Грязные цветы. Пленница волчьего офицера

ГЛАВА 3. Инцидент

Несомненно, это прозвучит странно, дико, жутко и даже отвратительно. Но я совершенно ничего не чувствовала, делая на лагерном заводе бомбы, которым предстояло быть сброшенными на города моей родины. Чтобы упав посреди ночи с дирижаблей, взрывать дома вместе со спящими там мирными людьми, среди которых — женщины и даже совсем маленькие дети.

И я догадывалась о причине такого своего безразличия: наверное, моя душа уже попросту была мертва. А тот холодный труп, в который она превратилась, просто физически не был способен задумываться о том, что где-то там продолжается война, на фронте свистят пули и взрываются снаряды, а на города по ночам целые стаи дирижаблей, пробираясь над облаками, сбрасывают бомбы.

О том, чтобы подружиться с кем-нибудь, даже начать хоть немного общаться, я даже не думала. Конечно, некоторые заключенные в самом деле пытались сбиваться в группы от двух до семи человек, чтобы дружить и поддерживать друг друга. Более того, в моем ангаре несколько дней назад даже была парочка девушек, которые влюбились друг в друга, и находили в своих чувствах единственное утешение.

А позавчера одну из них, фею, утащили развлекаться несколько солдат. И похоже слишком увлеклись своими забавами, потому что когда ту девушку вернули в ангар, на ней не было живого места, и к утру она скончалась. На что надзирателям, конечно же, было все равно — тело просто забрали, чтобы сжечь в крематории с очередной партией эльфов, отравленных в газовой камере.

Что же касается ее любовницы… то сейчас она громко кричала посреди цеха, исхудавшими, загрубевшими, дрожащими пальцами прижимая заточку к горлу одного из надзирателей. А несколько солдат, взведя курки, держали ее на мушке. Но хуже всего для меня во всей этой ситуации было то, что эта вздумавшая бунтовать женщина стояла прямо рядом со мной. И потому существовала серьезная вероятность того, что начнись потасовка — мне прилетит в числе первых.

Девушка продолжала что-то кричать — чтобы солдат, которые сделали это с ее подругой, сейчас же привели сюда и наказали. Требовала правосудия, и всего такого… Что звучало так глупо и наивно для человека, прошедшего через то, через что вероятно прошла она. Правосудие? По отношению к ломовой лошади? Да чтоб представителей богоподобной расы оборотней наказывали за то, что они случайно перестарались и заморили дряхлую клячу, которых здесь — пруд пруди? Которые и так регулярно дохнут из-за болезней или физического истощения? Уверена, надзиратели, узнав о таких требованиях, попадали со смеху. И даже сейчас, бросая беглые испуганные взгляды на целившихся в девушку солдат, я видела на их лицах презрение и циничные ухмылки.

Это случилось быстро и даже как-то неожиданно. Один из солдат, видимо не выдержав всего этого фарса (либо получив приказ через ментальный артефакт от командования) сделал единственный меткий выстрел, попав девушке в лоб. Вот только дернувшись напоследок, она таки успела вонзить заточку в шею оборотня.

В ту же секунду на меня брызнул фонтан крови из артерии, успевший окропить стоявших рядом женщин, прежде чем бьющееся в конвульсиях тело упало на пол. Тут же к нему подбежало несколько солдат, которые пытались зажать рану и торопливо потащили раненного куда-то — вероятно, в лазарет. Я же, замерев, внезапно перестала обращать внимание и на кровь на своей одежде, и на стоящую вокруг шумиху. По одной единственной причине:

Рядом со мной, прямо у моей ноги, в луже крови, на полу лежала конфета. Настоящая конфета из настоящего дойреского шоколада.

Разум моментально помутился. Ничто больше не имело значение. Все, о чем мог думать мозг, управляющий этим истощенным, изголодавшимся телом, это лакомство, словно пришедшее из другого мира. Язык болезненно ныл, почти что ощущая ее вкус. Нежный, сладкий, изысканный, с легким привкусом дробленых орешков. И совершенно не соображая, я быстро наклонилась, подбирая конфету, чтобы спрятать ее в кармане…

— Эй, — услышала я в тот же миг и вздрогнула, прижимая руку к маленькому потрепанному кармашку, куда спрятала свою добычу.

