Гордая и непреклонная

Глава 8

Элис сидела у себя в конторе, за окнами которой медленно клонилось к закату солнце. На столе перед ней лежал чистый лист бумаги. Многие девочки, взрослея, любили писать на таких листах, какими будут их имена, когда они выйдут замуж. Миссис Чарлз Дьюхерст. Миссис Рэндольф Гастингс.

Однако Элис всегда писала совсем иное:

ЭЛИС КЕНДАЛЛ, ПОВЕРЕННЫЙ В СУДЕ ЭЛИС КЕНДАЛЛ, ЭСКВАЙР.

Она с самого начала знала, что хочет стать адвокатом. Однако после того, что произошло этим утром, у нее поневоле возникали сомнения. Какой квалифицированный юрист на ее месте совершил бы такую очевидную ошибку?

На один короткий миг она позволила себе зажмурить глаза и прижаться к спинке кресла, словно острая боль от жесткого деревянного валика помогала ей с большей силой ощутить свое поражение. Но лишь на один миг. Ее мысли были прерваны стуком в дверь. Она смогла различить маячившую за темным стеклом фигуру мужчины. Неужели это Лукас?

Пульс ее участился. Она сама не знала, хотела видеть его сейчас или нет. Как она осмелится посмотреть ему в глаза после того, как подвела его в суде? И как быть с этим перстнем? Лукас уверял, будто потерял его несколько месяцев назад. Могла ли она ему верить? Слишком много вопросов, на которые у нее не было ответов. Впрочем, все вопросы отпали сами собой, когда вместо Лукаса она увидела в дверном проеме отца.

Сердце ее упало, когда Уокер окинул взглядом скромную контору, приглаживая короткими пухлыми пальцами усы. Она не была уверена в том, чего именно от него можно ждать, но когда он обернулся к ней и одарил своей прежней доброй отеческой улыбкой, раскрыв объятия, она тут же устремилась к нему и приникла к его груди, хотя лишь на одно мгновение. Ее отец не терпел никаких слабостей, а плакаться кому-то в жилетку всегда считал слабостью.

– Моя маленькая Элис, – произнес он, отстранив ее от себя на расстояние вытянутой руки, – мне жаль, что дело Хоторна так для тебя обернулось.

– Ох, папа, если бы ты знал, как все это неприятно!

– Знаю, знаю.

– Мне следовало переговорить с коронером.

Уокер отступил на шаг, похоже, он был чем-то смущен, но почти тут же это ощущение исчезло.

– Что ж, на ошибках учатся, Элис, – произнес он, ласково потрепав ее по руке. – Недаром говорят: пережито – забыто. Сейчас тебе самая пора бросить заведомо проигрышное дело и двигаться дальше.

Элис приподняла голову и осторожно высвободила руку.

– Ты хочешь, чтобы я бросила это дело?

– Знаешь, пожалуй, это даже к лучшему. Откажись от участия в процессе, пока ты не поставила себя в еще более неловкое положение.

– Неловкое положение?

Неужели их разговоры всегда будут возвращаться к одному и тому же?

– Все, что от тебя требуется, – это заявить, что ты не обладаешь достаточным опытом для участия в таком крупном процессе. Все поймут тебя и не осудят.

– По-твоему, у меня недостаточно опыта?

– Я найду для тебя подходящие дела, обязательно найду. Я виню себя за то, что не позаботился об этом в тот день, когда мы с тобой встретились за ленчем. Но я был слишком занят. Так или иначе, я прослежу за тем, чтобы ты получила работу более высокооплачиваемую, чем та, за которую тебе приходилось браться до сих пор. Или, что еще лучше, – добавил он, в последний раз окинув взглядом скудную обстановку ее конторы, – почему бы тебе не отбросить все претензии на самостоятельность и не перейти работать ко мне?

В душе ее самым причудливым образом смешались обида и разочарование.

– Почему вы с Кларком так настойчиво отговариваете меня от участия в процессе?

Если он и заметил в ее голосе жесткие нотки, то ничем этого не показал.

– Потому что ты дорога нам обоим. Не надо обманывать себя, Элис. Ты получила это дело только благодаря мне. И если ты из упрямства решишь довести его до конца, то только нарвешься на новые неприятное, и загубишь свою карьеру. Я знаю, как долго и упорно ты трудилась, чтобы стать адвокатом. Мне с трудом верится, что ты готова от всего отказаться только потому, что по глупости своей решила, будто действительно можешь выиграть процесс. – Он вздохнул и положил руки ей на плечи. – Я люблю тебя, моя милая Элис, и, как твой отец, считаю своим долгом уберечь от беды. Именно это я и пытаюсь сейчас сделать.

Из груди у нее вырвался тяжелый вздох:

– Ох, папа!

