Холодная ночь, пылкий влюбленный

Глава 2

— Я не… не собираюсь падать в обморок. Я никогда не падаю.

Глаза мужчины заблестели, он снова прошелся по ней взглядом, как ястреб, высматривающий на завтрак полевого мышонка.

— Тогда пошли, — скомандовал он. — Мне нужна комната. Но, прежде всего — горячая еда и бутылка виски. Как думаете, вы с этим справитесь?

Мора кивнула. Ей показалось, что у нее пропал голос. Секунду она ничего не могла с собой поделать, а только смотрела на высокого черноволосого незнакомца, которого откуда-то принесла снежная буря и забросила к ней в гостиницу.

Его серебристо-серые глаза цветом напоминали льдинки, взгляд был холоден и суров. Мужчина не отрываясь смотрел на нее.

Он принадлежал к числу тех таинственных незнакомцев, что опаснее дьявола. Его длинный черный плащ, черную шляпу и черные ботинки покрывал снег. Но еще что-то было в нем, кроме снега и льда. Власть и угроза исходили от него. На его жестком и красивом лице с четкими, резкими чертами выделялись безжалостная челюсть и ледяные серые глаза под темными бровями вразлет. Эти глаза привыкли подчинять себе других одним взглядом. Тонкая линия рта говорила о стальной воле и о том, что незнакомцу чуждо чувство юмора и мягкосердечие, как нет этого во всем его облике.

Охотник на людей, наемный убийца, предположила Мора. Страх охватил ее, и она задрожала. У них и прежде бывали такие постояльцы, но никто из них не выглядел столь пугающим и опасным, как этот.

Казалось, он мог съесть ее целиком и небрежно выплюнуть кости.

— В чем проблема, леди? — прорычал он, уставившись на Мору. — Разве у вас нет свободной комнаты?

Девушка наконец обрела голос:

— Да, сэр, у меня есть комната. И не одна. Вы можете выбирать, никого нет во всем доме, кроме нас с вами.

Выражение лица мужчины не изменилось, только брови едва заметно приподнялись.

Щеки Моры побледнели. Какая же она идиотка! С какой стати надо было ему признаваться, что она в доме одна? Что, если он… если он…

«Если он — что? — спросила она себя. — Если он вознамерится воспользоваться тобой?»

У нее возникло чувство, что, будь даже кто-то еще в доме, ничто не остановило бы незнакомца, если бы он захотел воспользоваться моментом. Он производил впечатление человека, который всегда брал то, что хотел, когда хотел, и о спаси Господь того, кто окажется у него на пути.

Очень сомнительно, подумала она, совершенно потрясенная, чтобы Джадд и Хоумер могли встать ему поперек дороги.

Но после первой вспышки тревоги Мора поняла и еще кое-что. При всей опасности, которая исходила от этого незнакомца, он не похож на тех, кто способен причинить вред женщине. В его лице не было жестокости — лишь сила, а мрачная, хмурая красота не оставляла сомнений в том, что он может иметь столько женщин, сколько захочет. Они наверняка сами кидаются ему на шею.

Внезапно осознав, что она в толстом халате, длинных панталонах и фланелевой ночной рубашке, Мора поняла, что выглядит совсем не так, как женщина, которую может пожелать такой мужчина. Нет, даже нарядись она во все самое лучшее, как в воскресенье. Ма Дункан однажды сказала, что она хорошенькая, но Мора-то знала, что это неправда. Она слишком высокая и худая, да еще и плоскогрудая. Тихоня, не болтушка. Вот если бы у нее были глаза ярко-зеленые, а не просто карие, а волосы не морковно-рыжие, а романтического медного цвета… Если бы ее нижняя губа не была такой толстой, а походила бы на крошечный розовый бутон…

Но ничего такого в ней не было. Она самая обыкновенная. И он уже смотрел поверх ее головы во мрак столовой.

— Я буду есть бифштекс, картофельное пюре и кекс, — заявил он, шагнув мимо Моры.

