Гордость и страсть

Глава 24

Постель остыла, и Люси задрожала, желая снова вернуться в теплые объятия мужа.

— Адриан? — Она открыла глаза и увидела, что он стоит у окна, держа в руке вырезную деревянную кроватку и глядя в ночь за окном. Снежная буря утихла, и теперь отдельные легкие хлопья тихо спускались с высоты, блестящие и белые на фоне черноты ночи.

Он напрягся, стоило ей заговорить, и неохотно повернулся, чтобы взглянуть ей в глаза.

— Роузи просится. Я оденусь и выведу ее, — объяснил ее муж.

Это был совсем не тот человек, которого она узнала. Кто-то невероятно мрачный, и это испугало ее.

— Что такое? — прошептала она. Неужели она была слишком раскрепощена, чересчур активна для брачной постели? Она вызвала в нем разочарование? Казалось, она вся съеживается в постели, той самой, где они только что занимались любовью, где, наконец, стали мужем и женой в истинном смысле этого слова.

— Ты пугаешь меня, — собравшись с духом, сказала она. — Я хочу, чтобы ты поговорил со мной, рассказал, о чем думаешь, твои глаза скрывают мысли. Мне остается только догадываться и делать выводы, ни один из которых, я уверяю, не мог бы утешить.

Он глубоко вздохнул и потер лицо руками:

— Давай спать, Люси, уже очень поздно.

— Не надо отвергать меня, — потребовала она, но слова прозвучали больше как трогательная мольба. — Пожалуйста, не надо. Я знаю, что со мной бывает трудно, но я стараюсь.

Его взгляд сверкнул навстречу ей.

— Дело в том, что тебе не надо стараться.

Ее постепенно охватила паника.

— Я не понимаю, что изменилось между «тогда» и «сейчас»? Я думала, ну… Я думала, что ты получил удовольствие.

Он полуобернулся, серые глаза внимательно вглядывались в нее.

— Я в самом деле наслаждался. С тобой я забыл самого себя.

Сердце запрыгало в груди, она отвела волосы от лица и в свою очередь внимательно посмотрела на него с кровати:

— Тогда что же не так?

— Габриель.

Он ответил на ее взгляд. Призраки снова ожили в его глазах, которые смотрели на нее словно откуда-то издалека. Единственным напоминанием о том, что они разделили, был влажный отблеск его груди и волос. Он завернулся в простыню, оставив ей одеяло, и стоял у окна, большой, мускулистый и красивый. Кажется, она окончательно потеряла свое сердце и душу. Совершенно непонятно, что произошло и как произошло. Но сейчас, глядя на него, отстраненного, Люси почувствовала желание схватиться за него и держать, сколько хватит сил.

— Люси, — прошептал он. — Ты слышала, что я сказал?

Тряхнув головой, она попыталась отогнать недавно пережитые образы и сосредоточиться на нем и его переживаниях, которые в этот момент, несомненно, были очень глубоки.

— Я не тот, кем ты меня считаешь.

Встревожившись, она села, прислонившись к спинке кровати, натянув одеяло повыше.

— Я совершенно уверена в том, что ты мой муж. Не думаю, что остались какие-то лазейки.

Она усмехнулась, но он не поддержал, стоял, задумчиво рассматривая деревянную кроватку, которую осторожно держал в руке.

— Я думал, ты сможешь догадаться, глядя на эту вещицу и на меня, когда сжимала мое лицо своими ладонями и смотрела прямо мне в душу.

Казалось, время сжалось, остановившись, стоило лишь вернуться мыслями к тому обжигающему моменту близости, когда она почувствовала себя и его единым целым, когда он похитил ее душу и сердце. Когда их взгляды встретились и слились, она что-то увидела и почувствовала. Полное единение, глубокое и прекрасное, обжигающее душу.

А потом ее память переключилась на что-то менее чувственное, но столь же глубоко интуитивное, связанное с другой линией жизни, другой душой, с кем-то, кто знал ее и самые заветные секреты, девичьи мечты и тревоги.

