Госпожа

Глава 22 Ладья

Грейс не знала ответа на вопрос Уесли. И она была более чем уверена, что не хотела его знать. Куда направлялся Кингсли? Ее сердце пыталось держать ответ втайне от своего разума. Если он направлялся туда, куда она думала, то есть вероятность, что он не вернется. Она едва знала мужчину, но это не имело значения. Девушка не знала, как много еще стресса и страха она сможет пережить, прежде чем просто сломается.

Они вернулись в дом, и Грейс оставила в гостиной разговаривающих друг с другом Уесли и Лайлу. Уютное место, оно напоминало ей маленькое английское имение, которое она посетила подростком во время школьной поездки. Грейс вспомнила о нем, блуждая по коридорам этого элегантного старого особняка, и думала, как стыдно превращать такой дом в музей. Он был построен для семьи, и в нем должна жить семья.

Хотя знала, что не должна, Грейс открыла каждую дверь на первом, а затем и на втором этаже. Ее сердце сжалось, когда девушка увидела спальню, которая, очевидно, принадлежала двум маленьким девочкам. Две односпальные кровати, поставленные рядом. Бледно-розовые и белые стены, все в цветах сахарной ваты. Над левой кроватью висела нарисованная картинка. Байрони было написано печатными буквами. Над правой кроватью курсивом было выведено имя Уилла. На каждой кровати лежала гора плюшевых игрушек - львы, волки, обезьянки из носков и улыбающиеся дельфины. Грейс взяла маленькую коричневую собаку и прижала к груди. У нее в детстве была такая же. Даже до сих пор хранится где-то на чердаке у ее родителей. Она назвала ее Бернард, «хотя и не святой», так говорила она людям, гордясь своей шуткой. Как же Грейс хотела, чтобы в ее доме однажды появилась такая комната - маленькая кроватка, заваленная игрушками, и Закари каждую ночь в сказочном патруле. Зная своего мужа, он бы читал сыну или дочери взрослые романы Томаса Харди или Вирджинии Вульф. По крайней мере, они смогут усыпить малыша.

Грейс провела ладонью по животу и возненавидела эту плоскость. Она четыре дня в неделю бегала по пять миль, правильно питалась, принимала витамины... и, тем не менее, месяц за месяцем не могла забеременеть. Она молилась о чуде, чтобы Бог исцелил рубцовую ткань внутри нее, и чтобы она смогла забеременеть. Сейчас эта мольба казалось такой мелочной, такой эгоистичной. Нора попала в руки сумасшедшей женщины, намеренной отомстить. Теперь девушка могла молиться, чтобы Бог сегодня был в настроении творить чудеса.

Неохотно Грейс вернула собаку на горку игрушек и ушла из спальни. Она заметила комнату в конце коридора, которая была открыта, хотя была готова поклясться, что закрыла ее, когда вошла в комнату девочек. Грейс подошла к двери и увидела, что та вела не в комнату, а к лестнице наверх. Она не увидела включенного света, поэтому в полной темноте начала подниматься по ступенькам, пока те не закончились. Шаря рукой по темной двери, нашла ручку, повернула ее и поняла, что оказалась на крыше дома.

Она вышла на площадку и осмотрелась. В дальнем конце крыши стоял Сорен, глядя в ночной лес, окружающий имение. Грейс застыла, увидев священника таким молчаливым и мрачным. Ей стоит вернуться и оставить его наедине со своими мыслями. Но она весь день была одна и понимала, что слетит с катушек, если не избавится от этого голоса в своей голове.

Собравшись с мужеством, девушка подошла к нему и остановилась рядом. Он держал в руке высокий бокал с красным вином, поднял его к губам и выпил.

- Не возражаете, если я присоединюсь к вам ненадолго? - спросила Грейс, внезапно ощутив страх. Хотя страх чего? Что он не захочет находиться в ее компании или все-таки захочет?

- Пожалуйста, останьтесь. Ваша компания будет самой желанной.

- Не уверена насчет этого, - ответила она, вздохнув. - Я даже наедине с собой не могу находиться.

Он отвернулся от темного леса и начал изучать ее лицо. Его взгляд ощущался интимным и проникающим, словно он пытался понять больше, чем видел.

- Вы плакали.

Грейс подняла руку к лицу и провела пальцами под глазами, вытирая дорожки слез, смешанных с тушью.

