Жемчужное ожерелье. Том 2

ГЛАВА 12

К февралю стало ясно, что Ричард Кромвель, отличающийся некоторыми достоинствами и являющийся в меньшей мере пуританином, чем его отец, никуда не годится как политический лидер. Кроме того, в силу тех или иных причин он приобрел себе немало врагов среди различных слоев общества. В результате этого он получил кличку Гнилой Дик.

Джулия была осведомлена обо всем, что происходило в Лондоне. Она постоянно прислушивалась к тем умным разговорам на политические темы, которые велись в Блечингтоне. Предполагалось, что ряд влиятельных военных в Вестминстере собираются взять власть в свои руки, а затем реставрировать монархию, которая должна прийти на смену диктатуре Ричарда. Уильям утверждал, что в правительстве есть скрытые роялисты, так что, возможно, у короля больше друзей, чем он думает.

И хотя Джулию все это очень интересовало, мысли ее постоянно возвращались к Сазерлею. Она беспокоилась о матери, от которой с самого Рождества не получила ни одного письма. Тогда Анна настаивала на том, чтобы дочь оставалась в Блечингтоне. Джулия страшно скучала по своим дорогим родственникам, но радовалась тому, что живет у Холдеров. Кристофер приезжал на Рождество. Между ними все оставалось по-прежнему: она явно нравилась ему, он не сводил с нее глаз. Он заметил, что ее постоянно окружают молодые люди, которые приглашают на танец, спорят за право сесть возле нее или сопровождать во время прогулки. Но если он и ревновал, то, будучи умным человеком, умело скрывал свою ревность. Он убеждал себя, что ему нечего опасаться: она останется верна ему, несмотря на ухаживания других парней. Временами, срывая с ее губ поцелуй во время танцев или в те редкие минуты, когда они оставались наедине, он просто дрожал от желания, которое испытывал к ней, и она чувствовала это. Не раз вспоминала Джулия клятву Адама и его слова о том, что он сделал бы на месте Кристофера. А это было как раз то, чего она страстно желала.

Хотя Кристофер и оставил Грэсхэм-колледж, он раз в неделю читал там лекции по физике. Он посетил Блечингтон накануне отъезда в Лондон. В тот же день Джулия получила письмо от Мэри. Он видел, как исчезает с ее лица радостное выражение. Девушка все больше бледнела, читая письмо.

— Что случилось? — спросил он.

Она взглянула на него, в ее глазах он увидел страх.

— Моя мать заболела. Она на третьем месяце беременности. Я должна ехать домой. Сегодня же! Сейчас же!

— Я велю оседлать двух лошадей. Сейчас уже поздновато отправляться в дорогу, но мы можем скакать до темноты, а на рассвете продолжим путь. Завтра мы уже будем в Сазерлее.

Когда Сюзанна узнала о случившемся, она стала настаивать на том, чтобы Джулия взяла с собой служанку. Не то чтобы она сомневалась в Кристофере, но условности общества обязывали девушку иметь сопровождение.

— Можешь оставить Феб у себя в Сазерлее. Я могу пожертвовать ею, так как дома у тебя нет служанки.

— Это очень любезно с вашей стороны, но все будет зависеть от моего отчима.

Сюзанна стояла у ворот дома священника и махала вслед трем всадникам, пока они не скрылись из виду. Ее озаботила беременность Анны, которой исполнилось сорок четыре года.

Когда путешествие закончилось и они оказались у крыльца Сазерлея, Джулия, не ожидая, пока ей помогут, спрыгнула с лошади и побежала в дом. Мейкпис стоял у Большой лестницы. Его мрачный вид говорил о том, что он не рад вновь видеть падчерицу в усадьбе. Джулия вспомнила данное ею Анне обещание начать новую жизнь и по возвращении в Сазерлей больше не ссориться с отчимом.

— Добрый день. Я прибыла домой, чтобы ухаживать за матерью. Где она?

— Отдыхает, — отвечал он холодно. — Сейчас ее нельзя беспокоить.

— Я хочу увидеть ее немедленно, так как мне стало известно, что она больна.

— Я же сказал, что тебе придется подождать. Неужели ты так и не научилась слушаться старших? — вдруг он увидел молодого человека, входящего в зал. — Кто это?

Она представила ему Кристофера, вслед за которым в дом вошла Феб. С Мейкписом произошла разительная перемена. Выражение его лица смягчилось, он заулыбался и пошел навстречу Кристоферу.

— Так это и есть тот знаменитый мистер Рен! Для меня честь познакомиться с вами, сэр. Слава о ваших изобретениях распространилась по всей стране. Совсем недавно я читал в газете о ваших работах в области навигации с использованием математики и астрономии. Замечательно!

— Я только один из многих ученых, которые занимаются проблемой установления долготы на море, — отвечал Кристофер. — Некоторые ушли в этой области гораздо дальше меня. Но у меня, боюсь, нет времени рассказывать вам о них. Мне надо увидеться с миссис Уокер перед отъездом, хотя я и слышал ваши слова о том, что она отдыхает.

— Но она не спит. Я сам провожу вас к ней, и вы обязательно должны подкрепиться, прежде чем отправитесь в обратный путь.

— Может быть, мы с Джулией сможем пообедать в комнате Анны?

Джулия заметила выражение досады на лице Мейкписа: он бы не хотел пускать ее к матери. Она отдала свой плащ Феб и сказала ей, чтобы она попросила лакея отвести ее к Саре. Затем побежала вверх по лестнице догонять Мейкписа и Кристофера. Дорогой Сазерлей! Она снова дома.

Анна услышала шаги, приближающиеся к ее комнате, и поняла, что к ней идут гости. Она была одета и лежала на диване. В камине горел огонь. Она никогда не отличалась крепким здоровьем. Но во время этой беременности ничто ее особенно не беспокоило, а первоначальные страхи относительно того, что она может не пережить роды, исчезли. Ее устраивало, что все советовали ей побольше отдыхать. Теперь она могла вволю отоспаться, так как страдала от недостатка сна с тех пор, как начала подниматься по ночам на чердак и заниматься там вышиванием.

Обладая сильными материнскими инстинктами, Анна хотела иметь ребеночка. Но если бы кто-то сказал ей, что это ребенок Мейкписа, она бы удивилась, так как привыкла считать отцом Роберта. Она научилась не думать о том, что может расстроить ее, и могла внушить себе все что угодно. Она не замечала Мейкписа, сидя рядом с ним за столом, а ночью проваливалась в пустоту, в то время как муж тщетно пытался заставить ее смотреть ему в глаза.

Открылась дверь, и в спальню вошел Мейкпис, не подозревая о том, что для нее его лицо — лишь какое-то туманное пятно.

— Дорогая Анна, — он всегда обращался к ней очень вежливо, даже когда злился на нее. — Тебя ждет сюрприз. К нам приехал выдающийся ученый, мистер Рен. И… вернулась твоя дочь.

Она чуть не упала с дивана от радости.

— Пусть они войдут! — воскликнула она.

Джулия вошла в комнату и сразу же бросилась к матери.

— Мама! Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, дорогая девочка! Не беспокойся. Я просто стала немного ленивой, вот и все. О, как я рада, что ты опять дома.

Затем к ним подошел Кристофер и пожал протянутую руку Анны. Мейкпис, не решаясь приблизиться к дивану, чувствовал себя забытым и исключенным из этого круга близких людей. Никогда Анна не смотрела на него с таким восторгом, как на Кристофера и Джулию. Его мучала ревность. Безудержная любовь к жене не давала ему покоя. Он делал все, чтобы заставить ее обожать себя, но это ему явно не удалось. Однако у него еще оставалось одно секретное оружие, к которому он и собирался прибегнуть в ближайшее время. Он надеялся, что она постепенно забудет первого мужа, но этого не случилось. Теперь он сам позаботится об этом.

Когда Джулия зашла в апартаменты Кэтрин, она обнаружила, что бабушка очень изменилась. Несомненно, Анна и Мэри, которые изо дня в день наблюдали за старой леди, не обращали внимания на эти изменения. Джулия видела, что бабушка все еще бодрится, но ее лицо осунулось, и вся она стала очень хрупкой и немощной. Однако она так же радушно приветствовала внучку, как и прежде.

— Значит, ты все-таки вернулась домой? Наверное, ты подумала, что я скучаю по тебе.

— Почему я должна была так думать? — Джулия присела на стул возле кресла бабушки. Хорошо хоть Мейкпис ничего не изменил в этой комнате, и она осталась убежищем Паллистеров.

— Кристофер приходил ко мне перед отъездом. Ты уже разобралась в своих чувствах к нему?

Джулия отвечала, взвешивая каждое слово:

— В настоящее время он влюблен в свою науку, а мне в его сердце отведена второстепенная роль. Если я увижу, что он предпочитает меня всему остальному, я стану его женой.

— А что, если этого никогда не случится?

Джулия не уклонилась от ответа:

— Как-нибудь переживу. Ведь ты же пережила смерть Неда.