— Бог мой, — прошептала она, продолжая внимательно всматриваться в его глаза, встревоженные, даже испуганные, какими она уже видела их когда-то. Рука невольно поднялась, дрожащие пальцы прикрыли рот, в то время как взгляд оставался прикованным к его лицу, задержавшись на шраме, перерезавшем бровь.

— Ты… Ты тот…

— Да, возомнившая о себе бродячая крыса, осмелившаяся равняться с тобой.

Это были слова ее отца, которыми он обозвал мальчишку, помощника мясника. Габриель. Адриан прошептал это имя так тихо, с такой мукой. Она увидела в нем стоящего на кухне мальчика в лохмотьях, с давно не стриженными непослушными волосами. В грязных руках он сжимал кроватку, сделанную для нее. Его единственные слова — «для тебя».

— Я незаконнорожденный, Люси. Рожденный в борделе, выросший в переулках Сент-Джайлз среди мусора и отбросов. Я — та самая трущобная крыса, которая пробралась в твой дом и наблюдала за тобой. Которая приняла твою дружбу как величайший дар, какой только можно получить в своей жизни.

— Адриан и Габриель. — Она остановилась, не зная, как продолжать дальше. — Ради бога! Я не могу понять, как это могло получиться?

— Не понимаешь? Это моя самая глубокая и мучительная тайна. Но тебе я не могу лгать. Не после того, что было ночью, а после этого. — Он кивнул на вещицу, которую держал в руке, и закрыл глаза. — Хотел никогда не рассказывать тебе об этом, но мне кажется кощунством заставлять тебя думать обо мне как о том, кем я на самом деле не являюсь. Я обманщик. Самозванец, намного ниже тебя по положению. Я бы хотел, чтобы ты никогда об этом не узнала, но вовсе не потому, что ты не сможешь сохранить мою тайну, и не потому, что я мог бы потерять свой титул. Единственное, чего я по-настоящему боялся, — увидеть, что ты смотришь на меня так же, как твой отец, когда он вычеркнул меня из твоей жизни. То, что мы разделили сегодня ночью, было так прекрасно! И все, о чем я мог думать, — как мне не потерять тебя, никогда не дать тебе повода расстаться со мной. Бог мой, мне никогда не приходилось испытывать ничего подобного. Я все глядел на тебя, принявшую меня так полно и отдавшуюся мне, и думал о том, как чертовски соблазнительно и просто ты даришь себя мне, замаранному самозванцу. И тогда я начинал осознавать, как долго хотел этого, хотел тебя. О том, что я никогда не забывал тебя и поклялся в тот самый день, когда твой отец меня выгнал, что я обязательно вернусь. Тогда ты посмотришь на меня и решишь, что я достоин тебя, и я буду знать, что достоин тебя. Я завоевал тебя, заставив позабыть все, кроме меня, нашей общей постели. Понял, что ты вся без остатка принадлежишь мне и я достоин тебя. Но потом… — Он отвел в сторону взгляд. — Капля моего пота упала на тебя.

Она вспомнила этот момент, все еще чувствуя солоноватый вкус капельки, которая скатилась с его брови ей на губы. Это был он, его запах и вкус, то, что не оттолкнуло, а еще больше возбудило ее желание, дав почувствовать себя женщиной в мужских руках.

— Это напомнило мне о самой первой нашей встрече. Я был запачкан, а ты умыла мне лицо и руки, чтобы посадить меня рядом за стол поесть вместе с тобой домашнего пирога. Этой ночью я осознал, насколько я ниже тебя. Позволил себе покрывать тебя, словно дикое животное, та самая трущобная крыса, которой и был рожден.

— Адриан, Габриель! — воскликнула она. — Как же мне тебя называть? — взмолилась она, стараясь высвободить ноги из-под тяжелого одеяла.

— У меня нет собственного лица.

— Ты должен мне объяснить, — прошептала Люси, подбегая и прижимаясь к нему, обвивая его руками. Нагая, беззащитная, замерзшая, позабывшая обо всем. В этот момент он был на перепутье. — Не уходи, не покидай меня снова. Я не хочу, чтобы это повторилось, — охватив его лицо ладонями и заставив посмотреть на себя, молила она. — Я никогда не забывала тебя. Последние недели всякий раз, стоило тебе взглянуть на меня, я вспоминала о моем друге. Твой пристальный взгляд так напоминал мне его, такой же глубокий и твердый, безмолвный, но все понимающий и видящий. Я должна была узнать тебя, настолько часто ты заставлял меня думать о нем, мальчике, о котором я мечтала и который услышал мои мечты.

