Жажда страсти

Глава четвертая

Утро пятницы обещало, что день будет хорошим. Бетс чувствовала себя лучше. После завтрака она пошла в сад за домом, чтобы проверить, что уже начало расти, если там вообще что-то будет расти. Большинство растений все еще дремало под землей, но уже появились первые побеги. К своей радости, она услышала, что в кустарнике страстно заливается дрозд, Бетс увидела причину такого волнения: неповоротливая коричневая самка дрозда, не обращая внимания на певца, бегала по земле вприпрыжку в поисках чего-нибудь вкусненького.

Бетс представила себе цветы, которых будет летом в изобилии, и вздохнула. Они с матерью любили работать в саду, ухаживая за своими любимыми растениями. Но любимцами были цветы, в саду не росло ни одного овощного растения. В этом году все должно быть по-другому. Если им удастся вырастить свои собственные овощи, они смогут сэкономить небольшую сумму.

Сад за домом был небольшим, хоть и больше, чем кусок земли перед домом. Леди Стенбурн однажды сказала, что дедушку Боннера не интересовал сад. Он считал, что ему повезло, когда купил узкую полоску земли между двумя внушительного вида домами в Найтсбридж-Терес. Он продал свою литейную мастерскую в Бирмингеме, в которой производились железные плуги и другой сельскохозяйственный инвентарь, для того, чтобы поселиться в Лондоне и пожить как джентльмен на старости лет, хотя в то время ему было всего лишь пятьдесят три года. Он хотел, чтобы его единственный ребенок, обожаемая Элизабет, могла удачно выйти замуж. А такую возможность, как он свято верил, можно было найти только в Лондоне. И ему удалось выдать ее замуж. Леди Стенбурн сообщила, шмыгая носом, что бабушка и дедушка Боннер прожили в этом доме восемь счастливых лет, а потом дедушка умер. Бетс почти не помнила его. Бабушка Боннер считала, что не сможет прожить одна, и последний год жизни провела с Фортескью. Папа был очень добр к бабушке, но Годфри и Уильям считали, что это просто еще одно неудобство, вытекающее из глупого папиного решения жениться на Элизабет Боннер.

Бетс часто удивлялась, почему ее сводные братья не хотели замечать того, что мама сделала папу счастливым. Леди Стенбурн, несмотря на свою миниатюрность и воздушность, умело вела хозяйство, знала, как принять гостей, и была всегда добра к двум мальчикам – сыновьям мужа от первого брака. Они же невзлюбили мачеху с первой минуты и никогда не меняли своего отношения к ней.

Бетс вернулась в дом за верёвкой, чтобы измерить, какой может быть будущая грядка для овощей. Нужно ли выкапывать желтофиоль? Мамины любимые розы? Сажать капусту вместо лилий?

Молли мыла посуду после завтрака. Она вытерла руки о грязный фартук и принялась копаться в тумбочке, чтобы найти хозяйке веревку.

– Вот, мэм, – сказала она, протягивая клубок. – Это подойдет?

– То, что нужно, – ответила Бетс. – Молли, я жду гостя после обеда. Могу я быть уверена, что ты наденешь чистый фартук? И мне нужна твоя помощь, чтобы одеться.

– Да, мэм, – кивнула Молли.

Бетс отправилась на заднее крыльцо, чтобы распутать веревку. На это у нее ушло тридцать пять минут. К этому времени у нее прошла охота измерять сад и искать место для грядки. Гораздо приятнее мечтать о предстоящей прогулке со скандально известным Берлингемом. Будет ли он таким же милым и внимательным, как тогда, когда она упала в парке? Будет ли он трезвым? О чем они будут говорить? При этой мысли она растерялась: она решительно ничего не знала о том, чем, по слухам, он был занят все свое время – о скачках, прости Господи! или о боксе, или (о нет, она не будет об этом думать) о женщинах легкого поведения!

