Горе от богатства

ГЛАВА 12

– Я любил ее, любил всем сердцем, – сказал он просто.

Маура молчала, ожидая продолжения и чутьем понимая, что он никогда раньше ни с кем не говорил так откровенно. Прядь упала ему на лоб, он отпустил руки Мауры и откинул волосы назад жестом, к которому Маура уже начала привыкать.

– Она была англичанкой, – наконец продолжил Александр. Он отвернулся от Мауры и подошел к окну в обрамлении золотистых портьер. – Ее отцом был Уильям Гудзон, английский железнодорожный король. Мы познакомились, когда ей было всего тринадцать лет. Когда ей исполнилось семнадцать, я в нее влюбился.

Александр смотрел на ухоженный газон во дворе, голос выдавал его волнение. Он вспомнил, какой была Дженевра на балу в честь новоселья Леонарда Джерома, чарующе красивая в белом кружевном платье, вспомнил блеск каштановых волос, зачесанных кверху, смешинки, искрящиеся у нее в глазах. Руки у него сжались в кулаки.

– Мы хотели пожениться, собирались пожениться… – Александр внезапно повернулся к Мауре и отошел от окна, боль и гнев вновь охватили его. – Только вот мой отец считал, что она недостаточно хороша для меня. Он хотел, чтобы я через жену породнился с какой-нибудь знатной европейской фамилией.

– Но как могла быть Дженевра недостаточно хороша для вас? – спросила Маура недоуменно. – Уильям Гудзон ведь не только миллионер, он очень умный человек. В Англии он…

– Мой прадед был венгерским крестьянином. Никакие миллионы моего деда не заставили нью-йоркский свет забыть об этом. Чтобы войти в общество, отцу пришлось жениться на девушке из рода Шермехонов. – Маура с прежним недоумением смотрела на Александра, и он продолжил объяснение: – Нью-йоркская знать признает только старые фамилии, которые носили голландцы, управлявшие городом, когда Нью-Йорк еще звался Новым Амстердамом. Женитьба на одной из Шермехонов придала отцу вес в обществе и открыла перед ним двери в высший свет. Но в Нью-Йорке у людей хорошая память. Для того чтобы имя Каролисов встало в один ряд с такими именами, как Шермехоны, Стейвесанты или Де Пейстеры, я тоже должен был жениться на девушке из очень знатного рода.

Теперь Маура все поняла. Подобная обособленность и замкнутость царили и в англо-ирландском высшем обществе, а с ним Маура была знакома.

– В конце прошлого лета я отправился в большое турне по Европе. Я знал, что оно мне предстоит, все молодые люди из состоятельных семей так заканчивают свое образование. Мы с Джинни относились к этому спокойно, поскольку решили пожениться сразу после моего возвращения, независимо от того, что скажет или сделает отец. – Александр резко развернулся и снова подошел к окну. Маура видела, в каком он состоянии. – Я не получил от Джинни ни строчки. Она не ответила ни на одно мое письмо. Я встревожился, решил прервать поездку и вернуться домой, чтобы выяснить, в чем дело, но тут произошел несчастный случай – я упал с лошади и сильно разбился. Я встал на ноги только через полгода. За это время мне и удалось выяснить, почему я не получил от Дженевры ни строчки. – На лице Александра заиграли желваки. Он опять повернулся к Мауре и продолжил, не сводя с нее глаз: – Отец сообщил ей, что я обручился с одной из дочерей лорда Пауэрскота. Он рассказывал об этом буквально на каждом углу, и только один Бог знает, как об этой гнусной лжи не узнал лорд Пауэрскот. Отец позаботился, чтобы ни одно из моих писем не попало к Дженевре, а я не получил ни одного ее письма.

– Но как? Я не понимаю…

– Он подкупил кого-то из слуг, – с презрением произнес Александр, он не заблуждался относительно своего отца – для достижения цели он ничем не гнушался, для него все средства были хороши. – О своей мнимой помолвке я узнал из письма Чарли. Как только я понял, что натворил отец, то телеграфировал Чарли и попросил его немедленно поговорить с Дженеврой и объяснить, что происходит.

Боль исказила красивое лицо Александра, он продолжал:

– Когда по моей просьбе Чарли пришел к Гудзонам, он обнаружил, что Джинни и ее отец отправились в Англию. Я попросил лорда Пауэрскота разыскать ее, но Уильям Гудзон вернулся домой в Йоркшир один, без дочери. Ходили слухи, что Джинни где-то путешествует с тетушкой.