Она плакала, а он осушал ее слезы губами.

— Мне всего лишь хотелось быть твоим, чтобы ты могла стать моей. — Он вздохнул, нашел ее губы своими и поцеловал так, что от этого поцелуя и его сильных объятий дыхание замерло у нее в груди.

— Расскажи мне все, — попросила она между поцелуями.

— Я не могу, — сдавленно проговорил он, пряча лицо в ее волосах. — Я не могу рассказать тебе всего, потому что эта тайна несет в себе слишком большую опасность.

Он отодвинулся, потянувшись за одеждой.

— Я вернусь. Мне нужно привести в порядок мысли.

Ей было понятно его стремление бежать, но в душе еще жил страх. Когда-то он уже ушел от нее, растворившись в огромном городе. Она потеряла его однажды и не должна позволить этому случиться снова.

Потянувшись к нему, она обняла дорогое лицо и поцеловала.

— Смятение в твоей душе заставляет бежать, но я это понимаю. Мне тоже нужно было бежать от всех, чтобы победить свои страхи. Но тебе не нужно убегать от меня потому, что я не могу смотреть на тебя иначе как безоговорочно принимая. Я не вижу того, что увидел мой отец. Я не вижу того юношу. Я вижу мужчину, Адриан. Мужчину, который обладает силой, пылкостью и великодушным благородством. Чьей женой я хочу быть, да, я хочу этого, — сказала она, целуя. — Я хочу тебя, пожалуйста, возвращайся ко мне скорее, — отступая назад, шепнула она. Это было единственное, что она могла сделать, во всяком случае сейчас.

Он кивнул и вышел из комнаты, ее душа разрывалась от боли и испуга. Воспоминания о том, как он уходил от нее последний раз, заставили ее подбежать к окну и стоять там, дожидаясь, пока он покажется из дверей гостиницы с Роузи, медленно бредущей сзади.

Подняв взгляд, он увидел фигурку в окне и остановился, всматриваясь. До чего она хороша с беспорядочно спутанными после любви непокорными рыжими волосами и нагим телом, прикрытым всего лишь тонкой простыней. Она приложила пальцы к морозному стеклу и увидела, как он улыбнулся той самой медленной и печальной улыбкой, которая разбила ей сердце. Как могла она не понять, что видит глаза своего друга, глядящие на нее с прекрасного лица герцога?

«Люблю тебя!»

Она хотела произнести эти слова, но он уже отвернулся. Всматриваясь в черноту ночи и пытаясь различить силуэты человека и коричнево-белой собаки, которая следовала за ним по пятам, она еще долго стояла у окна. Они все никак не возвращались. Забившись в кровать, измученная тревогой, заливаясь слезами, она незаметно уснула.

— Люси, ты мне нужна!

Она сразу же открыла глаза, увидев, как Адриан ногой пытается захлопнуть дверь, держа на руках Роузи, жалобно скулящую и повизгивающую. Когда он укладывал собаку на коврик перед очагом, Люси увидела, что его руки запачканы кровью.

— Что случилось? — встревоженно спросила она.

Она быстро натянула ночную рубашку и босиком побежала через комнату по холодному полу. Роузи скулила и скребла задними лапами.

— Она щенится.

— О нет!

— Проклятье, у меня здесь нет ничего под рукой, ничего не приготовлено, — ворчал он. — К тому же мой псарь остался в Йоркшире.

— Нет, не надо, — запротестовала Люси, увидев, что он собирается использовать свое пальто, чтобы удобнее устроить собаку. — У тебя нет другого пальто с собой. Подожди.

Подбежав к своему кофру, она быстро выхватила оттуда смену ночных рубашек и домашние платья и, разорвав несколько, подложила их под Роузи.

— Теперь они испорчены.

— Бога ради, это всего лишь тряпки. У меня их хватает. Лучше скажи мне, что нужно делать.

