Где прячется невеста?

Глава девятая

Они были в дороге несколько часов и останавливались лишь однажды, чтобы заправиться и выгулять Боуги, а проехали всего-то около девяноста миль: как и предупреждал Слай, погода была ни к черту и даже еще хуже. Сумасшедший боковой ветер, практически нулевая видимость, при которой небо, обледеневшая дорога и горизонт почти сливаются и становятся неотличимы друг от друга, — все это заставляло джип буквально ползти. Мэк вконец вымотался и явно нуждался в отдыхе.

Из темноты, из-за стены снега проступили зыбкие огни придорожного магазинчика, где они решили купить что-нибудь перекусить. Мэк отправился туда, Тедди и Боуги остались ждать в машине.

Тедди смотрела на бушующую за окном стихию и радовалась, что их преследователь, если и пустился за ними поначалу, давно сдался: по такой погоде, да еще на спортивном автомобиле это было бы скорее самоубийство, а у него, судя по последним событиям, другие планы.

Вопреки незримой угрозе рядом с Мэком она чувствовала себя в полной безопасности. Она по-прежнему не одобряла его идею возвращения в Денвер, но даже туда не боялась ехать с ним, зная, что будет в хороших руках (причем абсолютно во всех смыслах). Более того, снова и снова вспоминая пережитую с ним ночь, она не могла себе представить, что у этой ночи не будет продолжения. Во всяком случае, она попробует сказать Мэку, что чувствует, прежде чем даст ему уйти. И пусть он повторяет, что очутился в Бердси «всего лишь проездом», в ее жизни он не посторонний…

— Боюсь, сегодня мы дальше не продвинемся. — Мэк протиснулся на водительское место, удерживая обеими руками объемистый бумажный пакет. — Продавец говорит, что все боковые дороги уже закрыты: опасаются схода лавин.

Тедди ничего на это не ответила. Сидела и думала о своем, глядя, как тают и превращаются в капли снежинки, запорошившие его волосы, — водяные бусинки на непокорной шевелюре…

— Я узнал, что здесь неподалеку есть вполне приличный мотель. — Мэк пристроил пакет на заднее сиденье. — По-моему, стоит проверить, насколько он пригоден для ночлега.

Она слышала его слова, но опять промолчала.

— Тедди, что с тобой? — Мэк не на шутку встревожился.

Все так же молча Тедди приоткрыла окно, словно ей не хватало воздуха, и тотчас снежная крошка запорошила и ее волосы. Вдохнув поглубже морозный воздух, она наконец сказала:

— Я… я порываю с Аланом.

Все! Тысячу раз повторенные про себя и сказанные вслух, слова эти облегчили ей душу.

— Я порываю с Аланом, — повторила она. — И разрываю помолвку.

Мэк никак не реагирует: молчит и внимательно смотрит на нее.

Чересчур долго молчит и смотрит слишком внимательно, и Тедди кажется, что она должна как-то объяснить свое решение. Старательно избегая его пристального взгляда, она начинает сбивчиво говорить, почти оправдываться:

— Это не из-за тебя, Мэк. То есть, конечно, из-за тебя, но это не то, что ты можешь подумать… Словом, не из-за нас… То, что произошло… В общем, ты ничего мне не должен. Оставаться со мной и всякое такое… Я понимаю, у тебя своя жизнь; твой брат ждет тебя в Бойсе, и ты уедешь, как только этот кошмар кончится, но…

«Господи, ну почему так трудно подбираются слова?!»

— Мэк, я не знаю, зачем говорю все это… Я вообще уже ничего не знаю… Просто мне показалось, что следует сказать тебе о моем решении. Вот.

Хорошо, что Мэку не пришло в голову обнять ее — она бы тогда разрыдалась, как последняя дура!

— Тедди, — Мэк мягко взял ее за плечи и развернул к себе, — Тедди, послушай. Сейчас не время для подобного разговора. Слишком много всего свалилось на нас за эти два дня. Давай не будем загадывать о будущем, пока не разберемся с настоящим. Я прав?

Разумеется, он прав. И что она может возразить? Сказать, что еще ей кажется, что она его любит?..

— Поехали в мотель. — Мэк закрыл окно, но прежде, чем взяться за руль, наклонился к Тедди, заглянул в полные слез глаза и бережно обвел большим пальцем контур припухших губ.