Естественно, она подумала об этом. Как ей подсказывало воображение, последнее увлечение состояло в том, что мужчины обращали свое внимание на женщин с далеко не безупречной репутацией. Возможно, целовались с ними? Она была не в состоянии понять, зачем это джентльмену, когда вокруг столько юных особ из хороших семей подходящего возраста. Она целовалась раз или два в своей жизни и ничего особенно привлекательного в этом занятии не нашла. Что может быть в этом таким приятным для джентльмена? Ничего не понимая, Бетс растерянно покачала головой. Наверное, можно спросить у мамы. Леди Стенбурн никогда не обсуждала с ней подобные вопросы. Очевидно, настоящая дама должна инстинктивно знать подобные вещи.

Заинтригованная тем, попробует ли лорд Берлингем поцеловать ее, Бетс аккуратно намотала веревку на палец, размотала ее и вернулась в кухню. Огород может подождать.

– Будь добра, положи, пожалуйста, эту веревку так, чтобы она снова не запуталась, – велела Бетс Молли, которая бессмысленно терла тарелку, глядя в окно.

– Да, мэм, – сказала Молли, кладя веревку на только что вытертую тарелку и протягивая руку за блюдцем.

Бетс отправилась на совещание с матерью, но не о том, что привлекательного в поцелуях, а о том, что следует надеть на прогулку с лордом Берлингемом.

Роб встал утром, словно заново родившись после крепкого сна, съел скудный завтрак, пропустил маленький стаканчик бренди и отправился на конюшню за красивым домом, стоящим по соседству. Он снимал для своих лошадей стойла в конюшне соседа. Во дворе его собственного дома не было ни конюшни, ни места для нее. Через несколько дней он должен внести плату за конюшню. Нужно заплатить вовремя, потому что его сосед, виконт, не очень знатный, пригрозил, что выбросит его лошадей – двух лошадей, запрягаемых в коляску, и одну для верховой езды – на улицу и заберет себе коляску Роба, если тот снова задержит оплату.

– Билли! – заорал Роб. – Сей же час, Билли! У меня нет времени!

– Иду, хозяин, – ответил тощий, грязный оборвыш, появившийся из конюшни. На нем была одежда, сшитая на взрослого человека. Он был подпоясан веревкой. Его лицо и волосы были одинакового серого цвета.

Роб посмотрел на парня. Каким образом можно превратить этого оборванца в элегантного ливрейного грума ко второй половине дня? А ведь еще нужно что-то сделать с коляской, хотя она в лучшем состоянии, чем этот мальчик.

Роб застонал и подумал, стоит ли ухаживание за богатой дамой всей этой возни. Возни? Да это тяжелейший труд, вот что это такое. Тяжелая, напряженная работа плюс паутина лжи, которую нужно плести очень осторожно. Нужно быть постоянно на страже, чтобы ни на секунду не забываться и не выдать случайно свою бедность и самому не запутаться в собственной лжи. Роб предпочитал думать об этом как о не больших дозах правды, ему не хотелось признаваться самому себе, что он готов на целую охапку лжи. Он подумал, что у него, очевидно, начала просыпаться совесть, и насмешливо фыркнул.

– Давай-ка займемся твоим костюмом, – сказал он Билли. – Я собираюсь сегодня на прогулку с дамой.

– С дамой? – удивленно спросил Билли. – Я и не знал, что вы знакомы с дамами, хозяин, я хотел сказать, ваша светлость. Коляска готова. Я вчера смазал колеса.

– И сам вывалялся в смазке, конечно же.

– Ваша светлость! Да я никогда!

– Очень хорошо. Дай-ка посмотрю. Спинки сиденья чистые или хотя бы презентабельные? – Роб жестом велел Билли забраться на запятки, а сам запрыгнул в двухколесную коляску, чтобы осмотреть сиденья. Когда-то это была очень красивая коляска, но время ее не пожалело. Подушки сиденья были в пятнах, очень похожих на пятна от бренди, а может быть, от портвейна? Кожаная обшивка утратила свой блеск и местами протерлась.

Роб спрыгнул и задумался.

– Беги к миссис Бекет и спроси, есть ли у нее шаль, – велел он Билли, – может быть, можно будет закрыть самые протертые места.

Билли радостно убежал. Прошло полчаса, а он все еще не вернулся. Роб, осматривавший колеса и обнаруживший, к своему удовлетворению, что они в хорошем состоянии, отправился за слугой.