У стола в углу он бросил свою скатку с походной постелью на пол у стены и уселся лицом к двери.

Мора поспешила за ним следом. Надо ему сказать, что на кухне хоть шаром покати. Завтрак будет подан, когда взойдет солнце. Ни секундой раньше.

Но она ничего не сказала. Она не могла такое сказать. Несмотря на твердое выражение его лица, было ясно, как сильно он устал и проголодался.

«Да и как он вообще пробрался сквозь этот буран? — думала девушка. — И откуда он едет?»

Но прежде чем она посмела его спросить, незнакомец потребовал:

— Виски! — Он сдвинул шляпу на затылок и закрыл глаза. — Принесите сначала выпить!

— Все, что у меня есть на кухне, — это немного тушеной говядины с овощами. И еще шоколадный кекс. — Мора опасливо взглянула на него. — Это вас устроит?

Он открыл глаза и, сощурившись, посмотрел на нее долгим взглядом, от которого у нее должны были бы задрожать поджилки, а колени подогнуться. Сердце Моры тяжело бухало в груди, но она стойко выдержала его пристальный взгляд.

— Лады, — хмыкнул он после тишины, показавшейся Море нескончаемой. — Так, говорите, вы здесь в полном одиночестве?

— Д-да.

— Какой дьявол мог оставить девчонку совершенно одну в таком месте? — раздраженно прорычал он.

Мора немного успокоилась. Он не собирался палить в нее из револьвера только потому, что не получит бифштекса. Он не собирался ее изнасиловать только потому, что кругом ни души.

— Но я, — спокойно призналась она незнакомцу, застенчиво улыбаясь, — я не имею ничего против. Я вообще люблю иногда побыть одна.

Он откинулся на спинку стула и вытянул вперед длинные ноги. Его глаза закрылись, взгляд больше ее не сверлил.

— Виски! Быстро!

С достоинством и быстротой, какие она могла себе позволить в своем наряде, Мора повернулась и пошла на кухню.

Когда Мора принесла бутылку виски и рюмку, мужчина, даже не взглянув на нее, тотчас же налил себе изрядную порцию и опорожнил рюмку одним длинным глотком.

Мора вернулась на кухню, а он снова влил в себя виски.

Она снимала с полки тарелки и другую посуду, ставила на плиту для разогрева обещанную гостю еду, отрезала ломти испеченного утром хлеба, но не могла забыть выражение лица незнакомца. Казалось, он решил напиться не ради удовольствия, не из-за тяги к спиртному, а с отчаяния. Словно хотел избавиться или убежать от чего-то или от кого-то.

Она бы решила, что это именно так, если бы мужчина выглядел по-другому. Не похоже, что ночной гость вообще способен от кого-то убегать. Разве что от самого себя.

Мора обожгла пальцы, прикоснувшись к сотейнику, и чуть было не уронила его, но успела вовремя поставить на стойку. Она сунула пальцы в рот и решила, что ей лучше всего думать о том, что делает, и забыть о незнакомце, ввалившемся в гостиницу. Джадд и Хоумер всегда говорили, что она слишком много думает и слишком мало делает. Это уж совсем смешно — да она ведь каждую минуту своей жизни только тем и занимается, что работает: прибирается в номерах, готовит еду, а вот они, ее названые братья, торчат дни и ночи в салуне, играют в покер, напиваются и затевают драки. Но она знала, как презрительно они всегда относились к ее любви к книгам, к размышлениям, как ревниво прислушивались к словам их матери, в прошлом школьной учительницы, когда она хвалила девочку за хорошие отметки. Единственное, чем занимались в школе Джадд и Хоумер, — так это мучили учительницу, бедную, замотанную жизнью мисс Лэнсдаун, которой они подбрасывали дохлых мышей в ящик стола, подкладывали змею под стул или кидали пауков за шиворот.

Если бы парни были сейчас в гостинице, они бы не тратили времени попусту, напоминая Море, что заниматься постояльцем — не ее ума дело.

