Женщина без мужчины

14

— Не верится, что уже два месяца как его нет с нами, — шумно вздохнула Диана.

«Два месяца, неделя и три дня», — мысленно уточнила Натали, но не стала поправлять ослепительную Диану Дарби.

Диана только что вошла в теплое помещение, и снежинки бушевавшей на улице вьюги таяли на ее лице и щекотали кожу. У Натали же тяжелые пласты снега лежали на душе, и ничто не могло их растопить.

— Дьявольски невесело я справила Рождество! — жаловалась Диана. — Уоллес был у меня все время в памяти. Кончилось тем, что мой сосед по кровати ушел без подарка.

Натали изобразила сочувствие.

— А Новый год! Он вообще улетучился из памяти. Как ты справила Новый год?

— Легла спать и проспала до десяти утра.

— К черту все эти праздники! Хочется работать, работать… — Диана тряхнула своей золотой гривой, и в комнате взметнулся порыв ветра.

Актриса была облачена в нечто похожее на костюм для восхождения на Эверест. Мужские часы «ролекс» из золота украшали ее тонкую руку. Она глянула на них:

— Что там у тебя, Натали? Выкладывай побыстрее!

Эта очень серьезная встреча была кульминацией и завершением долгих переговоров между агентами обеих сторон. За это время выяснилось многое — и дурное и хорошее. Например, закулисная активность и предательство Лауры Дрейк, хотя кто же в джунглях бизнеса не грызет глотку лучшему приятелю? Но появилась надежда, что Диана Дарби заглотнет червячка, насаженного на крючок.

День выдался нелегким. С утра телефон разрывался от звонков. У Натали заболела шея. Она слишком долго держала прижатой к уху телефонную трубку. Их общий с Уоллесом стол был завален деловыми бумагами. Она поспешно доставала их из ящиков. Она даже не успела повесить свой драгоценный жакет в шкаф, как позвонил в панике владелец нью-йоркского салона. Он сказал, что вынужден закрыть свой салон. Канадские поставщики требовали немедленной оплаты чека, который, оказывается, был не обеспечен банковским счетом… Джоан перехватила трубку и как могла утихомирила его. Несколько часов продолжалась эта телефонная свистопляска.

— Как у тебя еще хватает сил жить на этом свете без Уоллеса? — грустным голосом спросила Диана.

— Работа меня спасает так же, как и тебя!

Диана расхохоталась. Смех ее вспыхнул и тут же погас, как маленькая лужица бензина на автозаправке, куда упала неосторожно оброненная непогасшая спичка.

— Эй! — Она издала звук, которым ковбои подзывают стадо. — Мы что, играем в покер? Незачем со мной темнить!

— Открываю карты! Уоллес мне завещал твой талант.

Диана была озадачена.

— Какой талант?

— Актрисы. Ты сможешь сыграть роль прапрапрабабушки всех нас, спрыгнувшей на американский берег с «Мейфлауэра»? Пуританской красавицы, родившей восемнадцать детей? И спасающейся от холодного ветра…

— Накидкой, проданной «Котильоном»? — подхватила Диана.

— Да! — Натали была полна вдохновения. — Ты девушка, которая ступила на неизведанную землю и повела за собой своих робких спутников! Я хочу видеть тебя героиней рекламного сериала, а не только моделью…

Диана вздохнула.

— Да! Уж я-то потрудилась на «Котильон» достаточно. Я как лошадь таскала на себе ваши попоны. И скакала по манежу перед публикой.

— Ты в любой одежде была хороша. Но за одеждой зритель часто не успевал разглядеть твои глаза. Не мог услышать твой голос.

— Теперь вы хотите забраться мне в душу?

— Ты актриса, Диана! Что захочешь, то и откроешь зрителю.

— Давай, давай… — За иронией Диана не могла скрыть своей заинтересованности.

— Лаура прислала черновые наброски! — Натали выложила на стол красивую папку. Все было сделано изящно и по высшему качеству — тонкими штрихами тушью в четырех цветах. Если бы Диана догадывалась, сколько нервной энергии потратила Натали, чтобы Лаура Дрейк и ее прославленное рекламное агентство выполнили этот заказ «Котильона»!

— Здесь продумали все вплоть до шрифта титров. «Котильон» — старожил среди фирм, торгующих мехами, и это надо подчеркнуть. Уоллес выкупил его торговую марку много лет назад на одном аукционе, где распродавалось имущество мелких банкротов.

— К чему мне лезть в историю? — поморщилась Диана. — Для зрителей я еще молодая жирная дичь, а не старая костлявая утка.

— Я хочу завлечь покупателей, которые гордятся своим происхождением от первых пуританских переселенцев. Тех, что сошли с «Мейфлауэра», — терпеливо объяснила Натали.

— Вроде тебя! — ухмыльнулась Диана.

— Нет, мы шотландские пресвитериане. Мои предки приплыли на другом корабле. Я прочту тебе твой текст — рассказ правнучки о своей прабабушке.

— Минутку! — решительным жестом руки Диана попыталась прервать Натали. — У вас есть дублерши на роли моих прабабушек? Или мне придется шамкать беззубым ртом и трясти седыми космами?

Натали проигнорировала ее реплику.

— Бабушка имела свое личное место в зале нью-йоркской биржи, — читала Натали. — У нее было чутье койота из прерий… Она продала все акции накануне «великого краха», а деньги вложила в меховой бизнес. Мягкие, пушные деньги — они вечны!

Диана слушала с непроницаемым видом. Она давно уяснила, что загадочная полуулыбка египетского сфинкса придает ее хорошенькому личику должную значительность. Натали продолжила чтение после паузы:

— И тут неожиданный поворот… Мы как бы заглядываем в будущее и видим внучку в окружении компьютеров в современном офисе. Внучка говорит в камеру: «Деловая смекалка передается по наследству. Оружие деловой женщины — не только острый ум и быстрая реакция, это и женское обаяние. Меха «Котильона» придают женщине уверенность в своем очаровании и смелость… Не всякий мужчина отважится пройти неизведанным путем…» И опять мы видим бабушку. На собачьих упряжках она пробивается к полюсу, как командор Пири. Ее спутники замерзают по дороге, один за другим превращаясь в ледяные статуи. Но ее согревает горячее сердце…

— И мех «Котильона»! — догадалась Диана.

— И заключительная часть: Диана Дарби в меховом манто того фасона, который носила Элеонора Рузвельт, разбивает бутылку шампанского о стальной борт спускаемого на воду авианосца. «Большому кораблю — большое плавание!» Текст: «Место в Конгрессе — это не предел твоих возможностей. "Котильон" желает тебе попутного ветра!»

— Что ж, вы с пользой потратили время. — Диана тут же поставила точку в разговоре. — Я прокручу это в своих жалких мозгах и дам ответ в ближайший уик-энд.

— Как насчет ленча в субботу? — спросила Натали. — Я заказала столик в «Русской чайной».

— Там собираются все меховщики. Ты хитра! Хочешь, чтобы нас увидели вместе?

— Что в этом плохого?

— Согласна, если там кормят по-прежнему…

Молчание воцарилось в обеденном зале «Русской чайной», когда Натали появилась там. Звяканье вилок и ножей стихло, деловые беседы прервались на полуслове. Старенький метрдотель проводил Натали к столику в центре зала. Диана громко приветствовала ее…

— Вот это салют! Сотня старикашек-меховщиков подавилась пищей при виде тебя. А кто те двое в углу, что продолжают болтать?

— Они из Народного Китая, — шепнул старик.

— Да простит им их покойный Мао! — Диана нарочито громко рассмеялась.

— Рад снова видеть вас здесь, миссис Невски, — тихо сказал метрдотель, дружески коснувшись руки Натали, и тут же обратился к Диане: — Ваш великий пост кончился?

— Как вы угадали? Я хочу нажраться!

— Почему же вы так долго не посещали нас?

— Обиделась. Вы не поместили на стене мое фото, которое я вам послала.

— Его похитили.

— Я бы прислала вам замену…

— Слишком большой соблазн для ваших поклонников. Я не хотел вас беспокоить… Ваши фото — это такая ценность…

— Я щедра, — заявила Диана.

— Мы не желаем привлекать сюда нежелательные элементы с улицы.

— Может быть, вы правы! — великодушно согласилась Диана.

— Вам показать меню, леди?

— Мы не умеем читать, зато вы сможете прочитать наши мысли. Я, например, голодна.

— Я понял, мисс Диана. — Старик с достоинством удалился.

— Как тебе живется, Натали?

— Продаю, — жестко ответила Натали. — Опустошаю склады, чтобы не завелась моль…

— Есть на кого опереться?

«Как умна эта «глупая» Диана! Как она умеет ударить по больному месту!» — подумала Натали.

— Я полагаюсь на Джоан.

— Что ж, она твой верный индеец! И больше никого?

— И Лео Моргулис… «Ты что, хочешь отправить меня на отдых? То-гхо-пишься, Нат!» — Натали смешно пародировала еврейский акцент Моргулиса.

— Этих людей тебе завещал Уоллес, — серьезно сказала Диана.

— А ты считаешь, что я сама не умею продавать? — вспылила Натали. — Я знаю, Уоллес смог бы продать Бруклинский мост партнерам по теннису… Я берусь всучить его акционерам… И еще выстроятся очереди покупателей.

Диана иронически зааплодировала.

— Ты неверно воспроизводишь еврейский акцент Уоллеса и его друзей. Я-то их знаю. Они произносят: про-х-дать!

— А я что тебе твердила? Ты — актриса!

— Да. А ты кто? Что за тобой — происхождение из семьи аристократов, которому сейчас грош цена?..

— Ты так считаешь?

— Выстави его на биржу… Поймешь, что оно не стоит и ломаного гроша.

Натали дипломатично промолчала. В это время подали заказанные блюда. Диана жадно набросилась на русскую солянку.

— У тебя есть кому заботиться о доме? — спросила она за едой.

— Приходит прислуга.

— Она шастает по всем комнатам?

Натали насторожилась, как будто стальная пружина раскрутилась внутри нее.

— Уоллес не привез тебе подарок? — осторожно поинтересовалась она.

— Какой?

— Из России… перед смертью.

— Кому нужны их глупые матрешки?

— Мне он привез меховой жакет. Из настоящих таежных шкурок.

— Какая прелесть! Я бы хотела его увидеть. Давай-ка я быстренько здесь рассчитаюсь, и мы заедем к тебе…

Они заехали на Тридцать третью улицу в контору «Котильона». Диана подождала в машине, пока Натали вышла к ней в меховом жакете.

— Мой бог! — вскричала Диана. — За эту вещь я бы трахнулась со всем Гарлемом…

— Вряд ли ты там столько заработаешь.

— Ты права, Натали. Как ты его выставила на это? — Не понимаю.

— Не строй из себя невинную девочку. Такой подарок мужчина может сделать только в сексуальном безумстве. В такую дорогостоящую любовь мне трудно поверить.

А действительно, как Натали могла внушить Уоллесу такую безумную страсть? Она никогда не переоценивала свою сексуальность. Все на месте, но нет в ней взрывной женственности, которой обладала Диана.

Ранним утром на углу Бродвея и Сорок пятой улицы Натали среди респектабельной публики, следовавшей подобно ей советам пройтись пешком несколько кварталов до места работы, вдруг остановилась и громко засмеялась. На светящемся табло цифры показывали, как доллар падал по отношению к японской иене. Всем это не сулило ничего хорошего. В том числе и «Котильону».

Прогноз на будущий аукцион в Сиэтле был неутешительным. Однако Натали вдруг стало весело. Она вспомнила одну из их с Уоллесом праздничных ночей. После первого показа моделей «Котильона», который она сама организовала, взяв на себя всю ответственность, после всего этого утомительного действа — яркого света, роскошных манекенщиц, блеска бриллиантов и удушливого аромата духов — они остались одни в прохладной спальне, где было открыто настежь окно.

— Я совсем пустая… Я, наверное, не соблазняю тебя, — сказала тогда Натали.

— Ты для меня — вечный соблазн, — ответил он.

— Я не способна на всякие женские хитрости, к которым ты привык…

— Я их могу себе вообразить… Но ты нужна мне другая…

— Какая?

— Я не смогу отделиться от тебя. Я — часть тебя.

— А я — часть тебя. Мы с тобой одно целое.

И вдруг усталости как не бывало! И случилось так, что это была самая прекрасная любовная ночь из всех ночей, проведенных ими вместе.

Мать Натали несколько раз напоминала, что нужно разобраться с гардеробом Уоллеса — кое-что продать, выбросить или отдать благотворительным фондам. По ее мнению, это избавило бы Натали от тяжких воспоминаний. Натали долго откладывала этот момент, но наконец согласилась уделить матери время на разборку одежды Уоллеса.

