Голубка в Вороньем логе

Глава 15

Валерия

Этого пожилого рыцаря я часто встречала в замке. Джерт исправно посещал капеллу, часто присутствовал на семейных застольях. Всегда спокойный, сдержанный, рассудительный и немногословный. Он казался тенью хозяина и его верным помощником во всех делах.

Вот и сейчас послушно сложил документы в стопку и подошел к Корблу. Протянул очки, похожие на сварочные.

— Зачем это? — уточнила я, рассматривая странный предмет, закрывший чуть ли не половину лица Корбла.

— Яркий свет необходим для проведения процедур, но раздражает чувствительную сетчатку глаз ворона, — терпеливо пояснил Джерт. — Потому магистру и другим проклятым рыцарям не обойтись без очков.

Корбл снял с вешалки белый халат, привычным жестом накинул и застегнул длинный ряд серебряных пуговиц. От обычной медицинской униформы одежда отличалась крестом Тевтонского ордена, вышитым на спине.

— Как ты понял, что старушка Габи теперь в курсе? — уточнил Корбл у Джерта.

— После вторжения в капеллу было бы самым верным решением рассказать, — отозвался врач. — А раз привели Габи в госпиталь, то нам понадобится безнадежный больной. И ворон.

— Не думал, что настолько предсказуем, — усмехнулся Корбл.

— Никак нет, великий магистр, — по-военному отчеканил Джерт, — дело не в предсказуемости, а в справедливости. Вы, как и ваш покойный отец, всегда отличались разумностью и трезвым расчетом.

— Жаль не всегда нам это помогало… — отозвался Корбл.

Пока они разговаривали, я смогла осмотреться. Обычная больница: чисто, бело, пахнет лекарствами. Но что за ритуалы проводят здесь? И придется ли мне стать их частью?

— Что вы там говорили о безнадежных больных? — зацепилась за услышанную фразу. — И воронах?

Я не чувствовала себя больной, тем более смертельно. Вроде бы… Как велик шанс того, что мне всего лишь покажут, но не сделают частью. Стать одной из проклятых и на себе испытывать муки обращения — слишком жестокое наказание за любопытство.

— Сегодня прибыл мужчина с раковой опухолью, — заявил Джерт, проигнорировав мой вопрос. — Жить ему осталось не больше месяца. Мы провели исследования и подтвердили диагноз.

— Он готов измениться? — вопросил Корбл. — Принял наши условия?

Джерт кивнул и махнул рукой на дверь, находящуюся у его рабочего стола:

— Пациент в операционной, под наркозом. Все готово к ритуалу. Но я ждал вас.

— Хорошо, — вздохнул Корбл. — Мы дали клятву помогать всем страждущим. И будем держать ее. До той поры, пока в логе не останется свободных птиц.

Вышел на порог госпиталя и призвал к себе ворона. Усадил на плечо и отправился в операционную. Джерт вошел следом. Мне ничего другого не оставалось, как последовать за ними.

Если приемный покой напоминал обычную больницу, то помещение, названное операционной, скорее походило на комнату черного колдуна. В центре, на каменном возвышении, застеленном соломой, лежал человек, до подбородка нарытый белоснежной простыней. Вокруг на высоких подставках стояли свечи, источавшие терпкий, чуть приторный аромат благовоний. Но самое сильное впечатление н меня произвела пентаграмма, начерченная на полу.

— Сядь там! — распорядился Корбл и указал на ряд металлических стульев. — Сейчас увидишь единение ворона с человеком. Пугающее, но завораживающе зрелище.

— Этот бедолага тоже станет проклятым? — спросила, не слишком надеясь на ответ. — Одним из рыцарей-воронов?

— Нет, — покачал головой Джерт. — Он получит всего один шанс на спасение. Если птица сочтет его достойным, то отдаст свою жизнь.

Ох уж эти загадки и недомолвки. Может, Джерт и понимал, о чем говорит. Но мне оставалось лишь догадываться.

— А если поподробнее? — попросила я.

— Кровь воронов лога, как и кровь всех оборотней-птиц, обладает уникальными свойствами, — пояснил Корбл. — Прежде всего — регенерирует ткани, может даже восстанавливать потерянные органы и конечности.

— Или даровать вторую молодость, — добавил Джерт.

— Только подобные эксперименты крайне опасны, — добавил Корбл. — Кровь оборотня становится своеобразным наркотиком для мага. Ее требуется все больше и больше — в противном случае в организме начинаются необратимые изменения.

