Женщины Флетчера

ГЛАВА 30

К субботнему утру обстановка в доме О'Рили стала значительно спокойнее. Хотя и Джонас, и Гриффин по-прежнему оставались здесь, Рэйчел сознательно избегала их обоих. Зато беженцы вернулись к обугленным руинам, прежде бывшим их жилищами, а Холлистеры отправились в Провиденс, где их ожидала встреча с паствой. Афина была так подавлена, что казалась отсутствующей, даже когда сидела за обеденным столом напротив Рэйчел или проскальзывала мимо нее в коридоре.

Сама Рэйчел тоже не испытывала большой потребности в общении; казалось, ее разум и сердце окружены толстой оболочкой, защищающей от тех жизненных реальностей, с которыми она еще не в состоянии была справиться. Рэйчел не делала попыток стряхнуть с себя это странное оцепенение, понимая, что оно и без того слишком скоро уступит место боли, затаившейся на время где-то глубоко внутри нее.

Полуденную прогулку в экипаже предложила Джоанна, и хотя эта перспектива не вызвала в Рэйчел ни сопротивления, ни особого энтузиазма, она согласилась.

Погода была мягкой; на землю лился приглушенно-рыжий солнечный свет. Лазурное небо украшали причудливым узором перистые облака, и залив сверкал, переливаясь серебром и золотом. В воздухе все еще висела тонкая кисея дыма и витал запах горелого дерева.

Когда экипаж, постукивая колесами, покатился по холму вниз, Рэйчел с болезненной ясностью осознала истинные размеры бедствия. Верфи обуглились и почернели, или же сгорели до тла, а деловой район, за исключением нескольких обглоданных пламенем кирпичных руин, был полностью разрушен. Неужели возможно, чтобы она, как утверждала Джоанна, побывав в самом центре этой огненной катастрофы, ничего не помнила?

Рэйчел затаила дыхание, когда она заговорила, в голосе ее дрожали слезы потрясения:

– О, Джоанна, это похоже на конец света...

В ответ прозвучал спокойный, мудрый голос Джоанны:

– Присмотрись получше, Рэйчел.

Наморщив лоб, Рэйчел снова оглядела груду угрюмых развалин. На этот раз она увидела то, что имела в виду Джоанна – палатки, поднимающиеся среди разрухи и как бы игнорирующие ее, флаги федерации и округа, развевающиеся возле покрытого сажей, но гордо возвышающегося здания суда; улыбки торговцев, продающих свои товары прямо из фургонов или под полотняными навесами.

Посмотри на Сиэтл, – мягко настаивала Джоанна. – Посмотри, как он вновь поднимается на ноги!

Непонятно почему у Рэйчел сжало горло и одна слезинка крошечной каплей скатилась по лицу. Девушка нетерпеливо смахнула ее.

– Неужели ты побеждена, Рэйчел? – продолжала Джоанна, и в ее словах зазвучал едва уловимый вызов.– Или ты будешь бороться дальше, как Сиэтл?

Сдавленные рыдания рвались из груди девушки, но она не могла оставить этот вызов без внимания. Ладно. Ее деньги исчезли, магазин, где она заказала себе новые платья, исчез, пансион мисс Каннингем, возможно, тоже исчез вместе со всеми вещами, которые она там оставила. Но по-прежнему оставалось принадлежащее ей здание в Провиденсе, и она все еще была девчонкой из лесного палаточного городка, умеющей постоять за себя и приученной самой пробивать себе дорогу в жизни.

Рэйчел подняла подбородок и прямо встретила взгляд Джоанны.

– Я буду бороться,– сказала она.

– Молодец,– ответила Джоанна, и ее глаза, задержавшись на лице Рэйчел, потеплели.

– Я собираюсь вернуться в Провиденс,– объявила девушка, хотя Джоанна больше ни о чем ее не спрашивала. – Да, – немного помолчав, произнесла она, убеждая скорее себя, чем Джоанну. – Да, я возвращаюсь.

Джоанна промолчала: казалось, она была целиком поглощена шумным возрождением, которое ощущалось во всем городе. Однако уголок ее рта изогнула легкая улыбка, и голубые глаза засияли.