Он обнаружил Билли в кухне. Тот сидел за столом, на его грязные плечи был накинут плед. Мальчишка с жадностью запихивал в себя хлеб, намазанный маслом и джемом, а миссис Бекет, повариха и экономка, ласково смотрела на него.

– Бедный мальчик чуть не умер с голоду, – заявила она. – Посмотрите на него! Да его ветром сдует.

Роб вздохнул.

– Вижу. Можно взять шаль?

Он осторожно стащил плед с Билли, стараясь, чтобы грязь с парня не попала на плед, и отправился обратно в конюшню.

Роб решил, что плед закроет протершиеся сиденья. Он искусно задрапировал их и подошел к своим лошадям поговорить с ними.

Когда Билли вернулся (на его одежде появились новые пятна от джема), Роб решил сыграть на чувстве собственного достоинства, если у Билли таковое имелось.

– Думаю, тебе не захочется появиться в таком виде перед дамой, когда ты будешь изображать ливрейного грума графа Берлингема, правда? – спросил он Билли.

– О! Хоз… то есть ваша светлость, но вы же и есть граф Берлингем, ведь так?

– Да, и ты это знаешь.

– Так отчего же вы так говорите, будто я чей-то другой?

Роб поморщился. Как объяснить этому грязнуле?

– Я хотел сказать, что ты не захочешь прислуживать в таком виде никакому графу или джентльмену, правда?

Билли оглядел себя.

– Это все, что у меня есть, – сказал он, – башмаков нет.

– Придется за тебя взяться. Ты когда-нибудь мылся в ванне? Билли съежился от страха.

– О, сэр! Пожалуйста, сэр! Мне хотелось умереть тогда в работном доме, когда они заставили меня мыться в ванне. Перед тем, как я пришел к вам! Они сказали, что я должен быть чистым, иначе вы меня не возьмете. Это была неправда, да? Вы бы меня и так взяли, да? О сэр, вода была такая холодная, что я хотел умереть, правда хотел. – Лицо его сморщилось, и Роб испугался, что мальчишка сейчас расплачется. Хотя слезы смоют немного грязи с его лица и можно будет получить представление о настоящем цвете кожи Билли.

– Как насчет теплой воды? – мягко спросил Роб. – Теплая ванна может быть очень приятной. Пошли. Джорди нам поможет.

– Я не хочу! – заныл Билли. Робу пришлось взять его за ухо, как трехлетнего мальчишку, и отвести обратно в дом.

Историю о том, как Билли принимал первую в своей жизни теплую ванну, рассказывали и пересказывали еще долго. Произошло это событие в кухне поблизости от источника теплой воды (по такому случаю удалось раздобыть немного угля) в большом корыте. Миссис Бекет предложила свою помощь, но ее предложение было отвергнуто, чтобы не смущать Билли. Джорди постарался на славу, пока Роб держал сопротивляющегося Билли, который неожиданно проявил недюжинную силу, пытаясь избежать такого наказания. Добрый галлон воды оказался на полу. Кошка, Кэтрин Мурлыка, попробовала было полакать немного воды из этой лужи, но ее грубо отшвырнули, когда Роб, борясь с Билли, поскользнулся.

Наконец, Джорди провозгласил, что дело сделано. Билли вынули из корыта, завернули в простыню и вытерли голову.

Мужчины предоставили наводить порядок миссис Бекет.

– О, Создатель, не оставь нас, – произнесла она в растерянности и повела Билли наверх, чтобы разыскать что-нибудь приличное из одежды.

– На нем должно быть что-то вроде ливреи, – заявил Роб, глядя на дрожащее существо в простыне. – Можно что-нибудь быстро соорудить?

– Я сначала думал, что его можно одеть как мавра, – сказал Джорди, – но сейчас, когда он чистый…

– Почему я не сохранил ничего из своей детской одежды? – сокрушался Роб. – Хотя она все равно была бы в Дорсете. Черт!

– Эта простыня… – сказал Джорди, – миссис Бекет умеет держать иголку в руках?

– А кто, как ты думаешь, латает твою одежду? Конечно, она умеет держать иголку в руках.

