Хозяин Вороньего мыса

Глава 7

Меррик уронил Таби я вскочил, но Клив опередил его, подбежал к Ларен и выдернул ее из огня. Девушка еще не очнулась от удара, нанесенного Деглином. Штанина на правой ноге горела, неторопливые огоньки въедались в сухую шерсть, глубоко проникая в поисках новой поживы, выбрасывая черные клубы дыма. Клив уложил Ларен лицом вниз, захватил пригоршню грязи, бросил сверху на горящую штанину и начал втирать, втирать, яростно работая обеими руками. Меррик оттолкнул Клива, сорвал с себя рубаху и плотно окутал ею ногу Ларен, затем снял погасившую огонь материю и оглядел прожженную насквозь шерсть, клочьями отваливавшуюся от израненной плоти. Ларен осторожно повернулась на бок, и Меррик заглянул ей в лицо:

– Ты как?

Мгновение Ларен неподвижно глядела на него. Кровь отхлынула от лица девушки, пальцы впились в землю, судорожно, бессмысленно цепляясь за нее. Ларен содрогнулась, поднесла руку к щеке, которая горела от удара Деглина. Покачала головой, словно пытаясь собраться с мыслями. Сердце билось часто и сильно, страх помрачил рассудок, и, чтобы справиться с ним, она ответила с улыбкой:

– Я не успела увернуться.

Меррик изумленно уставился на нее:

– Челюсть у тебя цела? – Он тут же коснулся ее щеки легким ласковым прикосновением и удовлетворенно кивнул:

– Ничего страшного, просто будет большой синяк. – Он снова поглядел на ее ногу и приказал:

– Сядь!

За спиной Меррика слышались возмущенные голоса его людей. Очень хорошо, они не станут заступаться за Деглина – а впрочем, если бы и стали…

Ларен молча повиновалась. Меррик отодрал материю, обнажив обожженную ногу. Огонь не успел проникнуть чересчур глубоко, но от щиколотки до колена вся нога стала темно-багровой. Меррик думал, что Ларен испытывает сильную боль, и, вновь поглядев ей в лицо, увидел только растерянность и догадался, что Ларен еще не вполне сознает происшедшее с ней несчастье и его последствия.

– Сиди тихо! – велел он, поднимаясь. Обернувшись, Меррик увидел, что Олег уже схватил Деглина.

Скальд, задыхаясь, вырывался, но Олег был сильным воином, не хуже Меррика, к тому же сейчас он очень рассердился.

Меррик неторопливо направился к ним и остановился прямо перед сказителем, не говоря ни слова, просто глядя на него в упор. Деглин уже успокоился. Он сказал:

– Я не хотел сделать ей больно, только проучить решил. Она заслужила пощечину, а то, что она свалилась в костер, так это не моя вина. Она – рабыня, господин, ты не можешь требовать наказания.

Клив, стоявший за спиной Меррика, глухо зарычал, руки его сжались в кулаки, и тело напряглось, готовясь к прыжку. Воины разом поднялись на ноги, растерянность на их лицах уже сменилась гневом, но все выжидали, чтобы Меррик сам принял решение. Это право принадлежало ему, а не им.

Меррик услыхал плач Таби и, оглянувшись, увидел, как Таби ползком пробирается к сестре.

Меррик спокойно распорядился:

– Клив, отнеси малыша к сестре. Олег, подведи нашего скальда сюда, ближе к костру. Он, верно, замерз, сердце и мозг у него остыли и отказываются служить. Я согрею его, как он согрел Ларен.

Олег, ухмыляясь, подтащил Деглина к костру Мужчины сгрудились вокруг, встали в кольцо, все так же молча, выжидая.

– Передай его мне! – потребовал Меррик, и Олег толкнул Деглина к нему. Меррик ухватил Деглина за шею и бросил наземь, затем ухватил скальда за правую ногу и сунул ее в огонь.