Незнакомец, казалось, спал на стуле, когда она вошла с подносом, уставленным едой. Шляпа скрывала его красивое лицо.

— Ваш обед, сэр. — Мора поставила тяжелый поднос на стол и начала снимать с него тарелки. Она заметила, что бутылка виски ополовинена. Он бросил свою шляпу на пустой стул и принялся рассматривать еду.

— Премного вам обязан. — Взяв ложку, он попробовал тушеное мясо и молча с аппетитом принялся за него.

— Вы довольны?

— Все замечательно. Премного вам обязан, — повторил он, продолжая отправлять в рот ложку за ложкой, а Мора стояла и смотрела на него.

Она никак не могла отвести глаз от его лица. Ему нужно побриться, решила Мора, хотя щетина его не портит. Глядя налицо с сильным подбородком, затененным темной порослью, она могла сказать только одно: он и так гораздо красивее, чем полагается любому мужчине.

Он ел быстро, с жадностью, но аккуратно, с удовольствием отметила Мора. Не то, что Джадд, который чавкал с открытым ртом, или Хоумер, который чаще обходился собственными пальцами вместо вилки и ложки.

С тушеным мясом было покончено. За ним последовали овощи и хлеб. Теперь ночной постоялец добрался до десерта и уплетал шоколадный кекс.

Внезапно он, казалось, вспомнил, что девушка все еще стоит рядом.

— Что-то хотите спросить?

Его взгляд был ледяным, и Мора почувствовала дрожь, когда его глаза замерли на ней.

— Нет… нет. Я только хотела узнать. Вы приехали издалека?

— Да, я проделал долгий путь.

— Как же вы проехали? Я о том, что на улице сильная метель. Наверное, трудно пробираться по такому снегу.

— Бывало и похуже.

— Гм… У вас дела в Нотсвилле или вы у нас проездом?

Он опустил вилку. Потом слегка отодвинулся от стола, чтобы окинуть ее взглядом, и посмотрел так пристально, что Мора почувствовала, как румянец заливает ей щеки.

— Вы всегда так болтливы?

Румянец стал еще ярче.

— Нет. На самом деле я почти не разговариваю. Здесь ведь, кроме меня, никого нет. — Мора вдруг заторопилась и добавила: — Мои братья уехали на несколько дней, я давно не видела ни одной живой души и… — Она замолчала, когда он кивнул и снова занялся десертом.

«Я наверное, ему противна, — подумала девушка с тревогой. — Глупая назойливая болтушка в длинных панталонах».

— Прошу прощения. — Она забрала пустые тарелки и торопливо вышла.

В дверях кухни она задержалась и оглянулась. Гость доел кекс, собрал все крошки и снова налил себе виски.

Она обратила внимание на то, что его широкие плечи обмякли, взгляд немного потеплел, глаза утратили тяжелый металлический блеск. Теперь они были не холодными и пугающими, а только суровыми.

Незнакомец хмуро уставился в пространство невидящим взглядом. Но черты его лица оставались напряженными. Казалось, он видел перед собой какую-то давнишнюю ужасную сцену: она разворачивалась у него на глазах, и это было что-то такое страшное, что леденило его душу и заставляло отчаянно биться сердце.

Он казался одиноким, озлобленным и совершенно опустошенным.

Мора чувствовала почти неодолимое желание подбежать к нему, наклониться и обнять, поцеловать в массивную бронзовую челюсть и успокоить, как ребенка, крепко прижав к себе.

Господи, что это с ней делается? Она заставила себя встряхнуться и войти наконец, в кухню. Но суровое мужское лицо все еще стояло перед ней.

Даже после того, как она вымыла посуду и прибралась на кухне, девушка спрашивала себя: почему лицо этого человека выдает такую усталость от жизни? В чем причина?

Когда она вернулась в столовую за тарелкой из-под шоколадного кекса, лицо незнакомца сохраняло то же выражение неодолимой усталости. Но когда Мора подошла к столу, за которым сидел гость, его взгляд стал твердым, широкие, мощные плечи распрямились.

