Книга четвертая РУССКАЯ ПАУТИНА

18

Бессмысленно было проверять, заперта ли дверь номера изнутри. Невидимка пришел и удалился. Доказательством его визита был конверт, брошенный на покрывало. Натали, помедлив, взяла его в руки — белый конверт без какой-либо надписи. Она аккуратно распечатала его ногтем — клей был свежим. В конверте была сложенная вчетверо страница из газеты «Вечерняя Москва» двухдневной давности.

Гласность, объявленная Горбачевым, изменила содержание советских газет. В них появились броские заголовки, разоблачительные статьи о коррупции в среде государственных служащих, а также бесчисленные заметки о жутких преступлениях: каннибалы-шашлычники, продающие человеческое мясо, поджаренное на мангалах на ВДНХ, таксисты — душители одиноких пассажиров, малолетние проститутки, отравляющие своих клиентов и расчленяющие их трупы. Если верить газете, все партийное руководство — шайка грабителей, а вся канализация Москвы забита мертвыми телами. Натали добралась до колонки объявлений. Там тоже повеяло новыми ветрами. Кто-то прозрачно намекал на сексуальные услуги, какие-то парни из Люберец собирали своих земляков для «теплой» встречи у входа в парк Горького. Среди объявлений едва заметно карандашом были отмечены несколько телефонных номеров: 379-33-01, 250-36-04 и так далее. Это были самые обыкновенные московские номера, но Натали сразу стало ясно, что ей передано зашифрованное послание. Цифры означали страницы, строчки и слова.

Номер в гостинице — это временный дом для чужестранца. Он должен обеспечить ему уют, покой и безопасность. Если по нему гуляют невидимки и кладут конверты возле подушки, на которую ты склоняешь голову во сне, что же это за страна? Если здесь установлены такие правила, что ж, им надо следовать.

Натали быстро оглядела потолки, стены, шкафы. Нигде она не смогла найти глазка объектива телекамеры. На всякий случай она задернула шторы, отгородившись от возможного наблюдателя за окном — мало ли кто скрывался в толпе иностранных туристов или прохожих на площади возле Исаакиевского собора. И неизвестно, какой он снабжен аппаратурой.

Она заперлась в ванной, притащив туда сумку, которую пока еще не открывала. Там были книги, взятые для чтения перед сном. Детективы Уэстлейка и Блоха были слишком малообъемными для ее целей. Она предпочла толстый триллер Ладлэма, сорвала с него обложку и аккуратно вклеила на место шпионского романа, переведенного в России, порнографические «Жемчужины» Уоллеса. Эту работу она проделала в Нью-Йорке, и теперь на какое-то мгновение она испытала удовлетворение при мысли о собственной прозорливости. Конечно, это была опасная игра с русской таможней, но, как оказалось, игра стоила свеч.

Прежде чем приступить к делу, Натали проверила все, что могло быть средством наблюдения за ее действиями. Она прощупала вентиляционную решетку, цоколи осветительных приборов, краны и ручки душа. Она сама смеялась над собой, но всюду ей мерещился вездесущий наблюдающий глаз.

Покончив со своим дилетантским обыском, она наконец приступила к главному. Когда ее влажные от нервного возбуждения ладони раскрыли книгу «Жемчужины» и первые буквы появились на листке жесткой туалетной бумаги, предлагаемой гостям «Астории», все страхи исчезли. Азарт ищейки повел ее по следу. Цифры превращались в буквы, буквы в слова. Пять телефонных номеров, каждый из семи цифр! Найти им аналог в книге — нелегкая работа! Страницы липли к пальцам. В висках стучало. Бешеный ритм какой-то музыки звучал в голове и мешал Натали сосредоточиться.

Постепенно складывалось послание…

«Три… от… дна…

Какого дна? Кто на дне?

Догадка осенила Натали. Она прочла объявление — третье с конца колонки объявлений.

«Приглашаются добровольцы на реставрацию старых зданий Китай-города. Сбор возле станции метро «Площадь Свердлова» в девять часов».

Китай-город — это Москва. Это шестьсот километров от Ленинграда. Встреча, судя по газете, назначена на утро завтрашнего дня. Автор зашифрованного послания рассуждал достаточно здраво. Встреча в оживленном центре Москвы неподалеку от Кремля, среди памятников старой архитектуры не будет выглядеть подозрительно. Состоятельная американка может себе позволить роскошь прокатиться на денек в столицу для осмотра туристских достопримечательностей. Если кто-то потребует от Натали объяснений, она без труда сможет придумать приемлемую для всех версию. Сборище энтузиастов — любителей старины — подходящий повод для контакта с иностранной туристкой.

В гостиной раздался пронзительный телефонный звонок. Натали молнией пронеслась по комнате и схватила трубку. Она сразу же узнала спокойный доброжелательный голос министра Ростова:

— Вам не скучно проводить время одной в своем номере?

Натали поспешно приняла его предложение встретиться в вестибюле «Астории» и разделить с ним, как он выразился, «хлеб-соль» за дневной трапезой. Она была не в силах оставаться наедине со своими мыслями в номере, где таинственные послания материализуются из воздуха и оказываются на твоей подушке, и поэтому, не раздумывая, согласилась.

Когда они примостились на высоких табуретах перед стойкой сумрачного бара «Астории» и взгляд Ростова скользнул по ее коленям, прикрытым весьма приличной длины юбкой, Натали мысленно взмолилась: пусть это будет простое ухаживание привыкшего к легким победам мужчины, а не очередная завязка «шпионской» интриги! Ей чудилось, что с первой минуты ее появления в Ленинграде идет проверка, как много она знает о чем-то неведомом. И поведение таможенников, и разговоры на банкете «Союзпушнины» были не случайными. Прошла ли она проверку?

— Как я могу убедить вас провести со мной уик-энд? Моя машина ждет у подъезда. Моя дача в часе езды отсюда.

Он не удержался от того, чтобы лишний раз не обратить ее внимания на свой роскошный «ролекс», якобы проверяя время.

— Простите, господин Ростов!

— Для вас я Федор.

— Я очень сожалею, Федор, но у меня есть свои планы. Я мечтаю увидеть Москву, подышать воздухом своего детства, посетить старых друзей моего отца в американском посольстве.

— Вы не говорили об этом вчера.

— Я еще не составила свой график. Теперь все улажено. Я заказала билеты туда и обратно как раз за минуту перед вашим звонком.

— Где вы остановитесь?

— В «Национале».

— Василий любил эту гостиницу.

— Я знаю. Мы собирались встретить там вместе Рождество. Но я не отменяю свидания с вами, я его просто откладываю.

— Премного благодарен! — За внешней гусарской лихостью Ростов не смог скрыть своего разочарования.

— Послушайте, Федор! — Натали перевела беседу в другое русло. — Только пусть этот разговор останется между нами — между мной, тобой и этой бутылкой водки, что стоит перед нами.

Ростов усмехнулся, оценив, как ловко Натали перешла на «ты», используя особые нюансы русского языка.

— Я хочу предложить тебе партнерство.

— Обворожительная женщина предлагает мне партнерство? В чем и где? В постели? — игриво поинтересовался захмелевший министр.

— Сейчас я говорю о деловом партнерстве.

— Я бюрократ на службе тоталитарной «империи зла».

— Отбросим шутки. Рейган когда-то красиво выразился, но его слова остались словами. А дело есть дело!

— Я тебя понял, Натали. — Ростов извлек из своего «дипломата» отпечатанные документы. — Вот новые правила, регулирующие наши внешнеторговые операции. Хочешь взглянуть?

— Жажду! — Натали выхватила из его рук бумаги.

Ростов предостерегающе погрозил ей пальцем.

— Помни, женщина, здесь тебе не Нью-Йорк! Я только один из многих пауков, засевших в правительственной паутине и подстерегающих несмышленых мух. Я отвечаю только за себя, но не за их действия. Если ты посетишь мою дачу, я познакомлю тебя кое с кем из них. Это пойдет на пользу дела.

— Только не в этот уик-энд!

Ростов молча вылил оставшуюся в бутылке водку в свой стакан, осушил его одним глотком, разгрыз зубами кусочки не растаявшего на дне стакана льда и положил на стойку крупную банкноту с изображением Ленина.

— Еще водки, шеф.

— Вы уже превысили норму, установленную партией и правительством, — улыбнулся бармен. — Как быть?

— А так! Дай нам два стакана минералки. Партия и правительство будут в восторге, что мы бережем свое здоровье.

Натали попробовала поданную «минералку». На вкус это был чистый спирт.

— За друзей! — поднял свой стакан Ростов. — За нужных друзей!

19

На рассвете Натали села в заказанное портье «Астории» такси и направилась в аэропорт. Шутливые истории, рассказываемые Уоллесом о всеобщей российской слежке друг за другом и прежде всего за иностранцами, запали ей в душу. Она подозревала водителя такси, пьяницу в рваной ушанке, просящего милостыню у заснеженных стеклянных дверей аэропорта, невыспавшегося контролера, проверяющего багаж, и даже раскрашенную, как проститутка, молодую разговорчивую девчонку, сидящую в соседнем кресле в холодном и убогом по убранству салоне самолета в причастности к КГБ или еще черт знает к какой секретной службе.

Ленинград спал, погруженный во тьму, когда она его покинула, а Москва еще не проснулась, когда ТУ-154, вздрогнув и подпрыгнув, коснулся колесами посадочной полосы в международном авиапорту Шереметьево. Едва самолет замер, пассажиры тут же поднялись со своих мест, мгновенно образовав пробку при выходе. Выработанная за долгие годы дефицита привычка выстраиваться в очередь в любой ситуации заставляла этих людей, вероятно, состоятельных и солидных, раз они могут себе позволить заплатить за авиарейс в Москву на выходные дни, толкаться, наступать друг другу на ноги, дышать в затылок.

Все-таки один из пассажиров чем-то отличался от других. Он проспал весь полет позади Натали, откинув спинку своего кресла до отказа и надвинув шапку на лоб. Он не пошевелился, пока она не встала и не направилась к выходу. Он следовал за ней через все здание аэропорта, затерялся в толпе возле стоянки такси и вновь объявился уже поблизости от входа в гостиницу «Националь». Впрочем, подобных неприметно одетых, полусонных и полупьяных мужчин было множество в Москве, и Натали вполне могла ошибиться, спутав своего попутчика в самолете с кем-то на него похожим.

Сквозь окна ее номера были видны кремлевские башни на фоне медленно светлеющего неба. Она быстро переоделась. На шерстяное нижнее белье она натянула темно-синие джинсы, заправив их в сапожки, теплый свитер, вязаную шапку с завязывающимися под подбородком ушами и кожаную куртку, подбитую мехом лисицы. Она взглянула на себя в зеркало. Все равно это была та же самая Натали Невски, американка. Никакая маскировка не могла скрыть ее непричастность к жизни и быту этого города. Что-то трудно объяснимое словами отличало ее от обыкновенных русских женщин, заполнявших московские улицы. Ей пришлось расстаться с иллюзией, что она может изменить свою внешность до неузнаваемости. На всякий случай она обмоталась шарфом, оставив на виду только кончик носа. Так ходили по улице многие женщины — она это заметила по пути из Шереметьева в Москву.

На ее этаже размещался небольшой бар, торгующий за иностранную валюту. Она заказала себе апельсиновый сок и стала следить за подходом к лифтам. Когда группа из четырех иностранцев, занятых оживленной беседой, вызвала лифт, она присоединилась к ним. Вместе они спустились вниз и прошли через вестибюль.

Ее преследователь или похожий на него человек маячил неподалеку от стеклянных дверей отеля. Прислонившись к припаркованному у тротуара такси, он старательно изучал развернутую газету. Морозный пар от его дыхания белыми клубочками вырывался изо рта. Чтение газеты на таком холоде выглядело нелепо и даже смешно, но, вероятно, он не мог придумать для себя ничего более правдоподобного. Группа иностранцев, вышедших из гостиницы, естественно, привлекла его внимание, но, по всей видимости, он выслеживал одинокую женщину и поэтому не покинул свой пост, чтобы последовать за ними.

Наивная уловка Натали, кажется, удалась. Она затесалась между туристами и оживленно жестикулировала, изображая, что ведет с ними беседу. Они удивленно переглянулись, не понимая, что нужно от них этой странной незнакомке. Так они прошли несколько десятков шагов вверх по улице Горького, миновали вход в драматический театр, и здесь Натали углядела раскрытые двери какого-то кафетерия.

Облако белого пара валило оттуда. Натали нырнула в это облако. Ее случайные попутчики проследовали дальше. Неизвестно, за кого они приняли ее и как расценили ее поведение. Может быть, для них это было первое столкновение с русской экзотикой.

Натали задержалась в тамбуре кафетерия и украдкой выглянула на улицу. «Стражник» по-прежнему находился на своем посту, наблюдая поверх развернутой газеты за главным входом в отель. Натали заняла очередь, выстроившуюся к огромному металлическому баку, откуда в мутные стаканы наливали жидкий, но горячий чай. Получив свою порцию согревающего напитка, она заняла свободное место поближе к выходу, ожидая, когда какая-нибудь большая компания станет покидать кафетерий и она сможет повторить свой трюк. Пока же в помещение входили и выходили только одиночки вроде нее. Три женщины, переговариваясь между собой, заканчивали свой завтрак. Натали приготовилась использовать этот шанс, но в последний момент, уже вскочив с места, вдруг в нерешительности опустилась на стул. Неожиданно мелькнувшая в голове мысль заставила ее оцепенеть. Что-то здесь не так. Кто-то ведет с нею игру. Как она не догадалась раньше? Страшно то, что она ведет себя именно так, как и рассчитывает этот неведомый ей противник. Он устанавливает за ней ничем не прикрытую очевидную слежку. Она тратит время и силы, чтобы обмануть подставное лицо, когда другая неизвестная ей личность на самом деле реально преследует ее. Это может быть любой посетитель, вошедший в кафетерий после нее.

Женщина за соседним столиком откровенно уставилась на Натали, но, когда их взгляды встретились, женщина тут же отвела глаза. Что заинтересовало ее? Куртка? Наверняка. Даже в Нью-Йорке женщины иногда останавливали ее на улице и интересовались, где она приобрела эту вещь. Это был «бестселлер» «Котильона» — сравнительно недорогая кожаная куртка с тонкой подкладкой из теплого шелковистого меха лисицы. По такой «примете» любой филер может распознать ее в самой густой толпе. Натали охватил приступ страха. Ей всюду мерещились наблюдающие за ней глаза.

Пожилая женщина за стойкой, круглолицая, краснощекая, с мощным торсом, лениво грызла печенье и поглядывала на ноги Натали. В этом не было ничего странного. Всем известно, какая проблема для москвичек — хорошая зимняя обувь. Натали помнила рассказ Уоллеса о грандиозной очереди возле ГУМа.

Безусый студент уселся по соседству, расставил тарелки с нехитрой снедью и тут же раскрыл книжку. Он не глядя глотал пищу, одновременно изучая то ли физику, то ли математику. Потертые джинсы и явно самодельная эмблема Принстонского университета на дешевом свитере, которую он демонстрировал, расстегнув куртку, выдавали в нем фаната западной моды, типичного для московской молодежи. Когда он на мгновение оторвался от книги, Натали слегка улыбнулась ему. Парень смутился и чуть не пронес вилку с вермишелью мимо рта. Может быть, Натали в своей шерстяной шапочке и с выбившейся из-под нее прядью темных волос напомнила ему кинозвезду Сибил Шеферд. Маловероятно, что ее анонимный преследователь мог замаскироваться под такого юнца. Рукав форменной шинели мелькнул в поле ее зрения. Сердце Натали дрогнуло. Двое солдат заняли места за ее столиком и тотчас начали игру «в гляделки» с симпатичной, по их мнению, соседкой. Их ухмылки явно говорили о том, за кого они принимают Натали. Одинокая женщина в кафетерии поблизости от интуристовского отеля. Конечно, она им не по карману, но, как говорится, за погляд денег не берут. В помещении было жарко, душно, отвратительно пахло какой-то плохо приготовленной едой. Выявить среди присутствующих того, кто следит за ней, было невозможно. Это мог быть человек, который уже покинул кафетерий и теперь прогуливается по тротуару снаружи. Куртка Натали была как «меченый атом». В ней она не могла никуда скрыться от наблюдательного глаза. Измотанная, опустошенная, она испытывала единственное желание — вернуться в свой номер, лечь в постель и попытаться уснуть.

Она была источником опасности для тех, кто ждал ее в Китай-городе. Если друзья Уоллеса проявят достаточно смекалки и поймут, что она «под колпаком», они не свяжутся с ней, и вся затея, слава богу, окончится ничем. А если они не догадаются? Какие будут последствия? Натали ругала себя за глупость. Она контрабандой провезла «Жемчужины» ради этого единственного шанса. И сама все испортила.

