Глава 21


Саймон зашел в небольшую гостиную при спальне матери и осмотрелся вокруг. Герцогиня сидела у камина с дымящейся чашкой чая и читала книгу. Ее всегда окружала аура королевского величия, которое сейчас проявлялось в прямой линии спины и в том, как изящно она держала чашку.

Но Саймон впервые в жизни заметил кое-что еще. Приметы, которые он не замечал, будучи ребенком. У нее был усталый вид. В глазах поселилась непроходящая грусть. И теперь он знал почему.

— Ты пришел поговорить со мной, Саймон, или просто постоять и поглазеть на меня? — спросила герцогиня, даже не удосужившись посмотреть в его сторону.

Саймон прошел вперед, рядом с ним шла Лиллиан. Не было никакого смысла ходить вокруг да около, особенно когда его мать… нет, герцогиня, пребывала в раздраженном состоянии.

— Ты не пришел к чаю сегодня, — бросила она, — и я была вынуждена одна развлекать гостей мисс Мейхью.

Она бросила взгляд на Лиллиан, и этот взгляд красноречивее всяких слов говорил, что это занятие она считала ниже собственного достоинства и сама Лиллиан недостойна ее. Ее высокомерие мгновенно развеяло сомнения Саймона.

— Меня не было дома, ваша светлость, я уезжал.

— Уезжал? Куда, к кому? — фыркнула она, отложив книгу и посмотрев в его сторону, хотя Саймон заметил, что она избегала его взгляда. — Мне не сообщали. Ты мог бы быть любезен сообщить…

— Я ездил в тот маленький домик, который стоит в лесу, — холодным тоном сообщил Саймон.

Он видел, как вздрогнула герцогиня, потом, пошатываясь, встала и отступила назад.

— Что ты сказал?

— Ты слышала меня, — сдержанно и тихо сказал Саймон. — Думаю, ты знаешь, что я там увидел.

Герцогиня страшно побледнела, ее руки дрожали, как осенние листья на ветру. Саймон никогда не видел ее такой прежде — хрупкой, испуганной. И такой естественной.

— Ты видел его? — едва слышно спросила герцогиня.

Она бросила взгляд через его плечо на Лиллиан.

— Она видела его?

Саймон молча кивнул.

— Что ты сделал? — пронзительно взвизгнула герцогиня и, сделав несколько длинных шагов, оказалась перед Саймоном с широко распахнутыми, дикими глазами и поднятыми, словно бесполезное оружие, руками. — Что ты сделал с моим ребенком?

Саймон с раскрытым от ужаса ртом смотрел на женщину, которую всю свою жизнь называл матерью. Впервые в жизни он чувствовал ее отчаяние, страх и боль, которые сейчас пульсировали вокруг них, как биение разбитого сердца. Как он мог не замечать этого раньше?

Саймон ничего не успел сказать, как вперед вышла Лиллиан.

— Ваша светлость, вы должны лучше знать Саймона. Он не способен на такое. Он лишь разговаривал с вашим сыном. Он бы никогда не причинил ему вреда и не смутил его. Он бы не смог этого сделать.

Герцогиня прищурилась, словно впитывала укоризненное замечание Лиллиан. Потом ужас в ее глазах медленно стал пропадать. Через несколько мгновений она вцепилась в кресло, с которого только что встала, и с тяжелым вздохом рухнула в него.

— Нет, ты не сделал бы этого, — выдохнула герцогиня.

Саймон во все глаза смотрел на нее. Она казалась ему такой маленькой, такой слабой сейчас. Как будто из нее откачали воздух и ненависть, оставив только тень от нее. Саймон почти пожалел ее.

— Я должен знать правду, — тихо сказал он.

Герцогиня подняла на него глаза, беспокойно теребя дрожащими руками край рукава.

— Думаю, да. Похоже, теперь уже слишком поздно любой ценой скрывать от тебя правду.

Саймон взглянул на Лиллиан, и она села рядом с ним на небольшой диванчик напротив герцогини. Та посмотрела на Лиллиан, но была слишком измучена сейчас, чтобы продемонстрировать свое обычное презрение к будущей невестке.

— Она остается слушать это? — только и спросила герцогиня.

— Она моя будущая жена, — кивнул Саймон, сжимая руку Лиллиан. — Я думаю, она тоже должна послушать это, чтобы знать, в какую семью она вступает.

Если у герцогини и были возражения, на этот раз она оставила их при себе.

— Хорошо, — пробормотала она, вздохнув.

— Расскажи мне, — тихо попросил Саймон, — расскажи все с самого начала.

