Его вторая половина

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Патрик не отрываясь смотрел на баночку аспирина, стоявшую перед ним на столе. С тех пор как Мадди пришла на радиостанцию, он выпил его почти целую упаковку, так что рисковал вскорости получить в желудке дыру соответствующего размера. Мадди сводила его с ума. Ее губы, припухшие от поцелуев, ее глаза, опьяненные страстью, и грудь, пробуждающая в Патрике мучительное желание, то и дело всплывали в его памяти и лишали покоя.

Он был зол на себя, как никогда. Как он мог позволить себе поцеловать Мадди? По отношению к совершенно невинной девушке такая вольность была достойна порицания. К тому же Мадди в то время еще не оправилась от душевной травмы, и ей могло показаться, что он просто воспользовался моментом. А ведь О'Рурки в отношениях с женщинами всегда придерживались кодекса чести, унаследованного от их ирландских предков, и он, Патрик, даже будучи подростком и решаясь на самые отвратительные свои поступки, никогда не совершил ничего, что могло бы причинить вред девушке.

А тут дал маху: объявил Мадди, что не женится на ней. Неудивительно, что Мадди так оскорбилась.

— Ну и попал же я, — пробормотал Патрик, вытряхивая на ладонь пару таблеток аспирина.

На столе приглушенно работало радио, и Патрику вдруг почудилось, что из приемника доносится голос Мадди. Ну и дела! Ему повсюду стал мерещиться ее голос. А все оттого, что он не перестает думать о ней. Вздохнув, Патрик прибавил звук, чтобы послушать, что передают из студии.

— …он придерживается старых правил, но это неплохо. Мой папа, к примеру, тоже такой, а человек он просто замечательный, — вещал голос.

Это и в самом деле была Мадди!

Патрик помотал головой. Он просто ушам своим не верил! Каким образом Мадди добралась до микрофона на его радио?

— Целовался он великолепно, но теперь обходит меня стороной, словно я монстр какой-то. При этом могу поклясться, что я ему понравилась!.. ну, в физическом плане. Хотя, кто его знает, может, я и неправа. А кстати, мужчины могут притворяться?

О-о-о! Только не это!

Патрик вскочил со стула, но, зацепившись ногой за мусорную корзину, тут же растянулся на полу.

— Кто-нибудь из вас знает, почему мужчин так трудно понять? — продолжала Мадди. — Может, какой-нибудь мужчина объяснит это? Хотя мы, женщины, наверное, тоже иногда ставим их в тупик. Видимо, все оттого, что мужчины «произошли от Марса», я что-то такое слышала. И правда, посмотришь — мы такие непохожие, будто с разных планет. Я вам уже говорила о его отношении к браку. По правде говоря, для меня загадка, почему мысль о семье вызывает у него такое неприятие. Для него жениться — все равно что прыгнуть в кипящий котел.

Изрыгая проклятья, Патрик мигом вскочил на ноги и опрометью бросился в студию. Пристроившись на краешке пульта управления, Мадди вовсю разглагольствовала о браке, поцелуях и мужчинах, то и дело взывая к радиослушателям, чтобы узнать их мнение. Джереми Холлингс, судя по всему, пребывал в шоке, но, увидев лицо Патрика, покатился со смеху.

Патрик, будто ножом, полоснул по горлу ребром ладони, но Мадди в ответ на его жест лишь беспомощно развела руками, указывая на микрофон как на главного виновника. Патрик ворвался в студию.

— Объявляй песню, — прорычал он.

— Я не знаю, как ее включить, — пролепетала Мадди, — прошу прощения, это я разговариваю с владельцем радиостанции. Мистер О'Рурк хочет, чтобы я поставила музыку, и он прав, ведь у нас музыкальное радио. Как только я разберусь во всех этих кнопочках, вы услышите Гарта Брукса. Если честно, оборудование здесь до того сложное, ну прямо как в космическом корабле.

Патрик схватил с полки компакт-диск, поставил его, и зазвучала музыка. Удостоверившись, что микрофон Мадди отключен, Патрик исподлобья посмотрел на нее.

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Маку стало плохо, а ты говорил, что мертвый эфир хуже всего. Вот мне и пришлось поговорить.

— Ты… — Патрик захлопнул ногой дверь, чтобы Джереми их не слышал, — я совсем не это имел в виду.

На лице Мадди появилось жалкое, обиженное выражение, от которого сердце у Патрика всегда разрывалось.

— Я сказала только, какое замечательное в Крокетте кафе и что «Либерти маркет» теперь открыт круглые сутки. И кафе, и «Либерти маркет» — наши рекламодатели. Я не нарушила ни одного положения Федеральной комиссии связи, честное слово! Что я такого сделала?