Позднее Джулия спросила Мэри, почему в своем письме она написала о плохом здоровье Анны, не упомянув о состоянии Кэтрин.

— Я вижу, что бабушка доживает свои последние дни и рада, что ты вернулась домой до ее смерти. Меня беспокоит не физическое здоровье твоей матери. Она хорошо ест и гуляет по дому. Мейкпис возится с ней, требует от нее, чтобы она побольше отдыхала и дышала свежим воздухом. В этом смысле он все делает правильно, однако я боюсь, что, сам того не понимая, он сводит ее с ума.

Джулия недоверчиво уставилась на нее:

— Этого не может быть. Она произвела на меня впечатление вполне нормального человека. Мы долго разговаривали с ней.

— Кто говорил больше, ты или она?

— Полагаю, что я, а также Кристофер, до того как он простился с нами.

— В том-то и дело. Теперь она больше слушает и почти не говорит сама, а если она чего-то не хочет слышать или видеть, ее глаза становятся совсем пустыми.

— Это случается со всеми людьми, если они не могут сосредоточиться на предмете разговора или им становится скучно.

— Дело не только в этом. Мейкпис подавляет ее, а она слишком мягкая и чувствительная по характеру и не может противостоять ему.

— Мама не способна ненавидеть кого-то. Продолжай.

— После твоего отъезда в Блечингтон она часто говорила о тебе, размышляя вслух о том, чем ты там занимаешься, и все такое прочее. Я видела, что Мейкпису это не нравится. Когда она радовалась письму от тебя, у него вытягивалось лицо. Кажется, он ревнует ее ко всем людям. Постепенно он стал во всем ограничивать ее. Он делал такое, о чем я не решилась рассказать Майклу, когда он находился здесь. Я просто не хотела его расстраивать, ведь он все равно ничего не смог бы изменить.

— Что это за ограничения?

— Он начал с того, что запретил ей ездить за покупками и ходить в гости. Он разрешил ей посещать Кэтрин лишь один раз в день, оставаться у нее всего четверть часа и ни минутой более, так что ей приходится все время смотреть на часы, когда она сидит у старой леди. Мне больше не разрешается обедать в Большом зале, и, я считаю, это из-за того, что я слишком много разговаривала с Анной за едой. Теперь они едят вдвоем, если только Мейкпис не приглашает гостей, но его компания удручает ее. Месяца три назад сюда приезжал какой-то моряк, капитан Кроухерст — большой и веселый мужчина.

— Мама упоминала о нем в письме ко мне. Он иногда выполняет роль курьера и отвозит деловые письма Мейкписа в Америку.

— Сара говорит, будто слышала от слуг, что Анне понравился этот гость, что привело в ярость Мейкписа. Капитан имел неосторожность флиртовать с Анной и говорить ей комплименты. Все это носило весьма невинную форму, и Анна вела себя достойно, как и подобает леди. Но после ухода гостя Мейкпис дал выход своим чувствам. Я слышала, как он орал на нее в восточном крыле. Ты же знаешь, что в Длинной галерее все хорошо слышно. На следующий день Анна пребывала в трансе. В течение суток у нее был такой вид, будто она ничего не слышит и не видит.

Джулия расстроилась, услышав слова Мэри.

— Никто никогда даже голоса не повышал на мать. Бабушка в прошлом нередко кричала на меня, но с матерью всегда разговаривала очень вежливо. Неприятности расстраивали мать и сбивали ее с толку, но никогда я не видела ее в таком состоянии, о котором ты говоришь.

В тот вечер за ужином Джулия внимательно присматривалась к матери. С ней явно не все было в порядке, но, возможно, как раз этого и хотел Мейкпис. Анна стала очень тихой и послушной. Пропал тот задор, который придавал столько очарования этой мягкой особе. Немудрено, что она стала бродить ночами. О том, какое напряжение таилось за этим внешним спокойствием, можно было лишь догадываться. Джулия благодарила судьбу за то, что оказалась дома: теперь она могла составить компанию Кэтрин и сделать все, что в ее силах, для матери.

Анна уже лежала в постели, когда Мейкпис, читавший на ночь в Королевской гостиной, вошел в спальную комнату. То, что он не переоделся для сна, говорило о его намерении ночевать в своей комнате. Когда он собирался провести ночь у Анны, то всегда надевал ночную рубашку. В душе она вздохнула с облегчением. Теперь она без особого риска может подняться на чердак и заняться вышиванием. Однако вне зависимости от того, оставался ли он с ней на ночь или нет, Мейкпис всегда приходил поцеловать ее перед сном. Когда он подошел к ней, она села в кровати и приготовилась подставить ему губы. Но вместо того чтобы поцеловать, он взял ее за руку.

— Пойдем, дорогая. Я полагаю, пришло время тебе разделить со мной мою комнату. Я переселюсь сюда, когда ты будешь рожать. А после родов я буду спать с тобой в моей большой кровати.

Она в ужасе посмотрела на него.

— Я не могу спать с тобою в кровати Роберта!

Он не собирался выходить из себя. Он лишь однажды накричал на нее и потом весьма сожалел об этом. Во время его истерики она лишь сказала, что капитан Кроухерст вел себя самым невинным образом. Мейкпис знал это и тем не менее не мог сдержать гнев, вызванный ревностью. Скорее всего, именно после этого случая он, дабы загладить свою вину, сделал так, чтобы Анна зачала. Что касалось данного обстоятельства, то ему раньше надо было заставить ее спать с ним в постели ее первого мужа. Кому же нужен призрак прежнего хозяина Сазерлея! То, что он позволил ей спать в другой комнате — непростительная ошибка с его стороны.

— Это моя кровать, дорогая жена, и ты обязана спать в моей спальне.

Он тащил ее, но она упиралась:

— Нет! Я не могу! Я не предам Роберта!

Он схватил ее крепче и стал стаскивать с кровати. Она уже больше не могла сдерживать себя:

— В моем чреве его ребенок! Не прикасайся ко мне!

В волнении она не слишком отчетливо произносила слова, иначе он мог бы понять, до какой степени она стала ему чужой.

— Успокойся. Ты просто выполнишь свой долг. И раз и навсегда освободишься от прошлого.

Голова ее звенела от внутреннего крика, но отвращение к Мейкпису не позволяло ей кричать во весь голос. Внезапно она вспомнила то время, когда готова была встать перед ним на колени, чтобы вымолить разрешение ей и ее родственникам остаться в Сазерлее. После того как он вытащил ее из кровати, она упала на колени и вцепилась в его бархатный камзол.

— Нет! Позволь мне остаться здесь! Умоляю тебя!

Он просунул руки ей под мышки и поставил на ноги, но тут силы оставили ее, и она обмякла в его руках. Бормоча нежные слова, он взял ее на руки и понес в свою комнату. Анна уже не понимала, где она находится.

На следующее утро, после завтрака, Джулия имела короткий неприятный разговор с Мейкписом в библиотеке, где он занимался хозяйственными делами. Брачное соглашение, подписанное им и Адамом, лежало на столе. Джулия почти не думала об Адаме в последнее время, лишь иногда вспоминая его поцелуй. Разговор о браке был ей неприятен.

— Как ты знаешь, твое будущее решено, — сказал Мейкпис резко. — Можешь считать, что тебе повезло, так как мистер Уоррендер согласен взять тебя без приданого, хотя он и попросил у меня акр земли, находящийся на границе с его владениями, и я удовлетворил его просьбу.

Она знала эту землю, примыкавшую к полям Уоррендера. Мейкпис мог бы дать за нее еще пару коров.

— Я всегда считала, что мужчина должен ценить во мне личные качества, а не жениться из-за богатства.

Мейкпис подозрительно посмотрел на нее, но не сказал ни слова.

— Дата свадьбы еще не установлена. Мистер Уоррендер хотел бы поговорить об этом с тобой и с твоей матерью, хотя последнее слово остается, разумеется, за ним. Он знает, что я не буду возражать, если свадьба состоится в ближайшем будущем. Вот и все, что я хотел сказать.

Направляясь в комнату матери, Джулия думала о том, что держалась очень спокойно, несмотря на все провокации Мейкписа. Анна, как и в прошлый раз, лежала одетая на диване. Выражение тоски исчезло с ее лица, когда она увидела дочь.

— Ты действительно здесь, Джулия. Я думала, что мне приснился сон.

— Да, я буду жить здесь, мама. Почему ты не хочешь спуститься в Королевскую гостиную? Ты сядешь в кресло у окна, а я подыщу тебе какое-нибудь вышивание.

Анна устало покачала головой:

— Я вышивала несколько часов кряду. Я устала и хочу спать.

Джулия улыбнулась:

— Вот это тебе точно приснилось во сне. Но ничего. Отдыхай. Я приду к тебе попозже, — она уже хотела уходить, но мать схватила ее за рукав платья.