Мужчина в рабочей спецовке забрал со стойки поднос с полными тарелками и перенес его к кассе. Он расплатился и получил сдачу. Монеты он ссыпал в карман спецовки, рубли сложил в объемистый бумажник. Сначала он попытался засунуть его инстинктивно в несуществующий внутренний карман спецодежды, а потом, осознав ошибку, опустил его в задний карман брюк. Эта допущенная им оплошность вызвала у Натали торжествующую усмешку. Незнакомец привык носить обычный костюм с внутренним карманом, а спецовка была лишь второпях придуманным маскарадным нарядом. Пульс Натали учащенно забился. Она украдкой стала следить, как он разместился за пару столиков от нее. Сделав вид, что она вступила в игру в «гляделки» с солдатами, Натали сквозь окно окинула взглядом улицу Горького. По ней довольно часто проезжали троллейбусы. Остановка была на противоположной стороне улицы прямо напротив входа в кафетерий. Там скопилась толпа, ожидающая очередной троллейбус. Натали изобразила, что усиленно размешивает алюминиевой ложечкой сахар в уже остывшем чае. Вот и появился троллейбус. Люди, озябшие на остановке, устремились в его теплое нутро. Мужчина, переодетый в рабочего, склонился над тарелкой. Натали рванулась к выходу. Неожиданным препятствием на ее пути выросла необъятных размеров старуха. Кое-как протиснувшись мимо нее, она едва избежала столкновения с милицейским патрулем, как назло, прохаживающимся по тротуару. Щуплые насквозь промерзшие милиционеры растерянно расступились и позволили ей проскользнуть между ними.

Не обращая внимания на свистки и крики, она устремилась на проезжую часть улицы. Утреннее движение, к счастью, не было таким интенсивным, как обычно. Некоторые водители предостерегающе сигналили. Одна машина, резко затормозив, закрутилась на скользкой мостовой. Натали обежала троллейбус спереди, чтобы водитель мог увидеть ее. Ей повезло — водителем оказалась женщина, которая мгновенно прониклась сочувствием к отчаянно спешащей и машущей ей руками особе. Уже закрытая дверь вновь распахнулась, Натали с ходу вскочила в троллейбус. Вполне возможно, что водительницу заинтересовала куртка Натали и ею двигало не сочувствие, а желание получше рассмотреть красивую заграничную вещь. Во всяком случае, она задержала отправление троллейбуса. Проталкиваясь к прозрачному пластиковому ящику, чтобы опустить в него положенные пять копеек, Натали глянула в окно — нет ли за ней погони. Она не ошиблась в своей догадке насчет мнимого «рабочего». Он пытался перебежать улицу вслед за Натали и теперь отбивался от вцепившихся в него щуплых милиционеров. Пока они разберутся, троллейбус успеет доехать до следующей остановки и Натали, покинув его, отцепится от «хвоста». Но торжество Натали длилось не более пары секунд. Краснолицая женщина за стойкой, которая так заинтересовалась ее обувью, появилась на улице, помахала перед носом у незадачливых милиционеров какой-то алого цвета книжечкой, и стражи порядка тут же ретировались. Как дальше развивались события, Натали так и не узнала, но отметила про себя, что чутье на этот раз ее не подвело.


Предрассветный сумрак постепенно рассеялся, уступив место почти такому же пасмурному тусклому дню. Натали углубилась в узкий извилистый проулок, ведущий к оживленной площади перед станцией метро к знаменитому ГУМу, и отыскала взглядом здание, подлежащее реставрации. Грязная горчично-желтого цвета штукатурка во многих местах полностью обвалилась, обнажив кирпичную кладку и прогнившие деревянные балки четырехэтажного старинной постройки торгового склада. Висящая на «честном слове» и на одном гвозде табличка с некоторой долей иронии утверждала, что этот памятник архитектуры находится под охраной государства. Соседнее строение, отданное в аренду коммерческим структурам, представляло собой образец того, какой вид весь квартал приобретет когда-нибудь в будущем. Фасад, заново отреставрированный, сиял свежей краской и радовал глаз белоснежными узорчатыми наличниками вокруг чисто вымытых окошек.

Сквозь пустые оконные проемы Натали увидела, что внутри дома, где проводилась реставрация, копошатся люди. Они довольно энергично отбивали со стен старую штукатурку. Работа кипела на всех этажах. Куски щебня через дырявый пол сыпались в деревянные желоба и с грохотом летели вниз. На земле росли груды обломков, окутанные желтой пылью.

Натали высвободила свои темные волосы из-под шапочки в надежде, что кто-то неизвестный, назначивший ей встречу, таким образом легче узнает ее. Она присоединилась к группе, собравшейся вокруг человечка небольшого роста, который, с трудом перекрикивая слабым голосом грохот работы и уличные шумы, вдохновлял только что прибывших новичков-добровольцев:

— Меня зовут Андрей. Я архитектор. Мы занимаемся реставрацией складов Гладищева. Здание построено в восемнадцатом веке, в девятнадцатом было значительно расширено. Последний его владелец считался одним из богатейших людей Российской империи. В Санкт-Петербурге в его роскошном особняке располагался дискуссионный клуб либеральных политиков. Сам Гладищев был членом партии кадетов и заседал в Государственной думе. Царь считал его революционером, а революционеры — монархистом. Не везло бедняге!

Андрей усмехнулся собственной шутке. Кое-кто из собравшихся поддержал его.

— Почему мы решили восстановить этот памятник старины? Во-первых, это один из шедевров русской классической архитектуры. Он находится в центре нашей столицы и, бесспорно, еще больше украсит ее после реставрации. С ним связано много интересных историй. Поговаривали, что Владимир Ильич провел одну ночку в жилых апартаментах Гладищева, когда скрывался от убийц-черносотенцов. Спал он, между прочим, в кровати, предназначенной для любовных утех хозяина с его московской пассией графиней… Черт, имя вылетело из памяти! Не упомнишь всех этих графинь! Хотя официальная Лениниана об этом факте умалчивает.

Андрей, по-видимому, был большой юморист.

— Восстановленный с нашей помощью дом послужит с пользой москвичам и всему народу. Подвал и первый этаж займет валютный ресторан, во внутреннем дворе, куда когда-то заезжали фуры с товарами, разместится, к нашей общей радости, зимний сад под стеклянной крышей, где будут проходить показы мод, чтобы москвичи научились одеваться не хуже парижан. Итак, как говорится, наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!

Андрей повел вдохновленную его речью толпу внутрь здания. Натали вглядывалась в лица своих спутников. На нее тоже смотрели, причем с нескрываемым любопытством. Женщин интересовала ее одежда и обувь. Мужчин, вероятно, кое-что другое.

Андрей направил мужчин покрепче на четвертый этаж ломать старые перекрытия. Остальные, в их числе Натали, направились во внутренний двор. С трех сторон его окружали развалины, примыкающие к глухой кирпичной стене, подавляющей своим видом. Посреди двора торчало старое и, наверное, давно засохшее дерево. Земля под ногами была завалена грудами смерзшегося мусора. Андрей раздал всем лопаты и ломы, чтобы разбивать мусор на куски и грузить его на тачки. Десять минут прошли в молчаливой работе. Пришедшие на субботник энтузиасты заранее запаслись варежками и грубыми рукавицами. У Натали их не было. Ее пальцы заледенели в тонких перчатках. Несколько раз она выходила из внутреннего дворика в проулок, заглядывала на площадку перед метро и на улицу 25 Октября, надеясь, что кто-нибудь даст о себе знать. Ее пребывание во дворе, ее хождение туда и обратно через здание должно было обратить на себя чье-то внимание. Уже больше часа она провела на стройке, как вдруг застыла на месте. Сначала она не поверила своим глазам.

Сверкающий красный «ягуар» стремительно вывернулся из-за угла. Его появление в мрачном и грязном проулке было сродни приземлению «летающей тарелки» где-нибудь на аллее Центрального парка в Нью-Йорке. Это была модель U-12, которую Натали однажды опробовала, после чего пересела на более практичный «БМВ». Машина пожирала огромное количество горючего и стоила в рублях, не считая взяток за разрешение на импорт и таможенной пошлины, вероятно, столько, что никакое воображение не могло представить цифру с таким количеством нулей!

Изумление Натали достигло предела, когда из машины выскочила Люба.

Русская красавица была облачена, как и большинство рабочих-добровольцев, в серую телогрейку. Ее золотистые волосы прикрывал туго завязанный платок, шея и подбородок были замотаны шарфом, но Натали сразу узнала ее по энергичной и в то же время балетно-грациозной походке. На ней, как и на прочих молодых людях, мелькающих кое-где среди интеллигентов-энтузиастов пенсионного возраста, такая угрюмая, похожая на гулаговскую спецодежда выглядела весьма нелепо. Возможно, в этом был какой-то свой шик или своеобразный вызов обществу. Подобное сборище с кирками и лопатами напоминало скорее тусовку уставших от развлечений молодых бездельников.

Она убедилась, что Люба увидела ее, и тут же вернулась обратно во внутренний дворик. Там она снова взялась за работу. Люба последовала за ней, выждав пару минут. По дороге она где-то прихватила лопату и принялась грузить в тачку куски, отбиваемые Натали от промерзшей глыбы.

— Потрясающе эффектное появление! — Натали была рассержена. — Зачем было использовать шифр? Проще было послать мне факс в отель или позвонить.

— Я всегда вожу «ягуар», — ответила Люба по-русски. — Вся Москва знает об этом. Если б я приехала на метро или такси, это бы скорее вызвало подозрение. Давайте говорить по-русски, а то мы можем привлечь внимание…

Чувствовалось, что, несмотря на внешнюю браваду, Люба, как и в ту первую их встречу, испытывает непонятный страх. Нервная дрожь буквально сотрясала ее. Она вызывала жалость.

— Прости. Я просто опешила, когда увидела тебя…

— Я есть я! Для меня безопаснее такое поведение. Во всяком случае, я надеюсь, что это так. Осторожнее! Андрей на подходе. Он не из наших.

Когда архитектор приблизился, Люба повысила голос, якобы командуя подругой:

— Кончай! Ты уже докопалась до древних булыжников.

— А что делать с этим мерзлым навозом? — решила вмешаться в разговор Натали. — Он здесь, наверное, со времен конных упряжек.

— Сваливайте в кучу на улице. Потом грузовик отвезет его на свалку.

— Вы же собираетесь здесь сажать цветы, а это отличный компост.

Натали осмелилась поделиться своими знаниями по садоводству, приобретенными ею в штате Коннектикут.

— В городе и так достаточно грязи, — буркнул Андрей.

— Тут дерево росло много лет. Под ним должна быть хорошая почва, — настаивала Натали.

Казалось, что Люба вот-вот упадет в обморок.

— Я в этом ничего не понимаю… Я городской житель. — Тут Андрей впервые внимательно пригляделся к Натали. — Елки-палки! А ты у нас новенькая! Откуда ты явилась к нам, дорогуша?

Теперь Натали осознала свою оплошность. Лихорадочно она пыталась придумать какой-нибудь правдоподобный ответ.

Тут Люба проявила неожиданную смекалку. Она ляпнула:

— С Камчатки!

— Елки-палки! — удивился Андрей. — Там что, у местных жителей такой акцент?

— Там много чего интересного! Смотри, как она одета. Жаль, что ты не бывал на Камчатке!

— А на какие шиши я туда слетаю? Я за год столько не заработаю.

— Зато там бы ты прибарахлился. — Люба вошла в азарт. — Если тебя приодеть, я смогла бы тебя пристроить к какой-нибудь своей подружке… под бочок.

Андрей от смущения залился краской. Тут его позвали:

— Андрей! Потолок рушится!

Архитектор устремился в здание. Возбуждение Любы мгновенно спало. Она оперлась о лопату, прикрыла глаза и словно оцепенела. Только ноги ее мелко дрожали, как будто холод успел пронизать ее до костей. Натали отвезла тачку с мусором и вернулась к Любе.

— Зачем ты вызвала меня? — шепотом спросила она, начав загружать очередную тачку.

— Я прочла твое объявление в «Геральд трибюн». Зачем ты его дала?

— Я хотела узнать подробности о Уоллесе.

— Для этого же ты встречалась с женщиной из Лондона? О чем она тебе рассказала?

— О том, как мой муж завербовал тебя.

— Я его любила.

Натали словно получила пощечину. Она представила картину: их обнаженные тела, губы, слившиеся в поцелуе.

— Я его любила, — повторила Люба. — Сильнее, чем ты!

— Это неправда. — Одна женщина пыталась спорить с другой моложе ее на десяток лет.

— Я бы не отпускала его сюда одного.

— Ты права. В этом была моя ошибка.

Горячие слезы готовы были брызнуть у Натали из глаз. «Спала ли Люба с ним?» — напрашивался вопрос, но ей было стыдно задать его.

— Это было сперва так волнующе — шпионаж, — нервным, почти истерическим шепотом рассказывала Люба. — Это было замечательное время. А потом что-то пошло не так. Нас старались убрать… убить.

— Я тебе не верю. Мой муж бросил этим заниматься давным-давно.

Люба с горечью посмотрела на Натали. Злая усмешка скривила ее губы.

— Попробую угадать, кто тебе это наболтал. Тот человек, на которого Василий работал?

— Я не знаю, что это за мужчина…

— Неважно, мужчина это или женщина. Я не знаю, на кого конкретно он работал. Только Василий не бросил свое дело. Он действовал до последнего дня. В день своей смерти он передал сообщение. Понимаешь? В тот самый день, когда его убили.

— Как ты узнала?

— Он мне сказал. Он собирался связаться с тем человеком. Поэтому он поручил мне передать послание Миллионеру.

— Подожди, подожди. — Натали тотчас вспомнила свой разговор с полицейским детективом.

Полиция утверждала, что Уоллес остановил машину и говорил с кем-то из телефонной будки. Он не рискнул позвонить из автомобиля или из дома. Теперь этот его поступок стал понятен.

— Уоллес звонил тебе из Нью-Йорка?

— Нет-нет. Я была тогда в Нью-Йорке.

Натали стралась собрать воедино разрозненные сведения и догадки, установить хоть какой-то порядок. В здании громко объявили перерыв в работе. Добровольцы поспешили под навес согреваться чаем и пирожками. Люба и Натали остались во дворе одни. Небо над ними стало проясняться, появилась робкая голубизна. Прилетела, хлопая крыльми, черная ворона и безмолвно уселась на ветку мертвого дерева. Люба шмыгнула носом. Она стала нервно шарить озябшими пальцами в карманах телогрейки.

— Ты же не знала, что Уоллес убит!

— Я в тот же день улетела в Советский Союз.

— Что-то ты очень легко мотаешься туда-сюда через границы. Пять дней спустя ты уже была в Штатах.

— Мой папа — большая шишка. Я могу летать куда угодно и когда захочется. — В тоне Любы не было никакого бахвальства. Она просто объясняла ситуацию.

«Бог ты мой! — подумала Натали. — Это же богатое дитя, забавляющееся не куклой Барби, а игрой в шпионаж или в революцию. Благодаря высокому отцовскому положению ей все позволено — летать по всему миру, разъезжать по Москве на «ягуаре», одеваться по последней моде за валюту и, вполне вероятно, принимать или колоться наркотиками». Теперь объяснимо почти все, что касалось Любы. И ее роскошный наряд, поразивший Натали при их свидании в Коннектикуте, и круги под глазами, и неестественный блеск в зрачках, и взрывная возбудимость, и внезапная апатия. Она из той самой «золотой молодежи», которая всегда жила своей особой жизнью при внешне спартанском коммунистическом режиме.

Натали не могла не восхититься вновь умом и расчетливостью Уоллеса. Кто мог лучше послужить его целям, собирать и передавать самую секретную информацию, как не эта дочь номенклатурных родителей, юная представительница сословия, правящего страной?

— Чему вы улыбаетесь? — подозрительно спросила Люба.

— Я горжусь Уоллесом. Он был великим человеком. Скажи мне, Уоллес отправил тебя с посланием к Миллионеру? Ты передала его по назначению? В послании упоминался Валентинов день? Я права? Это было так? — настойчиво повторяла Натали.

— Он только посмеялся, — с обидой произнесла Люба.

— Кто он?

— Миллионер.

— Кто же он, этот Миллионер? Назови мне его имя.

— Я его не знаю.

— Ты же говорила с ним.

— По телефону. Уоллес дал мне только номер. Я позвонила. Трубку взял мужчина. Он рассмеялся, потому что знал, что Василий убит. Василия предали.

— Кто?

— Не знаю.

Люба наконец отыскала в кармане пачку «Мальборо», сунула сигарету в рот и выкурила ее жадными затяжками. Натали очень хотелось схватить Любу за плечи и вытрясти из нее все, что она знает об этом проклятом Миллионере. Она была уверена, что Люба утаивает от нее часть правды.

— А мы тебя ищем повсюду, Люба!

Хорошенькая девушка еще моложе, чем Люба, с бледным личиком, обрамленным пушистым облаком темных волос, и с пикантной родинкой на щеке, словно сама богиня любви коснулась ее пальцем и оставила свою метку, бежала к ним по двору — вся распахнутая, открытая, возбужденная. Сердце Натали защемило от запоздалой ревности. Сколько же было у Василия вот таких стройных, длинноногих и, главное, юных помощниц по «шпионской работе»? Сколько таких «мушек» он завлек в свою паутину?

— Елена, — тихо произнесла Люба, — познакомься. Вот та самая американка, на которой женился Василий!

Это был еще один удар по самолюбию Натали. Она почувствовала себя посторонней чужестранкой, неизвестно с какой целью вторгнувшейся в московский «гарем» Василия-Уоллеса.

Елена командовала Любой, как сержант новобранцем.

— Быстро беги к Никите! Он ждет у ГУМа. А я поговорю с твоей приятельницей.

— Эй! — воскликнула Натали вслед убегающей Любе. — Куда ты ее отослала? — обратилась она к Елене.

Эта юная москвичка Елена не вызывала у нее доверия.

— Уколоться. Без Никиты она совсем пропадет. А пока мы с тобой побеседуем. От Любы держись подальше. Она дура.

