Гравюры на ветру

* 44 *

После нашего с Еленой импровизированного отпуска мне стало совсем тяжко терпеть необходимость ежедневных расставаний. Более двенадцати часов вдали от нее — без ее взгляда, голоса, поцелуев — превращали меня в полуживого инвалида не способного ни работать, ни мыслить. Как мальчишка я выпрашивал у нее свидания, мчался на метро через весь город, чтобы просто проводить ее с работы домой или посидеть рядом в очередном ресторане, слушая пустые бредни шеф-поваров. Мы держались за руки, смотрели друг на друга, и мне казалось, что время замедляет ход.

Я не мог красть деньги из семейного бюджета, а поскольку скрывать свои доходы от Карины было не в моих правилах, средств на посещение гостиничных номеров у меня не хватало. Дурея от переизбытка желания, я отчаянно целовал Елену на лестничных площадках, в подворотнях и парках, молясь, чтобы ее мать и сын побыстрее переехали за город, освободив квартиру для наших встреч. Мы вели уличный образ жизни, прячась от любопытных прохожих и невозмутимых бродяг.

Не знаю точно, догадывалась ли Карина о моих изменах. С некоторых пор она стала очень скрупулезно подсчитывать деньги, которые я приносил, ссылаясь на то, что нам следует начать откладывать на черный день. Возможно, она боялась моего транжирства или хотела подстраховать себя и Артура, накопив некую сумму, которая позволила бы им прожить без меня в случае развода. Трудно сказать. Но о нашем расставании я действительно стал задумываться все чаще и чаще. Несколько раз, когда меня одолевали совсем уж невыносимые приступы любовной тоски, я начинал поглядывать в сторону потрепанного чемодана и размышлять о планах побега. Однако каждый раз меня останавливало только одно — Еленино молчание. Она ни в какую не соглашалась ответить на мой вопрос и сказать, хочет ли выйти за меня замуж. Сколько я ни начинал заводить с ней разговор о свадьбе, каждый раз она морочила мне голову, уверяя, что не собирается отвечать на предложение, поступившее от женатого человека. Это приводило меня в смятение. Я не видел никакого смысла в разводе, если за ним не следовал новый союз. Карина была прекрасной женой, чудесной матерью и разрыв с ней мог произойти только в случае Елениного согласия.

Разговоры о нашей совместной жизни вызывали у Елены то приступы ярости, то истерику со слезами. Она объяснялась мне в любви, сводила с ума страстными ласками, а потом злилась и почему-то ревновала к Карине, почти доходя до рукоприкладства. Я не понимал ее поведения — жена была для меня не более чем добрым другом и матерью моих детей, и расстраиваться от этого было просто глупо. Еленина ревность, как и ее непредсказуемое поведение, доставляли мне много хлопот и не давали почувствовать себя счастливым…