Он бросил салфетку на пустую тарелку и отодвинулся от стола.

— Что вам теперь угодно?

— Комнату и постель. И чтобы утром меня никто не тревожил. — Он говорил теперь, слегка запинаясь, и Мора подумала, что виски делает свое дело. Но он на удивление хорошо держался. Его твердый взгляд по-прежнему пронизывал ее насквозь, он уверенно встал и прошел мимо нее к двери.

— Идите за мной, я возьму ключ и покажу вам комнату. Я думаю, вам понравится номер 203. Это наша лучшая комната. — Она натянуто улыбнулась, когда он нахлобучил шляпу на голову и закинул походную постель на плечо. — Там есть камин. Сегодня это будет вам весьма кстати. Я не припомню, когда еще было так же холодно. Или чтобы столько дней подряд шел снег. А вы?

Он только хмыкнул в ответ.

Мора чувствовала себя просто дурой. Почему она никак не может остановиться и не болтать? Совершенно ясно — он не хочет с ней разговаривать. Да и она сама редко произносила несколько слов кряду.

Так почему же сейчас она болтает без умолку?

Возможно, подумала Мора, внутри у нее много чего накопилось. Двадцать четыре года одиночества, казалось, теперь готовы излиться словами.

А может, виноват буран, из-за которого она на несколько дней оказалась взаперти одна-одинешенька в Нотсвилле? Или виновата ночь, волшебно-белая и морозная, и это она заставила девушку желать тепла от чего-то большего, чем чай с тостами. От дружеской беседы, например.

Похоже, она себе выбрала самого неудачного собеседника на свете, решила Мора, возясь со связкой ключей за стойкой и запирая деньги, которые заплатил незнакомец, в ящике комода. Ему совсем неинтересно даже перекинуться с ней словом или пошутить, думала она, шагая впереди него по узкой, без ковров лестнице.

— Там, в коробе, есть дрова. Я надеюсь, вам будет удобно, — сухо сказала Мора, открывая дверь комнаты.

Он протиснулся мимо нее. Мора попыталась посторониться, чтобы его скатка, перекинутая через плечо, прошла в двери. Но виски, должно быть, подействовало на мужчину, он качнулся и повалился на Мору. Она ударилась о косяк и чуть было не упала, но он схватил ее за плечи как раз вовремя, чтобы не дать ей шлепнуться на пол. Сильные руки крепко держали Мору.

От его прикосновения тело девушки вспыхнуло, загорелось огнем, и это так ошеломило ее, что от неожиданности она вскрикнула.

Незнакомец смотрел на нее с беспокойством.

— Вы ушиблись? Вам больно?

— Нет… нет. Все хорошо. Не беспокойтесь.

Но она вовсе не чувствовала себя хорошо. С ней что-то случилось. Что-то, чего она не могла объяснить. Тепло и слабость поднялись от коленей Моры к животу, потом выше, вовлекая в это тепло неизвестного свойства ее грудь, опаляя ее огнем. Потом у Моры задрожали руки.

Каждая жилка ее тела трепетала. Ничего подобного с ней раньше не происходило.

«Впервые ты оказалась так близко к мужчине, — сказала она себе, — вот голова-то и закружилась».

Особенно к мужчине вроде этого, что явился из снегопада.

Мора заметила, что он все еще смотрит на нее, пристально изучая. Ледяной блеск ушел из его глаз. Теперь Мора заметила в них искорку тепла. И вдруг его руки обхватили талию девушки.

Он еще крепче сдавил ее, когда они уставились друг на друга.

Тишину можно было бы назвать звенящей, если бы не ревущий за окном ветер. Глубокая, напряженная, она воцарилась в оцепенелости холодной ночи.

Потом незнакомец поднял руку и погладил ее по щеке.

— Прости за это, ангел.

Она с трудом сглотнула.

— Меня зовут Мора, — прошептала она.