Деглин с ужасом следил, как пламя подымается, охватывает его ногу и проникает внутрь. Он чувствовал страшный жар, видел, как отваливается обгоревшая материя от его штанов. Когда огонь опалил кожу и стал пожирать плоть, Деглин завопил. Он кричал и вырывался, изо всех сил сражаясь с Мерриком.

Только когда вся материя выгорела и обратилась в золу, Меррик выпустил Деглина и безжалостно наблюдал, как тот отползает прочь, катается в грязи, рыдая и задыхаясь.

Поглядев на него, Меррик произнес:

– Разума у тебя меньше, чем у змеи. Ты не владеешь собой и потому стал опасен. На этот раз я не буду убивать тебя, но помни, если ты еще раз попытаешься причинить кому-либо вред, придет твой час. Ты меня понял?

Деглин выл от боли, от ужаса перед страданием, от унижения – Меррик поступил с ним так лишь за то, что он всего-навсего ударил паршивую рабыню. Деглин вдыхал запах собственной обгоревшей плоти, желудок его сжимался от позывов рвоты и ненависти. Передохнув, он прошептал:

– Да, господин, я понял тебя.

– Хорошо, – заключил Меррик и отвернулся. Ларен уже села, выпрямилась и теперь глядела на свою ногу, руки ее почти касались ожога, но притронуться к своей ране она не решалась. Рядом с ней стоял Клив, держа на руках захлебывающегося слезами Таби, и тихо разговаривал с братом и сестрой. Меррик обратился к Эллеру:

– Принеси из моего шатра плошку с мазью, что прислала мне мать. Скорее!

Меррик присел на корточки, зажал ладонью подбородок Ларен и вынудил ее приподнять лицо.

– Мазь вытянет из твоей ноги жар и боль. Это та самая мазь, которой я лечил тебе спину, – ведь она помогла тогда, верно?

Ларен кивнула, слова застряли у нее в горле. Она не могла отвести глаз от огромного ожога.

– Ты молодец.

Ларен понимала: Меррик рассчитывает, что она и дальше будет вести себя молодцом, и не собиралась подводить его. Девушка опять улыбнулась, хотя и с трудом, и повторила:

– Я не успела увернуться. За эти два года я стала прыткой, словно блоха, и уворачиваюсь от ударов, точно жеребец, которого собрались холостить. – Ларен вздохнула, и краска вновь прихлынула к ее лицу – чересчур яркая краска, отметил Меррик. Щеки Ларен порозовели. Меррик знал, что она постепенно приходит в себя, и опыт страданий подсказывает ей, сколько боли предстоит пережить в следующие дни.

"За что? – подумал он. – Она и так уже много выстрадала, и вот все снова”.

Эллер протянул ему плошку с мазью:

– У меня осталась в запасе только одна пара штанов, – предупредил он.

– Тащи их сюда. Не может же она ходить голой на глазах у целого отряда викингов.

Ларен пристально глядела на плошку с мазью в руках Меррика, и викинг понял, что Ларен со страхом ждет той минуты, когда он прикоснется к обожженной коже, – она боится боли. Меррик сочувствовал Ларен, он знал, что девушка еще помнит, сколько ей пришлось вынести, когда он растирал этой мазью ее спину.

Меррик молча взял плошку с мазью в одну руку, а другой ухватил Ларен под мышки и поволок в шатер. Уложив девушку на спину, он предупредил:

– Я должен снять с тебя штаны.

Она не хотела этого, не хотела предстать перед ним совершенно обнаженной, однако нога уже горела, пульсировала, боль с каждой минутой вгрызалась все глубже и становилась нестерпимой. Да и какая разница? Меррик уже видел ее голой, он мыл ей спину, мыл всю целиком. Ларен смолчала, только отвернулась. Меррик опустился рядом с ней на колени, озабоченно хмурясь. Ларен боялась встретиться с ним взглядом, закрыла глаза, когда почувствовала на себе руки Меррика – он развязывал веревку, удерживавшую на се талии штаны Эллера. Ларен ощутила дуновение свежего воздуха на своей коже, когда Меррик снял с нее штаны. Он действовал очень осторожно, и Ларен мысленно благодарила его за это, однако ему пришлось отдирать от раны ошметки обуглившейся ткани, и тут Ларен так и взвилась, вопя от нестерпимой муки.