Он улыбнулся. Его по-прежнему мрачные глаза потеплели, в них больше не было привидений, по крайней мере в этот момент.

— Позвони служанке. Нам нужны вода и одеяла, что-нибудь удобное, чтобы уложить Роузи. Огонь тоже следовало бы развести посильнее.

Абигайль быстро прибежала на звук колокольчика и тут же помчалась вниз, чтобы собрать необходимое. Люси, опустившись на колени возле Роузи, поглаживала голову собаки, успокаивая ее.

— Вот так, скоро все закончится.

— Она даже еще не начала, — быстро глянув, заметил Адриан.

— Нужно всегда стремиться вселить надежду. Вот и я надеюсь, что ты сделаешь то же самое для меня, когда придет время.

Люси все-таки успела увидеть довольную ухмылку на его лице еще до того, как он склонил голову, пытаясь ее спрятать.

— Ну, будем надеяться, что ты не родишь в гостинице, а как-нибудь дотерпишь до дома.

— А я бы не стала возражать, — задумчиво сказала она, усаживаясь на полу и устраивая голову собаки у себя на коленях. — Мне всегда хотелось жить в маленьком красивом домике у открытой всем ветрам проселочной дороги.

Роузи как-то особенно остро взвыла, и на свет появился первый щенок в мокрой оболочке. Люси перепугалась, особенно когда Адриан сказал, чтобы она отпустила голову собаки и та имела возможность разорвать пленку и вылизать щенка.

— Так поступают все животные, — сказал он, увидев, как она поморщилась от отвращения. — Собака вылизывает своего щенка для того, чтобы он начал дышать. Потом мы заберем его обсушить и разместим ближе к теплу, а сами будем ждать появления следующего.

— Сколько же их может быть?

— До семи. Бог мой, — проворчал он, глядя на Роузи и ее малыша. — Хотелось бы надеяться, что их будет поменьше! О, она так скулит, я не выдержу!

— Но таким путем идет природа, — тронув его рукой, возразила Люси. — Роузи прекрасно справляется со своей ролью. Мы тоже. Мы справимся, а потом я напишу Лиззи и расскажу про то, как чудесно все получилось у Роузи, ну и у тебя, конечно.

В эту ночь им пришлось повозиться. Когда утренний свет забрезжил на горизонте, у Роузи было уже четыре щенка, один мальчик и три девочки. Собака в изнеможении лежала перед огнем, Люси поглаживала ее бархатные уши. Адриан положил щенков у сосков матери, так чтобы тепло очага окутывало их. Они были слепыми, трогательными и очаровательными.

— Тебе все удалось сделать, — заметила она.

— Нет, Роузи сама справилась.

— Думаю, Лиззи будет очень довольна. Не понимаю, почему она не поехала с нами. Тогда бы не пропустила это важное для Роузи событие.

— Лиззи хотелось побыть одной. Я пытался убедить ее, но она не стала даже слушать об этом.

— Ты очень хорошо относишься к ней, Адриан. Однажды она сказала нам с Изабеллой, что ты не всегда был так добр к ней. Но после тяжелой болезни и выздоровления ты сильно переменился, став для нее идеальным братом.

— Я обманщик, — тихо сказал он. — Во мне нет ничего идеального, но моя любовь к ней неподдельная. Я забочусь о ней и желаю только добра.

Покачав головой, он было открыл рот, чтобы заговорить, но вместо этого протянул руку к щенкам:

— Они такие красивые и теплые. Нужно следить, чтобы огонь не погас. Им нужно, чтобы было очень тепло, а у Роузи совсем не осталось сил. Она не сможет прийти в себя, если в комнате станет холодно.

Люси пока позволила ему увести разговор в сторону и, встав с пола, подошла к своему саквояжу, где лежал свернутый бархатный дорожный плащ.

— Это поможет сохранить тепло. А Сибилла потом почистит его.

Она прикрыла плащом щенков, погладила Роузи по голове.

— Это все так удивительно, правда?

Адриан притянул ее к себе, усадил на колени.

— Мучительно и изнуряюще, — поправил он. — Я с удивлением подумал о том, как мужчины смотрят на своих жен, когда они, лежа на постели, мучаются и страдают час за часом. Наверное, они чувствуют себя беспомощными и никчемными.