Несмотря на начальственный тон, Елена так же, как и ее подруга, явно чего-то боялась. Девушка только изображала уверенную в себе командиршу.

«Дети, дети! — подумала Натали. — Девочки, играющие в опасную, но увлекательную игру».

— Люба идиотка. Она зря с тобой связалась. Улепетывай отсюда как можно скорее.

— Я вдова Уоллеса. — Натали заговорила, как взрослая женщина, с твердостью и чувством собственного достоинства. — Мне надоели ваши девчоночьи тайны. Я хочу знать, за что мой муж был убит.

— Люба тебе ничего не скажет. Ей толкач Никита важнее, чем вся наша идея…

— Не пудри мне мозги идеями! — взорвалась Натали. Богатый русский язык пришел ей на помощь. Лингвистические уроки Уоллеса, преподаваемые ей в постели, не прошли зря. — Ты, московская шлюха, ответь мне, кого вы называете Миллионером. Или я, или КГБ это из тебя вытряхнем!

Елена внезапно обратилась в бегство. Натали догнала ее и подставила ножку. Елена споткнулась и шлепнулась лицом в грязный сугроб. Вот так!

Подбежал Андрей.

— Вы что, поссорились, девочки?

— Нет, играли в салочки! — сердито отрапортовала Натали.

— Мне еще не хватало несчастных случаев… — Андрей тяжело вздохнул и сказал Елене: — Идите домой. От вас все равно мало толку.

Елена встала, вытерла грязь с подбородка и взяла в руки брошенную кем-то лопату.

— Я остаюсь, — угрюмо ответила она.

Когда Андрей удалился, Натали ей отечески посоветовала:

— Так-то лучше. Расскажи мне все, что знаешь о Миллионере. А то мы опять подеремся. Я в лучшем положении, чем ты. У меня американский паспорт, а у тебя репутация шлюхи.

Елена равнодушно проглотила оскорбление. Она, казалось, успокоилась и даже рьяно взялась накладывать в тачку заледенелые куски мусора. С каждым поворотом головы в сторону Натали она выбрасывала отрывочные фразы:

— Они богатые… Им надоело быть богатыми втайне… Они хотят хапнуть все народное… себе в собственность. Это номенклатура… партийные чиновники… но без генералов они не справятся. Главное для них — привлечь командование армии на свою сторону…

— Что им надо? Они и так распоряжаются всем.

— …закрепить частную собственность… по наследству.

— Любе? Тебе? Хороший куш! Зачем ввязался в это дело Уоллес?

— Он не хотел новой гражданской войны. Ограбленные простые люди озлобятся, и начнется…

— Что? Армагеддон?

— Он был русский, хоть и жил в Нью-Йорке…

— Кто мешает им провести приватизацию в свою пользу?

— Горбачев.

— Он же реформатор.

— Миллионер сказал, что ему крышка. Пора переходить к капитализму, а он еще цепляется за «социализм с человеческим лицом».

— Что означает Валентинов день?

— Не знаю.

— Четырнадцатое февраля?

— А! — Елена облегченно вздохнула. — Будет большой та-ра-рам. Государственный переворот! Вам, американцам, на все наплевать. Вы признаете любую свинью, предложенную Россией, и поцелуете ее в задницу… в измазанное дерьмом и кровью рыло! — вдруг истерически воскликнула Елена.

20

— А КГБ? — спросила Натали.

— Василий срал на КГБ, — грубо отозвалась Елена. — Если б КГБ узнал о заговоре, начались бы расстрелы всех кого попало, без разбора. Этого Василий тоже боялся.

— Так что же, он оказался между двух огней?

— Ты когда-нибудь читала что-нибудь, кроме биржевых новостей? Ты сытая, богатая американская самка… Ты читала своего писателя Эдгара По? — У Елены оказалась в наличии не только пушистые волосы, но и ядовитая ухмылка. — Есть у По рассказ «Колодец и маятник». Василий оказался в таком же положении, как герой рассказа. Василия бросили в камеру, и все четыре стены надвигались на него, чтобы раздавить. А ты в это время что делала? Ты акциями спекулировала, а он спасал человеческие жизни. Кто его предал? Ты или твой любовник?

— У меня нет любовника! — Это был крик души Натали, произнесенный шепотом.

— Что тебе надо от меня? Я тебе все рассказала. Езжай обратно в «Союзпушнину» и ешь, пей и трахайся. Все за наши народные деньги! — Елена была в ярости.

— С кем говорила Люба по телефону? Прости, но Уоллес, кажется, больше доверял тебе, чем ей.

Неловкая лесть не оказала воздействия на Елену. Она была по-прежнему груба и откровенна.

— Хочешь влезть в мышеловку — так лезь! Тебе хочется потрахаться с нашими самцами — маршалами? Есть один такой — маршал Лапшин. Сегодня в Кремле они вешают друг на друга Золотые Звезды… потом киряют.

— Достань мне приглашение в Кремль!

— Много хочешь. Мой папочка еле добился его для себя. Потряси за шкирку своего посла… или попроси Любочку.

Не простившись, Елена решительно направилась к выходу. Люба вернулась. Взявшись за лопату, она весело провозгласила:

— Да здравствует свободный труд свободных людей на свежем воздухе!

Свидание с Никитой явно поправило ее самочувствие.

— Познакомь меня с Лапшиным, — попросила Натали.

— Это распространенная фамилия, — беспечно отозвалась Люба. — С каким именно?

— С маршалом.

— Иди в Кремль и поцелуй его в задницу.

— Я серьезно. Он будет в Кремле на приеме?

— Он там хозяйничает! — мрачно сказала Люба и подцепила лопатой заледеневший кусок хлама.

Старинный Китай-город постепенно очищался от грязи, но в воображении Натали находящийся неподалеку Кремль был заполнен дерьмом до краев, вплоть до зубцов его знаменитых стен. Никакие архитектурные красоты не могли скрыть преступного клейма, отпечатавшегося на нем.


Вернувшись в тепло и относительную безопасность своего номера в «Национале», Натали тотчас же соединилась по телефону с офисом Федора Шелпина в «Союзпушнине».

— Куда вы пропали?! — воскликнул с неподдельной радостью чиновник, вероятно, бессменно дежуривший у себя в конторе.

— Я жива, здорова и мечтаю попасть в Кремль.

— Нет проблем. Сегодня во Дворце съездов «Жизель».

— Меня не интересуют балерины. Могу ли я попасть на правительственный прием?

Шелпин замолк, как будто задохнулся.

— Зачем?

— Вам знаком такой термин — коммерческая тайна? Хоть я и женщина, но прежде всего я коммерсант.

Натали даже через междугородный телефон слышала, как в мозгу Шелпина крутятся плохо смазанные колесики. Она поставила перед ним трудно поддающуюся анализу и решению задачу. Раздался щелчок, колесики замерли.

— Это невозможно. — Таков был ответ Шелпина.

Что ж! О'кей! Натали без колебаний повесила трубку и позвонила в посольство. Процедура соединения с ответственным и необходимым для решения проблемы чиновником была настолько тягостной и унизительной, что Натали за это время трижды захотелось оплевать свой родной звездно-полосатый флаг.

«Да, мы знаем о вашем пребывании здесь, миссис Уоллес. Да, мы знаем о фирме «Котильон». Да, мы сожалеем, но сейчас уик-энд и посол находится в загородной резиденции». В конце концов она услышала голос, который ожидала услышать. Бесцветный, нейтральный, очищенный путем долгих тренировок от всякого акцента. Таким же голосом разговаривают все чиновники во всех посольствах всех стран мира. Как последний шанс, Натали решила использовать «блат».

— Мой папа рассказывал о вас, мистер Финни. Вы вместе работали в Праге.

— Конечно, я отлично помню вашего отца. Наше сотрудничество доставляло мне удовольствие, надеюсь, взаимное. Рад услышать голос дочери мистера Стюарта. По моим сведениям, вы находитесь в Ленинграде…

— Я в Москве, в «Национале».

— Чем я могу быть вам полезен?

— Моя фирма «Котильон» планирует поставки меховых изделий для генералитета Советской Армии…

— А!

Это «А!» было многозначительным. Но, пока собеседник терялся в догадках, нужно было, не останавливаясь, переходить в атаку.

— Мне нужно попасть на прием в Кремль. Я хочу лично увидеть этих русских воинов, желающих щеголять в новой форме.

— Прекрасная идея. Но вам придется удовлетвориться только моим описанием. Я не имею никакой возможности пригласить на прием третье лицо…

— Ни малейших шансов?

— Абсолютно никаких.

— Вы были со мной так любезны, — съязвила Натали.

Почти час пришлось Натали ждать связи с офисом Грега в Вашингтоне.

— Так уж это важно? — спросил Грег в ответ на ее просьбу.

Она представила себе, что подумал Грег, войдя в кабинет, сняв трубку и услышав ее крик о помощи из далекой Москвы. Вероятно, он ночью без особого энтузиазма занимался любовью со своей сексуально озабоченной женой, глотнул на завтрак охлажденного апельсинового сока, наскоро погладил по головкам еще не проснувшихся детей, завел мотор «кадиллака», пробился через автомобильные пробки, поручил негру из охраны отогнать машину на стоянку и теперь, раздраженный и не готовый к принятию каких-либо решений, выслушивает нелепую просьбу своей кузины. После свидания с Джервисом они не встречались ни разу и даже не звонили друг другу. Грег не выказал ни удивления, ни интереса к рассказу Натали. Он был сух и сдержан как никогда.

— Удачи тебе! — сказал он.

Связь прервалась.

Натали пошла в ванную. Едва она разделась, зазвонил телефон. Она узнала тусклый голос чиновника из посольства. Теперь он был более оживленным и ворковал, как голубок.

— Миссис Уоллес? У нас в семье случилась неприятность. Только вы можете выручить нас. Моя супруга неожиданно простудилась. Врач прописал бедной Каролин постельный режим. Она вся обложена грелками и глотает аспирин. А я обязательно должен присутствовать на кремлевском приеме. Каролин в отчаянии, что я буду скучать там один. Вы, по моим сведениям, свободны сегодня вечером…

— У вас абсолютно точные сведения. И я буду счастлива увидеть вас в материализованным образе, а не только общаться с вами по телефону…

В ответ Финни сделал не очень удачную попытку рассмеяться. Натали заранее решила подружиться с мистером Финни. Ей был необходим не только гид, но и союзник. Но Финни оказался на редкость неприветливым и непроницаемым типом. Внешне он походил на изрядно полысевшего президента Гарри Трумэна, отрастившего крохотные усики и облаченного в смокинг.

Он поддержал ее за локоток, когда она садилась в принадлежащий посольству лимузин с американским флажком на капоте, и шепнул на ухо, остерегаясь русского шофера, замершего, как каменное изваяние, на водительском месте:

— О сути дела потом. Сейчас вы моя внучка.

Натали чмокнула его в щеку.

— Спасибо, дедушка! Привет тебе от папы.

— Если он принялся вновь за старые дела, я могу это только приветствовать! — Финни на мгновение расплылся в довольной усмешке, как кот, лизнувший сливок.

Сотрудники ГАИ контролировали движение вдоль кремлевских стен, заворачивая посторонний транспорт и выстраивая правительственные ЗИЛы, «мерседесы» и «кадиллаки» иностранцев в одну линию, медленно втягивающуюся в Боровицкие ворота Кремля. Военные охранники в парадной форме и при всех регалиях внимательно изучали приглашения, заглядывали сквозь опущенные стекла в нутро роскошных автомобилей и по одному впускали их в узкий короткий туннель под Боровицкой башней. Дорога между кремлевских храмов, дворцов и служебных строений извивалась как змея. Натали попыталась завязать разговор с Финни, но «дедушка» был угрюм и молчалив. От него веяло металлическим холодом, как от бронзовой Царь-пушки или Царь-колокола с отколотым краем.

Снег сыпался с темного неба. В лучах прожекторов затеяли круговерть белые хлопья. Солдаты — вряд ли это были рядовые, но форма на них была солдатская — с медвежьим гостеприимством распахивали дверцы машин и раскрывали над выходящими на холод гостями черные казенные зонтики. Армейская прислуга — юноши, чьих подбородков еще не касалась бритва, — помогала прибывающим освободиться от верхней одежды, а женщинам указывала место, где они могли бы с удобством сменить уличные сапоги на выходные туфли. Мать рассказывала Натали об этом русском ритуале. Такое происходило везде — на приемах, в театрах, в ресторанах.

Финни провел Натали через последний кордон, и они оказались в огромном зале, залитом светом. Хрустальные люстры искрились под высоким потолком. В нарядной толпе мелькали лакеи с серебряными подносами, уставленными бокалами с шампанским. Глаза слепило от блеска бриллиантов на женских шеях, хрусталя и золотых армейских погон.

— Кажется, произошла реставрация монархии, — шепнула Натали.

— Армия всегда была в России на особом счету. И при царе, и при большевиках, — неохотно пояснил Финни.

— У меня дыхание перехватило от всего этого зрелища.

— Русские коммунисты — самые богатые коммунисты в мире.

— По тому, что я наблюдала на улицах, этого не скажешь.

— Они предпочитают не выставлять свое богатство на витрины магазинов, как мы, французы или итальянцы… Вожди не любят посторонних глаз и внешне ведут скромный образ жизни. Это повелось еще со времен Ленина. Пиршества и развлечения происходят за закрытыми дверьми. О том, что там происходит, знает только прислуга, но помалкивает. Ведь ей достаются очень жирные объедки.

Оказывается, Финни был не лишен сарказма.

Натали растерялась. Разыскать в этом блестящем хороводе маршала Лапшина и вызвать его на откровенную беседу было задачей совершенно невыполнимой, но Финни пришел ей на помощь.

— Гостей принимает кандидат в члены Политбюро Худенко. Он и его супруга здесь за хозяев. Рядом с ним два маршала — Аксенов и Капеев.

— Жена Худенко просто само очарование.

— Этим отличается новый режим от старого, перестройка от «застоя». Горбачев ввел моду на хорошеньких жен. При Брежневе было по-другому. Жен его друзей-соратников неудобно было показывать людям.

Супружеская пара Худенко справлялась с процедурой приветствия гостей с вполне светской непринужденностью. Они ничем не отличались от манхэттенских состоятельных биржевиков, устраивающих пышный прием «напоказ». Та же живость, легкость, ни к чему не обязывающая приветливость. Когда очередь дошла до Финни с его спутницей, раздались преувеличенно бурные сожаления по поводу отсутствия американского посла из-за его занятости, сочувственные расспросы о здоровье милой Каролин — супруги Финни и комплименты в адрес Натали. Помощник что-то шепнул на ухо жене партийного босса, и товарищ, вернее, госпожа Худенко расплылась в улыбке.

— Как же, как же! Я наслышана о «Котильоне». Я покупала ваши манто и жакеты в Нью-Йорке. Потрясающее качество меха. Григорий, послушай, госпожа Невски пошила мое американское манто.

— Не совсем так, — улыбнулась Натали. — Шьют скорняки. А я лишь эксплуатирую их труд и выколачиваю прибавочную стоимость.

— Не будем вспоминать Маркса. Мир праху его! — заявил Худенко с иронической усмешкой. — На вашей таможне у всех глаза полезли на лоб. «Зачем вам уголь везти в Ньюкастл?» Я ничего не понял. При чем тут каменный уголь? Но мне сказали, что это английская поговорка. Для чего везти в Россию меха, если их там навалом? Мне пришлось объяснить, что я восхищаюсь качеством работы американских меховщиков и везу образцы для обучения наших мастеров.

— Я польщена! — воскликнула Натали. — Буду рада повидать вас в Нью-Йорке.

Очередь желающих представиться товарищу Худенко дышала им в затылок. Натали и Финни отошли в сторону.

— Вы прекрасно говорите по-русски, — удивился «дедушка».

— Отец хотел сделать из меня дипломата.

— Почему же этого не случилось?

— Я захотела быть богатой, а не жить на жалованье.

— Да, мы небогатые люди, — вздохнул Финни, — но кто-то же должен выполнять черную работу.

Он здоровался со знакомыми, представлял им Натали, выслушивал соболезнования по поводу болезни своей супруги. Они осушили по бокалу шампанского. Все шло своим чередом.

— Кто здесь «за» и «против» Горбачева? — решилась напрямую спросить Натали.

Американский контрразведчик фыркнул.

— Непрофессионально задан вопрос. Сегодня он «за», завтра «против»!

— Вы шутите?

— Ни в малейшей степени. Конечно, армия всегда была и есть на стороне консерваторов, но Горби старается ее не обижать. Западные немцы подкидывают ему деньги, а он на них подкармливает генералов.

— Здесь много и гражданских лиц. — Натали окинула взглядом зал, где военная форма вовсе не доминировала, несмотря на официальное заявление, что прием организован Министерством обороны.

— А как к Горби относятся штатские?

— Молодые хищники обеими руками за него. Где развели костер и начали жарить мясо, есть возможность разжиться лакомым кусочком. А те, кто против, аморфны, они сыты и спят на ходу.

— У оппозиционеров есть цель?

— Нет у них цели… Только не упустить то, что успели приобрести. Все как везде. Как в Карфагене, как в Риме. Элита гниет на корню.

— А если она все-таки оскалит зубы?

— Переворот? Я в такое в коммунистической стране не верю. Может быть, это будет спектакль для народа, а на самом деле старые и новые политики договорятся между собой. Россия богатая страна. Есть что поделить. Конечно, не исключено, что какой-нибудь алкоголик вспрыгнет на танк и пообещает народу бесплатную водку.