Когда они распахнули шкафы, миссис Стюарт чуть не упала в обморок.

— Боже мой! Он, кажется, решил превзойти супругу Маркоса по количеству одежды!

— Уоллес считал, что в бизнесе надо иметь лицо! Одежда — это вывеска фирмы.

— Твой отец был послом. Он посещал все приемы и банкеты. И у него было всего четыре костюма на все случаи жизни. Здесь же я вижу тридцать пар туфель… Он что, был маньяк-коллекционер?

— Он не хотел выбрасывать старые добротные вещи. Они когда-то делались вручную… в Лондоне, сразу после войны.

Она выхватила у матери из-под рук белый льняной костюм и разложила его на кровати.

— Это его аукционный костюм. По нему всегда его узнавали в толпе. К нему полагался алый галстук и такого же цвета платок в нагрудном кармане.

— Что делать с этой грудой тряпья?

— Не знаю.

— Я могу хотя бы выкинуть его бесчисленные галстуки?

— Красный и голубой — это были его любимые цвета.

— Неплохое сочетание.

— Мама, ты подала мне идею. Я сошью из них покрывало для кровати.

Мать в искреннем испуге отшатнулась от Натали.

— Ты намерена пользоваться покрывалом из галстуков?

— Они такие шелковистые.

— Не сошла ли ты с ума?

— Их цвет так великолепен…

— Ты хочешь похоронить себя в его гробнице, как скифские женщины…

— Наоборот! — Натали таинственно улыбнулась. — Я хочу продолжать жить, но его жизнью.

Ей не давала покоя «тайна» Уоллеса. Какую новость привез он из загадочной России?

Ту, в которую не поверил хитроумный Джервис. Открыл ли он нового шпиона в американском правительстве? Или заговор против президента? Или план вторжения в Европу… или в Персидский залив? Не женского ума это дело — разбираться в проблемах международной политики…

Следователи топтались на месте. Убийство так и не было раскрыто. Люба словно провалилась в черную дыру. Натали регулярно давала в газету «Сельские новости» объявления, где содержался намек на жемчуг: «Перл, приглашаю тебя на ленч» или «Перл! Будь моей Валентиной». Отклика не последовало. Клерк, принимающий объявления в редакции газеты, украдкой посмеивался, считая всю затею с «Перлами» затянувшейся и неостроумной шуткой. Натали даже решилась поместить такое объявление в «Геральд трибюн интернейшнл», но Люба так и не ответила ей.

Натали подметила за собой одну странность. У нее возникла потребность ощущать рядом какую-то опасность. Она нуждалась в этом чувстве, как в наркотике. Она возбуждала свое воображение все новыми и новыми картинами. Вот, например, среди пешеходов на улице часто мелькает одно и то же лицо — может быть, это слежка? Или таинственные позвякивания телефона. Или изучающие двусмысленные взгляды, которыми встречают ее появление некоторые из знакомых Уоллеса. От всех этих сумасшедших галлюцинаций ее могла спасти только работа.

Она слетала на короткое время в Сиэтл на пушную биржу и наблюдала, как прежние коллеги Уоллеса производят закупки мехов. Из них четверо привлекли ее внимание своим эксцентричным видом. Один мужчина был одет в ярко-алый спортивный костюм, другой облачился в поношенную одежду лесного траппера — грубую фланелевую рубаху, кожаные штаны и куртку. Двое других, совсем старики, водрузили на головы старомодные бейсбольные шапочки — символ их лихой молодости. Она могла предложить им работать для «Котильона» на комиссионных началах, но у них было слишком много разных клиентов, а Уоллес принципиально имел дело только с теми, кто отбирает меха лишь для одной фирмы. «Слуга двух господ — это уже не слуга», — рассуждал он. Но все же из любопытства Натали ввязалась в беседу со старым брокером, одетым, как траппер с берегов Юкона. Она вволю напоила его крепким элем в уютном трактире, обставленном в стиле «прежних времен».

— Вы можете нанять любого молокососа, и он вам будет отбирать меха! — заявил брокер после второй бутылки. — Кому теперь нужен опыт и зоркий глаз, когда девяносто пять процентов зверей выращены на фермах?

Уоллес часто говорил об этом. Старики обучались своему искусству на аукционах, где выставлялись шкурки, добытые охотниками в лесах и тундре. Каждый зверек имел свою индивидуальность. Клиент зависел от художественного вкуса брокера в выборе качества и окраски меха, от его особого чутья на малейшие повреждения, причиненные трапперами при добыче и хитроумно скрытые ими.

— Любой может ткнуть пальцем и заявить: «Беру всю партию!» — продолжал ворчать старик. — Имей только деньжата наготове.

Натали махнула рукой официантке, чтобы подали еще пива.

— А что вы скажете о русских мехах?

— Норка? — старик фыркнул. — Ничего хорошего не скажу.

— Почему?

— Милая! Норка не глупа. Она предпочитает богатые страны. Звери, чьи шкурки здесь развесили, при жизни питались, как короли. Индюшачьи потроха и свежую рыбу им подавали на стол. В бедных странах, таких, как Россия, люди из потрохов варят себе суп и облизывают ложки, а свежую рыбу видят во сне. А норки страдают там от голода. И неважно, какой они породы, пусть самой лучшей американской, — без хорошей пищи толку не будет. Разве Уоллес вам этого не рассказывал?

— Я хочу послушать вас.

— Так слушайте. После второй мировой войны американские звероводы продавали племенных производителей и скандинавам, и русским, и даже китайцам. Тогда мы производили и продавали три миллиона шкурок в год. Сегодня русские продают десять миллионов, скандинавы — семь, а китайцы столько, что и считать нечего. А мы по-прежнему три миллиона. Великая американская широта души! Но русским нечем кормить своих норок. Их меха идут вторым сортом.

— Но Уоллес закупал в России партии в сотни тысяч.

— Знаю. Он занимался этим делом еще до твоего появления на свет божий, милая моя!

— А как же качество?

Джек с Юкона, как называли старого брокера окружающие, запустил руку под фланелевую рубаху и долго с наслаждением скреб себе грудь, потом осушил еще одну бутылку пива из батареи, выставленной перед ним на столе.

— Нет правил без исключений. Если перелопатить десять миллионов тонн мусора, наверняка наткнешься на золотишко. Старая истина. И два-три процента их товара — это высший класс. Твой Казак имел наметанный глаз и знал нужных людей.

— Но «Союзпушнина» не делает никаких поблажек на аукционах. Там все равны.

— Конечно. Но Казак заранее, месяца за три, получал сведения, когда будет выставляться лучший лот, и был готов его купить.

— Я все-таки не понимаю…

— Понимайте как хотите… Я вам сказал то, о чем все говорили… Я сам ни разу не видел его в деле там, в России. Если б я работал с Казаком на аукционах, то, может, и подглядел бы какой-нибудь из его секретов. Одно скажу: он всегда попадал в яблочко!

Она попросила Билла Малкольма, своего прежнего босса и бывшего любовника — был такой факт в биографии Натали, — встретиться с нею. Свидание состоялось в столовой для высшего руководства фирмы «Стюарт, Малкольм и Харди». На завтрак им подали копченую лососину и фаршированные яйца. Всего три раза в жизни Натали посещала эту обитель для избранных. Однажды тетя Маргарет привела сюда ее — маленькую девочку, которой все в мире казалось огромным, потом после Гарварда здесь скромным завтраком отмечалось ее поступление в фирму и еще Билл Малкольм решил отпраздновать тут заключенную ею удачную сделку. После этого вход сюда, в святая святых, был ей закрыт. Джентльмены из правления банка не приглашали своих любовниц в столовую «боссов». Обстановка небольшого зала должна была внушать клиентам почтение — скромность и бешеные затраты одновременно. Те, кто знал, сколько могут стоить отделка стен старым деревом кофейного цвета и массивные кожаные кресла, тут же проникались уважением к своим гостеприимным хозяевам. Над камином висел портрет основателя. Сам Уистлер нарисовал его. Это был предок того Стюарта, который усыновил когда-то Уоллеса. Старинное столовое серебро, лиможская посуда и свежие цветы украшали каждый столик, накрытый скатертью белее, чем порошок кокаина, потребляемый не так уж далеко от этого храма в вонючих притонах Нью-Йорка.

— Ты выглядишь великолепно, — произнес Билл Малкольм, слегка коснувшись уголка рта крахмальной салфеткой после первого кусочка еды, проглоченного им. — Я говорил кое с кем из директората. Мы готовы взять тебя обратно к нам.

Несколько прожитых лет обошлись ему потерей части волос на голове, но улыбка его не изменилась — она осталась чарующей. Он выглядел еще более довольным собой, чем раньше. Впрочем, он имел на это право… Он преуспевал. Он был хорошим учителем Натали и неплохим партнером в любви. Только тяжелое обручальное кольцо на пальце перевесило чашу весов в их отношениях. Он остался тем, кем был, она же рискнула, и ее подхватил смерч. Уоллес и «Котильон» — все вместе в одном водовороте. Он этого не мог понять, но готов был простить ей нелепые поступки. Он уважал свободу выбора. Сейчас он был готов помочь ей — из-за сентиментальных воспоминаний о былой любви или из христианского милосердия, призывающего: «помоги ближнему своему», — неважно. Он был великодушен.

— Билл! Я хочу сохранить «Котильон».

— Старые евреи скушают тебя. А молодые «волки» первые перегрызут тебе горло. Я знаю — ты продаешь, но не по мелким же лавочкам. Те, кто у тебя покупает, сами нуждаются в кредитах. И они уже просят их у нас, а мы им вынуждены отказывать. Как видишь, мы все нанизаны на одну ниточку.

— Ты не совсем прав, — бодрилась Натали. — На моем горизонте появились акулы с широкой пастью. Два молодых израильтянина не старше двадцати пяти лет как бешеные скупают все. Насколько я знаю, они сколотили первоначальный капитал на скупке компьютерного лома. Они перепродавали электронные детали чуть ли не на вес, а в результате набили себе карманы… Теперь они выкидывают деньги горстями и покупают все, что попадется под руку. Им нужна только гарантия, что наши запасы не оскудеют.

— То есть наш кредит «Котильону»?

— Я бы хотела иметь такую гарантию. — Для Натали это была главная цель ее свидания с Биллом.

Билл, что-то вспомнив, переспросил:

— Два братца из Израиля? Веселые, загорелые? Они нас посетили…

— Зачем? — Натали ощутила холодок, пробежавший по спине.

— За деньжатами… Чтобы покупать впредь то, что поставит «Котильон»!

У Натали упало сердце. Ведь парни казались такими уверенными в себе.

— Ты не чувствуешь себя одинокой? — переменил тему разговора Билл. Он был слишком великодушен, чтобы насладиться унижением Натали, так легко поддавшейся иллюзорным надеждам.

— Я буду благодарна тебе за помощь. — Натали с трудом нашла ответ на его осторожный вопрос.

— А я всегда буду благодарен тебе… за наше прошлое.

— Сегодня ты спас меня…

— Тебя может быть, но не «Котильон»! Есть сила, которая тянет его на дно.

— Конкретно кто?

— Не знаю… Я только могу в последний момент бросить тебе спасательный круг…

— Я и так выплыву…

— На что ты надеешься?

— На озарение.

— Я рад, что ты вновь в форме!

Натали набралась смелости и демонстративно посетила «Русскую чайную» в час завтрака, когда там собирались все меховщики Нью-Йорка. Стив Вайнтрауб возник у ее столика, как она и ожидала. Беседа с Джервисом не могла остаться без последствий, хотя адвокаты Натали не могли пока нащупать, что связывает Вайнтрауба с Джервисом.

— Присаживайся, Стив, — сказала Натали, наскоро доедая свой завтрак. Она решила сыграть роль занятой деловой женщины.

— Грозы проходят мимо тебя! Ты сияешь, как солнышко… — Он откинулся на спинку стула, поигрывая золотым браслетом и разглаживая свои щегольские усики.

— Тогда зачем ты прячешься от солнца? Например, ты упорно избегал меня в Сиэтле.

— Ты вращаешься на орбите выше моей. Я уже почти готов сгореть в атмосфере, как отработавший свой срок спутник.

— Глядя на тебя, в это трудно поверить, — улыбаясь, сказала Натали.

Стив кивнул на бумаги, которые Натали просматривала за едой.

— Обзор рыночных новостей. Мне специально составляют его по моему заказу, — объяснила она.

— Я вижу, ты вся в деле!

— А где твои обещанные лисицы? Ты же собирался мне их продать…

— Уоллес не покупал импортные изделия.

— Я решила поменять политику.