Александр стоял спиной к окну, лицом к Мауре, но смотрел он на нее невидящими глазами.

– Я собирался вернуться в Англию, как только вновь буду на ногах. Я не сомневался, что найду Дженевру, был совершенно в этом уверен, уверен, что до конца жизни нас уже никто и ничто не разлучит. – Голос его срывался, и Маура с трудом сдерживала желание подойти к нему, обнять и успокоить. – Она умерла. Когда я прочел о ее смерти в «Тайме», она уже пять дней была мертва, – сказал он с убийственной простотой, его глаза потемнели от невыразимой муки. – Она умерла, уверенная, что я ее разлюбил, что я ее бросил.

Александр продолжал стоять у окна, не разжимая кулаков. Маура не представляла, как можно облегчить его страдания, уменьшить боль потери.

– Как ужасно! – вырвалось у нее из самого сердца. Маура понимала, что говорит избитые слова и ненавидела себя за это. – Как ужасно… Теперь я понимаю, почему вы вели себя с отцом подобным образом.

Александр стоял опустошенный и поникший. Но когда Маура ненароком напомнила ему об отце, он выпрямился.

– Я не желаю его больше видеть, никогда, – гневно сказал он. – Поэтому мы уезжаем как можно скорее. Когда вы будете готовы?

Маура посмотрела на груду одежды. Мириам понадобится не один час, чтобы уложить все это.

– Через полчаса, – ответила Маура, решив, что призовет на помощь Мириам всех свободных горничных, а то, что не успеют уложить, пусть остается.

Александр кивнул. Когда он вошел в спальню Мауры, его охватило почти непреодолимое желание овладеть ею немедленно, но это было до того, как он начал говорить о Джинни. А потом она, как живая, встала между ним и Маурой. Александр подошел к двери и, обернувшись, сказал:

– Буду ждать вас через тридцать минут внизу у выхода.

Мауре показалось, что с его уходом она что-то потеряла. Она не хотела разлучаться с ним ни на мгновение. Маура обхватила себя руками, ей хотелось сделать его таким же счастливым, каким он был с Дженеврой, чтобы он полюбил ее так же сильно, как любил Дженевру.

Когда Мириам вошла в спальню, Маура уже натягивала дневное платье из нежно-розового шелка.

– Через полчаса я должна быть готова к отъезду в Тарну, – сказала она, оправляя платье. – Пожалуйста, соберите всех свободных горничных, пусть они помогут уложить вещи.

Мириам чуть не потеряла сознание – за тридцать минут она должна одеть хозяйку, привести в порядок ее волосы и проследить за тем, чтобы уложили весь ее гардероб. Если молодая миссис Каролис всегда будет торопиться, забывая о своем достоинстве, может, и к лучшему, что она уезжает в Тарну. С другой стороны, с такой хозяйкой не соскучишься. Гейне рассказал ей, что камердинер, которого мистер Александр привез из Ирландии, будет сопровождать его в Тарну. Мириам подумала, что, может быть, миссис Каролис захочет, чтобы и она поехала с ней в поместье, но не знала, как предложить свои услуги.

Маура повернулась спиной к горничной, и та начала застегивать крошечные, обтянутые шелком пуговки, которые спускались от шеи до талии.

– Я надеюсь, вы не сочтете дерзостью мою просьбу, мадам, – начала Мириам взволнованно, ловко застегивая пуговка за пуговкой, – но у вас нет горничной, а я бы с радостью уехала с вами в Тарну. Маура сразу поняла, что ей предлагают не просто услуги, прежде всего дружбу.

– Я буду очень рада, если вы станете моей постоянной горничной, – сказала она с благодарностью, поворачиваясь к риам. – С кем я должна поговорить об этом?

– Вам ни с кем не надо говорить, мадам, – ответила Мириам, сияя от счастья. – Я скажу Гейнсу о вашем желании, он распорядится, чтобы я поехала в Тарну с камердинером мистера Каролиса и багажом.

Горничные уже сбегались в спальню, и Мириам охватила икота, когда она представила, сколько еще должна сделать.

– Найдите заколки, я сама приведу волосы в порядок, – дложила Маура, видя растерянность девушки.

Мириам с облегчением улыбнулась и достала из сумки, которую принесла с собой, коралловые заколки. Она положила их туалетный столик и в замешательстве спросила:

– Вы уверены, мадам?..

– Вполне, – твердо ответила Маура. – Проследите за сборами и поговорите с Гейнсом.