– Просто подумай над моим предложением. Это все, о чем я тебя прошу. – Уокер на миг прижал к себе дочь и поцеловал. – Встретимся дома за обедом. Гарри как раз готовит твое любимое блюдо – тушеное мясо с картофельным пюре, – сказал он и вышел, хлопнув дверью.

– Это твое любимое блюдо, – прошептала она в тишине, словно даже такой незначительной мелочи было достаточно, чтобы выбить ее из колеи. – Я терпеть не могу тушеное мясо с картофельным пюре.

Вернувшись в свое кресло, Элис снова перебрала в уме все, что ей стало известно на данный момент. Независимо от того, допрашивала она коронера или нет, как Лукас Хоторн мог объяснить отметку на теле жертвы – отметку, предположительно оставленную при помощи перстня с печаткой, который, как о том знал весь Бостон, он носил в течение многих лет? Показания одной свидетельницы представляли собой вполне преодолимое препятствие. Однако в сочетании с информацией о характерной отметке в форме соловья при полном отсутствии алиби поневоле давали повод для раздумий. Она уже предупреждала своего клиента, что большинство присяжных будут рады его осудить просто из принципа. Лукас был владельцем процветающего заведения, от которого добропорядочные граждане воротили нос. Он никогда не испытывал недостатка ни в деньгах, ни в женщинах, вызывая зависть большинства мужчин.

Элис поднялась с места и принялась укладывать папки с бумагами в сумку, когда в дверь снова постучали.

Увидев на пороге Кларка, она насторожилась. Однако его улыбка была сердечной и открытой, карие глаза смотрели на нее с нежной добротой.

– Я только что видел вашего отца, – произнес он.

– Да, – отозвалась она, сунув руку в перчатку.

– Кажется, я знаю, зачем он сюда приходил.

– И зачем же? – спросила она, подняв на него глаза и одновременно натягивая вторую перчатку.

– Чтобы попытаться вас образумить.

Элис подозрительно приподняла брови.

– Только не говорите мне, что вы здесь по той же самой причине.

– Нет. Я знаю вас достаточно хорошо, чтобы понять: вы из тех людей, которые привыкли сами принимать решения. Я только хотел сказать вам, что очень сожалею о том, что все так обернулось. – Подойдя к ней, Кларк взял ее затянутые в перчатки руки в свои и посмотрел ей в глаза: – Вы очень много для меня значите, Элис, и мне бы очень не хотелось, чтобы наши… отношения пострадали из-за этого дела.

Был ли он искренним с ней?

– Мне бы тоже этого не хотелось.

– Вот и отлично. – Он пожал ей обе руки, наклонился и поцеловал в щеку. – Я только хотел в этом убедиться.

Однако Элис едва расслышала его слова. От волнения у нее пошла кругом голова. Впервые в жизни он ее поцеловал.

Разумеется, это мало было похоже на настоящий поцелуй – скорее он по-братски чмокнул ее в щеку. И, если уж быть до конца откровенной, она не почувствовала того страстного томления, которое вызывало в ней прикосновение губ Лукаса. Но все равно ей было приятно. Достаточно для того, чтобы забыть и о Лукасе, и о его поцелуе.

– Какое бы решение вы ни приняли в отношении этого дела, я полностью на вашей стороне.

Его слова придали ей храбрости, и неожиданно для себя самой Элис решила воспользоваться случаем и внести наконец ясность в их отношения.

– Не хотели бы вы пообедать со мной? – спросила она прежде, чем успела передумать.

– С большим удовольствием. Я уже слышал о том, что ваш дядя готовит тушеное мясо с картофельным пюре.

– По правде говоря, я думала, что мы с вами могли бы вместе пойти в «Локе-обер».

Кларк бросил на нее укоризненный взгляд.

– Элис, если бы я не знал вас лучше, то наверняка решил бы, что вы предлагаете мне светскую встречу.

– Да, так оно и есть, – тут же выпалила она.

Кларк выпрямился, сделав удивленные глаза, он не мог подобрать слов для ответа.

Если бы Элис могла растаять в ставшей вдруг удушливо-жаркой комнате, от нее уже осталась бы только лужица на полу. Но уже в следующее мгновение Кларк овладел собой и, улыбнувшись, сказал:

– Что ж, я польщен. Это было бы чудесно.

Сердце подскочило в ее груди и забилось сильнее от переполнявшей ее радости, когда пальцы Кларка сомкнулись вокруг ее собственных. Похоже, она и впрямь была ему небезразлична.

– Как хорошо, – произнесла она, – что я не ошиблась в ваших чувствах.

Тут пальцы его невольно сжались, однако Элис почти не обратила на это внимания и продолжала торопливо, словно не в силах себя сдержать:

– Я была уверена в том, что вы ко мне неравнодушны. Ох, Кларк, нам с вами так славно вместе, и мы оба уже не так молоды, чтобы и дальше играть в эти игры.