– Тогда, – продолжал Джорди, – у вас будет такой ливрейный грум, о котором будет говорить весь свет не один год.

Вообразите, ваша светлость. Грум, одетый в белую греческую тогу! Ведь сейчас все подражают Древней Греции: колонны в зданиях, платья дам. Вы будете законодателем нового стиля, все будут вам подражать.

– Нет! – заорал Билли.

– Да, – произнес Роб. – Джорди, тебе придется убрать в кухне самому. У меня для миссис Бекет есть другое задание.

Несмотря на свою собственную неуверенность, несмотря на неуверенность матери, Бетс была одета и готова ехать на прогулку за час до приезда лорда Берлингема. Она просмотрела весь свой скудный гардероб в надежде, что вдруг волшебным образом обнаружится что-нибудь новое и прекрасное. Наконец, она остановила свой выбор на платье с высокой талией из ткани цвета слоновой кости, которая называлась «чаллис». Платье было выбрано из-за коротких рукавов с буфами и глубокого выреза.

Леди Стенбурн потребовала, чтобы Бетс надела палантин, чтобы не замерзнуть. Но самый красивый палантин Бетс из темно-зеленого бархата совершенно не подходил к ее шляпке и перчаткам бледно-голубого цвета. Леди Стенбурн предложила ей свой палантин из коричневого меха, но Бетс отвергла эту мысль.

Она заявила, что в теплый весенний день ей будет жарко. После довольно оживленной перепалки Бетс, мечущаяся между не сочетающимися цветами и слишком теплым мехом, сдалась, решив, что если будет слишком тепло, она просто снимет меховую накидку.

У нее был час, чтобы успокоиться. Или, что будет правильнее, чтобы еще больше разволноваться и почувствовать себя еще неувереннее. Еще ни разу, призналась она самой себе, ей так не хотелось произвести впечатление на джентльмена. Ее мать, которая напоминала ей снова и снова, что Берлингем может быть ее последним шансом и что она должна сделать все возможное, чтобы привлечь его к себе, только добавляла масла в огонь. Бетс была взволнована не на шутку. Через полчаса она была готова сбежать к себе в комнату, засунуть голову под подушку и больше никогда оттуда не выходить.

– Чай, – сказала леди Стенбурн, которая устала оттого, что Бетс бегала по гостиной, бесконечно расправляя платье и снимая и надевая перчатки. Чай успокаивает нервы, – она потянулась к звонку, вспомнила, что тот не работает, и вышла в холл, чтобы отдать распоряжение Молли насчет чая.

Когда появилась Молли с чаем, было без десяти пять.

– Хоть бы он опоздал, – взмолилась Бетс. – Хоть бы он задержался надолго. Хоть бы совсем не приходил.

Но ровно в пять она услышала стук в дверь. Бетс была уверена, что пришел ее смертный час. Ноги отказались ей повиноваться, когда она попыталась встать, чтобы поздороваться с гостем. Она упала на стул и отхлебнула чаю, не сводя глаз со своей чашки и слушая, как Молли приветствует его светлость и провожает в гостиную.

Молли забыла надеть чистый фартук.

Это была первая мысль, пришедшая Бетс в голову, когда горничная открыла дверь и, загородив собою проход, объявила:

– Он пришел.

Наконец, Молли отошла в сторону и пропустила Берлингема в комнату.

– Спасибо, Молли, – сказала леди Стенбурн, слегка нахмурившись. – Пожалуйста, принеси бренди для его светлости.

– Да, мэм, – кивнула Молли, но Берлингем поднял руку.

– Нет, спасибо. Сегодня такой чудесный день. Мне кажется, мы не должны терять время. Вы готовы, леди Элизабет?

Бетс уже давно отвела взгляд от фартука Молли, чтобы раз глядеть Берлингема во всей красе. Этот не фат, с первого взгляда понятно, что это – настоящий джентльмен. Элегантный.

На нем были светло-коричневые панталоны, синий пиджак из первосортной ткани, под ним – голубой жилет, спокойного цвета галстук аккуратно завязан, на ногах – сияющие черные высокие ботинки. В руке он держал шляпу – другую, с удовольствием отметила про себя Бетс, не ту, что он помял вчера.