Охваченные любопытством горничные под руководством Мириам спешно укладывали вещи. Тем временем Маура занялась ими волосами. Привычными движениями она зачесала их вверх, связала аккуратным тутам узлом и скрепила прелестными заколками из черного коралла, которые Мириам подала ей. Вокруг суетились горничные. Маура посмотрела на свое отражение в зеркале. На ней было платье с открытым вырезом, узкие, стягивающие рукава заканчивались рюшами, которые изящно облагали тонкие запястья. Было еще довольно рано, и Маура с сомнением посмотрела на открытый вырез. Она не знала, что в этом случае диктует последняя нью-йоркская мода. Словно отгадав ее мысли, Мириам поспешила к ней с элегантным кружевным жабо в одной руке и браслетом в другой.

– Вы обязательно должны надеть какое-нибудь украшение, мадам, – сказала она, увидев, что Маура нахмурилась при виде браслета. – На этикетке в коробочке написано, что это – этрусское золото.

Несколько секунд спустя кружева заполнили вырез платья, а браслет соблазнительно поблескивал на запястье Мауры.

Горничная с удовлетворением оглядела ее и на всякий случай, если хозяйка думает, что не хватает чего-то еще, сказала:

– Для шали слишком жарко, вам потребуется кружевной зонтик, мадам.

Маура с тревогой подняла глаза на большие французские настенные часы.

– Боюсь, что искать зонтик уже некогда, Мириам. Пора сносить багаж вниз, к выходу.

Мириам бросилась отдавать распоряжения лакеям. Вскоре она вернулась с победным видом, держа в руке зонтик, который разыскала в одном из огромных чемоданов. Это был белый кружевной зонтик с ручкой из черепаховой кости, инкрустированной золотом, красивее которого Маура в жизни не видела. Она взяла его с трепетом и пожалела, что рядом нет Изабел.

При мысли об Изабел она чуть было не расплакалась и быстро-быстро заморгала, чтобы остановить навернувшиеся слезы. Сейчас они далеко друг от друга и не могут делить радости и огорчения, но настанет день, и они опять будут вместе. Как только Изабел достигнет совершеннолетия, она приедет к ним в Нью-Йорк, а когда Изабел вернется в Баллачармиш, они с Александром смогут гостить там месяцами. Будут ездить верхом к озеру Глендалу, ловить рыбу в озере Суир, делать все, что они делали с лордом Клэнмаром и Кироном, и это будет замечательно.

Стук в дверь прервал ее мечты. Мириам открыла дверь, и Маура услышала, как лакей сообщил, что Александр ожидает ее внизу.

горничная еще не успела повернуться и передать ей это, когда лакей уставился на нее вытаращенными глазами. Его не было среди слуг в Китайской гостиной, когда Гейнс прибежал на помощь, поэтому он увидел Мауру впервые. Но ему уже насплетничали обо всем, что произошло. Он уже знал, что мистер Каролис-старший назвал молодую миссис Каролис презренной нищей ирландской эмигранткой. Эта новость мгновенно разлетелась по всему дому.

– Передайте моему мужу, что я уже спускаюсь, – обратилась к нему Маура, натягивая перчатки из того же кружева, что и зонтик.

Лакей судорожно сглотнул, кивнул и бросился вниз в полном смятении. Он ничего не понимал: если молодая миссис Каролис – презренная эмигрантка, то он – голландец!

– Не беспокойтесь, мадам. Я за всем прослежу, – сказала Мириам, увидев, что почти вся домашняя челядь выстроилась вдоль коридора и на лестнице, сгорая от любопытства. Всем хотелось хоть одним глазком взглянуть на молодую хозяйку.

Маура отправилась вслед за лакеем, она видела устремленные на нее любопытные взгляды. Будь она простой крестьянкой, как решил поначалу Александр, это стало бы для нее настоящим испытанием. По величественной лестнице Маура начала спускаться к выходу. Простая крестьянка, конечно, растерялась бы от окружающего великолепия, не зная, как подобает вести себя в подобной обстановке. Что бы тогда сделал Александр?

Еще одна мысль внезапно пришла Мауре в голову. Она даже споткнулась и была вынуждена ухватиться за перила. Может, Александр и вправду предпочел бы, чтобы она была невежественной крестьянкой? А если он разочарован, что Маура хорошо воспитана и образована? Маура продолжала спускаться чуть медленнее. Наверняка он разочарован. Александр хотел, чтобы его жена стала полным позором для отца. Однако единственное, чего мог в ней стыдиться Виктор Каролис, это ее национальность и ее религия.

