Посвящается
всем, кто пострадал от любви и по-прежнему верит в нее, это произведение для вас.
Медленные глубокие вдохи.
Я могла чувствовать готовность каждой мышцы в своем теле.
Видеть прыжок.
Я знала, как все это должно быть.
Могла прочувствовать каждое движение.
Представить.
Один…
Два…
Три…
Я могла летать. Те пару секунд, я на самом деле могла летать.
Преодолевая свои пределы, я никогда не думала, что возможность сделать что-то приносила невероятное освобождение, а провернуть «либеллу»[1] было самым любимым для меня. Было что-то такое умиротворяющее в том, чтобы находиться на катке в одиночестве. Мои коньки, скользящие по гладкому, ровному, отполированному льду… холодный воздух, щиплющий мои щеки и наполняющий мои легкие… это было подобно возвращению домой. Я знала, каково это, быть там.
Кататься по кругу, слушая свой плей-лист на «Спотифай», полный устрашающей панк-рок музыки — это был самый лучший способ заполнить мой вечер. Как только группа Blink-182 начинала петь о том, чтобы уехать из колледжа, мои коньки покидали лед, и я пребывала в полнейшем блаженстве.
После приземления, закончив свой лучший «аксель»[2], мой взгляд перемещался на трибуны, чтобы найти улыбающееся лицо моей мамы. Она вся сияла, практически светилась, когда подпрыгивала, хлопала и кричала.
— Сделай для меня «прыжок оленя»[3], — прокричала она, прижав ладони ко рту, чтобы направить звук своего голоса на меня.
Я закатила глаза и крикнула ей.
— Почему тебе так нравятся прыжки? Я просто не понимаю.
Она захихикала, пожимая плечами.
— Что я могу сказать? Мне просто нравится.
— Как пожелаешь, — дразнила я ее, показывая язык, пока откатывалась назад, чтобы заполучить достаточное пространство для выполнения ее просьбы.
Я выпрямилась, сделала несколько медленных вдохов, считая про себя. Через несколько секунд я снова летела, улыбаясь моей маме, когда она упала в обморок прямо там, на трибуне, где стояла. Я ударилась об лед, когда сигнал автомобиля заглушил мою музыку.
Мои глаза распахнулись. Все, что я видела это только свет, — яркий свет, надвигавшийся на нас. Я была пристегнута к пассажирскому сиденью. «Дворники» на стекле лихорадочно работали, стараясь справиться с холодным, проливным дождем.
Я закричала, когда поняла, что произошло на самом деле.
— О, Боже, мама! Грузовик!
Грохот.
Темнота.
Тишина.
Пустота.