет возможности.

— Милый лорд Мельбурн, — сказала королева. — Вас это происшествие потрясло, верно, больше, чем меня.

Лорд Мельбурн ответил, что скорее всего так оно и есть.