— Ты говорила обо мне! Вот что ты сделала!

— Я не называла имени. Кто догадается, что это о тебе?

Мадди ничего, совершенно ничего не понимала.

— Ты не должна была ничего говорить обо мне.

— Почему? Ты и правда великолепно целуешься.

— Откуда ты знаешь? Тебе и сравнить-то меня почти не с кем. Ты не отличишь хороший поцелуй от плохого.

— Так ты хочешь сказать, что целуешься плохо?

— Нет. Да! Я не об этом… — Патрик заскрежетал зубами. Снова рядом с Мадди он теряет голову! — Ладно, я потом подумаю, как поправить дело. А сейчас пойдем отсюда. Нам надо поговорить.

— Но Мак заболел, и его передачу некому вести.

Патрик взглянул на настенные часы и понял, что следующий диджей с режиссером появятся не раньше чем через час. Если не заболеют, как все остальные.

Ну и неделька выдалась! Час от часу не легче!

— Возвращайся на свое место. Я сам поработаю, пока не придет Линдзи Маркофф.

Патрик скрестил пальцы, молясь, чтобы Линдзи пришла пораньше.

Мадди стояла в нерешительности.

— А я думала, ты терпеть не можешь выходить в эфир.

— А я и не буду, — резко ответил Патрик. Он понимал, что несправедлив к Мадди. Ведь она сделала все, чтобы спасти положение, а он накинулся на нее как бешеный. Патрик попытался взять себя в руки. — Я просто буду ставить музыку и рекламу.

— Но все это надо объявлять, — заметила Мадди.

Не в силах противостоять ее напору, Патрик сдался и усадил ее в кресло.

— Ладно, я буду работать с пультом управления, а ты объявлять музыкальные блоки. И только это, — поторопился уточнить он, поскольку вовсе не желал, чтобы его радио превратилось в форум для диспутов Мадди.

Дверь в студию приотворилась, и в щель просунулась голова Джереми.

— Телефон разрывается от звонков, — объявил он. — Радиослушателям не терпится дать Мадди советы насчет ее знакомого, который так великолепно целуется.

Патрик сурово посмотрел на него, но какой с Джереми спрос? Для него выступление Мадди не более чем веселое представление.

— Никаких телефонов, — отрезал Патрик.

— Но, шеф, ведь у нас на радио всячески приветствуются телефонные звонки от радиослушателей, — не моргнув глазом возразил Джереми, — вы всегда говорили…

— Не важно, что я говорил, — оборвал его Патрик, — пойди извинись перед всеми дозвонившимися.

Разочарованный Джемери вышел, горестно покачивая головой.

— Сейчас пойдет реклама, — обратился Патрик к Мадди, — а потом ты объявишь музыкальный блок. И никаких комментариев.

Само собой разумеется, оставив Мадди в студии, Патрик рисковал. Ведь стоит ей отступить от заданного сценария, и она может выложить как на духу всю историю своей жизни, а заодно и его, и вообще всех своих знакомых. Так что на всякий случай придется держать руку на кнопке отключения микрофона.

Мадди и впрямь никак не могла взять в толк, почему Патрик так расстроился.

Следующая ведущая приехала рано, поэтому они с Патриком провели в студии не более семнадцати минут. Мадди терялась в догадках: что ее ждет? Может, Патрик решил уволить ее и хочет объявить ей об этом наедине? От этой мысли она пришла в уныние и не села, а тяжело рухнула на пассажирское сиденье рядом с Патриком.

— Ты так и будешь все время молчать? — спросила она.

Патрик завернул на стоянку у загородного ресторана, с трудом найдя свободное место. Он затормозил, но еще целую минуту сидел, не снимая рук с руля.

— Прости меня. Я хотела, как лучше…

Он вздохнул.

— Я знаю, ты поступила правильно. Это ты прости мне мою несдержанность.

Мадди скрестила руки на груди и уставилась в окно. Потоки дождя струились по стеклу. Мадди совершенно не привыкла к холоду и сырости и впервые с тех пор, как приехала в штат Вашингтон, затосковала по дому.

Дома, в Нью-Мексико, земля сухая. Там господствуют красный цвет скал, золото травы, которая мгновенно засыхает под палящими лучами летнего солнца, аромат сосен. Связки блестящих на солнце сушеных красных чили украшают фасады домов, над горами раскинулось бескрайнее небо. Нет, ее дом не здесь.

— Я тут совсем чужая, — прошептала она.