- Извините. Должно быть, я ужасно выгляжу.

- Нет, вы выглядите прекрасно. И беспокойно.

- Спасибо, - ответила она и устало усмехнулась. - Вас не спугнешь женскими слезами?

- Едва ли, - сказал он, поднимая бокал к губам и делая глоток. - В правильных обстоятельствах я скорее наслаждаюсь ими. Думаю, ваши не той разновидности, о которой я говорю.

- К сожалению, нет, - ответила она, почти покраснев при мысли о том, как Сорен доводит женщин до слез. - Я совершила глупую ошибку, заглянув в одну из детских комнат.

- Вы с Закари все еще пытаетесь зачать?

- По правде говоря, да. Откуда вы узнали? - если бы она говорила с кем-то еще, Грейс была бы очень смущена, переходя на столь личное. По какой-то причине девушке показалось, будто ей нравится то, что она может говорить с ним о чем угодно, и дальше его собственных ушей это не распространится. Священник, напомнила она себе. Конечно.

- Элеонор рассказала мне. Вам стоит знать, что она не сплетничала. Она попросила прочитать новенну³ за вас.

- Правда? - сердце Грейс сжалось от такой доброты.

- Элеонор убеждена, что я нервирую Бога, и что Он больше рад моим звонкам, чем ее, как она говорит.

- Значит... вы молились, чтобы я забеременела?

- Читал новенну. Я девять раз молился о том, чтобы у вас произошло зачатие.

- Спасибо, - почти прошептала Грейс. - Закари хочет прекратить попытки завести биологического ребенка. Говорит, что это слишком тяжело для меня. Он согласен на усыновление, но я хочу пытаться дальше. Но теперь эта мечта кажется такой эгоистичной и мелочной, в то время как Нора...

- Не нужно, Грейс. Не думай, что Бог не способен подарить тебе ребенка и вернуть Элеонор к нам. В конце концов, Он всемогущ. Он может управиться с более чем одним заданием в его списке дел.

- Запомню это. - Ночной ветер прикоснулся своими руками к ее коже, и Грейс пододвинулась ближе Сорену, инстинктивно ищу укрытия. Он не отпрянул от нее, когда ее плечо прикоснулось к его руке. - Хотя... стоит произойти чему-то подобному, и я не могу сдержать себя и немного порадоваться тому, что бездетна. Нет детей, значит, никто не может их похитить. Сейчас для меня люди кажутся очень хрупкими, мир ужасно небезопасным. Нора чья-то дочь, и она боится... она, должно быть, так напугана.

Сорен обнял ее за плечи, и слезы снова начали капать. Она ближе прижалась к нему, уткнувшись головой ему в грудь. Она ощущала себя ребенком, пытающимся найти утешения в объятиях отца.

- Элеанор, - начал он и обеими руками обнял ее, - она самая смелая женщина, которую я знаю. Когда ей было пятнадцать, она даже меня не боялась. И поверьте мне, я пытался напугать ее.

- Я бы боялась вас. И я боюсь вас.

- Но не она. Знаете, ее первым словом, которое она мне сказала мне... я помню, словно это было вчера. Она сказала: «Ты же знаешь, что похож на идиота, верно?»

Грейс громко рассмеялась и отпрянула из его объятий.

- Она вам это сказала?

- Она сделала исключительный акцент на том, что я не надел замок на свой мотоцикл. Сказала, что этим самым я привлекаю грабителей. Учитывая, что неделю спустя после этой беседы ее арестовали за угон автомобиля, она не знала, о чем еще говорить.

- Арестовали за угон? Какая испорченная девчонка. Я и не представляла, что она была в такой передряге. Я думала, что девочек-подростков арестовывают за кражи кошельков и косметики.

- Элеонор все делает нестандартно.

- И вы любите ее за это. - Улыбнулась ему Грейс.

- Да. Бесконечно и не раскаиваясь. Мое сердце было так истерзано после встречи с нею. Разорвано надвое. Я знал, что должен любить ее лишь как отец любит дочь, но ее дикость и красота делали это практически невозможным. Хотя я и защищал ее, как отец. Я всегда пытался защитить ее. И у меня всегда получалось. До сих пор.