Он как-то странно посмотрел на меня, точно проверял реакцию. Но я мало поняла из его слов: магией и ведовством никогда не увлекалась. Ни к чему мне подобные знания. Если только это все не связано со смертью Катерины…

Пока я размышляла, Корбл и Джерт готовили больного к ритуалу. Натирали его тело маслами, рисовали на щиколотках и запястьях руны. Никаких скальпелей или шприцов. Ничего, что могло бы намекнуть о современной медицине.

— Пациенты не становятся оборотнями, — добавил Корбл. — Но некоторые изменения, безусловно, будут ощущать до конца жизни. А ворон… — он коснулся темного клюва птицы, сидящей на плече, — ворон сгинет бесследно.

— Вы говорили и о крови оборотней, — напомнила я, подрагивая всем телом от нервного возбуждения. Отправляясь в лог, и представить не могла, что открою такие тайны. — Значит, вы тоже можете спасать чужие жизни. Не только вороны.

Корбл и Джерт переглянулись. Кажется, эту тайну они не намеревались мне открывать. Но нет, если сказали «а», говорите и «б». Я не тот человек, что может довольствоваться частью правды. Выкладывайте все, а уж после творите со мной что угодно…

— Кровь оборотня дает лишь временный эффект, — признался Корбл. — Но все же это ее свойство в прежние времена являлось для нас серьезной угрозой. Некромаги, колдуны, ведьмы и алхимики всех мастей и сословий охотились за нами. Изготавливали на основе крови эликсиры и амулеты. Немало жаждущих вечной молодости и бесконечного здоровья людей погибло от рук проклятых рыцарей. Сейчас подобные случаи редки, но мы тщательно бережем секреты и охраняем границы Вороньего лога. Пациенты перед ритуалом клянутся жизнью не рассказывать о том, что с ними произошло. И клятва эта, замешанная на крови, держит надежнее любых замков.

— А вороны, — задумалась я. — Их не пытались вывезти из лога? Что стоит тем же колдунам провести обряд над собой и подпитаться жизнью птицы?

— Исключено, — отринул мое предположение Джерт, — только рыцари «Корвус Девотус» могут проводить подобные манипуляции. Других вороны не услышат. Устав ордена гласит: умри, но не делай того, что не хочет птица. Мы не принуждаем воронов лечить больных, только просим…

— Случалось, что отказывали? — ужаснулась я.

— Редко, — подтвердил Корбл. И тут же предостерег: — Достаточно вопросов! Дай ворону настроиться и решить.

Он посадил птицу на грудь пациента. Вместе с Джертом принялся нараспев произносить молитвы или заклинания на незнакомом мне языке. Голоса их все больше напоминали карканье, плавные взмахи рук имитировали движения крыльев, глаза горели неистовыми огнями.

Наконец, ворон перестал топтаться по груди больного. Остановился над сердцем, вонзил когти, не проронив ни капли крови. Теперь он, как заботливая мать, высиживал детеныша, согревал и подпитывал.

В неровном свете свечей все происходящее казалось сном. И я не могла решить: кошмаром или сказкой. Лишь когда заметила, что лапы ворона стали огненно-красными, тихонько вскрикнула.

Корбл жестом приказал молчать. И действо продолжилось. Ворон прикрыл глаза, склонил голову набок. Он больше не напоминал живую птицу, скорее поделку из плотного черного картона. Уменьшался в размерах, сжимался.

Когда все закончилось, Джерт коснулся ворона, и тот рассыпался кучей пепла по груди пациента. Следы от когтей моментально зажили, и ничто больше не напоминало о том, что птица только что пожертвовала жизнью ради спасения человека.

Корбл дернул серебряный шнур, и через минуту в операционную вбежали два санитара с каталкой. Молоденькая медсестричка с испуганным лицом несла покрывало. Пациента бережно переложили, укрыли и увезли. Джерт отправился с ним, чтобы проследить за пробуждением.

— Вот и все, — сообщил мне Корбл. — Теперь тебе известны все тайны Вороньего лога.

Его наигранная веселость не обманула меня. Я видела, что ритуал вымотал его как морально, так и духовно. Даже руки слегка подрагивали от напряжения.

— Почему вы мне все это показали? — спросила я звенящим от напряжения голосом. — Что ждет меня теперь?

Корбл присел рядом, взял за руку. Тепло его большой ладони проникло сквозь тонкую ткань перчатки, расползлось по телу. Заставило моментально позабыть о страхах.