— Но если ты рассталась с Дианой, кто будет рекламировать лисьи шубы и жакеты?

— Я с ней не рассталась.

— Я слышал, что она закатила тебе скандал… Не хочет быть замешана в эротической уголовщине.

— Хватит об этом! Диана с «Котильоном» — вот так, — Натали показала Стиву крепко переплетенные пальцы. — На все сто процентов. Мы с ней начинаем новую большую рекламу. Там найдется место и твоим лисичкам, если ты обеспечишь качество… Если ты на мели, я тебе кину буксир.

Стив был наглецом, но плохим игроком в покер. По его лицу сразу можно было понять, что он растерялся.

— Сколько товара из партии висит на тебе? — наступала Натали.

— Примерно половина.

— Кому ты предлагал? Молчишь? Я и так знаю. — Натали продолжала атаку в лучшем стиле Уоллеса. Она лгала беззастенчиво и вдохновенно: — «Ревильон» даже не будет утруждать себя разгребать твои кладовые. Его склады и так забиты…

— Я понадеялся на «Фамильные меха».

— Для них ты дешевка! Так что крутись вокруг «Котильона». Половина твоих запасов — это сколько?

— Примерно тысяча.

— Врешь. У тебя лежит там десять тысяч. — Тут Натали словно перевоплотилась в Уоллеса и точно скопировала его умение блефовать. — Если скинешь пятнадцать процентов с цены каждого жакета, я покупаю все твои залежалые десять тысяч.

— Десять процентов с цены! Иначе я себя угроблю…

— Ты уже горишь! Сам только что признался. Двенадцать процентов или сиди на своих тюках, пока их не съест моль.

— А ты глотаешь меня живьем!

— Наоборот, вытаскиваю из болота! Хорошо, будь по-твоему.

— Спасибо.

Они через стол обменялись рукопожатием.

— Ты знаком с Алексом Мошесом?

— Еще как! Его прозвище — Браковщик! Бандит! Он измывался над моим отцом, а теперь проделывает то же самое со мной. Из пяти купленных шуб четыре возвращаются обратно за мой счет.

— Что ж, теперь сэкономим деньги на расходах по транспортировке туда и обратно… Алекс Мошес работает на меня.

Стив Вайнтрауб в отчаянии схватился за голову.

— Натали! Ты не поступишь со мной так? Правда? У меня… восемьдесят тысяч лежат на складе. Мне конец!

— Сочувствую. — Натали понимающе кивнула головой. — Между прочим, чуть не забыла, один твой дружок просил передать тебе привет.

— Кто?

— Джефферсон Джервис.

Удивленное «о!» Стива выглядело не очень натурально.

— Так что зря ты тут плакался, Стив. Твоя орбита повыше моей.

— Мы просто знакомы.

— Он твой инвестор?

— Нет-нет. Мы встречались как-то на заседании… Вспомнил! По поводу импорта из Израиля…

— Когда увидитесь снова… передай привет от меня. Если, конечно, он меня помнит. — Натали изобразила на лице робкую улыбку.

То, что Стив признал свою связь с этим финансистом, подтвердило подозрения Натали. Джервис маячил за спиной Вайнтрауба, как грозная тень. Вряд ли им руководил денежный интерес. «Котильон» для него слишком мелкая картошка, не стоящая усилий, чтобы выкапывать ее из земли. Джервису нужно было напугать Натали, отвлечь ее от расследования тайн Уоллеса. Она чувствовала, что огромная змея кольцами обвивает ее, но терялась в догадках, какую роль в этой подлой интриге играет Стив Вайнтрауб.

— Мы увидимся в Ленинграде? — поинтересовалась Натали.

— Ты летишь на аукцион?

— Конечно.

— А я нет. У меня как раз в это время встреча с «жирным котом» в Гонконге. Буду наводить мост в красный Китай.

— «Жирные коты» подружились с коммунистами?

— Мой партнер хочет поставлять им технологию и забирать продукцию. Тебе это неинтересно. Вы же против импорта.

— Мне нравится, что бизнес взламывает границы. Хороша сама идея!

— Что если я попрошу тебя о маленьком одолжении?

— Разумеется, Стив… если это в моих силах.

— Захвати с собой весточки для моих друзей… Они евреи-отказники. Уже давно ждут разрешения на выезд. Остались без работы и без гроша. Я посылаю им чуточку деньжат… Тебя не затруднит?

— Не делай из этого проблему… Стив, можно мне дать тебе совет?

— Я слушаю.

— Джефферсон Джервис в любой момент может скупить всю меховую торговлю в Нью-Йорке… если ему в голову стукнет такая идея. Ему только стоит пошевелить пальцем. Он не тот инвестор, с которым я бы лично надеялась долго иметь дело.

— Я же сказал, он не вкладывал в меня деньги!

— Стив, не лги!

— Почему ты затеяла этот разговор?

— Потому что ты хороший меховщик. Уоллес тебя недооценивал.

— А ты?

— Я знаю твое положение. Ты сидишь на этих шубах и не знаешь, что с ними делать. Ты уверен в качестве своего товара, а молва вокруг твердит другое… Я не права?

— Я слушаю… — неохотно выдавил из себя Стив.

— Я банкир в прошлом, имею опыт и могу легко просчитать ситуацию. Я знаю, как действуют «ковбои», подобные Джервису. Они держат тебя на привязи и позволяют крутиться вокруг них, а когда им надо, накидывают лассо и валят на спину…

— Только между нами, Натали… Я уже почти захлебнулся, когда Джефф бросил мне веревку. Мне не на кого жаловаться, кроме как на себя…

Натали была довольна. Она вынудила жертву и сообщника Джервиса исповедаться перед ней. Теперь осталось только довершить разгром противника.

— А что если ты обнаружишь, что не веревка у тебя в руках, а змея?

— У меня не было выбора.

— Ты копаешь под меня, а роешь яму самому себе…

— Что мне делать?

— Я найду тебе другого банкира.

— Не сможешь. На мне клеймо! — Стив огляделся, нет ли кого поблизости, кто мог бы их подслушать. Потом заявил с печальной безнадежностью: — Никто в этом году не даст мне больше в долг.

— Может быть, я смогу уговорить Эдди Майлла встретиться с тобой.

— Кто это?

— Ты должен помнить историю со «Связкой». Он начал действовать в прошлом году.

— Да, конечно! Только не могу понять, как работает его машина. Название «Связка» придумала его восьмилетняя дочь. Она же настояла на том, чтобы в конце был восклицательный знак. Теперь эта «Связка!» с восклицательным знаком мозолит глаза по всей стране. Раньше он был мелким посредником и экономил даже на стоимости авиабилетов.

— Эдди Майлл реорганизовал свою компанию, расплатился с кредиторами, выкупил пай учредителей и начал продавать дешевые акции всем, кто пожелает.

— Он что, воздвиг «пирамиду»?

— Да! Чтобы выжить, ему непрерывно надо расширяться, пускать в продажу все новые акции.

— Во что это обойдется? Он высосет из меня всю кровь!

— Он не возьмет с тебя ни цента. Он кладет себе в карман от выручки за вновь выпущенные акции.

— Может, этот Майлл смог бы и тебе помочь? — По лицу Стива было видно, что он уже клюнул на приманку. Глаза его загорелись.

— Нет, Стив. «Котильон» пока останется акционерным обществом закрытого типа. Я не собираюсь распродавать акции.

— Но я бы встретился с Майллом.

— Я это устрою, Стив.

Они расстались почти друзьями, хотя разве можно быть уверенным в чем-то в этом мире? По дороге в свой офис Натали с горечью раздумывала о том, что ее последнее заявление насчет «Котильона», в сущности, было только бравадой. Рано или поздно ей придется открыть двери «Котильона» для публики. Давление внешних сил и обстоятельств было слишком велико. На это намекал и Билл Малкольм во время их последней не очень-то веселой встречи. В жизни, а тем более в бизнесе не происходят чудеса. Спасти может только свежая идея, которую у тебя купят такие «добрые волшебники», как Билл Малкольм или Эдди Майлл. К ним надо идти с товаром. У Стива есть такая «тепленькая» идея — связи Гонконга с красным Китаем. Натали же вместе со своим «Котильоном» после утраты Уоллеса бессмысленно барахтается в бурном море, и силы ее иссякают.

— Как приятно слышать твой голос, дорогая, — ворковал Эдди Майлл в трубку. — Как идут дела?

— У меня неплохо. Но есть один парнишка, с которым тебе стоило бы повидаться.

— Сколько ему лет?

— Тридцать с небольшим.

— Не жулик?

— По нашим стандартам — нет.

Эдди захохотал:

— Точная характеристика! Ценю твою искренность. Кому он больше нужен? Тебе или мне?

— Время покажет. Он способен далеко пойти. У него есть зацепка в Гонконге.

— О'кей! Скажи, чтобы позвонил мне. Если ему не так много за тридцать и он не прочь состязаться в спринте, я рискну парочкой долларов.

Натали не имела раньше деловых контактов с Эдди, и на нее произвела впечатление его способность мгновенно принимать решения.

— Честно говоря, я ожидал, что ты будешь просить за себя. Уж больно нервничают твои акционеры-учредители. Шум от них по всему Нью-Йорку. Ты должна их попридержать… они у тебя распустились. Можно дать тебе совет?

— Разумеется.

— Если ты хочешь состояться в меховом бизнесе, ищи инвесторов со стороны. Тебе нужен банкир, не связанный с этой клоакой, где все знают про все и всех…

— Спасибо, Эдди, — холодно поблагодарила Натали. — У меня уже есть банкир. Билл Малкольм из «Стюарт, Малкольм и Харди».

— Солидный парень. Даже слишком, я бы так сказал. Шагу не сделает без оглядки назад и по сторонам.

— У нас с ним полное взаимопонимание. Он знает, что «Котильон» — акционерное общество закрытого типа. Так решили мы с Уоллесом, и так будет!

Долгое молчание Эдди в трубке было красноречивее любых слов.

— Я привыкла к сотрудничеству с Биллом, — не выдержала затянувшейся паузы Натали и повторила: — Он меня понимает.

Эдди прокашлялся и произнес:

— Я дам тебе еще один совет на прощание. Потом я повешу трубку, и мы оба вернемся к нашим делам. Запомни вот что: со временем мы становимся старше, но не лучше.

Спускаясь в лифте из юридической конторы, где была оформлена сделка о покупке лисьих шуб и накидок, Стив Вайнтрауб мельком сообщил, что Эдди Майлл согласился финансировать его импортные операции.

— Поздравляю, — сказала Натали.

О Джервисе не было произнесено ни слова, но Натали с удовлетворением отметила про себя, что теперь Джервису придется плести свои интриги через другое подставное лицо. Стив перестал быть безвольным орудием в его руках.

Она пешком направилась в «Котильон», где ей предстоял намеченный заранее январский отчет перед членами правления.

Путь ее проходил через кварталы пушной торговли между Шестой и Восьмой авеню. Улицы здесь были узкими, дома старомодными, оформление витрин не таким наглым и зазывающим, как в других районах. Случайно или нет, но все это создавало определенную атмосферу, гармонирующую с этим древним занятием человека — промыслом пушного зверя и торговлей мехами. Здесь, судя по фотографиям пятидесятилетней давности, хранимым Уоллесом, почти ничего не изменилось со времен его молодости.

Натали в уме прокручивала по дороге речь, которую собиралась произнести на правлении. Ярлыки на выставленных изделиях дали новый толчок ее мыслям. Цены за прошедший год подскочили почти на пятьдесят процентов. Это означало, к сожалению, что многие покупатели, на которых возлагались надежды, не смогут приобрести традиционную продукцию «Котильона». Только разумный баланс между дешевыми изделиями вроде лисьих жакетов Стива Вайнтрауба и элитарными мехами поможет фирме остаться на плаву и одновременно сохранить свою репутацию.

Как у большинства жителей огромных мегаполисов, у Натали имелось особое предохранительное устройство в мозгу, нечто вроде антенны, сканирующее пространство вокруг нее и предупреждающее об опасности, будь то уличные хулиганы или грабители, норовящие вырвать сумочку из рук, агрессивные таксисты, сумасшедшие или нетрезвые водители. Это устройство, к несчастью, не сработало в тот момент, когда тяжелый фургон, загородивший половину тротуара и, как ей казалось, покинутый водителем, внезапно всей массой стал стремительно надвигаться на нее.

15

Натали не успела даже завопить от ужаса или протиснуться между фургоном и зданием. Мотор громадной машины рычал, рубчатые покрышки шевелились, гигант, дав задний ход, стал прижимать Натали к кирпичной стене. На высоте более полутора метров над мостовой был распахнут грузовой люк. Из него выступал деревянный настил. Если б Натали была ниже ростом и не носила туфли на высоких каблуках, ей не удалось бы уцепиться за этот настил и подтянуться наверх.