Грейс сделала еще один шаг назад. Ей нужно немного пространства между ней и Сореном. Находиться в его руках было неестественно хорошо, необоснованно безопасно. Она гадала, было ли это тем, что испытывал Закари с Норой - странное притяжение к кому-то, кого она не могла понять, кто казался почти чужаком. У них, обоих, что-то вроде тайных знаний. Тайная интуиция. Они видели то, что не могла представить, Сорен и Нора, понимали то, что она никогда не поняла бы. Но почему Грейс хотела увидеть, хотела понять...

- Мое сердце сегодня не со мной, оно далеко, - сказал Сорен, всматриваясь в темноту.

- Как далеко?

- В десяти милях отсюда, у Элизабет дома. Я могу пробежать это расстояние за час.

- А я - за сорок пять минут, - ответила она, улыбаясь.

- Веди себя хорошо. Ты на семнадцать лет моложе меня. Уважай старших, - сказал он, очевидно пытаясь не улыбнуться ей.

- А если не буду, вы перебросите меня через свое колено?

Сорен изогнул бровь, и Грейс покраснела от уха до уха.

- Боже мой, теперь вы меня застукали. - Она закрыла лицо руками.

- Радуйся, что Кингсли не слышал этого. Он бы воспользовался этим предложением.

Он улыбался, пока говорил, но она заметила печаль в его глазах, печаль и страх.

- Где Кингсли?

- В последнем месте, где я хотел, чтобы он был.

- Он пытается вернуть Нору.

Сорен кивнул.

- Обоим и Кингсли, и Элеонор предстоит там столкнуться с неизвестными опасностями. Я предпочитаю, когда они оба рядом со мной.

- Вы любите Кингсли?

- Да. Тебя это шокирует?

- Совсем нет. Он напоминает мне Нору. Высокомерный, дерзкий, опасный, красивый.

- Эти двое как родственные души, хотя и будут отрицать это до последнего своего вздоха. Родители Кингсли погибли, когда ему было четырнадцать. Родители Элеонор были более чем бесполезны для нее, когда она была подростком.

- Вы вроде отца для них.

- Можно и так сказать. И теперь я отец, который отдаст все что угодно, чтобы вернуть их в целости и сохранности.

- Они вернутся. Вы верите, что у меня однажды появится ребенок. Я верю, что вы вернете своих.

- Спасибо. А пока... - он поднял бокал и сделал еще один глоток.

- Я должна была додуматься до этого, - сказала она, кивая на вино. - Лучше, чем плакать над плюшевой собакой.

Сорен слегка улыбнулся и протянул ей бокал.

- Возьми. Мне больше не стоит пить.

Грейс на мгновение замешкалась, но взяла бокал из его рук. Пить после него казалось очень интимным жестом. Тем не менее, она сделала глоток.

- Мерло. Неплохо.

- У Дэниела приличный винный погреб. Его покойная жена, Мэгги, была своего рода энофилом⁴.

- Тогда я выпью в память о Мэгги. - Она подняла бокал, чтобы сделать еще один глоток.

- Sláinte mhaith, - сказал Сорен, его произношение кельтских слов было таким идеальным, что даже ее ирландская мать была бы впечатлена.

- Уверены, что не хотите? Я с радостью поделюсь.

- Я уже выпил пять бокалов.

- Пять? - ошеломленно повторила Грейс. - Я бы в коме валялась под столом после пяти бокалов Мерло. - Четыре бокала это вся бутылка.

- Я редко столько пью. Чаще всего по бокалу в день.

- Оно прекрасно подходит для снятия стресса. Если бы Закари попал в этот дом, мне бы пришлось поставить алкогольный катетер в руку.

- Обычно я нахожу более приятные средства снятия стресса, чем алкоголь.

Грейс усмехнулась и сделала еще один глоток вина, желая, чтобы оно ударило ей в голову как можно быстрее.

- Уверена, что так и есть. Ночь с Норой, должно быть, отличная терапия.

- Ты себе даже не представляешь... - улыбка, которая появилась на его лице, была такой влюбленной, что у Грейс едва не подкосились колени. Мощное вино. Должно быть, это именно вино.

- Я счастливая замужняя женщина с потрясающим мужем-любовником. И я читала все книги Норы. И думаю, у меня есть кое-какая идея.

- Я тоже читал ее книги.

- Возмутительно, - подразнила она. - Священник, который читает эротику.

- Только под авторством Элеонор.

