Где правда, там и ложь

6

«Всегда будь первоклассной версией самого себя,

а не второсортной версией кого-то другого».

Джуди Гарленд

Мудро, мудро.

Но чтобы быть первоклассной версией самого себя,

нужно вначале знать, кто ты есть.

«Просто будь самой собой» – руководящий принцип моего детства. Мама говорила это всякий раз, когда я жаловалась, что у меня нет друзей. «Просто будь самой собой, тогда все будут любить тебя такой, какая ты есть».

Ну что тут сказать? Это неверно. Разумеется, не надо притворяться, что ты не тот, кто ты есть, но не стоит надеяться, что тебя за это будут любить. Только если очень повезёт, ты сможешь найти людей за пределами твоей семьи, которые полюбят тебя такой, какая ты есть.

Глупо, если именно этот человек умирает.

Я купила две тетради в линейку. И теперь я сидела у Мими за кухонным столом, уставившись на первую страницу. Хотя фрау Картхаус-Кюртен и сказала, что я должна писать как для самой себя, но в этом не было особого смысла, потому что для себя самой у меня в голове всё было довольно хорошо уложено. Если и записывать, то только для того, чтобы фрау Картхаус-Кюртен лучше меня узнала и тем самым эффективнее бы меня лечила.

Чтобы облегчить ей чтение, я решила начать с одного короткого эпизода, а именно с того дня, когда Лео представил меня своей матери (Помните, фрау Картхаус-Кюртен? Лео был моим первым парнем, он сын моего будущего мужа… ах да, вы это трижды подчеркнули).

Мама Лео и его сёстры жили в Оер-Эркеншвике – местечке в часе езды от Кёльна. У них там был хорошенький домик на одну семью и большой сад. Рядом жили бабушка и дедушка Лео по материнской линии. Словом, полная идиллия. Напротив их дома раскинулся большой луг с яблонями. Луг тоже был владением семьи, и Лео говорил, что бабушка и дедушка очень хотят, чтобы он и обе его сестры когда-нибудь построили себе дома на этом лугу, рядышком друг с другом.

– В Оер-Эркеншвике, – сказала я. Мне так нравилось это название, что я всё время его повторяла. Оер-Эркеншвик. Сразу и не выговоришь.

– Есть места и похуже, – сказал Лео.

Мама Лео выглядела точно как Лео, только в женском варианте: высокая, светловолосая, красивая, с яркими голубыми глазами, от которых, очевидно, ничто не ускользало.

– У вас тут пятно. – Это было фактически первое, что она мне сказала. Сразу же после «Добрый день, приятно с вами познакомиться, Карола».

– Каролина, – поправил её Лео.

Я с ужасом уставилась на свою майку – действительно, там было почти незаметное пятнышко, так сказать, пятно-фантом, наверное, от брызга зубной пасты. Я и не думала, что его можно увидеть без лупы.

Но мама Лео смогла.

– Ванная налево, если вы хотите освежиться. – По её голосу было понятно, что она считает это для меня совершенно необходимым.

Стоя в ванной и разглядывая себя в зеркале (выглядела я вроде бы свежо и безупречно), я слышала, как Лео тихо разговаривает с матерью. То есть это Лео говорил тихо, а его мать отвечала громко и отчётливо, и я не могла избавиться от ощущения, что она хочет, чтобы я услышала её слова.

– Разумеется, мой дорогой. Просто я считаю её немного… неприметной. Немного посредственной. Такая серая мышка. Ты действительно думаешь, что она тебе подходит?

Ответа Лео я не расслышала.

– Я просто думаю, что ты заслуживаешь кого-то совершенно особенного, мой дорогой, – сказала мать Лео.

Я сглотнула. Собственно говоря, я должна была радоваться, что она считает меня посредственной. Ничего особенного. Потому что сейчас я тратила немало энергии на то, чтобы не быть самой собой – совет Джуди Гарленд и моей матери я просто отбросила. Для своего второго образования в Кёльне, в городе, где меня никто не знал, я хотела всё сделать правильно. Сейчас я была в возрасте других студентов-первокурсников, и я никому не сказала, даже Лео, что у меня уже есть образование геофизика и метеоролога, ну и насчёт клавесина, мандолины, корейского языка, IQ и среднего школьного бала я тоже не распространялась. Я была действительно первоклассным образцом совершенно нормальной, милой девочки, живущей по соседству.