И вдруг Маура вспомнила еще одно, от чего в ужасе замерла на лестнице. Виктор Каролис обвинил Александра в том, что он собирался заплатить Мауре за согласие на брак, и Александр не отрицал этого. Нет-нет! Ведь если это правда, значит, Александр надругался над священным таинством брака. Такого она представить себе не могла. И еще это означает, что Александр не собирается делать Мауру своей настоящей женой.

Она стояла, словно окаменев, глядя на алую ковровую дорожку, устилавшую ступени лестницы, на мраморный пол круглой передней, где ожидал ее Александр. Но она – уже его жена. Брачный обряд был совершен священником по всем канонам римской католической церкви. Они соединены узами брака до самой смерти.

У Мауры перехватило дыхание. С лестницы она видела макушку Александра, его широкие плечи. Во время церемонии она была уверена, что Александр повторяет все клятвы и обязательства за священником так же серьезно и искренне, как и она сама. А если нет? Сейчас, глядя сверху на шапку его блестящих черных волос, Маура поняла, что хочет близости с ним, хочет страстно и безумно и не знает, как справиться с этим нахлынувшим желанием. Пусть Александр притворялся, давая клятвы, это уже не важно, перед Богом они все равно муж и жена. Она никогда не нарушит клятвы, которые дала, ни за какие деньги в мире.

С твердой решимостью так и поступить, с бьющиеся от волнения сердцем Маура спустилась наконец вниз. Александр повернулся к ней и замер в изумлении. Модное шелковое платье выгодно подчеркивало ее тонкую талию, чувственные линии ее высокой груди и бедер. Но даже больше ее красоты его изумили самообладание и абсолютная естественность, с которой держалась Маура. Она чувствовала себя совершенно свободно и спокойно среди поистине королевской роскоши дома Каролисов.

– Пойдемте, – произнес он бесцеремонно. У ворот их уже ожидала свора репортеров – Александр собирался продемонстрировать им невежественную, грубую, ошарашенную невероятным богатством деревенщину, а появился с девушкой, которая держалась с подлинным аристократизмом.

Александр помог ей сесть в открытую коляску, запряженную четверкой гнедых и с двумя выездными лакеями на запятках.

– Быстро поезжай мимо толпы у ворот, не останавливайся, – приказал Александр кучеру.

Как только коляска выехала за ворота, Маура увидела лес блокнотов и карандашей над толпой.

– В Тарне тоже будут газетчики? – спросила она с тревогой.

– Нет, если их не пригласят. Тарна слишком далеко от Нью-Йорка, она не представляет для них интереса.

Мауру едва не оглушили вопросы, которые выкрикивали в толпе. Репортеры хотели знать о ней все: ее девичью фамилию, место рождения, где и как она познакомилась с Александром.

– Как далеко отсюда Тарна? – спросила Маура, повышая голос, чтобы Александр смог услышать ее.

– Около сотни миль.

– Мы поедем в экипаже?

Удивление Мауры было настолько искренне, ее брови взметнулись так высоко, а глаза стали такими большими, что раздражение Александра из-за невозможности продемонстрировать репортерам неотесанную крестьянку тут же испарилось. В конце концов, у каждой монеты две стороны. Александр понял, что везет в Тарну не грубую, неотесанную крестьянку. Ирландку – да, незаконнорожденную – да, католичку – да. А этого уже вполне достаточно для достижения цели. Девушка хорошо воспитана и очень красива, так что обязанность разделить с ней брачное ложе будет для него не тягостна, а наоборот – приятна. В целом все ее качества удачно сочетались, и Александр начинал приходить к мысли, что ему, скорее всего, повезло.

– Нет, – ответил он вполне любезно. – Мы поплывем. Тарна расположена на берегах Гудзона.

Предстоящая поездка еще более заинтересовала Мауру. Плавание на «Скотий» было малоприятным, но путешествие по реке наверняка доставит ей удовольствие.

Внезапно на лице Александра промелькнула зловещая улыбка, и он сказал:

– История нашей свадьбы появится завтра во всех газетах. Я уверен, у моих шермехонских родственников начнутся сердечные припадки. Думаю, даже Чарли рассердится, когда прочтет, что вы католичка, ирландка, да еще незаконнорожденная.