— Майкл привез мне отрез лионского шелка, расшитого цветами, вроде того платья королевы Елизаветы, которое хранится у бабушки, — на лице Анны появилось выражение отчаяния. — Но я должна прятать этот шелк.

— Я знаю, — сказала Джулия с сочувствием в голосе. Она стояла возле матери, пока та не уснула.

Джулия покинула восточное крыло только тогда, когда слуга сообщил ей, что в зале ее ждет Адам Уоррендер. Неожиданное волнение охватило девушку. Подойдя к резной решетке, она посмотрела через нее вниз и увидела Адама. Он, наверное, услышал шорох ее платья, потому что тотчас же поднял голову.

— Как поживаешь, Джулия? Я приехал, чтобы предложить тебе покататься со мной верхом.

Она усмехнулась:

— Быстро же ты прибыл. Я только вчера вернулась домой. Кто сообщил тебе о моем приезде?

— Мистер Уокер дал мне обещание сообщать все сведения о тебе. Я только что получил его разрешение пригласить тебя на пикник.

Она поджала губы. Он и Мейкпис все решают за нее! По крайней мере Адам во всем честно признается, хотя и знает, как она не любит своего отчима.

— Но до весны еще три недели.

— Мне больше нравятся зимние пикники. Нет ни ос, ни мух. В любом случае, сегодня очень тепло и вряд ли пойдет дождь.

Больше она не колебалась:

— Я только возьму плащ.

— Джулия!

— Да? — она вернулась к решетке.

— Мы будем одни. Мейкпис разрешил.

Хорошо, что он не видел, как она прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Никто бы и так не смог сопровождать их: Мэри находилась у Кэтрин, а Феб заболела, простудившись по дороге из Блечингтона в Сазерлей. Может быть, Мейкпис надеется, что после этого пикника сразу же последует свадьба. Но Адам никогда не заполучит ее подобным образом. Ей повезло, что ни мать, ни бабушка не знают об этом.

Он ждал ее у Большой лестницы.

— Поедем к холмам, — предложила она, натягивая на голову капюшон своего алого плаща. — Я уже так давно не ездила туда.

Она первой вышла из дома, Адам догнал ее на крыльце.

— Я приготовил тебе свадебный подарок.

Она остановилась и раздраженно посмотрела на него.

— Я не приму от тебя ни кольца, ни других подарков, Адам. Мне казалось, ты понял это тогда в Блечингтоне.

— Значит, я неверно понял тебя. В любом случае, еще не время дарить тебе кольцо, хотя Мейкпис и торопит меня. Я хочу предложить тебе кое-что другое. Если подарок тебе не понравится, можешь не принимать его, — он отвернулся и дал сигнал своему груму, тот сделал знак другому слуге, который вдруг появился перед ними, ведя под уздцы черного коня, которого Джулия тотчас же узнала.

— Карл! — она бросилась к нему. Конь замотал головой, зафыркал, а она трепала его по шее, гладила нос, говорила нежные слова. — Ты не забыл меня! Я уже не надеялась снова увидеть тебя.

Грум протянул ей несколько кусков сахара. Она положила их на ладонь и предложила Карлу. После этого подвела коня к скамейке и села в седло. Адам подъехал к ней на своей лошади.

— Как ты называешь своего коня? Карл? — спросил он.

Она с вызовом посмотрела на него:

— В твоей конюшне находился королевский шпион, Адам. Не могла же я назвать его Кромвель.

— Мейкпис говорил мне, что коня зовут Звездный свет.

— Правильно, — она рассмеялась. — Карл Звездный свет. Когда-то у меня был пони, которого звали Звездный свет. А своего коня я назвала в честь короля, только Мейкпис об этом ничего не знал! Если бы ты знал правду, ты не купил бы его?

В его взгляде читалось удивление. Он покачал головой:

— Помнишь, что сказал Шекспир об ароматной розе? Ты постоянно удивляешь меня, Джулия. Ну что, поскакали?

Она думала о том, что он немало удивил ее. Он был добр, и в то же время необыкновенно проницателен, поэтому она должна быть постоянно настороже. Его хитрость наглядно проявилась в подборе подарка, от которого она просто не могла отказаться. Они ехали рядом по дорожке, ведущей к воротам. И тут Джулия сообщила Адаму нечто такое, чего он предпочел бы не слышать.

— Я не могу оставить у себя Карла.

— Но почему? Когда Мейкпис предложил мне купить твоего коня, после того как ты спела эту монархическую песню, я согласился, надеясь вернуть его тебе. Из его слов я понял, что ты очень привязана к этому животному. Теперь, когда мы с тобой состоим в брачном договоре, он не возражает против того, что я возвращаю тебе коня, — он улыбнулся широкой улыбкой. — Но он, конечно же, потребовал бы дать коню другое имя, если бы знал, как его зовут на самом деле.

— Но разве ты не понимаешь? Ты же сам сказал, что Карл — твой свадебный подарок, поэтому я не могу принять его. Я бы выкупила коня, но сейчас у меня нет таких денег.

— Он не продается, так что незачем об этом и говорить. Возьми его в долг, если хочешь. Это тебя устроит?

— Нет. В таком случае я буду считать себя обязанной тебе. Пусть Карл останется у тебя. Я вижу, что он в отличной форме, а значит, за ним хорошо ухаживают.

— Но ты можешь кататься на нем, когда пожелаешь.

— Согласна.

Он закатил глаза, как бы выражая этим необыкновенную радость.

— Просто не верится, что мы пришли к дружескому согласию. Пусть же и впредь мы будем во всем находить общий язык друг с другом.

— Не могу разделить твоего желания, — сказала она капризно. — Я думаю, куда интереснее ссориться с тобой.

Это не позабавило его, как на то рассчитывала Джулия.

— Хватит ссориться, Джулия. Давай дружить.

Она поняла, что он хочет заложить солидную основу под их отношения. Дружба с ним пошла бы ей на пользу, так как в Сазерлее она тосковала по обществу молодых людей, к которому так привыкла в Блечингтоне. Дружба дружбой, но брак — это совсем другое дело.

— Я сказала не подумав, — призналась она. — Настало время исправлять ошибки прошлого. Это касается и нас, и всего народа нашей страны.

Он искоса посмотрел на нее:

— Ты навсегда останешься роялисткой, не так ли? Я думаю, ты придерживаешься крайне субъективного мнения о том, что Карл Первый — мученик, а Кромвель — тиран. Тебе никогда не приходило в голову, что истина находится где-то посередине?

— Когда я смогу исповедовать ту религию, какую хочу, косить те платья, какие мне нравятся, есть то, что хочу, на Рождество и танцевать вокруг дерева, украшенного цветами, первого мая, и при этом никто не станет называть меня язычницей или сторонницей римского папы, тогда я поверю, что король вернулся в Англию.

— Не надо путать крайнее пуританство с первоначальными, весьма умеренными идеалами парламентской республики, которых я придерживаюсь. Наша страна была бы свободной, если бы эти идеалы восторжествовали.

— Между нами — глубокая пропасть, — глубокомысленно заметила она.

— Но мы можем построить над ней мост дружбы, — он улыбнулся доброй улыбкой. — Давай заключим перемирие. — Приблизившись к Джулии, он снял перчатку и протянул девушке руку: — Согласна?

Она кивнула и улыбнулась в ответ.

— С радостью, — она вложила свою руку в его, чтобы скрепить договор. — Теперь давай развлекаться.

Они поскакали к холмам. Пейзаж изобиловал коричневыми и серыми красками, лишь холмы покрывала вечная зелень. В воздухе пахло сырой травой и землей. Слабые лучи солнца ласкали кору деревьев. Когда они въехали в лес, под копытами лошадей зашуршали прошлогодние осенние листья. Возле корней деревьев виднелись первые подснежники. Адам спрыгнул с лошади и нарвал букетик этих нежных цветов для Джулии. Она прикрепила несколько из них к корсажу своего платья, а остальные отдала ему. Он заткнул их за ленту шляпы.

Они стремительно поднялись на вершину холма. Из-под копыт лошадей летели комья грязи, лица молодых людей раскраснелись. Потом они спешились. Адам достал из седельного вьюка еду для пикника. Усевшись на упавшее дерево в хорошо защищенной от ветров лощине, они стали есть. Внизу простирались луга и поля, за ними виднелся Чичестер, над которым гордо возвышался красивый собор. Они с удовольствием поедали ножки вареной курицы с вкусными булочками, запивая еду добрым вином из серебряных походных кружек. На десерт были сливы и абрикосы.

— Обедать здесь гораздо лучше, чем дома, — сказала она. — Я рада, что тебе пришло в голову организовать пикник. Моя мать плохо себя чувствует и, наверное, не спустится вниз к обеду, а обедать вдвоем с Мейкписом — это просто мучение. Ему не нравится, что я вернулась домой. Он ждет не дождется, когда избавится от меня.

— Я догадываюсь, куда он хочет тебя сбыть, — сказал он, лениво растягивая слова. Адам протянул ноги, облокотился о дерево и смотрел в сторону моря, видневшегося в отдалении узкой зеленой полоской.

