Жестокие игры Карима. Обожгу твою душу

Глава 16

Глава 16

Ее глаза сейчас- раскаленный мед. Он манит своей сладостью, но обжигает. Мои эмоции острые, вкусные, живые. Когда в последний раз я такое испытывал? Не знаю, не помню, не хочу вспоминать.

С ней рядом не хочется о прошлом. Она засасывает, как воронка. Эти эмоции щекочут нервы почти так же, как нож, приставленный до предела заточенным лезвием к горлу. Даже хочется, чтобы он слегка вспорол кожу...

А мне хочется вспороть её... Инна будит во мне животное. Это обескураживает и манит одновременно. Мне всегда казалось, что такие эмоции- признак примитивизма и нелепости. Я считал их слабостью в отце, еще больше насмехался над ними в исполнении старшего брата Микаэля.

Меня тоже жгло. Я тоже был одержим. Не теми женщинами и не в том месте, но Инна...

Нет, я не испытываю к ней любви и привязанности. И уж точно это не женщина моей жизни. Нет. Этого просто не может быть, потому что мое сознание слишком продвинуто для того, чтобы смотреть на отношения с самкой в русле восточного традиционализма, но когда она начинает чудить, и чудить непредсказуемо, не по правилам, моя система дает сбой...

Нравится ли мне это? Я не знаю. Отхожу, остываю- и хочу сломать ей шею. Воздух в машине насыщен моей злостью и возбуждением, как воздух перед грозой. А еще в нем чувствуется упоительный запах женщины. Это сложный аромат. Он почти тактильный. Это не только про обоняние, в этом понятии намного больше. Я слушаю ее рваное дыхание, я чувствую, как неистово бьется ее маленькое сердечко, заставляющее эротично подрагивать высокую грудь,

Минуту назад она была дикой, необузданной, сошедшей с катушек тигрицей- а сейчас- связанная своим же провокационным шарфиком, который чертовка надела нарочно, чтобы сделать свой образ еще более эффектным, ее беспомощность и неприкрытый девичий страх в глазах заставляют меня скалиться, как хищника.

Я хочу её. Хочу сожрать. Хочу заставить покориться. Хочу смести ее, как ураган. Поставить на колени и прогнуть. Вот только боюсь, что это желание сиюминутно. Что я наиграюсь и потеряю интерес, а девочка будет сломана навсегда... А я не деспот и не тиран вопреки тому, что надумала про меня Инна. Мои желания даже в отношении ее земли логичны и гуманны в масштабах времени и истории. Я как хирург- может быть, мне и нужно ампутировать ненужное, но во благо... У Бабилонии должно быть будущее, ибо выбранный ее недалеким отцом путь в архаику - это тупик...

Не хочу сейчас про ее отца. И про Бабилонию тоже не хочу. Здесь и сейчас только про нее. Про ее красоту, беспомощность, про ее неопытность и хитрость одновременно.

Провожу пальцем по нежнейшей коже, хватаю за подбородок и заставляю утонуть в моих глазах.

Второй рукой трогаю ее мокрую, горячую плоть. Инна ожидаемо возбуждена. То, что ее манит игра на грани, я понял сразу. Девочка-девочка, просто ты слишком азартна, чтобы играть со мной. Такие обычно проигрывают болезненно, может быть, даже фатально...

Трогаю ее нежность, раздвигаю складки, проникаю в маленькое отверстие чуть резче, чем она ожидала. Контролирую нажатие и глубину, чтобы не повредить то, что принадлежит по праву моему члену, но пугаю малышку... И она пугается...

Накачанные бедра красиво и испуганно сжимаются на моей руке внутренними мышцами, создавая фактурные продольные линии по ноге.

Любуюсь ее анатомической красотой, которая так гармонирует с ее внутренней сутью.

- Карим... Нет... больно...- шепчет она, красиво трепыхаясь, как приколотая к стенду бабочка.

Я вспоминаю, каким одержимым был Микаэль, когда ему отказала Оксана. Как зверски зол он был на нее, как беспощаден был в своей страсти... Он выкрал ее прямо с концерта, распял и взял силой. Он называл ее своей северной бабочкой, превратившись рядом со своей русской слабостью в классического восточного деспота и абьюзера[1]. Я презирал его за все его действия.

А теперь сам боюсь, что стану таким же нелепым. И главное, что эта непродуктивная страсть разрушительна. Она приносит не только удовольствие. Но и боль. Коллективную боль, оставляя после себя выжженные остовы душ и сердец.

Инна нервно облизывает губы. Возбуждена и боится. Гремучая смесь для любого доминантного самца. И меня тоже рвет от этих примитивных эмоций. Против гормонов не попрешь... Ты можешь быть на десять голов выше твоих современников в плане объема чертогов твоего разума, но этот пресловутый механизм работы твоей эндокринной системы- как законы физики. Я не в силах их менять.

- У меня... никого...- шепчет она рвано,- я... никогда...

Глупенькая.. Словно бы я не понимаю или словно бы это могло меня остановить...