– Игры? – Он убрал руки и отступил на шаг.

В ее сознании впервые прозвучал сигнал тревоги, однако другая, более мощная сила неумолимо влекла ее вперед.

– Вы неравнодушны ко мне, а я – к вам. С нашей стороны просто глупо тянуть с решением. Кларк, я…

– Элис, – прервал он ее, и одного этого слова было достаточно, чтобы вихрь мыслей и чувств, бушевавший в ней, внезапно улегся. Она подняла на него глаза. – Я действительно к вам неравнодушен, – произнес он. На его добродушном лице проступили морщины сожаления. – Но я не испытываю к вам… привязанности. Я имею в виду той привязанности, которую муж должен испытывать к своей жене. Мне нравится обсуждать с вами разные юридические казусы. О Господи, да я не знаю никого во всем свете, кроме, быть может, вашего отца, кто бы знал право лучше вас. Вы умны и независимы. Вы просто замечательная женщина. – Тут он заколебался, черты его лица исказились раскаянием. – Но если я женюсь, то выберу себе в спутницы жизни такую женщину, которая была бы рада сидеть дома, штопать мои носки и следить за тем, чтобы мои рубашки вовремя приносили из прачечной. Те самые мелочи жизни, которые кажутся вам нестерпимо скучными. – Он опустил глаза. – Я понимаю, что мне следовало бы объяснить свои намерения раньше.

Он мог бы наговорить ей много таких вещей, которые смутили бы ее душу, причинили ей боль, довели до слез. Однако его последние слова унизили ее, задели в ней такую глубокую и чувствительную струнку, что она едва устояла на ногах. В эту минуту Элис поняла, что Кларк ничем не отличался от других мужчин, с которыми ей приходилось сталкиваться. Ни одному из них не нужна женщина, которая была осведомлена о темных сторонах жизни несравненно больше любой из своих подруг. Она слишком много знала о мире, чтобы из нее вышла хорошая жена. Возможно, она и обладала той неопытностью в вопросах интимных отношений, которую любой мужчина требовал как непременное условие от женщины, на которой он собирался жениться, однако ей не хватало подлинной невинности – иначе говоря, полного неведения о том, что же на самом деле представляла собой жизнь. Кроме того, она была слишком сильной и независимой женщиной, чтобы безропотно принять мир, состоящий исключительно из мужчины и его прихотей. Однако у нее не было достаточно сил, чтобы смириться с жизнью без любви и собственной семьи, – эта мысль переполняла ее невыразимым отчаянием.

– Элис, мне очень жаль.

– Думаю, вам лучше уйти.

– Элис…

– Убирайтесь!

Уходя, он задержался у двери и произнес:

– Пожалуйста, предупредите нашу контору, как только вы примете окончательное решение по делу.

Собрав всю свою волю, Элис попыталась было заняться работой, однако у нее ничего не вышло, и в конце концов, она вынуждена была покинуть контору.

Августовская жара понемногу спадала по мере того, как солнце клонилось все ниже и Ниже к горизонту. Темнеющее небо манило ее, и она почти не обращала внимания на ставшие длинными тени. На какой-то миг ей показалось, что за ней следят, и ее охватил страх. Но, осмотревшись по сторонам, она увидела подростков, которым нужно было зажигать газовые фонари, чтобы рассеять ночной мрак. Элис брела куда глаза глядят, не задумываясь о том, куда и зачем идет. Однако она нисколько не была удивлена, когда в конце концов оказалась перед клубом Лукаса Хоторна.

Довольно долгое время ее пальцы сжимали изящные завитки, украшавшие кованые железные ворота. Элис смотрела на посыпанную иссиня-черным сланцем дорожку, которая вела к массивной парадной двери. Внешне в «Найтингейл-Гейте» не было ничего безвкусного или вульгарного – скорее он был похож на красивый и элегантный городской особняк, принадлежащий состоятельному семейству. Однако дурное соседство, не говоря уже о скульптурной группе в саду – мужчина, целующий длинную изящную шею полураздетой женщины на гранитной скамье, – ясно свидетельствовали о том, что это место не было обычной резиденцией.

Элис хотела было уйти отсюда. Ее жизнь и так уже дала опасный крен после недавней встречи с Кларком, а поражение в большом жюри потрясло ее до глубины души. Она была профессионалом и не имела права встречаться с кем бы то ни было, находясь в таком состоянии. Однако она, похоже, не в силах была остановиться. Едва парадная дверь распахнулась перед ней, в ноздри ей ударил какой-то резкий запах – сладковатый, но с примесью мускуса, прежде совершенно ей не знакомый.

Брутус жестом пригласил ее пройти в большой зал, однако их задержал какой-то нетвердо державшийся на ногах мужчина, который, появившись из глубины аллеи перед домом, требовал его пропустить. Брутус явно выглядел недовольным, и Элис, не дожидаясь окончания разговора, поспешила войти.