Она внимательно посмотрела на него.

— Сегодня утром Мейкпис показал мне брачное соглашение. Но ты знаешь, для меня это не имеет никакого значения. Я уже говорила тебе, что готовлю себя для другого человека. Если отчим будет настаивать, я вернусь в Блечингтон, — тут она уронила голову и закрыла глаза руками: — Что я такое говорю? Я не могу оставить маму и бабушку.

— Уоррендер Холл находится совсем рядом, — напомнил он ей, глотнув еще вина.

— Мне кажется, что он находится на расстоянии тысячи миль от Сазерлея.

— Вовсе нет. Когда я получу ту землю, которая должна отойти мне в качестве приданого, то поставлю там ворота и проложу от них дорожку до самого Холла. Тогда ты сможешь в любой момент отправиться в Сазерлей и быть там через несколько минут, потому что расстояние сократится вдвое.

Джулия почти не слушала. Опустив руки на колени, она с мольбой в глазах смотрела на него:

— Помоги мне. Докажи, что ты действительно хочешь нашей дружбы. Если Мейкпис начнет торопить тебя со свадьбой, перенеси ее под каким-нибудь предлогом на неопределенный срок. Я должна находиться в Сазерлее и ухаживать за своими родными.

Он подался вперед и во второй раз за день с недоверием взглянул на нее:

— Ты просишь об этом меня? Но я хочу, чтобы наша свадьба состоялась как можно скорее. Я бы устроил ее завтра, если бы ты не противилась. Из-за тебя мы теряем время. Возможно, скоро ты пожалеешь об этом промедлении.

Она удивленно уставилась на Адама.

— Ты невозможный человек! Вы так похожи с Мейкписом!

Он отшвырнул от себя серебряную кружку, расплескав остатки вина. Схватив Джулию за плечи, он стал трясти ее. Его лицо побледнело от гнева.

— Я уже говорил тебе! Никогда не упоминай имя этого человека в связи с моим именем! Я никогда не оказался бы под одной крышей с убийцей короля, если бы существовала другая возможность видеть тебя!

— Извини меня! — она отчаянно вырывалась из его рук. — Я думала, что ты мой друг и …

Он снова потряс ее:

— Друг! Любовник! Муж! Я стану для тебя первым, вторым и третьим, но не обязательно в обозначенном порядке.

Она отпрянула в сторону, видя, что он хочет поцеловать ее; они упали с дерева на траву. Его хватка ослабла, Джулия вырвалась и, вскочив на ноги, бросилась к своему коню, который пасся неподалеку. Все еще лежа на траве, Адам сумел схватить ее за подол платья. Она повернулась, пытаясь освободиться, но он вскочил на ноги и обнял девушку. Между ними завязалась борьба. Пытаясь вырваться, Джулия приблизилась к склону холма, оступилась, и они оба покатились вниз. У подножия Адам прижал ее к земле своим телом, обхватил голову руками и страстно поцеловал в губы. Страх, смешанный с удовольствием, охватил девушку. Ее руки ощущали мягкую почву. Она чувствовала, как бешено бьется его сердце; его длинная нога легла между ее ног, юбки задрались. Огненный поцелуй заставил ее забыть обо всем на свете.

Наконец он оторвал свои губы от ее рта. Слегка приподнявшись, Адам вынул руку из-под ее головы и стал ласкать ее грудь, закрытую шерстяным платьем, с такой нежностью, что Джулия едва сдерживала себя. Ее страх сменился тревогой за себя, ибо она чувствовала, что падает в пропасть. Она отвернулась от него, ощущая землю под щекой, и сказала спокойно, чтобы не выдать своих чувств:

— Убери руки. Ты не сможешь соблазнить меня.

У него оборвалось дыхание, как если бы его неожиданно ударили. Но еще некоторое время его рука продолжала касаться ее груди, как будто прикованная к ней. Затем он скатился с девушки и сел, обхватив руками колени. Когда он заговорил, в голосе звучали металлические нотки:

— Ты очень вероломный человек, Джулия.

Она поднялась и стала стряхивать траву с платья. Он, сам того не сознавая, дал ей возможность высказаться, и она воспользовалась этим обстоятельством.

— Бабушка не раз говорила, что из меня выйдет сварливая жена, так как я очень упряма. Хорошо, что ты понял это. Никакой мужчина не пожелает иметь такую жену. Так что тебе придется подыскать другую.

— Ты забываешь о брачном договоре.

Она тряхнула головой, выражая свою неприязнь к Мейкпису.

— Это соглашение не стоит тех чернил, которыми ты расписался в нем.

— Мне нужна эта земля, которую обещал мне Мейкпис. Тебя я возьму как приложение к ней.

В его голосе звучал металл. Холодок страха пробежал по ее спине. В Адаме она может приобрести врага куда более опасного, чем Мейкпис, потому что этот молодой человек способен возбуждать в ней чувственность одним своим присутствием. Она уже стала склоняться к мысли, что лучше бы ей полюбить его: это разрешило бы сразу множество проблем. Но чувственное влечение — это еще не любовь. Ее чувства к Кристоферу, возникшие в ней еще тогда, когда она рассказала ему о своем сне, были совсем иного рода.

Оставив его слова без ответа, она стала смотреть в небо.

— Становится прохладно, и солнце скрылось за тучами. Надо ехать домой.

Почти всю дорогу они молчали. Подснежники в его шляпе увяли, а она потеряла свои во время схватки. Когда перед ними показался Сазерлей, Адам вдруг заговорил, словно после долгого раздумья:

— Не беспокойся, в ближайшее время свадьбы не будет. Я перенесу ее на неопределенное время под каким-нибудь предлогом, как ты просила. Тебе необходимо ухаживать за матерью и бабушкой.

Она посмотрела на него благодарно:

— Спасибо. Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал. Значит, мы теперь некоторое время не будем видеться с тобой.

— Напротив, — отвечал он с улыбкой, — утром я принял приглашение Уокера поужинать вместе с ним.

— Но меня могут и не пригласить.

— Тебя пригласят. Мне кажется, он полагает, что мы сегодня договоримся о нашей свадьбе.

Переодеваясь в своей спальне, Джулия уронила на пол один подснежник. Он каким-то образом зацепился за ее платье. Она подняла его и поставила в вазу с водой. Цветок не вызывал у нее сентиментальных воспоминаний о проведенном на природе дне. Просто она любила все живое и красивое. Проходя вечером мимо резной решетки, она остановилась и притронулась рукой к вырезанному на ней подснежнику.

Когда она вошла в Королевскую гостиную, там уже сидели Мейкпис и Адам, одетый в темно-красный бархатный камзол. Их взгляды встретились. Приветствуя друг друга, молодые люди живо припомнили все события этого дня. Мейкпис с гордостью рассказывал о паре охотничьих собак, приобретенных этой зимой. Но когда до восьми часов оставалось всего несколько минут, бросил на часы нетерпеливый взгляд, указывающий на то, что он поджидает Анну.

Как только часы пробили восемь, в коридоре, ведущем в зал, послышался шорох платья. Мейкпис прошествовал к двери и распахнул ее. Затем отступил назад, как бы не веря своим глазам. Анна вошла в зал элегантной походкой, одетая в ослепительное платье эпохи королевы Елизаветы. Цветы, вышитые на корсаже, сияли, как разноцветные драгоценные камни, шарообразные рукава украшала изощренная вышивка. На шее был прозрачный кружевной шарфик. Чрезвычайно глубокое декольте почти до сосков обнажало ее грудь, украшенную ожерельем из белого жемчуга. Вслед за ней по коридору поспешали испуганные Мэри и Сара, которые слишком поздно увидели ее в таком наряде и уже не смогли остановить.

Мейкпис заревел, как бык:

— Прочь с моих глаз, мадам! Вы позволили себе нарядиться как шлюха, в моем доме!

Она, казалось, не слышала его слов и, как сомнамбула[1], продолжала свой путь, глядя ничего невидящими глазами. Джулия отметила, что никогда еще мать не была такой красивой и такой незащищенной. Она вдруг вспомнила, что говорила Анна о том отрезе шелка, который подарил ей Майкл. При этом мать упомянула и елизаветинское платье.

Адам, вмиг сообразив, в чем дело, поклонился Анне:

— Вы выглядите весьма элегантно, мадам.

В ее сознании на миг словно распахнулся занавес — она узнала молодого человека и протянула ему руку для поцелуя.

— Рада вас видеть, сэр. Вражда между нашими семьями должна прекратиться.

— Анна! — взревел Мейкпис, обезумев от того, что посторонний мужчина мог видеть ее грудь. — Иди к себе и надень что-нибудь приличное!

Он кинулся к ней, чтобы вывести из зала, но Адам схватил его за руку:

— Нет, сэр. Не прикасайтесь к ней! Она находится в трансе[2]. Пусть о ней позаботятся женщины.

Джулия обняла мать за талию.