— Прекрасное имя!

Он прикоснулся к ее волосам, потом намотал на палец темно-рыжий завиток.

«Мора Рид, тебе лучше убраться отсюда подобру-поздорову, — сказала она себе, пытаясь побороть поднявшееся в ней смятение. — Прежде, чем этот охотник на людей вздумает…»

Но когда она попыталась отстраниться, он еще крепче прижал ее к себе.

— Не уходи!

Она напряглась.

— Побудь со мной, Мора.

— Зачем? — Ее голос сорвался; казалось, это не она спросила, а прокаркала ворона.

Он улыбнулся. Неспешная полупьяная улыбка преобразила его суровое лицо, смягчила черты, оно стало теплым и добрым, и сердце Моры затрепыхалось, как пойманная птица.

— Зачем? — повторил он, выпуская ее волосы. Его рука скользнула и обхватила ее затылок опытным непринужденным движением. — Милая, а почему бы нет?

Она могла придумать сотню причин, почему нет, но выпалила то, что первым пришло на ум:

— У меня… много работы. По хозяйству. Надо прибраться на кухне.

— Не слишком веселое занятие.

— Жизнь, — пробормотала Мора, повторяя следом за Ма Дункан фразу, которую та произносила бессчетное число раз, — не слишком-то предназначена для веселья.

Рука, обхватившая ее талию, внезапно напряглась.

— Кто это сказал?

Она смотрела на него, а ее сердце громко стучало, как несущийся вперед скакун. Он ее смущал. Он тревожил ее. Он действовал на нее так, как никто и никогда в жизни.

Господи, да почему она все еще не ушла? Почему стоит тут? Если она не уберется отсюда, да поскорее, то он может расценить это по-своему и ее ждут большие неприятности…

— Прошу прощения, я уверена, что вы хотите спать…

— Ты совершенно права.

Щеки девушки вспыхнули, а он усмехнулся и еще крепче прижал ее к себе.

— Черт, Мора, ты становишься еще милее, когда краснеешь.

— Я вовсе не краснею… И я вам не милая. — Она вспыхнула еще пуще, чувствуя, как огонь опаляет ей щеки. — Я думаю, вам лучше отпустить меня.

— Не милая? — Его глаза мерцали, он не отрываясь смотрел на нее, и она увидела вспышку удивления в их глубине.

В охватившей ее панике Мора заметила, что вместо того чтобы дать ей уйти, он еще теснее прижал ее к себе, так близко, как никогда не прижимал ее ни один мужчина… Потрясенная собственными чувствами, она затаила дыхание. Ей стало жарко, она уже не ощущала резкого холода ночи. Мора была как в огне.

— Да, конечно, ты хорошенькая. — Голос у него был низкий, и он резко прозвучал в полумраке комнаты. — Разве тебе никто никогда об этом не говорил?

— Однажды Ма Дункан сказала мне об этом. Она сказала… О, не важно! Позвольте мне уйти.

Секунду оба молчали. Он уставился на нее, и, казалось, этот взгляд пригвоздил ее к месту.

— Ты и вправду хочешь уйти?

«Скажи „да“. Беги сейчас же, закройся у себя в комнате и не выходи оттуда до рассвета».

Но видит Бог, какая-то часть ее хотела остаться. Остаться, чтобы он продолжал обнимать ее так, продолжал говорить так. Остаться с этим потрясающе опасным мужчиной, этим напористым незнакомцем, который слишком красив, чтобы описать его словами.

«Беги! — вопил ее внутренний голос. — Беги немедленно, иначе будет слишком поздно».

— Мора, — сказал он тихо, и его глаза неотрывно сверлили ее. — Разве ты не останешься и не составишь мне компанию?

— Это невозможно. — Она дрожала, а ветер грохотал, сотрясая окна; холод ворвался в щели и прошелся по половицам.

— Ночь будет морозной. Мужчине в такую ночь нужна небольшая компания. Женщине тоже.

— Не такой женщине, как я.