Люси провела ладонью по его щеке:

— Ты не можешь быть никчемным. Когда придет время появиться на свет нашему ребенку, надеюсь, ты будешь рядом шептать слова поддержки, так же как делал это для Роузи.

Он улыбнулся:

— Мужчины не присутствуют, когда рожают их жены, Люси.

— А мой муж будет рядом, — сказала она и поцеловала его, застонав, когда раздался негромкий стук и скрипнули петли двери.

— Вы позволите мне здесь убрать, ваша светлость?

Люси спрятала лицо у него на груди. Он закрыл ее руками, поглаживая по спине, пока слуги убирали комнату, быстро собирая выпачканные кровью тряпки и одеяла, которыми они воспользовались.

— Ах, посмотрите-ка, что за чудесные малыши, — с умилением произнесла экономка.

Оба, и Люси, и Сассекс, почувствовали при этом такой прилив гордости, словно сыграли главную роль в этом.

— Ну, ваша милость, пришлось же вам повозиться, наверное, не спали всю ночь. Завтрак готов, его сейчас принесут, и еще ванна с горячей водой.

— Не могли бы вы доставить ее прямо сюда? Моей жене хотелось бы принять ванну.

Абигайль присела, и уже через считаные минуты в комнате появилась ванна с горячей водой, от которой поднимался пар. Адриан помог Люси стянуть платье, и она ступила в воду, застонав от тепла и удовольствия, расслабляющего мышцы. Она просидела на холодном полу несколько часов, но ни за что на свете не отказалась бы от того, что пережила. Во всем этом угадывалось такое чувство завершенности, что она снова невольно взглянула на Роузи и ее довольных спящих щенков.

— Не засни, — предупредил он.

Люси кивнула.

— Все так хорошо, что мне хочется полностью расслабиться.

Через несколько секунд она уже крепко спала.

Адриан подхватил ее и, став позади, осторожно опустился в ванну. Спиной Люси опиралась на его грудь, а голова удобно устроилась у его подбородка. Так он и держал ее в своих объятиях, любуясь и ловя каждый вздох и то, как поднимается и опускается ее грудь. Ее запах, тело под его пальцами — все это исцеляло душу.

У нее была маленькая грудь, как раз такая, чтобы удобно поместиться в его руке. Соски — боже, он не мог насмотреться на них — прелестно контрастировали с цветом кожи. Они очаровательно круглились, готовые чутко отозваться на его прикосновение. Он и не смог удержаться от соблазна прикоснуться к одному из них, увидев, что тот тут же напрягся.

Ему не стоило бы делать этого ни после того, что он проделал с ней в постели, ни после того, в чем признался. Он был немытым оборванцем, не имеющим права касаться ее. Однако руки отказывались подчиняться доводам разума, испытывали нужду в прикосновениях к ней, им хотелось ласкать и по-хозяйски разгуливать по ее телу.

Он был твердым, она мягкой, ее округлые ягодицы упруго прижимались к нему, и он качнулся, чтобы попробовать, что это будет за ощущение. Адриан был негодяем, поступая так, но не имел сил остановиться. Он проскользнул внутрь, разведя ее ноги шире, она простонала что-то в ответ, подняв руку и обхватывая его за шею. Он настойчиво проталкивался внутрь ее, тело Люси просыпалось, медленно оживая с каждым толчком, с каждым его вздохом.

— Люси.

Слышалось благоговение в том, как он произнес это имя. Благоговение и удивление перед чудом. Он не мог сдерживаться, внимательно всматривался в то, как притрагивается к ней, входит в нее, член твердеет еще больше, стоит ему посмотреть на ее груди, матовую белизну тела, распростертого перед ним.

Безмолвие, лишь шум воды, выплескивающейся через края медной ванны. Временами Люси стонала, когда он возбуждал ее прикосновениями или ласками.

— Я хочу видеть тебя, — прошептала она, поворачиваясь на бок. Он почувствовал… пустоту в ощущениях. Она не произнесла его имени, это удивило, но времени подумать над этим Люси не дала, оседлав его.

— Я никогда не делала этого прежде, — шепнула она, целуя его губы. — Научишь меня?