— А маршал Лапшин? Мой муж рассказывал мне о нем. Он здесь?

Финни начал вертеть головой. Его глаза были как локаторы. Наконец он засек цель.

— Маршал в картинной галерее. Прохаживается в одиночестве.

— Почему он не со всеми?

— А он всегда такой. Он создает себе имидж волка-одиночки. Чтобы привлечь к себе внимание, я так думаю. Насколько он влиятелен в армейских и партийных кругах, мы пока не просчитали. На мой взгляд, он из тех ветеранов, чьи раны болят до сих пор. Молодые горбачевцы устали от их нытья.

— Я слишком надоела вам, — извинилась Натали. — У вас здесь много друзей… Может, мы расстанемся на время?

Финни понимал любой намек с полуслова.

— Я не держу вас на поводке. Желаю удачи…

Вероятно, он получил твердые указания из Вашингтона и поэтому беспрепятственно отпустил Натали в свободное плавание. Он тотчас же отправился на прогулку по залу, обмениваясь рукопожатиями и похлопыванием по плечу с какими-то своими знакомыми.

Натали поменяла свой пустой бокал на полный и вошла в картинную галерею. В тяжелых золоченых рамах здесь были развешаны полотна пейзажистов. Все времена года — вьюжная зима, летний зной, блеклые краски весны и чарующее золото осени — были представлены в узком коридоре, ведущем из ярко освещенного зала в таинственную глубину кремлевских лабиринтов.

Могучее дерево, противостоящее порывам ветра, было изображено на картине, перед которой стоял в неподвижности, созерцая ее, увешанный орденскими колодками и Золотыми Звездами маршал.

Каблуки Натали громко простучали по паркету. Эхо многократно умножало каждый звук, но маршал, казалось, ничего не слышал, пока она не приблизилась к нему вплотную. Он мельком глянул на нее из-под густых седых бровей и снова погрузился в созерцание живописи.

— Какая мощь! — Его губы едва шевельнулись, но Натали услышала произнесенные им слова. В них были и восхищение, и боль, и тоска, и зависть.

— У меня перед домом растет такое дерево, — сказала Натали.

— Где?

Маршал посмотрел на нее. Его бесцветные стариковские глаза, казалось, пронизывали ее насквозь.

— В Коннектикуте.

— А! В Америке! Ты, должно быть, богатая девочка!

— Я Натали Стюарт-Невски.

Маршал раскинул руки. Его толстые пальцы впились в плечи Натали. Он обнял ее, с силой прижав к себе. Лицо Натали царапали ордена на его мундире.

— Боже мой! Вдова Василия! И такая молодая!

21

Глаза маршала увлажнились.

— Какая же ты юная, черт возьми! Новое поколение! Я воевал с отцом Василия. Мы были конниками! Ты можешь себе представить: конники в современной войне!

Он расхохотался. Слезы и смех — старческий коктейль из противоположных эмоций.

— Друзья уходят. Остаются вдовы… Так повелось. — Уоллес умер насильственной смертью. Его застрелили.

— Неужели? Я слышал об этом, но подумал, что это газетные враки.

— Это правда.

— Мы живем в жуткое время, Натали. Надеюсь, ты доживешь до лучших времен. Как ты здесь оказалась?

— Захотелось повидать друзей Уоллеса. Кажется, вы были его другом?

— Конечно. Мы были большие друзья — водой не разольешь. Выпьем за упокой его души.

Лапшин даже не повысил голос, но почему-то тут же по коридору подошел к ним официант с подносом. Маршал взял один бокал, другой протянул Натали.

— «Золотое шампанское»! Почему оно так называется, ты, разумеется, не знаешь. Царь Александр III боялся убийц, боялся быть взорванным, как его папочка. А выпить был не дурак! Поэтому ему доставляли шампанское в специальных царских бутылках из прозрачного, а не зеленого стекла. Царь, прежде чем тяпнуть, убеждался, что в бутылку не заложена бомба. Мы тоже предпочитаем «Золотое» «Советскому» в зеленых бутылках.

— Разве вам угрожают террористы?

— Мы не боимся террористов, мы не боимся НАТО, мы боимся только самих себя. — С этими словами маршал одним глотком опорожнил бокал.

— Не пугай девочку, — услышала Натали голос у себя за спиной. Она резко обернулась. Молодой мужчина в генеральской форме стоял позади нее. — Папа, эта американка тебе не по зубам. Разреши мне ею заняться.

— Мой сын. Он всегда появляется не вовремя. Впрочем, на войне это бесценное качество — возникать, когда тебя не ожидает противник.

— Александр. Саша, — представился молодой генерал.

— Подруга жизни нашего дорогого Василия. Наталья Невски. — Маршал познакомил их, промокая платком выступившие на глазах слезы.

Если отец напоминал поведением и внешностью отслужившего свой срок сторожевого пса, то сын был напряжен и энергичен, как молодая гончая.

— Я уже слышал, что вы решились навестить Россию.

«Как ширятся круги по воде!» — подумала Натали.

— Чем вы заняты? — Вопрос казался двусмысленным.

— В Москве я в качестве туристки.

— «Интурист» продает своим клиентам билеты на кремлевские приемы? Впервые об этом слышу!

— Приятель моего отца из посольства пригласил меня. Поэтому я здесь.

— У меня зуб на американцев. Один такой американец уложил меня на полгода в госпиталь.

— Боюсь, я не поняла, о чем вы говорите.

— О парне по фамилии Стингер. Мы с ним повстречались в Афганистане.

— Наверное, по вас выпустил ракету моджахед?

— Какая разница? «Стингер» был произведен в Америке.

— Вероятно, у вас остались неприятные воспоминания об Афганистане?

— Почему же? — Александр улыбнулся. Его зубы хищно оскалились. — В горы Гиндукуша я прибыл подполковником, а ушел оттуда генералом, причем живым!

— Осторожнее, Саша! — вмешался отец. Но, как многие отцы, он выглядел беспомощным перед взрослым сыном.

Небольшая группа занятых оживленной беседой гостей вошла в галерею. Среди них Натали углядела знакомое лицо. Не этот ли человек маячил в дверях «Астории», когда его подручные «трясли» администратора?

— Не ссорься с ним, — предупредил сына отец.

— С этим дерьмом? На фига он мне нужен! Я представлю ему Наталью Невски как пойманную нами американскую шпионку, проникшую в Кремль, чтобы… Давайте быстро вместе придумаем, для чего вы сюда проникли?

Александр шутил, но его шутки не нравились Натали.

Знакомясь, мужчина назвал себя:

— Валерий Кириченко.

Его рука была костлявой и ледяной, как рука смерти.

— Мы встречались с вашим мужем. Скорблю о вашей потере, госпожа Невски. Но я, кажется, помешал вашей беседе.

— Мы обсуждали афганскую проблему. Если вам интересно, присоединяйтесь… — с вызовом предложил Александр.

— Мне не интересно. Проблема закрыта, войска выведены, — холодно отпарировал Кириченко.

— А если кто-нибудь думает иначе? И помнит о пролитой в горах крови? Разве не любопытно послушать другие мнения? Не через микрофон или замочную скважину, а напрямую? — Молодой генерал явно поддразнивал Кириченко.

— Я этим не занимаюсь… Нужную информацию мне кладут на стол.

Словесный поединок между военным и сотрудником КГБ разгорался на глазах у Натали.

— Если мы будем сами втаптывать себя в грязь и предавать ценности, за которые пролили кровь, нас ждет новая революция.

— Новая революция уже свершилась. Ее возглавил генсек Горбачев, — спокойно заметил Кириченко. — Я служу этой революции и про другую революцию пока не слышал.

— Три четверти населения страны не работает, а торгует…

— Значит, им это выгодно. Человек имеет право выбрать то, что его устраивает. Я обязан охранять права человека. — Тайная полиция заботится о правах человека! — громко рассмеялся молодой генерал.

Натали догадалась, что он успел выпить достаточно, чтобы вести себя так храбро с сотрудником всемогущего ведомства.

— Обойдемся без иронии, товарищ генерал-майор, — оборвал его смех Кириченко. — Среди нас присутствует гостья из Америки. Ей, вероятно, захочется узнать, в чем причина наших разногласий. Постараюсь коротко объяснить. И товарищ Горбачев, и я, ваш покорный слуга, замечательно жили при прежнем режиме. И могли жить так еще много-много лет. Но мы разрушили старый порядок, потому что он уже мешал развитию страны.

— И что получили взамен? Всероссийскую барахолку. Вы не учли, с кем имеете дело. Без твердой руки у нас, русских, все пойдет наперекосяк. Начинается всеобщий грабеж и мордобой.

— Вы мечтаете о царе? С царями покончено еще в семнадцатом. Были рецидивы тоталитаризма, но мы продолжаем дело, начатое Лениным.

— Вы хотите вернуть нас в капитализм!

Кириченко обратился к Натали, выдавив из себя некое подобие улыбки:

— Видите, госпожа Невски, что творится в стране. Если уж в Кремле идут такие споры, о чем же говорят люди на кухнях в своих тесных квартирах? Горбачев начал великое дело. Перестройка и гласность — это только первые шаги на пути к подлинной революции.

— А вы спросили у русского мужика, нужны ли ему компьютеры и пепси-кола?

— Мужик, пока не грянет гром, не перекрестится, — ухмыльнулся Кириченко. — Иногда хороший пинок в зад дает быстрый результат.

— От хорошего пинка в зад может полететь и вся ваша перестройка!

Старый маршал Лапшин широко раскинул руки и обнял обоих спорящих — и сына, и Кириченко. Он сильно стукнул их лбами и развел в стороны.

— Старый конь хочет выпить, но ему скучно пить одному. Неужто молодняк не составит ему компанию?

Он поднял вверх бокал с шампанским. Младший Лапшин и Кириченко выслушали маршальский тост «За прекрасных дам!» и звонко чокнулись бокалами. Александр выпил шампанское как воду, Кириченко пил нервными, мелкими глотками. Поставив пустой бокал на поднос, он тотчас же извинился перед Натали и покинул общество. Старый маршал, бросив на сына укоризненный взгляд, последовал за ним.

— Господин Кириченко не обиделся? — осторожно осведомилась Натали.

— Мне нет дела до его чувств, если, конечно, они у него есть. Он хоть и худ, но кожа у него толстая, — заявил младший Лапшин.

— А вы не боитесь так открыто выражать свои взгляды в его присутствии?

— Почему я должен его бояться?

— Кажется, он из КГБ?

— Вы догадливы. Он там большая шишка. И, кроме того, он еще член ЦК из нового пополнения и метит попасть в Политбюро. Он сделал себе карьеру на борьбе с высокопоставленным ворьем. В наши дни это верный путь наверх. Я не ворую, не беру взяток. Мне нечего бояться таких типов, как Кириченко.

Натали удивилась. Если Кириченко принадлежит к верхушке КГБ, почему он оказался в «Астории» и следил за допросом какого-то ничтожного администратора? Или он явился поглядеть на вновь прибывшую гостью — вдову Уоллеса Невски?

Натали заметила, что генерал внимательно и откровенно разглядывает ее. Она поспешила вновь завести беседу:

— Ваш отец, мне показалось, был против вашей ссоры с Кириченко.

— Наши родители воспитывались в другое время. Они привыкли говорить и действовать с оглядкой. Все отцы пекутся о своих чадах, думая, что мы еще не выросли из коротких штанишек. Таков удел отцов.

— Но, если Кириченко здорово раздразнить, он может и укусить.

— Вы не знаете Кириченко! Он не дает волю своим чувствам. Он не позволит себе мстить из личных побуждений. По-своему он благороден. Он ищейка. Его нюх направлен только на поимку воров и мошенников. Вот если б я воровал, то мне тогда не жить! Он бы загрыз меня мгновенно. Но я чист. Мне незачем зариться на чужое добро. Я и так имею все.

— Все? — недоверчиво спросила Натали.

— Все, что пожелаю. Хотите убедиться сами?

— Как?

— Я приглашаю вас на ужин.

— Здесь, в Кремле?

— Я покажу вам место, где кормят получше.

22

— К сожалению, я пришла сюда не одна, — проявила осторожность Натали.

— Скажите, кто он, и я отошлю его служить в гарнизон в Забайкалье.

Усмешка младшего Лапшина напоминала ей улыбку Грега Стюарта. За ней крылось многое, неизвестное ей.

— До него не дотянется даже ваша могучая рука. Он сотрудник нашего посольства…

— Тогда я отошлю его в Никарагуа. Шепну Кириченко, что он снабжает валютой фарцовщиков, и его вышлют из страны.

— Я поняла, что вы человек с большими возможностями, но мой соотечественник не заслуживает такой жалкой участи. Я переговорю с ним.

— Даю вам десять минут. Жду вас у выхода.

Генерал Лапшин был или пьян до чертиков, или за ним стояла грозная и неведомая Натали сила.

Натали прошлась по залу, где гости уже отведывали закуски. Она увидела Финни. Он только что позволил себе расслабиться, выпить рюмку и сунуть в рот что-то вкусное. Его лицо при этом утратило каменное выражение.

— Как дела, внучка?

— Я приглашена на ужин. Не здесь.

Финни, казалось, был этим весьма доволен.

— Встретимся за завтраком, в восемь. У вас в гостинице. Мне нужен подробный рапорт. Генерал Лапшин нас интересует.

— Я не сказала вам, что меня пригласил Лапшин!

— Незачем так громко произносить эту фамилию, внучка! Не привлекайте к нему излишнее внимание. Счастливого плавания!

— Зачем он вам? Он просто подвыпивший хвастун.

— «Слуга царю, отец солдатам…» Русские обожают вождей, на которых нет ни пятнышка, но есть жесткость и показная храбрость. Он честен, потому что для него другие ухватили жирный кусок пирога. Теперь он может демонстрировать свою бескорыстность.

— Он не опасен?

— Я тоже был бы для вас опасен, если б Каролин не ждала меня дома!

— О боже! Я становлюсь предметом охоты! — с притворным кокетством воскликнула Натали.

— Не будьте такой красивой, тогда вам ничего не будет грозить!

— А Кириченко мне не угрожает?

— Черт побери! Вы впутали в ваш бизнес и Кириченко?

— Ни в коем случае. Просто меня познакомили с ним.

— Я не знаю, кто такой Кириченко. — Финни быстро оправился от изумления.

— Ой ли? Лапшин сказал, что он большая шишка в КГБ.

— Большие шишки себя не афишируют.

Генерал Лапшин добыл из гардероба ее жакет и обувь и ждал ее в вестибюле, посыпая пеплом горящей сигареты бархатную банкетку.

— Разрешите! — Он ловко снял с нее туфли и обул Натали в высокие сапоги, помог надеть жакет и вывел мимо охраны на снег и ветер.

Вьюга клубилась над вереницей машин, ожидающих гостей. Снежинки, как в калейдоскопе, были окрашены в разные цвета лучами прожекторов и алым светом кремлевских звезд.

— Ах, как красиво! — воскликнула Натали. Она продолжала играль роль светской дамы.

— Все это построили до того, как Колумб открыл вашу Америку. Тут каждый кирпич пропитан кровью — ударь в него, она брызнет! Ну-ка, пригнись, Наталья!

Она увидела вертолет в маскировочной окраске с вращающимися винтами над кабиной и на хвосте.

— Кто вам разрешил посадить здесь вертолет?

— Я не нуждаюсь ни в чьих разрешениях. Я не отчитываюсь ни перед кем!

Через минуту они поднялись в воздух и увидели Кремль и Москву, склонившуюся перед ними, словно в поклоне.

— Иван! — крикнул Лапшин в микрофон радиосвязи. — Ну-ка заставь нашу златоглавую столицу поклониться нам еще раз.

Безмолвный вертолетчик сделал вираж, и земная поверхность накренилась под другим углом. Вертолет взял курс куда-то во тьму.

— И от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней… — пропел Лапшин. — Броня крепка и танки наши быстры… Ваши жирные рождественские индейки боятся нас и готовы откупиться. Только они платят кому попало, у кого руки загребущие. Но дадим им по рукам!

Он с трудом вытащил из кармана объемистую бутыль.

— «Золотое» шампанское. Не пробовала?

— Напробовалась, — сказала Натали, подражая интонациям своей недавней знакомой Елены.

— А из горла? Чтоб дух захватывало?

Лапшин с яростью вырвал опутанную проволокой пробку и начал вливать в себя пенящуюся жидкость.

Натали с ужасом смотрела на него. Наконец он поперхнулся, закашлялся и заявил как ни в чем не бывало:

— Москва кончилась. Начинаются мои владения.

Внизу было темно. Редкие огоньки только подчеркивали безлюдье.

— Люди бегут из деревень, — вдруг трезвым голосом заявил Лапшин. — Им выгоднее перепродавать банки иностранного пива, стоя под снегом и дождем, чтобы получить навар!

Ярость охватила его. Он весь светился, как будто облил себя бензином и поджег.

Когда вертолет начал снижаться, он скомандовал пилоту «Свет!», и озарилось лучами прожекторов заснеженное редколесье, по которому метнулась серая стая.

Натали ахнула:

— Волки?

— Их ближайшие родственники! Любимые мои звери, — с самодовольством ответил не очень трезвый генерал.

Винты вертолета еще не остановились, а Лапшин уже вел Натали, согнувшуюся под вьюгой и ветром, к своему убежищу.