Она легла на грязные доски, но в тот же момент они затрещали от чудовищного давления. Острые щепки вонзились в ее руку, а сумочка, висевшая на ремешке, превратилась в бесформенную лепешку. В воздухе резко запахло духами из раздавленного флакона. В ее сознании запечатлелся крик прохожего:

— Эй! Ты же убил женщину!

Отважный рыцарь — пожилой негр с деловым портфелем под мышкой — выскочил на проезжую часть, пробежал вдоль фургона и дернул ручку кабины водителя. Перед его глазами блеснуло лезвие направленного прямо ему в лицо ножа. Негр отпрянул. Взревев, как доисторический ящер, фургон рванул вперед, пересекая узкую улицу. Взвизгнули тормоза проезжающих мимо машин. Он выехал на Восьмую авеню, и уличное движение, как вьюга, замело его след.

— Вы в порядке? — допытывался добровольный защитник у Натали.

— Да, да, да! Благодарю вас!

Озадаченный негр с портфелем растворился в толпе.

Как ни странно, ее промежуточный январский отчет перед правлением не вызвал взрыва эмоций, которого она опасалась. Все словно чего-то выжидали. Тучи сгущаются перед грозой — таково было настроение собравшихся в зале заседаний. Молнии и громы решили, видимо, отложить на более поздний срок.

В перерыве, как всегда, разносили кофе. Майк с тревожным любопытством разглядывал руку Натали.

— Маленькое дорожное происшествие. — Она решила опередить его расспросы. — Не подумай, что я колюсь… это занозы. Я не заразилась от тебя фамильной болезнью.

— Не думай обо мне плохо. Я лечусь. Но я боюсь, что не выдержу «ломки». Мне предложили терапию.

— Терапия — это что? Ты перешел на кокаин? Я дала тебе срок пять недель.

— Я соблюдаю твои условия. Но каждый человек идет своим путем…

— Мне пока не нравится твой путь.

— А я не знаю, чем кончится твой.

Натали резко отвернулась от Майка. Его последние слова насторожили ее. Неужели Майк причастен к чему-то, что тщательно скрывают от нее? Может быть, сегодняшний жуткий инцидент не случаен?

Она проснулась утром в субботу в узкой кровати в холодной комнате для гостей. Дважды в год, сколько она себя помнила, она проводила ночь в этой кровати и в этой комнате. Это был семейный ритуал — погостить у тетки Маргарет в ее заброшенном поместье. Кроме электрических светильников и морозильных камер, здесь вряд ли появилась хоть одна вещь, изготовленная позже двадцатого года нашего столетия. Тетя Маргарет принесла ей на подносе горячий чай.

— Это чтобы ты согрелась. Через двадцать минут завтрак. Надо плотно покушать.

— Я не ем так рано.

— Мы же пойдем на лыжах. Ты упадешь в обморок с голоду по дороге, и что мне тогда делать, старухе? Тащить тебя на себе?

После завтрака наступил торжественный момент — выбор лыж для прогулки. Великое множество их в идеальном порядке хранилось в специальном каменном сарае вместе со смазкой и лыжной обувью. Когда-то его стены гулко отражали голоса и смех многочисленных юных Стюартов — молодую поросль древнего шотландского клана, переселившегося на американскую землю. Большинство из них нашли уже успокоение на кладбищах, другие были слишком заняты борьбой за выживание, чтобы вспомнить детство и покататься на лыжах с тетушкой Маргарет. В лыжных ботинках, подходящих по размеру кому-нибудь из Стюартов, сохранились еще бумажки с нацарапанными именами: Кэт, Мэри, Аллен, Джон. Их, может быть, уже нет на свете! У Натали слезы брызнули из глаз, но она тут же утерла их рукавом лыжной куртки.

От сарая шел длинный пологий спуск. Тетя Маргарет, шедшая впереди, проложила лыжню. Натали катилась по ней и чувствовала себя как в раю.

Снизу, с подножия холма, старый дом выглядел великолепно — трехэтажный, вытянутый вверх в викторианском стиле, он в то же время прочно стоял на земле и олицетворял собою уют, тепло и гостеприимство.

— Кто им займется, когда я помру? — небрежно сказала тетя Маргарет, отряхиваясь от снега, падающего с нависших над нею еловых ветвей.

— Наверное, тот, кому ты его завещаешь.

— Я завещала его семье.

— Наша семья — это сотни граждан США. У тебя одной только десять внуков… — В каждой семье есть один, кто тянет на себе весь воз. Так получается, что ноша ляжет на женские плечи. Я уже записала дом на твое имя.

— Что?

— Дом и плюс двести акров земли… Эй, какого черта ты расхныкалась?

Натали не могла сдержать рыданий. Ей было безумно стыдно перед тетей Маргарет, но она ревела, как маленькая девчонка. Она вытирала слезы вязаными перчатками, а они все текли и текли. Всхлипывая и задыхаясь, она хватала ртом морозный воздух.

— Я была о тебе лучшего мнения! — с улыбкой покачала головой Маргарет.

— Ты меня… ошеломила! — с трудом произнесла Натали.

— Так хочешь ты иметь свой дом или нет?

— У меня же есть дом….

— Этот дом особый. Это сердце, это душа семьи Стюартов. Они позаботились об этом… они оставили меня здесь одну, но, может быть, ты возродишь в нем жизнь.

— Смогу ли я? Я не справляюсь со своими заботами. Ты ведь все знаешь про меня, тетя Маргарет.

— Догадайся, почему я так решила?

— Почему?

— Ты не убегаешь от ответственности. Ты берешь ее на себя.

Мерзнуть на месте и лить слезы было бесполезно. Надо было догонять тетю Маргарет, которая, лихо отталкиваясь бамбуковыми палками, уже прочертила лыжню через засыпанный свежим снегом молодой лесок к сверкающим на солнце холмам.

Тетя Маргарет, разменявшая уже девятый десяток, легко вспорхнула на высоту. Ее лыжи отпечатали на гладкой снежной поверхности изящную «елочку». Она уже стояла на вершине и обозревала окрестности, когда ее смогла догнать Натали. Вид, открывающийся с холма, заставил Натали замереть от восторга. Изумительной чистоты белое покрывало было накинуто на землю. Ни темного пятнышка, ни дымка, ни следа человеческого. Лишь ярко-зеленая строчка хвойного бора пересекала белизну.

— Пять тысяч акров! Нетронутых! — Тетя Маргарет произнесла это так, как будто читала вслух стихотворение. — Ни одной фермы или изгороди. Заповедник, предназначенный только для охоты.

— Я и не представляла себе, как здесь чудесно! Ты живешь рядом с такой красотой!

— Владельцы этой земли ушли в могилу… — с горечью продолжала Маргарет. — У наследников кишка тонка платить налог за такое богатство. Значит, очень скоро здесь пройдет шоссе, выстроят коттеджи, супермаркеты, мотель, казино, а может, что и похуже…

Тетя Маргарет внезапно смолкла и опустила голову. Ее седые волосы выбились из-под яркой лыжной шапочки, и ветер трепал их.

— Ты думаешь, есть шанс? — осторожно поинтересовалась Натали.

— Я не зря притащила тебя сюда. Я хочу перед тобой исповедоваться. Именно здесь! Прости меня, Натали. Я продаю свой пай в «Котильоне».

Для Натали это был страшный удар.

— Это все, что я имею. Все, что можно быстро обратить в деньги. Я хочу купить эту землю и создать здесь природоохранный фонд. Ты сама понимаешь, что это обойдется безумно дорого.

— Разве нельзя с этим подождать?

— Мне восемьдесят семь лет. Я могу умереть хоть сегодня ночью. Я должна защитить этот край, пока я еще жива. Я привыкла надеяться только на себя. Что ты повесила нос, милая?

— Потому что все трещит по швам. Одна беда за другой… Я собралась в Россию… Я оставляю «Котильон». Я надеялась на тебя…

Маргарет резко оборвала ее монолог:

— Натали, послушай! Когда я умру, когда умрешь ты, когда твои дети — дай бог, чтобы они у тебя были! — тоже умрут, а потом их дети и дети их детей сойдут в могилу и все давно забудут, что была такая фирма «Котильон», эта красота, эта первозданность природы останется. Я должна обеспечить ее сохранность. Это мой подарок будущим поколениям. За свою долгую и, наверное, никчемную жизнь я не совершила, а уж теперь и не успею сделать лучшего поступка.

— Сколько времени можно потянуть с этим решением? — Натали лихорадочно соображала, как найти выход.

— Боюсь, что времени почти нет.

Деньги, которые Натали надеялась выручить от интенсивной продажи товара, уйдут на уплату срочных долгов и покупку новых партий мехов. Порвать уже заключенные контракты с поставщиками? Это все равно, что одним махом разрушить «Котильон». После его уже не склеить. «Стюарт, Малкольм и Харди» не дадут ей ни цента, если она не представит им какой-либо новый, сулящий прибыль, проект. Даже если она согласится на открытую продажу акций, забыв про свои прежние заявления.

Длительное молчание Натали насторожило тетю Маргарет. В душе старуха надеялась, что ее вдохновенная речь вызовет восторг у внучатой племянницы. Натали нелегко было изобразить на лице энтузиазм.

— Конечно, ты права, тетя Маргарет. Это надежнейшее вложение капитала.

— Это не просто вложение капитала. Это, как говорится, подведение итогов.

— Не хочешь ли ты обсудить со мной некоторые детали? — Натали бросила пробный камень. Она не имела средств выкупить долю тети Маргарет, но решила попытаться держать ситуацию под контролем и максимально оттянуть время. Но тетя Маргарет была хоть и стара, но умна и опытна в делах. Она не желала затягивать неприятный разговор с внучатой племянницей, портить себе и ей настроение.

— Предоставим все тем, кто съел на этом собаку. Мои юристы готовы побеседовать с тобой в любое время.

Когда Натали навестила Лео Моргулиса с целью убедить его сопровождать ее в Ленинград, он встретил ее широчайшей улыбкой и подарком.

Он собственноручно сшил для нее роскошную меховую шапку. На его взгляд, она являлась необходимым дополнением к шубке, подаренной Уоллесом. Натали надела шапку перед зеркалом, наслаждаясь ее невесомостью и изяществом. Лео легким движением поправил шапку у нее на голове, лихо сдвинув ее чуть набекрень.

— Это шапка выглядит на мне слишком вызывающе, — вздохнула Натали.

— Золотая моя! Все аукционы, а русский особенно, это театр. Если ты пускаешься в плавание под флагом «Котильона», надо по крайней мере, чтобы этот флаг все увидели. Напяль на себя и шубу, и шапку и стой на свету, а не в темном уголке.

— Лео, ты поедешь со мной?

— Да, милая. И возьму с собой сыночков. И мою благоверную. Жена не отпустит меня одного с тобой.

— О чем ты говоришь, Лео? — поразилась Натали.

— О том, о чем сама знаешь. Сильвия — моя вторая жена. Где мы с ней познакомились и завели шашни? Именно на аукционе. Она не хочет, чтобы история повторилась. Кстати, прими мои поздравления. Ты лихо выкупила пай своей тетушки. Теперь ты сама себе хозяйка.

— Я выложила все до последнего цента. Я в долгу как в шелку! Если я выпишу чек за чашечку кофе в забегаловке, банк откажется его оплатить.

— Плохо.

— Хуже, чем ты можешь вообразить. Я отказалась от выгодных закупок. Я взяла кредит под кредит и еще раз под этот второй кредит. Весной, когда деньги перестанут порхать в воздухе и наступит время платежей, я с треском вылечу из бизнеса.

— Итак, ты без гроша, вся в долгах и ничего не светит впереди?

— Именно так.

— Поздравляю, теперь ты настоящий меховщик!

— Хорошая шутка, Лео, но мне не до смеха. Главное, что я ничего не добилась, купив пай Маргарет. Если еще кто-то вздумает скинуть свою долю, я все равно могу потерять контроль над фирмой. Я по ночам просыпаюсь в холодном поту.

— Глотай таблетки.

— Не помогают.

— Забудь о деньгах, забудь, что ты была банкиром. Деньги — тлен! Мех — золото! Закрой глаза и представь себе ворс — пушистый, ласковый. Мех питает человека энергией. Я не сказки сочиняю. Я говорю правду, Натали.