Внутри аромат еще сильнее дурманил ей голову. В углу комнаты играл пианист – ничего бравурного или дешевого, просто прелестную пьесу, одновременно веселую и утонченную. Прежде, приходя сюда по делу, Элис не слишком обращала внимание на окружающую обстановку. Теперь же, окинув взглядом помещение с высоким потолком, отделанными панелями стенами и начищенными до блеска полами, она заметила несколько двойных дверей, ведущих неизвестно куда. Кроме того, имелся еще кабинет с мягкой мебелью из лучших сортов дерева, отделанной кожей, на верхней галерее, где ей уже приходилось бывать.

Ее поразила мысль, что это был какой-то странный мужской клуб – скорее тихая гавань, где можно было укрыться от уличного шума и суеты деловой части города, чем притон разврата. И впервые Элис задалась вопросом, что же на самом деле происходило в стенах этого пользующегося дурной славой заведения.

Однако ее размышления немедленно улетучились при виде Лукаса, который стоял возле длинной дубовой стойки бара с медной отделкой в обществе прекрасной женщины, которая буквально висла на нем, прижимаясь пышной грудью к его руке. Элис могла любоваться их отражениями в зеркале за стойкой и немедленно почувствовала прилив крови к щекам.

Лукас Хоторн прославился тем, что появлялся в самых приличных кварталах пуританского Бостона в обществе молодых прелестниц. По слухам, его редко видели дважды с одной и той же женщиной, хотя все они были на удивление похожи друг на друга. Женщины с прелестными тонкими лицами, пышными формами и довольно сомнительной репутацией. Они обедали в лучших ресторанах города, посещали оперы, украшали своим присутствием концерты симфонического оркестра, сидя в ложах рядом с мэром и его супругой или губернатором штата и его матерью. Казалось, Лукас скорее наслаждался упреками снобов в свой адрес, чем принимал их близко к сердцу. Вероятно, потому, что те же самые люди щедро набивали его карманы звонкой монетой, когда посещали пользовавшийся дурной славой мужской клуб.

Сколько раз ей приходилось выслушивать от своего отца жалобы по этому поводу! Так часто, что она уже потеряла им счет. И, судя по количеству посетителей в зале, даже обвинение в убийстве, о котором наперебой кричали все газеты, не причинило видимого ущерба его предприятию.

Лукас, похоже, не замечал ничего вокруг себя, кроме женщины, цеплявшейся за его руку. Он взял ее за подбородок и поцеловал в лоб – не мягко, по-братски, как того требовали приличия, но скорее как аванс на будущее. Щеки Элис вспыхнули румянцем. Ею овладело то же самое странное чувство, что и в доме вдовы Джеймс. Была ли то ревность? Или отвращение? Этот человек находился в двух шагах от тюремной камеры, сама жизнь его висела на волоске, а он между тем смеялся и вел себя так, словно хотел перед гибелью сполна насладиться своим падением.

Несколько мгновений спустя Лукас высвободился из объятий своей спутницы. Внимание Брутуса было все еще поглощено пьяным посетителем в вестибюле, поэтому Элис незаметно могла наблюдать за тем, как Лукас поднял хрустальную рюмку, наполненную жидкостью янтарного цвета, и долго стоял у стойки, любуясь игрой света в бокале. Вокруг него царило веселье, женщина теперь кокетничала с другими мужчинами в зале. Однако Лукас, похоже, не обращал на них никакого внимания. Элис застыла на месте, не в состоянии ни позвать его, ни отвести от него глаз. Сейчас, как и в те первые минуты после выхода из тюрьмы, он выглядел уязвимым и незащищенным. И снова Элис почувствовала, как в душе ее что-то шевельнулось – проснулся какой-то первобытный зов, который она изо всех сил старалась подавить.

– Эй, хозяин!

Элис так и подскочила на месте, услышав прогремевший на весь зал голос Брутуса.

– Здесь ваш адвокат.

Лукас поднял голову, и их взгляды встретились. На какой-то момент глаза его затуманились печалью, но затем этот налет исчез, оставив после себя только ярко-голубой блеск. Лукас медленно обернулся в ее сторону.

– Добрый вечер, адвокат, – произнес он сладким и тягучим, словно патока, голосом и поднял рюмку. – Не могу ли я предложить вам выпить со мной?

– Нет, спасибо.

Лукас рассматривал Элис, прислонившись к стойке бара. Она держала перед собой сумку с бумагами, словно щит, что вызвало у него невольную улыбку. Но, как это часто случалось и раньше, его улыбка еще больше испортила ей настроение.

– Вы уверены? – спросил он. – Всего один глоточек. Это поможет вам немного расслабиться. Или вы хотите, чтобы я помассировал вам плечи?