Там было светло и уютно. Ей вспомнились тщательно охраняемые владения Джефферсона Джервиса и зеленые лужайки в поместье супруги Грега Стюарта посреди переполненного людьми Нью-Йорка. Изоляция от суетного мира — вот признак элиты, всегда и везде, во все века и во всех странах.

Александр Лапшин тут же наполнил два высоких граненых стакана прозрачной ледяной жидкостью. Рука его подрагивала, и горлышко графина чуть позвякивало о края хрустальных стаканов.

— Водка? — поинтересовалась Натали.

— Да. Вы что-нибудь имеете против? — агрессивно спросил генерал.

— Нет, ничего… — ответила вежливо Натали, принимая из его пальцев стакан.

— Залпом! — потребовал Лапшин. — У нас так заведено: первую залпом.

Натали выпила жидкость настолько холодную, что она не имела ни запаха, ни вкуса. Только горло ее обожгло огнем. Она надеялась, что Уоллес не шутил, говоря о том, что, если выпить залпом, она меньше пьянит, чем когда ее пьют маленькими глотками на западный манер.

Александр тут же вновь наполнил до краев пустые стаканы. Он жадно жевал бутерброд, молча указывая пальцем на сервированный стол, предлагая и Натали выбрать себе закуску. Золотистые от жира кусочки прозрачной рыбы были разложены на тарелках, икра, копченое мясо, нарезанное щедрыми ломтями, спелые груши и виноград, действительно напоминающий дамские пальчики, — все это радовало взор и вызывало аппетит.

— Наша армия на самообеспечении. От колхозов и совхозов не дождешься нормальной еды, необходимой солдатам.

— И ваши солдаты едят подобную пищу?

— Солдату положен свой рацион. Поэтому каждый солдат мечтает стать генералом. На честолюбии держится армейская доблесть.

— Я думаю, Горбачев поморщился бы, увидев, как мы здесь проводим время, — рискнула пошутить Натали. — Он ведь за трезвый образ жизни.

— Постановления пишутся для рядовых, а не для командиров. Пусть рабочие и крестьяне мнут себе бока в очередях за выделенной им бутылкой. Он только множит ненависть и презрение к себе в народе.

— Он борется против привилегий и роскоши.

— Мы здесь не роскошествуем. Это экспериментальное хозяйство Советской Армии по самообеспечению. Здесь каждый сыт, пьян и нос в табаке! Таких хозяйств множество в ведении Министерства обороны. Вам будет интересно лицезреть, как мы разводим норок? Могу предложить экскурсию по заснеженным полям. На тройке лошадей. «Гайда тройка! Снег клубится у коней из-под копыт!»

— Не считайте меня занудой, но я хочу докопаться до сути вещей. Только лишь армейский порядок может сделать Россию счастливой?

— Без сомнения! — Александр молча вышел в соседнюю комнату и тут же вернулся, вытолкнув сапогом на ковер сверкающий лаком и хромированной окантовкой пылесос. Он включил его и стал водить щеткой по роскошным коврам, застилающим комнату. Пылесос, яростно гудя, втянул в себя содержимое пепельницы. Натали была уверена, что эта мощная машина втянет и ее самую, если хозяин того пожелает.

— Там что, установлен танковый двигатель?

— Почти угадали, — усмехнулся Александр. — Это продукт конверсии наших ракетных заводов. — Он уменьшил ревущий звук. — Любая домохозяйка может запросто избавиться от надоевшего ей мужа. Достаточно только включить пылесос. Нам обеспечен рынок в Соединенных Штатах.

Натали сделала вид, что оценила его шутку.

— Слишком много шума! — сказала она.

— Ученые подумают, как его уменьшить. На то им даны мозги, которые мы оплачиваем. Тот, кто хорошо работает, тот и неплохо кушает.

— А кто оценивает качество работы?

— Специалисты, такие, как я. Я, например, специалист по танкам.

— Я думала, по вертолетам, — съязвила Натали, вспомнив ночной полет от Кремля над Москвой.

— Вертолет в наше время — это тот же танк, только летающий. Афганская война доказала это.

— Что-то здесь не пахнет коммунизмом по Марксу и Ленину.

— Они были евреи, а мы русские. Мы привыкли брать крепости штурмом, а не осаждать их.

Его взгляд был красноречив. Он готовился к штурму «крепости». Натали предупредила его на случай, если он проявит излишнюю агрессивность:

— Я привыкла бывать на приемах и выслушивать монологи. Это моя работа.

— Коммерция? Торговля?

— Я еще и финансист в прошлом. До встречи с Уоллесом.

— Он научил вас, как развязывать языки. Я это понял, но мне наплевать, кому и что вы передадите. — Александр в одиночку выпил свой стакан водки. Новая порция алкоголя повергла его в мрачное настроение.

— Вы хотели показать мне норок. Ваш питомник.

— Не думаю, что вам это интересно. Вы их навидались достаточно.

— Только в виде шкурок. Выдубленных и подготовленных к шитью. И никогда живьем.

— Сейчас темно. Слишком темно… на дворе, — повторил он зловеще. — И холодно, и голодно. Голод — не тетка, есть у нас такая поговорка!

— Вы лишили меня кремлевской трапезы.

— Я вас накормлю.

Его сильные пальцы впились в руку Натали. Он провел ее через анфиладу низеньких темных комнат и усадил за уже накрытый на двоих стол. В камине жарко горели дрова. Отблески огня отражались в хрустале и серебре столовых приборов.

— Ваши военные еще не изобрели скатерть-самобранку?

— Пока нет. Зато у нас есть Надежда, Надя — единственная и неповторимая.

Колыхая широкими бедрами, вплыла Надя, обтянутая военной формой. Впереди своего выдающегося бюста, достойного премии на конкурсе «Мисс Мира», она несла поднос с горячими яствами.

— Госпожа Невская специально приехала из Америки, чтобы отведать твоего супчика, Надюша. Познакомьтесь, Наталья. Вот кто кормит и поит нашу Советскую Армию.

Надя тут же залилась румянцем. Ее крепкая сильная ладонь коснулась руки Натали. Это было рукопожатие не только поварихи-служанки и не только армейской спортсменки, это было прикосновение разъяренной от ревности любовницы.

— Екатерина Великая ела суп и щи утром, днем и вечером. И потчевала ими своих фельдмаршалов. Потом, после приема у императрицы, они дома вдосталь наедались свежего мясца.

Александр, как хищник, отрывал зубами куски от жареного бифштекса.

— Наша пища вам не по вкусу? — осведомился он, заметив, что Натали только попробовала предложенные ей кушанья.

— Я наелась. Вдоволь. — Истинно русские выражения действовали на молодого Лапшина успокаивающе.

— Тогда пойдем наверх, пить кофий! Надька, подай его туда. С бренди, да получше! — Лапшин, казалось, играл роль Распутина из старых голливудских лент.

«Наверх» — означало лечь с ним в постель. Натали представила, как она убегает отсюда: поднимает тяжелые металлические засовы, выскакивает во двор, освещенный прожекторами, и под улюлюканье одичавших в этой глуши солдат спасается от преследующей ее стаи волков. Пугающая перспектива!

Она пошла вслед за покачивающимся на ходу военачальником на второй этаж. В каждой комнате он зажигал и гасил люстры, демонстрируя афганские и персидские ковры, европейский фарфор и серебро, скандинавскую мебель, смесь роскоши и дурного вкуса. Его кровать была необъятна, как Тихий океан, и окружена зеркалами в металлических рамах.

— Если хочешь освежиться… — не очень отчетливо пробормотал Александр и указал на дверь, ведущую в ванную.

Натали вошла туда и взглянула на свое отражение в зеркале. После вспышки желания при встрече с юным Стефаном она не испытывала ни к кому сексуального влечения. «Захочу ли я заниматься любовью с этим генералом после того, как он стянет с себя сапоги и все остальное?..» — размышляла Натали, встретившись взглядом сама с собой перед огромным зеркалом, украшавшим ванную.

Лапшин ждал ее на полпути между дверью из ванной и двуспальной кроватью. Сцена соблазнения была срежиссирована в меру его вкуса и таланта. Принесенные из теплицы свежесрезанные цветы, схваченные по дороге морозцем, увядали в роскошной вазе. Серебряный поднос с рюмками и графином, доверху наполненным коньяком, был водружен на ночной столик у изголовья. В спальне пахло духами «Мадам Роша».

Оттягивая решительный момент, Натали оглядела комнату, скользнула взглядом по пузатому комоду и с удивлением увидела среди коллекции пепельниц томик Солженицына.

— Вы даже почитываете Солженицына?

— Собираетесь донести на меня Кириченко? — ухмыльнулся Лапшин. — Уж он-то прочитал его от корки до корки.

— А вы?

— «В круге первом». Солженицын чувствует Россию, как никто другой, из современных писателей. Какая она была и какой должна стать вновь! Духовной и свободной от отравы западного материализма.

— Вы верующий?

— Мне слишком поздно обращаться к Богу. Я слишком много знаю. Если Господь позволил людям совершить столько подлостей, то лучше б его не было… Но я солдат… а солдат должен во что-то верить. Когда идет на смерть.

— Вы идеалист.

— Все военные люди идеалисты. В конце концов, они рискуют жизнью. Им хочется знать, ради чего.

«Или Лапшин не так уж пьян, или русские люди чем пьянее, тем больше вдаются в философию», — сделала вывод Натали.

— Вы женаты? — решилась спросить Натали.

— Я лишился жены так же, как и вы мужа. Я одинок, как и вы.

— Ее убили?

— Вас интересуют подробности?

— Не рассказывайте, если это вам тяжело…

— Наоборот. Подходящий момент, чтобы излить душу. — Молодой Лапшин оскалил зубы в ухмылке. Он стал похож на волка, загнанного в ловушку и готового к последней смертельной схватке. — Она была со мной в Кабуле. Я был на боевой операции, а она хозяйничала на кухне в нашей квартире в офицерском городке. Кто мог знать, что «духи» — душманы выпустят ракету и она попадет именно туда, где жены ждали своих мужей.

— Боже мой! — воскликнула Натали.

— Но она готовила еду не для меня, а для своего любовника. Для тыловой крысы, подобной товарищу Кириченко. Этих типов мы ненавидели больше, чем моджахетдинов. С ними мы встречались на поле боя, а эти гады шептались у нас за спиной, строчили доносы и трахали наших женщин. Ракета накрыла обоих голубчиков. И хозяйку, и гостя. Их кусочки собрали, сожгли вместе и ссыпали в одну урну. Мне нет дела, где ее захоронили. У армии и КГБ свои давние счеты! С первых лет революции. И КГБ по этим счетам скоро заплатит. А неизвестному душману я благодарен. Он выполнил за меня часть работы…

Натали не очень верила рассказу молодого генерала. Скорее всего он сам, собственноручно, снарядом или миной разнес в клочки свою жену, ее любовника… свою любовь. Он явно был способен совершить такой поступок.

Александр вдруг рассмеялся.

— Вы подумали, что я вам рассказываю страшные сказки? Глупый пьяный дядя напугал до смерти бедную девочку.

— Душераздирающая история. — Натали вздохнула с облегчением. Ситуация, казалось, разрядилась.

— Но правдивая.

— Кое-что вы в ней переврали…

— Конечно! Чтобы выглядеть перед вами поинтереснее. Но женщину не обманешь. Тем более такую опытную, как Наталья Невски! — Генерал рассмеялся. — Теперь я вам расскажу правду без прикрас. Я был молод и глуп, когда женился. Отец противился как мог и оказался в конце концов прав. Моджахетдин избавил меня от мерзкой процедуры развода и помог мне сделать карьеру. У нас ведь принято, что советский офицер должен быть морально устойчив и иметь крепкую семью. Мне повезло. Я вернулся в Москву генералом, да еще «с сединою на висках», как поется в песне, пережившим потерю горячо любимой супруги. Только вы, Наталья, знаете мою тайну. Что из этого следует?

Шутил или не шутил Александр? По его виду трудно было догадаться. Только что он был, казалось, пьян в стельку, а теперь выглядел трезвым, собранным, как хищный зверь, готовый к прыжку. В полутьме спальни его глаза светились желтыми огоньками, как два зажженных фонарика. Натали коснулась рюмки дрожащими пальцами. Александр наклонил графин и стал лить в рюмку коньяк.

— Достаточно, — сказала Натали, отводя рюмку в сторону. Капля коньяка упала на ее запястье.

Александр слизнул каплю языком. Натали встрепенулась. Коньяк выплеснулся из рюмки.

— Я вас смутил? — осведомился Александр.

— Скорее вы меня удивили, — солгала Натали.

С первого же момента их встречи в Кремле Натали ожидала подобных действий с его стороны. Женщина всегда инстинктивно чувствует, когда мужчина желает ее. Но его поступок был не похож на ординарный поцелуй и возбудил в ней ответную тягу к мужчине, склонившемуся над ней. Может быть, сказывалось то, что уже три месяца к ее рукам, губам, телу никто не прикасался…

Он развернул белоснежный платок.

— Разрешите, я вытру вашу руку?

— Не беспокойтесь.

— Я вижу, вы где-то поранились. Откуда у вас эта царапина?

— Я утром работала на стройке…

— Вот это да! Помогали строить коммунизм?

— Восстанавливала Китай-город.

— Зачем?

— Люблю находить для себя экзотические занятия во время поездок в чужие страны, — безбожно лгала Натали, а рука ее помимо воли тянулась, чтобы погладить жесткий ежик волос на его голове. Она убеждала себя, что ее воля достаточно сильна, чтобы вовремя остановиться у самого края…

Но остановило ее совсем другое. Ей бросилась в глаза фотография в рамке возле кровати. Молодая женщина, снятая среди цветущих магнолий, вероятно, в парке какого-то санатория. Александр перехватил ее взгляд и, предупреждая все вопросы, сказал:

— Моя девушка.

— Одна из многих?

— Нет. Одна-единственная! — Александр не умел или не хотел лгать. Это Натали поняла сразу.

Лицо девушки показалось ей знакомым. Она вгляделась пристальнее. Да, это она! Та самая блондинка, застрелившая Уоллеса!

23

— Где она сейчас?

— Далеко отсюда.

Лапшин вновь принялся поглаживать ее руку. Натали не противилась. Но теперь не желание руководило ее поступками, а злоба, бешеная ненависть к этому человеку и его любовнице. Когда он поднес ее пальцы к своему лицу, ей хотелось запустить острые ногти прямо ему в глаза. С трудом она сдерживала себя. Она действовала, как автомат, повинуясь приказам мозга, точно рассчитывавшего ее дальнейшее поведение. Натали приказала себе улыбаться и вести себя так, будто она не узнала лицо на фотографии. Она продолжала изображать из себя молодую вдову, никак не решавшуюся поддаться уловкам соблазнителя под предлогом чисто женской ревности.

— Как ее зовут?

— Дина.

— Чем она занимается?

— Тебе обязательно это знать?

— Желательно. Ее парень ухаживает за мной. Я чувствую себя перед ней виноватой.

— Ты предпочитаешь, чтобы я не целовал тебя?

— Так было бы лучше. По крайней мере сейчас.

Она взяла в руки фотографию. Лицо убийцы словно притягивало ее. Какой у этой девушки дикий и в то же время властный взгляд! Она из тех, кто не останавливается ни перед чем. Она уже это доказала.

— Вы по-прежнему встречаетесь?

— Когда она этого захочет. У нее такой характер и такое воспитание… Она богатая наследница! — Лапшин усмехнулся. — Вроде меня. Мы два сапога пара. Ее отец до недавних пор пребывал в заоблачных высотах. Ее главная страсть — мотаться по миру. Правда, теперь стало меньше возможностей прожигать жизнь, чем при стариках-генсеках.

— Если ей нравится роскошный образ жизни, то она, наверное, часто сюда наведывается?

— Она считает, что я живу, как спартанец. Она помешана на роскоши. Она многое повидала на Западе и отравилась завистью к тамошним богатеям. Роскошь — наркотик, к ней привыкаешь. Если ее заставляют жить скромнее, она приходит в ярость.

— Ты не очень-то лестно о ней отзываешься.

— Неправда. Я восхищаюсь ее принципом — все или ничего! Она будоражит меня и подталкивает…

— Куда?

— Есть группа в армии… Мы потеряли свое влияние в Политбюро, но хотим вернуть отобранное у нас. Мои товарищи сделали ставку на меня.

— И Дина?

— Это ее инициатива.

— Почему ты, а не кто-то другой? — осторожно поинтересовалась Натали.

— Я молод. Я воевал на настоящей войне. И я верен своим друзьям.

— Дина хочет, чтобы ты стал ее мужем?

— Она еще посмотрит, как далеко я продвинусь.

Он забрал у Натали фотографию и поставил ее на место.

— Поговорим лучше о тебе. У тебя есть любимый мужчина?

— Я еще не оправилась от потери…

— Ты не изменяла мужу?

— Никогда. Я была безумно в него влюблена.

— И даже мысль не возникала? — с сомнением спросил Александр.

Натали вспомнила Грега Стюарта, но решительно покачала головой.

— Мой старик говорил, что Уоллес был хорошим парнем.

— Не просто хорошим, а очень хорошим.

— Это фраза из какого-то старого кино. Кажется, ее произносила Мэй Вест.

— Откуда такая эрудиция?

— Я служил военным атташе в Париже. Работа — не бей лежачего. От скуки я просмотрел, наверное, миллион фильмов. А это правда, что Василия застрелили? — Резкая перемена темы разговора удивила Натали.