– Расскажи мне что-нибудь о себе, – сказал Лео на нашем первом свидании.

– Особенно нечего рассказывать, – ответила я. – Я самая обыкновенная девушка.

– Обыкновенная девушка с необыкновенно милым лицом, – сказал Лео, и я покраснела. Отчасти от смущения, отчасти из-за триумфа. (И ещё потому, что я всегда слегка краснела, общаясь с парнями, а Лео казался мне чудеснейшим из всех парней, которых я когда-либо встречала).

Лео мне нравился. Мне нравилась его внешность, его улыбка и то, как он на меня смотрел. Мне нравилось, как он брал меня за руку, и я была всякий раз вне себя от радости, когда он представлял меня как свою девушку. Наконец, наконец у меня был кто-то, для кого я была «его».

А как много друзей у меня вдруг появилось! Лео со своими светлыми кудрями, красивыми зубами и сияющими голубыми глазами был не только самым красивым студентом-юристом (Боже, как он был хорош!), он был ещё и одним из самых популярных. Когда мы стали парой, я сразу обрела двадцать новых друзей и подруг, настоящую компанию, с которой мы проводили праздники, учились, ходили ужинать или в кино и устраивали вечера с играми. Внезапно я оказалась в самой гуще, а не где-то на обочине, как прежде. Никто не считал меня фриком, никто не называл меня Альбертой Эйнштейн и не отмачивал глупые шуточки насчёт мандолины.

Я говорила себе, что будет чистой похвальбой рассказывать о своём IQ, пока меня никто о нём не спрашивает. Или хвастаться иностранными языками. Я убеждала себя, что Лео и его друзья, пардон, мои друзья, будут любить меня и в том случае, если они узнают обо мне всё, то есть познакомятся с моей ненормальной, «фриковой» частью. У меня просто не было повода им об этом рассказать.

Когда ко мне приезжали родители – а они это делали минимум раз в месяц, потому что у них был железнодорожный проездной, а между Ганновером и Кёльном курсировали скоростные ICE-поезда, – я старалась, чтобы Лео не попадался им на глаза. Осторожность прежде всего. Десять минут, и моя мать гарантированно что-нибудь бы выболтала.

«Ах, как забавно, что вас зовут Лео», – могла сказать она. – «Каролина в шесть лет написала роман, который назывался «Глупая Жасмин и гадкий Лео». Верно, дорогая?».

Точнее говоря, это был не роман, а собственноручно иллюстрированный памфлет в большом альбоме для рисования. Памфлет назывался «Глупый Лео и гадкая Дженни». Лео и Дженни – так звали двух моих одноклассников, которые не были со мной особенно милы (что произошло в памфлете с глупым Лео и гадкой Дженни, лучше не рассказывать).

Во всяком случае, от «романа» недалеко и до уроков мандолины, поэтому я всячески оттягивала встречу Лео с родителями.

Как бы то ни было, у меня было счастливое детство. Мои родители очень заботились о нас, детях, брат и сестра хотя и ругались друг с другом, но со мной были неизменно милы и внимательны – видимо, потому, что они были намного старше меня. Мими на 11 лет, брат Мануэль – на 9. Наши родители очень любили друг друга, у нас не было материальных проблем, и наш дом с садом был такой же красивый, как и у матери Лео в Оер-Эркеншвике (прошу прощения, классический случай синдрома повторения). В моём детстве были собаки и кошки, много прекрасных отпусков и образцово-чудесные бабушка с дедушкой. Мы, дети, были абсолютно беспроблемными, здоровыми, хорошо учились, не были склонны ни к анорексии, ни к наркотикам. Мой брат, правда, пережил короткую фазу того, что отец называл «хамские годы», но его самое злостное хамство состояло в том, что он во время еды ставил локти на стол, говорил «Не волнуйся, старичок» и приходил домой позже, чем обещал.

