Если любишь

Глава 6

Они встречались и все последующие дни. И каждой встречи Доминик ждал с нетерпением. Табита восхищалась буквально всем, любой мелочью. А ему бы и в голову не пришло любоваться пушистыми сережками на голых ветвях ивы, луковицами цветков, которые зелеными стрелками пробивались из земли, первыми бледно-желтыми нарциссами, стаями перелетных лебедей.

Все это ей страстно хотелось запечатлеть на листе бумаги, и очень часто он просто сидел рядом и смотрел, как она рисует. Если становилось прохладно, они просто гуляли. А потом Доминик провожал ее до того места, откуда видны были крыши поместья. Дальше идти она ему не разрешала, да он и не настаивал, зная, что о каждом ее шаге будет доложено леди Монтекью. А Доминику не хотелось осложнять девушке жизнь.

Что касается Табиты, то она была счастлива. Девушка и мечтать не могла о том, чтобы каждый день проводить с Домиником. Однако виду не подавала, что счастлива, и по-прежнему вела себя как тихоня. Чтобы соглядатаи тетушки, не дай Бог, ничего не заметили. Но бывали моменты, когда ей это удавалось с трудом.

Табита знала, что их встречи с Домиником рано или поздно прекратятся, но старалась не думать об этом. Доминик принадлежит к другому миру, в котором ей нет места. Судьба свела их еще в детские годы, но сейчас между ними непреодолимая пропасть. У Доминика есть титул, земли и богатство, он вращается в великосветских кругах, тогда как она приживалка без гроша в кармане. Ей предстоит долгие годы, если не всю жизнь, зарабатывать себе на пропитание в поте лица.

Две недели спустя, хмурым днем пополудни, Табита, поджав под себя ноги, расположилась в большом кресле у камина. Она отдыхала после очередной прогулки с Домиником, увлеченно читая повествование Чарлза Лэма о приключениях Одиссея. Книга была одной из ее любимых, и она едва не простонала от разочарования, когда услышала за окном скрип колес подъехавшей кареты. Не испытывая ни малейшего желания спускаться вниз, девушка продолжала сидеть в кресле до тех пор, пока из вестибюля не донеслись голоса прибывших. Только тогда, не спеша отложив книгу, она поднялась и медленно направилась к двери.

– О, вот и Табита. Найди Хоутон и скажи, чтобы поскорее подала чай в китайскую гостиную. Камин там уже разожгли? Хорошо. В карете все окна закрыты наглухо, но продувает ее немилосердно. Надо сказать Хиггину, чтобы посмотрел, в чем там дело.

За последние два года Минерва Монтекью почти не изменилась, только располнела и в волосах у нее прибавилось седины. Она по-прежнему была нетерпимой и властной, слуги боялись ее и беспрекословно выполняли все поручения, которые она раздавала направо и налево. Через несколько минут в китайской гостиной все было готово для послеполуденного чая.

Табита налила в чашки чай, передала тете и кузине, села на свое место и стала пить маленькими глотками из своей чашки, с самым почтительным видом слушая рассказ о злоключениях и бедствиях, которые родственницам пришлось пережить в столице.

По словам леди Монтекью, все, начиная от возмутительной цены на тюль и кончая отвратительной погодой, было специально подстроено, чтобы им досадить.

Амелия в отличие от матери все время молчала. Табита, заметив, что кузина в весьма подавленном настроении, поинтересовалась, виделась ли она с мистером Пембери.

– Да, конечно, – ответила Амелия, и лицо ее на миг оживилось. – Мы много времени проводили вместе. Я очень по нему скучаю, – добавила она с тоской в голосе.

– Могу себе представить, – сочувственно покивала Табита. – До его приезда к нам, на твою помолвку, осталось чуть меньше двух недель. А потом ты снова будешь в городе.

– Знаю, знаю! Но я так тяжело переношу разлуку! – вздохнула Амелия и прижала кончик крохотного шелкового носового платка к глазам. – Тебе не понять, как это трудно – быть вдалеке от любимого!