И Рэйчел углубилась в собственные мысли, взвешивая факты. Ее деньги улетучились, как и мечта стать женой Гриффина Флетчера. Однако по-прежнему существует прочное здание в Провиденсе – и еще крошечная, сулившая массу хлопот, но бесконечно драгоценная жизнь, зародившаяся внутри нее. Да, жизнь для нее и ребенка будет нелегкой, но и радостной тоже. Уж она, Рэйчел Маккиннон, позаботится об этом, будьте уверены.

В ее голове, сплетаясь, роились сотни сомнений. Через несколько месяцев ее беременность не сможет заметить только слепой, а это означало скандал, особенно в таком городке, как Провиденс. Несомненно, за это время ей придется много раз встречать Гриффина. Неужели он не догадается, что ребенок, которого она носит во чреве, – его собственный. Рэйчел решила отложить эту проблему до того времени, когда столкнется с ней. По всей вероятности, к моменту, когда положение Рэйчел станет очевидным, Гриффин уже будет женат на Афине и полностью позабудет о владелице пансиона Маккиннон.

Поскольку Рэйчел была полностью погружена в эти размышления, даже после того, как экипаж, качнувшись, остановился перед домом О'Рили и она удалилась в сад, чтобы обдумать свои планы, появление Джонаса оказалось для нее полнейшей неожиданностью. Увидев его, она вздрогнула и залилась краской. Как он должен был относиться к ней теперь, когда Гриффин так откровенно хвастал тем, что она отдалась ему?

– Джонас,– выдохнула она, потрясенная.

Он улыбнулся. Он стоял перед ней, заложив руки в карманы, ворот его белой рубашки был расстегнут. Когда он заговорил, Рэйчел поразила в его голосе смесь беззаботности и прямоты:

– Я полагаю, что ваш с Гриффином роман окончен? Рэйчел покраснела еще гуще; она стиснула руки на коленях, опустила голову.

– Да,– горестно сказала она.

Джонас решительно опустился на каменную скамейку рядом с ней. Он оказался так близко, что Рэйчел чувствовала запах его одеколона, ощущала нарастающую напряженность, исходившую от него.

– Рэйчел, возможно, пока еще слишком рано об этом говорить, но дело в том, что если я не скажу, то сойду с ума. Я люблю тебя – и хочу, чтобы ты стала моей женой.

Казалось, садовая скамейка под ними закачалась; у Рэйчел закружилась голова и жестоко засосало под ложечкой.

– Что? – наконец удалось ей выговорить. Рукава рубашки Джонаса были закатаны почти до локтей; когда он неожиданно протянул руку и дотронулся до пальцев Рэйчел, она заметила тонкие золотистые волоски на его предплечье, поблескивающие на солнце.

– Ежик, может, все-таки посмотришь на меня? Я тут пытаюсь тебе объясниться, а ты не обращаешь на меня никакого внимания.

У нее не было выбора: еще секунда – и он поднимет руку, возьмет ее за подбородок, заставит взглянуть ему в лицо. Она посмотрела ему в глаза, зная, что ее собственные полны слез.

– О, Джонас... не надо... пожалуйста, не надо...

В глубине его золотистых глаз на миг мелькнула боль.

– Я должен, ежик. Видишь ли, у меня весьма ограниченный выбор – или ты будешь моей, или я сойду с ума.

Не говоря ни слова, Рэйчел покачала головой. Но Джонас прервал это движение, крепко, почти болезненно схватив ее за подбородок. Его пальцы были крепкими и холодными.

– Боже мой, Рэйчел, я знаю, ты любишь Гриффина – ты думаешь о нем. Но тебе бы уже следовало понять, что он все еще принадлежит Афине.

Отчаяние охватило Рэйчел почти так же неудержимо, как накануне пожар охватил Сиэтл. Она подавила невольный стон и кивнула. Джонас отпустил ее подбородок, и ей показалось, что она увидела собственное страдание отраженным в его красивых, правильных чертах.

– Вопреки тому, что ты, возможно, слышала обо мне, я способен стать самым верным мужем, Рэйчел. Я буду любить тебя, оберегать...

Третий голос вмешался совершенно неожиданно, жесткий и угрожающий:

– ...Предам тебя, уничтожу всех и вся, что тебе дорого.

Это он. Сердце Рэйчел судорожно забилось, будто зверь, угодивший в смертельную западню, но девушка не смогла заставить себя взглянуть на Гриффина.