Уже в сотый раз Мэк мерил шагами комнату в мотеле. Добрых полчаса он мотался по ней, как тигр в клетке, прислушиваясь к плеску воды: Тедди принимала душ.

Устав от его метаний, Боуги положил большую голову на лапы и прикрыл глаза.

Наконец Мэк остановился у приоткрытой двери в ванную. Не надо обладать богатым воображением, чтобы представить эти нежные округлости и выпуклости, окутанные горячим паром; или представить, как скользят его руки по всем тайным местечкам на отданном во власть водяных струй соблазнительном теле…

И эта пытка будет продолжаться всю ночь?! Быть рядом, но не быть с ней?!

Мэк сжал кулаки так, что побелели костяшки смуглых пальцев.

Она порывает с Аланом! У него сердце зашлось от жалости к ней, когда она это сказала и ждала хоть какого-то ответа…

Ложь запечатала ему рот, но она не может запретить ему чувствовать, а именно чувства, подлинные, без малейшей фальши, толкнули его вчера к Тедди — узнать ее, утолить ее и свою жажду, любить ее…

И сейчас разум, предостерегающий всей прошлой памятью: не смей, держись от нее подальше! — отступил перед неодолимой тягой снова дать волю чувствам. Он не в состоянии больше быть без нее.

Мэк рывком распахнул дверь, и облако пара с гостеприимной готовностью расстелилось перед ним, показав сквозь затуманенное стекло душевой кабины вожделенную картинку.

— Тедди?

Она стояла, подставив тело струям воды, и даже не вздрогнула, будто ждала… знала, что он обязательно придет. Спокойно повернулась, отодвинула стеклянную дверцу, предстала перед ним во всей обнаженной красоте — еще лучше, еще притягательнее, чем он помнил, — и Мэк понял, что пути к отступлению нет.

Не отводя небесно-синих глаз от его воспаленного желанием взора, она притянула его за рубашку поближе и, не говоря ни слова и ни слова не ожидая от него, медленно, будто исполняла ей одной ведомый ритуал, расстегнула все до одной пуговки и рванула в стороны намокшую под брызгами ткань. Улыбнулась колдовской улыбкой — соблазняющей, влекущей, — уверенная в силе своих чар и власти над ним…

Расстегнула и джинсы, намеренно медленно проведя рукой по напрягшейся плоти. И вдруг скользнула горячей и влажной ладонью под тугую резинку плавок… Мэку стало нечем дышать — таким жарким показался ему воздух…

— Ты зайдешь или мне выйти к тебе? — проворковала она.

Мэк не заставил ее повторять приглашение — сбросил остатки одежды и шагнул к ней, закрывая за собой стеклянную дверь. По плечам и по спине заструилась вода, смывая дневную усталость и все мучившие его сомнения. Все последние события померкли и отступили в тень, и осталось только одно — неодолимая потребность близости с этой женщиной…

Поцелуй длился, казалось, бесконечно, но никак не мог утолить их взаимную жажду любви. Тедди страстно прижималась к нему, стремясь почувствовать все его тело, с восторгом и торжеством осознавая свою полную власть над ним.

Обхватив ладонями налитые томлением груди, Мэк исступленно и долго ласкал губами соски, пока Тедди не откликнулась на ласку горловым стоном.

Не желая остаться в долгу, Тедди пробежалась пальчиками по его груди, вокруг пупка, повторяя маршрут касаний цепочкой легчайших поцелуев, отчего пульсация в паху показалась Мэку нестерпимой. Такую боль могла унять только она, его женщина… Вот ее ладони поглаживают с внутренней стороны его бедра… Вот колдуют над орудием любви, и Мэк теряет голову от этих мучительно острых, следующих одно за другим ощущений; настолько острых, каких он не испытывал никогда прежде.

И снова губы повторяют ласку рук, многократно ее усиливая: Тедди опускается перед ним на колени — мягкие золотые пряди переплетаются с жесткими черными завитками. Боже, пусть это длится вечно!.. Мэк не может сдержать рвущийся из самых глубин стон, похожий на звериный рык, и запускает пальцы в золото волос, умоляя не останавливаться…

Понимая, что он уже на грани взрыва, Тедди выпрямляется и приникает жадным поцелуем к его губам, требуя от него такого же неистовства. И снова бесконечный поцелуй… И снова его вздымающаяся плоть настойчиво пытается проникнуть во влажное лоно…

— Тедди, я… больше… не могу… сдерживаться…

— Так не сдерживайся, — исступленно шепчет она ему в губы. — Мэк, пожалуйста!..