Леди Монтекью вновь завела разговор о приготовлениях к торжествам по поводу помолвки, и о Табите вскоре забыли. Воспользовавшись случаем, девушка предалась воспоминаниям о Доминике. Как жаль, что она не знала о возвращении тети. Ведь они с ним даже не попрощались. Теперь ей больше не удастся ускользнуть из дома на полдня. Или у нее получится? Возможно, они подумают, что она рисует где-то в парке, тогда…

Набросив на плечи плащ, Табита с альбомом под мышкой направилась к озеру. Едва перевалило за полдень, и хотя погода стояла промозглая и холодная, дождя не было, и ее желание выбраться в парк не должно было вызвать подозрений.

Несмотря на то, что Табите предстояла встреча с Домиником, на сердце у нее было тяжело. Мысль о том, что это их свидание может оказаться последним, мучила ее всю ночь. Она знала, что тетя придет в ярость, если узнает, куда на самом деле ходит племянница. Вызывать гнев леди Монтекью Табите не хотелось по вполне понятным причинам. В последнее время ее положение в поместье Роксли с каждым днем становилось все более непрочным. Ей уже исполнилось восемнадцать, самое время, по мнению тети, начать самой зарабатывать себе на жизнь. Слишком много скрытых и явных намеков на этот счет довелось ей услышать за прошедшие годы. И она не сомневалась в том, что очень скоро ее пребывание в поместье Роксли станет нежелательным. Особенно остро девушка это почувствовала после возвращения тети из Лондона. Табита не исключала, что в ближайшее время ее могут отослать в какой-нибудь забытый Богом уголок в качестве гувернантки. Прогнав эти мысли, Табита ускорила шаг.

Едва она успела дойти до первого векового дуба, как вдруг услышала за спиной торопливые шаги и обернулась. К ней со всех ног бежала Хоутон. С упавшим сердцем девушка остановилась.

– Хоутон, вы за мной?

– Да, мисс Табита. Ее милость желает поговорить с вами.

– Хорошо, сейчас приду.

– Она у себя в спальне, мисс.

– Спасибо, Хоутон.

Табита медленно поднималась по ступенькам, зная наперед, что предстоящий разговор с тетей, как это всегда бывало, не сулит ничего хорошего. Не донесли ли тете о ее свиданиях с Домиником? Девушка терялась в догадках, однако решила, что тете она понадобилась по другой причине и, собрав в душе всю свою волю, приготовилась к допросу с пристрастием. Войдя в спальню, она была изумлена оказанным ей непривычно теплым приемом. Тетя, сидевшая за туалетным столиком и завершавшая свой туалет, даже предложила Табите сесть.

– Я хочу сообщить тебе о принятом мною решении относительно твоего будущего, – начала леди Монтекью. – Полагаю, ты удивилась визиту преподобного Холла и преподобного Теккерея в столь ранний час? Обстоятельства благоприятствуют тебе, – не дождавшись ответа от племянницы, продолжила леди Монтекью. – Дело в том, что преподобный Теккерей недавно получил приход с жалованьем вполне достаточным, чтобы содержать жену. Должна сказать, что ничего подобного я не ожидала и была приятно удивлена его предложением. Ведь у тебя нет ни приданого, ни даже самого захудалого наследства. Преподобный Теккерей, этот высоконравственный человек, пренебрег твоей нищетой и бесстыдством твоих непутевых родителей исключительно ради твоей молодости и хорошего здоровья.

Табита выслушала тетю молча, но сохранить невозмутимость не сумела. Увидев, что племянница потрясена, леди Монтекью добавила:

– Само собой разумеется, свадьба Амелии будет первой. А следующая – твоя.

– Но я не хочу… – выпалила Табита, – выходить замуж за преподобного Теккерея! Я не могу… – Она осеклась под холодным и суровым взглядом тети и залилась краской.

– Ты что-то соизволила сказать? – зловеще поинтересовалась леди Монтекью.