— Пойдем покажем твой наряд бабушке, — сказала она взволнованно.

Анне, по видимому, понравилось это предложение. Она забыла о том, что у них в доме гость.

— Да, она будет рада увидеть, что я ношу ее платье.

Она в приподнятом настроении покинула зал, шествуя впереди дочери. Мейкпис в ужасе увидел, что корсаж на ее спине не зашнурован. Прежде чем она вышла за дверь, единственная лента в самой верхней части корсажа выскочила из петли, обнажив спину Анны. Теперь гость Уокера мог видеть то, что по праву принадлежало ему одному.

Голос Адама прервал его горестные размышления.

— Я думаю, мне следует покинуть вас, сэр.

— Нет, — Мейкпис подавил гнев и выдавил на лице гримасу, подобную улыбке. — Я пригласил вас поужинать со мной, и вы крайне огорчите меня, если покинете мой дом. Я слышал, что в голову беременной женщины иногда приходят странные фантазии. Очевидно, нечто подобное случилось с моей женой. Прошу вас, забудьте увиденное вами.

— Вам не стоит просить меня об этом. Я уже все забыл.

В коридоре Джулия остановила Анну, и Сара завязала ленты корсажа, иначе платье просто упало бы на пол.

— Как тебе удалось взять платье без разрешения бабушки?

— Она дремала в кресле, — отвечала Анна простодушно, — и я не хотела будить ее. Я знала, что она не станет возражать.

Слегка приподняв платье, она пошла вверх по лестнице. Джулия была рядом с матерью, Сара и Мэри следовали за ними. Вдруг она опять удивила всех, бросившись к резной решетке. Кружась возле нее, Анна восклицала:

— Смотрите! Те же самые цветы вышиты на этом замечательном платье. Оно принесет мне счастье.

Ее лицо сияло:

— Этот наряд обладает волшебными свойствами.

Потом она повернулась и со всех ног кинулась к апартаментам Кэтрин. Женщины последовали за ней. Старая леди удивилась не меньше, чем Мейкпис, но отреагировала совершенно иначе, после того как Анна сделала перед ней глубокий реверанс, будто находилась на королевском приеме. Кэтрин от радости всплеснула руками:

— Какой неожиданный сюрприз! Спасибо, дорогая Анна. Я уже не надеялась увидеть на ком-то это платье до самой свадьбы Джулии. А так как могу и не дожить до этого дня, то безмерно благодарна тебе за то, что ты надела его.

Джулия, наблюдая за двумя счастливыми женщинами, подумала, что, наверное, это платье действительно способно творить чудеса. Доказательством служили и улыбающиеся лица Мэри и Сары, которые уже забыли, какая беда заставила Анну надеть этот наряд. Джулия, понимая всю серьезность случившегося, не могла не улыбнуться, глядя на сияющее лицо матери. Она вдруг поняла, что давно уже не видела мать такой счастливой.

Мейкпис допрашивал Джулию. Его интересовало это платье. Он пытался добиться каких-либо объяснений от самой Анны, но узнал лишь то, что оно принадлежит Кэтрин и находится у нее в течение шестидесяти лет. Она сама не знала, почему надела это платье.

— Моя мать тронулась рассудком, — сказала Джулия твердо. — Это случилось оттого, что она потеряла свободу. Если бы вы разрешили мне съездить с ней за покупками или навестить…

— Нет! — он ударил кулаком по столу, давая понять, что категорически возражает. — До родов ей не следует появляться в обществе. Ты должна дать мне слово, что спрячешь это легкомысленное платье твоей бабушки под замок в ее апартаментах, чтобы Анна вновь не надела его. Иначе я просто сожгу его.

Она знала, что теперь платье так надежно спрятано, что ему никогда не удастся его найти. Но девушка не хотела, чтобы он расстраивал Кэтрин и рылся в ее комнате.

— Я прослежу за тем, чтобы мать больше не надевала его.

Когда Джулия ушла, он поднялся и стал ходить взад-вперед по библиотеке, сжимая одну руку в кулак и ударяя ею по ладони другой. Что-то случилось с Анной. Он и раньше замечал в ней странности, но поскольку она во всем повиновалась ему, Уокер считал, что это следствие ее беременности. И ему, очевидно, следует посоветоваться с врачом. Он без отлагательств вызовет из Лондона самого лучшего доктора.

Когда в Сазерлей прибыл доктор Бродкорт, у Анны, по мнению Джулии, был хороший день. Бродкорт попросил Мейкписа не входить в комнату Анны, пока он сам не позовет его. Анна обрадовалась при виде такого приятного человека с изящными манерами и поблагодарила Мейкписа за заботу о ее здоровье. Пока доктор беседовал с ней в самой непринужденной манере, она угощала его ароматным китайским чаем.

— Великолепный напиток, миссис Уокер, — сказал он, сделав глоток из фарфоровой чашки.

— Я думала, что сейчас люди больше пьют кофе. Везде открываются кофейни.

— Я полагаю, эти два напитка вечно будут соперничать между собой, мадам. Не знаю, какой из них лучше. Вы сказали мне, что иногда по вечерам пьете чай. Может быть, от этого у вас бессонница? Вы хорошо спите?

Она тотчас насторожилась. Не подозревает ли Мейкпис о ее ночных прогулках? Может быть, врач специально подослан, чтобы выведать у нее, куда она ходит по ночам? Она опустила глаза и уставилась в чашку с коричневой жидкостью.

— Я много сплю, — ответила она, нисколько не кривя душой, так как действительно наверстывала упущенное днем.

Его удовлетворил ответ, но он заметил, что теперь она уже держалась не столь непринужденно. В ее поведении появились признаки беспокойства. Взгляд стал отсутствующим, руки задрожали.

— Вы хотите иметь ребенка, миссис Уокер?

Ее лицо озарилось.

— Это дар божий. Мой муж всегда хотел иметь еще одного ребенка, и вот он скоро родится.

Врач был сбит с толку.

— Но я так понял, что у мистера Уокера нет детей.

Она не отвечала ему, занятая своими мыслями.

— Моя дочь Джулия и Мэри Твайт шьют одежду для малыша.

— А вы сами не шьете?

В ее взгляде появился страх. Да, этот врач явно подослан к ней.

— Мистеру Уокеру не нравится, когда я занимаюсь этим.

Бродкорт тотчас сделал заключение, что эта чувствительная женщина боится своего мужа. Он заметил страх в ее глазах, когда спрашивал о том, как она спит. И вот теперь — опять. Он поговорил с ней о том о сем, а потом попросил ее позвонить в колокольчик и вызвать слугу, чтобы тот позвал в комнату мистера Уокера. Доктор наблюдал за ней, когда в комнату вошел Мейкпис, и сразу заметил, что лицо ее стало совершенно невыразительным, как цветок, потерявший все лепестки. Она вяло отвечала мужу, как бы замкнувшись в себе, и забыла предложить ему чашку чаю, пока он сам не напомнил об этом.

Доктор Бродкорт сообщил Мейкпису свое мнение, когда они остались наедине:

— Странное поведение вашей жены объясняется ее беременностью. Многие женщины в положении ведут себя точно так же. Сейчас она питает отвращение к своим супружеским обязанностям, что опять-таки характерно в ее состоянии. Но после рождения ребенка все опять придет в норму. Вам не о чем беспокоиться, но я советую воздерживаться от половой жизни до родов. Угождайте и балуйте ее, сэр. Она нервная женщина по натуре. Ее состояние только ухудшится, если вы не будете проявлять терпение.

Мейкписа неприятно поразили упреки доктора. Он полагал, что проявляет дьявольское терпение по отношению к Анне. Ни один другой муж не может быть так предан своей жене и так жаждать рождения наследника, как он.

Вскоре после визита врача Анна почувствовала ребенка. Это случилось утром, когда она прогуливалась вместе с Мейкписом. Она хотела пойти в сад. Но этот человек, называющий себя ее новым мужем, не пускал ее туда, хотя она и объясняла ему, что с садом у нее связаны самые романтические воспоминания тех дней, когда она невестой приехала в Сазерлей.

— В чем дело, Анна? — спросил он, когда она остановилась на длинной дорожке, по обе стороны которой росли кустарники и весенние цветы.

Ее лицо выражало блаженство. Она смотрела в небо, держась руками за живот.

— Наш ребенок шевелится, — сказала она Роберту.

Тогда человек стоящий рядом, имя которого она не всегда могла вспомнить, приглушенно вскрикнул от радости. Уведя ее за живую изгородь, он бесцеремонно залез под юбки рукой и прижал ладонь к животу, чтобы проверить: так ли оно на самом деле, как утверждает она. Однако, пошевелившись немного, ребенок затих. Этот человек ничего не почувствовал. Она вдруг испытала такое отвращение к нему, что потеряла сознание. А когда открыла глаза, то увидела, что находится в доме, и Джулия машет у ее носа ароматными травами.