— Да? — испуганно прозвучал мой голос в ответ на строгий взгляд солдата, стоявшего прямо за моей спиной.

— Что это ты подобрала, тварь? — выпалил он, резко ударив меня по лицу.

— Ничего, — всхлипнув, соврала я. Понимала, что врать не стоит… но признаться и просто отдать конфету казалось чем-то преступным, кощунственным, непозволительным. Тем, за что я себя никогда не прощу. Даже после смерти.

— Повторяю вопрос: что ты подобрала? — прорычал молодой светловолосый оборотень, нанося мне новый удар. — Какую-то запасную заточку той сучки, да? Решила и сама побунтовать?

— Нет, что вы, — в ужасе пролепетала я, ощущая, как спина покрывается липким потом. — Ничего такого…

— Показывай, — гаркнул солдат. Но я лишь замерла, зажимая рукой карман. И тогда он попытался силой оторвать от него мою руку.

Я же совершила чудовищную ошибку: попыталась сопротивляться. Просто на автомате, боясь отдать конфету.

Злобно сверкнув глазами, мужчина болезненно выкрутил мне руку, а в следующую минуту заломил ее за моей спиной. В панике вскрикнув, я расплакалась, а он тем временем просунул пальцы в карман… извлекая из него конфету в окровавленной обертке.

Несколько секунд солдат просто смотрел на лакомство округлившимися глазами. А затем его лицо побагровело.

— Ты дорвалась, тварь, — прорычал он, надевая на мои запястья наручники. И не обращая внимания на проводившие нас пустые взгляды, повел меня в сторону выхода из цеха.

Вскоре меня, словно тряпку, швырнули в маленькую тесную комнатку. Когда ее дверь захлопнулась, я оказалась в темноте и ощутила, как к горлу подступает ком. Надо же, как глупо. Неужели меня… теперь расстреляют? Из-за конфеты, которую я так и не смогла съесть, даже лизнуть? Как глупо, бессмысленно. И как же сильно не хотелось умирать. Просто жить, пусть даже так, но видеть, слышать и чувствовать хоть что-нибудь. Пожалуйста, что угодно, только не чернота, пустота и ничто… А в то, что после смерти меня может ждать какой-нибудь рай, я уже даже не верила. Эти мечты о том, что в загробной жизни мне воздастся за все страдания, казались такими глупыми и наивными…

Нет, пожалуйста, что угодно, только не смерть.

Но самым странным показалось мне то, что даже сейчас слез не было. Я лишь сидела в уголке и дрожала, обхватив плечи, потеряв счет времени. И именно так меня нашли вошедшие в комнатку солдаты, которые грубо подхватили меня под руки и потащили куда-то по мрачным коридорам.

Неужели в комнату для расстрелов, где мне просто выпустят пулю в затылок?

Жмурясь, я лишь неуклюже передвигала ослабевшие ноги и отчаянно сжимала губы в плотную линию. Пока не поняла, что мои конвоиры остановились, отчеканив что-то на дойреском. Лишь тогда я решилась открыть глаза… и обомлела.

Передо мной стоял тот самый офицер, строго отдававший приказы своим подчиненным.

— Шевели ногами, — фыркнул он, схватив меня за плечо. И ничего более не говоря, четкой армейской походкой пошел дальше, волоча меня за собой.

Вскоре мы, пройдя кажется по подземным туннелям, поднялись по лестнице. И тогда я узнала коридоры, в которые мы вышли. Потому что уже ранее меня вели по ним.

Это были коридоры к его квартире.

Грубо запихнув меня за дверь, оборотень буквально проволочил меня к одной из комнат, оказавшейся совершенно без окон… но при этом с кроватью, шкафом, столиком и даже ванной, стоящей в углу за ширмой.

— Найди себе что-нибудь в шкафу вместо этих вонючих тряпок, — прорычал мужчина, проталкивая меня за порог. — Только сначала отмойся как следует. Пожрать принесу вечером, и потом расплатишься за еду.

Больше ничего не говоря, офицер захлопнул тяжелую дверь, и я услышала, как щелкнули замки, надежно запирая меня в этой комнатушке с блекло горящим светильником.