Счастье моего детства омрачалось только тем, что у меня почти не было друзей. Я пошла в школу с пяти лет и была на голову ниже других детей в классе и всё ещё с полным ртом зубов. И в отличие от других детей я уже умела читать и писать и не понимала, что же такого сложного в том, чтобы от 10 отнять 8. Большинство детей считало меня странной, притягательной и отталкивающей одновременно. К тому же мы проживали в небольшом пригороде, где все знали всех. Куда бы я ни отправилась, меня опережала слава странного фрика. Я перепрыгнула второй и шестой классы, что не способствовало приобретению друзей. Некоторые охотно со мной водились, но в первую очередь для того, чтобы я делала за них домашние задания. Было больно осознавать свою обособленность, и моя мать повторяла свою утешительную фразу «Будь просто самой собой…» почти как молитву, но в конце концов я приспособилась к своей роли фрикового чужака. Было, так сказать, делом чести соответствовать своей репутации, выигрывать олимпиады, завоёвывать призы «Музыкальной юности» и лучше всех закончить школу – лучше всех в округе Ганновер. Правда, в Нижней Саксонии я была только второй – ещё один фрик, семнадцатилетний лауреат многих премий по естествознанию, был лучше меня. Я даже подумала, не написать ли мне ему, но потом увидела его фотографию в газете и отказалась от этой идеи.

В отличие от моей сестры, у которой была куча поклонников, я до шестнадцати лет ходила нецелованной. Первым, кто меня поцеловал, был Оливер Хензельмайер, которому я помогала с уроками. Оливер был на полгода старше меня и на три класса младше. Я с самого начала подозревала, что эти отношения обречены, но мне хотелось по крайней мере попытаться. Оливер мне этого не сказал, но через третьи руки я узнала, что он порвал со мной не из-за моего интеллекта, а потому, что у меня маленькая грудь.

Из этого я извлекла два урока. Во-первых, парням всё равно, какой у тебя IQ, если с твоим размером бюста всё в порядке. Во-вторых, парень, которому безразличен твой IQ, потому что его IQ гораздо ниже, не слишком эротичен (и фамилия Хензельмайер тоже не очень, кстати говоря).

Но с Лео было по-другому. Во-первых, моя грудь нравилась ему такой, какая она есть (ну ладно, он, честно говоря, сказал, что ему важна не внешность, а внутренние качества). Во-вторых, его IQ был гораздо выше, чем у Оливера. В-третьих, у него была красивая фамилия. И в четвёртых, он говорил мне только приятные вещи. После нашей первой ночи – я бы пошла с ним в постель в первый же день, из принципа и ещё потому, что мне было уже пора – он сказал: «Я отношусь к тебе очень серьёзно, Каролина. Я считаю, что мы очень подходим друг другу».

Я тоже так считала. Хотя у меня, конечно, не было с кем сравнивать и я не знала, имел ли он ввиду нашу телесную или духовно-эмоциональную совместимость. Или и то, и другое.

После третьей ночи Лео сказал: «Я тебя люблю», и я ответила: «Я тоже тебя люблю», как и полагается. И при этом я чувствовала себя действительно, действительно хорошо. Как-то очень нормально.

Ну, а теперь я стояла в ванной комнате его родительского дома и должна была выслушивать, что я недостаточно оригинальна. Довольно забавно, если подумать.

– Вы вполне могли бы воспользоваться расчёской, – сказала мать Лео, когда я опять вышла к ним. – Она специально для гостей.

Да уж, нельзя сказать, что между нами обеими возникла симпатия с первого взгляда.

Лео представил мне своих младших сестёр, Коринну и Хелену. Две высокие, красивые белокурые девушки скептично оглядели меня с ног до головы. Коринна всё время старалась улыбаться, но Хелена постоянно одаривала меня мрачными взглядами. Лео на обратном пути объяснил мне, что Хелена очень привязана к его бывшей подружке и злится на него за то, что он порвал с ней.

– Она скорее злится на меня! – сказала я.

– Ерунда. Это было за несколько недель до нашего с тобой знакомства. Ты увидишь, в следующий раз она будет гораздо приветливей.