- Она определенно мой любимый автор.

Грейс села на карниз крыши и повернулась спиной к лесу. Она лучше будет смотреть на Сорена. Никогда в своей жизни ее не привлекали блондины, но что-то в нем поражало. Даже в ночи он отбрасывал тень. Странно было видеть его таким - в белой рубашке, без воротничка, но все же он выглядел как священник, святой.

- Могу я задать вопрос? - Сорен смотрел на нее.

- Конечно. Любой.

- Почему ты не ненавидишь Элеонор?

- Думаю, мне понадобится гораздо больше вина, чтобы ответить. - Она попыталась рассмеяться, но не получилось. Сорен ждал, изогнув бровь. - Хорошо... мои семейные проблемы с Закари начались задолго до его знакомства с ней.

- Но они были любовниками, - напомнил он ей.

- Я об этом прекрасно знаю. Она флиртовала с ним при каждом их разговоре. Я знаю это, потому что она рассказывает о том, какой мой муж злой и больше не ведется на ее шарм.

- И это не приводит в ярость?

- Приводило бы, если бы я считала ее угрозой. Думаю, если бы мы с Закари расстались, ее сердце было бы разбито.

- Да. Она любит вас обоих.

- Она флиртует с ним и со мной; если бы выпал шанс, думаю, она бы не отказалась от еще одной ночи с Заком, но для нее это лишь игра, пьеса. - Грейс замолчала, когда поняла, что она сказала, и кому. - Простите. Уверена, последнее, о чем вы хотите слышать, это то, как Нора флиртует с...

- Не извиняйся. Я никогда не обижался на шалости Элеонор. Жертвы, которые она принесла, чтобы быть со мной, настолько велики, что я был бы худшим из мужчин, если бы требовал от нее тотальной верности.

- Хотела бы я, чтобы больше людей были так открыты как вы и Нора. Несколько друзей Закари, точнее, бывших друзей, ненавидят меня, потому что я встречалась с другим, пока мы были порознь. Неважно, сколько раз он говорил им, что у него тоже была интрижка... мальчики, есть мальчики, но женщина, которая занималась сексом с другим, а не с мужем, не заслуживает прощения.

- Не для меня. И не для Бога. У нас с Элеонор всегда были открытые отношения, и это была целиком моя инициатива. Из-за того, кто я...

- А кто вы?

Он скрестил руки на груди и уставился на нее. Внезапно она ощутила себя непослушной школьницей, которую отругают.

- Ты знаешь кто я, Грейс.

- Я знаю, что вы садист. Так говорит Нора. И знаю, что вы хороший человек и чудесный священник. И это она тоже мне сказала.

Сорен вздохнул и сел рядом с ней на карниз. Она изучала его профиль, пока он подбирал слова. Прошло много лет с тех пор, как она брала в руки ручку и писала стихи. Она была довольно хорошей поэтессой в университете и мечтала заниматься поэзией всю жизнь. Но брак, ее карьера, реальный мир отобрали у нее эту мечту. Сейчас она внезапно ощутила вдохновение снова писать. Она знала, что на всю жизнь запомнит этот момент, на этой крыше, со священником. Картинка этого воспоминания порхала в ее голове, как мотылек. Она бы оплела словами эту ночь и запечатлела их на бумаге, чтобы они застыли на целую вечность.

- Среди нас есть те, кто воспринимают садизм, как игру. Для вас это может показаться грубым и оскорбительным.

- Мой брат играет в регби. Я знакома с концепцией причинения боли во время игры.

- Они счастливчики. Те, кто могут играть. Звучит свисток, игре конец, они расходятся. Но для меня... это не игра. Я не могу уйти.

- Нора объяснила мне немного. Сказала, это словно быть геем или натуралом. Это то, кем ты являешься, а не то, что ты делаешь.

- Я рад, что она помогла тебе понять. Не все это могут. Это пугает людей. Как и должно. Я бы начал волноваться, если бы кто-то вдохновился идеей причинения другому боли ради удовольствия.

- Должно быть то, чем вы занимаетесь, ужасает.

- Может. Чем больше боль, которую я причинил кому-то, тем больше мое удовольствие. Это прогулка по канату, балансирование. Всегда есть страх зайти слишком далеко, рухнуть. И в подобной ситуации, не ты один падаешь. Ты тащишь за собой и другого человека.

