Глава 14


Вернувшись в свою комнату и засунув хлыст в ящик шкафа, Камилла спустилась в кладовую. Она сняла полотенце и обнаружила на дне миски серую инертную массу. К этому времени оно должно было подойти, но не поднялось ни на дюйм. По правде говоря, оно выглядело таким липким и влажным, что казалось просто неспособным взойти. Может быть, добавить муки? Камилла вывалила клейкую массу на мраморную доску, обсыпала ее мукой и немного помяла. Но теперь масса стала сухой и начала крошиться, так что пришлось брызнуть на нее воды и снова помять. Похоже, ей никогда не удастся довести тесто до нужной кондиции.

Руки Камиллы стали липкими, уверенность в себе сошла на нет. Ее посетило мрачное предчувствие: эта склизкая серая масса вообще никогда не подойдет. Мечта о триумфальной выпечке восхитительной булки к обеду не сбылась. Камилла была обескуражена. Изготовление хлеба оказалось куда более сложным делом, чем ей померещилось при взгляде на кулинарные хлопоты Матильды. Несомненно, Гортензия Джадд была права, усомнившись в ее способности вести хозяйство.

Подвал внезапно показался Камилле крайне непривлекательным, едва ли не зловещим местом. Как здесь тихо. Как пусто. Прохлада, которой вяло от каменных стен, была скорее затхлой, чем освежающей. Перед ней стояла миска с массой сомнительного серого вещества; хотя тесто и не поднялось, его оказалось гораздо больше, чем она предполагала.

Что же ей теперь делать с этим месивом? Легко себе представить, как рассердится Матильда: мало того, что Камилла вторглась на ее территорию, она еще и извела большое количество доброкачественных продуктов. Конечно, кухарка доложит обо всем тете Гортензии и даст ей повод для презрительных эскапад, а Буту — для насмешек. Ничего не оставалось делать, как избавиться от плодов подпольного эксперимента, то есть спрятать злополучное тесто так, чтобы его никто не нашел.

Камилла переложила инертную массу на полотенце, которым накрывала миску, и подвернула его углы. Затем взяла из кладовки, в которой хранились инструменты, одну из садовых лопат Летти, решительно поднялась по лестнице и вышла во двор.

Миновав посаженные тетей Летти травы, Камилла двинулась в сторону леса, туда, где по краю сада тянулась извилистая линия белых нарциссов. Камилла отыскала тропинку, по которой возвращалась домой после осмотра Голубых Буков в тот день, когда встретила у ручья Росса Грейнджера. Она знала укромное местечко, где собиралась избавиться от своей неприятной ноши. Когда Камилла взобралась на пригорок и подошла к плакучему буку, она поняла, что ее могут увидеть со стороны дома, но, оказавшись внутри шатра возле бело-голубого ствола дерева, почувствовала себя в безопасности.

Убежище напоминало кукольный домик, в каких дети любят прятать свои секреты. Интересно, играла ли здесь в детстве Алтея? Густые ветки с большими темными листьями щитом заслоняли Камиллу со всех сторон. Она встала на колени, прямо на бурую землю, размягченную весенними дождями, и начала копать. Оказалось, что ей придется вырыть достаточно большую яму, чтобы избавиться от улики, свидетельствовавшей о кулинарном преступлении. Камилла была так поглощена работой, что шелест раздвигаемых веток застал ее врасплох и напугал. Она с опаской подняла голову и увидела, что в убежище заглянул Росс Грейнджер.

— У вас неприятности? — спросил он. — Вы спешили сюда, как беглянка. Какое сокровище вы собираетесь спрятать в этой яме?

Внезапно ситуация показалась Камилле смешной: разве так подобает вести себя хозяйке Грозовой Обители? Она была не в состоянии разумно объяснить свои поступки; все силы уходили на борьбу с искушением громко рассмеяться, что могло окончательно скомпрометировать ее в глазах Росса Грейнджера.

Он перевел взгляд с ямы на сверток, и улыбка исчезла с его лица.

— Ого! Это, часом, не Миньонетта?

Всему есть предел. Камилла закрыла лицо руками, чтобы сдержать смех и в изнеможении опустилась на корточки. Росс взял лопату и встал на колени рядом с ней.