Едва до нее дошел смысл его слов, ее так и передернуло от обиды. В зале раздался дружный смех.

– Похоже, одного глотка недостаточно, чтобы снять напряжение с ее плеч! – крикнул один из мужчин, сопровождая свои слова кудахтающим смешком.

– А, по-моему, она нуждается и в том, и в другом, – подхватил другой, – в рюмке коньяка и хорошем массаже.

– Довольно, – прервал их Лукас, отделившись от стойки бара. Голос его был таким твердым и властным, что мужчины, бросив осторожные взгляды в его сторону, повернулись в своих креслах и снова принялись за спиртное.

Элис направилась через весь зал в его сторону.

– А если бы вы приказали им сесть на корточки или перевернуться с ног на голову, они бы вас послушались? – саркастическим тоном осведомилась она.

Лукас приподнял брови. Она явно пребывала в самом скверном расположении духа.

– А я и не предполагал, мисс Кендалл, что у вас есть чувство юмора.

– У меня его нет.

– Ну, разумеется. Вы женщина серьезная, деловая и потому не можете одобрить того, что происходит в этом заведении.

– Кстати, по поводу этого заведения. У меня к вам есть вопрос.

Она быстро преодолела оставшееся между ними расстояние, и ему совсем не понравилась та радость, которую он испытал при ее появлении. Казалось невероятным, но он совершенно не владел собой, стоило ему оказаться рядом с ней. Еще никогда он не отдавался до такой степени на милость своего тела. Если бы она не отстранилась от него в тот самый день, когда они находились вдвоем в ее конторе, без сомнения, он бы овладел ею прямо тут же, на месте – возможно, на письменном столе. И, по правде говоря, если он и сожалел о чем-нибудь сейчас, то лишь о том, что не сделал этого. Будь они прокляты, эти невинные глаза!

Ни о чем не подозревая, Элис подошла к нему еще ближе. Когда она остановилась прямо перед ним и заговорила, все образы письменных столов и соблазнительных сцен развеялись в один миг.

– Что это за запах? – осведомилась она, помахав рукой перед самым своим носом.

Лукас насторожился и отступил на шаг.

– Какой запах?

Она обвела рукой помещение.

– Он здесь повсюду.

– А, вот вы о чем. Это одно из восточных благовоний, предназначенных для того, чтобы помочь человеку расслабиться. Добавьте к этому немного хорошего ликера, и вы получите идеальное сочетание, способное унести все заботы и тревоги мужчины прочь. Вы уверены, что не хотите коньяку?

– Не пытайтесь подпоить меня, мистер Хоторн.

– Подпоить вас? – повторил он, недоверчиво наморщив лоб. – Боже мой, я уже и не помню, от кого в последний раз слышал эти слова. Возможно, от матери.

Тут он вдруг простонал.

– Что еще случилось?

– Ничего. Просто я вспомнил о том, что моя мать хочет показать мне несколько образцов краски. Без сомнения, они окажутся красными, ярко-зелеными или канареечно-желтыми.

– А для чего краска?

– Я перестраиваю для нее городской особняк, расположенный по соседству.

Он бросил взгляд на стопку бумаг, оставленных им на стойке бара рядом с моделью архитектора, представлявшей будущее строение в уменьшенном виде. Он заметил внезапный и неподдельный интерес Элис, когда та медленно, словно затаив дыхание, протянула руку и провела пальцем по изящно вылепленной изгороди вокруг того, что когда-нибудь станет пышным садом.

– Вам нравится? – осведомился он.

– Это просто восхитительно, – ответила она с благоговейным трепетом, хотя он мог уловить в ее голосе нотку печали. – Но разве у вашей матери нет своего дома? Я имею в виду Хоторн-Хаус.

– Да, вы правы, – пробормотал он, – но сейчас она там не живет. Она переехала сюда, ко мне.

– Сюда? – Она резко повернула голову и недоверчиво уставилась на него. – В мужской клуб?

– Всего лишь на время, – заявил он, нахмурившись, – хотя это время растянулось на три долгих месяца. Но как только мне удастся сделать это место пригодным для жилья, она соберет вещи и переберется туда. То есть, – добавил он, потирая пальцами брови, – если мой отец в конце концов не образумится и не убедит мать вернуться домой.

При упоминании об отце в его голосе появилось раздражение. Элис это заметила и как-то странно посмотрела на него.

– Вы не любите своего отца? – спросила она удивленно.

– Скажем так, мы с ним на многие вещи смотрим по-разному.

На ее лице появилась гримаса неодобрения.

– Но ведь он ваш отец, – заявила она наставительным тоном, словно учительница в начальной школе. – Человек, которого вы обязаны любить и уважать.

– Как вы сами?

Она гордо расправила плечи.