— Семья собралась у озера на пикник, — начала герцогиня. — Твоей сестре было восемь, а брату только исполнилось два года. Он обожал воду, и мы много времени проводили там, у озера, пока он играл на берегу.

Саймон не сдержал легкой улыбки. Он тоже всегда любил воду, несмотря на то что родители не пускали его туда.

— Мы ссорились с твоим отцом, — продолжала герцогиня, но теперь ее голос дрожал. — Я только что узнала, что у него есть еще один ребенок, ты, который родился на несколько месяцев раньше Саймона. Наша последняя ссора была слишком громкой, поэтому мы поднялись на холм, чтобы дети не слышали нас. Тогда все и случилось.

— Он упал в воду, — напрягся Саймон, и Лиллиан сжала его руку, успокаивая.

Герцогиня кивнула и некоторое время не могла продолжать рассказ, пытаясь справиться с волнением.

— Потребовалось всего мгновение, чтобы заметить это, — прошептала наконец герцогиня. — Наоми, когда увидела его в воде, закричала, и мы услышали. Она бросилась в воду, пытаясь вытащить брата. — Но она была слишком мала, а он был слишком тяжелым для нее. К тому времени, когда мы прибежали к озеру, он уже не дышал. Твоему отцу удалось привести его в чувство, но мы сразу поняли, что с ним что-то не так.

— Вы обращались к врачам? — подал голос Саймон.

— К самым лучшим, в течение многих недель. Но они все говорили одно и то же. Мой ребенок был… — ее дыхание граничило с рвущимися из горла рыданиями, — «травмирован», и ничего нельзя было сделать. Они говорили, что он скорее всего никогда не восстановится в умственном развитии, даже если останется жив.

Лиллиан вздрогнула, но промолчала, не спуская глаз с герцогини. Саймон знал, о чем она думала, потому что сам не мог выбросить это из головы. Он думал о своем брате, ребенке, заключенном в тело мужчины, не способном позаботиться о себе, не способном жить жизнью взрослого человека за пределами спрятанного в лесу домика.

— Некоторые врачи советовали нам сдать его в приют и родить другого ребенка. — Герцогиня как-то неестественно рассмеялась. — Но я не смогла. Роды сына проходили тяжело, я едва не умерла. Мы предпринимали попытки, но безуспешно. Стало понятно, что родить другого ребенка я не смогу, а значит, не обеспечу твоего отца наследником.

— Но почему нельзя было сказать об этом другим членам семьи? — спросил Саймон. — Дядя Чарлз был бы прекрасным герцогом, и кузен Эндрю — хороший человек, насколько мне известно.

— Я бы так и поступила, но твой отец настаивал, что произошедшее мы должны хранить в секрете.

— Но почему? — не успокаивался Саймон.

— Он был герцогом, и только его сын должен был стать следующим герцогом. Для него не имело значения, что он нарушает закон о праве на наследование титула, он хотел, чтобы его кровь унаследовала этот титул, и был готов лгать и ловчить, чтобы это случилось. Мы спорили, но я была слишком слаба и убита горем, чтобы бороться с ним. В конце концов твой отец исчез на несколько дней, а когда вернулся…

— Он привез с собой Саймона… этого Саймона, — прикрыв рукой рот, сказала Лиллиан, видя, что герцогиня запнулась, — чтобы заменить им вашего сына.

Герцогиня бросила резкий взгляд в сторону Лиллиан.

— Да, — надломленным голосом, наполненным горечью многолетней лжи и горя, подтвердила она. — Он привез в мой дом этого мальчика и сказал, что мне придется вести себя так, как будто он мой сын Саймон. Если мы выждем несколько месяцев, сказал он, то никто ни о чем не догадается. Дети так быстро меняются, а эти два мальчика были очень похожи друг на друга.

— Мне очень жаль, ваша светлость, — прошептала Лиллиан.

Саймон видел, что ей хотелось дотронуться до его матери, утешить ее, хотя герцогиня никогда не была добра к Лиллиан. И его мать, словно тоже почувствовав это, немного отвернулась от нее.

— Это было ужасно, — выдавила она. — Притворяться, что внебрачный сын моего мужа — мой драгоценный Саймон. — Она перевела взгляд на Саймона. — И смотреть на тебя, целого и невредимого, когда мой мальчик чах, неизвестно где, когда ему даже не позволено было жить в доме со мной, где я могла видеть его и обнимать, когда мне хотелось этого.

Саймон покачал головой, пораженный жестокостью собственного отца. Он с трудом мог представить, насколько ужасным было то время для его матери.

— Вот почему ты так ненавидела меня, — без осуждения в голосе сказал он.

— Да.

Голос герцогини был холодным, как сталь, но ее мужество длилось всего лишь мгновение.