— Мадди, ради бога, не говори так. Мне и так тошно из-за того, что я сорвался.

— Но у меня здесь никого нет.

— У тебя есть Бет с Кейном и все мы.

— Но ты не устаешь повторять, что тебя у меня нет. Значит, у меня есть не все.

В полутьме салона Мадди скорее почувствовала, чем увидела, как Патрик потянулся к ней и завладел ее рукой.

— Я веду себя по-свински, — произнес он немного погодя, — но я не хочу никого обижать или разочаровывать. Все должно быть предельно просто. Я в своей прошлой жизни уже порядочно дров наломал. Лучше ничего не усложнять.

— Удобная позиция, ничего не скажешь.

Патрик отпустил ее руку и отстранился.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ничего. Да все!

Мадди задрожала от холода и запахнула ворот плаща. Пробормотав извинения, Патрик включил обогреватель. Вскоре приятное тепло коснулось ног Мадди.

— Что ты имеешь в виду? — повторил Патрик свой вопрос.

— Мне кажется, ты всех держишь на расстоянии и не подпускаешь к себе. Даже членов своей семьи.

— Не смеши меня. Я много работаю последнее время, а дважды в месяц обедаю со всеми вместе.

— Быть с близкими всей душой и просто присутствовать на обеде — разные вещи.

Патрик фыркнул.

Мадди подставила ноги под теплую струю воздуха. Как бы ему объяснить? Может, она в чем-то и неправа, но, понаблюдав за поведением Патрика в доме О'Рурков, она встревожилась. В сущности, Патрик очень одинок. Трудно представить, что у него с матерью мог возникнуть душевный разговор, какой обычно по вечерам происходил у нее с родителями.

— Ты улыбаешься, шутишь, — продолжила Мадди, — целуешь мать и играешь с племянницами, но между ними и тобой — преграда. Никто не может пробиться сквозь твою сдержанность.

— Ты все насочиняла!

— Пигин беспокоится, — тихо прибавила Мадди. — Она думает, что ты приезжаешь реже, потому что Кейн женился.

Патрик покачал головой.

— Бред какой-то. У меня просто работы по горло, вот и все объяснение.

— Но…

— Нет! — Патрик, по-видимому, готов был взорваться.

До чего же не похож был он сейчас на того улыбчивого и спокойного парня, каким он был при их первой встрече!

— Ничего не усложнять — значит ничего не усложнять, и все!

Мадди часто заморгала, пытаясь сдержать слезы. У Патрика была чудесная семья, но он старался не признавать, как много она для него значит, и не сближаться с родственниками, опасаясь, что может произойти что-то страшное, сравнимое с потерей отца. Мадди понимала, что смерть Кинана О'Рурка совпала по времени с ужасным периодом в жизни Патрика, тогда уже не ребенка, но еще и не взрослого.

Никому не хотелось пережить такое.

Тем более в одиночестве.

Тут было о чем поразмыслить. Какую бы боль ни причиняла любовь, отсутствие любимого человека во сто крат хуже.

— Бог мой, — пробормотал Патрик, — прошу прощения, а сам снова ругаюсь. Все потому, что чувствую за собой вину.

Это Мадди ожидала услышать от него меньше всего.

— Вину в чем? Если ты хочешь извиниться за свое плохое настроение, то это лучше сделать перед всеми сотрудниками радиостанции. Стивен говорит, что никогда не видел тебя таким угрюмым и грубым.

— В свое время Стивен видел меня таким неоднократно.

— Это когда?

— Когда я был глупым юнцом и делал все возможное, чтобы попасть за решетку или подохнуть.

У Мадди перехватило дыхание. Ей ясно было, что Патрик вовсе не рубаха-парень, каким хочет казаться.

— Я уже говорил тебе, что был трудным подростком. Но тебе не понять этого! — Патрик снова закипал от злости. — Я пил, курил, спал с первыми попавшимися девками и был готов на любые пакости. Я даже пытался угнать грузовик и чудом избежал тюрьмы или колонии для несовершеннолетних. До сих пор не пойму, как это моим родственникам не пришлось ехать за мной в морг. Хороший был бы им подарочек после похорон отца!

— Это все потому, что тебе его не хватало.

— Ну да. Сейчас сама увидишь, что я стал трудным и неисправимым.

Патрик протянул руку и намеренно грубо положил ее Мадди на грудь.

— Я не из тех, кто будет дожидаться свадьбы, чтобы уложить тебя в постель. Да можно обойтись и без всякой постели. Машина — как раз то, что надо.