— Я думала, об этом все знают.

— Я читал американские газеты. Не очень правдоподобная история. Какая-то сексуальная блондинка с револьвером. Полиция поймала ее?

— Они считают, что она улизнула в Европу.

— Удобная отговорка, чтобы заморозить расследование.

— Я тоже так думаю.

— Не понимаю, как вообще такое могло случиться?

«Что он делает? Играет со мной в кошки-мышки? Разумеется, он все знает. Зачем же тогда выставил напоказ фото Дины?» — мысли в голове Натали сменяли друг друга с лихорадочной быстротой.

— Ты не собираешься снова замуж?

— Пока это не входит в мои планы. Ты первый соблазнитель, которого я подпустила так близко к себе после смерти мужа.

— Я не соблазнитель.

— Ты таковым выглядишь.

— По-моему, ты ко мне равнодушна.

Их взгляды скрестились. У него были необыкновенные глаза. Словно освещенные изнутри, они постоянно меняли свой цвет.

— Если Дина сейчас войдет сюда, она тебя пристрелит.

— Нет! — твердо возразил Лапшин. — Она убьет тебя. Я ей нужен. Она занесла меня в свой список. Я для нее тот белый конь, на котором победитель въезжает в захваченный город.

— Тогда мне лучше вовремя удалиться. — Натали проскользнула мимо него и направилась в гостиную.

Лапшин попытался задержать ее.

— Я пошутил. Дины здесь нет!

— А где же она?

— В Нью-Йорке. Она служит по линии МИДа.

— Если она там частая гостья, а ты навестишь ее, мы можем втроем пообедать…

— Она в Нью-Йорке впервые. Занимается подготовкой визита Горбачева.

— Когда он вылетает? Может быть, я еще застану Дину?

— Четырнадцатого февраля.

— В Валентинов день?

— У вас это День влюбленных. Неплохо бы его отмечать и в России.

— Мне пора.

— Останься.

— Я понимаю, что ты мне предлагаешь, но я не готова. Кроме того, я обещала Дэвиду Финни встретиться с ним за ранним завтраком. Он опасался, что ты меня изнасилуешь, — не очень удачно пошутила Натали.

— Финни пригласил тебя не на завтрак, а на допрос. Это его работа.

— Что мне ему сообщить?

— Что Советская Армия повержена, а генеральское сердце разбито.

Натали невмоготу было придерживаться в беседе фривольного тона, но она все-таки решилась еще раз забросить удочку:

— Я скажу ему, что приложу все старания, чтобы помочь представителю доблестной армии занять место в Политбюро.

— А вот об этом говорить ему не надо. Я был неблагоразумен и болтлив. Не следуй моему примеру.

— Не думаю, что советский генерал стал бы болтать языком в обществе иностранки без веских на то причин.

Глаза Лапшина сверкнули и опять поменяли цвет.

— Ответ истинного дипломата! Пошли, я покажу тебе своих зверушек.

— Там же темно!

— В темноте они даже красивее, — настаивал он и позвонил, чтобы принесли шубы. В ожидании он разлил водку по рюмкам.

На дворе похолодало. Фонари не горели, царила кромешная тьма.

— Зажгите хоть что-нибудь! — попросила Натали.

— От света ночь становится еще чернее. Возьми меня под руку…

Он не был немощным инвалидом. Сквозь рукава шубы и мундира она ощутила твердый бицепс. Он шагал быстро и уверенно находил дорогу в темноте. Постепенно и ее глаза стали привыкать к темноте. Снег голубовато светился. Порыв ветра донес до нее запах животных. Они ступили под навес.

— Что это за шум?

— Норки ведут ночной образ жизни.

Натали слышался скрежет коготков о металлическую проволоку, шуршание маленьких тел, падающих на твердую землю и вновь яростно атакующих преграду. В клетках шла возня. Норки встревоженно пищали. От пронзительного звука закладывало в ушах.

— На воле они охотятся в эти часы. Даже через сорок поколений, проживших в клетках, норка, если ее выпустить, тут же начинает искать и находит реку. Наследственная память. — Лапшин включил фонарик.

Сотни глаз мгновенно сверкнули перед Натали — зеленых, красных… Александр водил лучом вдоль длинного уходящего во мрак коридора. Тускло поблескивали проволочные стенки клеток. За ними кипела жизнь. Зверьки покинули свои деревянные ящички-берлоги и прижались к проволоке. Они все, как один, уставились на неожиданных пришельцев. Натали поежилась.

— Они совсем не боятся нас.

— Они ничего не боятся. Им неведомо, что с них сдерут шкуру. Они уверены, что смогут убить всякое живое существо, встреченное ими на пути, даже большего размера, чем они сами. Самки наиболее опасны. Им нравится убивать без всякой цели, лишь для удовольствия. Одна сбежала из клетки в прошлом месяце, переплыла реку и успела прикончить пятьдесят кур-несушек.

— У них глаза светятся по-разному.

— Разная наследственность. Мы стараемся разнообразить оттенки меха.

— Уоллес здесь бывал?

— Хватит о нем. Выбрось его из головы!

— Он у меня в сердце!

— Как трогательно! Я чуть не плачу! — Лапшин быстро пошел с фонарем по коридору. Натали почти побежала вслед за ним, боясь остаться одной в темноте.

— Так он был здесь?

— Конечно. И надавал кучу советов.

Но не это было главным, что интересовало Натали. Она мучилась вопросом: почему Лапшин показал ей фотографию Дины? Задумавшись, она споткнулась и оперлась рукой о проволочную сетку. С быстротой молнии Лапшин рванул ее за руку. За проволокой мелькнули крохотные острые зубки. Натали в панике отскочила.

— Поосторожнее, миссис Невски! — Он направил фонарь в глубь клетки. Там метались зверьки без хвостов. — Они откусывают хвосты друг у друга.

— Я замерзла, — сказала Натали, тяжело дыша. — Уйдем отсюда.

Он снова взял ее под руку.

— Что вы здесь делаете, миссис Невски?

— Здесь?!

— Нет. Вообще в нашей стране.

— Я покупаю меха.

— Они лучше, чем американские? Или скандинавские?

— Пойдемте на свет. Я не могу разговаривать в темноте и в таком шуме. В аду, наверное, так же страшно.

Они покинули зверинец под навесом.

— Вы так и не ответили мне!

— Американцы и скандинавы повысили цены на пятьдесят процентов в этом году. Я хотела разжиться товаром в России.

— Но, говорят, наши норки не так хороши… Мне кажется, вы приехали не за товаром. Вы хотите окунуться в прошлое вашего убитого мужа?

— Я имею на это право.

Лапшин молчал.

— Есть и другая причина.

— Какая?

— Мои поставщики не верят, что я могу управлять фирмой. Я собираюсь это им доказать… Хоть я и женщина, но я хозяйка «Котильона». Они посмотрят, как я поведу дела в Ленинграде.

— Однако вы сейчас не в Ленинграде, а в Москве.

— Я решила отдохнуть. — Чтобы сбить его с толку и не вдаваться в подробные объяснения, Натали принялась разыгрывать из себя беспомощную и удрученную всякими напастями вдову. — У меня сдали нервы… Все смотрят на меня свысока, не верят мне. Я не выдержала и сбежала.

— Так оставайтесь здесь со мной. Не возвращайтесь в Ленинград.

— Меня начнут искать и обязательно разыщут. Пожалуйста, доставьте меня в город…


Он принес с собой в вертолет бутылку водки и пил всю дорогу. Когда внизу замерцали московские огни, он пробормотал:

— Я не хочу этого, не хочу…

— Чего? — участливо спросила Натали, но не получила ответа.


За завтраком Финни поинтересовался:

— Как все прошло?

— Сначала большая чашка крепкого кофе, потом разговоры.

Подали кофе. Натали с жадностью глотнула горячий напиток.

— Генерал Лапшин предупреждал меня, что это будет допрос.

— Не совсем. Мне, конечно, приятно завтракать в обществе красивой женщины, но дело есть дело. Выкладывайте, что там творилось?

— Он мистик.

— Кто? Лапшин?

— Слышали бы вы, как он рассуждает о загробной жизни и прочих подобных материях.

— Вот уж не подумал бы!

— Ветераны войны, видимо, все немножко чокнутые.

— Я сам ветеран Вьетнама.

— Вот никогда не подумала бы! Мы с вами обменялись сюрпризами.

Финни выглядел гораздо старше своих лет. Трудно было представить его в обстановке боевых действий. Сегодня утром он был не в настроении и не склонен шутить.

— Лапшин был пьян?

— В меру. Скажите, вы знали, что мой муж консультировал звероводов в маршальском питомнике?

Финни пожал плечами.

— Какое-то время, по моим сведениям, он провел там.

— Я была на этой ферме.

— Не может быть! Это же чертова даль.

— Не знаю. Вертолет долетел очень быстро.

— Вертолет? Вы шутите?

— Конечно, в это трудно поверить. Военный вертолет поднимался и садился прямо в Кремле.

— Вот отчаянный человек, этот Александр Лапшин…

— Он как избалованный ребенок. От него можно ждать чего угодно.

— Он приставал к вам?

— Поаккуратней, мистер Финни…

Финни застыл с раскрытым от возмущения ртом. Потом переменил тон:

— Я извиняюсь, но это редкий случай получить ценную информацию. Вы провели ночь с видным советским генералом.

— Я не провела с ним ночь в вашем понимании. Лапшин очень интересный собеседник. — Натали намазала масло на хлеб и откусила кусочек. — Между прочим, у него есть невеста. Она занята подготовкой визита Горбачева в Америку. Сейчас она в Нью-Йорке, в советской миссии при ООН. Ее зовут Дина. Дочь высокопоставленного папы. Служит кем-то в МИДе. Вы не знаете ничего про нее?

— Кто ее отец?

— Был членом ЦК. Больше Лапшин ничего мне не сообщил.

— Почему она вас так интересует?

— Хочу знать, насколько у них с Лапшиным все серьезно, — мило улыбнулась Натали.

— Я постараюсь выяснить, кто она, — неохотно пообещал Финни. — Где мне вас искать?

— Вечером я возвращаюсь в Ленинград, в «Асторию».

— А днем? Вы договорились о свидании с Лапшиным?

— Нет. Поброжу по городу. Поработаю еще раз на прощание в Китай-городе. Финни, скажите мне откровенно, что-то зреет в воздухе? Мой отец предсказывал новую гражданскую войну в России.

— Ну, я бы мягко сказал, он драматизирует ситуацию. Может, конечно, ему известно то, что скрыто от меня. Хотя вряд ли. На мой взгляд, расстановка сил такова: горбачевцы затеяли реформы, понимая, что это последний шанс вытащить из глубокой ямы Советский Союз и мировой коммунизм. Старая брежневская элита и чиновники, разумеется, против этого. Для них такие перемены означают потерю теплых местечек и привилегий. Существует еще армейская верхушка, которая недовольна тем, что ее постепенно оттесняют от власти и урезают военные расходы. И всеми движет одно общее чувство — страх. Если вы лишились при социализме выгодной работы, места наверху, вам крышка, вы — никто. Сравните судьбу ушедшего в отставку советского бюрократа и, например, вашего отца в Штатах. Его уволили с государственной службы, но у него остались хорошее собственное жилье в Нью-Йорке, собственный автомобиль, пенсия, у него далеко не бедная дочь — владелица фирмы, наконец, он может использовать свои способности, зарабатывая деньги преподаванием или публикованием мемуаров и статей. Жизнь не останавливается, когда ты уходишь в отставку. Здесь же все по-другому. Тебя вышибли — значит, вышибли в полном смысле этого слова. Если ты не воровал тайком, то не смог накопить на безбедную жизнь. Рядовой порядочный представитель номенклатуры имеет за душой только то, что ему выделяли партия и государство. Казенная квартира, казенная дача, чаще всего казенная машина и даже казенная мебель. Своего личного у него с гулькин нос. Повторяю, если он не воровал и не брал больших взяток. Как вы думаете, сохранит ли Лапшин свою дачу, питомник, вертолет и прислугу, если его вежливо попросят с его армейской должности? То, что партия дала, она же может забрать обратно. А такие верные слуги партии, как Кириченко, бдительно следят, чтобы коммунисты не обрастали лишним жирком.

— Лапшин утверждал, что армия — это особая независимая структура.

— Это не так.

— Ходят ли разговоры о сопротивлении реформам?

— Конечно. Только никто не будет делиться своими планами с иностранцами.

— Лапшин говорил со мной достаточно открыто. Почему и зачем?

— А вы не знаете, почему и зачем?

Финни опустил взгляд и погрузился в изучение того, что лежало перед ним на тарелке.

— Вы можете мне ответить, но не хотите. А военный путч возможен в России?

— Никогда. И выбросьте из головы этот бред… Вы ради этого примчались из Ленинграда в Москву и позвонили мне? Глупости! Это все несерьезно. Партия — это монолитная сила, а КГБ — это ее недремлющее око.

— Но есть же недовольные. Те, которые боятся будущего… Вы же сами сказали. Страх толкает человека на отчаянные поступки.

— Россия обходится без путчей. Если вождь не устраивает окружение, его тихо убирают. Последним лидером, умершим насильственной смертью, был Берия. Его расстреляли в 1953-м.

— А если генералы отдадут приказ?

— Все военные чины скованы наручниками. У каждого в кармане партбилет, а эта ноша потяжелее каторжных кандалов. Вся армия сверху донизу нашпигована спецслужбами, осуществляющими политический контроль. Переворот может произвести только группа, имеющая влияние везде — и в армии, и в КГБ, и в партии, и в госаппарате. Но такую обширную организацию нельзя долго держать в секрете. Обязательно произойдет утечка информации.

Натали подмывало спросить, слышал ли Финни о Миллионере, и посмотреть, как он прореагирует. Но она сочла это преждевременным и даже опасным. Между тем американский «кадровик», по странному совпадению, задал ей тот же вопрос, что и советский генерал:

— Что вы делаете в России, миссис Невски?

Неужели она на подозрении у всех и каждого, будь то свои или чужие?

— Я занимаюсь бизнесом.

— Об этом я уже слышал!

— Могу я рассчитывать, что разговор останется между нами?

— Я обещаю держать рот на замке, если речь не пойдет о проблемах, затрагивающих безопасность Соединенных Штатов.

— Тогда я удовлетворю ваше любопытство. «Котильон» близок к краху. Нью-йоркские банкиры сговорились отказать мне в кредите.

— Сочувствую.

— Благодарю.

— Вам следовало бы вернуться в Нью-Йорк.

— Деньги можно найти не только в Нью-Йорке.

Финни задумчиво забарабанил пальцами по столу.

— Я не имею права давать вам советы, но личное мнение высказать могу. Я догадался, в чем суть вашей идеи. Она неплоха. С русскими можно иметь дело. За несколько лет здесь многое переменилось. Запад раньше проклинали, теперь превозносят до небес. Они готовы на все, лишь бы просочиться сквозь «железный занавес»…

— Он, по-моему, изрядно проржавел.

— Используйте эту ситуацию и будете в выигрыше.

— Я рада, что вы меня поддержали… Но давайте вернемся к прежней теме. Существует ли опасность?

— Переворота? Боже мой! Вы упрямы и наивны, как школьница.

— Один из моих недостатков — чрезмерное любопытство. Как расценят в Соединенных Штатах это событие, если оно все-таки произойдет?

— Официально мы против любых перемен.

— А неофициально? Президента окружают разные люди.

— Кого вы имеете в виду?

— Например, Джефферсона Джервиса.

— Очень богатый человек! Вот и все, что я о нем знаю.

— Денежные реки берут начало в разных местах…

— Согласен.

— Вооружение — очень доходный бизнес.

— Разумеется.

— Есть ли люди, заинтересованные в распаде СССР, в гражданской войне в России?

— Таких множество.

— Они влиятельны?

— На меня лично влияют только госдепартамент и президент. А они хотят, чтобы в СССР все шло так, как идет сейчас. Я благодарю вас за компанию и за столь занимательную беседу, миссис Невски!


Натали расплатилась за номер в «Национале», оставила внизу багаж и отправилась на прогулку по Москве. Ее вчерашнее паническое бегство от слежки в это утро казалось ей глупым ребячеством. Она решила вести себя как обычный турист: полюбовалась видом кремлевских стен и башен, мавзолеем и собором на Красной площади, пересекла галереи ГУМа и, затесавшись в густую толпу, вошла в знакомый ей проулок в Китай-городе. Избавляться от «хвоста» не было необходимости. Она не ждала сегодня тайных свиданий. Внутри складов Гладищева, как и вчера, кипела работа. По деревянным желобам все так же с грохотом скатывались обломки штукатурки, окутанные желтоватой пылью.

— Наташа!

Натали подняла голову. В проеме верхнего этажа маячила Люба. Девушка отчаянно махала руками, словно звала Натали. Натали поспешила к ней. Дорогу ей преградил Андрей.

— Куда спешишь, камчадалка?

— Ищу Любу.

— Я думал, ты улетела обратно на Камчатку. — Андрей был явно расположен затянуть беседу.

— Улетаю сегодня.

— Жаль. А если отложат рейс?

— Надеюсь, что нет.

— Разрешишь тебя проводить?

Наверху послышался странный звук, будто железом скребли по стеклу, потом женский вскрик.

Натали насторожилась. Андрей тоже. Снова женский вопль, уже громче.

— Это там! — крикнул Андрей и рванулся к скользким настилам, ведущим наверх.