— За недолгое время ты стала частью нашей семьи, — произнес он, глядя на пляшущее пламя свечи, — потому имеешь право знать. С одной стороны — ты нарушила запрет и заслуживаешь наказание. С другой — могу представить, как тяжело находиться среди нас и пугаться, не понимая, что происходит. Теперь решай: остаться или вернуться к обычной жизни. Если уйдешь — дашь клятву жизнью, что не раскроешь тайну Вороньего лога. Останешься — получишь небольшую епитимью, согласно возрасту.

— Это наказание, что ли? — я заинтересовалась вторым вариантом. — И что значит «согласно возрасту»?

— Не могу же я заставить старушку питаться хлебом с водой или носить жесткое исподнее. Да и запрещать исполнять супружеский долг — не слишком действенная мера. Верно?

Вот теперь он очень походил на брата. Кажется, вгонять меня в краску замечаниями — их фамильная черта. И что мне ответить на подобные замечания?

— Вы правы, я слишком стара для этого. И все же не готова покинуть Вороний лог. Так что ищите подходящее наказание. Более действенное.

— Будешь стирать хозяйское белье. Неделю! — приказал Корбл таким строгим тоном, будто в ссылку отправлял. — Работать придется руками. И использовать хозяйственное мыло. Как ты уже, наверное, поняла — вороны довольно прихотливы в уходе. Служанки не любят это занятие и все время ругаются, чья очередь работать в мыльне.

Ну да, есть такое в замке. Но из всех придуманных мной наказаний стирка белья — самое незначительное. Можно сказать, и не наказание вовсе. Скорее поощрение. Если выбирать между тем, чтобы стирать белье или бегать по пустяковым поручениям Фреджи — я бы выбрала первое.

— Что, вытерпят твои тоненькие ручки подобное? — спросил Корбл, растирая мое запястье большим пальцем.

Этот жест показался мне слишком интимным. Не хватало еще разомлеть и совершенно забыть о конспирации.

— Вытерпят! — объявила я, отнимая руку. Поднялась и спросила: — Теперь мне можно уйти?

Корбл загадочно улыбнулся, задумался, рассматривая мой профиль. Я нервно сглотнула: неужели испытание не кончилось.

— Ступай, — разрешил Корбл. — И больше не появляйся в капелле, не смущай проклятых. Ты хоть и стара, но все же женщина. Рыцарям не пристало корчиться в муках и стонать, испытывая страдания — особенно в присутствии посторонних.

Я выбежала из госпиталя так быстро, как позволял образ Габи. Посмотрела вверх, на кружащих воронов. Кажется, они исполняли ритуальную песнь, прощались с ушедшим навсегда товарищем. И готовились и свои жизни отдать во имя жизни другого. Странная, пугающая цикличность соблюдается в Вороньем логе. И никто не знает, когда этому настанет конец.

Вернувшись в спальню хозяйки, я бросилась к вещевому мешку, на дне которого спрятала письмо сестры. И похолодела: кто-то явно покопался в вещах. Что-что, а склонность к идеальному порядку досталась мне от матери. Все вещи всегда лежали на своих местах, даже кажущийся бардак в косметичке был тщательно продуманной системой. Все под рукой, ничего не забыть, не потерять.

— Стоило сжечь письмо, — попеняла себе, выкладывая сердимое мешка на постели. — Все равно заучила слова наизусть.

В прекрасной памяти мне не откажешь. А вот излишняя сентиментальность подвела. Когда речь идет о спасении, не стоит думать о мелочах. Теперь оставалось гадать, кто раскрыл тайну старушки Габи.

Письмо обнаружилось на самом дне — почти там, куда я его положила. Но прилипший к нему рыжий волос намекал на названного гостя.

— Дьявол! — не сдержалась я. — Снова она…

Да кто же такая эта голубка? Почему так легко проникает в замок. Корбл сказал, что границы Вороньего лога тщательно охраняются. Сюда не пропускают никого без особой нужды. Следовательно, убийца сестры хорошо знаком хозяевам замка. А, возможно, и мне.

— Габи, ты тут?! Помоги мне переодеться!

Окрик Фреджи заставил всполошиться. Я наскоро затолкала вещи обратно в мешок, разорвала письмо на много мелких частей и ссыпала в карман. Вышла навстречу хозяйке и незаметно сожгла улики в камине. При этом сильно сомневалась, что в этом поступке остался смысл.

— Простите, не заметила, как вы вошли, — я принялась оправдываться.

Встала сзади хозяйки, расшнуровала тугой корсет. С каких пор она носит такие вещи? И на туфельках грязь, в руках букетик полевых цветов — кажется, Фреджа нашла нового спутника для прогулок. И я знаю, кто он.