— Ты уверена?

— Совершенно уверена. — Но, глядя в его сверкающие серебристо-серые глаза, она не была уверена ни в чем. Кровь шумела у нее в ушах. Он думает, разумеется, что она из тех женщин, что остаются в номерах, а если говорят «нет», то просто заигрывают с незнакомцем. Может быть, он даже подумал, что она ляжет с ним в постель и позволит ему заниматься с ней любовью! Она должна уносить ноги как можно скорее! Почему она стоит так долго с этим мужчиной, который и опасен, и смел, и больно уж хорош собой?

Может быть, потому, что большинство девочек, с которыми она когда-то ходила в школу, уже замужем, у них есть семья, дети. А за ней никогда никто не ухаживал, никто никогда даже не держал ее за руку, не говоря уже о том, чтобы поцеловать.

Может быть, ею двигало любопытство, одиночество и холод? И потому, что ничего удивительного, или замечательного, или хотя бы чуточку романтического никогда с ней не случалось — до сегодняшнего вечера, когда этот незнакомец распахнул дверь гостиницы и разбудил в ней женщину?

Ветер завывал за окном так дико, что от этого смертельного воя в комнате казалось еще холоднее. Он свистел в щелях ставней, пробирая до костей, и Мора дрожала с головы до ног.

— Я разведу огонь, — сказал он грубо, уткнувшись ртом ей в волосы. — Ты согреешься. Тебе будет тепло. И, — добавил он с коротким смешком, — я обещаю не кусаться.

Тепло! Она так хотела тепла! И чтобы ее обнимали крепко, как сейчас.

— Думаю, ничего, если я останусь ненадолго. — Мора глубоко вздохнула, а он втянул ее в комнату. — Но если вы будете кусаться, — сказала она ему с робкой улыбкой, — я сразу же уйду.

— Договорились, — сказал он улыбаясь, потом пинком закрыл дверь и бросил свою скатку на пол; следом полетел его шейный платок. — Поверь, дорогая, я кроток, как ягненок. Ты в полной безопасности.

Но Мора никогда еще не чувствовала себя в такой опасности, как сейчас. Он выглядел огромным и сильным в плотной фланелевой рубашке, в темных штанах и ботинках. Его тело казалось невероятно мощным под одеждой, это чувствовалось даже на расстоянии. Мора не знала, что делать, чего ожидать, и вздохнула с облегчением, когда он отвернулся от нее и, вынув полено из деревянного короба, швырнул его в топку с такой легкостью, словно оно весило не больше булавки.

— Дров осталось немного.

— Есть еще на улице, под навесом. Мы топим мало, но я могу принести побольше…

— В такой холод? — Стоя к ней спиной, он чиркнул спичкой, и крошечное золотое пламя затрепетало у него в руках — Ни за что! Ты останешься здесь. Мы найдем способ согреться.

Она не была уверена, что правильно поняла его. В какую-то секунду у Моры возник соблазн убежать. Оглядев полутемную комнату, которую она убирала, чистила и проветривала столько лет подряд, она вдруг увидела ее словно впервые: широкая кровать с периной, на ней желто-розовое стеганое одеяло; масляная лампа и фарфоровый кувшин на ночном столике; тряпичный коврик на полу; стул с решетчатой спинкой и вышитой подушкой на сиденье; ставни, выкрашенные дешевой зеленой краской, запертые на засов от дикого ночного ветра.

Что она делает здесь наедине с незнакомцем?

Мора поспешила к лампе, собираясь ее зажечь, чтобы рассеять атмосферу интимности, но глубокий голос незнакомца остановил ее.

— Не беспокойся, ангел. Огня в камине вполне достаточно.

Золотое пламя, цвета летнего заката, плясало у него за спиной. Он отошел от камина и направился к ней широким шагом. Она задержала дыхание, взглянув на этого великана, на его скрытое темнотой лицо и настороженные глаза.

— Нам не надо ничего видеть, так ведь, ангел? Только друг друга.