В ту ночь, сгорая от желания поскорее подняться на чердак, к Роберту, она не проверила, спит ли Мейкпис. Обычно он засыпал как только закрывал глаза. Теперь же, лежа в постели, он слышал шевеление ребенка в утробе Анны, и это возбуждало его. Его рука все еще лежала на ее животе, и он находился лишь в полусонном состоянии, когда Анна выскользнула из постели. Он подумал, что она отлучилась по нужде — в одном из гардеробов находился специальный стул, приспособленный для подобных целей, — но, когда услышал, как за ней закрылась дверь, понял — жена вышла в коридор.

— Анна? — он приподнялся на локтях, надеясь что она услышит его голос и вернется. Когда этого не случилось, он сбросил с себя одеяло, сунул ноги в шлепанцы и накинул халат. В коридоре, тускло освещенном одной свечой, Мейкпис не обнаружил никаких следов жены. Он дошел до самой лестницы, но Анны нигде не было видно. Тогда Уокер открыл дверь в Длинную галерею, но в ней все было тихо и спокойно. Недоумевая, он пошел по коридору в северном направлении, где имелась дверь, которой почти не пользовались, ибо она вела на чердак. Мейкпис не мог понять, что могла делать там его жена.

И вдруг в его мозгу возникли подозрения: что, если Анна тайно навещает своих родственников? Он по-своему понял совет доктора Бродкорта о том, что ему следует беречь жену, и не выпускал ее из восточной части дома, где она могла общаться исключительно с ним одним. Его долгом было следить за тем, чтобы она не переутомлялась и не расстраивалась. Кэтрин по большей части плохо себя чувствовала, и это угнетающе действовало на Анну. Вследствие этого Мейкпис запретил жене ходить к старой леди.

— Я забочусь о нашем будущем сыне: это поважнее, чем состояние старухи, — заявил он Анне однажды.

Теперь же он обнаружил, что она бросила вызов его воле. Он бросился к двери и распахнул ее настежь. В слабом свете свечи, которую она держала в руках, Анна походила на призрак. Она уже поравнялась с лестницей, ведущей на чердак, и, по мнению Мейкписа, направлялась в западное крыло дома.

— Подожди! — его громкий голос прозвучал в полной тишине, как пушечный выстрел, и эхом прокатился вдоль панельных стен. Она обернулась и с ужасом посмотрела на Уокера. Свеча выпала из дрожащей руки, и Анна бегом бросилась к лестнице, которой пользовались исключительно слуги.

Анна думала в тот миг только об одном — увести его подальше от чердака. Она чувствовала себя курицей, удирающей от хищника, чтобы отвлечь его внимание от своих цыплят. Подобрав подол ночной рубашки, чтобы не споткнуться, она побежала вниз по извивающейся лестнице. Ее шелковый халат развевался за плечами, как знамя. Она знала, что Мейкпис преследует ее, и подумала, что есть место, где она могла бы спрятаться. Там она встретится с Робертом! Он тайно прибыл домой и скрывается от круглоголовых. Теперь ей тоже грозит опасность, и Анна разделит с ним его участь. В потайной комнате ее ждут его объятия и любовь.

В кухне горел слабый свет. По дороге Анна потеряла тапку, а пол здесь был холодный как лед. Минуя одну дверь, потом другую, несчастная женщина оказалась в Большом зале. За ее спиной раздавались шаги круглоголового. Она побежала вдоль длинного дубового стола и выскочила в примыкающую к залу комнату, задыхаясь от усталости. В углублении комнаты находилась раздвижная стена. Анна бросилась к Королевской двери. Дрожащей рукой она открыла дверь и прошмыгнула в темноту. Теперь она в безопасности! Анна уже почти закрыла дверь, когда ее преследователь сунул ногу в проем. Она изо всех сил рванула ручку, надеясь на то, что боль заставит его отступить, но этот человек с силой тянул дверь на себя.

— Роберт! — закричала она, зная, что он должен прийти на помощь. Но в тот же миг все ее тело пронзила ужасная боль, и она упала на пол.

Анна не потеряла ребенка, хотя одно время казалось, что это неизбежно должно произойти. Она начисто забыла о ночном происшествии, и Мейкпис не напоминал ей о нем. Когда опасность выкидыша миновала, Мейкпис вызвал из Лондона врача, но не Бродкорта, а другого. Тот рекомендовал Анне отдых и полный покой, а это значило, что она должна оставаться в постели вплоть до самых родов. Она уподобилась Кэтрин и, если позволяла погода, сидела у окна, так как ей категорически запрещалось покидать комнату. Несмотря на то, что ребенок активно заявлял о себе в ее чреве, сама Анна все бледнела и слабела, скучая по вышиванию. Временами, оставшись в комнате одна, она изображала, будто у нее в руках иголка с ниткой и лента, но все это было, конечно, не то.

Ее лицо светлело лишь при появлении в комнате Джулии и Мэри, проводящих с ней некоторое время по разрешению Мейкписа. Она восхищалась и любовно трогала детскую одежду, которую они приносили с собой, — шапочки, рубашечки, нижнее белье. Все это было сшито из самого тонкого полотна и чуть ли не просвечивалось. Одежда изобиловала сборочками и самыми изощренными вышивками. Дочь и Мэри показали Анне несколько крошечных рукавичек и рубашечки, которые хранились у Анны с тех пор, когда Джулия и Майкл были маленькие. Рубашечки постирали и теперь они, белоснежные, лежали перед Анной.

Однажды ее навестила свекровь. Четверо слуг несли Кэтрин в кресле через восточное крыло. Они старались быть как можно осторожней, но малейший толчок отражался страшной болью в ее суставах. Это небольшое путешествие чрезвычайно утомило старую леди, и она с трудом могла разговаривать с невесткой, которая выражала ей свою признательность за визит.

— Я так хотела повидать тебя, дорогая Анна, — проговорила она, почти теряя сознание. — Следи за своим здоровьем. Боюсь, что больше не смогу навестить тебя.

— По крайней мере, мы хоть увиделись друг с другом и поговорили, — отвечала Анна тихим голосом. — Как только я смогу встать и ходить после родов, я принесу вам младенца.

В ту ночь Анна не смогла устоять перед желанием вновь подняться на чердак. Спотыкаясь и держась за стены, она дошла до лестницы. Когда же начала подниматься по ней, силы оставили ее. Бедная женщина упала и зарыдала. Прошло некоторое время, прежде чем она собралась с силами и начала обратный путь к спальне, причем последние несколько ярдов ей пришлось проделать ползком. К счастью, человек, считающий себя ее мужем, стал спать в другой комнате после того, как у Анны чуть было не случился выкидыш, так что никто не видел, с каким трудом она забиралась на кровать.

Мейкпис не сразу приступил к исследованию Королевской двери. Он удивился, когда Анна исчезла за потайной дверцей, так как был уверен в отсутствии чего-либо подобного в доме, ибо знал, что круглоголовые дважды обыскивали дом, да и сам он тщательно осмотрел его. Открыв панель, он оценил искусство мастера, сделавшего эту скользящую дверь.

Захватив с собой фонарь, Уокер спустился в подземелье и добрался до восьмиугольной скамьи, стоящей в лабиринте. Затем он вновь вернулся в потайную комнату, чтобы хорошенько осмотреть ее. Его заинтересовало оружие. Некоторые мушкеты относились к эпохе королевы Елизаветы, ружья и пистолеты использовались во время Гражданской войны. Он обнаружил также запертый сундук, который не смог открыть. Однако, пошевелив его, Мейкпис услышал звон монет. Он оставил все как было, и никому не рассказал о своем открытии.

Анна досаждала ему все больше и больше. Уокера раздражал ее отсутствующий взгляд и то обстоятельство, что временами она не узнавала его. Однако иногда она вполне вразумительно отвечала на его вопросы, если они относились к ребенку или родственникам, живущим в западном крыле. Он не мог простить ей, что ему пришлось преследовать ее в ту безумную ночь. Он страшно боялся, что она упадет, и орал, чтобы она немедленно остановилась. Но казалось, что жена оглохла. А когда Анна стала кричать и звать на помощь своего покойного мужа, Мейкпис похолодел от ужаса. С тех пор он уже не мог относиться к ней как прежде, и не из-за того, что она выкрикивала имя его предшественника, а потому, что не повиновалась ему и не проявляла никакой заботы о сохранении его драгоценного наследника. В течение тех суток, когда она теряла кровь, и выкидыш казался неизбежным, Мейкпис понял, что больше не любит ее. Он думал лишь о младенце. Если во время родов возникнут какие-то осложнения, вызванные безрассудным поведением Анны той ночью, он приложит все усилия к спасению ребенка, даже если это будет стоить матери жизни. Он сможет найти себе новую жену, но не сына и наследника.