Табита продолжала хранить молчание, ломая стиснутые на коленях руки; Она знала, что ни за что не согласится, но бунтовать именно сейчас не время.

Сочтя молчание Табиты за полную капитуляцию, леди Монтекью улыбнулась.

– Я понимаю, что ты удивлена его предложением, но это вполне естественно. Тебе просто повезло, я не знала, куда тебя пристроить. Ты настолько никчемная, что не годишься даже в гувернантки, не говоря о чем-нибудь другом. Надеюсь, ты все хорошенько обдумаешь и будешь рада, что мне удалось решить эту проблему.

Дойдя до своей комнаты, Табита упала на постель и погрузилась в размышления. Она пока не задумывалась о своем будущем, но знала, что замуж никогда не выйдет. Тем более за совершенно незнакомого ей мужчину, в то время как сердце ее принадлежит другому.

Надо придумать, каким образом не угодить в расставленные ей сети. Пусть она не годится в гувернантки, но она неплохо рисует и шьет, вполне сносно говорит по-французски, только на фортепьяно не умеет играть. Но главное препятствие, как она сейчас поняла, – ее юный возраст.

Может быть, написать чете преподобного Морвелла? Они знали ее родителей и смогли бы помочь ей устроиться на работу неподалеку от них. Но Табита тут же решила, что весьма непорядочно впутывать этих добрых и почтенных людей в малоприятные споры с ее грозной тетушкой. Жили они далеко отсюда. Денег на дорогу у нее не было, а просить взаймы у почтенной четы она бы ни за что не решилась.

Прошло три дня, и, хотя тетя Монтекью о предстоящем замужестве не обмолвилась ни единым словом, Табита все время чувствовала, что за ней следят. Поэтому была предельно осторожна и ни разу не осмелилась дойти до озера в надежде встретить там Доминика. Она, разумеется, не расскажет ему о своей беде, не попросит помощи. Сама мысль о том, что в эту историю втянут кого-нибудь из семейства Риз, лишала ее мужества.

Как всегда, когда Табиту охватывала тревога и беспокойство, она находила утешение в рисовании и по нескольку часов в день проводила в классной комнате за этим занятием. Но охватившая ее апатия удерживала девушку от прогулок или поиска каких-то новых мест.

Наступил вечер, которого Табита с ужасом ждала. Преподобный Холл и Джосая Теккерей, его викарий, были приглашены на обед в поместье Роксли.

Табита, переодевшись в свое единственное приличное платье из бледно-лилового шелка, которое ей отдала Амелия, со вздохом вышла из комнаты. Не имея ни малейшего желания выглядеть привлекательной в глазах джентльменов, дожидавшихся ее внизу, она лишь пару раз небрежно провела гребнем по волосам и убрала их со лба назад. Эта прическа ей совсем не идет, порадовалась она, а платье давно вышло из моды. Быть может, взглянув на нее, жених откажется от своих намерений.

Девушка спускалась по лестнице, трепеща от ужаса, молясь в душе, чтобы преподобный Теккерей не разглагольствовал о приготовлениях к событию, которое уже считал чуть ли не свершившимся. Табита чувствовала себя совершенно беззащитной. Жизнь девушки, казалось, близилась к мрачному финалу, безжалостная судьба явно вступила в сговор с бессердечной тетей, чтобы окончательно добить несчастную сироту.

При мысли, что на обеде будет присутствовать преподобный Холл, Табита совсем пала духом. Он всегда был на стороне тети Монтекью. Преподобный Питер Холл держал мертвой хваткой весь приход. Его проповеди были немыслимо долгими, к тому же лишенными христианского милосердия, как считала Табита.

Проповедник был высоким и сухопарым и, как казалось Табите, видел каждого человека насквозь. О викарии, с которым Табите приходилось неоднократно встречаться, девушка не могла думать без отвращения. Ростом он был чуть ли не в половину ниже проповедника, к тому же тщедушный. Всякий раз он смотрел на Табиту так, что ей становилось не по себе. Старая развалина, зло подумала Табита.