Его темные волосы были тщательно причесаны, но непослушный вихор падал на лоб. И снова ей захотелось поправить его.

Он улыбнулся. Бетс увидела тот самый неровный зуб – единственная деталь, нарушавшая физическое совершенство. Он был живой, и в нем были изъяны, так же как и в ней. Она улыбнулась и встала.

Снаружи все было далеко не так славно. Пятеро мальчишек разного роста окружили одетого в тогу Билли, улюлюкая и покатываясь со смеху, показывая пальцем на смущенного грума.

Билли держал лошадей и пытался отделаться от своих мучителей. Его волнение передалось лошадям, которые били копытами и похрапывали.

– Пошли прочь! – Закричал Роб, выхватив хлыст из кармашка в коляске. Он взмахнул хлыстом над головами разошедшихся юнцов. Двое самых маленьких пустились наутек, но самый старший мальчишка, ровесник Билли, сделал несколько шагов назад и показал Робу язык. Двое оставшихся спрятались за спиной храбреца.

– Хотите объясняться перед судьей, почему досаждали графу Берлингему? – прорычал Роб. – Эй, ты, – он указал на самого старшего, – ты как раз поместишься рядом со мной. Я отвезу тебя. Мальчишка помрачнел, но не двинулся с места.

– Я знаю, что сделаю! – продолжал Роб, зловеще улыбаясь. – Ты предстанешь перед Палатой лордов. А, может быть, и перед самим принцем-регентом. У тебя будет возможность объяснить его королевскому высочеству, почему ты считаешь, что греческая тога – неподходящая одежда для грума.

Не сомневаюсь, что у его королевского высочества тоже есть тога.

Мальчишки испуганно попятились.

– Так это – тога? – изумленно спросил старший и, догоняя своих приятелей, сначала пошел, а затем побежал прочь.

Роб рассмеялся.

– А у принца-регента действительно есть тога? – спросила Бетс, сочувственно глядя на смущенного Билли.

– Понятия не имею, – ответил Роб. Он кивнул своему груму, помог Бетс сесть в коляску, а потом подошёл к своим лошадям, чтобы успокоить их, прежде чем занять свое место.

Билли пристроился на запятках, и они отправились в парк.

Бетс улыбнулась про себя. Ее волнение, вызванное предстоящей прогулкой с этим скандально известным джентльменом, улеглось. Пригрозить этим оборванцам, что они предстанут перед самим принцем-регентом! Но мальчишки ему поверили, или он хотя бы смог заставить их сомневаться. Она оглянулась на Билли: тот, без сомнения, выглядел сейчас как настоящий грум настоящего аристократа.

– Вы, наверное, знаете, что тоги носили римляне, а не греки, – сказала она, – но идея понятна. Я еще не видела подобной формы. Полагаю, это последний писк моды?

– Да, самый последний, – серьезно проговорил Роб. – Вы хотите сказать, что греки не носили тоги? Мне нужно догнать этих молодцов и исправить свою ошибку? – Он сделал вид, что собирается повернуть лошадей, но движение было слишком оживленным. – Объясните мне, мадам, откуда вы знаете о портняжном искусстве древних греков.

Бетс рассмеялась.

– Стоит только посмотреть на экспонаты в Британском музее: античные вазы, скульптуру, статуи. Вы были когда-нибудь в Британском музее, ваша светлость? Это – удивительное место.

– Приятель затащил меня туда однажды, – ответил Роб. – На пари… Ну, в общем, не важно. Признаюсь, что я не обращал особого внимания на одежду греков или отсутствие оной. Хотя я прекрасно помню, что на некоторых статуях не было совершенно никакой одежды. Или это были римские статуи? Безобразие! – Он внимательно смотрел на Бетс.

Бетс покраснела. Можно себе только представить, как рассматривал такой распутник, как Берлингем, эти обнаженные статуи. Он, наверное, хорошо повеселился. Она вспомнила, как ей было неловко, когда она сама впервые увидела статуи. На некоторые мужских фигурах не было даже фигового листка! Лучше немедленно сменить тему.