Удовольствие, на которое Маура уже было настроилась, после такого замечания сразу улетучилось. Она посмотрела на Александра, удивляясь его полнейшей бесчувственности. Стараясь говорить как можно спокойнее, она спросила:

– Вы так и не изменили своего решения опубликовать все это?

На этот раз удивился Александр и со злорадным удовольствием ответил:

– Разумеется. Даже если я захочу остановить их, уже поздно. «Геральд» и «Таймс» – независимые газеты, они не послушают даже Каролисов.

Маура отвернулась. Отсутствующим взглядом она смотрела на огромные здания, выстроившиеся вдоль улицы. Александр рассказал ей достаточно, она понимала теперь его поступки, его откровенность с прессой. Начни она сейчас расспрашивать, как они будут жить в обществе, которое знает о ней все подробности, он может наговорить такого, чего ей совсем не захочется слушать. Он может сказать, что никогда не собирался делать ее своей женой. Может быть, даже предложит обсудить сумму отступного, на это намекал его отец. Маура с трудом заставила себя промолчать, только крепче сжала руки на коленях. Настаивать на продолжении разговора сейчас просто глупо. Чем дольше они пробудут вместе как друзья, тем вероятнее, что вопрос об отступном просто отпадет.

Посмотрев в ту же сторону, что и Маура, Александр объяснил:

– Это будет один из красивейших соборов в западном полушарии, – и широко улыбнулся: – Вам должно быть интересно – это будет католический собор.

– Была бы рада, если бы он занял весь квартал, – колко отозвалась Маура.

Александр рассмеялся. Ему вдруг захотелось ненадолго отложить поездку в Тарну и заглянуть к Чарли. Александру не терпелось увидеть, как Чарли отнесся к его мести. Но он не поддался соблазну. Вполне возможно, что отец как раз сейчас предупреждает свою шермехонскую родню о том, что появится завтра во всех газетах, и пытается как-то уменьшить урон, который нанес Александр его общественному положению. Нет, сейчас заезжать к Чарли не стоит. Ему придется самому приехать к Александру в Тарну.

При мысли, что через несколько часов он будет в своей любимой Тарне, сердце его учащенно забилось.

Как он соскучился по поместью! Интересно, сколько жеребят родилось? Время появления молодняка как раз заканчивается, и если каждый жеребец-производитель покрывает в среднем сорок кобылиц, а каждая кобыла приносит не менее одного жеребенка, значит, на выгонах полно молодняка.

Александр откинулся на шелковую спинку сиденья. Он был несчастен. Без Джинни он уже никогда не будет счастлив. Но сцена с отцом в Китайской гостиной, предстоящее исполнение супружеских обязанностей и возвращение в Тарну, по крайней мере, делали жизнь вполне сносной.

Александр вынул карманные часы и прикинул, как быстро его личный пароход дойдет до Тарны. Тиль с Мириам и багажом Мауры ехали следом за ними, не отставая. Александру не хотелось задерживаться у причала, дожидаясь их. Он жаждал отплыть сразу же, как только ступит на борт.

Маура заметила перемену к лучшему в его настроении, и ее собственная обида улеглась. Раз Тарна находится в ста милях от Нью-Йорка, значит, это загородное поместье Каролисов. Может быть, Тарна даже похожа на Баллачармиш, отстоявший от ближайших соседей на десятки миль и находившийся в окружении лесов, гор и озер.

Они подъезжали к реке, и Маура с удовольствием вдохнула прохладу, которой тянуло от воды. Полуденное солнце припекало, такую жару Маура испытывала впервые в жизни, пот ручейками стекал у нее по спине. «Интересно, – подумала она, – долгое ли в Нью-Йорке лето и сколько мы пробудем в Тарне? Если Тарна расположена высоко в горах, там, конечно, намного прохладнее и куда приятнее».

Внимание Мауры привлек великолепный белый с золотом пароход, на котором им предстояло плыть. Она в замешательстве рассматривала судно, поскольку на борту не было видно пассажиров и никто не толпился в ожидании посадки на причале.

– Нам придется ждать остальных пассажиров? – спросила Маура, когда экипаж остановился у трапа. Ей совсем не хотелось задерживаться.

Александр рассмеялся, помогая ей подняться по трапу на борт.

– Нет, – ответил он. – «Росетта» принадлежала моему деду, а теперь – мне.

Вычурное великолепие особняка Каролисов на Пятой авеню не произвело на Мауру никакого впечатления. Зато «Росетта» ей понравилась сразу. Это был красивый небольшой двухпалубный пароход, украшенный где только можно позолотой, настоящий плавучий дворец. «Интересно, какая Тарна?» – подумала Маура, поднимаясь на борт парохода.