— Не волнуйтесь… позвольте мне позаботиться обо всем. Повернитесь спиной, а я ее закопаю в два счета. Хотя Летти с ума сойдет от горя. Как такое могло получиться?

Камилла опустила руки. Заметив, что она не плачет, а смеется, Росс бросил лопату и порывисто встал на ноги.

— Если кто и умер… — она задыхалась от смеха, — то… да посмотрите сами!

Росс кончиком туфли откинул углы полотенца и увидел серую массу.

— Что это?

Камилла вытерла глаза носовым платком, чувствуя, что у нее вот-вот вырвется истерическое хихиканье.

— Сначала вы смотрели на меня с таким забавным сочувствием. Потом заподозрили в убийстве. А я просто попыталась испечь хлеб. Тетя Гортензия и Бут сразу после завтрака уехали в Нью-Йорк. В доме никого не осталось, кроме Летти и Грейс, занимающихся уборкой наверху. Перед отъездом тетя Гортензия сказала, что я даже не сумею испечь приличную булку хлеба. Вот мне и захотелось показать, что она не права, и поерзать ее, продемонстрировав свое кулинарное искусство. Но в результате только посрамила себя.

Он улыбнулся, потом громко засмеялся, отчего у Камиллы тут же отпала охота хихикать. Его смех был каким-то необузданным, и ей совсем не нравилось ощущать себя объектом насмешек. Росс уловил перемену в настроении Камиллы и посерьезнел.

— Теперь вы на меня рассердились, хотя сами находили ситуацию забавной, пока я не засмеялся. Если вы перестанете дуться, я вас выручу.

— Выручите?

Он снова взял в руки лопату и быстро выкопал яму до нужного размера. Затем кинул влажную массу в эту могилу, закопал ее и притоптал землю.

— Полагаю, мы обойдемся без могильного камня? — осведомился он.

Камилла медлила с ответом, выигрывая время, чтобы вновь обрести хотя бы видимость душевного равновесия; она встала и протянула руку, чтобы забрать у Росса лопату.

— Благодарю вас, мистер Грейнджер. Хотя я справилась бы и без вас.

— Но мы еще не кончили, — заявил он вдруг с веселой улыбкой.

Камилла в недоумении подняла голову, а он снова посерьезнел и смотрел теперь на нее с необычайной нежностью, словно лаская девушку взглядом. Он заговорил с Камиллой мягко и доверительно.

— Не думайте, что я не знаю, каково вам приходится в этом доме. Все ополчились против вас, включая и меня, никто не поддерживает вашего стремления спасти старое имение. А между тем, Оррин Джадд гордился бы вами, Камилла. Хотя считаю, что вы зря тратите время и силы, пытаясь исправить то, что не подлежит исправлению. И это меня огорчает… потому что я предпочитаю, чтобы молодые, храбрые и безрассудные добивались успеха.

Взаимоотношения между ними каким-то неуловимым образом резко изменились. Настал долгий миг, в течение которого она, затаив дыхание, смотрела ему в глаза, и ей казалось, что время прекратило свой бег. Все ее ощущения свелись к острому переживанию близости в крохотном пространстве, отделенном от окружающего мира густым древесным шатром. Она составляла с этим мужчиной одно целое, принадлежала ему, как и он принадлежал ей. И Камилла подумала: «Это то, чего я хотела». Какая-то часть ее существа знала вес заранее, с того самого момента, когда они встретились на речном пароходе. Знала, что этот миг настанет. Знала, что, когда он настанет, она не отступит, не пустится в бегство. Камилла с ним вечно ссорилась, она сердилась, обижалась, негодовала. Но теперь имело значение только то, что красивая голова Росса с блестящими каштановыми волосами склонилась над ней, и в его глазах застыл немой вопрос.

Камилла безо всякого колебания подняла голову и доверчиво прижалась к Россу, оказавшись в кольце его рук. Теперь он уже не был мягким. Его рот крепко прижался к ее губам, так крепко, что ей стало больно. Такую же боль испытывало все тело, оказавшееся во власти жадных, сильных рук, но Камилле не хотелось, чтобы их хватка ослабевала. Когда Росс поднял голову, она обхватила руками его шею и встала на цыпочки, прижавшись щекой к его щеке, стремясь утолить нестерпимое томление, пронизывающее все ее тело, утолить желания, так долго остававшиеся под спудом, потому что некого было желать. Она действовала как завороженное, лишенное собственной воли существо. Но Росс внезапно взял ее за плечи и отстранил от себя, глядя на девушку мрачно, без улыбки.