- Тише...- шепчу я ей,- у меня нет стремления порвать твою целку в машине, Инна. С тем же успехом мы могли бы сделать это с твоими жрицами палкой... А вот наказать тебя- есть желание...

Рычу, когда в унисон своим последним словам сжимаю ее клитор и заставляю красавицу выгнуться дугой. Грудь рвано трепещет и норовит разорвать черный шелк острыми сосками, выделяющимися даже через кружево белья, золотые волосы разметались вокруг нас, как сказочное облако, на красивом лобике проступила испарина, словно бы жемчужинки, которые хочется слизать...

А ее губы... Ее губы- это мой личный триггер. Инна зря непроизвольно все время их кусает, когда нервничает… Сегодня на них розовый блеск. Но она бы могла их вовсе и не красить- они идеальны, я заметил это еще в пустыне. И даже когда она бледна, они становятся только ярче о прилива крови с нервами.

Я срываю ее следующий стон своими губами. Продолжаю терзать выверенными прикосновениями ее клитор.

Толкаюсь без промедлений в божественный рот языком. Пью ее слюну, хватаю ее дыхание. Сладкая, вкусная, неопытно прекрасная. Созданная для любви...

Созданная для вожделения...

Созданная для того, чтобы сделать любого мужчину одержимым...

Сучка...

Она зомбировала Ашура.

Еще ни разу я не видел своего самого циничного и верного соратника в такое желе. И что самое ужасное- это желе со взвесью пороха. Там тротил и сера. И что-то еще взрывоопасное. И эта смесь обязательно рванет!

Набрасываюсь на ее рот еще сильнее, когда вопреки здоровой логике, она робко и неумело мне отвечает.

Еще один стон, еще один удар по клитору, еще один выверенный толчок туда, где скоро окажется мой член, стискиваемый сладкими, желанными оковами.

Я слегка отстраняюсь и смотрю в ее поплывшие, совершенно обезумевшие глаза.

Перед собственным взглядом вспышка за вспышкой. Она бьет по сетчатке набатом. Заставляет самому жадно открыть рот и хватать как можно больше воздуха...

Нет, не дежа вю... Дежа вю- это повторение момента, а сейчас повторяется не момент, нет. Повторяется ощущение...

В моей жизни уже была женщина, которая сломала мою систему ценностей. Алогичная. Бедовая. Растерянная...

Я помню, что хотел ей дать. Ночь, Кипр, длинные ноги на фоне гладкой кожи авто моего суперкара, дикая скорость, моя рука у нее между ног...

Я был глуп, молод и принял те яркие эмоции за любовь...

А потом понял, что это было яркое увлечение на фоне однообразия пресыщенности, коим страдают все именитые детишки восточных семей, имеющие все радости жизни с детства. Это была игра. Просто игра. Потому что мой мозг не способен привязываться в классическом смысле этого слова[2].

Потому что для гармонии с собой у меня может быть лишь такой союз, какой мне смогла дать многими годами позже Сибиль.

А потом появилась черная тряпка, которая спонтанно и неожиданно, с дикими традициями и нелепыми обрядами вдруг всколыхнула то, что давно уже умерло... Но ведь я не дурак… Иллюзия. Всего лишь физиология.

Я смотрю в ее глаза и понимаю сейчас, что зверски хочу не кончить, хоть член в штанах дымится с такой силой, что вот-вот загорится. Я хочу, чтобы она здесь и сейчас сдалась...

Ее первый оргазм будет принадлежать мне.

Я хочу видеть в этих глазах страсть, порок, падение и покорность мне.

И удовольствие.

И всем этим эмоциям для нее у меня есть конкретное имя.

- Скажи мое имя, Инна...- хриплю я в ее губы, вымучивая их теперь совсем другими поцелуями- терпкими, длинными, тягучими.

- Скажи- и я дам тебе разрядку... Отпущу на пока...

Дурочка распахивает глаза еще шире. Ее разумная часть сейчас отчаянно протестует, подначивая меня еще сильнее.

Я усмехаюсь.

Да, котенок, ты правильно поняла. Это и есть твое наказание. Та, кто не боится обжечься, потому что сама огонь, боится только одного- того, что может обуздать ее стихию... А я обуздаю... Я, мать его, буду повелевать этой стихией...

- Скажи!- пальцы выводят на ее плоти пируэты, которые смогли бы воскресить даже умершую. Инна натягивает руки над своей головой, оставляя на коже следы от впивающегося в плоть шелка.

Давай, девочка... Не мучай ни себя, ни меня...

Мои поцелуи все более неистовые, ее дыхание и сердцебиение- тоже.

Мы оба стонем, мы оба не стесняемся страсти и одержимости.

Это настоящий секс без проникновения.

И черт возьми, в этом даже есть что-то сакральное.

Мы оба потеряна, растворены в пространстве. Я не отступлюсь. Инна невольно раскрывается на встречу моим пальцам еще шире и рвано выдыхает мне в губы сладкое и желанное «Карим».

Ток, спазм, острая волна удовольствия- как сообщаемая энергия между нами. Она трясется, выгибается, вибрирует сладкими стонами по салону… Да, девочка. Как же красиво. Как вкусно. В этом вся жизнь… Ментально я кончаю вместе с ней.

