Грезы Тадж-Махала

Моя усыпальница

Почти целый год наше войско стояло под стенами непокорного Бурханпура. Мой муж, мой любимый Кхуррам, неистовствовал. Он пришел принудить к подчинению местного раджу-хитреца. Но понял, что перехитрили-то, пожалуй, только его самого. Крепость стояла на горе, окруженной непролазными джунглями. К ней вела единственная дорога, вся перегороженная завалами из срубленных деревьев. Хитрец раджа велел переплести поваленные деревья живыми лианами. Когда горстка храбрецов из нашего войска пыталась подойти, убрать эту преграду, на них обрушивался град стрел, которые посылали в их сторону ловкие, как мартышки, бурханпурские лучники. Сами же жители города, разумеется, знали в джунглях тайные тропки и даже дороги. Во всяком случае, недостатка в питье и провизии они не испытывали.

Так или иначе, но взять город с первого натиска, как надеялся мой любимый Кхуррам, не получалось. Однажды вечером он пришел в мой шатер в самом мрачном расположении духа.

— Этот раджа со своим крохотным войском может опозорить меня, повелителя огромной империи! — воскликнул он, страстно (как и семнадцать лет назад) обнимая меня. — Признаюсь тебе, услада очей моих, любимая Hyp-Махал, сегодня я впервые подумывал об отступлении!

— Не вздумай это делать, любимый мой! — воскликнула я. — Посуди сам! Ты вступил на престол меньше года назад, после смерти твоего великого отца Джахангира, Грозы Мира! Ты принял имя Шах-Джахан, что значит Повелитель Мира! Почти все князья и раджи надеются на то, что ты, несмотря на имя, окажешься слабым властителем. Некоторые из них даже осмелились бросить тебе вызов, мой сладкий повелитель!

— Они считают меня изнеженным сосунком, за которого принимает решения любимая жена! — вспыхнул мой повелитель, гневно вскочил и стал расхаживать по шатру.

— Но ведь это не так! — со смехом воскликнула я. — И ты это знаешь. И докажешь это всем своим недругам! Если ты сейчас отступишь, то раджи взбунтуют окраины всей империи! Те же Деканские княжества напоминают сейчас бочку с порохом, которой достаточно маленькой искорки, чтобы взорваться! Ты захватишь этот несчастный Бурханпур, казнишь раджу и его советников так же жестоко, как это сделал бы твой отец, великий Гроза Мира!

— Да! — воскликнул мой любимый мужчина. — Я сделаю это!

А потом он обнял меня. А его поцелуй оказался таким же страстным, как и семнадцать лет назад, когда моему любимому Кхурраму только исполнилось двадцать лет.

Над войсковым лагерем в джунглях сгущалась тьма, полная стрекотания из джунглей, криков зазывал-торговцев. Над склонами ближних гор бушевала гроза. И даже ее отзвуки были настолько сильны, что сотрясали наш шатер, как кукольный домик. В эту зловещую ночь в объятиях самого сильного мужчины мира, который безраздельно принадлежал мне, мы зачали нашего четырнадцатого ребенка.

— Это будет мальчик! — сказал мой император, гладя меня по щеке. — Он станет олицетворением нашей с тобой победы над мятежниками. Он появится на свет в Дели!

— Нет, — сказала я (мне не нравилась новая могольская столица). — Я хочу родить в Агре. Твой отец тоже любил этот город и даже построил себе там дворец.

— Да будет так! — воскликнул мой император.

…Мы верили в Аллаха, да будет благословенно имя его. Наши противники-язычники поклонялись другим, многочисленным и страшным многоруким богам. И эти боги тоже существовали (хотя я, как мусульманка, не могла признать этого вслух). Нашим врагам помогал многорукий разрушитель Шива. Самый страшный из языческих богов. Он помогал защитникам крепости в джунглях отражать атаки императорского войска, заряжал сердца недругов доблестью, А наш военный лагерь трижды смывало мощными не по сезону ливнями. Воинов преследовали болезни. Моему императору удавалось поддерживать в войске высокий дух, но все больше солдат и даже их командиров переговаривались о том, что Шива не допустит того, чтобы крепость пала, и что наше войско постигнут неисчислимые беды, если мы не отступим.