Как только признание сорвалось с ее губ, она закрыла лицо руками и заплакала. Саймон никогда не видел и не слышал такого плача раньше. Несколько минут ее рыдания буквально сотрясали комнату. Потом герцогине удалось взять себя в руки и она продолжила:

— Я действительно ненавидела тебя. Но больше всего я ненавидела себя. Понимаешь, были моменты, когда я… я любила тебя. И всякий раз я воспринимала это как предательство. Как будто я забывала собственного сына, позволяя тебе заменить его, как и хотел мой муж. Поэтому я отталкивала тебя, держала на расстоянии, насколько это было возможно.

Для Саймона это признание было своего рода облегчением. Он так много времени провел, теряясь в догадках, почему она не обращала на него внимания. Теперь он знал, и ему было легче.

— Но почему ты ничего не рассказала? — спросил он. — Ты могла покончить с этим много лет назад.

— Твой отец никогда не запугивал меня, — тихо сказала герцогиня. — Однако он дал понять, что, если я когда-либо открою тайну, последует стремительное и ужасное возмездие. Я испугалась последствий, но не из-за себя, а из-за наших детей. Твой отец мог бы поместить нашего сына в приют или даже причинить ему страдания, если бы я рассказала кому-нибудь о том, что мы сделали. Он мог бы забрать мою дочь и сделать так, чтобы я никогда ее больше не увидела. Я так много потеряла уже, что у меня было недостаточно сил, чтобы рисковать еще. Поэтому я хранила молчание. Я позволила ему делать так, как он хотел.

— Ну а когда герцог умер? — подала голос Лиллиан. — Вы могли бы все рассказать, не опасаясь страшных последствий.

— Могла бы? — В голосе герцогини прозвучал сарказм. — Вы видели моего ребенка, мисс Мейхью. Он жив, да, но он абсолютно не приспособлен к жизни. Если бы я раскрыла секрет, рассказала бы правду теперь, много лет спустя, непременно назначили бы следствие о том, как все случилось. Все участники этого дела предстали бы перед судьями, включая моего сына. Его бы обследовали на предмет того, может ли он унаследовать титул герцога. Думаете, он смог бы это перенести?

Саймон покачал головой, подумав о своем брате. Он жил в уединенном домике, полностью изолированный и защищенный от жизни. Саймон не мог представить, как бы он отреагировал на шумные улицы Лондона, не говоря уже о допросах людей, которых он никогда прежде не видел и которые могли вовсе не отличаться деликатностью и добротой.

— Он не смог бы перенести это, — откликнулся Саймон. — Хуже того, над ним могли бы насмехаться и воспринимать как участника циркового представления.

Герцогиня кивнула, и по ее щекам потекли слезы.

— И ради чего? Твой дядя Чарлз уже десять лет как умер, а кузен Эндрю давным-давно жизни пэра предпочел жизнь священника. Ты не хуже меня знаешь, что он не потерпел бы, если бы его вытащили в свет, особенно когда появились бы слухи об обстоятельствах принятия титула.

Саймон задумался. Герцогиня была права. Каждый раз, когда он видел кузена, Эндрю, шутя, благодарил его за то, что Саймон принял на себя такой тяжелый труд в семье. Он бы зачах в роли герцога, потерял бы интерес к жизни и работу священника, которую обожал.

— Хотя мне и противно продолжать весь этот фарс, — вздохнув, прошептал Саймон, — но мне кажется, я должен это делать. Ради всех, кто имеет к этому отношение, и больше всего — ради брата.

Герцогиня встала и сделала несколько шагов в сторону. Плечи у нее расправились, словно с них свалился тяжелый груз.

— Хорошо, — тихо сказала она. — Хорошо.

Саймон пребывал в нерешительности. Одна проблема решилась, но у него по-прежнему оставались вопросы. Стоит ли ему надеяться, что герцогиня расскажет ему то, что он хотел знать?

— Что тебе известно о моей жизни до того, как я появился здесь?

— Ничего.

Герцогиня повернулась и посмотрела на Саймона.

Саймон вздрогнул, и она, похоже, поняла его мысли.

— Надеюсь, ты поверишь мне, что это правда. Я даже никогда не знала твоего настоящего имени, твой отец не говорил мне, настаивая, чтобы я думала о тебе только как о Саймоне. Мне неизвестно, откуда ты появился.

Саймон кивнул. Он считал, что довольно хорошо разбирается в людях, и чувствовал, что его мать… женщина, которую он считал своей матерью… не лжет. Во всяком случае, не теперь, когда так много раскрыто.

— Меня зовут Генри Айвз, ваша светлость, — подойдя к ней, протянул руку Саймон.