– Вы из Дорсета, не так ли? – спросила она. – Расскажите мне о Дорсете.

– Ах, Дорсет, – сказал он, ловко направляя лошадей в Гайд-парк. – Что вы хотите узнать?

– Где расположен ваш дом?

– Дорс Корт находится к западу от Дорчестера, рядом с деревней, которая называется Стиплтон. Вы когда-нибудь слышали о «непокоренных крепостях»? Недалеко от нас есть одна такая.

– О да! – воскликнула она. – Я читала о «непокоренных крепостях». Я помню, что об этом было написано в одной из книг моего брата Годфри, да, именно так. Я ужасно разочаровалась, когда узнала, что это вовсе не крепости, а земляные укрепления. Я представляла себе, что это очаровательные старые каменные крепости с башенками и бойницами.

– В Англии много старых каменных крепостей с башенками и бойницами, – тихо проговорил он. – Мальчиком я часто ходил туда и старался представить себе, как все было, когда эти укрепления строили, как говорят, тысячи лет назад. Их протяженность почти две мили! Вам интересно? Я не хочу надоедать вам подобными разговорами.

Бетс взглянула на него, ее глаза сияли.

– Подумать только, вы видели все это своими собственными глазами! – произнесла она с благоговением.

– Много раз. Мне бы хотелось показать вам эти места.

Бетс не могла вымолвить ни слова. Он хочет показать ей Дорсет! А ведь они познакомились только вчера! Она поплотнее укрыла плечи меховым палантином матери, потому что появился легкий ветерок. Они ехали по парку, но она почти не замечала молодые побеги и распускающиеся цветы, почти не слышала, как пели в кустарнике птицы. Бетс была полностью поглощена своим спутником. Каким удивительным он может быть, если захочет.

В парке было много экипажей, люди наслаждались чудесным весенним днем. Роб приветствовал нескольких джентльменов и несколько пар. Однако он смотрел прямо перед собой, когда поравнялся с великолепно одетым франтом, который весело позвал Роба.

– Берлингем! – снова прокричал разодетый господин. – Не видел тебя вчера вечером.

На лице Роба появилось мрачное выражение, он сделал вид, то не слышит. Вдруг он понял, что не следует демонстрировать неприязнь к этому человеку в присутствии леди Элизабет. Робу удалось улыбнуться, и он сказал: – Прошу прощения, старина. Прием удался? Я вчера выдохся.

– Сейчас тебе уже лучше? – спросил франт, весь сплошное сочувствие. – Мы должны как-нибудь встретиться. Ты не представишь меня своей очаровательной спутнице?

У Роба в душе все кипело от гнева. Он посмотрел на Бетс, которая, казалось, была заинтригована, если не озадачена.

– Леди Элизабет, мой кузен Джордж Пертуи. Джордж, позволь представить тебе леди Элизабет Фортескью.

– Я очарован. Фортескью? Вы случайно не из девонширских Фортескью? – спросил он, обворожительно улыбаясь.

– Мы очень дальние родственники, – ответила Бетс. – Мой отец – граф Стенбурн, и мы из Суффолка.

– Счастлив с вами познакомиться, – сказал Джордж.

Заметив, как Роб на него смотрит, он поспешил проехать дальше. Распрощавшись с Джорджем, спутники какое-то время хранили молчание. Наконец, Бетс решилась его нарушить.

– Мне кажется, что вы с мистером Пертуи не самые близкие друзья.

Роб пустил лошадей шагом.

– Вы правы. Знаю, его всю свою жизнь и так и не смог с ним подружиться. Мы всего лишь троюродные братья. Почему нужно обязательно общаться с троюродными братьями? Не удивлюсь, если окажется, что у меня дюжина троюродных братьев, о которых я и не слышал никогда. И дай Бог, чтоб никогда и не услышал. – Он нахмурился, задумавшись о чем-то своем.

Бетс было интересно, почему Берлингем так не любит своего кузена. Тот казался доброжелательным и любезным. Он был озабочен самочувствием Берлингема прошлым вечером. (Скорей всего, Берлингему было плохо после неумеренных возлияний перед балом в «Олмеке». Так ему и надо!) Джордж Пертуи хоть и не красавец, а молодой крепыш, безупречно одетый (возможно, чересчур суетливый), владелец великолепного нового экипажа. Может быть, Берлингему он и не нравится, но ей было приятно с ним познакомиться.