— С вами не соскучишься, — сказал он.

Слова прозвучали неожиданно, как удар плетью; к щекам Камиллы прилила кровь, словно она получила увесистую пощечину. На мгновение она оцепенела, пребывая в немом и беспомощном смятении. Затем повернулась и убежала бы, если бы Росс не схватил ее за руку.

— Пойдемте, — произнес он таким спокойным тоном, как будто между ними ничего не произошло. — Я ведь сказал вам, что мы еще не кончили. Нас ждет кое-какая работа.

Словно не допуская мысли о ее сопротивлении, Росс повел Камиллу по тропинке к Грозовой Обители. Она не могла с ним бороться, не теряя достоинства, поэтому ей приходилось идти рядом, невзирая на шок, негодование и замешательство. Когда они приблизились к задней двери, Росс, все еще сжимая ее руку, поднялся на крыльцо и провел Камиллу в кухню. Там он удовлетворенно огляделся, не обращая внимания на состояние своей спутницы.

— С вашего позволения, я помою руки, — улыбнулся он. — Ведь вы собирались испечь хлеб, не так ли?

К удивлению Камиллы, этим они и занялись. Она снова, как завороженная, подчинилась ему, боясь освободиться от тумана, царящего в сознании, и взглянуть на происходящее под трезвым углом, опасаясь признаться себе в том чувстве, которое охватило ее под буком. Под руководством Росса Камилла приступила к выпечке хлеба; деловым, лишенным эмоций тоном он попросил ее вскипятить молоко, как будто не было ни восхитительного момента, когда она оказалась в его объятиях, ни последовавшего за ним шока.

— Чтобы все получилось как надо, — поучал он, — хлеб должен быть сдобрен большой порцией любви и веселого расположения духа. По крайней мере, так всегда говорила моя тетушка Отис. Она была самой веселой поварихой на свете. Воспоминания о ней связаны с желтыми занавесками и развешанными повсюду желтыми чайными полотенцами, так что у нее на кухне всегда сияло солнце, даже когда небо покрывалось тучами. Тетушка Отис воспитала меня, и она считала, что нет причин, по которым мужчина должен отказать себе в умении печь хлеб, поскольку оно возвышает душу. И была права.

Камилла слушала с большим интересом; спокойный тон Росса и вовлеченность в кулинарный процесс позволили ей несколько прийти в себя. Она четко следовала инструкциям своего наставника, и тесто оживало под ее руками.

— Где же был ваш дом? — спросила она, желая узнать об этом человеке как можно больше.

— На реке, вниз по течению, возле Джерси.

Теперь легко было задать следующий вопрос.

— Вы там выросли? А что случилось с вашими Родителями?

— Мама умерла при моем рождении, а отец, инженер, был так увлечен работой, что редко бывал дома. Как я уже говорил, он дружил с Оррином Джаддом и участвовал в разработке многих его проектов. Так что тетушка Отис взяла мое воспитание в свои руки.

Взглянув на крепкую фигуру Росса, на его блестящие каштановые волосы и улыбающийся рот, Камилла подумала про себя, что тетушка Отис прекрасно справилась со своей задачей. Тревожная нервная дрожь пробежала по ее телу, но Камилле не хотелось внимать предупреждению. Сожалел он о том, что поцеловал ее, или нет, — она испытывала к нему неодолимое влечение; это чувство было для нее новым и пугающим.

— Теперь, — инструктировал ее Росс, — нужно поставить тесто в теплое место, оставить его на пару часов и…

Она инстинктивно поднесла руку к губам.

— Так вот в чем дело! Я-то оставила тесто в прохладном подвале. Оно и не подошло.

Росс, улыбаясь, кивнул.