Время тянулось медленно. Прошло девять месяцев. Мой любимый император исходил бешенством. Но, наконец, и ему улыбнулась удача.

Милость Аллаха заключалась в том, что в этой местности настала засуха. Обмельчали реки (а некоторые так даже превратились в сухие русла), вышедшие из леса хищники теснились у водопоев рядом со своими жертвами, соблюдая водное перемирие. Но главным было то, что джунгли полностью высохли.

Я посоветовала моему любимому Шах-Джахану поджечь их. В такую засуху они вспыхнут легко, как вязанка хвороста. Мог сгореть и город. Пускай! Мятежники так или иначе будут преданы своей страшной участи.

В тот день я чувствовала, что наш четырнадцатый малыш уже готов к тому, чтобы появиться в этом мире. Я сказала об этом своему императору.

— Сегодня я возьму Бурханпур! — заявил он. — Это будет хороший подарок ко дню рождения моего сына!

Мужчины часто бывают хвастливы. Но самые сильные мужчины мира очень часто выполняют даже свои самые невероятные обещания.

Я улыбнулась и кивнула Кхурраму. Мое тело слабело с каждым часом этого томительного, невыносимо жаркого дня. Крепкий младенец толкался во мне своими ножками.

Император отдал приказ поджигать джунгли. И тут-то из Дели — имперской столицы — с отрядом всадников прибыл Аурангзеб, мой сын. Он родился третьим (после нашей общей любимицы Джаханары-бегам и красавчика Дары), сейчас ему не исполнилось еще шестнадцати. Он был дерзок, храбр, не по-юношески мудр и прозорлив. Я знала, что, науськиваемый хитрыми царедворцами, мой сын замышляет недоброе, мечтает когда-нибудь свергнуть отца и воцариться над всей Индией. Я советовала Шах-Джахану быть с ним очень осторожным. Но благородный император не смел даже думать, что когда-нибудь его сможет предать родной сын. И что ему, интересно, потребовалось в войске?

Потом я поняла, что доносчики (кто-то из тех, кто курсировал между войсковым лагерем и Дели) сообщили ему, что на сегодняшний день намечен штурм. И мой сын Аурангзеб приехал для того, чтобы покрыть себя славой. Он был так уверен в своем успехе, что даже решился на своевольный поступок — он покинул столицу и прибыл в расположение войска (хотя отец и строжайше запретил ему это делать).

— Я не могу рисковать твоей жизнью! — заявил ему Кхуррам. — Ты сможешь посмотреть на битву издали!

— Но папа! — воскликнул Аурангзеб.

Но мой император, такой милый со мной, даже с собственными детьми был непреклонен и строг.

— Ты останешься в лагере! — велел он.

Знал бы он, что только на это его сын и рассчитывал!

Хотя я и ожидала наступления схваток, начались они, как всегда, неожиданно. Стоило лишь мне отвлечься на приятную мысль о том, как победит мой любимый император. Теперь-то, знала я, торжества над врагами не миновать!

И вот мой четырнадцатый долгожданный ребенок стал появляться на свет. Рожать мне было тяжело и больно, словно в самый первый раз. Около меня уже давно суетились служанки и двое деревенских подозрительных повитух, не понимавших наречия, на котором разговаривали в Дели и даже в Агре.

Я лежала в шатре, на пальмовом ложе. Я слышала шум начавшегося недалекого сражения. Имейте в виду, я рожала в четырнадцатый раз и умела командовать родами. Одна из служанок утирала мне пот, другая подносила бетель, третья — питье. У лона сторожила появление младенца повитуха. Была еще и служанка по прозвищу Гора. Ее предназначение состояло в том, чтобы держать меня, когда мне станет совсем невыносимо больно.

И Гора скоро понадобилась. Это мужчины-лжецы говорят, что рожать больно только в первый раз! Нет, поверьте мне, в четырнадцатый — тоже очень больно!

Вдруг около моего ложа, растолкав служанок и повитух, появился Аурангзеб. Он протягивал мне кувшин. Я хотела спросить его, что он делает в этом шатре? Неужели он потерял всякий стыд? Но от боли просто не могла говорить.