– Я люблю и уважаю своего отца. Более того, я им восхищаюсь.

– Если не считать ваших речей перед жюри присяжных. Элис только хмыкнула в ответ.

– Кстати, о присяжных. Они наверняка пожелают узнать поточнее, какого рода бизнесом вы занимаетесь здесь, в «Найтингейл-Гейте».

– Что вы имеете в виду?

– Насколько я понимаю, это клуб, где собираются люди со средствами, чтобы выпить и поиграть в карты.

– Да, так оно и есть.

– Тогда к чему все эти полураздетые женщины? Я уже начала задаваться вопросом, не попала ли я на самом деле в дом терпимости.

Он не знал, удивили его эти слова или привели в ярость, хотя для этого и не было видимых причин. Прошли многие годы с тех пор, как кто-то в последний раз позволил себе рассуждать о том, как далеко могут зайти женщины в его заведении. Об этом знали все, и те, кто позволял себе переступить черту, получали урок, который долго не могли забыть. Никто не смел заигрывать с женщинами, из «Найтингейл-Гейта».

Собрав все свое самообладание, Лукас произнес:

– Неужели вы на самом деле думаете, что я позволил бы своей матери жить в борделе?

Элис ничего не ответила.

– У меня много грехов, мисс Кендалл, – произнес он холодно, – но торговля живым товаром не входит в их число. Я предлагаю посетителям спиртное, азартные игры и танцовщиц, но не проституток. Мужчины могут только смотреть на них.

Судя по всему, Элис испытывала сейчас огромное облегчение, словно она попробовала на ощупь воду и вот теперь получила тот ответ, на который надеялась.

– Более того, – добавил он не без злорадства, – это место, куда мужчины могут прийти, чтобы посидеть в тишине и покое, наслаждаясь прекрасным бренди, сигарой и приятной беседой, не опасаясь, что жена или ребенок прервут их или начнут изводить своей болтовней.

Эта часть ответа понравилась ей куда меньше.

– Не все жены склонны к болтовне или придиркам, – возразила она. – Некоторые из них даже могут стать для своих мужей добрыми друзьями, верными спутницами и помощницами.

– Когда дело доходит до женитьбы, мисс Кендалл, мужчина не ищет себе доброго друга. Ему нужна женщина, которая может позаботиться о его доме и семье. Женщина, которая подарит ему детей и будет их любить.

– Я готова дать ему детей и любить его!

Эти слова прозвучали так громко, что все в зале обернулись в ее сторону. Она тут же почувствовала себя подавленной, и Лукас невольно присмотрелся к ней. Если бы он не знал ее лучше, то решил бы, что она вот-вот заплачет.

– Элис, – начал он.

Его сочувственный тон мигом осушил ее слезы, и она чуть приподняла подбородок:

– Я, конечно, говорю это гипотетически.

Он не сводил с нее пристального взора.

– В самом деле?

– Да. Однако отметка на теле жертвы отнюдь не является простой гипотезой, – продолжала она твердо. – Пожалуйста, расскажите мне о вашем перстне.

Все разговоры о женщинах и детях были напрочь забыты. Лукас со звоном опустил хрустальную рюмку на стойку бара, его рослая фигура возвышалась над ней.

– Я уже сказал вам, что он не попадался мне на глаза вот уже несколько месяцев.

– Хотя подтверждений этому, насколько я понимаю, у вас нет.

Он пожал плечами.

– Вы сообщили в полицию о его потере или краже?

Лукас ничего не ответил, лишь прищурился.

– Так. Стало быть, у вас нет никаких доказательств – даже полицейского протокола о краже личного имущества.

– Никаких. Тем не менее они не смогут доказать, что перстень до сих пор находится у меня.

Ее янтарные глаза вспыхнули гневом:

– Если я не ошибаюсь, им нетрудно будет найти целую армию свидетелей, готовых подтвердить, что вы владели этим перстнем. И если вы не сумеете доказать, что его у вас украли или что его не было на вас в ночь убийства, вы можете сами накинуть себе петлю на шею.

Он стоял так близко от нее, и поза его стала такой угрожающей, что большинство мужчин, не говоря уже о женщинах, на ее месте наверняка бы отступили. Но только не Элис. – Я не могу доказать, что потерял перстень, а это значит, что вы тоже не сможете этого доказать. Следовательно, вам придется сделать именно то, за что я вам плачу, и добиться моего оправдания каким-нибудь другим способом.

– Вам легко говорить.

– Мне казалось, вы из тех людей, которые любят неразрешимые задачи.

– Возможно, вы и правы, – парировала она, скривив губы. – Но я все же хочу знать, почему именно меня вы выбрали своим адвокатом. Из каких побуждений?

Лукас задумался, не зная, что ответить.

– Их очень много, – произнес он, наконец.