— Похоже на то, что дальше вы справитесь сами. Разомнете тесто, когда оно поднимется, чтобы улучшить его консистенцию, потом надо опять дать ему подняться. Потом еще раз размять — и можно ставить в печку. Вы сумеете ее разжечь?

— Если нет, то мне поможет Грейс.

Очевидно, Росс собирался уходить, хотя между ними оставалось так много невыясненного. И неопределенного. Но Камилла не могла задавать ему дальнейших вопросов. Не спросите же вы у мужчины: «Почему вы поцеловали меня, если намеревались этого делать? Зачем заключили в объятия, если я вам не нужна?"

— Меня ждет работа, — заявил он. — А вы вовсе и не обязаны упоминать о моей помощи. В конце концов, вы все сделали сами. Можете считать, что выдержали испытание.

Ее губы онемели и не желали растягиваться в улыбку. Камилла сумела только молча кивнуть, Росс вытянул руку и слегка коснулся ее плеча. Затем вышел из дома через заднюю дверь.

Камилла слышала, как он насвистывал, сворачивая за угол и направляясь к своему жилищу, которое ему нравилось тем, что располагалось в отдалении от Грозовой Обители. Росс насвистывал веселую мелодию, а Камилла не знала, плакать ей или смеяться.

К некоторому облегчению Камиллы, Росс в этот день не появился за обеденным столом, прислав записку, в которой сообщал, что отправляется в деревню, поэтому Камилла и Летти обедали вдвоем. Освобожденная от сковывавшего ее присутствия Гортензии, Летти была не прочь поболтать, но Камилла, подавленная и печальная, слушала тетю вполуха и не поддерживала разговор.

Правда, ей довелось испытать минуты торжества в связи с испеченным ею хлебом. Матильда, вернувшаяся после визита к сестре, нашла в хлебнице еще теплые булки и благородно выразила молодой хозяйке свое восхищение. Летти сказала, что давно уже не едала такого хлеба и что Камилла непременно должна продемонстрировать свое кулинарное искусство Гортензии, когда та вернется из путешествия.

Камилла сдержанно выслушала комплименты, так и не выдав свою тайну. Мысли о Россе преследовали ее, и она опасалась остаться одна, не желая погружаться в размышления о том, что произошло под буком.

После обеда они пренебрегли ритуалом и не стали пить кофе в гостиной. Камилла последовала наверх вслед за Летти и Миньонеттой.

— Что-то тебя тревожит, дорогая? — забеспокоилась Летти, когда они поравнялись с дверью ее комнаты. — Не хочешь ли зайти ко мне и составить мне компанию?

Благодарная за приглашение, Камилла примостилась на подоконнике полукруглой башенки, выступавшей наружу из крохотной комнатенки Летти. Сидя там, на уровне верхушек деревьев, чьи зеленые ветки заглядывали в окна, она чувствовала себя птичкой, раскачивающейся в подвешенной клетке. Внизу в сгущающихся сумерках поблескивала река. Это было мирное место, и Камилла попыталась выкинуть из головы тревожные мысли, растворяясь в трепещущей зеленой мгле.

Летти не пыталась вывести свою гостью из этого состояния и снова принялась перебирать рецепты.

— Я решила все же серьезно подумать о твоем предложении насчет книги, — призналась она Камилле. — Удастся издать ее или нет, все равно, зато сама работа принесет удовлетворение.

— Рада это слышать, — сказала Камилла. Ей было приятно осознавать, что тетя вновь займется интересующим ее делом. Это позор, над головой Летти витает тень чудовищной лжи. Миньонетта запрыгнула на лежавшую на подоконнике подушку и начала умываться, энергично водя лапкой по своей мордочке. Камилла легонько отпихнула кошку, чтобы освободить книгу, на которой она сидела. Это был толстый том какого-то словаря по медицинским травам. Она наугад открыла книгу, скользя взглядом по страницам.

Чай с шалфеем, как выяснилось, полезен для больного горла. Летний чабер помогает при расстройстве желудка. Кунжут оказывает слабительное действие при внутреннем употреблении и снимает боль при внешнем. Тимьян является антисептическим и антиспазматическим средством. Пижма… встретив это название, Камилла встрепенулась и сосредоточилась. Пижму втирают в сырое мясо, чтобы на него не садились мухи, ее листья используют для уничтожения блох и муравьев. Она вызывает жестокое расстройство кишечника, нередко приводящее к летальному исходу.