Запрокинув голову, он скользнул руками по ее груди, животу. Полюбовался тем, как капельки воды блестят на ее коже. И качнул головой, отказывая ей.

— Узнай меня, — просто сказал он. — Найди наш общий ритм.

Она медленно поднялась и опустилась. Он наблюдал, наслаждаясь каждым нюансом ее танца, тем, как она любит его.

— Бери столько, сколько хочется, быстро или медленно, — побуждал он. — Только не останавливайся.

— Да, — обещала она, снова приникая к его губам. — Я не закончу до тех пор, пока ты не выкрикнешь мое имя и не заглянешь в мои глаза.

Они любили друг друга медленно и чувственно. Она прижималась, скользя по его груди сосками, губы соприкасались, пальцы переплетались, сомкнувшись, голоса слились в страстном шепоте. Настало ее время вслушиваться в его вздохи, чувствовать, как в его теле растет напряжение и потребность. А потом она отстранилась и посмотрела на него, их взгляды сосредоточились друг на друге, ему захотелось узнать, кого она видит, герцога или оборванца из трущоб. Но это был не он. И страшно даже подумать о том, что этот мужчина не доставит ей наслаждения. Она была слишком молода, когда создала себе образ друга, затем возвратившегося к ней богатым, благовоспитанным, удачливым герцогом. Так что же она видела, принимая его в свое тело и любя его?

Ее глаза затуманились. Он потянулся к ней, поцеловал, почувствовав у своих губ произнесенные ею слова:

— Я хочу знать место, принадлежащее мне.

— У тебя есть такое место. Ты здесь, со мной, Люси. Как моя герцогиня.

— Нет!

Она не могла дольше таить мысли и чувства, что наполняли ее с той же силой, с какой это делало тело Адриана. Она прикусила губу от внезапной обжигающей боли в груди. Она нужна, чтобы выполнять эту обязанность. Она должна вести родовой дом и еще три поместья, которые ему принадлежат. Она должна устраивать балы и вечера за городом, распоряжаться обедами человек на пятьдесят. Но это совсем не то, чего она так хотела. Она желала быть нужной, не герцогиней, а женой Адриана. Женой Габриеля. Кем бы он ни был, каким бы он ни был, принадлежать ему в обычном смысле.

Сквозь слепящие слезы она видела устремленный ей в лицо взгляд, призраки в его глазах проявились ярче. Губы задрожали, но она, поборов страх, заглянула в свою душу, в самую ее глубину, куда он сумел внести тепло и растопить лед. Большая слеза скатилась по ее щеке.

— Сегодня я снова видела Фиону, такую очаровательную, с толстыми щечками, заливисто смеющуюся. Абигайль смотрела на нее с такой любовью. Я тоже хочу испытать это чувство, Адриан, — сказала она прерывающимся голосом. — Всю жизнь мне хотелось быть любимой, желанной, принадлежать кому-то, кто любит меня. Хотелось тепла и приятия. Все чаще я мечтаю сидеть в твоей библиотеке в окружении наших детей, которые бегают, смеются, и чтобы мое сердце переполняла радость… Я прошу — прости меня за все. За то, что была так холодна и бессердечна.

— О чем ты говоришь, Люси?

— О том, что ты победил меня, — выговорила она между всхлипываниями и рыданиями. — Ты растопил лед в моем сердце, разрушил барьеры, заставил осознать мою слабость и несовершенство. Ты заставил меня желать этого замужества, стать тебе женой во всех смыслах. Мне не важно, кто ты. Но я знаю, что больше не смогу никогда быть холодной и отстраненной по отношению к тебе, как это было когда-то.

— Тебе больше не нужно бороться, Люси, окружать себя стеной холода. Ты больше не почувствуешь себя одинокой. Теперь я с тобой, ты принадлежишь мне, как моя возлюбленная, жена, на всю жизнь.

— Тогда докажи мне это, — прошептала она, — заставь меня почувствовать.

И он заставил ее чувствовать, задыхаться и вскрикивать, крепко держась за него. Снова и снова шепча ее имя, изливаясь в нее, он вдруг осознал, что ему тоже есть кому принадлежать.