Мои глаза прикованы к ней.

Хватаю и запоминаю. Жадно. Записываю в памяти навсегда.

Когда я буду стоять перед Всевышним и отвечать за свои долги, когда буду оглядываться на свою жизнь и вспоминать самые яркие ее моменты, этот оргазм девочки из Бабилонии будет среди этих воспоминаний.

Мое сумасшествие затихает не сразу.

Возвращаюсь в реальность в унисон с ее дыханием.

Когда оно становится более-менее спокойным, а пульс уже не отбивает чечетку, я отвязываю ее руки.

Они тут же падают безвольными тряпками вдоль тела.

Инна не смотрит на меня.

Мы оба смотрим вперед, на затаившуюся в драматичной темноте гладь моря.

Что это сейчас было?

Это вообще законно или мы ступили на почву богов и будем наказаны, как другие простые смертные, посмевшие бросить им вызов?

- Пересаживайся, обратно поведу я,- пытаюсь разрушить сложность момента, взывая к реальности.

Инна тут же словно бы отмирает, нащупывает, не глядя, ручку, выходит из машины и огибает ее трясущимися ногами.

- Ты... в порядке?- беру ее за запястье и пытаюсь хладнокровно посмотреть в глаза.

Нерешительно кивает, но я вижу, что взгляд все еще рассеянный, как от атропина...

Да я и сам как под чем-то.

Время и эмоции так сильно смазались, что я даже времени не чувствую, пока мы доезжаем до поместья.

Вот и объездил свою невинную девочку... Усмехаюсь, понимая, что самая редкая и желанная машина в моем автопарке теперь будет навсегда помечена этой дикой пустынной кошкой...

Несмотря на нереализованное возбуждение, мне сейчас не хочется войны с Инной. Она растеряна и шокирована. И только что испытала самое острое свое женское впечатление на данный момент.

Было бы правильным сейчас сказать ей что-то мягкое и утешающее.

Примерно так, как я сделал это в храме, когда она тряслась от страха при виде палки.

Весь мой позитивный настрой сбивает стоящий у входа, облокотившись на машину, Ашур.

Какого черта он не уехал к себе?! Чего ждет?! Лишний раз поглазеть на девчонку?!

- Кажется, я тебя отпустил!- цежу злобно сквозь зубы, когда мы ровняемся его.

Инна, кажется, настолько абстрагирована, что даже головы не поворачивает на Ашура. А вот он сканирует ее жадно, не скрывая свой голод и интерес. Что он думает сейчас? Что я трахнул ее, как он уехал? Хотел бы быть на моем месте? Сжимаю яростно кулаки, хоть сам бешусь о своей реакции. Так бы и было, если бы не ее девственность... Я бы оттрахал ее так грязно и жестко, что пришлось бы закинуть красотку на плечо и занести домой, как трофей. Но нет. Не сейчас. Инна заслуживает особенного момента.

Но это явно не дело Ашура...

- Я остался, чтобы предупредить,- говорит он мне на сирийском диалекте, наивно полагая, что Инна не понимает,- в доме Сибиль. Она приехала, когда вы выехали покататься...

Мысленно чертыхаюсь про себя.

Только ее сейчас не хватало.

О том, что моя курдская амазонка закатит сейчас сцену, я не сомневался...

Удивительнее всего, что главное чувство, которое я сейчас испытал, была досада. Досада, что ее приезд совсем не вовремя…

Недели не прошло с тех пор, как я испытывал досаду от того, что черная тряпка Зороха приперлась ко мне в палатку, когда я «залюбливал» Сибиль до беспамятства, чтобы она не делала драмы из моего брака по расчету. А сейчас испытываю досаду от того, что здесь и сейчас, когда рядом Инна, когда на моих пальцах все еще ее запах, когда я все еще чувствую шелк ее кожи на своем лице, а на губах-вкус ее губ, Сибиль совсем не кстати...

[1] Эту историю можно прочитать в романе «Одержимые наследники. Северная бабочка»

[2] Друзья, про историю раннего Карима тоже можно прочитать в книге «Одержимые наследники»

Друзья мои, про раннего Карима, а также его брата и сестру можно узнать в книге "Одержимые наследники. Северная бабочка"

– Давай, не ломайся. Я же говорю, что не обижу… – шепчет, параллельно расстегивая ширинку, – я видел твои призывные взгляды. Вон, течешь уже для меня. Цену говори быстрее.

Девушке, наконец, удается вывернуться от захвата Микаэля. И она, пользуясь этим, со всей силы бьет его по яйцам.

Выбегает из комнаты вся в слезах, а ее менеджер стоит в смятении в дверях, не понимая, то ли бежать за ней, то ли остаться и объясниться с господином, который только что получил от его подопечной и теперь смеётся гомерическим хохотом…

– Простите, Господин Микаэл… Эээ...

– Пошел вон, идиот. Беги за ней, накинь на нее что – то, она почти голая.

Они остаются один на один с Анваром. Микаэл поднимает на друга ошалевший, словно пьяный взгляд.

– Хочу ее. Для себя...