Камилла подняла голову и несколько минут наблюдала за Летти, сортировавшей свои рецепты.

— Вы как-то сказали, что используете пижму для приготовления пудинга, — напомнила она тете, прервав молчание, — а также добавляете ее в чай. Но в этой книге говорится, что пижма ядовита.

Летти ответила, не отрываясь от рецептов:

— Она ядовита только при употреблении в больших дозах. Пенсильванские голландцы делают припарки из ее сока, а листья добавляют в чай расстройстве желудка. Тут все дело в количестве.

Камилла подумала о том, что бутылка с соком пижмы стояла на полке, и ею мог воспользоваться кто угодно, равно как и банкой с сушеными листьями. От чая, который причинил такие муки Миньонетте, сильно пахло маргаритка. При этом тетя Летти вполне могла положить в заварку щепотку пижмы. Камилле хотелось еще кое-что уточнить, но она не решалась задавать прямые вопросы, помня о намерениях Гортензии явно пытавшейся скомпрометировать сестру. Глядя на Летти, Камилла просто не могла считать ее отравительницей. Если кто и виноват в покушении на ее жизнь, то уж скорее Гортензия. Знает ли Бут о коварных замыслах своей матери? Камилла вспомнила взгляды, которыми обменялись Гортензия и Бут во время чаепития в подвале.

Летти заговорила обыденным тоном, спокойно, все еще не поднимая головы.

— Совсем нетрудно подтасовать несколько фактов и составить из них ложную картину. Я всегда стараюсь избегать подобных манипуляций, моя дорогая. Слишком большой вред могут принести необоснованные суждения и преждевременные выводы.

Камилла с изумлением взглянула на тетю.

— Иногда мне кажется, что вы фея, — призналась она. — Вам удается читать мои мысли.

— Мне кажется, это шотландская кровь дает о себе знать, — без улыбки отозвалась Летти. — У меня нередко бывают странные предчувствия. Я знала, что произойдет нечто ужасное в ту ночь, когда умер папа. Могу припомнить и другие случаи. Вечером, когда твоя мать поехала верхом навстречу своей гибели, я точно знала… — она замолчала и покачала головой. — Мне не следует думать об этих вещах. От подобных мыслей мне становится неуютно. Не хочу быть в твоих глазах чудачкой и… феей.

Камилла соскочила с подоконника и села на кровать рядом с тетей.

— Если вы и чудачка, тетя Летти, то очень милая.

Она вновь начала помогать тете систематизировать рецепты; лившийся из окон зеленый свет постепенно угасал. Возможно, небо на востоке еще не померкло, но тень Грозовой горы падала на дом, и над ним уже опустилась ночь.

Камилла чувствовала себя умиротворенной. Летти права: она не должна давать волю беспочвенным подозрениям. Если хочет жить в этом доме, то должна принять его обитателей такими, какие они есть. Если же начнет задумываться о мотивах каждого их поступка, то никогда не найдет покоя под крышей Грозовой Обители.

Только поздно вечером, вернувшись в свою комнату, Камилла вспомнила о найденном на берегу хлысте. Она достала его из ящика и решила показать Летти.

— Посмотрите, что я нашла сегодня в кустах, — обратилась она к тете, протягивая ей хлыст с потускневшей серебряной ручкой.

Летти некоторое время смотрела на него, не узнавая. Затем оторвалась от своей работы, встала и взяла хлыст у Камиллы. У нее подкосились ноги; она смертельно побледнела и села на кровать.

— Где ты его нашла?

Камилла рассказала, как оказалась на косе, заметила в кустах предмет, показавшийся ей необычным.

Летти провела по лицу рукой, словно его опутала паутина.

— Нет! — воскликнула она. — Нет!

— Вы знаете, чей это хлыст? — спросила Камилла.

— Конечно. Он принадлежал моей сестре Алтее. Его изготовили специально для нее по распоряжению папы, когда Алтея впервые села в седло.

— Я видела на чердаке седло с серебряной чеканкой, — призналась Камилла. — Оно тоже принадлежало моей матери?