– Я знаю, тебе больно. Мне очень жаль, Ларен, – Меррик с силой прижал ладонь к ее животу, вынуждая Ларен вновь откинуться на подстилку.

Она лежала перед ним голая, беззащитная, ненавидя и грызущую ногу боль, и собственную беспомощность. Меррик накрыл се одеялом, оставив снаружи только раненую ногу. Ларен хотела сказать ему спасибо, но не смогла. Все ее мужество ушло на то, чтобы сдерживать стоны, не кричать, не плакать, не обнаружить перед Мерриком свою слабость.

Внезапно Ларен ощутила, что пальцы Меррика уже коснулись ее обожженной плоти, начали потихоньку втирать мазь. Теперь она могла бы перекричать ночную бурю, и все же заставила себя молчать – перетерпела и это. Прикосновение мази было одновременно и мучительным и приятным, ногу обдавало то жаром, то холодом, и наконец нога утратила чувствительность точно так же, как было прежде со спиной. Ларен не двигалась, крепко стиснув зубы, чтобы подавить любой звук.

Закончив, Меррик присел на корточки:

– Ты скоро поправишься. Ожог не слишком тяжелый. Эту мазь моя мама делает из бузины, так она мне говорила. Мама тебе понравится, она может разгневаться, словно яростный воин, но когда бывает ласковая, то похожа на тихого ребенка. Мама разбирается в разных зельях и лекарствах. В детстве я как-то подрался с Рориком, моим старшим братом, и свалился прямиком в очаг, и тогда она…

Ларен понимала, что Меррик старается отвлечь ее мысли от боли, заставить сосредоточиться на том, что он ей говорит. Ларен вслушивалась в звук его голоса, глубокого и в то же время ласкового, она изо всех сил пыталась вникнуть в смысл произносимых им слов, но он ускользал от нее. Когда Меррик смолк, она лишь сказала:

– Ты очень любишь свою мать.

– Да, она и отец – лучшие родители, каких только можно себе пожелать. Нет, конечно, у них есть свои недостатки, к примеру, они долго не принимали душой жену Рорика, ирландку, потому что считали ее ведьмой, но потом изменили свое мнение, поняли, что были не правы, и признали это.

Ларен кивнула.

– У меня немного осталось на теле мест без отметин, – произнесла она. – Благодарю тебя, Меррик. Ты очень добр.

– Постарайся сохранить в целости хотя бы эти места. Мне уже пришлось мазать этой мазью твою спину. Надеюсь, этот раз – последний, у меня и мази-то почти не осталось, а новую порцию мама приготовит только осенью.

– Больше, наверное, ничего не случится. Мы ведь уже почтя приплыли, правда?

– Правда. Но все же ты должна увертываться быстрее.

– Да, – ответила она, прислушиваясь к тупой боли в ноге, – в следующий раз я сама нанесу удар.

– Рабыня не может нанести удар, – спокойно ответил Меррик. Обернувшись, он позвал:

– Олег, принеси чашу меда.

Олег вошел в палатку и молча уставился на Ларен, затем кивнул, передал чашу Меррику и мгновенно исчез.

Меррик поднес чашу к губам Ларен, и она отхлебнула немного.

– Пей до дна, – приказал Меррик, – это поможет тебе уснуть.

Она подчинилась.