Подойдя еще ближе, он посмотрел ей в лицо и сразу ощутил, что ей понадобилась вся сила воли, чтобы не сделать шаг назад.

– Как я уже говорил, вы – порядочная женщина, что само по себе является преимуществом. Вы умны, знаете толк в своем деле, но самое главное – вы меня не боитесь, и присяжные тоже не преминут это заметить. – Он коротко рассмеялся. – Кроме того, я не произвожу на вас никакого впечатления, что восхищает меня больше всего. Однако я не настолько глуп, чтобы рисковать своей жизнью только потому, что вы на каждом шагу выводите меня из себя. У меня достаточно проницательности, чтобы понять: только вы можете помочь мне выбраться из этой переделки. Надеюсь, вы не думаете о том, чтобы уйти от меня?

Дыхание у нее перехватило. Этот человек как будто читал ее мысли. Тут только Элис сообразила, что думала именно об этом. Слишком многое в ее жизни за последнее время перевернулось с ног на голову: Кларк, неодобрение отца и, наконец, этот перстень.

Сознание того, что она была на волосок от того, чтобы сдаться, поразило ее. Независимо от того, что думало о ней общество, кровь бурлила в ее жилах при одной мысли о выступлении перед судьей и присяжными. Она хотела выиграть это дело по причинам, не имевшим никакого отношения к тем чувствам, которые вызывал в ней Лукас Хоторн. Она хотела быть не просто дочерью Уокера Кендалла или племянницей Гарри Кендалла. Она мечтала добиться успеха. А для этого недостаточно было ее прошлых побед.

Сейчас или никогда Элис должна была показать окружающим, на что способна, и они это увидят.

Тем временем, привлекая к себе всеобщее внимание, по лестнице спустилась элегантно одетая дама. У нее были кремового оттенка кожа, добрые серые глаза и седеющие волосы, уложенные в скромную, но изящную прическу. Элис с первого же взгляда догадалась, что это могла быть только Эммелин Хоторн, не столько по возрасту или одежде незнакомки, сколько по ее манере держаться свободно и непринужденно, свойственной людям, привыкшим вращаться в обществе и самостоятельно решать свою судьбу.

Дама улыбнулась всем присутствующим в комнате, поздоровалась с барменом и назвала по имени едва одетую девицу, которая еще недавно висела на руке ее сына.

– Здравствуйте, миссис Хоторн, – отозвались они все в один голос.

– Пожалуйста, зовите меня просто Эммелин, – сказала пожилая женщина любезно, но твердо, словно обращение «миссис» и «Хоторн» не доставляло ей удовольствия.

Эммелин отыскала взглядом сына и направилась к нему. При виде Элис она слегка заколебалась, но затем решительно приблизилась к ним.

– Вы, должно быть, Элис Кендалл, – произнесла Эммелин, взяв ее руки в свои. – Я очень надеялась с вами познакомиться, хотя у меня и имелись на этот счет сомнения, поскольку Лукас и Грейсон делают все, чтобы держать меня подальше от большого зала и от улиц. У меня было куда больше свободы, когда я жила в Хоторн-Хаусе!

– Когда-то мама слыла образцом смирения, – произнес Лукас с усмешкой. – Все считали ее прямо-таки неземным созданием. Теперь же мы зовем ее нашим сторожевым псом. – Он с комической серьезностью прищелкнул языком. – Ты слишком много времени проводишь рядом с Софи.

– Не надо винить в этом нашу дорогую Софи. Просто я, как тебе хорошо известно, хочу найти себя.

– Да, но не будь я таким почтительным и любящим сыном, наверняка спросил бы, что именно тебе удалось найти за три месяца поисков.

Глаза Элис округлились. Эммелин только усмехнулась в ответ.

– Кроме того, – продолжал Лукас, – вряд ли вольные нравы «Найтингейл-Гейта», экипаж в твоем распоряжении и ежедневные поездки бог знает куда можно назвать ограничением твоей свободы.

– Это правда. Но мне все же претит мысль о том, что меня хотят силой выселить в городской особняк по соседству. – Она обвела широким жестом комнату, которая быстро наполнялась посетителями. – Мне больше нравится здесь, где жизнь бьет ключом.

– Бьет ключом? Мама, прошу тебя! – перебил ее Лукас с умоляющим выражением лица.

Эммелин рассмеялась. Элис тоже не могла удержаться от улыбки при виде благонравного выражения на далеко не благонравном лице мистера Хоторна.

Обернувшись к Элис, Эммелин произнесла:

– У вас такой прелестный смех и такой застенчивый.

От смущения Элис не знала, что и ответить. Эммелин подхватила ее под руку, словно они были знакомы уже целую вечность.

– Вы мне нравитесь. Я уже сейчас могу это сказать.

– Благодарю вас, миссис Хоторн.