Мадди было разозлилась и хотела ударить Патрика по руке, но исходящее от него тепло остановило ее. Тепло добралось до соска и слабо завибрировало в самых потайных уголках ее тела. Какой-то природный инстинкт подсказал Мадди, что боль, которую Патрик может причинить ей, несравнима с той, что он причиняет себе.

— Ты слышишь меня? — спросил Патрик в воцарившейся тишине.

— Слышу.

— Хорошо. Значит, ты поняла.

Вместо того чтобы отпрянуть, Мадди отстегнула ремень безопасности и прильнула к ладони Патрика. Ее живот подрагивал от возбуждения, когда его пальцы, лаская, слегка касались чувствительной точки на ее груди.

В чем Мадди теперь не сомневалась, так это в том, что от жизни можно получать больше, а не только наблюдать, как безвозвратно проходят дни. Патрик же, кажется, напротив, выбрал позицию пассивного наблюдателя. Он почему-то все еще не оставлял попытку отпугнуть ее от себя. Ясно дал ей понять, что хочет прожить жизнь холостяком.

— Вообще-то, я не поняла, — шепнула ему Мадди.

— Придется объяснить доходчивее.

Тихо ругнувшись, он усадил Мадди к себе на колени. Тесно прижавшись к нему, она вновь почувствовала его возбужденную плоть, от соприкосновения с которой в ней разгорелся огонь сладострастия. Из груди Мадди вырвался слабый стон, и она пальцами вонзилась в его плечи.

— Умоляю тебя, скажи, почему ты не остановишь меня? — воскликнул Патрик. — После того, что произошло на твоей свадьбе, ты должна возненавидеть мужчин.

— Только тех, кто обманывает. Беда в том, что я не могу отличить одних от других.

Мадди заерзала, поудобнее устраиваясь на коленях у Патрика, и он застонал.

— Что такое?

— В жизни не встречал такой наивности, — ворчливо проговорил Патрик.

Мучаясь неудовлетворенной страстью, Патрик уткнулся головой в оконное стекло. Взвалив на себя бремя забот о женщине, он неожиданно сам оказался в плену ее чувственного темперамента. Тяга Мадди к сексу и мужчинам вполне объяснима. Так долго сдерживаемые ею чувства разом вырвались наружу. А недостаток опыта Мадди инстинктивно восполняла, пуская в ход женскую хитрость и уловки.

— И все-таки невероятно, что ты говорила об этом по радио, — вдруг сказал он. — У нас все-таки музыкальная радиостанция, а не исповедальня.

— Можно подумать, я все так прямо и рассказала.

Патрик подавил смешок.

— Ну, вообще-то, почти все. Ты же стихийное бедствие, тебе это известно? Тебя надо изолировать от общества.

— По-моему, ты меня уже изолировал.

— От кого?

— От себя, конечно же. Вот уже две недели, как ты с трудом заставляешь себя говорить мне «доброе утро».

Мадди совершенно расслабилась, ее тело обмякло, она полулежала на коленях у Патрика, а он едва удерживался, чтобы не коснуться самых вожделенных частей ее тела. В конце концов он пристроил руки на талии Мадди.

— Я говорил не только «доброе утро», — возразил Патрик.

— Да, два дня назад ты бросил мне «добрый вечер». То-то я удивилась!

Смех немного разрядил обстановку, но одновременно доставил Патрику невыразимую муку… Он вздохнул.

— Что же с тобой делать, Мадди?

— Разве ты когда-нибудь спрашивал, что тебе делать?

— Мда…

Образ чудачки без царя в голове, первоначально сложившийся у Патрика, приобретал иные очертания. В Мадди обнаружилось что-то мятежное и бесконечно манящее.

Они были абсолютными противоположностями — женщина, которая глубоко чувствовала, и мужчина, который подавлял в себе сильные чувства.

Что же с ним происходит? Почему «милая» девушка из города, о существовании которого Патрик даже не подозревал, угрожает его душевному покою? Да, она была лакомым кусочком, но этот «лакомый кусочек» никогда не будет принадлежать ему.

Пускай братья и сестры заводят семьи, рожают детей.

Патрика бросило в жар при мысли, что дети у него подсознательно ассоциируются с Мадди. Он зажмурился, но отгородиться от тепла, излучаемого Мадди, не мог. Оно, как одеяло, окутало его с ног до головы. Черт побери! Он много лет культивировал в себе сдержанность по отношению к женщинам и неукоснительно соблюдал правило «будь с ними обходительным и пользуйся ими, а не хочешь пользоваться — бросай».

Но Мадди все в нем перевернула. Патрик давно уже не испытывал ничего подобного, и оказалось, это совсем не страшно.