Джосая Теккерею не было еще и тридцати восьми. Однако юная Табита считала его стариком. Даже будь ее сердце свободным, она ни за что не отдала бы его викарию.

В гостиной она обнаружила, что все добропорядочное общество в сборе. Не было только Амелии. Преподобный Теккерей стоял с бокалом вина возле камина, и Табита, заметив его похотливый взгляд, поняла, что тетя заверила его в ее согласии.

Табита пришла в замешательство, когда Теккерей поставил бокал на каминную полку, подошел к ней, взял за руки и прочувственно сказал:

– Рад видеть вас, дорогая мисс Монтекью.

Табита молчала, потупив глаза, дожидаясь, когда наконец он ее отпустит. К ним приблизился преподобный Холл.

– Позвольте мне первому принести вам самые искренние поздравления, – проговорил он. Проповедник улыбнулся, что было для него большой редкостью, однако Табита продолжала хранить молчание, едва сдерживая охвативший ее гнев.

– Вначале я думал, что вы слишком молоды для замужества, – разглагольствовал Холл, – и, вероятно, преследуете некие тщеславные цели. Но, поразмыслив, проникся пониманием того, что, имея рядом достойного мужа, который будет не только направлять вас, но также научит вас смирению и послушанию, вы станете образцовой женой. Желаю вам всего наилучшего, мисс Монтекью.

Это было уже слишком. Они не имеют права распоряжаться ее жизнью. Она отступила на шаг от преподобного Холла и выпалила ему прямо в лицо:

– Умоляю, не говорите больше ничего! Вы ошибаетесь. Я не выйду замуж за мистера Теккерея. Ни за что!

Табиту стала бить дрожь. Она застыла на месте, не в силах пошевелиться или вымолвить хоть слово.

В это время наступившую тишину нарушил зловещий голос леди Монтекью:

– Ушам своим не верю, Табита Монтекью. Оставь нас! Немедленно поднимись к себе в комнату! Я с тобой позже поговорю.

Табита выбежала из гостиной вся в слезах и на полпути едва не сбила с ног Амелию.

– Табита! Что случилось?

Она схватила кузину за руку. Амелия Монтекью хоть и была эгоисткой, к кузине относилась по-доброму. И даже сочувствовала. Вот и сейчас, увидев Табиту в слезах, она не на шутку встревожилась. Положению Табиты не позавидуешь, но поскольку та внешне переносила все перипетии своей судьбы терпеливо и стоически, то нетрудно было не обращать особого внимания на неприятности, случавшиеся с ее родственницей. Однако столкнуться с заливавшейся слезами девушкой прямо на лестнице, да еще в день званого обеда было совсем другим делом. Амелия не могла пройти мимо чужого страдания.

– Это мама, да? – спросила она, опасливо озираясь. Даже Амелия боялась матери. Впрочем, как и остальные члены семьи. Табита не нашла в себе сил ответить, тогда Амелия взяла девушку за руку и повела в ее комнату. Когда они сели рядышком на кровать, Амелия сказала: – Табита, постарайся взять себя в руки. Надеюсь, не все так плохо, как тебе кажется. Я знаю, что мама порой впадает в ярость, но завтра все образуется, вот увидишь.

Табита помотала головой.

– Нет, – сказала она. – Я такого наговорила, что тетя меня не простит.

Амелия попросила кузину рассказать о случившемся.

Табита рассказала, что тетя хочет силой выдать ее замуж за Джосая Теккерея.

– Мистер Теккерей? – удивилась Амелия. – Но он старый и к тому же просто невыносим. Ты же знаешь. Не могу этому поверить.

– Но это правда, – тихо ответила Табита. – Мой отказ принять его предложение тетя сочла за личное оскорбление, поскольку я нарушила ее волю, и никогда мне этого не простит. Пусть она угрожает мне, бьет, делает со мной, что захочет, я вынесу что угодно, но замуж за этого человека не выйду.