Джонас резко вскочил на ноги; краем глаза Рэйчел заметила, как сжались его кулаки.

А Гриффин продолжал тихо, презрительно:

– Выйди за него, Рэйчел, и ты станешь женой человека, который хладнокровно убил твоего отца.

Все закружилось у Рэйчел перед глазами, тошнота подкатила к горлу.

– Нет! – пронзительно вскрикнула она, хотя какой-то изначальный инстинкт, спрятанный в темных глубинах ее сердца, подсказывал, что это правда. Она вскочила со скамейки, бешено размахивая кулаками и чувствуя, как они молотят по твердой мужской груди.

Джонас выдержал обрушившиеся на него удары и крепко обхватил ее запястья. Когда его лицо снова оказалось в поле зрения Рэйчел, она содрогнулась. Голос Джонаса прогрохотал – будто далекие грозовые облака столкнулись в ночном небе:

– Он лжет, Рэйчел! Неужели я бы вот так разгуливал на свободе, если бы убил человека?

Рэйчел отшатнулась от него, тряся головой, пытаясь вырваться. Она почувствовала приближение Гриффина, его притяжение всем своим существом. Он легко освободил ее от хватки Джонаса, поднял на руки и крепко прижал к себе. Потом повернулся и пошел с ней по направлению к калитке, от ярости лишившись дара речи.

Последовал легкий удар; Рэйчел в ужасе увидела, как лицо Гриффина помертвело, и упала на землю вместе с ним. Она не ушиблась, но Гриффин неподвижно лежал на каменных плитах садовой дорожки, и из его затылка медленно сочилась кровь. Крик застрял у нее в горле, по лицу потекли слезы. Она уткнулась лбом в темные, спутанные волосы Гриффина, уверенная в том, что он умер.

Но в этот миг Джонас грубо дернул ее и рывком поставил на ноги, одной рукой зажав ей рот. Она услышала, как что-то тяжелое, выпав из другой его руки, упало на каменные плиты под ногами. Он говорил, как сумасшедший, хрипло, со срывами:

– Помнишь, что я сказал тебе, Рэйчел? В тот вечер, когда мы пошли в оперу, а потом ко мне в отель? Я сказал, что когда ты станешь моей, ты будешь к этому готова. Теперь, ежик, хочешь ты этого или нет, ты готова!

Страх и горе придали Рэйчел сил: она бешено извивалась в руках Джонаса, кусала пальцы на руке, которая зажимала ее рот, до тех пор, пока не ощутила на губах вкус крови. Он хрипло выругался и так сильно ударил ее, что девушка упала бы, если бы он не подхватил ее.

«Я должна закричать»,– тупо подумала Рэйчел, но не могла издать ни звука; если ее разум был способен здраво рассуждать, то тело онемело, будто парализованное. Она не могла оказывать какое бы то ни было сопротивление, пока Джонас тащил ее прочь из сада, через лужайку, а затем к своему экипажу. Когда он в бешенстве втолкнул ее внутрь, она лишилась чувств.

Первое, что почувствовал Гриффин Флетчер, была мучительная пульсирующая боль в затылке. Он застонал, и его стало мутить.

– Не двигайся! – умоляюще произнес знакомый женский голос. – О, Гриффин, пожалуйста, не двигайся.

Афина. Гриффин чертыхнулся и поднялся на четвереньки, потом на ноги. Знакомый садик закружился перед глазами и подернулся чернотой. Прошло какое-то время, прежде чем его взгляд упал на плоский, забрызганный кровью камень, лежащий в полуметре от него, и он все вспомнил. Гриффин с яростью оторвал от себя руку Афины и, обойдя ее, покачиваясь заковылял в сторону конюшни. Темнота перед глазами начала рассеиваться. К величайшему своему облегчению, Гриффин понял, что день еще в самом разгаре.

Афина выкрикнула его имя, и голос ее звучал пронзительно, почти злобно. Гриффин добрался до конюшни, нашел лошадь, оседлал ее. Только когда он доехал до побережья, то вспомнил, что у Джонаса есть экипаж.

Солнце стояло высоко в небе и палило нещадно. Пот выступил у Гриффина сзади на шее и между лопаток. В яростной синеве небес носились с жалобными криками чайки, мимо, попыхивая дымом из труб, проплывали пароходы, пассажиры которых, разинув рты, указывали на развалины Сиэтла.