— Извини, мама! — воскликнул дерзкий Аурангзеб, становясь передо мной на одно колено и протягивая мне какой-то кувшин, инкрустированный прозрачными камнями из холодных земель за Китаем. — Я очень волнуюсь за тебя! Вот, выпей моего питья, которое специально для тебя приготовили лучшие придворные лекари. Грибы чатфиль придадут тебе сил, корень парсиса облегчит боль, а маковый сироп дарует забытье.

Он поднес питье к моим губам, и я стала жадно поглощать его. Потом сын отобрал у меня кувшин и якобы случайно уронил его на пол.

— Прости, мама! — сказал он. — Я только что тебя отравил.

— Что?! — спросила я, не в силах поверить собственным ушам.

— Сейчас ты умрешь, — холодно продолжал сын. — Наверное, ты хочешь знать, почему? Я объясню тебе. Многие при дворе ненавидят тебя. Это и другие жены императора, многие из которых состарились девственницами! Это и соратники моего деда — великого Джихангира! Они хотят расширять империю, ведь пока что Моголы завоевали даже не всю Индию! Им не нравится, что их императором повелевает женщина! И еще тебя ненавижу я, твой сын!

— Почему, Аурангзеб? — прошептала я. — Чем заслужила я твою ненависть, я ли не воспитывала тебя? Я ли не дала тебе жизнь?

— За жизнь, конечно, спасибо тебе! — расхохотался он. — Но я хочу еще и власти. А пока ты жива, у меня ее не будет. Я считаю отца слишком слабым и неумным человеком. Посмотри, как с его воцарением стала трещать по швам империя Моголов! Она погибнет, если он останется у власти. А за него думаешь ты, мама! Теперь ты умрешь, и больше никто не будет давать моему отцу советы! Великой страной перестанет править женщина! Я свергну отца. И клянусь тебе, мама, это произойдет сразу после того, как тебя похоронят! Знай это!

Мне стало страшно. Но не за себя, а за моего любимого императора. Я знала, что у Аурангзеба все готово к перевороту.

И вдруг мой муж появился в шатре. Я уверена, что он почувствовал то, что со мной стряслась беда. Он подбежал ко мне, схватил меня за руку, спросил:

— Что с тобой, Нур-Махал!

— Я умираю, — сказала я.

— Почему! Что с тобой? — кричал он.

А я поняла, что Аллах, да будет благословенно имя его, уже готов принять мою душу, и те слова, которые я скажу, будут последними в моей земной жизни. А надо было как-то предупредить Шах-Джихана о готовящейся измене! Сказать, что его желает свергнуть сын? Но император не поверит! И мои слова окажутся произнесенными впустую!

— Сооруди для меня памятник, — попросила я, — который отразил бы твою любовь ко мне!

И испустила дух.

…Аллах, да будет благословенно имя его, не торопился звать меня к себе. Об этом мне сообщил ангел, с которым первым же делом столкнулась моя душа, излетев из тела.

— Ты, Hyp-Махал, дала жизнь четырнадцати людям, — сказал ангел, — поэтому Аллах, да будет благословенно имя его, дает тебе отсрочку, которой не полагается большинству остальных людей. Не спеши появляться пред очи его, пока твое тело не упокоится с миром!

Тогда я спросила у ангела: а что такого я сделала? В Индии есть матери, которые давали жизнь и двадцати, и даже двадцати пяти детишкам! Пусть Аллах, да будет благословенно имя его, помилует лучше их в свой черед!

— Неисповедима воля моего господина! — склонил голову ангел. — Так знай же, душа, еще одно! То, что тебе даровано, является наградой не столько за детей, сколько за твою любовь к своему мужу. Ведь, поверь мне, не было на Земле еще столь родных друг другу людей! Даже первые люди Адам и Ева любили друг друга меньше, чем вы! Такая любовь, как у вас, — отрада для Аллаха, да будет благословенно имя его! И пощечина шайтанам!

Покорная ангелу и тому, чьем имя лучше лишний раз не произносить, я стала незримо следить за моим любимым императором.

О, как переживал Кхуррам по прозвищу Шах-Джахан мою кончину! Как рвал на себе волосы от горя!