Других поводов для беспокойства у Мейкписа не было. Он немного встревожился, когда Ричард Кромвель подал в отставку. Но в стране по-прежнему сохранялся порядок. Хотя некоторые господа не принимали больше приглашений посетить Сазерлей после того, как Джулия назвала его убийцей короля, Мейкпис не мог пожаловаться на отсутствие гостей. Вместе со своими единомышленниками он смеялся над кавалерами, находящимися по ту сторону Пролива, которые воспрянули духом после отставки Гнилого Дика. Роялистского восстания в Англии не произошло. Смешнее всего было то, что Карл Стюарт с полком гвардейцев подошел к Проливу, но затем вернулся в Брюгге, так как иностранные войска не пришли ему на помощь.

Джулия часто виделась с Адамом. Она обратила внимание на его поведение в тот вечер, когда ее мать явилась к ужину одетая в платье королевы Елизаветы. Только благодаря ему Мейкпис не удалил Анну из зала. Джулия оценила этот поступок Адама. Он не предлагал ей больше совершать прогулки верхом до тех пор, пока не отцвели яблони и не зацвела сирень. Тогда он пригласил покататься с ним Джулию и Мэри. Все прошло замечательно. Джулия поняла, что присутствие третьего человека сняло напряжение, существовавшее между ними.

Она решила, что пора познакомить его с Кэтрин, которой она уже давно рассказала о его попытке спасти Сазерлей, не сообщая, впрочем, об основной причине, толкнувшей Адама на этот поступок. Было бы нетактично напоминать Кэтрин о ее так долго хранимой в тайне связи с сэром Гарри. Кэтрин, видя, что Джулия все еще с раздражением говорит об Адаме, не настаивала на встрече. Но ее любопытство все возрастало, так как ей хотелось знать, похож ли внук на своего деда.

Когда пришел день знакомства, Кэтрин на дела платье рубинового цвета, сшитое из лионского шелка, и с волнением ждала встречи с прошлым. Увидя молодого человека, она сразу же разочаровалась — не потому, что он не был красив, а из-за его возраста: сэр Гарри был гораздо старше, когда она полюбила его. Тем не менее она видела перед собой те же черные глаза, сильное тело, а голос Адама казался ей таким знакомым. Кроме того, в облике молодого человека было нечто неуловимо знакомое, но старая леди не могла понять, что именно.

— Вы следуете примеру своего деда, стараясь быть другом Сазерлея, — сказала она, после того как они поговорили о погоде.

— Я хотел лишь, чтобы дом остался в руках Паллистеров.

— Вы сделали все, что смогли.

Вдруг она вспомнила, кого напоминал ей этот молодой человек. В галерее Уоррендер Холла имелся портрет одного из их предков, служивших при дворе короля Генриха VIII. То же смуглое лицо, живой взгляд и широкие плечи. Кэтрин посещала эту галерею в пору своей влюбленности в сэра Гарри. Во время балов они покидали зал и встречались в укромных уголках этой галереи, где давали выход своей страсти. Но что теперь ворошить старое…

Она не хотела также вспоминать о брачном соглашении между двумя молодыми людьми, сидящими перед ней. Ей понравился Адам. Он уважительно разговаривал с ней, не заставляя при этом почувствовать свой возраст, как нередко случалось с другими молодыми людьми. Кэтрин считала, что они поладят с ним, если только Джулия смягчится по отношению к нему. Не то чтобы он был лучше Кристофера, но о женщинах знает гораздо больше. Он понимает, что Джулию нужно завоевать, и стремится к этому, подогреваемый охотничьим инстинктом.

— Хотел бы я, чтобы вы могли вновь посетить Холл, — говорил Адам. — Я слышал историю о том дне, когда в поместье случился пожар и загорелись конюшни. Вы видели это?

— Конечно! — она рассказала ему о пожаре, а потом припомнила и другие события, но вскоре утомилась, голос ее ослаб, хотя она и хотела бы продолжить разговор. Видя это, молодые люди собрались уходить. Он низко поклонился и выразил надежду, что вновь посетит ее покои. Когда за ними закрылась дверь, Кэтрин крикнула Джулии, чтоб та вернулась.

— Что, бабушка? — спросила девушка, стоя на пороге.

— Этот человек предназначен для тебя!

Джулия смутилась, покраснела и поспешила удалиться, надеясь, что Адам не слышал этих слов. К счастью, он отошел уже довольно далеко от двери. Джулия тотчас стала рассказывать ему о том, как Кэтрин научила ее читать и шить.

— Я хотела бы, чтоб мать снова могла вышивать, но Мейкпис не разрешает ей. Ей всегда нравилось это занятие, во время которого она отдыхала душой, — девушка продолжала болтать, как бы желая стереть в его памяти слова Кэтрин, которые он мог услышать. Когда они остались наедине, она не заметила, чтобы он красноречиво поглядывал на нее, имея в виду то, что сказала Джулии старая леди.

Через несколько дней Анна получила от Адама шкатулку, принадлежавшую раньше его матери. Джулия находилась возле Анны, когда та сняла крышку. Они увидели, что внутри шкатулка была отделана розовым бархатом и содержала в себе ножницы, наперстки, шелк для вышивания и рулон лент, которые Адам, должно быть, недавно купил в Чичестере, ибо они были совершенно новые. Джулия полагала, что Мейкпис уберет шкатулку, как только Адам покинет Сазерлей. Но Анна сразу же начала вышивать, и муж не стал возражать против этого.

— Ты, наверное, переговорил с Мейкписом, — сказала Джулия Адаму, который застал ее в саду за прополкой цветочных клумб. Вернувшись из Блечингтона, она вновь серьезно занялась садом. — Он никогда не слушает меня, если я прошу его оказать маме какое-нибудь одолжение.

Адам присел на каменные ступени крыльца и стал наблюдать, как она работает садовым совком.

— Я дал понять, что если его жена вышьет для меня ленту, то это станет приглашением ему посетить Уоррендер Холл этой осенью.

— А, вот на чем ты его поймал! Я уже слышала, что все джентльмены графства мечтают участвовать в охотах, которые ты устраиваешь в своей усадьбе. Какой цветок ты заказал ей вышить?

— Миссис Уокер предложила мне несколько цветков на выбор. Я подумал, что тебе может понравиться подснежник.

Она посмотрела на него снизу вверх из-под своей широкополой шляпы, защищающей от солнца.

— При чем тут я?

— Я хочу подарить эту ленту тебе, потому что помню, как тебе понравились подснежники, которые я сорвал на холмах. Я подарю эти вышитые цветы в надежде, что ты забудешь о нашей ссоре в тот день.

— Но мы уже давно помирились, — сказала она чистосердечно, прерывая работу и садясь на корточки. — Я считаю тебя своим другом. Давай поделим эту ленту. Половина будет принадлежать тебе, а половина — мне. При случае я заплету свою ленточку в волосы, — она окинула его озорным взглядом. — А ты будешь носить свою на шляпе, как это делают кавалеры.

Он улыбнулся ей добродушной улыбкой, думая о том, что она, возможно, и не догадывается о подлинной подоплеке своих слов.

— Может быть, так я и сделаю, — сказал он спокойно. Он видел, что его ответ озадачил ее; она ждала, что он начнет протестовать. Но у него не было для этого никаких оснований.

Анна выбрала зеленую шелковую ленту и стала вышивать на ней подснежники. Она уже не раз вышивала эти цветы. Работа не вернула матери ясный ум, как надеялась Джулия, но действовала умиротворяюще. Ее лицо стало таким спокойным, каким дочь уже давно не видела его. Мейкпис больше не существовал для Анны.

Он это понял, но не придал этому никакого значения. Пора его слепого увлечения этой женщиной минула. Любовь пришла к нему лишь в зрелые годы и оказалась весьма кратковременной. После родов, когда пройдет это расстройство рассудка, вызванное беременностью, они заживут нормальной супружеской жизнью. Он будет внимателен и уважителен к ней. Она вполне заслуживает такого отношения. И пусть себе вышивает хоть целыми днями, потому что он больше не ревнует эту женщину к ее прошлому. Они станут ладить друг с другом. Он бы хотел, конечно, иметь второго сына, но в ее возрасте это уже невозможно. Потребовалось несколько месяцев, чтобы она зачала этого ребенка, так что в другой раз такое вряд ли произойдет.

Когда Анна закончила вышивать ленту, Джулия устроила что-то вроде церемониального разделения ее на две части. Адам тщательно измерил ее и, разрезая пополам, к счастью, не задел цветок. Он свернул обе половины, после чего они обменялись ими.

— Этим мы скрепим акт нашей дружбы, — Джулия хотела дать ему понять, что именно такими и должны впредь оставаться их отношения.

— Пусть будет так.

Он улыбался, соглашаясь с ней, но она не очень-то ему верила. Его взгляд намекал на нечто большее, чем дружба.

Анна занималась вышиванием в течение июня и июля. А в начале августа, ночью, у нее начались роды. Повивальная бабка и ее помощница уже неделю жили в доме на всякий случай.

— Роды будут быстрыми, — заявила повивальная бабка.