Табита заплакала.

– Табита, не плачь, ну пожалуйста. – Она обняла девушку. – Мы что-нибудь придумаем. Попробую замолвить за тебя словечко, поговорить с мамой.

– Ты это сделаешь? – широко распахнула глаза Табита. Она знала, что кузина никогда не перечила матери.

– Конечно, – ответила Амелия, хотя не была уверена в том, что решится на такой шаг. – А сейчас мне лучше спуститься к маминым гостям, а то она еще больше рассердится, а это может тебе навредить.

В семействе Монтекью садились обедать ровно в шесть часов. Так что к десяти гости уже разошлись, и леди Монтекью поднялась в комнату племянницы.

Эти часы Табита провела в тревоге и отчаянии, не зная, придет тетя к ней сегодня или придется ждать до утра. Она пыталась читать, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, но ни слова не понимала из прочитанного. В конце концов она отложила книгу и опустилась в старое кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками, стоявшее в ногах кровати. Когда она услышала в коридоре шаги, которые приближались к двери ее комнаты, она быстро вскочила на ноги и непроизвольно схватилась обеими руками за спинку кресла.

Дверь распахнулась, пропуская в открывшийся проем леди Монтекью и служанку Хоутон. Увидев, как бледна и напугана племянница, леди Монтекью больше не сомневалась в том, что заставит упрямую девчонку выполнить ее волю. Какое-то время она молча смотрела на Табиту.

Недавняя вспышка негодования Табиты поразила и встревожила леди Монтекью. За все прожитые здесь годы девушка редко выказывала неповиновение. Леди Монтекью стоило немалых усилий заверить получившего категорический отказ викария, что Табита все же согласится выйти за него замуж. Она ссылалась на молодость и неопытность девушки и наконец сказала, что Табите понадобится какое-то время, чтобы привыкнуть к мысли о замужестве, а потом он сделает из нее истинно достойную жену.

– Ну что ж, мисс, – заговорила наконец леди Монтекью. – Ни разу мне еще не приходилось краснеть за моих родственников, да еще в моем доме. Ты позволила себе разговаривать со служителем церкви, к тому же еще моим гостем, непристойным тоном. Мне так и не удалось привить тебе манеры, которыми должна обладать девица твоего происхождения. Подумать только, я убеждала преподобного Теккерея, что тебя с детских лет обучали светским приличиям. – Леди Монтекью умолкла и шагнула к Табите. – Я давно подозревала, что ты пошла в свою мать и недостойна носить имя Монтекью.

Табита молча выслушала тираду тети, включая оскорбления в адрес ее матери, просто потому, что слышала это не раз. Она знала, что легко ей сегодня не отделаться. Такой разъяренной она свою тетю еще ни разу не видела и, внутренне содрогаясь, ждала предстоящего наказания.

Леди Монтекью повернулась к служанке и протянула руку. Хоутон, злорадствуя, вложила в руку хозяйки кожаный хлыст.

– Сними платье и встань на колени перед кроватью. Спиной ко мне, – приказала леди Монтекью. – Посмотрим, сколько времени тебе понадобится, чтобы одуматься.

Табита дрожащими руками сняла платье, оставшись в сорочке и нижней юбке, и опустилась на колени.

От первого удара она громко вскрикнула, но тут же взяла себя в руки, исполненная решимости не показывать свою слабость перед мучительницей. Вздрагивая всякий раз, когда хлыст вновь и вновь опускался ей на спину, молча глотая слезы, струившиеся по щекам, Табита не издала больше ни звука.

Наконец палачи ушли, и она буквально вползла на кровать, тихонько постанывая. Но в душе ее, как ни странно, росло чувство свободы и торжества. Она впервые за все эти годы выразила тетушке протест. Не поддалась ее угрозам, не спасовала перед ней. Настроение у Табиты поднялось, она устроилась поудобнее на постели, закрыла глаза и, обессиленная, уснула.