При этих словах меня бросило в холодный пот. Следующий раз. Следующий раз в Оер-Эркеншвике. В моих ушах это прозвучало как жуткая музыка в фильме – к примеру, во время сцены в душе в «Психо». Или «Там-там-там», который всегда звучит непосредственно перед тем, как на экране появляется плавник белой акулы.

К кофе мама Лео испекла вишнёвый пирог. За кофе она стала расспрашивать меня о моей семье. Под её взглядами я чувствовала себя неуютно, но постаралась изложить те факты, которые бы ей понравились. Я сказала, что мой отец министерский советник, мой брат врач, а сестра – экономист. Что моя сестра прошлым летом вышла замуж и сейчас ищет дом в Кёльне, что мой брат с женой ожидают ребёнка и мы все ужасно этому рады. Последнее не было ложью, скорее небольшим преувеличением. Мои родители действительно очень ждали своего первого внука, но мы с Мими радовались скорее умеренно. Мы до последнего надеялись, что наш брат бросит Циркульную пилу или она бросит его.

Потом я слегка приврала и сказала, что моя мать тоже печёт вкусный вишнёвый пирог (правда), но не такой вкусный, как мать Лео (ложь). Чтобы сделать ей приятное, я немного подлизалась – спросила её, можно ли мне получить рецепт пирога.

– Этот рецепт – семейная тайна, – ответила мать Лео с улыбкой, выражающей сожаление. – Он передаётся только членам семьи.

Окей. Я попыталась. В мыслях я выключила модуль лести.

Со своей стороны, мать Лео поведала мне, что она хотела стать учительницей музыки или оперной певицей, но из-за детей и бывшего мужа отказалась от этих планов.

– Но я очень старалась дать детям музыкальное образование, – сказала она. – Все трое унаследовали мой музыкальный талант и прекрасно играют на пианино.

– Ну, не преувеличивай, – смущённо заметил Лео. – Мы играем достаточно хорошо для домашнего употребления.

– Я не преувеличиваю, – ответила мать. – Карола, несомненно, обрадуется, если ты ей как-нибудь сыграешь.

– Каролина, – сказала я.

Мать Лео спросила, насколько в нашей семье ценится музыкальное образование. Я прикинула, что бы она хотела услышать в ответ. Упомяни я клавесин и мандолину, в её глазах это бы выглядело как «А я, а я могу в три раза больше, да-да-да!». Но я не хотела, чтобы меня считали полной культурной невеждой, поэтому я ответила (и это было правда), что в школе у нас преподавали игру на флейте.

Улыбка матери Лео подтвердила мою правоту. Если судить по её мимике, она невысоко ставила флейту, но была довольна моим ответом.

– Не все дети рождаются маленькими Моцартами, – сказала она, с гордостью и любовью оглядывая своё потомство.

Маленькие Моцарты с любовью улыбнулись в ответ.

После кофе с пирогом молчаливая Хелена Моцарт села за пианино и сыграла «К Элизе» Бетховена. «К Элизе» – очень красивая вещь, и она часто исполняется, но её чаще всего и портят. Это из-за того, что большинство людей, бравших в юности уроки музыки, при виде пианино обязательно играют «К Элизе». Правда, всегда только начало, трудную среднюю часть они, как правило, пропускают (если они вообще её учили). В качестве альтернативы они могут сыграть ещё «Балладу для Аделины» Ричарда Клайдермана. Кто не брал уроков музыки, тот играет собачий вальс.

Хелена сыграла трудную среднюю часть, но сыграла плохо. Тем не менее её мать с энтузиазмом захлопала в ладоши.

– А теперь ты, Лео!

Пожалуйста, только не «Балладу к Аделине», молча взмолилась я. Лео порадовал меня, исполнив «Весёлого крестьянина» Шумана. Я в семь лет тоже играла эту вещь.

Мать Лео чуть не лопалась от гордости.

– Великолепно! – сказала она. – Женщина, которой ты достанешься, должна считать себя счастливой. Юрист с музыкальным даром! И притом красивый, как кинозвезда!

– Мама! – смущённо отреагировал Лео.

– Но это же правда!