Но было уже поздно. Среди ободранных остатков стен появилась на мгновение фигурка Любы. Девушка, обхватив почему-то голову руками, приближалась к краю проема. Еще немного, и она свалится вниз.

— Эй! Поосторожнее! — крикнул кто-то.

Люба, словно преодолевая чье-то сопротивление, отступила от края. Ее руки по-прежнему были прижаты к голове. Натали показалось, что какая-то неясная фигура мелькнула у Любы за спиной. Этот призрак упорно наступал на Любу, заставляя ее пятиться к роковому краю. Девушка выгнулась, закачалась в последней попытке устоять на ногах, но, получив в спину толчок невидимой сильной рукой, полетела с четвертого этажа вниз на груды острых камней и торчащих, как колья, расщепленных бревен. Долю секунды длился ее протяжный вопль при падении, потом послышался глухой удар и наступила тишина. Натали первая добралась до нее через преграждавшие путь мусорные кучи. Из разбитой головы и изо рта Любы текли кровавые струйки. Руки и ноги были безжизненно раскинуты, глаза широко открыты и устремлены куда-то в тусклое небо.

— Наркоманка! — услышала Натали голос у себя за спиной.

Круг любопытных вокруг тела Любы становился все теснее. Натали с ужасом попятилась. Из рукава курточки Любы выкатился шприц с иглой. В стеклянной трубочке сохранились остатки темной жидкости. Натали почувствовала на себе чей-то тяжелый, полный ненависти взгляд. Ощущение было знакомым. В прошлом она уже испытала подобное чувство.

«Дина!» — молнией мелькнула догадка.

Она взглянула наверх. Лицо наклонившейся над проемом женщины тут же исчезло из виду. Но действие этого страшного взгляда продолжалось. Он словно вдавливал Натали в грязный истоптанный снег.

Натали тронула Андрея за рукав.

— Скорее! Там кто-то есть наверху! Ее столкнули. Пошли! Только все вместе! — Она обратилась к окружающей толпе — к студентам, интеллигентным старичкам и старушкам.

Подъем по узким, ненадежным настилам гуськом был нелегок. На каждом этаже отсеивалась часть людей. До четвертого этажа добрались только Натали и Андрей. Они остановились, оглядываясь по сторонам.

— Я вызову милицию, — сказал Андрей, и не успела Натали возразить, как он уже заспешил обратно.

Его ботинки дробно стучали по скрипящим доскам. Этажом ниже у желоба появились двое мужчин в рабочих спецовках.

— Скажите, вы не видели тут женщину? — обратилась к ним Натали.

Мужчины как будто не расслышали ее и тоже начали торопливо спускаться. Натали поняла, что осталась в одиночестве. Мрачный лабиринт, заваленный мусором, простирался вокруг нее. Лестница без перил, с проваленными кое-где ступеньками, вела еще выше, кончаясь у дыры в потолке. Натали начала карабкаться по ней. Угроза могла таиться повсюду. Натали была уверена, что именно Дина прячется где-то здесь.

Добравшись до конца лестницы, Натали убедилась, что крыша пуста. Но на снегу отпечаталась цепочка следов. Здание складов Гладищева примыкало к другим строениям пониже. Натали вылезла на крышу и устремилась по следам. Ржавая кровля под снегом таила много ловушек. Один раз нога Натали почти провалилась в пустоту, но она все-таки успела добежать до края и увидеть удаляющуюся фигурку среди чердачных выступов и антенн на крыше соседнего дома. Погоня продолжалась. Железная лесенка между двумя крышами была ледяной и скользкой. Сквозь тонкие перчатки Натали ощущала холод мерзлого металла. Она преодолела последние ступеньки лестницы, пробежала по еще одной крыше и начала спускаться по головокружительной пожарной лестнице. Пальцы ее совсем онемели. С высоты почти двух метров она спрыгнула на землю, на асфальт и с трудом устояла на ногах. Ей удалось увидеть, как Дина нырнула в машину, припаркованную там, где проулок вливался в улицу.

Широкоплечий мужчина, почти квадратный от распирающих его мышц, предусмотрительно распахнул переднюю дверцу. Дина выглянула из машины, указала пальцем мужчине на Натали и хлопнула дверцей. Машина скрылась за углом, а мужчина решительно шагнул в сторону Натали. Надвинутая низко кепка прикрывала глаза и лицо. Он надвигался слепо и неумолимо, как танк.

24

Метров тридцать отделяли его от Натали. Она обратилась в бегство. Он бежал за ней, топоча тяжелыми ботинками. На повороте она поскользнулась и буквально врезалась в каменную стену. Преследователь приблизился к ней еще на десяток шагов. Взбираться вверх по пожарной лестнице было бессмысленно — он нагнал бы ее там мгновенно и сбросил вниз. Добежать до оживленной площади и позвать на помощь кого-нибудь? Мало надежды, что кто-то из москвичей вмешается. Насилие стало привычным явлением в Москве с начала перестройки и введением уличного «базара».

По сторонам было много узких проходов, в котороые можно было бы свернуть, но неизвестно, куда они вели — может быть, в тупик. Однако надо было рисковать. На бегу Натали испустила истошный вопль, рассчитывая хотя бы напугать или озадачить преследователя, но «танк» только ускорил свой ход. Щель между стенами домов сузилась до предела. Ее локти на бегу касались шершавых кирпичей. Эхо от ее крика и топота ног преследователя заполнило тесное пространство.

Перед Натали выросла глухая стена без единого окошка, только низкая дверь вела, вероятно, в подвал. Она толкнулась в нее. Дверь была заперта. Она в ужасе прижалась спиной к грубоокрашенным доскам.

Преследователь поднял руку в перчатке и со всей силой направил громадный кулак ей в лицо. «Разве мужчина может так бить женщину?» — совсем не ко времени возникла мысль в мозгу Натали. Спасла ее от сокрушительного удара, способного превратить лицо в кровавое месиво, только мгновенная реакция опытной теннисистки. Не сводя глаз с чудовищного «танка» в образе человека, она присела. Кулак просвистел мимо и чуть не расплющился о доски. Дверь подвала еле удержалась на петлях.

Раздались яростный крик боли и непонятное Натали ругательство. Она проскочила между его широко расставленных ног, но он, развернувшись, перехватил ее, притянул к себе, зажал в стальной капкан ее горло и стал выгибать ее на себя, намереваясь сломать позвоночник или задушить.

Натали судорожно извивалась всем телом, пытаясь освободиться, и теряла силы. Свет померк в ее глазах, и она не увидела, как что-то просвистело мимо нее и с треском обрушилось на прикрытый кепкой череп русского «танка». Хватка его ослабла, и чудовище стало оседать на землю. Перед затуманенным взором Натали возник другой мужчина. В руке он держал предмет, напоминающий бейсбольную биту.

— Грег?!

— Бежим! — скомандовал ее кузен.

В кроссовках, сером свитере, ярко-красной лыжной шапочке Грег Стюарт выглядел как обычный средний американец, вышедший поутру из своего дома для ежедневной пробежки. Натали могла решить, что это галлюцинация, если б не страх, исказивший лицо Грега. Он был бледен, губы, мелко дрожали, а глаза были неестественно круглыми.

— Очнись, Натали! Скорее! — твердил Грег. — Он здесь не один.

Грег потянул ее за собой. Но едва они повернулись к поверженному русскому спиной, как тот ожил и ногой нанес удар Грегу. Подкованный железом носок его ботинка вонзился Грегу в щиколотку. Он словно острой косой срезал его, и Грег рухнул на землю. Такой же удар по ноге получила Натали. Ее подбросило в воздух. Потом последовало жуткое падение лицом в промерзшую грязь. Русский действовал с невероятной для такой громадины быстротой. Выгнувшись, он бросил в прыжке свое тело вперед и наклонился к дубинке, которую выронил Грег. Страх за собственную жизнь заставил Натали приподняться и обеими руками схватить мощный загривок незнакомца. Грег помог ей. Навалившись на него всей тяжестью, они прижали его голову к земле. Они колотили его лбом о затвердевшие комки грязи, пока он, издав не то стон, не то рычание, вдруг не затих.

— Бежим! — вновь закричал Грег.

Они промчались меж стен домов. На углу улицы, где садилась в машину Дина, Грег задержал Натали. Осторожно высунув голову из-за угла, он огляделся. — Может, мы их обманем! — сказал он, беря Натали под руку. — Но если что заметишь — беги!

Они вышли на неширокую улицу. Первые этажи домов были сплошь заняты магазинами.

Из припаркованной машины выскочили двое мужчин.

— Бежим!

Натали и Грег обратились в бегство, скользя по заледенелым булыжникам, на поворотах задевая об углы зданий. Прохожие шарахались от них. Погоня упорно не отставала.

— Сюда! — крикнула Натали.

Замызганные ступеньки вели в полуподвал, где размещался кафетерий. Еще накануне Натали обратила внимание на это похожее на закопченную пещеру заведение с двумя выходами. Они с Грегом промчались мимо столов, заставленных неубранной грязной посудой, рассекли, словно ножом, очередь у кассы и выскочили через другой выход на улицу, параллельную галереям ГУМа.

Затеряться в людском водовороте огромного магазина было несложно. Бесчисленные покупатели — каждый спешил куда-то с одному ему ведомой целью — вместе создавали хаос, подобный броуновскому движению молекул. Неутоленное желание что-то ухватить, что-то достать влекло их к бесчисленным прилавкам. Слабый свет лился сверху через стеклянную крышу.

Натали и Грег перешли на шаг, чтобы не привлекать к себе внимание. Как можно быстрее они прошли по галерее, протолкались через главный вход, где одетые в мышиного цвета форму милиционеры отчитывали пьяного забулдыгу, миновали проход между мрачноватыми зданиями двух музеев — Ленина и Исторического — и очутились в подземном переходе, который вел к улице Горького. Натали не могла не поддаться искушению. Она оглянулась и тут же похолодела. Их преследователи обладали, казалось, чутьем ищеек. Они уже спускались в переход.

— Опять они!

Грег потащил ее за руку вперед. Бегом они достигли конца туннеля, буквально взлетели по лестнице и вскочили в отходящий троллейбус на остановке напротив «Националя». Один раз троллейбус уже выручил Натали. Все шло как бы по второму кругу. Снова она выскакивает из троллейбуса, снова кружит по каким-то узким улицам. Мелькают машины, светофоры, витрины, прохожие. Только теперь рядом с ней Грег. Он увидел стоянку такси возле «Детского мира», устремился туда и взялся за ручку дверцы свободной машины. Но Натали не последовала за ним. Наоборот, она решительно оттащила его в сторону, к входу в магазин. Мимо них сновали люди. Грег нервно вертел головой, неуверенный, что им удалось уйти от погони.

— Объясни, зачем ты здесь? Кто тебя послал? Джервис? — Натали наступала на него. Он прижался к стенке.

— Ради бога, уйдем отсюда скорее! Тут рядом Лубянская тюрьма и главное гнездо КГБ.

Цепь недавных событий — смерть Любы, дьявольские уловки Дины, погоня и бегство — подействовала на Натали совершенно неожиданным образом. Хотя каждый нерв ее был натянут как струна, страх исчез. Ею овладело ледяное спокойствие. То, что кто-то неизвестный манипулирует ею, предугадывая ее поведение, больше всего бесило ее.

— Тот парень был не из КГБ. Он не собирался меня арестовать. Он хотел прихлопнуть меня, как муху. Мне было бы безопаснее обратиться в КГБ!

— Не дури. Я твой единственный шанс.

— На что? Какую ты мне готовишь участь? Ты похож на персонаж из комикса.

— Ты почти догадалась. Я тот, кто спасает героиню в последний момент.

— Кто тебя поднял по тревоге?

— Финни.

— Вчера я звонила тебе в Вашингтон.

— А я был в Париже. Была пауза в связи. Ты что, не заметила ее? Я был уже на пути сюда.

— На кого ты работаешь?

— Как всегда, на правительство… Финни — ходячий компьютер, он все засекает и хранит в памяти. Ты проговорилась о реставрации Китай-города. Информация тут же была доставлена мне. Я пробежал за тобой весь путь по этим проклятым закоулкам… В результате я спас тебе жизнь.

— Кто кому помог больше, рассчитаемся потом.

— Не ехидничай. И быстрее убирайся из этой страны.

— Меня ждут в Ленинграде.

— Оттуда ты сразу же полетишь домой.

— Это я решу сама.

— Не смей лететь в Ленинград самолетом. Плюнь на багаж, оставленный в «Национале». Финни о нем позаботится. А пока покружимся по Москве. Я куплю нам билеты на ночной поезд.

— Что из этого толку?

— У них нет возможности проверять все поезда. Ты исчезла, ты растворилась в бескрайней России.

— Февраль, кривые дороги, в полях метель…

— Что с тобой? Ты спятила?

— Цитирую русскую поэтессу, которая повесилась.

Длинный день и еще более длинный, растянувшийся на много часов вечер были тягостны. Они меняли такси, останавливались у вокзалов, заполненных мешочниками, подозрительными торговцами, проститутками и нетрезвой милицией. Грег сбегал в кассу на Ленинградском вокзале и на обратном пути едва отбился от цепляющихся за него хищных рук. Русская рыночная экономика распустилась пышным цветом. Менялись шоферы такси, и каждый из них поглядывал на парочку на заднем сиденье с любопытством и жадным вожделением долларовых чаевых. Они наскоро перекусили в одной смрадной забегаловке, переехали в другую на такси, проглотили там что-то совсем несъедобное и наконец на метро уже ночью подъехали к Ленинградскому вокзалу.

Купе международного вагона поезда «Красная стрела» напоминало внутренность коробки от дорогих конфет. Та же безвкусица, только другой материал — бархат и плюш, увядшие цветы в стакане, бронза, зеркала… Две полки были уже застелены. Жара была страшная. Проводники не жалели для иностранцев русского угля.

— Выбирай, где будешь спать? — спросил Грег. — Под потолком или внизу?

— Ты спи внизу. А то свалишься на меня и придавишь.

Это плюшевое жаркое убежище, заставляющее вспомнить о русских клопах, все-таки навевало чувство временной безопасности и даже уюта. Пока Грег вытаскивал из пакетов купленные у таксистов для «прикрытия» заледенелые бутылки с жидкостью, которую граждане СССР чтут, как русскую водку, Натали переоделась в тесном туалете, расположенном между двух купе, в приобретенную на Новом Арбате пижаму. Поезд медленно тронулся с места. Постепенно исчезали за окном городские огни.

— Мы запаслись спиртным на все дни всемирного потопа, — сказал Грег, указав на выставленную на столе батарею бутылок. — Горбачевская борьба за трезвость трещит по всем швам!

Натали промолчала. Она забралась на свою полку и свернулась там калачиком. Грег появился в купе. Он разделся догола в туалете, обернув бедра полотенцем.

— Ты выглядишь, как римский сенатор… без тоги, — заметила Натали.

Она уютно устроилась на верхней полке. Грег срезал ножом пробку одной из бутылок и отхлебнул глоток.

— Не пей в одиночестве! Не нарушай первую заповедь Горбачева! — усмехнулась Натали.

Он приподнялся, чтобы передать ей бутылку, и полотенце упало на пол. Она не могла не увидеть, что его желание пробудилось.

— А теперь шепни мне на ухо, кто за кого в этой проклятой стране.

Он коснулся ее уха и поцеловал. Потом его губы коснулись ее щеки. Нежными и сладостными были его поцелуи.

— Не отвлекайся, Грег! Я хочу знать. Горбачева хотят ухлопать, как Уоллеса?

— Ни в коем случае.

— А чьи деньги ты тратишь на дорогостоящие перелеты?

— Натали, забудь о политике.

— И о том, что моего мужа убили? На моих глазах?

— Дай мне побыть возле тебя.

— Верхняя полка не выдержит двоих.

— Спускайся вниз. Махни на все рукой. Давай жить сегодняшним днем.

«Может быть, он прав? Может быть, действительно надо примириться с тем, что река жизни течет и смывает в конце концов все плотины?»

— За что убили Уоллеса? Шепни мне на ухо, если не можешь сказать открыто. Я настаиваю!

Он вновь прижался губами к ее уху.

— Уоллес не пожелал играть ни за одну команду, а один игрок в поле не воин.

— Не отделывайся поговорками…

— Ты хочешь, чтоб я читал тебе лекцию о мировой политике, стоя перед тобой нагишом?

— Мир на земле не рухнет, я надеюсь. Давай, выкладывай свои секреты!

Грег раздраженно глотнул еще водки и, жарко дыша Натали в ухо, зашептал:

— Каждый хочет вцепиться в горло ближнему своему. Такая это страна, такие правила. Прежняя номенклатура ненавидит новых реформаторов. Она готова их растоптать. Но если КГБ узнает, что она покушается на власть, то начнется красный террор. Уоллес старался остановить их — и тех, и других. Тот, кто хочет разнять дерущихся, тому больше всех и достается. Он не желал кровопролития, а сам получил пулю в сердце.

Натали затихла. Откровения Грега, произнесенные шепотом в тряском вагоне, который несся через темные пространства жуткой и жестокой страны, заставили ее сердце сжаться от жалости к человеку, которого она любила. «Раб, прикованный к повозке хозяина», — вспомнила она. Чтобы спасти много жизней, он пожертвовал своей.

Рука Грега коснулась ее плеча.

— Остановись!

— Я люблю тебя. Уже много лет я люблю тебя.

— Почему ты лжешь мне? И раньше, и сейчас?