— Сильно попало от Корбла? — в голосе хозяйки прозвучало сочувствие.

— Не очень, — призналась я. — Можно сказать, отделалась легким испугом. Ближайшую неделю буду работать в мыльне. Надеюсь, вы справитесь без меня.

— Вполне, — довольно заявила Фреджа. — А ты особенно не убивайся, пусть лучше на рубашках останутся пятна, чем руки пойдут мозолями.

Я вняла ее совету, но, в силу привычки, работала исправно. Большой проблемой стали перчатки: нельзя же стирать белье в них. Приходилось снимать и шарахаться от каждого шороха. Хозяева спускались в мыльню редко, чаще — просили принести воду для мытья наверх, в спальни. А вот горничные заглядывали чаще — то за водой, то за мылом, то просто поглазеть на наказанную.

Только поздно вечером меня оставляли в покое. И я пользовалась этим временем не только, чтобы закончить работу, но и поменять грим. Карманное зеркальце и плохое освещение стали сомнительными союзниками, но что поделать — выбора не было. К тому же за время, проведенное в Вороньем логе, я научилась перевоплощаться в старушку Габи практически наощупь, с закрытыми глазами.

В ту ночь я решила принять ванну. Неслыханное удовольствие и практически недоступная мне роскошь. Налила теплой воды в глубокий жестяной таз, придвинула к двери мыльни тяжелый короб со щетками и ковшиками.

— Боже, какая пре-е-елесть, — шепнула, погружаясь в теплую воду.

Потянулась за заранее приготовленной тряпочкой и куском мыла. Ну и пусть, что хозяйственное, зато пенится хорошо. И легко снимает стойкий макияж. Глаза щиплет безбожно — но это уже мелочи.

Послышались шаги. Кто мог бродить по замку поздно ночью? Джереон решил сделать обход? Или еще кому не спится?

Опасаясь быть узнанной, замоталась в простыню, схватила в охапку вещи и забилась в темный уголь мыльни. Дрожащими от нетерпения руками стала вытирать лицо. Но где там — так быстро не перевоплотиться в Габи.

Короб дрогнул и со скрипом отъехал в сторону. В мыльню вошел Корбл. В белом халате поверх рубашки и брюк, с растрепанными волосами и осунувшимся лицом.

Опять работал допоздна и решил освежиться? Полезная привычка, но как быть мне?

Корбл потрогал воду, осмотрелся:

— Кто-нибудь есть здесь? — спросил грубовато. — Габи?.. В моей туалетной комнате засорился водопровод…

Естественно, никто не отозвался. Он пожал плечами и принялся неторопливо раздеваться. Я вжалась в стену и поплелась к выходу. Приоткрыла дверь. Но так и застыла с разинутым ртом.

Нет, в моей жизни были мужчины. Но такие сильные и притягательные — никогда. Корбл словно воплотил в себе все мои тайные фантазии: широкие плечи, сильные руки и пресс с четко обозначенными кубиками. Мощный, но в то же время гибкий, ловкий. Он походил на льва — истинного хищника, наделенного природной грацией.

— Кто здесь? — Корбл обернулся. Прищурился, напрягая зрение.

Человек не смог бы рассмотреть меня с такого расстояния. Ворон — легко.

— Всего лишь служанка, — соврала я. — Заработалась допоздна и решила умыться, пока все спят.

Глупое оправдание, совершенно неправдоподобное. Но ничего другого не пришло в голову.

— Прекрасная незнакомка, — узнал Корбл. Даже оставшись в одном исподнем, он умудрялся выглядеть впечатляюще. И вести себя как хозяин. — Решила не покидать Вороний лог и присмотреться к его обитателям?

— Мой дом не так далеко, — я попробовала оправдаться. — Но вы правы, мне захотелось узнать вас поближе. И воспользоваться гостеприимством замка. Или это позволительно только в затмение?

Корбл подошел ближе, всмотрелся в лицо.

— Замок всегда готов встретить голубок… Но у меня ощущение, что ты пришла не мыться, а соблазнять, — заявил чуть дрогнувшим голосом. — Не ты ли та ведьма, что завелась в Вороньем логе и его окрестностях?

Я улыбнулась. Но Корбл, похоже, не шутил. Разжал мои руки, удерживающие простыню.

— Так и есть, у обычной женщины не может быть такого совершенного тела, — заявил уверенно. — Тебе показалось мало моего брата и мужчин в поселке? Говорят, вашу жажду соития невозможно обуздать никому. Мое долгое воздержание приманило тебя как лакомство?..