Прежде чем ладья повернула на север, через Норвежский залив в Копанге, им пришлось пережить два штормовых дня посреди Балтики. Как ни странно, Ларен бури почти не испугалась, она хлопотала только о том, чтобы успокоить Таби. Как и все обитатели ладьи, мальчик промок насквозь, и Ларен, не зная, чем помочь брату, просто рассказывала ему одну сказку за другой. На щеке у Ларен разлился желто-багровый синяк, который не причинял ей особых страданий, но девушка боялась, что теперь она и вправду похожа на ведьму. Болела, огнем горела нога, однако те же муки испытывал и Деглин, и от одной этой мысли боль утихала. К тому же Меррик заставил скальда грести наравне с остальными викингами.

Ларен опасалась, что Деглин умрет, он беспрерывно стонал и жаловался, согнувшись над веслом, и никто не обращал на него внимания. Но Деглин оказался довольно вынослив, на пятое утро, когда на ясном небе взошло солнышко и ветер стих, превратившись в легкий бриз, достаточный, чтобы наполнить паруса, Ларен заметила, что Деглин уже не так скверно себя чувствует, он даже перестал скулить. Деглин умолк, и это по-настоящему напугало Ларен – она догадывалась, что этот мужчина обдумывает свою месть. Деглин поймал ее взгляд, и Ларен тотчас отвернулась. С той роковой ночи никто из гребцов не просил ее продолжить повествование о Грунлиге Датчанине. Интересно, смогла бы она завершить эту историю, если бы се попросили? Ларен кивнула в ответ своим мыслям. Да, конечно. Чего ради ей считаться с Деглином?

Над головой замелькали чайки, с пронзительным воплем они пикировали вниз и в последний момент вновь взмывали в небеса. Кто-то из викингов громко вскрикнул, когда крыло с размаху задело его по лицу Появились десятки грузных бакланов, мужчины теперь переговаривались весело, вспоминая свой дом, жен, детей и хозяйство. Толковали они и о добытом в походе серебре, каждый из них возвращался домой намного богаче, чем уезжал четыре месяца назад.

Только Меррик хмурился, разглядывая синяк на лице Ларен. Каждый вечер он втирал мазь в пострадавшую ногу, хотя теперь Ларен вполне могла бы поухаживать за собой сама, и она сказала об этом Меррику. Тот только головой покачал и продолжал делать свое дело.

Торговый город Копанг был огражден изгородью из высоких, заостренных вверху кольев, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга полукругом. Здесь насчитывалось не менее дюжины причалов, выдававшихся вперед, к островку, и Меррик приказал гребцам направить ладью к ближайшему из них. С радостными воплями викинги устремились на берег, они уже почти достигли дома.

Мужчины не собирались ничего покупать в Копанге, но они испытывали потребность в женщинах, тем более что на обратном пути из Киева не попадались рабыни, с которыми они могли бы позабавиться. Мужчины изголодались, хотели провести одну, последнюю ночку на свободе, прежде чем вернуться к своим семьям. Ларен понимала их состояние и не испытывала отвращения к своим новым друзьям, она радовалась, что никто из них не польстился на нее – и все благодаря Меррику.

В ту самую минуту, когда Меррик помогал Ларен перебраться на сухое место, она шепнула ему:

– Спасибо, что уберег меня.

– Я не сумел, – возразил он, – ты сильно обожглась.

– Я не о том. Твои воины избавятся здесь от похоти, они даже не пытались обратить свои желания на меня. Я очень благодарна тебе за это.

Меррик ничего не ответил на ее слова, обернувшись, он приказал тем, кто оставался в лодке, хорошенько стеречь их добро:

– Будьте на страже. Мы вернемся через шесть часов, тогда наступит ваш черед.

– Ты можешь сама идти? – спросил он Ларен. Она кивнула.

– Клив присмотрит за Таби. Тебе стоит сходить в баню.