- Но для этого же существует стоп-слово, верно? Чтобы остановить падение?

Сорен кивнул.

- Они помогают, наши небольшие охранники. Мы с Элеонор так долго вместе, что она знает, как глубоко может меня принять без утраты себя.

- Вы когда-нибудь... - Грейс пыталась найти подходяще слово, - теряли себя?

- Да. Однажды с Элеонор, вскоре после того как мы стали любовниками. Она дразнила меня во время игры. Я принял усиленные ответные меры. От шока она забыла, что у нее есть стоп-слово. Я не остановился.

Грейс вздрогнула, когда его голос понизился почти до шепота. Я не остановился... Она не хотела знать, что он не прекратил делать. Это был секрет, который она позволит ему сохранить.

- Были еще случаи? - Грейс поднесла бокал к губам.

- Несколько. И все с Кингсли.

Грейс едва не подавилась вином. Она тяжело сглотнула и сделала глубокий вдох.

- С Кингсли? Правда?

- Кажется, ты удивлена. - Она не была удивлена. Она была шокирована, и Сорен, казалось, наслаждался ее шоком.

- Я думала, вы были подростками, когда были вместе.

- Да. Хотя с тех пор случилось несколько эпизодов. Редких. Они должны быть редкими.

- Почему?

Сорен на мгновение замолчал. Он протянул руку. Грейс рассмеялась, протянула его бокал с вином и наблюдала, как он пьет. Он вернул ей бокал, чуть менее полный, чем до того.

- Кингсли Эдж... это не настоящее имя. Хотите знать его настоящее имя?

- Очень.

- Кингсли Теофиль Буассоннье.

Грейс моргнула.

- Вы можете произнести по буквам?

- Б-у-а-с-с-о-н-н-ь-е. - Сорен произнес каждую букву с французским произношением. - Как вы можете себе представить, он был очень заинтересован в том, чтобы освободиться от этого имени, когда осел в Америке.

- Довольно громоздко.

- В отличие от него самого.

Грейс едва не уронила бокал, но она заметила блеск озорного веселья в глазах Сорена.

- Вы снова это делаете. - Указала она на него. - Вы пытаетесь играть с моим разумом.

- Да, и без единых угрызений совести.

- Это вы наполовину пьяны. И я должна контролировать ход беседы.

- Ты уже забыла, о чем мы беседовали.

- Не правда. Вы... - Она замолчала и прошлась по стадиям их разговора. Замечание о «громоздком», конечно же, выбило ее. Она вернется. - Кингсли. Вы говорили, почему ваши встречи, - начала она, пытаясь подобрать более тактичное слово, - с Кингсли редкие.

- Хорошая девочка.

- Благодарю, - ответила она, купаясь в похвале. - И...?

- Кингсли не бездумно выбрал фамилию Эдж. Это не жеманство. И не шутка. И даже не кличка. Выбор фамилии Эдж служит предупреждением.

- Предупреждением чего?

- Кингсли ценитель определенного стиля БДСМ, известном как эдж-плей. Элеонор ведет список того, что она называет «Ложь, которую извращенцы говорят ванилькам». В этом списке такие пункты как «Все сцены предварительно обсуждаются». И «Нет, конечно, флоггеры и однохвостки не могут повредить кожу». И «Да, мы все используем стоп-слово, и сабмиссивы единственные, кто держит все под контролем».

- И это все неправда?

- Правда... для некоторых из нас. Остальные играют по другим правилам. Со своими клиентами и в его клубах Кингсли отличный смотритель над правилами. С глазу на глаз Кингсли предпочитает более опасные игры. Никаких стоп-слов, никаких предосторожностей. Он особенно любит игры с дыханием и игровое изнасилование.

Еще одна волна холодка прошлась по Грейс, холодок, который никак не связан с ночным воздухом.

- Игровое изнасилование... говорит само за себя. Игры с дыханием?