Надеясь, что Любе попалось на глаза хоть одно из многочисленных газетных посланий, Натали решила взять с собой в Россию «Перлы» Уоллеса. Несмотря на широковещательные заявления о гласности и об отмене цензуры, коммунистические церберы по-прежнему изымали на границе Библию и порнографическую, на их взгляд, литературу, причем и то, и другое с одинаковым рвением. Единственным способом провезти «Перлы» через таможню оставалось только прибегнуть к уловкам контрабандистов. Натали приводила в ужас мысль о том, что в аэропорту у нее обнаружат порнографическую книжонку, которую безутешная вдова известного бизнесмена прихватила с собой в Россию для чтения перед сном.

16

Утром в день вылета Натали в Россию Джоан Фрей прошествовала к ней в кабинет и водрузила на письменный стол пластиковый магазинный пакет, набитый доверху презервативами.

— На что ты намекаешь? — ошарашенно спросила Натали.

— Уоллес всегда брал их с собой. Там, в России, он получал с помощью этого всякие блага, например, билеты в популярные театры. Или раздавал коридорным и официантам.

— А что в другой сумке?

— Дискеты. Они увлекаются компьютерами, но у них нет в продаже дискет. Так же, как и тампонов. Про женские дела им подумать недосуг. У них другие заботы. Между прочим, в приемной вас дожидается манекенщик. Уоллес его знал…

— Я не занимаюсь манекенщиками. Дай ему записку к Лауре Дрейк.

— Он торчит здесь уже давно. Вы прошли мимо, не заметив его.

— Ошибаешься, я его заметила. Маленький блондинчик.

— Стефан. Он на хорошем счету в рекламных агентствах. Он говорит, что у него к вам личная просьба. Я могу его выпроводить…

— Не надо. Позови его.

У юноши была почти детская, но весьма привлекательная физиономия. На вид ему было не более двадцати двух лет. Его прическа была само совершенство, и Натали прикинула, что его облачение — свитер с высоким горлом, кашемировые брюки и итальянские ботинки — обошлось ему не менее чем в тысячу долларов. А золотые серьги отличной ювелирной работы в ушах парнишки и выразительные лучистые глаза делали его просто неотразимым.

— Что я могу для тебя сделать, Стефан?

— Я очень ценю то, что вы уделили мне время, миссис Невски.

— Спасибо. Но будь краток. Я действительно очень занята сегодня.

— Не знаю, как лучше это выразить, но я нуждаюсь в вашей помощи.

— В чем она будет заключаться?

— Это длинная история. Я прошу только, чтобы все осталось между нами. Вы обещаете?

— Стефан, у меня масса проблем. Не вешай на меня еще одну. Может, Джоан в состоянии помочь тебе?

— Нет! Только вы… можете заменить мистера Невски.

— Что?!

Джоан обеспокоенно приоткрыла дверь, испугавшись возгласа Натали.

— Оставь нас на пять минут. Отвечай на звонки. А ты присядь, Стефан. И постарайся покороче рассказать мне свою длинную историю.

— Два года назад я встретил в Ленинграде девушку, актрису. Я там работал на фирму Бена Кана. У нас с этой девушкой почти все сладилось…

Натали удивилась. Этот слащавый и внешне уверенный в себе красавчик на глазах превращался в мальчишку, страдающего из-за любовных переживаний.

— Ее зовут Вера. Она так прекрасна! Я не мог поверить, что она полюбит меня. Она хорошая актриса и имеет большой успех. Я не понимаю по-русски, но каждый вечер ходил в театр слушать ее голос и смотреть на ее игру… просто на нее. Я подарил ей все, что у меня было: кассетник и видео, кроссовки, свитера и джинсы для ее брата. Я отдал бы ей жизнь, если б она попросила. Русские женщины — они способны свести с ума. В конце концов она согласилась уехать со мной. Мы ходили по ночному Ленинграду, держась за руки, хотя она очень боялась, что нас увидят вместе.

— Почему?

— Я сам актер в некотором роде и понимал, в каком она положении. В России актеры работают постоянно в одной труппе. Если б какая-нибудь актриса, мечтающая перехватить у нее роль, узнала про нас, то могла донести, что Вера крутит любовь с американцем и собирается эмигрировать. И ее бы уволили… Я сначала не верил, но это действительно так… А потом мне пришло время уезжать…

— Вы не виделись с тех пор?

— Нет… Но мы обменивались письмами.

— По почте?

— Конечно, нет. Там же вскрывают заграничную почту. Уоллес, то есть, простите, мистер Невски помогал нам.

— Он провозил ваши письма? — Натали поразилась, как он мог так рисковать.

— Я неправильно выразился. Не письма, а устные послания. Мистер Невски был для нас добрым волшебником. Мы молились на него и надеялись, как на бога… В последний раз он должен был передать Вере, что я не в силах больше ждать. Я хочу видеть ее здесь — моей женой. Но мистера Уоллеса больше нет… И я не получу ответа от Веры.

— Как мне найти ее? — подавив в себе чувство горечи, спросила Натали.

— Если это не так для вас трудно, запомните ее телефон и позвоните ей. Скажите, что я жду. Что скопил деньги… Что я могу прилететь за ней в Россию… Вы найдете слова, миссис Невски. Я надеюсь… вы сможете убедить ее.

Натали встала, и Стефан тотчас же вскочил со стула.

— Стефан, вероятно, я буду очень занята на аукционе. Там все будет для меня ново… и вряд ли я найду время для каких-то тайных встреч.

— Но я люблю ее… Вы просто передадите…

— Только не в этот раз. Уоллес чувствовал себя в России как дома. Я же буду там чужестранкой. И мне хватит своих забот.

— Я бы не стал затруднять вас, но речь идет о Любви!

— Я уже согласилась на подобную твоей просьбу — связаться с еврейскими диссидентами. И жалею об этом. Вряд ли я ее выполню. Я слишком плохо знаю обстановку в России.

Стефан заморгал ресницами, словно мальчишка, получивший удар в лицо бейсбольным мячом. В растерянности он снова опустился на стул, не замечая, что Натали не терпится выпроводить его поскорее за дверь. Крупные слезы вдруг покатились из красивых глаз фотомодели мужского пола.

— Я не знаю… не знаю… Может быть, ей там совсем плохо, — не мог сдержаться он.

Натали тронула его за плечо. Он был крепкий, прекрасно сложенный юноша, но сейчас он вел себя, как несчастный, нуждающийся в утешении ребенок. Джоан больше не заглядывала в кабинет, и Натали пришлось самой играть роль утешительницы.

Она погладила его волосы. Они были как золотистый шелк. Она вытерла ладонями его влажные от слез щеки. Едва ощутимый порыв, словно легкое дуновение невидимого ветерка, вдруг всколыхнувшего листву, потянул ее к нему. Ей захотелось прижаться к этому мальчишескому, но в то же время сильному мужскому телу. Она не имела сексуальной близости после тех минут, проведенных с Уоллесом в их каюте на «Колдунье». «Когда-нибудь это должно случиться со мной», — мелькнуло в ее голове.

Мальчик был так привлекателен! Неважно, что в этот момент он страдал и думал о какой-то другой женщине. Она продолжала гладить его волосы дрожащими от возбуждения руками. Легким движением она наклонила его голову и прижала его лицо к своим бедрам. Она чувствовала сквозь ткань юбки его тепло.

Внезапно она сама заплакала. Она не хотела этого красивого мальчишку. Она желала близости со своим мужем…

— Хорошо, хорошо. Не плачь. Скажи, как найти ее.

— Вы это сделаете?! — Он вскочил мгновенно. Слез как не бывало. Глаза его засияли. Он даже не почувствовал, что их тела соприкасались, не заметил, что был момент, когда стоящая перед ним женщина желала его.

— Я выполню твою просьбу… ради памяти о моем муже.

— Вот ее телефон. — Он торопливо выудил из кармана крошечный клочок бумаги. — Только звоните по уличному автомату. И не рядом с отелем. Она понимает по-английски, а ее родители — нет.

— Я говорю по-русски. Неужели телефоны-автоматы прослушиваются?

— Возле отелей для иностранцев — да.

— Что мне ей сказать?

— Что я ее люблю. Но главное, узнайте, все ли у нее в порядке. Спросите, как мне поступить? Может, приехать за ней? Только остерегайтесь ловушек.

— Каких?

— Их много. За нее, например, может говорить подставное лицо.

— Ты говоршь вздор.

— Уоллес предупреждал меня об этом. Я дам вам для нее деньги. Но только вы отдадите их Вере рублями.

Он достал бумажник. Стодолларовые банкноты посыпались из его дрожащих пальцев на пол.

— Не дури, малыш. Подбери деньги. Твоя тысяча или две ей не помогут. Если понадобится, я одолжу ей сколько надо.

— Я буду молиться за вас.

— Ты? Ну давай, топай отсюда в церковь. Как она выглядит?

— Красивая. Темные волосы, синие глаза.

— Снежная королева?

— Не смейтесь. Взгляните на ее фото.

В бумажнике хранилась ее фотография — профессиональный снимок в театральном костюме. Хорошенькое личико, неотличимое от лиц других начинающих звездочек-старлеток.

— Из вас получится хорошая пара! — вежливо сказала Натали.

— Дай бог!

Когда Стефан наконец удалился, Натали спустила бумажку с телефоном в унитаз, но все-таки запомнила записанный на ней номер.

У Натали защемило сердце, когда она увидела отца. Он пришел проводить ее. В распахнутом пальто, в костюме с безупречно подобранным галстуком старый дипломат отмеривал широкие шаги своими длинными ногами по пластиковому туннелю, соединяющему «боинг» с залом ожидания. Окружающие уступали ему дорогу, думая, что это очень важная персона. Он опоздал, как всегда в своей жизни — в прогнозах, в смене политического курса, опоздал и на проводы своей дочери. Она поджидала его.

— Не мечтай победить Россию! — с ходу заявил он.

— Я об этом и не думаю, папа.

— Наполеон сделал все что мог, но даже этот гигант все равно шлепнулся лицом в грязь. А он был гениальный полководец.

— Я же не Наполеон. У меня нет Великой Армии.

— Это болото. Оно засасывает кого сразу, а кого медленно, постепенно. И тебе даже вначале приятно, пока их дерьмо не польется тебе в рот и ты не захлебнешься. Они могут прикинуться кем угодно — христианами, демократами, но им нужны только наши доллары. Украсть их, а потом пропить. И поиздеваться над нами.

— Спасибо за совет, папа.

Стюард торопил. Ей казалось, что рев могучих моторов самолета закладывает ей уши. Она уже не хотела слушать отца.

— Не ходи по улице одна… это опасно, — услышала она последнее напутствие.

Сколько ненависти, презрения и страха в этом умнейшем из умнейших человеке, который когда-то был блестящим дипломатом, верным слугой правительства США, полномочным послом в прежней России! Натали ждала новая страна, где вовсю бушевали гласность и перестройка…

17

Стюардесса «Эр Франс» принесла Натали из гардероба ее жакет, как только самолет вошел в воздушное пространство России. Натали заметила, что девушке доставляло удовольствие одно прикосновение к великолепному меху.

Неужели и на молодое поколение так действует эта вечная ценность или это та таинственная энергия, о которой ей говорил Лео Моргулис?

«Обнаженная женщина на ветру, холоде и морозе и теплый ласкающий мех, укрывающий ее, — неплохой кадр для рекламного клипа», — раздумывала Натали.

— Вот он, русский град Петра, — прохрипел Лео Моргулис в ее ухо.

Самолет снижался. Сквозь клочья облаков Натали увидела через иллюминатор острые иглы золотых шпилей, на удивление правильные геометрические очертания городских кварталов, которые рассекала белой полосой скованная льдом широкая река. От нее наподобие зловещих волос Горгоны в разные стороны взметнулись тонкие волосинки речек и бесчисленных каналов.

В скудно освещенном здании аэровокзала Натали предъявила свой паспорт с визой коротко остриженному солдатику с тупым, словно искусственным лицом манекена и неприятно пронизывающим взглядом. Он несколько раз поднимал и опускал голову, переводя взгляд с документа на Натали и обратно, в идиотском удовольствии задерживая шумную, нервную очередь.

Почему-то он поднял телефонную трубку и что-то беззвучно пробормотал. Потом уставился на Натали сквозь стекло без всякого выражения на лице. В очереди к соседнему пропускному окошечку переминались с ноги на ногу Лео Моргулис и его семейство. Но там дело шло живее…

Натали хотела узнать, в чем причина задержки, но она помнила наказы Уоллеса. У русских бюрократов бессмысленно и даже опасно спрашивать, чем они заняты.

В стеклянной будке появился офицер. Солдат показал ему документы Натали, и офицер с серьезным видом занялся их изучением. Он перевел взгляд своих бесцветных глаз с фотографии в паспорте на лицо Натали, коснулся пальцами места где-то между фуражкой и ухом. Натали со смешком повторила его жест. Она поняла, что на фото в паспорте ее волосы были короче, и убрала их назад. Она приняла позу, как манекенщица. Офицер был удовлетворен и кивнул солдату. Тот поспешно проштемпелевал визу.