Они прошли через большие двойные ворота, и Ларен оказалась на крошечном пятачке, где народ суетился среди маленьких деревянных домишек и торговых лавок, соединенных между собой деревянными настилами. Похоже, все вокруг что-то продавали или делали что-то на продажу, другие уговаривали что-нибудь купить у них либо выменять. Все говорили разом. Ларен хотела на минутку остановиться, поглядеть хотя бы на прекрасные миски из мыльного камня, выставленные у порога одной из лавчонок, но Меррик уже двинулся дальше. Ларен заметила также оружейный магазин и подумала, как хорошо было бы приобрести нож, однако решила, что четырех маленьких серебряных монеток на это не хватит. Меррик привел Ларен прямиком к купальне, сидевшая там старуха даже не посмотрела Ларен в лицо, она оглядела только ее поношенные штаны и грязную рубаху, затем процедила сквозь гнилые зубы, чтобы Меррик отвел жену внутрь.

Ларен провозилась не меньше часа, но сумела все-таки вымыть волосы и выкупаться целиком, не замочив при этом больную ногу. Когда Меррик вновь вошел в плохо освещенную купальню. Ларен прикрылась все той же старой рубахой. Меррик бросил ей на колени сверток одежды.

– Надень чистое. Здесь платье и верхняя рубаха. Я не намерен появиться дома с этаким мальчишкой-оборванцем.

Ларен молча уставилась на него.

– Спасибо, – с трудом выговорила она наконец.

– Заканчивай, нам надо еще заглянуть к сапожнику. Тебе нужны башмаки.

Когда через три часа они возвращались на ладью, живот Ларен был набит едой, на ней было красивое платье, а мягкие кожаные башмаки облегали ее ступни.

За последние два года она ни разу не чувствовала себя так хорошо. Девушка казалась себе.., о нет, она даже не могла подобрать слова, чтобы выразить, как все это замечательно.

– Мне страшно, – внезапно произнесла она, обращаясь к Меррику, медленно шагавшему рядом с ней.

Ларен сильно хромала, но Меррик не предлагал понести ее на руках или как-то помочь, и это ей тоже нравилось. Мягкая шерстяная юбка не терзала больную ногу так, как штаны, и это тоже было прекрасно.

– Чего ты боишься?

– Что ты собираешься сделать со мной и Таби?

И с Кливом?

Меррик нахмурился, но ответил только:

– Придет время, и я тебе скажу. Пойдем, посмотрим, сумел ли Клив подобрать одежду для Таби.

Братишка выглядел таким же умытым и нарядным, как и она сама, но еще больше Ларен удивилась, обнаружив, что Клив тоже получил новую рубаху и новые штаны, а на ногах у него кожаные башмаки с мягкими ремешками, пересекающимися под коленями. Выглядел он просто замечательно. Усмехаясь, он напыжился специально для Ларен. Она впервые увидела его таким веселым. Как ему шла улыбка! Ларен едва замечала шрам, который так уродовал Клива, особенно когда он улыбался, но этот рубец будто не имел никакого отношения к самому Кливу. Она так радовалась за него!

Наверное, даже если бы Ларен успела подумать, она все равно сделала бы именно то, что сделала: повернувшись к Меррику, она испустила радостный клич и, обхватив его обеими руками, всем телом прижалась к нему.

– Спасибо… – пробормотала она, не разжимая объятий, но, едва она посмотрела ему в лицо, как тотчас осознала, что натворила: она по собственной воле прикоснулась к этому викингу, более того, она прижалась к нему, словно к верному другу, брату, а то и мужу. Только в эту минуту она заметила наконец, что Меррик – высокий, красивый мужчина, и ей приятно обнимать его, ощущать пальцами его плечи и руки, она никогда не испытывала столь странного чувства и напугалась, поняв, сколь сильное это доставило ей удовольствие. И все же Ларен не выпустила Меррика из своих объятий, напротив, она еще теснее прижалась к нему, удерживая его, удерживая ту радость, которую познала от этого прикосновения.