Но вышло иначе. Возникли всякого рода осложнения. Джулия сидела у постели Анны, смачивая то и дело ее лоб влажной тряпочкой. Когда боли у роженицы усилились, ей предложили покинуть комнату.

— Ваша мать сдерживается из-за вас и старается не кричать, — сказали ей. — Но она должна кричать, так ей будет легче рожать. Уходите и не слушайте, как она кричит. Вы ей все равно ничем не сможете помочь.

Джулия оказалась в соседней комнате, которую уже мерил шагами Мейкпис. Он не хотел, чтобы рядом с ним находилась падчерица. Он первым должен увидеть сына и взять его на руки. Когда появилась повивальная бабка и стала говорить ему, что роды проходят тяжело, он сделал знак рукой, чтобы она молчала.

— Я дам вам и вашей помощнице кошелек с золотом, если вы спасете ребенка.

Она посмотрела на человека, стоящего перед ней с каменным выражением лица. Женщина знала этот тип мужчин, для которых наследник значил больше всего в жизни.

— Мы хотим спасти и мать, и младенца, — ответила она холодно и вернулась в спальную комнату.

Проходили часы. Чувство негодования к Анне все росло в груди Мейкписа. Его совершенно не трогали ее стоны и крики. Он думал лишь о том, что такие продолжительные роды могут причинить вред ребенку. По прошествии суток после начала родов Мейкпис наконец услышал крик новорожденного.

Не в силах ждать ни секунды, он распахнул дверь и бросился в спальню, не обращая внимания на запах крови и пота, который стоял в комнате. Помощница держала на руках младенца, а вторая женщина ухаживала за Анной, лежащей на постели с закрытыми глазами. Потом повивальная бабка посмотрела на Мейкписа и произнесла не без злорадства в голосе:

— Это девочка, сэр.

Он взревел как дикий зверь. Несколько мгновений он, сжав кулаки, смотрел на жену ненавидящим взглядом. Затем выбежал из комнаты, так громко хлопнув дверью, что задрожали стекла. Мейкпис не обратил никакого внимания на слова повивальной бабки о том, что его жена на удивление хорошо перенесла роды.

Когда Анну переодели в чистую ночную рубашку и уложили на свежие простыни, Джулию и Мэри впустили в комнату и разрешили сесть возле постели. Усталая, но счастливая мать улыбнулась, видя как Джулия взяла ребенка на руки.

— Замечательная девочка, мама.

— Твой отец обрадуется, когда узнает, что я родила ему еще одну дочку, — сказала Анна, тая от блаженства и не замечая испуганных взглядов, которыми обменялись Мэри и Джулия. — Как жаль, что Роберт должен воевать, в то время как он нужен здесь. Однако Кромвель должен потерпеть поражение.

— Конечно, мама, — сказала Джулия тихо.

— Отнеси Пейшенс к бабушке, — Анна говорила заплетающимся языком. — Госпожа Кэтрин будет рада увидеть ее. И обязательно напиши Майклу в Вестминстерскую школу о том, что у него родилась сестра.

Положив младенца в колыбель, Джулия склонилась над матерью и поцеловала ее в лоб. Затем, исполненная беспокойства, вышла из комнаты, оставив у постели Анны Мэри.

— Может быть, мама вновь обретет рассудок, выспавшись как следует.

— Будем надеяться на это, — согласилась Мэри, весьма сомневаясь, что такое может случиться. Она уже в течение многих месяцев наблюдала за тем, как ухудшается состояние Анны, и понимала, что такие тяжелые роды могли служить причиной нервного срыва.

Кэтрин, взглянув на ребенка, с радостью отметила, что девочка ничем не напоминает Мейкписа. Она знала, что Анна назвала дочь в честь своей матери.

— Пусть эта кроха будет счастливее нас, — сказала она, коснувшись маленькой ручки своим пальцем.

Мэри вызвалась отнести Пейшенс назад в колыбель. Она с нежностью смотрела на ребенка. Это сестра Майкла. А все, что связано с ним, она ценила дороже золота. Мэри надеялась, что ей позволят ухаживать за девочкой. Ее роль в семье по-прежнему оставалась неясной, а забота о ребенке могла бы наполнить ее жизнь новым содержанием.

Мейкпис не хотел видеть ни жены, ни дочери. Он был крайне разочарован. На следующий день после родов он отправился в путешествие, дав перед отъездом указание Джулии:

— Переведите мою жену в ту комнату, где она жила до того, как сочеталась со мной браком. Ясно?

— Ясно, — спокойно отвечала Джулия.

Вскоре все поняли, что Анна уже никогда не оправится после родов. Ее физическое состояние ухудшилось. Только через месяц она смогла вставать и совершать небольшие прогулки. К этому времени ее уже перевели в западное крыло. Она не возражала.

— Стоит закрыть восточное крыло, так как у нас в это военное время осталось совсем мало слуг, — рассудок так и не вернулся к ней.

Джулию озадачивало и то обстоятельство, что мать не проявляет признаков беспокойства о Роберте, который, по ее мнению, все еще сражался под знаменами короля Карла I. Осторожно она попыталась расспросить об этом мать.

— Ты знаешь, где сейчас отец?

Анна усмехнулась:

— Празднует победу, веселится, пьет эль и поет песни.

— Что это за победа?

Анна подняла взгляд от своей работы и посмотрела на дочь с удивлением:

— Как ты могла забыть новость, которую мы узнали лишь вчера? Речь идет о победе при Эджхилле, разумеется. Роялисты храбро бились и заслуженно победили. Даже принц Уэльский — а ему ведь всего двенадцать лет — выхватил пистолет и закричал: «Я не боюсь их!», увидев, что на него мчится неприятельская конница. Кавалеры окружили круглоголовых и взяли их в плен.

— О, мама, — воскликнула Джулия. Битва при Эджхилле была в самом начале Гражданской войны. Тогда роялисты одержали громкую победу, но такое больше не повторялось. В то время сомой Джулии исполнился всего лишь год.

— Скоро Кромвель и его сторонники сложат оружие. Может быть, это уже происходит, — Анна положила вышивание на колени и посмотрела в окно. — Возможно, к концу недели Роберт вернется домой. Только подумать! Ему уже больше никогда не придется воевать.

Джулия понимала, что мать пребывает в прошлом. Это было время надежд, будущее казалось таким светлым. Она и не подозревала о том, что принц Уэльский, ставший Карлом II, находится в чужих краях и может лишь мечтать об английской короне.

Через два месяца Мейкпис вернулся в Сазерлей. Он прибыл в тот момент, когда Джулия уже начала думать, что никогда больше не увидит этого человека. Он вышел из кареты и увидел, что по ступеням крыльца спускается Мэри, неся на руках его дочь. Он прошел мимо, даже не посмотрев в их сторону.

Однако, поднявшись по Большой лестнице на второй этаж, он столкнулся с Анной и Джулией возле резной решетки. Он ударил перчатками, которые держал в одной руке, о ладонь другой.

— Я вижу, что вы вполне здоровы, мадам, — прогудел он, обращаясь к Анне, окидывая ее при этом враждебным взглядом.

Она сделала реверанс, не узнавая его:

— Благодарю вас, сэр, но, мне кажется, мы не знакомы.

— Что ты городишь? — прорычал он удивленно.

Джулия, выйдя вперед и закрыв мать спиной, заговорила с ним:

— Мне необходимо сообщить вам кое-что важное.

Он переводил взгляд с жены на падчерицу.

— Очень хорошо. Встретимся в Южной гостиной через полчаса.

Он направился в сторону западного крыла. Анна бросила на него взгляд из-за плеча:

— Кто этот господин? Что он здесь делает? Мне он очень не понравился.

— Он недолго пробудет здесь, мама. Тебе не придется часто встречаться с ним.

— Это хорошо.

Без особого желания Джулия объяснила Мейкпису, что происходит с Анной, лишь для того, чтобы оградить мать от его грубых нападок и буйных сцен, могущих только ухудшить ее состояние. По этой же причине она пока что не могла заявить ему, что он является причиной помешательства матери.

— Роды часто по-разному сказываются на женщинах. Моя мать временно потеряла память.

Он отвечал ей довольно резко:

— Потеряла она память или нет, мне это совершенно безразлично. Я должен сообщить тебе, что встречался с представителями власти и говорил с ними о разводе. К сожалению, мне его не дали, так как твоя мать не совершала прелюбодеяний и оставалась верна мне. Я не из тех людей, которые складывают с себя все обязанности, но я не хочу видеть этого ребенка и слышать о нем. Ты можешь заботиться о нем до твоей свадьбы. После этого пусть за ним ухаживает Мэри, а иначе ей просто делать нечего в этом доме.

— Вашу дочь назвали Пейшенс.

Он не обратил внимания на ее слова.

— Когда она подрастет, ей выделят комнату, найдут учителя, а потом выдадут замуж.

Джулия не верила, что кто-то может быть так безжалостен к своему ребенку. В этот миг девушка решила, что ни она сама, ни ее близкие никогда не расстанутся с Пейшенс.