Ее охватила паника. Это безумие — эта сумасшедшая игра, в которую она играла… Ему не нужна никакая компания, он хотел заняться с ней любовью! Но Мора не позволит этому незнакомцу затащить ее в постель!

Она не знала его, не знала даже его имени. Между ними ничего не было… Она девственница, она боится, она самая настоящая дура, и… так не делают. Нет, это невозможно!

Мора была легка и быстра на ногу, но он оказался быстрее. Она бросилась к двери, но он заступил ей дорогу прежде, чем она сделала два шага. Его руки тяжело опустились ей на плечи.

— Ты боишься? Не так ли? — Ее глаза расширились, в них таился страх. Он поднял свою огромную руку и провел ею по щеке Моры. — Успокойся, милая, ничего страшного. Тебе нечего бояться.

— Я и не боюсь. — Но она боялась. И оба это знали. Он погладил ее по волосам, его пальцы, словно гребень, ласково прошлись по ярким рыжим завиткам. Тепло и нежность простого прикосновения вызвали у Моры внутри тоскливую волну. Его прикосновение было слишком нежным для такого силача, отчего ее сердце готово было разорваться, а его глаза светились теплотой, какой она никогда прежде не видела.

Никто, никто и никогда не смотрел на нее так. Прежде чем она поняла, что делает, Мора шагнула к нему.

— Я замерзла. Мне холодно. Я просто хочу согреться.

— Тогда тебе сегодня повезло. Понимаешь ли, есть три вещи, в которых я по-настоящему хорош, милая: я прекрасно стреляю, выслеживаю людей и согреваю женщин.

Она засмеялась, хотя вовсе не собиралась этого делать, но его пристальный взгляд, устремленный на нее, сильные руки, ласкающие ее шею, вызвали совершенно восхитительные чувства. Потом он притянул ее к себе и медленно, но настойчиво обнял. Колени Моры подкосились, она задрожала. Он подхватил ее одним быстрым движением и поднял на руки.

Он смотрел ей прямо в лицо, когда нес к кровати.

— Не бойся.

— Я и не боюсь, — прошептала она смело.

Но это неправда, ее сердце грохочет, как поезд, а дыхание перехватило, словно что-то сдавливает грудь. Но Мора знала, что не хочет его остановить, на самом деле не хочет. Она замерзла. Она хочет согреться. Она так бесконечно одинока. Она хочет быть с кем-то. Пусть только одну ночь, вот эту проклятую, одинокую, таинственную, сверкающую от холодного снега ночь, Мора Рид хочет, чтобы с ней был кто-то и чтобы с ней что-то произошло… Что никогда еще с ней не происходило.

Он хрипло рассмеялся. Его голос был груб, как мешковина, когда она опустил ее на кровать.

— Теперь тебе ни к чему вся эта одежда, Мора.

— Зря вы так думаете. — Она быстро села на кровати, убирая со щеки выбившийся завиток. — Даже с таким огнем, — она кивнула на красно-золотое пламя, — здесь будет ужасно холодно.

— Ну что ты, дорогуша.

Смешинки заблестели в глазах мужчины, когда он дернул узел на поясе ее халата. Полы разошлись, и Мора задохнулась от стыда, а он усмехнулся, увидев красно-черную фланелевую ночную рубашку, темно-синие длинные шерстяные панталоны и коричневые носки.

— Я вижу, тебе нравится, чтобы мужчина потрудился ради собственного удовольствия. — Он опять усмехнулся. — Не ожидал такого сюрприза.

— Тебя ждет еще один, — пробормотала Мора и, затаив дыхание, вспомнила о своей девственности и о собственном безрассудстве. Она должна его предупредить — о нет, она должна его остановить! Но прежде чем она смогла сказать хоть слово, он толкнул ее на подушки с такой силой, что она изумилась, раздвинул ей ноги одним легким движением и с мрачной усмешкой принялся снимать с нее все, что мешало ему осуществить то, что он задумал.