Меррик не шелохнулся, он словно застыл, руки его бессильно повисли. Он не сумел выдавить из себя ни единого слова. И Ларен не сразу заметила, что Меррик будто оцепенел. Должно быть, она осрамила его своим поведением. Ведь она всего-навсего рабыня, которой он покровительствует ради Таби, а сама по себе она ничего не значит для него. Ларен поспешно разжала руки и отступила, ссутулившись.

Однако Таби и невдомек было, что между ними что-то произошло. Едва Клив опустил мальчика на землю, как он тут же сменил Ларен и принялся дергать Меррика за подол рубахи, пока викинг не наклонился и не подхватил малыша на руки. Тогда Таби обвил тонкими ручонками шею Меррика, обнимая его так, словно хотел задушить, и хохоча во весь голос:

– Я – принц! – во всеуслышание объявил Таби. – Ты купил новый наряд принцу Придет день, и я вознагражу тебя.

Меррик вновь ощутил болезненный и вместе с тем сладостный укол в сердце, он крепко прижал к себе Таби, вдыхая нежный детский запах, вслушиваясь в звонкий колокольчик его смеха. Мальчик принадлежал ему, ему одному, и Меррик не собирался никому отдавать его.

– Благодарю тебя, принц Таби, – произнес он, касаясь губами его щеки, которая, к радости Меррика, уже не казалась такой впалой.

Он оглянулся на Ларен. Она стояла совсем близко, а рядом с ней Клив. Ларен глядела на Меррика и на Таби, и викинг не сразу уловил выражение ее глаз. Наконец он догадался, что в глазах рабыни мелькает страх. Неужели она боится его? Конечно же, нет, она сама только что кинулась ему в объятия. Или все дело в том, что Ларен осознала, как много значит для него Таби? Меррик постарался побыстрее забыть то ощущение, которое он пережил в краткий миг, когда Ларен доверчиво, беззаветно, всем телом прижималась к нему. Это ничего не значит, но он испытал сильный прилив желания, да и то лишь потому, что давно не имел женщины. Отвернувшись от Ларен, викинг принялся целовать Таби. Он прикоснулся губами к обеим щечкам малыша, погладил его своими огромными ладонями, хмурясь, оттого что Таби по-прежнему был чересчур тощим – маленькие косточки остро торчали, выпирали ребра.

На миг Меррик прикрыл глаза, впитывая исходящее от крошечного тельца тепло, наполнявшее викинга уверенностью в осмысленности всего происходящего: он предназначен стать защитником этого человечка, вырастить и воспитать его. Что касается Ларен, она – сестра Таби, вот и все. Знать бы еще, откуда они оба родом?!

Вестфольд показался Ларен огромной страной. Обрывистые утесы нависали над заливом, уходили в небеса, тонули в сгустившихся облаках. Холмы и горы поросли дубами и соснами, иные из них так круто поднимались вверх, что Ларен подумала – ей никогда не добраться до вершины этих высочайших хребтов. Вода в заливе как бы застыла, напоминая гладкое стекло, но течение подгоняло лодку, и гребцы переговаривались и обменивались шуточками.

Воздух стал теплым, ласковым, небо – прозрачным, глубоким. Поразительная страна! Ларен и не догадывалась раньше, как тут красиво. Она не могла оторвать взгляд от бесконечной цепи утесов, делавшейся все длиннее, когда ладья огибала очередной попорот, скользя вдоль фьорда.

– Здесь мой дом, – объявил Меррик, – скоро мы пройдем мимо долины Гравак. Там у меня много родичей.

Он умолк, но легкая улыбка по-прежнему морщила уголки его губ.

– Мы остановимся у них?

– Нет, – покачал головой Меррик, – я хочу поскорее вернуться домой. Это глупа, но меня все время терзает какое-то странное предчувствие, если только мои мысли не заняты каким-то делом. Это тревожит меня.

Ларен всегда верила в такие приметы.

– О каком предчувствии ты говоришь?