Доведенный до бешенства и почти утративший способность соображать, Гриффин соскочил с лошади и зашагал по грязи, перемешанной с углем, которая раньше была деревянной набережной с видом на верфи.

Чья-то рука остановила его:

– Грифф? Какого дьявола...

Гриффин моментально обернулся, готовый к драке, и сдержался лишь в последнее мгновение, когда разглядел лицо стоявшего перед ним человека.

– Малаки,– прошептал он, прикрывая глаза.

– Что стряслось, Гриффин? – спросил капитан «Мерримэйкера», и его обветренное лицо озабоченно напряглось. – Ты что-то совсем не в себе.

От дикой боли в затылке у Гриффина мутилось в глазах, колени сводила дрожь. Он удержался на ногах и в нескольких скупых словах угрюмо обрисовал положение.

– Куда он увез девушку? – резко спросил Малаки, внимательно вглядываясь в лицо Гриффина.– Если куда-нибудь, где «Мерримэйкер» сможет его настичь, клянусь, он от нас не уйдет.

Гриффин молча кивнул.

Спустя полчаса северный ветер наполнил паруса «Мерримэйкера», и судно отплыло от буксиров, выведших его из бухты на середину залива Пугет. Стоя на корме и крепко держась руками за поручни, Гриффин потерял счет времени. Но он отметил, как они миновали Уэст-Пойнт и Шилшоул-Бэй, Кингстон и Пойнт-Ноу-Пойнт. Солнце уже опускалось за пики Олимпик-Маунтинс, когда «Мерримэйкер» обогнул мыс Фаулвезер-Блаф и устремился в устье канала.

Гавань Провиденса была глубокой, но наступил отлив, так что «Мерримэйкер» бросил якорь почти в четверти мили от берега. Гриффин переплыл бы это расстояние, если бы Малаки Линсдэй не предложил лучшего способа.

Поблагодарив друга, Гриффин перебрался по узловатой веревке в спущенный на воду маленький ялик. Там уже сидели трое матросов и удерживали равновесие, не давая лодке перевернуться. Когда Гриффин занял место возле одной из уключин, матросы оттолкнулись от поскрипывающего левого борта «Мерримэйкера» и стали грести в сторону берега. Физические усилия, которые пришлось ему прикладывать, подействовали успокоительно на истерзанного тревогой Гриффина.

Подплыв к причалу, он вскарабкался по знакомой деревянной лесенке, помахал рукой команде уже отчаливающего ялика и пошел вдоль дока в сторону кучки людей, с нетерпением ожидающих новых известий о Большом Пожаре. Гриффин оставил их без внимания и спокойно позаимствовал серую в яблоках кобылу школьного учителя, привязанную перед магазином.

Ему казалось, что лошадь скачет слишком медленно; только спрыгнув с нее перед огромным особняком Джонаса, он заметил, что животное все в мыле.

Он пронесся по подъездной дорожке, широкими шагами пересек крыльцо и пинком открыл обе створки двери. Они с оглушительным треском ударились о внутренние стены.

– Джонас! – заорал Гриффин, остановившись посреди мраморного пола прихожей. Он уже собрался обыскать комнаты наверху, когда появилась миссис Хаммонд – дрожащая, вцепившаяся пальцами в край белоснежного фартука.

– Их здесь нет, доктор Флетчер. И это святая правда. От гнева и усталости Гриффина слегка качнуло.

– Где они? – рявкнул он. Подбородки миссис Хаммондс затряслись.

– Они уехали, чтобы обвенчаться. Вы опоздали.

Усилием воли Гриффин сохранил над собой контроль. Они не могут быть в единственной церкви Провиденса – Филда нипочем не заставить совершить обряд. Оставалось только одно место, где их имело смысл искать – дом судьи Шеридана на Мэйн-стрит.

Гриффин повернулся и побежал к дрожащей измученной кобыле, привязанной к коновязи. Как он скакал обратно в город, он не помнил.

Дверь двухэтажного дома судьи Шеридана была открыта по случаю теплого летнего вечера, и монотонные звуки обожаемого миссис Шеридан органа приветствовали Гриффина, когда он соскочил с учительской лошади и перемахнул через деревянный заборчик. Не потрудившись постучать, он ворвался в тесную, всю в оборках и бахроме, уродливую гостиную судьи. Мировой судья оторвал глаза от маленькой черной книжки, скривился и полностью проглотил всю вступительную фразу.