— Да. Папа привез это седло и уздечку из Мексики.

— Кто-то регулярно поднимается на чердак, чтобы протереть на седле кожу и почистить серебро.

— Это делал пала, — тихо пояснила Летти. — После того как Алтея сбежала, он часто поднимался наверх и сидел там, глядя на вещи, которые она любила. Однажды я забеспокоилась, поднялась туда вслед за ним и услышала, как он разговаривает с этими вещами, словно обращаю через них к своей дочери. Он задавал им вопросы и укорял их с видом человека, который не понимает, чем заслужил такое наказание. Он не позволял нам упоминать ее имя, а сам регулярно ходил на чердак и заботился о ее вещах: следил, чтобы кожа не пересохла и серебро не потускнело. Это продолжалось даже после ее смерти. Думаю, подобные заботы даже приносили ему какое-то облегчение.

Камилла представила себе, как старик, опустив голову, поднимается по лестнице на чердак. Может быть, в эти мгновения он каким-то странным образом обретал утраченную дочь. Картина, представшая в воображении Камиллы, была нестерпимо трогательной и печальной.

— Может быть, мне взять седло с чердака и попытаться его использовать? — размышляла Камилла вслух. — Возможно, маме бы понравитесь, что я ношу ее амазонку и пользуюсь ее вещами.

Летти хотела что-то сказать, но осеклась.

— Почему вы испугались, когда я показала вам хлыст, тетя Летти? Может быть, моя мать взяла его с собой, когда отправилась на последнюю прогулку верхом?

Летти встала и подошла к окну маленькой башенной комнаты, посмотрела на реку, мерцавшую теперь при бледном свете луны.

— Не помню, — ответила она. — Не уверена.

— Конечно, она не могла тогда взять его с собой, — рассуждала Камилла. — Ведь она поехала на Грозовую Гору, а я нашла хлыст на берегу реки. Даже если мама его уронила, он не мог отскочить так далеко.

Летти с видимым облегчением закивала головой.

— Разумеется, ты права. Не могу понять, как он там оказался. Очень странно. Хотя, скорее всего, это не имеет никакого значения.

Камилла вернулась в свою комнату с хлыстом в руках, но ее охватило какое-то смутное беспокойство, спать не хотелось. Она села на кровать, и тревожные мысли снова стали тесниться в ее голове. Может быть, ее успокоит прогулка. Камилла выскользнула из комнаты и спустилась вниз при свете лампы, висевшей над лестничной клеткой.

Слуги уже спали в своих комнатах в кухонном крыле, дом казался опустевшим. Она отворила тяжелую дверь с кованой решеткой и вышла во двор. Ночь была мягкой и прохладной, лунный свет струился над миром, но сад утопал в густых темных тенях.

Она медленно шла по траве, не разбирая дороги, двигаясь через парк по направлению к воротам. Желание пройтись при лунном свете было импульсивным, Камилла не преследовала никакой цели и остановилась лишь в тот момент, когда осознала, что смотрит в освещенное окно в комнатах Росса над конюшней. У нее перехватило дыхание, она замерла, потом попятилась назад, в густую тень дуба, не сводя глаз со светящихся окон. Память захлестнула ее теплою волной, она не в силах была управлять своими мыслями. Камилла ощущала, как вокруг нее смыкается кольцо рук Росса, она могла поднять голову и почувствовать его поцелуй на своих губах. Он был частью ночной грезы, и она не знала, как прервать сновидение. По-видимому, Росс сожалел о своем поведении, иначе, зачем он стал бы так резко отстранять ее от себя? Почему потом разговаривал с ней так холодно и бесстрастно?

В квадрате света двигалась тень, и Камилла внезапно пришла в себя. Что она здесь делает? Шпионит за Россом, укрывшись в тени дерева! Ведет себя как влюбленная девчонка.

Влюбленная.

Она этого не хотела. Почему она должна полюбить именно здесь и теперь, его, а не кого-нибудь другого? Но так уж получилось, и тут ничего не поделаешь. Камилла побежала назад, петляя между деревьев парка, тихо вошла в дом, крадучись поднялась по лестнице.

Она не знала, чего больше — радости муки — в охватившем ее возбуждении.

Загрузка...