— Любимая Hyp-Махал! Ну почему я не погиб вместо тебя?! — горько причитал самый сильный мужчина в мире. — Почему я остался жив, а ты умерла?

Как же мне хотелось сказать ему, что со мной все в порядке! Хотелось обнять и утешить его! Но сделать это я могла только тогда, когда император спал. Случалось это редко, потому что после того, как я ушла из мира живых, он потерял всякий покой и сон.

Его не утешало даже то, что он сровнял с землей непокорный Бурханпур, и то, что рожденный мною малыш оказался мальчиком. В честь дедушки его назвали Джихангиром.

Меня очень тревожил Аурангзеб. Дерзкий юнец, плод моего чрева, был всерьез настроен объявить своему отцу войну! Еще не истек срок траура, как он стал убеждать отца предать мое тело земле! Сын стоял во главе заговора из бывших полководцев великого императора Джихангира. Им не терпелось начать новые кровопролитные войны, расширить границы империи. Аурангзебу же хотелось власти.

Но я любила даже его. Я-то помнила, каким хорошеньким и упрямым был мой убийца в раннем детстве. То, что он делал сейчас, было лишь молодым задором. Он даже не догадывался, что его используют в своих интересах хитрые царедворцы, знавшие о его безрассудстве. И мне было жалко моего дерзкого, безжалостного, но очень глупого мальчика.

Но Шах-Джахан ничего не замечал. Он удалился в свои покои и горевал, моля себе смерти. Ни разу (что я очень высоко оценила) не наведался он в гарем. Хотя корень его мужской силы в 36 лет был очень силен. Несчастный император запретил себе спать. Он хотел убить себя бессонницей. Но однажды глаза его непроизвольно закрылись. Он заснул. И к нему пришла я.

— Помни о своем обещании, любимый! — сказала я.

И почувствовала его неиссякаемую нежность, едва лишь великий Шах-Джахан увидел меня своим мысленным взором.

— Ты самый могущественный царь Земли! — продолжала я. — Построй мне памятник! Покажи, как сильно может любить самый сильный и самый лучший мужчина на свете!

Проснувшись, император решил построить для меня мавзолей в Агре — второй столице своей бескрайней империи. Ему, как и мне, куда больше нравилась изящная древняя Агра, нежели воздвигнутый его суровыми монгольскими предками грозный Дели. Он призвал к себе лучших архитекторов империи, приказал каждому из них создать чертеж самого прекрасного дворца на который тот способен. Вознаграждением победителю стал мешок алмазов.

Самый красивый дворец нарисовал императору иностранец — персиянин Устад Ахмад Лахори. По его замыслу дворец должен был оказаться еще и храмом, обратить мысли посетителя к Аллаху, да будет благословенно имя его! Император кивал головой, но я знала, что даже предложение перса не устраивает его до конца. Ведь мой любимый муж в память обо мне хотел создать настоящее чудо на Земле!

И тут я решилась на отчаянный поступок. Я отправилась к вратам рая, которые, как оказалось охранял знакомый мне ангел (или все они были похожи, как две капли родниковой воды?).

— Чего ты хочешь здесь, царица? — спросил он меня.

— Пусти меня, ангел, посмотреть на великолепие райских дворцов! — сказала я. — Мой муж хочет возвести один из них на Земле!

— Под силу ли ему будет? — усомнился ангел.

— Мой мужчина — самый сильный в мире, — напомнила я ангелу.

И он провел меня к одному из дворцов. Белому, с украшенными сверкающими драгоценностями стенами. Каждый штрих этого дворца, каждый его кирпич возносил хвалу Аллаху, да будет благословенно имя сто.

— Хорошенько запомни! — велел мне ангел. Когда же я запомнила каждый камешек, каждый штрих, он выпроводил меня: — Теперь, ступай, царица!

Когда мой убитый горем муж в очередной раз заснул, я нарисовала перед ним дворец из чертогов Аллаха, да будет благословенно имя его.

Наутро он отбивал поклоны в молитве, шепча:

— Благодарю за озарение! Теперь действительно можно сказать, что сами Небеса даровали мне этот план!