– Эммелин, – поправила ее дама, увлекая за собой назад к стойке бара. – Пойдемте, я хочу вам кое-что показать. Мой сын не слишком одобрительно отозвался о выбранных мной красках и обоях.

Лукас последовал за ними.

– Твой сын не в силах видеть роспись стен, которая явится нарушением всех устоев, – пояснил он.

Эммелин фыркнула, чем немало удивила Элис.

– Да, – произнесла Эммелин с театральным вздохом. – Он хочет кремовые обои, а я – красные. Он хочет скромные, но прочные полы из твердого дерева, а я – из красного и черного мрамора. Я хочу побольше экзотических растений, а он…

– Сады с цветниками, окруженные красивой оградой. Последнюю фразу произнесла Элис, и Лукас удивленно поднял на нее глаза, а Эммелин смерила ее испытующим взглядом.

– Судя по всему, наша Элис питает склонность к цветам и оградам.

– К садам, полным роз, – прошептала Элис, сопровождая свои слова застенчивым смешком, после чего одернула себя: – Независимо от того, что происходит в этих садах, такой дом будет выглядеть очень красиво.

– В таком случае, дорогая, вам следует жить там. Я нисколько не сомневаюсь, что дом и впрямь выйдет великолепным, когда все работы в нем будут закончены. – Неожиданно ее лицо приняло серьезное выражение. Вся радость куда-то исчезла, взгляд стал отстраненным. – Но я прожила всю свою жизнь в роскошной и благопристойной обстановке и никогда не чувствовала, что в моем существовании есть какой-то смысл. Теперь я намерена жить так, как хочется мне самой. – Она сосредоточила все внимание на сыне: – Неужели в этом есть что-то дурное?

Они смотрели друг на друга, и Элис чувствовала себя крайне неловко оттого, что стала свидетельницей этого сугубо личного разговора.

– Нет, мама, – произнес Лукас с искренней нежностью в голосе, обняв Эммелин за плечи, – в этом нет ничего дурного. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива.

Эммелин посмотрела Элис в глаза.

– Есть много причин, почему я уверена в том, что мой сын не убивал ту женщину, мисс Кендалл.

Элис не могла не заметить волнения, охватившего Лукаса.

– Главная из этих причин заключается в том, – продолжала Эммелин, – что мой дорогой сын всегда помогал женщинам, попавшим в беду.

Последнее заявление совершенно ошеломило Элис. Кроме того, ей с трудом в это верилось. В конце концов, он ведь управлял мужским клубом с полураздетыми танцовщицами!

Словно прочитав ее мысли, Лукас тут же прервал Эммелин:

– Довольно, мама.

– Но ведь это правда!

Он покачал головой и улыбнулся своей обычной беззаботной улыбкой, словно все это не имело к нему никакого отношения.

– У моей матери добрая и поэтическая душа, – произнес он, мягко усмехнувшись и с нежностью поцеловав ее в висок. – Нет ничего удивительного в том, что она слишком преувеличивает достоинства своего сына.

Лицо Эммелин вытянулось – то ли она была разочарована тем, что ошиблась в Лукасе, то ли тем, что он оказался слишком бойким на язык.

Эммелин обернулась к Элис:

– Не позволяйте ему ввести вас в заблуждение, мисс Кендалл. По причинам, которые я до сих пор не могу понять, Лукас тратит много времени и сил, чтобы заставить людей думать о нем только самое худшее. Однако на самом деле он совсем не такой, каким хочет казаться. Докажите это перед судом и добейтесь оправдания моего сына. – Тут она заколебалась: – Вы ведь сможете сделать это, не так ли?

Выражение лица пожилой леди было одновременно и умоляющим, и полным решимости. У Элис вдруг промелькнула мысль, что обвинительный приговор может убить ее. Но как доказать, что Лукас на самом деле лучше, чем думают о нем люди?

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваш сын вышел на свободу.

Лукас встретился с ней взглядом, и она знала, что он превосходно понял скрытый смысл ее слов. Был ли он лучше, чем хотел казаться, или нет, не имело отношения к делу. Только преступление имело значение.

– Но вы полагаете, что вам это удастся? – не отступала Эммелин.

В уме Элис впервые за многие годы всплыли былые сомнения и тревоги. Она мысленно проклинала Кларка за то, что тот заронил в ней неуверенность в себе. Однако в глубине души она понимала, что дело тут было не только в отказе Кларка, но и в ее неудаче на слушаниях перед большим жюри. Сможет ли она помочь Лукасу? Сумет ли добиться успеха в жизни самостоятельно, а не как дочь своего отца или племянница своего дяди? Последняя мысль пугала ее, но вместе с тем, как ни странно, воодушевляла. Она должна это сделать – хотя бы для того, чтобы преподать хороший урок им всем.

Элис повернулась к собеседнице и пожала ей обе руки:

– Думаю, что да.