— Хочу быть с тобой… в тебе…

Но прежде чем войти туда, куда он так стремится, Мэк берет в ладони ее лицо и видит в обращенных на него синих глазах только любовь и желание, и ничего, кроме желания и любви.

И тогда он входит в нее, а она смыкает руки на его сильной шее, обхватывает его бедра ногами, и они начинают двигаться в едином ритме — старом, как мир, танце любви, которому, кажется, не будет конца.

— О, Мэк!.. Я люблю тебя!..

Через несколько мгновений тело Мэка напрягается, и он выкрикивает в чувственном экстазе заветное имя…

Потом он перенес ее на постель и сам прилег рядом, удивляясь, как идеально подходят друг другу их тела.

— Не жалеешь о том, что случилось? — спросил он голосом, полным заботы и участия.

— Ни капельки. — Ее прохладная ладонь успокаивающе легла на влажный лоб. — Я этого хотела, Мэк.

— Но мы совершили ошибку.

— Неужели ошибку? — Она устроилась поуютнее в его руках.

— А ты так не думаешь? — Он потерся лбом о ее плечо и тихонько поцеловал в шею.

Она ответила не сразу:

— Не знаю, Мэк. Ничего я теперь не знаю… Обними меня, — попросила она. — И не отпускай.

Так он и сделал. Время шло, минуты складывались в часы, но ни один из них не разомкнул объятий.

— Я люблю тебя, девочка. — Наверное, Мэк решил, что она спит: слова были сказаны таким тихим шепотом, что могло показаться, будто он просто думает вслух и не хочет быть услышанным.

А может, так оно и было. И Тедди отчего-то стало очень грустно…

Она еще долго лежала тихо-тихо, боясь разбудить задремавшего Мэка. Лежала и думала: как знать, так ли уж все безнадежно, если он любит?..

Тедди проснулась от нестерпимой жажды. Дотянулась до часов Мэка на столике, поднесла их к тусклому лучу света, пробивавшемуся сквозь щель в плотных шторах, который посылала в комнату неоновая вывеска с названием мотеля. Было пять утра.

Страшно хотелось пить, и, хотя выходить на улицу не было никакой охоты, Тедди уже предвкушала удовольствие от первого глотка из запотевшей банки (в регистрационном зале должен быть автомат!)…

Она застегнула джинсы, влезла в свитер Мэка, впитавший его запах, от которого у нее и сейчас кружилась голова, и, не найдя в темноте свое пальто, надела его кожаную куртку.

С кресла спрыгнул Боуги, зевнул, лениво потягиваясь, и, опережая Тедди, побежал к выходу.

…Погода установилась. Ветер стих, и редкие снежинки подолгу кружились в воздухе и лишь затем опускались на землю, вплетаясь в скованный утренним морозцем снежный узор. Кругом не было ни души, и только на дальней стоянке чуть слышно урчали, разогреваясь, моторы многотонных грузовиков: подгоняемые жестким графиком, водители-дальнобойщики готовили свои машины…

Войдя в жарко натопленную комнату, Тедди помахала рукой сонной женщине за конторкой и направилась к стоявшему в углу торговому автомату.

— Мелочь нужна? — привычно поинтересовалась женщина.

— Нет, спасибо. Думаю, в карманах что-нибудь найдется.

Однако в карманах джинсов было пусто, и Тедди, надеясь, что Мэк окажется побогаче, сунула руку в нагрудный карман куртки и сразу нащупала глянцевую бумагу, на которой обычно печатают снимки. Поначалу она засомневалась: посмотреть или нет, но потом рассудила, что после всего, что у них было, имеет полное право на этот «секрет», и извлекла на свет сложенную пополам фотографию…

Ей вдруг показалось, что свет в конторке чересчур яркий и стены почему-то кружатся… Со снимка смотрела она сама! Алан сфотографировал ее в начале их знакомства, чтобы «она всегда была с ним», и с той поры фото красовалось в резной деревянной рамочке на его рабочем столе.

Тедди на какое-то время лишилась способности думать и двигаться и все смотрела и смотрела на зажатый в дрожащих пальцах обломок своей прежней жизни — будто надеялась, что вот сейчас изображение исчезнет и уйдет из сердца эта тупая игла гнева, разочарования и боли…

Только один человек мог дать Мэку этот снимок. И только с одной целью.