- Удушение, - просто ответил Сорен. - Эротическая асфиксия. Я признаю, что тоже наслаждался подобными практиками, но в более жестко контролируемых условиях. Например, игры с кровопусканием. Это, безусловно, моя любимая форма садизма. И все же, мы с Элеонор практикуем это не чаще одного раза в год. Она принимает ванну перед сценой, и после мы тщательно обрабатываем ее раны. Во время сцены нет необходимости в стоп-слове, потому что, если она скажет стоп, я остановлюсь. С Кингсли... можно с ожесточением избивать его, жестоко обходиться, насиловать всеми возможными способами, и он не попытается остановить вас. У него нет границ. Когда мы были подростками, я дал ему стоп-слово. Он ни разу не произнес его, и я ломал его на тысячу кусочков ради удовольствия собирать его, чтобы потом опять сломать.

Грейс глубоко вдохнула и позволила словам проникнуть в нее. Она знала, что должна быть в ужасе, испытывать отвращение... но ничего, кроме восхищения и сочувствия, к этому мужчине и его признанию это у нее не вызывало. Даже наоборот - желание, если она осмелится признаться в этом самой себе.

- Понимаешь, - продолжил Сорен, - инстинктивно каждый понимает, что сабмиссив в сцене должен чувствовать себя безопасно и быть в безопасности. Но часто забывают, что и Доминант тоже должен чувствовать безопасность и быть в безопасности. Когда я близок с Элеонор, трудно оставаться в сознании, но я это могу. Если я начинаю забывать себя, она напоминает мне, кто я.

- Как это?

- Она редко использовала со мной стоп-слово. Почти никогда. Но если ей нужно остановить меня на мгновение, она мне скажет. Если что-то начинает заходить слишком далеко, она вытягивает меня, вытягивает нас обоих, оттаскивает от грани. Но не Кингсли. С Кингсли слишком просто забыться, слишком просто дойти до грани и переступить ее. И раз я люблю его и не хотел бы стать архитектором его уничтожения и своего собственного...

- Вы не прикасаетесь к нему, потому что любите его.

- Самоконтроль требует выдержки, и не причинять вред зачастую утомительно, особенно, когда утрата контроля так опьяняет - намного больше, чем пять бокалов вина. Вот почему у нас с Элеанор открытые отношения с самого начала. Иногда ей требуется несколько дней или недель, чтобы восстановиться после ночи со мной.

- Значит, если она хочет секса без рубцов и синяков, ей нужно обратиться к кому-то другому.

- И, если мне хочется изрисовать свежий холст рубцами и синяками, я иду к другому.

- У вас есть еще любовники? - совершенно шокированная спросила Грейс. Она знала, что у Норы были, но, судя по ее словам, Сорен был верен только ей.

- Элеонор и Кингсли единственные мои любовники, с тех пор как я стал священником. Но есть несколько других женщин, которые подчинялись мне, когда Элеонор нет в городе, или ей нужно пару дней отдыха.

- Только женщины?

- Да. Я более осторожен с женщинами, чем мог бы быть с мужчинами. И, откровенно говоря, Кингсли единственный мужчина, который когда-либо меня привлекал.

- Значит, она спит с другими, и вы бьете других?

- Договоренность, которая прекрасно работает для нас обоих. Или работала.

- Она любит вас. Что бы она не решила с Уесли, это не изменит того факта. Как и то, что я спала с Яном, а Закари с Норой не изменят того факта, что мы с ним были женаты, что мы любили друг друга и принадлежали друг другу.

- Поэтому ты не ненавидишь Элеонор?

- Именно. Потому что я ненавидела Закари, будто я должна это делать. - Она сделала еще один глоток вина. Если она собиралась говорить о разрыве с Закари, ей нужна вся жидкая храбрость. - Поэтому жены всегда ненавидят других женщин. Хорошо ненавидеть другую женщину. Другая женщина... - Грейс вытянула перед собой руку, - другая. Она даже не человек. Мы можем вывалить всю свою ненависть, все свое презрение на нее, даже если глубоко внутри знаем, что это не ее надо винить. Она козел отпущения.

- Ты знаешь, что козел отпущения — это концепция Ветхого Завета?

- Не имею ни малейшего представления.

- Левит. Грехи израильтян были символически помещены на голову козла, и затем козла загнали в пустыню, чтобы никогда его больше не видеть. Это была форма искупления.

- Так и есть. Вы перекладываете все грехи мужа и жены, их брака на голову другой женщины. И молитесь, что она уйдет навсегда и заберет все несчастье с собой, и оставит вашего мужа в покое.

- Ты хотела помириться с Закари?