– У, меня мурашки по коже бегают. Мне хочется плыть как можно быстрее, будто дома что-то случилось, – Меррик снова покачал головой. – Разумеется, все это глупости. Я становлюсь глуп, словно баба.

– Значит, я, по-твоему, глупая баба?

– Что с тобой спорить? Ладно, я становлюсь глуп, как любая баба, кроме тебя.

– Как называется твой дом?

– Усадьба моего отца из поколения в поколение звалась Мальверн. Это имя древнее, чем окрестные горы, и никто не ведает, что оно означает и из какого языка пришло.

– Мальверн, – повторила она, – странное слово, я тоже не узнаю его, разве что… – Тут голос ее оборвался и упал, точно камень, слетевший с крутого обрыва.

Меррик выжидательно посмотрел на девушку. Ларен качнула головой и заговорила бодрым, но неестественным голосом (отлупить бы эту девчонку!):

– Расскажи мне про твоих родичей.

– Один из моих двоюродных братьев взял в жены глухую девушку по имени Лотти.

Ларен с трудом могла себе представить подобное:

– Она нормальная, взрослая женщина?

– Да. Эгиль, мой брат, ее муж, пекся о ней, еще когда она была маленькой, как Таби. Она может читать слова по губам, если с ней разговаривают, но Эгиль к тому же придумал особые знаки, и они умеют быстро-быстро объясняться на пальцах. Очень занятно смотреть, как они размахивают руками и смеются, потому что они могут даже шутить, используя язык пальцев. Они счастливы, у них уже четверо детей. Лотти у нас молодчина.

Ларен молча кивнула. Мужчины подгребли ближе к берегу, утесы теперь нависали над ними, отбрасывая тени, заслоняющие солнце.

– Не знаю, понравится ли мне тут зимой. Я слышала рассказы о норвежских холодах. Говорят, что… – Тут она вновь оборвала себя, и па этот раз Меррик даже не нахмурился, а просто ждал, что еще она скажет, спокойно поглядывая на гору, мимо которой они проплывали. – Говорят, зима тут нелегкая, – завершила наконец свою фразу Ларен.

– В жизни есть много других трудностей. Зима здесь красивая, особенная, – возразил Меррик, – конечно, когда дни становятся короткими, горы и деревья скрываются под снегом, однообразие угнетает, и мысли делаются скучными. В зимние месяцы приходится почти все время сидеть дома – ведь снег такой глубокий, что можно провалиться по самую макушку. – На миг он умолк, потом сказал:

– Да, но когда стоишь один посреди соснового бора, а вокруг тишина и белый, только что выпавший снег.., это волнует даже самые ленивые души.

– Говорят, зимой викинги и скот держат в доме.

– Да, всю зиму. Иначе скот померзнет. Лишних животных режут, мясо коптят или сушат, запасают пищу на зиму. А остальных держат в доме, – Меррик усмехнулся – Ничего, от них не так уж сильно воняет, можно привыкнуть. Зато когда прекратится снегопад, и солнышко жарко пригреет, и свежий ветерок проникнет во все закоулки – тогда жизнь здесь становится просто прекрасной. В каких местах ты родилась, Ларен?

– В Hop… – она резко оборвала себя, дернув за кончик короткой рыжей кудряшки. – Это не имеет никакого значения. Спасибо, что купил мне одежду, Меррик. Теперь я уже не буду притворяться мальчишкой, и я рада этому, хотя мне нравилось, что можно двигаться совершенно свободно.

Меррик решил оставить Ларен в покое. Так или иначе, он скоро выяснит все про нее и Таби. Он следил, как девушка наматывает себе на пальцы густые курчавые волосы. Она каким-то образом ухитрилась создать себе прическу, хотя волосы еще не отросли: пара деревянных шпилек пристроилась на затылке, локоны помельче украшали лоб, длинные змеились по шее. Правда, из-под шпилек выбивались короткие рыжие пряди, однако Ларен смотрелась очень женственно, и Меррик вынужден был признать, что в платье она стала даже красивой – несмотря на желто-зеленый синяк на щеке, Ларен выглядела желанной. “Клянусь богами, она хороша собой, а как сверкают рыжие волосы в жарких лучах солнца!"