– Тарна в горах? – с любопытством спросила она, когда они вошли в главный салон. С потолка на них смотрели купидоны, пол закрывал пушистый ковер, а на окнах висели портьеры нежно-лимонного цвета.

– Сама Тарна – нет, но горы рядом. Их подножия – отличное место для верховых прогулок.

– Вы любите кататься верхом? – спросила Маура с возрастающим интересом.

Александр опять рассмеялся:

– Можно сказать – да. Ведь Тарна – конезавод.

– О! – Маура не смогла скрыть своего восторга. – Почему вы мне раньше не сказали? Я ведь выросла среди лошадей в Баллачармише. В Ирландии разводят лучших лошадей в мире.

– Уточняю, – улыбнулся Александр, – лучших в мире лошадей разводят в Тарне.

Маура просто светилась от радости. Она не будет с ним спорить – в Тарне так в Тарне. Главное, что в Тарне она будет в своей стихии.

Когда «Росетта» отчалила и направилась на середину реки, Маура вышла на палубу. Им торопливо уступали дорогу самые разные лодки, лодчонки, рыбачьи плоскодонки, парусные суденышки. Были на реке суда размером побольше – шхуны и паровые пакетботы, а на берегу в доках кипела работа.

Маура подставила лицо свежему ветру, довольная, что скоро городская духота сменится прохладой горного воздуха. Немного спустя к ней присоединился Александр и стал рассказывать о местах, мимо которых они проплывали.

– Вон там Йонкерс, – Александр показал на восточный берег, – теперь мы пойдем быстрее.

Местность по берегам ничем не напоминала Ирландию. Не было нежных серо-голубых гор вдали, не было уснувших темных озер, глинобитных, крытых соломой лачуг. Все выглядело как через увеличительное стекло – больше, крупнее, рельефнее. Даже небо казалось выше и гораздо ярче.

После обеда в столовой, такой же роскошной, что и главный салон, они вернулись на палубу. Пейзаж на берегу постепенно менялся – вдали показались горы.

– Это горы Кэтскилз, – пояснил Александр, услышав восторженное восклицание Мауры. – Здесь река сужается. Через час мы будем в Тарне.

Берега поросли густым лесом, за которым взмывали ввысь темно-пурпурные горы, четко вырисовывающиеся на фоне голубого неба. Голос Александра выдавал его волнение, оно передалось и Мауре. Ей стало ясно, что именно Тарну он считает своим настоящим домом, а не чудовищно безвкусный особняк на Пятой авеню. Его дом – Тарна, Тарна, где разводят и выращивают лошадей.

Пароход уже разворачивался к причалу на западном берегу. Там поджидали коляска и двуколка. Узкая дорога скрывалась в лесу.

Заинтригованная, Маура спустилась на берег.

Рядом с двуколкой стоял молодой человек, но коляска была без кучера.

Александр помог Мауре подняться в нее и сам взял вожжи.

– Это лучшее время года в Тарне. Все кобылы и жеребцы на выпасах, – сказал он, натягивая вожжи. – Через десять минут вы сами увидите, это сразу за лесом.

Маура сгорала от нетерпения. Вскоре деревья поредели. Дорога свернула, и взору Мауры предстала Тарна. От восторга у Мауры перехватило дыхание, она не могла вымолвить ни слова. Она смотрела и боялась поверить своим глазам.

Среди лугов и выпасов стоял белый дом постройки прошлого века, почти весь увитый плющом, с длинными узкими окнами, с классическим портиком с колоннами. Не было ни излишних украшений, ни вызывающих невольную улыбку бесчисленных завитушек, ни безвкусной вычурности, которые так портили впечатление от особняка на Пятой авеню. Вдали виднелись поросшие лесом горы, вокруг, среди лютиков и асфоделей, паслись жеребцы и кобылицы. Это был настоящий рай – американский Баллачармиш. Мауре казалось, что все это ей снится, что она опять стала восьмилетней девочкой, которая, сидя в карете Клэнмаров, в восторге разглядывает дом, в котором отныне ей предстояло жить. Тогда она стояла на пороге новой жизни, и сейчас – тоже, но еще более удивительной и неизвестной.

– Скорее, пожалуйста, скорее! – шептала Маура приземистым лошадкам. Ей не терпелось, чтобы ее новая, захватывающая жизнь поскорее началась. – Пожалуйста, скорее!