- Да. Очень. Вот почему, на первых парах, я злилась на всех кроме него. Были дюжины других женщин. Работа была еще одной женщиной, которую я обвиняла. Босс Закари, Жан-Поль Боннер. Я обвиняла его. Он знал, что у нас были проблемы, и воспользовался этим. Америка... она была шлюхой, соблазнившей моего мужа вдали от меня.

- Вся страна?

Грейс улыбнулась.

- Да. Я обвиняла всю страну. Типичное поведение озлобленной жены. И затем он упомянул Нору Сатерлин по телефону, одного из его писателей, как он сказал. Но он сказал это со страстью. Я искала информацию о ней, увидела фотографию прекрасной женщины. И тогда возненавидела ее. Но для меня это не сработало, игра в козла. Грехи все еще были там, в браке. Их можно было с легкостью вывести из брака, обвинив Ж.П. Боннера или Нору, или всю чертову страну. Я поняла, если хочу вернуть Закари, что я и хотела, то не могу обвинять всех кроме нас. Наши проблемы были по моей вине. Наши проблемы были по его вине. Наши проблемы были по нашей вине, а не ее.

- Нужно быть мудрым человеком, чтобы понять это. Я общался со многими женатыми парами, которые никогда не видели в этом истину. Они обвиняют всех, кроме реального виновника.

- Я не хотела видеть причину в этом. Но должна была. И сделала фатальную ошибку, когда поспешила приехать в Нью-Йорк.

- Ты встретилась с Элеонор.

Грейс подняла бокал и отсалютовала.

- Я встретилась с Элеонор. И вместо «другой женщины» для меня она стала Норой. Красивой, умной, сочувствующей и понимающей Норой. Ее невозможно ненавидеть. Боже мой, я заявилась к ней на порог как к сумасшедшей женщине, которая преследовала моего мужа, а она угостила меня чаем и сказала, что Закари все еще любит меня. Вы спросили, почему я не ненавижу ее. Все что я хотела это вернуть мужа. И я его вернула. Этого хотят все жены.

Сорен встал и отвернулся от нее, всматриваясь в темнеющий, окружающий их лес. Словно кто-то другой сказал их, Грейс услышала собственные слова.

Она козел отпущения... Мы знаем, что не ее надо винить... Все что я хотела, это вернуть мужа... этого хотят все жены.

- Мари-Лаура, - сказала Грейс, и ужасное понимание происходящего накрыло ее. - Она совсем не Нору хочет, верно?

Сначала Сорен не ответил на ее вопрос.

- Нет, - наконец ответил он.

- Она бы оставила Лайлу, если бы Нора не вызвалась добровольцем. Ей наплевать любовницу или вашу племянницу удерживать, главное, чтобы это был кто-то, кого вы любите.

Губы Сорена сжались в тонкую линию.

- Что было в записке?

- Это не важно.

- Важно. Что там было? Пожалуйста, расскажите.

- В ней было то, что произвело эффект «Дорогой муж, скучал по мне? Я точно скучала по тебе. У меня есть кое-кто, кого ты любишь. Если ты хочешь, чтобы твоя любовь продолжала дышать, я настоятельно рекомендую тебе и мне исправить этот разрыв между нами. Это решение серьезное. Не торопись. Но и не затягивай. У тебя есть время до полудня пятницы. С любовью, твоя преданная жена. P.S.: Передай моему брату: Люби сестру свою».

Мгновение Грейс не могла говорить. Ей нужно переварить эти слова.

- Она хочет вас, - наконец сказала Грейс.

- Да.

- Как вы ее найдете? Я знаю, что Лайла сказала нам, но что если она не узнала комнату?

- Люби сестру свою... На прошлой неделе кто-то проник в дом Элизабет и написал эти слова пеплом на стенах моей детской комнаты.

- Вы поняли из записки, где была Нора, не от Лайлы и не по ее медальону. Мари-Лаура хотела, чтобы вы знали.

- Она хочет, чтобы я пришел. И если придет кто-то кроме меня, она убьет Элеонор.

- Вы не можете идти. Эта женщина уже убивала. Уесли рассказал мне, что она убила девушку. Она и вас убьет.

- Или еще хуже.

- Что может быт хуже смерти?

Сорен протянул руку, и Грейс передала ему бокал вина. Он поднес его к губам и допил все одним глотком.

Грейс ждала. Сорен так и не ответил на вопрос.