Нервничая до дрожи в теле, Натали поставила свой багаж на серую ленту таможенного конвейера. Она уже боялась всего. Ей представилось, как русские пограничники будут вынимать из ее сумок презервативы, женские тампоны и с хохотом листать «Перлы».

Содержимое чемоданов семьи Моргулисов было выпотрошено на стол. Они шумно, но безрезультатно протестовали.

Служащий таможни молча взял протянутую ему Натали декларацию и углубился в ее изучение. Она аккуратно вписала туда все ценности, ввозимые ею в Россию. Список возглавлял меховой жакет, подаренный Уоллесом. Она помнила его рассказ о том, как он был вынужден уплатить пошлину на выезде за собственный фотоаппарат, который забыл упомянуть в декларации при въезде в страну.

Таможенник запустил руку в ее сумку и стал рыться там, извлекая на свет божий то щетку для волос, то фен, то косметический набор. Он открывал баночки с кремами, вдыхал аромат продукции фирм с мировой репутацией, подозрительно щурил глаза и, казалось, уже был готов засунуть в крем свой палец с коротко остриженным ногтем. Особый его интерес вызвали книги — пустой детектив Дональда Уэстлейка и роман Лоуренса. На помощь первому таможеннику подошел другой, вежливым жестом попросил Натали снять сумочку на ремне с плеча и тут же поставил ее на просвечивание рентгеном.

Сын Лео вдруг весь залился багровой краской, когда таможенники извлекли из его чемодана из-под стопки его носок и нижнего белья видеокассету.

— Никакой порнографии, — прозвучал безжизненный механический голос.

— Черт возьми, вам какое дело! — вскипел старик Лео. — Всюду вам мерещится порнография!

Натали сдерживала себя. Изучение книг дошло до объемистого романа Роберта Ладлэма, который, как она узнала, был переведен и издан в России.

В этот момент служащий, занимавшийся просвечиванием, вернул ей сумку. Одарив Натали дежурной улыбочкой, он поинтересовался:

— Все это для вашего личного пользования?

— Конечно.

— Надеюсь, вы не будете испытывать никаких неудобств, госпожа Невски!

Ее осенило: он же не видел ни ее паспорта, ни таможенной декларации! Так откуда же он узнал, кто она такая?

Дрожь опять пробежала по ее телу, но она постаралась взять себя в руки. За барьером ее встречали незнакомые, но приветливо улыбающиеся люди. «Союзпушнина» — возвышалась надпись на табличке над толпой, и соответствующий значок был приколот к одежде каждого из встречающих. Громко выкрикивались по-английски слова приветствия. Ярко освещенный автобус «Интуриста» ждал прибывших гостей за стеклянными дверьми. Насколько демонстративно ледяным был прием официальных властей, настолько же преувеличенно горячими были объятия дельцов русской пушной монополии.

В Натали буквально врезался на полном ходу возбужденный коротышка без шапки и пальто, одетый, несмотря на мороз, в щегольской итальянский костюм из синтетики. Он сыпал английскими фразами с чудовищным акцентом:

— Я так счастлив приветствовать вас в нашем городе, миссис Невски! Я Федор Шелпин. Я взял на себя смелость заказать вам апартаменты в «Астории». Там, где любил останавливаться ваш муж… Уоллес.

— Он много говорил о вас, — решила сделать приятное незнакомцу Натали.

— Неужели? Да, мы были друзьями. Как все печально!

— Кажется, все участники аукциона будут жить в «Прибалтийской»?

— Мы не отдадим ее тебе, Фредди. Не надейся! — вмешался старый Моргулис.

— Ой, Лео! Куда ты пропал на столько лет? — Коротышка запрыгал от восторга, как мячик.

Мороз должен был превратить его итальянскую синтетику в несгибаемые рыцарские доспехи, надетые на голое тело. Он мучился, но держался молодцом.

— Ба, знакомые все лица, как говорил наш родной великий Чацкий. Я думал, что миссис Невски предпочтет «Асторию».

— Вы угадали мое желание, — твердо сказала Натали. — Я иду дорогой, проложенной моим мужем.

— Это мрачный отель, — проворчал Лео.

— А я приехала сюда не веселиться.

— У нас будет прием в «Прибалтийской», — напомнил Лео.

— Доставку миссис Невски туда, куда она пожелает, я беру на себя! — Шелпин изо всех сил старался выглядеть гостеприимным хозяином и галантным кавалером. Он посадил Натали в свою дешевенькую японскую машину, явно гордясь тем, что является ее владельцем.

— Держи ухо востро, — предупредил ее Лео. — Он прикидывается дурачком и мелкой сошкой. На самом деле он один из тузов «Союзпушнины».

Натали помнила, что Уоллес хорошо отзывался о Шелпине, и ей была приятна его обходительность после пугающей мрачности пограничников. По дороге Шелпин завязал светскую беседу:

— Уоллес был моим другом. Мы много времени проводили вместе. Он любил наш город, нашу страну. Вы здесь впервые?

«Если он был так дружен с Уоллесом, как утверждает, то наверняка знает все про меня с его слов», — насторожилась Натали.

— Я родилась в Москве. Так получилось. Мой отец был дипломатом.

Натали решила ошарашить собеседника и произнесла это по-русски.

— Вы прекрасно владеете нашим языком. — Шелпин изобразил удивление.

— У меня было мало практики.

— Мы готовы вам помочь. Вы уже для нас не чужестранка. Вы почти наша!

— Благодарю.

После обычных для всех городов мира кварталов новостроек наконец-то за стеклами «тойоты» замелькали известные по открыткам силуэты старой царской столицы. Архитектура восемнадцатого века безбожно подавлялась наглым рекламным неоном двадцатого — главное достижение нынешнего градоначальника-демократа. Озабоченные женщины спешили или, наоборот, медленно брели по тротуарам Невского проспекта с тяжелыми сумками. Другие женщины, ярко накрашенные, подпирали стены возле ресторанов, застыв в неподвижности. Мужчины, в основном молодежь, несмотря на холод, жадно глотали пиво и лихо кидали импортные банки и бутылки в урны, неизменно промахиваясь.

По пути они пересекли множество выгнутых дугой мостов через реки и каналы.

— Всего их в городе шестьсот тридцать семь, — с гордостью поведал Шелпин.

Яркая реклама аукциона «Союзпушнины» светилась напротив подъезда «Астории».

— Два шага, и вы на рабочем месте, — сказал Шелпин.

— Замечательно.

Он проводил Натали до конторки портье. Улыбающийся молодой человек вручил ей тяжелый бронзовый ключ от номера.

— Мистер Уоллес был нашим самым желанным гостем. Мы рады видеть у нас его дочь.

— Жену! — отрезала Натали.

Она быстро расписалась в книге регистрации прибывающих.

— Елки-палки! — воскликнул администратор и обрушился на Шелпина, не подозревая, что Натали поймет его тираду: — Что ж ты не сказал мне…

— Не переживайте. Я привыкла к таким недоразумениям, — сказала Натали по-русски.

Челюсть у администратора отвисла. Он широко открыл рот, как рыба, вытащенная из воды. Если бы он быстро пришел в себя, инцидент был бы исчерпан. Но на него, казалось, обрушился новый удар. Взгляд его устремился куда-то поверх плеча Натали. Она обернулась. Трое мужчин в темных пальто пересекали вестибюль. Четвертый остался сторожить у двери.

Администратор буквально таял на глазах. Незнакомцы еще не произнесли ни слова, они только что появились, а он уже превратился в крохотное насекомое, которое эти люди могут походя брезгливо раздавить, наступив на него ботинком.

— В чем дело? — спросила Натали у застывшего как статуя Шелпина.

Представитель «Союзпушнины», казалось, потерял способность говорить.

— Эй! Это кто? Гангстеры?

— Ревизоры, — прошептал ей на ухо Шелпин.

Каждый из этих мужчин нес в руке кожаный «дипломат». Они прошли в комнату за конторкой портье.

— Проверка валютных счетов гостиницы.

Шелпин с облегчением выдохнул воздух. Теперь он вдохновенно врал.

— Не похоже на ревизоров! — громко сказала Натали.

Шелпин дотянулся до ее уха и прошептал:

— КГБ. Они что-то ищут.

Натали готова была расхохотаться. Вся картина напоминала дешевую пропаганду. Но, когда она взглянула на человека, оставшегося у входа, ей стало не по себе. Он словно сверлил ее взглядом. Она была предметом его изучения, как микроб под микроскопом. Он явно знал о ней и явился сюда ради нее.

«Я американка. Я гражданка США. Мне нечего их бояться», — мысленно убеждала себя Натали.

— Кто этот человек? — спросила она у Шелпина.

— Не знаю.

— Он тоже ревизор?

— Не обращайте внимания на всякие пустяки, миссис Невски.

— Он меня знает?

— Откуда? Просто у них такая манера разглядывать иностранцев.

Шелпин поспешно повел ее к лифту.

— Эта кабина действует с 1913 года, — как заправский гид пояснил он ей. — Это не только чудо техники — это произведение искусства.

Натали согласно кивнула. Громоздкое сооружение из красного дерева и бронзы с хрустальными светильниками и зеркалами с ровным гудением подняло их на третий этаж.

Угрюмая женщина — коридорная поднялась со своего стула, и сразу же ее лицо осветилось дежурной улыбкой, с которой она обязана была встречать гостей, оплачивающих номера твердой валютой.

Шелпин объяснил ей, кто такая Натали. Улыбка женщины стала еще шире и радушнее. Она самолично проводила их до двери в номер, распахнула ее и торжественно возвестила:

— Это комнаты, где обычно проживал мистер Невски!

Оставшись наконец в одиночестве, Натали ощутила щемящую тоску. Огромные апартаменты с пугающе высокими потолками и никчемным массивным роялем, занимающим половину гостиной, были безмолвными свидетелями какой-то другой, незнакомой ей, жизни Уоллеса. О человеке, которого она любила, здесь ничего не напоминало. От окон веяло холодом. Она решила опустить шторы. На мгновение она задержалась у окна. Каменная громада Исаакиевского собора не радовала глаз, а скорее подавляла своим величием. Заснеженная площадь вызвала в памяти какие-то исторические события. Кажется, здесь было когда-то пролито много крови.

Обстановка — мебель с мягкой обивкой, покрывала на кровати — должна была навевать уют, но создавалось впечатление, что ее специально доставили сюда из Исторического музея. Душ был тоже доисторическим. Поэтому Натали наполнила горячей водой мраморную ванну и растворила в ней жидкое мыло. Ей было необходимо собраться с силами и привести себя в порядок для вечернего приема. И тут зазвонил телефон.

— Банки перерезали нам горло!

Голос Джоан из Нью-Йорка казался неестественно близким. Как будто она была рядом, за стенкой, за своим секретарским столом. Джоан была полна энергии. Эта энергия передавалась даже по трансатлантическому кабелю. Неудивительно, ведь ей всего лишь двадцать три, и любые потрясения для нее внове и лишь подстегивают ее деятельную натуру.

— Что они там натворили?

— Отказали в кредите.

Это был удар ниже пояса. Натали рассчитывала на кредит в пятьдесят пять миллионов долларов до весны, чтобы погасить задолженность, возникшую из-за срочного выкупа пая тетушки Маргарет.

— Они утверждают, что нам потребуется шестьдесят пять миллионов, чтобы покрывать наши ежегодные затраты и платежи по долгам. Они могут выделить только пятьдесят. Где отыскать остальные миллионы? — бодро осведомилась Джоан.

— Откуда появилась эта цифра — шестьдесят пять? Мне нужно только пять миллионов.

— Если пятнадцать миллионов не появятся у нас на счету через три недели, они блокируют все наши счета.

— Три недели? — Натали присела на кровать. Из нее как будто вынули душу. Арест счетов «Котильона» означал конец всякой продажи изделий… даже розничной. Им перекрывают кислород. Им будет нечем платить даже за воздух, которым они дышат.

— Они разослали обращение к нашим кредиторам. — Джоан вбивала последние гвозди в крышку гроба.

— Это еще что? Такого раньше не бывало…

— Хотите, я соединю вас с вице-президентом «чего-то там»? — Верную Джоан не покидало чувство юмора. — Этот недоносок жаждет с вами пообщаться.