Он внес уточнения в план почтенного перса. И закипела работа…

Более двадцати тысяч лучших строителей империи были созваны для возведения памятника мне. Сотни повозок, нагруженных драгоценными камнями, поехали в Агру из Персии, Бухары, Хивы и Китая. Мрамор свозили из раджастханских каменоломен. Некоторые из блоков были такой величины, что для их перевозки требовалось построить повозки размером с целую деревню. А сдвинуть их с места могло не меньше сотни самых сильных буйволов.

Глядя на то, что затевает отец, рвал у себя на голове волосы гордый Аурангзеб. Теперь-то этот гордец начинал жалеть о своей опрометчивой клятве, нарушить которую он не мог!

А где же пребывало мое тело? — спросите вы. В Красном дворце Агры, в одном из его залов. Оно сохранялось нетленным, помещенное в лед и благовония. И даже двадцать два года спустя (а именно столько и продлилось великое строительство) казалось, что я умерла только вчера. За сохранность моего тела отвечали головой два лекаря из далекого Египта.

Место для строительства выбрал сам Шах-Джахан. Он поставил мавзолей на берегу Джамны — спокойной и полноводной реки. Он хотел, чтобы мавзолей отражался в воде, и благодаря зыбкости отражения казалось бы, что он парит над землей, как небесный чертог. В одном из снов я уговорила любимого провести к зданию ровный канал. Его вызвался строить Жеронимо Веронео из далекой и чудесной Венеции. Говорят, что этот город вместо земли стоит на воде! Еще говорили, что своими великолепными садами славится чудесная страна Франция. Узнав об этом, слуги императора обыскали всю страну и доставили перед очи Шах-Джахана французского садовника Остина из Бордо, который рискнул воспроизвести в Агре райские кущи.

Империя была богата. После наказания Бурханпура мятежи прекратились. Лишь шумел иногда беспокойный Декан. Но и там обходилось без большой крови. Не было в мире сокровищницы богаче, чем у моего любимого мужа!

И вот, наконец, Шах-Джахану исполнилось 58 лет, когда белый дворец засиял под небом Индии во всей своей ослепительной красе.

— Доволен ли ты? — спросил отца Аурангзеб, который к тому времени тоже перешагнул рубеж зрелости. Ему исполнилось 38 лет, и в его черных как смоль волосах уже сверкало серебро седины.

— Нет! — ответил ему Шах-Джахан. — Рядом с белым я построю теперь черный дворец!

— Зачем? — изумился сын.

— Он будет указывать на то, что иногда я делал твоей матери плохо, — сказал император. — Она могла сердиться на меня.

Я незримо присутствовала при этом разговоре и оказалась просто поражена. Мой любимый Кхуррам не был передо мною ни в чем виноват! Но сам он, похоже, так не считал.

Аурангзеб, услышав это, изменился в лице. На следующее утро он избавил себя от клятвы, посчитав, что я все-таки нашла успокоение.

Когда во дворец ворвались стражники, Шах-Джахан просто не мог поверить тому, что с ним происходит.

Аурангзеб заточил его в Красном замке, в зале денно и нощно охраняемом, из которого открывался вид на Тадж-Махал, в гробнице которого я лежала. Никто, кроме старшей сестры узурпатора Аурангзеба Джаханары-бегам не имел доступа к бывшему императору. Девять долгих лет в своем узилище он оплакивал меня, прося у меня прощения за то, что так и не смог довести работу до конца. Мне было очень жалко своего мужа. Ведь он больше не был самым могущественным мужчиной на свете. Он стал жалким пленником.

Душа излетела из его тела, когда Кхуррам стал 67-летним стариком. Даже в смертный миг он не отрывал взгляда от Тадж-Махала. Его произведения…

— Здравствуй, любимый! — встретила я ее.

— Здравствуй, милая моя Hyp-Махал! — воскликнул мой любимый муж. — Я хочу попросить у тебя прощения!

— Ты ни в чем не виноват, — улыбнулась я.

— Полетим же в сады Аллаха, да будет благословенно во веки веков имя его! — сказал он.

— Нет! — ответила я. — Мне надо наказать за нарушение клятвы одного человека, нашего сына! Он унизил тебя, превратил в пленника! И я знаю, как отомстить ему, любовь моя! Это под силу одному человеку, которого зовут Радж Сингх из Рупнагара!