– Как могло случиться, что вы с Джорджем раньше не встречались? – неожиданно спросил Роб. Он поздоровался с хозяином другого экипажа и повернулся к Бетс, пристально глядя на нее. – У вас, как мне кажется, это уже не первый сезон? Джордж – преданный член высшего общества. Ваши пути должны были пересечься.

Бетс отчаянно пыталась найти подходящее объяснение. Она не могла сказать этому аристократу, что это уже ее четвертый сезон и что она не получила еще ни одного предложения выйти замуж. Она не могла объяснить ему, как мало приглашений они с матерью получают. Старые друзья матери, которые знали ее еще тогда, когда общительный, популярный граф Стенбурн был жив, были гостеприимны, но до определенного предела. Леди Стенбурн очень редко устраивала ответные приемы, и приглашений становилось все меньше.

Время от времени леди Стенбурн бормотала извинения. Она объясняла, что в маленьком доме невозможно устроить приличный бал, и надеялась, что ее извинения принимаются. Но Бетс знала, что это не так. До ее ушей иногда долетали такие слова, как «прижимистость» и «мелочность». Те, у которых была хорошая память, вспоминали, что отец леди Стенбурн занимался торговлей: совершенно ясно, что она просто не умеет устраивать светские – приемы, Похоже, ни один человек не догадывался о том, что они были просто нищими. Ведь все знали, что граф Стенбурн был богат.

– Я не знаю, почему мы никогда раньше не встречались, – ответила Бетс. – Возможно, я и видела его раньше, не могу вспомнить. Но я вспомнила, что вас видела. – Она улыбнулась, надеясь, что тема Джорджа Пертуи закрыта. И оказалась права.

– Вы помните, что видели меня? – оживленно спросил Роб.

– О да. Разве я вчера не говорила вам об этом? Вы, как правило, либо появлялись из карточной комнаты, либо исчезали в карточной комнате. Я не помню, чтобы видела, как вы танцуете, не помню, чтобы видела вас у стола с закусками. Я никогда не видела вас на музыкальных вечерах или в опере. Полагаю, что музыка не входит в сферу ваших интересов.

– Нет, не входит… леди Элизабет. Я польщен тем, что вы так внимательно наблюдали за мной издалека. Я уверен, что кто-нибудь из ваших знакомых мог нас представить друг другу.

Мы могли бы уже давно знать друг друга и стать старыми и добрыми друзьями! Неужели я производил такое ужасное впечатление? Неужели вы именно поэтому не стремились к тому, чтобы нас представили друг другу? – он выглядел расстроенным.

Бетс рассмеялась и с несвойственной для нее смелостью по хлопала по его руке, так легко и уверенно державшей поводья. – Я должна была следовать за вами в карточную комнату? – спросила она. – Или ждать, пока вы оттуда выйдете, если вообще выйдете? Я никогда не видела, чтобы им покидали игру, чтобы кто-нибудь из моих знакомых мог вас мне представить.

Роб посмотрел на свои руки. Она только что похлопала его по руке. Ни одна дама ни разу не прикасалась к его руке таким образом. Этот жест, такой доброжелательный, вызвал в нем совершенно незнакомые чувства, так непохожие на те чувства, которые вызывали в нем прикосновения очередной мимолетной любовницы. Ему понравилось это новое ощущение. Какие изящные руки у леди Элизабет, в стильных бледно-голубых перчатках. Он взял ее руку и положил себе на руку.

– Если бы вы погладили меня по руке, я бы примчался к вам вприпрыжку, – сказал он. Он ловко переложил поводья в другую руку и положил ее ладонь к себе под руку, прижав ее к своему телу. – Мы должны нагнать упущенное, – заявил он. – Я понятия не имел о том, что я теряю, сидя днями и ночами в этой проклятой карточной комнате. Молодые люди вдруг услышали странные звуки у себя за спиной. Они забыли о Билли. Тот старался изо всех сил не прыснуть со смеху.