— Нет, — решительно отказалась Натали. — Немедленно позвони Ронде Розенфельд… Позвони Линн Браун, моему брату, Биллу Малкольму. Пусть они вытрясут из себя все что могут. Утром я переговорю с каждым… Я постараюсь выяснить, каким образом Джефферсон Джервис повлиял на наши банки. И на что еще он наложил лапу. Спроси Билла… Нет, — тут же оборвала себя Натали, — Билл Малкольм, если участвует в заговоре, никогда не оставит следов. Спроси Майка. Пусть он постарается…

— Мне все понятно. Что-нибудь еще?

Натали задумалась. На телефонной линии воцарилась тишина стоимостью десяток долларов за каждую секунду. Натали приехала в Россию для закупки мехов, а не для войны с нью-йоркскими банкирами. Надо было выливать масло на разбушевавшиеся волны.

— Я передумала. Соедини меня с этим… Как ты его назвала?

Короткий смешок Джоан прозвучал в ответ.

Банкир уже дышал в ухо через трубку, хотя между ними было с полдюжины часовых поясов.

— Мы так расстроены, Натали.

— Уоллес сотрудничал с вами почти сорок лет.

— Поэтому мы так опечалены.

— Быстрее переходите к сути дела.

— Перед нами дилемма. Мы хоть и коммерческий банк, но находимся под крылышком правительства, охраняющего деньги вкладчиков. Давать кредит или не давать — вот в чем вопрос.

— Это вечный вопрос. Я его слышала неоднократно.

— Один из вариантов предложил нам Хиндо. Я встретился за ленчем с его представителем. Известный корейский бизнесмен. Он проявил интерес.

— К чему?

— Он готов покрыть ваши долги.

— А взамен он хочет восемьдесят пять процентов акций моей компании и еще кусок моего мяса с кровью? Если уж мы вспомнили Шекспира…

— С их продукцией и вашей репутацией вы тут же встанете на ноги.

— Наша репутация мгновенно улетучится. Их продукция — дерьмо! «Котильон» будет всегда держать качество.

— Значит, дать ему от ворот поворот?

— Гоните его в шею. Если я найду пятнадцать миллионов, вы дадите мне обещанные пятьдесят?

Опять воцарилось дорогостоящее телефонное молчание. Натали первая нарушила его:

— Сколько Хиндо положил в ваш банк?

— Я затрудняюсь ответить вам.

— Не виляйте. Он положил достаточно, чтобы купить весь «Котильон», и еще дал вам жирный куш в придачу. И вы пошли на это? Как мне оценить ваше поведение?

— Натали!

— Для вас я не Натали! Я не девчонка, пришедшая к вам в магазин купить дешевую шляпку. В прошлом я была банкиром и знаю всю финансовую кухню. Если мы ввяжемся в драку, я знаю, как ударить вас побольнее.

Ее собеседник отключился, не прощаясь. Связь с Нью-Йорком прервалась. В трубке воцарилось гробовое молчание — ни шороха, ни гудка. Через минуту тишину нарушил осторожный звоночек. Натали схватила трубку.

— Это ты, Джоан?

— Это я, Шелпин.

— Зачем вы меня прервали? — взвилась в ярости Натали.

— Я очень долго ждал… и попросил телефонную службу вызвать вас. Мы опаздываем, а это может повредить делу.

Шелпин был прав. Если она решила поднять флаг «Котильона» на мачте флагманского корабля, то должна вести себя соответственно высокому рангу адмирала. Надеть мундир и выглядеть непоколебимым флотоводцем.

Она собралась быстро — темное облегающее платье из итальянской шерсти, пара золотых серег в уши, две нитки жемчуга на шею. «Перлы!» — промелькнула мысль второпях, и она уже готова. Шелпин нервно семенил ножками по вестибюлю. Они обменялись улыбками, как старые друзья. Он слегка коснулся пальцем мехового жакета, который она в последний момент набросила на плечи.

— Великолепно! Уоллес обладал безупречным вкусом.

Натали была ему благодарна за эти слова, но в то же время они ее насторожили. Он что-то знает, но скрывает это за пустой светской любезностью. Последний подарок Уоллеса явно вызвал в нем повышенный интерес.

Обилие яств, заполнившее необозримых размеров стол посреди банкетного зала гостиницы «Прибалтийская», Шелпин назвал легкой закуской. Бутылки с водкой разных сортов выстроились в очереди длиннее, чем у булочных и продуктовых магазинов в городе, который простирался во тьме за стенами привилегированного отеля. Каждая бутылка была окружена ожерельем сверкающих рюмочек, как их нежно назвал тот же всезнающий Шелпин. Он кивал головой или осторожно выставлял указующий палец, знакомя Натали с неизвестными ей напитками. Тут были представлены настойки из всех произрастающих на «шестой части суши» плодов, трав и ягод, и экзотическая водка с корнем женьшеня, и водка со змеей, пойманной в алтайских горах, и знаменитая «кедровка» — любимый напиток покупателей русской пушнины.

— Вы, западные люди, кушаете, потом пьете. Мы, славяне, наоборот, выпиваем и закусываем. Советую выбрать закуску по вкусу.

Шелпин хихикнул. Он был доволен. Выбор закусок поразил даже его искушенное всяческими приемами и банкетами воображение. Опытные специалисты составляли меню, а перестроечная Русь выставляла на стол все, чем могла попотчевать богатых иностранцев. Уж тут «Союзпушнина» и власти города постарались вовсю. Над серебряными блюдами с красной и черной икрой, осетриной, семгой и копченой дичью порхали разноязыкие фразы — на английском, немецком, японском, корейском и даже на идиш. Русское гостеприимство возбуждало аппетит даже у пресытившихся миллионеров, соблюдающих диету для сохранения своей драгоценной жизни.

Натали что-то выпила и что-то проглотила на закуску. Она пыталась решить в уме шахматную задачу. Если КГБ прослушивает разговоры из отеля, нет смысла блефовать. Организаторы аукциона и его участники знают, что «Котильон» уже почти банкрот. А если нет? Если продолжить игру в покер и повышать ставки с одной двойкой на руках? Аукцион был ее единственной надеждой. Успеть бы закупить максимальное количество мехов, играя на повышенном интересе к доллару здесь, в городе бывшей революции, прежде чем весть о падении курса доллара в США дойдет до него. Не одна она такая умная. Японцы, поглощающие рюмочку за рюмочкой, явно осведомлены о ситуации на валютной бирже. Каждый из тех, кто толпился у стола, перебрасывался шутками и наполнял тарелки русской закуской, обладает информацией. В их номерах уже раскаляются телефоны от вызовов нетерпеливых менеджеров.

Ее появление в банкетном зале не осталось незамеченным. И старый швейцар у входа, и некоторые из гостей аукциона, толпящихся возле стола с угощением, приветствовали ее доброжелательными улыбками. Вероятно, они знали, что теперь она занимает место постоянного участника торгов и уважаемого всеми бизнесмена.

Пожилая английская леди вежливо осведомилась, может ли она составить ей компанию. Наряд этой дамы и бриллианты на ее пальцах, в ушах и на шее заставили Натали почувствовать себя девчонкой, подающей гамбургеры в закусочной у шоссе в штате Канзас. На светский вопрос, как ей нравится нынешний аукцион, женщина ответила, что она скупала русские меха еще для австро-венгерского двора.

— Примите мои соболезнования. Как жаль, что многие уходят… откуда нет возврата.

Дама ела бутерброд с черной икрой, и ее бриллианты сверкали в такт жующим искусственным челюстям.

Юконский Джек, выпивший столько пива за счет Натали в Сиэтле, тоже был здесь. Он нашел для себя удобное место за столом, где под рукой было много рюмочек и бутылок. Но глаз у него был остер.

— Ой! Кого я вижу? Дикарка с Дальнего Запада! Рад приветствовать вас в матушке России.

С двумя полными рюмками, расплескивая водку, он пошел вокруг стола, чтобы обнять Натали. Она вытерпела его объятие, выпила с ним, закусила ложкой черной икры. Ей было немного стыдно за своих соотечественников, легко нашедших общий язык с хозяевами этого празднества — обжорами, пьяницами и хапугами. Мех, который ласкал ее плечи подобно мехам, что обогащали Россию на протяжении веков, ее нынешние властители и их подручные готовы были пропить и проесть за этим столом в гостинице «Прибалтийская».

— Как тебя по-настоящему зовут, Юконский Джек? — спросила Натали.

— Мое имя Харви! Запомните его, миссис Невски. — Он дважды стукнул себя кулаком в грудь, разломил калач, намазанный икрой, и протянул половинку Натали. — Переломим хлеб, как говорят русские!

Натали приняла «дар».

— Как, на твой взгляд, Харви, пойдут здесь дела? — поинтересовалась она.

— Как в публичном доме во время пожара, — ответил Харви, опрокинув в себя еще рюмочку. — Все словно спятили!

Глаза Харви засветились, как два уголька, раздуваемые в костре.

— Я такого в жизни еще не видел. Половина приезжих готова закупить все, что выставят, и заполнить склады выше крыши, а другая половина будет грызть себе ногти и хватать кредиты, чтобы догнать первую. Тогда первые начнут еще больше покупать, лишь бы скинуть свои доллары.

— Какие уроки ты преподаешь тут красивой леди? — вмешался в разговор еще один американец. Он ходил вокруг стола с уже наполненной тарелкой, но хищным взглядом выискивал, что бы еще ухватить из знаменитых русских закусок.

— Я хочу знать, кто скидывает доллары, — объяснила Натали.

— Япошки. Они будут рады везде подставить нам ногу. Готовьтесь, леди, к большому мордобитию на аукционе.

— Если у вас есть денежки, красивая леди, — вмешался новый собеседник, — то засуньте их поглубже в карман и не суйте туда руку пару дней. Только между нами!

Он качнулся, но ни капли водки не пролилось зря. Все попало ему в рот.

— Слово женщины! — заявила Натали.

— Можно ли верить женщинам! Хотя ради твоих красивых глазок… и прочего скажу, что услышал краем уха. Под конец здесь выбросят партии соболей, а косоглазые уже выдохнутся. Тут ты и вытаскивай свои доллары из кармана!

Старики работали здесь на своих нанимателей и на себя, но они были галантными кавалерами. Им льстило, что красивая женщина слушает их трепотню.

От стола, где все стоя поглощали закуски, гости перешли в зал, где был подан обед. Посуду «Союзпушнина» уже давно позаимствовала из дворцов русской знати, только не удержалась от тщеславного желания поставить на каждой тарелке свой синенький невзрачный штампик.

Место Натали оказалось не за столом «А», и она почувствовала легкое унижение, но Федор Шелпин тут же успокоил ее:

— Тут такие сложные расчеты, что компьютер не разберется. Наше государство запуталось в долгах и само позабыло, кто его должник, а кто кредитор. Я вас посадил с нужными людьми.

Натали посмотрела на своих соседей. Рядовые бизнесмены на первый взгляд или служащие аукциона с женами. Только сосед справа мог заинтересовать ее. Он был похож не на торговца, а скорее на кабинетного ученого. От него так и веяло архивной пылью. Когда разносили тарелки с горячим, он вытянул длинную худую, как у степного пернатого хищника, шею и, сверкнув толстыми стеклами очков, пробормотал, непонятно к кому обращаясь, то ли к Натали, то ли к самому себе:

— «Земство обедает». Есть такая известная картина.

— Вы искусствовед? — вежливо осведомилась Натали.

— Занимаюсь всем понемногу. Я директор ленинградского отделения Института США и Канады.

— Нечто вроде русского ЦРУ? — попробовала пошутить Натали.

— Почти, — без улыбки ответил ее собеседник. — Разрешите представиться. Старков. Иван Старков. А про вас я знаю, миссис Натали Невски. И про вашу фирму. И про все другие фирмы с солидным оборотом. Я коллекционирую цифры. Я ходячий компьютер.

Он острил на свой манер, но Натали стало не по себе.

— А еще я занимаюсь прогнозами… — продолжал Старков. — Будучи студентом, я написал курсовую работу по экономике, где предсказал, что США будут закупать у японцев вагоны и оборудование для нью-йоркского метро.

— Прогноз, по-моему, оправдался, — вежливо поддержала беседу Натали.

— На сто процентов. Это был год, когда умер Сталин. Япония еще лежала в развалинах. Профессора надо мной посмеялись. «Дай бог, если япошки смогут наладить выпуск велосипедов в ближайшую пятилетку!» Теперь весь мир ахает, созерцая японское чудо. А мои бывшие профессора просятся на любую работу ко мне в институт.

— Вы им отказываете?

— Естественно. Я не занимаюсь благотворительностью за государственный счет. И, кроме того, я помню, как надо мной издевались тогда. Моим следующим прогнозом был бум вокруг «фольксвагена». Я предсказал его за три года до того, как птенчик проклюнулся.