– И ещё он умеет чинить стиральную машину, – добавила Коринна.

– И прекрасно играть в теннис, – сказала Хелена.

– И готовить и печь, – сказала его мать.

– Но не так хорошо, как ты, мама, – ответил Лео и поцеловал её.

– Ну не надо, – заметила его мать. – Иначе Карола будет ревновать.

Карола, разумеется, не ревновала, но Каролина была… немного сбита с толку. В нашей семье все любили друг друга и друг другом гордились, но по части комплиментов мы были более сдержанны. Выражения «Красивый, как кинозвезда» у нас в доме было не услышать. Скорее фразы типа «Ты с каждым днём всё более похож на нашу собаку».

Неужели Лео – маменькин сынок?

На обратном пути в Кёльн я спросила его об отце. Отец оставил семью и Оер-Эркеншвик, когда Лео было 14 лет, и Лео до сих пор ему этого не простил. По словам Лео, его отец, известный историк искусства, дома бывал нечасто, всё время в разъездах, в том числе и за границей, а воспитание детей он полностью переложил на плечи жены и бабушек с дедушками. Непрактичный человек, даже лампочку не мог вкрутить, гвоздя забить не умел, всё по дому делал только он, Лео. Или дедушка. Отец – тщеславный эгоист, безответственный позёр, который и сейчас практически не заботится о детях. Постоянно переезжает, алименты приходят нерегулярно, и если бы не богатые бабушка с дедушкой, на пианино и теннис денег бы не хватало. Ему жаль это говорить, но его отец во всех отношениях просто подлец. Единственно хорошим, по словам Лео, в нём было то, что благодаря отцу он точно знал, каким он хотел бы быть – а именно его полной противоположностью.

Я сразу же посочувствовала Лео. Возможно, при данных обстоятельствах было нормально, что он ощущал более тесную связь с матерью и сёстрами. Из чистой солидарности по отношению к гадкому отцу.

Я бы охотно погладила его по руке, но рука лежала на руле. Поэтому я погладила его по ноге.

Лео улыбнулся мне.

– Не переживай насчёт моей матери. Она вначале всегда настроена немного критично по отношению к моим девушкам. Но у неё золотое сердце. – (Я как раз считала, что это исключено. Если сердце его матери было из металла, то в лучшем случае из олова). – Она ещё увидит твои замечательные качества. Знаешь, тебя трудно оценить с первого взгляда. Ты не похожа на фотомодель, как другие мои девушки, и не такая честолюбивая, как они, но зато и не такая капризная.

– Это верно, – с облегчением сказала я, хотя я и не была знакома с его девушками. – У тебя, видимо, было много подружек, да?

– Дело не в цифрах, – ответил Лео с кривой улыбкой. – Всё зависит от того, насколько серьёзно ты воспринимаешь свои отношения. А наши с тобой отношения я воспринимаю действительно серьёзно. У нас есть будущее.

Тут я поглядела на Лео и подумала, что не важно, какого мнения обо мне его мать.

Главное, что он любил меня такой, какая я есть. Или – э-э-э – скорее такой, какой я хотела бы быть, или же такой, какой, он думал, я являюсь… – ну да ладно, всё равно! Главное, что он вообще меня любил.

– Ты думаешь, что главное – это иметь парня, – сказала мне сестра, когда я по телефону изложила ей ход своих мыслей. – И не важно, какой ценой.

– Нет! Я так не думаю.

– Ты действительно любишь этого Лео? Или ты любишь то, что он любит тебя?

– Что?

– Не прикидывайся глупой. Ты точно знаешь, что я имею ввиду.

– Да, я люблю Лео, – ответила я с пафосом. – А он любит меня. – И если я ему когда-нибудь (когда подвернётся подходящий случай!) расскажу, что разбираюсь ещё и в геофизике и метеорологии и что в семилетнем возрасте – какое совпадение! – я заняла с «Весёлым крестьянином» первое место в конкурсе «Музыкальная юность» по разделу клавишных инструментов, он наверняка засмеётся и ответит: «Но почему ты мне никогда об этом не рассказывала? Это же супер!».

Наверняка так и будет.

Моя сестра только вздохнула.