Меррик вновь отвернулся от Ларен, поглядел в сторону берега, туда, где нельзя было выйти на сушу, потому что скалы обрушивались с высоты прямо в глубокие воды фьорда, они тянулись бесконечной цепью, их нигде не прерывала ни песчаная отмель, ни хотя бы пролом в горах. Меррик опять подумал о родном Мальверне и ощутил в желудке ставший уже привычным тревожный холодок. Он проклинал это гложущее его предчувствие, не имевшее причины, не имевшее никакого смысла. Он не мог от него избавиться – надо было спешить домой.

– Я ничего не чую, Меррик, но Мальверн близко! – прокричал Эллер. – Я уже вижу его!

Гребцы, вытянув шею, напряженно всматривались вдаль.

Олег подошел и встал рядом с Мерриком:

– Славно сплавали, – проворчал он, – ларцы наши полны серебра, н женщины будут нас любить за те чудные шкуры, которые мы везем им в подарок.

Меррик усмехнулся, мгновенно избавившись от нелепой тревоги, сделавшись беззаботным, точно мальчишка:

– Ага, а я отдам моей маме брошь, и она улыбнется мне и примется стряпать еду до тех пор, пока мое брюхо не вздуется от вкусной кормежки.

– Я везу Торе браслет, – весело подхватил Олег, – я так отощал, что ей придется откармливать меня целый год. А что ты подаришь отцу?

– Я вручу ему дорогой нож с рукояткой из слоновой кости, булгарский купец привез его откуда-то издалека.

– А я отдам Харальду шкатулку для драгоценностей, – еще громче продолжал Олег, – и велю мастеру рун вырезать на нем его имя.

Меррик ущипнул приятеля за руку, Олег боднул его головой в живот, ладья покачнулась, мужчины дружно заорали, поддерживая викингов.

Сцепившись, пыхтя, дружки расшатывали свое судно.

Ларен с улыбкой наблюдала за ними и вдруг заметила, что Меррик слишком приблизился к сломанному, опасно торчавшему острием вверх веслу. Она громко вскрикнула, но как раз в этот момент Олег толкнул Меррика, и тот потерял равновесие, загреб руками пустой воздух и с удивленным выражением на лице полетел за борт.

Мужчины чуть не повалились от смеха, пока выуживали Меррика. Он перелез через борт, вода текла с него ручьями, и он отряхивался, точно большая собака.

– По-твоему, это смешно? – набросился он на Ларен, которая от хохота держалась за бока.

– Ага, ты точь-в-точь водяное божество. Смех замер на губах Меррика. Божество? Она что, в самом деле принимает его за бога? Услышав смех Таби, Меррик отвернулся, спеша уйти от странных слов Ларен. Малыш веселился, тыкал в него пальцем, старался подобраться поближе к викингу:

– Отойди, отойди, принц Таби, – велел ему Меррик, – а то ты тоже превратишься в мокрющего водяного бога.

Они подплыли к длинному деревянному причалу у подножия крутой извилистой тропинки, которая вела к огромной усадьбе на вершине горы. Мужчины уже не могли сдержать свое нетерпение, они рвались к женам и детям, которые поджидали их на причале, размахивая руками и вопя.

Меррик быстро обежал взглядом толпу, выискивая родителей. Он увидел среди собравшихся только своего брата Эрика, но не заметил приветственной улыбки на красивом лице брата. Сердце Меррика забилось частыми, болезненными ударами. Это предчувствие – нет, оно не могло сбыться.

И все же дурное предчувствие не обмануло Меррика. Отец и мать не встречали его, их унесла жестокая болезнь, поразившая усадьбу за месяц до возвращения сына.