— Вы удивительный человек! Вы изучаете Америку?

— Америка медленно тонет. Она повторяет путь старых империй — Греции, Рима, Британии. А знаете, почему?

— Скажите.

— Правящая элита выдохлась.

— Мой отец говорит то же самое.

— Я получал справку о биографии вашего отца. У нас хранятся все данные о дипломатах. Ваш отец — умный человек. А вы… вы еще золотой песок перед промывкой…

— Но ведь есть надежда, что это не пустая порода? — засмеялась Натали.

— Иначе я бы не затеял с вами этот разговор. В желобе вот-вот блеснет крупинка золота.

— Спасибо, вы меня ободрили.

— Свои прогнозы я составляю на основе статистики.

— Только статистики? И больше никаких других данных? — Натали осторожно закинула удочку и тотчас же пожалела об этом. Ей почему-то стало страшно. Этот человек вызывал у нее недоверие и чувство грозящей опасности.

Когда Старков снял очки, чтобы протереть стекла, Натали посмотрела ему в глаза. Они у него были серо-голубые, почти бесцветные.

— Мы пользуемся только газетными публикациями и биржевыми бюллетенями!

— Ах, так!

— Да, так.

— А как Советы? Каков ваш прогноз? Они тоже клонятся к упадку, как Римская или Британская империи?

— Я узкий специалист. Я занимаюсь только свободной экономикой.

— Мы перестраиваемся, — вмешался наконец-то в разговор Федор Шелпин. Его чуткое ухо ловило каждую фразу. — Наш генсек Горбачев постепенно освобождает экономику и привлекает новых молодых людей к руководству. Нам не грозят катаклизмы.

— У нас слишком вязкая почва. Мы не потонем, но погрязнем, — не удержался от саркастического замечания Старков. И тут же замолк.

Общее внимание привлекло появление опоздавшего гостя. Он, запыхавшийся и энергичный, лет пятидесяти, не больше, с благопристойной сединой на висках, степенно налил себе рюмку водки, бесцеремонно отодвинул локтем собравшегося уже что-то сказать директора «Союзпушнины» и сам произнес тост.

Этот тост Натали не расслышала, потому что в это же самое время Федор Шелпин жарко шептал ей в ухо:

— Молодая элита. Министр внешней торговли — Ростов, не Петя Ростов из «Войны и мира», а Федор — мой тезка.

— Плутократ, — пояснил Старков. — Дитя перестройки, с ловкостью акробата балансирующий между социализмом и капитализмом. Ростов перемещался по залу с завидной быстротой. Еще минуту назад он сидел за председательским столом, и вот он уже здесь, и Шелпин поспешно освобождает для него место рядом с Натали.

— Спасибо, Федя! — Ростов произнес это так, как будто дал Шелпину доллар на чай. Он по-хозяйски положил руку на стол, так что задрался коротковатый рукав его дорогого импортного пиджака и показалась белоснежная манжета рубашки и золотой «ролекс» на волосатом запястье. — Мы так были рады, когда вы поженились с Уоллесом. И так скорбим о нашей общей утрате. И в том, и в другом случае мы посылали телеграммы — и поздравительную, и с соболезнованием. Я не ошибаюсь, Федя?

— Каким счастливым выглядел тогда Василий! — решился тот вставить слово.

— «Котильон» по-прежнему интересуется нашими мехами? — спросил Ростов.

— По-прежнему, — по-русски ответила Натали.

— О! — воскликнул министр. — Тогда перейдем на мой родной язык. На аукционе вас ждут шкурки соболей, рыси, горностаев — королевские перлы, подобные вашим… — Он уставился на ее ожерелье.

— Замечательные жемчужины! Настоящие перлы! — захлебнулся от восторга Федор Шелпин.

Что это было? Они подсказывают ей пароль или это просто светская болтовня?

— Вы не будете возражать, миссис Невски, если произойдет смена вашего водителя? — спросил Шелпин.

— В каком смысле?

— Домой, в «Асторию», вас отвезет министр, — вполголоса произнес Федор Шелпин и добавил со значительностью: — У него новейший «мерседес-бенц».

Великовозрастные мальчишки-охранники, поджидающие на морозе демократического министра, тут же с готовностью распахнули дверцы казенной черной «волги», но он отпустил их широким жестом и уселся за руль своего личного «мерседеса». Перед этим он как истинный джентльмен усадил в машину свою пассажирку.

Смех разбирал Натали. Ради чего весь этот ритуал? Им предстояло проехать не более одной мили.

— Какая у вас машина? — поинтересовался Ростов, заводя мотор.

— У меня «БМВ», а Уоллес водил «кадиллак».

— И вы не ссорились?

— Из-за чего?

— Чья машина лучше. — Яблоко с апельсином не ссорятся.

Министр долго пережевывал эту английскую пословицу. Потом вновь заговорил:

— Автомобили влияют на нашу личность. Не столько они работают на нас, сколько мы на них. В России автомобиль — это престиж, это блат… Это предмет коррупции, спекуляции, рэкета.

— Мне неприятно слушать все это.

— Тогда я лучше помолчу.

— Да, пожалуйста.

Если такие министры, как Ростов, олицетворяли новую Россию, Натали захотелось скорее бежать из этой страны. Ростов, чтобы доставить себе удовольствие, сделал лишний круг по Исаакиевской площади и подкатил к подъезду «Астории». Прежде чем открыть дверцу и выпустить Натали из машины, он спросил:

— Когда встретимся, девочка?

— Вы о чем?

— У меня пустует дача…

— Вы, наверное, женаты?

— В Москве — да, а в этом городе мы все холостые.

— Это так влияет на вас перестройка? — усмехнулась Натали.

— Конечно! Горбачев такой же парень, как мы все. Мы любим горячих девчат.

— Я еще не зажглась, — сказала Натали.

Ей было необходимо выпутаться из неловкой ситуации, не поссорившись с влиятельным министром. Ростов был явно не дурак. Он понял, что на этот раз у него ничего не выгорит. Он поступил по-джентльменски, прекратив свои домогательства, и беспрепятственно выпустил Натали из машины. Правда, он не удержался от грубой остроты:

— Зажигалка у меня всегда на месте! Вы знаете, где!

Уже выйдя из машины, Натали обрела самообладание и поняла, что портить отношения с Ростовым опасно.

— Я благодарю вас за откровенное приглашение. Может быть, я им воспользуюсь.

— Да не бойтесь вы меня! — Ростов высунулся из окошка и сказал, неожиданно перейдя на «ты»: — Мы свои люди. Тебя что, напугал Старков?

— Этот профессор?

— Супершпион! У него в компьютере файлы на всех: и на тебя с твоим «Котильоном», и на новорожденного таиландца в богом забытой деревне.

— Он из КГБ?

— Не думаю. Он тоже наш парень. Он торгует сведениями, как мы нефтью и мехами. Мы сидим с ним за одним столом и хлебаем один борщ.

Действительно, за столом в «Прибалтийской» справа от нее сидел Старков, а слева, хотя и с опозданием, появился министр Ростов. Есть ли за этим всем какая-нибудь скрытая интрига? Или это просто домыслы невыспавшейся, усталой женщины?

Чтобы не поднять своих друзей и сослуживцев до рассвета, Натали назначила на полдень все свои телефонные звонки в Нью-Йорк. Пять часовых поясов отделяли ее от конторы «Котильона». Завтрак, доставленный в номер, не вызвал у нее аппетита. Она ограничилась лишь чаем. Натали в прострации смотрела в окно, видела прохожих, согнувшихся под ветром, группы зевак перед Исаакием. Она ощущала холод и сырость города, воздвигнутого царем-деспотом и его преемниками на угрюмых финских болотах.

С трудом она дождалась, когда ей дали связь с Нью-Йорком.

— Тут замешаны большие деньги, сестричка! — дышал в трубку только что проснувшийся Майк, обрушивая на нее неприятные новости.

Чьи деньги? Джеффа Джервиса?

Линн Браун проинформировала Натали о переговорах с Хиндо. Их юрист заявил, что его клиент готов заплатить долги «Котильона» за пятьдесят пять процентов акций, то есть за контрольный пакет. Джоан Фрей, откликнувшаяся из приемной в первую же минуту после начала рабочего дня, сообщила Натали, что вчера поздно вечером кредиторы «Котильона» поссорились между собой и разделились на две партии. Первая хочет задушить фирму, вторая предлагает выждать месяц и дать возможность Натали еще немного побарахтаться.

Несмотря на все предупреждения Уоллеса о несовершенстве телефонной связи в России, Натали буквально сходила с ума, когда ее прерывали на полуслове и в разговор вторгались чьи-то смешки или грозовые разряды. Казалось, что телефон прослушивается десятками досужих людей и все коммерческие тайны перестают быть тайнами. Как будто ты во всеуслышание кричишь о них на площади.

Последним в серии звонков был разговор с конторой Билла Малкольма.

— Выбрось из головы мысль, что ты тонешь, Натали, — успокаивающе произнес Билл. — Мы как-нибудь найдем способ сохранить тебя в бизнесе.

Бодрый тон Билла, его обещания, не подкрепленные конкретными цифрами, насторожили Натали. Уоллес часто говорил: крысы с корабля не бегут заранее. Они еще догрызают последние переборки, прежде чем удрать на сушу с обреченного судна. В бизнесе это называется «особое чутье»! Неужели банк Малкольма ведет игру по этим подлым правилам? Натали рассчитывала на Билла как на последний резерв. А может быть, этот резерв уже договорился с врагом о капитуляции.

Переговоры с Нью-Йорком закончились. На какое-то время в номере воцарилась тишина. Площадь за окнами гостиницы покрылась свежевыпавшим снегом. Черные фигурки перебегали ее, спеша по своим делам. Они не замечали, как давит на них каменная громада Исаакиевского собора. Уоллес рассказывал Натали, что большая часть старого Санкт-Петербурга воздвигнута на деревянных сваях, глубоко вбитых в болотистую почву. Возможно, безвестные строители, согнанные сюда царем и нашедшие здесь свою могилу, поддерживают мертвыми руками все эти громадные здания?

Воспользовавшись паузой, Натали наполнила ванну. Теплая вода с растворенной в ней ароматической жидкостью успокаивала ее, ласкала кожу. Мысли приобретали четкость. Эмоции уже больше не захлестывали ее. Как огонек свечи в темном зеркале, вспыхнул в ее памяти давний разговор с Уоллесом. «Если среди твоих друзей появились трусы и перебежчики, обязательно найдутся перебежчики и в стане врага. Когда человек жаден, он боится пройти мимо жирного куска, ему все кажется, что он мало ухватил».

Кредиторы уже начали ссориться. Можно ли еще больше углубить разлад между ними? Если Джервис смог просочиться в империю Хиндо и вести там работу против «Котильона», то почему бы «Котильону» не внедриться в лагерь своих кредиторов и не завязать контакты с каждым в отдельности? Натали вновь соединилась по телефону с братом. На этот раз, наверное, впервые за все время коммунистического правления, связь дали по срочному тарифу мгновенно.

— Как ты смотришь, Майк, на то, чтобы войти в контакт с Хиндо и с самим Джервисом? Они не пошлют тебя куда-нибудь подальше?

— С тех пор, как я завязал, прежние друзья снова стали меня узнавать. Если, конечно, я не прошусь к ним на работу.

— Не к ним, а с ними! Пойми разницу. Организуй немедленно собственное дело, привлеки Билла Малкольма. Найди в списке у Джоан Фрей самых богатых наших кредиторов. Брось большой камень в воду, чтобы пошли круги. И шуруй вовсю. Да благословит тебя бог!

— Что я могу предложить? Цент, завалявшийся в карманах старого пиджака? Все знают, что «Котильону» отказано в кредитах.

— Неважно. Побольше работай языком. Намекай, что в старых чулках находятся иногда большие деньги. Главное, чтобы Билл Малкольм фигурировал как твой партнер. Пусть на словах. От него требуется лишь одно — убеждать кредиторов, что он с ними в одной банде, что он бьется за то, чтобы хоть сколько-то с меня получить.

— Ты хочешь, чтобы они передрались между собой? Отличная мысль! Пока пыль от драки не осядет…

— … Я здесь выловлю хоть какую-нибудь рыбку, — закончила Натали за брата. — Потом брошу ее в Нью-Йорке на мостовую. Пусть рвут ее на части.

— Ты хитрюга, Натали. Или кто-то подкинул тебе эту идею?

— Я была замужем за большим хитрецом.

— Ну да, за Макиавелли или за Борджиа?

— Майк! Я перезвоню тебе.

Она положила трубку и с трудом перевела дыхание.

На постели лежал запечатанный конверт. Его не было там, когда она выходила из ванной.