— Какой правды ты добиваешься?

— О заговоре… о том, кто выдал Уоллеса и зачем его убили? О роли Джервиса в этом деле, о твоей роли, Грег!

— Я только мальчик на побегушках. Я обеспечивал связь Уоллеса с Джервисом, а Джефф передавал сообщения Уоллеса президенту.

— Говорил он с тобой в день смерти?

— Нет, клянусь тебе!

— Значит, он звонил напрямую Джервису. Что он мог ему передать насчет заговора?

— Не знаю, я мелкая сошка.

— Почему ты гнешь спину на такого мерзавца, как Джервис?

— Ради денег.

— Ты богат.

— Ошибаешься, у меня ничего нет. Салли собирается оставить меня.

— Разве тебе не хватит на жизнь одному?

— У меня нет жизни без детей. Если Салли повезет их на курорт и снимет там виллу, я должен буду снять дом рядом… Я должен вести такой же образ жизни, как и они. Я не могу выглядеть в их глазах нищим бродягой с дырявыми карманами.

— Зато ты обретешь свободу!

— Но я не хочу потерять уважение своих детей. Я не мыслю себя вдали от них.

— Какой ты счастливый, Грег!

— Наоборот, я несчастлив.

— Неправда, ведь у тебя есть дети… Ты их боготворишь. Ты готов ради них на все. А я одна… я потеряла единственного близкого человека.

— Я близкий тебе человек. Умоляю, Натали, скажи, что это так. Мы же нравились друг другу давно… Я боялся, что не смогу уберечься от соблазна…

— Поэтому ты познакомил меня с Уоллесом?

— Может быть…

— Теперь его нет в живых.

— Но я рядом с тобой.

— Но я не готова, Грег. Память о нем заслоняет от меня все… Прости меня, Грег.

— Тебя не за что прощать. Я только прошу об одном…

— О чем?

— Когда ты вернешься в реальный мир и задумаешься о своем будущем, вспомни обо мне.

Натали улыбнулась с грустью.

— Ты первый в очереди претендентов на мою руку и сердце.

— У меня полегчало на душе…

— Но пока мы только друзья.

Он прижался к ее губам. Поцелуй был долгим. Натали не сопротивлялась, но он понял, что она сдерживает себя и эту сдержанность ему не преодолеть.

Когда он вновь заговорил, его голос был на удивление мягок.

— Ты устала, и тебе грустно. Спокойной ночи, кузина. Постарайся заснуть.

— Отдохни и ты, Грег.

Он опустился на свою полку и закутался в одеяло. Против своей воли Натали беззвучно плакала. Ей было жалко всех — Уоллеса, себя, малознакомую Любу, так страшно и неожиданно погибшую у нее на глазах, и даже Грега, запутавшегося в паутине своих проблем и чужих секретов.

Она все решала головоломку, в чьих интересах была гибель Уоллеса, пока спасительный сон не помог ей забыться.

25

— Лео!

Она выпрыгнула из такси и перехватила старого скорняка на ступенях помпезного дворца Пушной палаты.

— Слава богу, ты жива-здорова! Как Москва?

— По-прежнему на месте. О, кого я вижу! Арти! По-моему, ты фотограф из «Пипл»? Щелкни нас с Лео Моргулисом на обложку — «Капиталисты в колыбели русской революции!».

— Какой бес в тебя вселился, Натали? — проворчал Моргулис.

— Паблисити! Нам необходима реклама. Гласность! Во всем нужна гласность!

Арти, щеголяющий в русской каракулевой папахе, приобретенной только что в валютной «Березке», навел на них фотокамеру.

— Отличный кадр! — пропел он. — Только надо придумать подпись похлеще.

— «Мир через торговлю!»

— Уже надоело.

— «Охраняя свои интересы — ты сохраняешь мир на земле».

— Теплее! Но еще пораскиньте мозгами, миссис Невски! Когда что-нибудь гениальное родится — позвоните мне.

Лео хмурился.

— Я ждал тебя вчера. Ты пропустила шикарный прием.

— Зато прокатилась в поезде. В спальном купе.

— С попутчиком?

— Разумеется. Угадай, с кем? С собственным кузеном!

Они переоделись в смокинги в служебном гардеробе аукциона и направились в хранилище мехов, где для предварительного осмотра были развешаны сотни тысяч шкурок. Оба сына Лео уже приступили к работе. Пока они отмечали лоты, которые намеревались подвергнуть тщательному исследованию, Лео Моргулис заигрывал по давно заведенному обычаю с девушками, подносившими меха. Он легонько похлопывал их по румяным щечкам, называя их всех Аленушками, своими солнышками. Девушки хихикали и споро выкладывали связки шкурок на столы под яркими лампами дневного света.

— Ну, как делишки? — спросил Лео.

Старший сын — точная копия отца, только без сигары во рту — ответил, будто нарочно повторяя отцовские интонации и юмор:

— Такого, чтобы хотелось грабануть, так этим здесь и не пахнет.

Их руки мелькали, оглаживая меха, распластанные на маркировочном столе. Лео начал делать заметки в своем каталоге, давая оценку окраске, качеству, подбору оттенков в каждом лоте и примерную сумму, которую собирался за них предложить. Натали заглядывала ему через плечо, стараясь постичь эту, пока недоступную ей премудрость.

Она надела перешитый на ее фигуру белый аукционный смокинг Уоллеса. Он сидел на ней прекрасно. Несомненно, он привлечет к обладательнице его всеобщее внимание.

Предстоял первый день битвы за выживание «Котильона», но, к сожалению, она никак не могла сосредоточиться только на деловых проблемах. Мысли ее разбегались. Слишком многое здесь, в России, в Москве, в Ленинграде будоражило ее память об Уоллесе. Ночной разговор с Грегом не дал определенного ответа ни на один вопрос. Ясно, что Уоллес вмешался в схватку могущественных сил и попал между двух огней. И ясно было, что самый непримиримый и яростный враг ее, как и Уоллеса, — Дина. Желание расквитаться с ней за все причиненное ею зло буквально душило Натали.

— Старый Харви тоже будет покупать для тебя, — услышала она ворчание Лео.

— Да, лисицу. Вечером мы втроем обсудим, как нам объединить наши ресурсы.

— Не гони лошадей! Посмотри! — Он показал ей шкурку, где ворсинки меха разнились по длине. — С этим еще жить можно, но если неровность меха чуть больше, то пальто из него будет похоже на шкуру бродячей собаки под дождем. Такие штуки я чувствую нутром. Канадцы, у которых покупал мех Уоллес, не решались подсунуть подобную дрянь «Котильону».

Через час у Натали уже рябило в глазах. Все шкурки были похожи одна на другую. Их были тысячи! Они сливались в воображении в одну гигантскую лоснящуюся пушистую норку. Прошло еще несколько часов, прежде чем Лео сам объявил, что выдохся и просит передышки. Они спустились в холл, в изнеможении раскинулись в мягких креслах, прихлебывая чай и перекидываясь шутками с другими брокерами.

Но вдруг Лео вновь загорелся, хотя глаза его воспалились и требовалось время, чтобы восстановить нормальную зоркость.

— Пойдем, дорогая! Я покажу тебе настоящие меха.

Он провел Натали в соседнее помещение, где за занавеской таилось будоражащее глаз великолепие мехов снежных барсов. Обслуживающие девушки не могли устоять перед обаянием Лео и тут же выложили на столы весь лот. Мех действительно искрился под ярким светом как снег. Лео склонился над ним. Улыбка словно танцевала на его губах. И так же радостно танцевали его пальцы, купаясь в пушистом ворсе.

Не выпуская изо рта давно погасшей сигары, он хрипел от восторга:

— Наслаждение! Это ни с чем не сравнимое чувство! Проникнись им, Натали! Шелк! Истинный шелк!

Он исследовал некоторое время одну шкурку, перешел на другие и вновь взялся за только что отложенную. Прощупывая подшерсток, он вдруг замер. Пальцы его добрались до самых корней ворсинок.

— Ой-ой-ой!

— Что?

— Вот что мы имеем в этом случае! — Он взял руку Натали и заставил ее пощупать то место, которое привлекло его внимание. — Чувствуешь?

— Какое-то уплотнение.

— Заплатка. Охотник промазал и попал в брюшко. Пуля проделала дырочку.

— Я ничего не заметила.

— Ребята молодцы, шить умеют!

Лео перевернул мех изнанкой. Крошечный кружочек, вшитый и подобранный точно по цвету, был почти невидим. «Хорошая работа! Жаль только, что у охотника дрогнула рука».

Лео отметил лот в своем каталоге.

— Будешь за него торговаться?

— Это лучшее, что выставлено на аукционе. Одно удовольствие иметь дело с таким материалом.


Натали набрала 09 — номер справочной. Ей подумалось, что Кириченко, вполне возможно, имеет квартиру в Ленинграде.

— Номера служб КГБ мы не даем.

— А домашний номер Валерия Кириченко? Я только не знаю его отчества.

— Мы не даем таких справок.

На другом конце провода повесили трубку.

Натали обратилась в дирекцию аукциона за городской телефонной книгой. То, что во всех странах лежит в любой телефонной будке на улице, в бюро обслуживания выдали ей после долгих уговоров. Справочник был четырехлетней давности. Телефонные номера КГБ в нем отсутствовали. Без всякой надежды на удачу Натали прошлась по столбцу номеров многочисленных Кириченко. Один из них — Валерий Иванович Кириченко, Литейный проспект — привлек ее внимание. Во всяком случае, это был, судя по карте города, центральный, престижный район.

Телефон Кириченко отвечал ей длинными гудками. Тогда она занялась другими звонками: попросила мать невесты Стефана Веры перезвонить ей вечером в «Асторию», потом заказала нью-йоркский офис Билла Малкольма. Не вдаваясь в подробности, она заявила:

— Я закрутила тут одно крупное дело, Билл.

— Какое же?

— Надеюсь, завтра все разрешится. У меня назначена встреча с местными торговыми тузами.

— Желаю удачи!

Вечером Кириченко сам поднял трубку телефона после первого же гудка.

— Да!

Натали узнала его по голосу.

— Мы встречались с вами в Москве.

— Слушаю вас.

— Простите, что звоню вам домой. Я не могла узнать ваш служебный номер.

— Что вам надо?

— Я должна с вами поговорить.

— О чем?

— Это не телефонный разговор. Я бы хотела договориться о встрече. Неофициальной…

— Я служу в государственном учреждении, — прозвучал холодный ответ, — и не встречаюсь неофициально с иностранными гражданами.

Она подумала, что он боится, что их подслушивают. Манера его речи смахивала на диктовку для магнитофонной записи.

— Разговор очень важный…

— Нет.

— Ну, а просто поговорить, как у вас говорят, по душам? — Натали попыталась шуткой растопить лед.

— О чем? — спросил опять Кириченко так же холодно. Юмор на него не подействовал.

— Об убийстве моего мужа.

Кириченко помолчал. В трубке слышалось только его дыхание.

— Я жду вас у себя, — сказал он.


Такси свернуло с Невского на Литейный. Широкий проспект был освещен слабо. Дома были солидной старой постройки с лепными украшениями на фасадах. Дюжина подростков каталась на роликовых досках перед мерцающими на первом этаже витринами тира и зала игральных автоматов. Другая группа под оглушительную музыку извивалась в брейке. Несмотря на мороз, все были без шапок, демонстрируя прохожим «индейские» гребешки волос или наголо обритые черепа.

Водитель молча указал Натали на номер дома, намалеванный краской над темной аркой.

Натали вылезла из такси и, с опаской миновав развлекающуюся молодежь, прошла под арку. Оглянувшись, она увидела, что водитель такси, заказанного в «Астории», не уехал, а погасил фары и заглушил двигатель. Натали усмехнулась про себя. Кто бы ни следил за ней, агенты КГБ или московских Миллионеров, и для тех, и для других окажется большим сюрпризом рапорт о том, кого она навестила в этот вечер.

Двор, как и все дворы во всех городах России, был не освещен. Слабый свет из окон квартир не мог рассеять густого мрака. Натали включила миниатюрный фонарик, тот самый, что Уоллес брал всегда с собой в поездки в СССР. Бледный лучик заплясал по грязным стенам, выискивая нужный подъезд. Испуганная кошка сверкнула зелеными глазами из-за мусорного бака. Натали подивилась, что такая важная персона, как Кириченко, выбрал себе столь убогое место для проживания.

Ей пришлось пройти через несколько глубоких дворовых колодцев, соединенных арками, прежде чем она достигла цели своего путешествия. Таблички с номерами квартир были на дверях сорваны. Цифры были нацарапаны мелом размашистой рукой прямо на дверях. Звонок в квартире Кириченко отсутствовал. Натали постучала. За дверью послышались неторопливые шаркающие шаги, и на пороге появился Кириченко.

Натали еще раньше, в Кремле, обратила внимание на его непомерный рост и худобу. Здесь же, в тесноте своего жилища, он казался еще выше и еще худее. Его фигура напоминала проволочные модернистские скульптуры — шаржированное изображение Дон-Кихота. На остов из крученой проволоки были насажены человеческие глаза — тускло-серые, неподвижные, но все-таки живые. Зрелище вызывало озноб в теле. Эти глаза были начисто лишены наивной восторженности и доброты, какой обладал известный всем «рыцарь без страха и упрека».

— Проходите, — негромко пригласил Кириченко.

Он помог Натали раздеться и повесил ее меховой жакет на крючок, вбитый в дверь, рядом со своим невзрачным уличным одеянием.

Квартира Кириченко была мала и поражала убогостью обстановки. Разителен был контраст между «спартанскими» апартаментами генерала Лапшина и убежищем одного из высших чинов могучего ведомства государственной безопасности. Причем это было явно не временное пристанище — здесь царил своеобразный уют, отвечающий характеру и вкусам хозяина.

Единственная комната, крохотная кухонька, ванна, туалет — вот и весь скудный набор помещений для жизни одинокого человека. В комнате — тахта, приставленная к стене, с тумбочкой у изголовья. Над тахтой — фотографии в рамках и выцветший ковер. Письменный стол, такой же, как в казенных учреждениях. На нем лампа, пишущая машинка, телефон. Рядом типичный конторский стул. В дальнем углу единственный предмет роскоши, если это можно назвать роскошью, — цветной телевизор с большим экраном. Как раз передавали интервью с каким-то деятелем, рассказывающим о грандиозных планах перестройки в СССР. Застекленные книжные полки целиком заслоняли одну стену. Остальное пространство, куда ни кинь взгляд, занимала коллекция открыток, плакатов и репродукций картин по истории революции. На стенах не оставалось свободным ни одного квадратного сантиметра. Сначала глаза рябило от пестроты, но если вглядеться, то невольно в душе возникало чувство причастности к великим и грозным событиям, когда-то потрясшим весь мир. В подборе экспонатов ощущалась логика и даже какой-то свой гипнотизирующий ритм. Большинство из них были подлинниками, пожелтевшими от времени.

Кириченко довольно долго хранил молчание, как бы давая Натали возможность осмотреться и собраться с мыслями. Наконец он убавил звук в телевизоре и спросил:

— Так что вы собирались сообщить о смерти вашего мужа?

Натали многократно репетировала в уме предстоящий разговор, но вдруг почувствовала, что не в состоянии сделать последний решительный шаг. Заявить, что Дина стреляла в Уоллеса, что она же вчера убила Любу? Признаться в том, что Уоллес раскинул по России шпионскую сеть и собирал тайную информацию, что она, его вдова, занимается почти тем же? Что последует за этим — неизвестно. От Кириченко можно ожидать всего: ареста, допросов, пыток, обвинения в клевете на государственных и военных деятелей СССР. Она понимала, что Кириченко наблюдает за ее колебаниями и, вероятно, без труда читает ее мысли. Он как бы пришел ей на помощь.

— Вас, я вижу, увлекла моя коллекция? Это не только история нашей революции — это история моей семьи. Так же, как и вашей в некоторой степени.

— Что вы имеете в виду?

— Мать вашего мужа была эсеркой.

— Вам все известно?

— Не только по долгу службы… У меня есть и личный интерес. Мой отец в юношеские годы состоял в этой партии.

— Он пострадал потом? — осторожно спросила Натали.

— Революция пожирает своих детей! — усмехнулся Кириченко. — Да, это расхожая фраза. И, к сожалению, так оно происходило… в прошлом. Но это не главное. Главное то, что это больше никогда не повторится. Социализм с приходом Горбачева обрел новое лицо. Коммунисты уже не уничтожают друг друга.

— Вы так уверены? А если возникнут определенные обстоятельства?

— Какие, например? — Вопрос был задан спокойно. Кириченко ничем не выдал своей заинтересованности.

— Кто-то ведь многое потеряет в результате реформ…

— Те, кому есть, что терять. — В тоне Кириченко прозвучала доля иронии.

— Таких немало. Разве я не права? Всегда найдутся отчаянные люди, готовые пойти на все. Я вижу у вас на фото лица революционеров… — Натали приблизилась к стене с фотографиями. — …Прекрасные молодые лица. Но какая в них решимость… убежденность в своей правоте! Покажите мне вашего отца.

— Его фото здесь нет, — мрачно сказал Кириченко.

Все фотографии были в одинаковых рамках, но одна выглядела иначе, чем другие. Это был свежий современный снимок. Женщина, вернее, девушка с глазами, полными внутреннего огня. Натали наклонилась поближе и замерла.

— Кто это?

— Одна моя знакомая.

— Как ее зовут?

Загрузка...