Герцогиня долго смотрела на него, потом — на протянутую руку. Наконец взяла ее.

— Генри, — медленно произнесла она, словно пытаясь осмыслить сказанное. — Это имя не подходит тебе, ты — Саймон, — покачала она головой.

Он закрыл глаза, когда она мягко убрала свою руку. Это было самое большое признание, которое он когда-либо получал от этой женщины. Но теперь, когда ему стало известно все, этого было достаточно.

— А что насчет других? — спросил Саймон.

— Других внебрачных детей? — нерешительно переспросила герцогиня.

Саймон кивнул.

— Твой отец был занятым человеком, — отворачиваясь, прошептала герцогиня. — Неспособным контролировать себя, независимо от того, соблазнял ли он служанку или даму из высшего общества. Он считал это испытанием, а я думаю, он тайно обожал разбрасывать свое семя по всей Англии. Я знала о его победах, иногда я даже знала, что это заканчивалось рождением ребенка, но больше мне ничего не известно. Мы ведь почти не разговаривали, если ты помнишь.

Саймон знал, что это правда. Отец и герцогиня никогда не были близки. Будучи ребенком, он осуждал ее за холодность, а отца уважал за доброту.

Как сильно все изменилось теперь. Сейчас поведение отца он расценивал как лицемерную позу, а ответ герцогини — как сдержанную оценку того, через что ей пришлось пройти.

— Спасибо, что вы рассказали мне все, что знали, ваша светлость, — тихо сказал Саймон. — Я понимаю, насколько трудно вам было сделать это.

Герцогиня повернулась и долго смотрела на него.

— Я полагаю, — глухим голосом начала она, — что теперь ты выгонишь меня из этого дома и из других домов, которые тебе принадлежат. Ты захочешь наказать меня за ту роль, которую я сыграла в этом обмане. Я ведь не твоя мать. Ты ничего мне не должен.

Саймон смотрел на нее, не веря своим глазам. Прошло несколько мгновений, прежде чем он обрел способность говорить.

— Мадам, я вижу, вы плохо думаете обо мне. Я надеюсь, вы понимаете, что, поневоле или нет, воспитали меня гораздо лучше.

На лице герцогини появилось удивление и надежда. И этого хватило, чтобы разбить сердце Саймона. Она действительно не ждала доброты от него. И Саймон подумал, что в этом вина отца: герцог был не слишком добр к этой женщине.

— Это ваш дом, ваша светлость, — тихо сказал Саймон. — На этой земле живет ваш сын. Почему, скажите на милость, я должен отсылать вас подальше от него? Вы нужны моему брату, это стало понятно с первых же минут разговора с ним. Все время, пока я был там, он только о вас и говорил. Если бы вы уехали надолго, он бы пропал.

— Ты не станешь заставлять меня уехать от него?

От переполнявших ее эмоций у герцогини дрожали плечи.

— Если хотите, то поблизости с этим домиком я построю дом для вас, и вам не придется далеко ездить, чтобы увидеть сына. Со временем, может быть, вы даже перевезете его сюда, чтобы вы всегда могли быть вместе. Или мы расширим его нынешний дом, чтобы вы могли жить вместе с ним, если хотите. Мне кажется, вы слишком долго были разлучены друг с другом.

Герцогиня долго молчала, а потом подошла к Саймону и обняла его. Объятия длились всего несколько секунд, но за это время он успел почувствовать от нее тепла больше, чем за тридцать лет лжи, в которой они жили.

Герцогиня опустила руки и отошла от него. Это все, на что он мог рассчитывать, он не стал бы требовать большего.

— Спасибо, — обронила она, расправляя плечи. — А сейчас прошу простить меня, день был тяжелый. Думаю, что поужинаю здесь и лягу спать пораньше. А тебя с будущей женой оставляю позаботиться о гостях сегодня вечером.

Лиллиан и Саймон поняли, что пора уходить. Она коротко кивнула его матери, направляясь вместе с Саймоном к выходу, но герцогиня никак не отреагировала на это и поспешно закрыла дверь у них за спиной.

Они долго смотрели друг на друга, потом Лиллиан едва заметно улыбнулась Саймону.

— Если то, как твоя мать проводила меня, является хоть каким-то знаком, значит, все нормально.

— Да, — улыбнулся Саймон, несмотря на всю тяжесть переживаний, обрушившихся на него сегодня, — она по-прежнему презирает мой выбор, но мирится с ним. Я полагаю, это означает, что она каким-то удивительным образом принимает меня.

Но когда они вместе направились по коридору, Саймон не удержался и оглянулся назад, раздумывая, каким будет его будущее теперь, когда все секреты раскрыты.


Загрузка...