– Гриффин!

Джонас развернулся; глаза его дико сверкали, выделяясь на бледном лице. Стоящая рядом с ним и одетая в нескладное, явно принадлежащее одной из четырех дочерей Шеридана белое платье, Рэйчел тоже обернулась. Ее аметистовые глаза были расширены и она улыбалась сонно и растерянно.

– Ты не умер,– радостно заметила она.

Сердце Гриффина подпрыгнуло. Он протянул руки, и она двинулась к нему,– покорно, словно дитя, все с той же застывшей, надрывающей душу Гриффина улыбкой.

Измученный орган издал последний сиплый звук, и в помещении воцарилась жуткая тишина. Гриффин прижал к себе Рэйчел, осмотрел ее расширенные глаза и горящее лицо и испытал огромное облегчение, поняв, что она не по собственной воле согласилась на этот ритуал. Ей дали какой-то наркотик – вероятно, опий.

Судья Шеридан вновь обрел свой раскатистый, внушительный голос:

– Гриффин, это же официальная церемония... Теперь, когда Рэйчел была в безопасности, под его защитой, Гриффин взорвался, как вулкан:

– Ах ты напыщенный, тупой старый осел, это балаган! – рявкнул он.– И невесту опоили наркотиком! – Его взгляд зловещий, откровенно угрожающий, обратился на Джонаса: – Верно, дорогой кузен?

Джонас, онемевший от ярости, не мог вымолвить ни слова. Его лицо потемнело, глаза сверкали дьявольским блеском. Гриффин поманил его пальцем, стиснув зубы с такой силой, что заломило шею.

– Разве ты не собираешься заявить свои права на невесту, Джонас? – произнес он тихим, зловещим тоном.– Или у тебя уже наготове булыжник на тот момент, когда я повернусь к тебе спиной?

Джонас издал душераздирающий, утробный звук и бросился вперед. Гриффин, готовый к этому, загородил собой что-то бормочущую Рэйчел, и стал ждать. Но судья Шеридан, грузный мужчина весьма почтенного возраста, с неожиданной силой схватил Джонаса за плечи и удержал его. Хитрые глаза судьи встретились с глазами Гриффина, и старик произнес единственную за все годы своей долгой и весьма неправедной деятельности откровенную фразу:

– Твоя жизнь теперь не стоит и коровьей лепешки, Гриффин. Ты ведь это знаешь?

Улыбка Гриффина напоминала болезненную гримасу.

– Да, сэр, думаю, да,– вежливо ответил он.– А теперь, с вашего позволения, мы покинем ваш праздник.

Джонас выкрикнул какую-то непристойность и принялся яростно, но безрезультатно барахтаться в руках судьи. Миссис Шеридан, которая, казалось, примерзла к стулу у органа, побледнела и издала тихий, жалобный писк. Гриффин поклонился ей, повернулся, поднял Рэйчел на руки и вынес наружу, в наступившие сумерки. Негодующие вопли Джонаса отдавались у него в ушах всю дорогу до палаточного городка.

Он не обращал внимания на откровенно любопытные взгляды, которыми его встречали, пока он шел через палаточный городок к лесу, по-прежнему неся безвольно обмякшую, одурманенную Рэйчел. Понимая, что судья Шеридан не сможет вечно сдерживать Джонаса, Гриффин свернул с тропинки, по которой обычно ходил, на другую, показанную ему недавно сыном Молли. Рэйчел зевнула и положила голову ему на плечо.

Вдали уже показались приветливые огни его дома, когда Гриффин наконец осознал весь мрачный юмор ситуации. Еле сдерживая смех, он прошел через темный двор, поднялся по ступенькам черной лестницы и вошел в кухню.

Молли, с растрепанными каштановыми волосами и раскрасневшимися щеками, стояла возле плиты, помешивая что-то в кастрюльке. Когда женщина обернулась и увидела вместо сына Гриффина с украденной невестой Джонаса на руках, она от изумления разинула рот.

– Господи, спаси нас и сохрани, – прошептала она, после того как пришла в себя.

Гриффин осторожно опустил свою драгоценную ношу в кресло:

– Надеюсь, он так и сделает, Молли. Нам очень скоро понадобится его помощь.