Он бредит. Определенно бредит! Я слушала и не могла поверить. Не могла рассуждать логически. Его близость сводила с ума, будоражила кровь. Может, я, и правда, ведьма, раз так реагирую на Корбла?

— Вы ошибаетесь, — произнесла, удивившись тому, как тих и слаб голос. — У меня и в мыслях не было соблазнять вас…

Вместо того чтобы отвернуться или прикрыть грудь руками, посмотрела на его губы. Призывно, маняще. Это сильнее меня. Невыносимо, как самая страшная пытка. Быть рядом и страшиться прикоснуться.

Со стоном, напоминавшим рычание раненого зверя, Корбл прижался к моим губам. Вначале трепетно, точно пробуя на вкус. После жадно, неистово. Так путник, долго плутавший в пустыне, набрасывается на долгожданную влагу.

Я стала для Корбла источником наслаждения. Приоткрыла губы и позволила его языку затеять с моим извечный танец страсти. Закинула руки на мощные плечи, ощупала тугие мышцы пальцами. Выдохнула его имя.

Корбл

Еще никогда за почти сорок лет жизни он не испытывал такого влечения к женщине. Она была такой хрупкой в его руках, такой нежной. Пахла чистотой и свежестью, отзывалась на каждую ласку. Покорно выгибалась навстречу его умелым рукам.

Ее невнятная просьба оставить в покое не достигла его сознания. Желание обладать оказалось превыше.

— Прости, не могу… — выдохнул он.

Оторвался от ее губ, проторил дорожку из поцелуев вдоль нежной шейки, поцеловал ключицы. Страсть его была настолько велика, что он забыл обо всем на свете. Не помнил, кто он и где находится. Хотел отдавать больше, чем брал.

— Ты прекрасна, — шептал слова, не должные звучать из уст рыцаря, принявшего целибат. — Восхитительна и совершенна. Не сопротивляйся, пожалуйста.

Она и не думала. Ее движения скорее говорили о пылкости и бурном характере, чем о попытках сбежать. Не зная имени, не ведая о ее прошлом, Корбл ощущал потребность в ней. И чувство это было сродни голоду.

Поднял ее, и она обняла его талию ногами. Откинулась назад, подобно гибкой кошечке. Уперлась в стоящую сзади полку. Проказливая и нестерпимо желанная.

— Дзинь! Клац!.. — на пол полетели склянки с жидким мылом и коробки с порошком.

По мыльне распространился запах эфирных масел, которыми служанки сбрызгивали чистое белье.

— Тыщ!.. — полка стукнулась о стену, когда Корбл усадил на нее девушку.

Его личную ведьму, что смогла довести до безумия одним призывным взглядом. Где тот магистр, что возражал против интимных походов брата? Тот, что запрещал рыцарям походы налево? Не он ли не так давно призывал всех проклятых не заниматься любовью и не обзаводиться потомством?

Магистр сдался под натиском мужчины, встретившего истинную пару. Ту, к которой испытывал нечто большее, чем физическое влечение. Неизъяснимую тягу, одержимость.

Их акт походил на солнечное затмение. Корбл накрывал тело девушки своим и сгорал, опаленный ее светом. Осыпал поцелуями податливое юное тело, запоминая каждый изгиб, каждую восхитительную выпуклость, манящую впадину. Вдыхал аромат ее волос, самозабвенно шептал на ушко дерзкие комплименты.

Она отзывалась со всей страстью, отвечая тихим вздохом удовольствия. Покорялась и покоряла сама. И лишь когда Корбл достиг высшей точки наслаждения, вдруг замерла. Отстранилась, широко распахнула нереально большие антрацитовые глаза.

Обернулась голубкой и выпорхнула в коридор.

— Стой! — приказал Корбл. — Не уходи!..

Но она не вернулась. Не откликнулась на призыв.

Корбл бросился одеваться, в надежде отыскать белую голубку среди коридоров замка. Отыскать и больше никогда не выпускать из рук. Пусть ведьма, пусть хоть сам дьявол в обличии женщины, но она будет принадлежать ему.

Взгляд проклятого рыцаря натолкнулся на серебряную брошь. На ветке боярышника осталась алая капелька крови. Его или ее? Кто из них отбросил вещицу в порыве страсти и укололся об острый край?

— Какая разница… — признался Корбл. — Главное, что я уже не смогу носить ее с честью. И нисколько не стыжусь падения…

С размаху наступил на хрупкую брошь, и та рассыпалась жалкой горской серебра.