Хозяйка поместья с призраками (СИ)

Глава 2. Ночные шорохи и утренние заботы

Первая ночь в Вороновой Усадьбе стала для Анны испытанием на прочность. Они с Лилей кое-как отбили у пыли и мышей небольшую комнату рядом с кухней – бывшую комнату для прислуги. Туда вдвоем притащили узкий диванчик для Миши и сняли с петель самую прочную и наименее затянутую паутиной дверь, чтобы соорудить себе подобие ложа. Тюфяки, пропахшие сыростью и плесенью, Лилия попыталась без особого успеха проветрить и отбить. Вместо простыней и одеял пришлось воспользоваться тяжёлыми портьерами, отвоёванными у одного из залов. Постельное бельё было почти полностью непригодно для использования.

Вечер они провели у крошечного, едва теплящегося огонька в камине кухни, жадно поедая привезенные с собой припасы: черствый хлеб, сваренные вкрутую яйца и кусок сала. Впрочем, эта скудная еда казалась Анне самой вкусной в жизни, потому что была единственным напоминанием о чем-то реальном и осязаемом в этом царстве хаоса и призраков.

Мишель, измученный дорогой, уснул почти сразу, укрытый свёрнутой вчетверо бархатной портьерой, из которой предварительно выбили всю пыль. Лилия, бормоча молитвы, расставила по углам комнаты засохшие пучки какой-то травы – «от дурного глаза и прочей нечисти». Анна, которая всегда считала себя трезвомыслящим прагматиком, на этот раз не стала возражать. После истории с ведром, своего видения и того вздоха, который услышал Миша, ее рациональная картина мира дала серьезную трещину.

Она легла последней, уставшая и продрогшая до костей, надеясь, что истощение прошедшего дня победит страх. Но едва она закрыла глаза, как дом ожил.

Он не пугал грохотом или воплями. Нет. Он шептал. Скрип невидимой половицы где-то в бесконечном коридоре. Тихий, едва слышный перезвон стекла, будто кто– то задел хрустальную подвеску на той самой люстре. Шуршание – то ли мышиная возня, то ли шелест шелкового платья по каменным ступеням. Однажды ей показалось, что прямо у ее импровизированной постели кто-то тихо и печально вздохнул. Она замерла, вцепившись в ставшую одеялом портьеру, сердце колотилось где-то в горле. Но ничего не произошло. Только ветер завыл в трубах заунывной, одинокой песней.

Это было хуже, чем явная угроза. Это было похоже на то, как будто сам дом прислушивался к ним, изучал новых жильцов, осторожно пробовал на вкус их присутствие. Анна пролежала так почти до рассвета, пока усталость не сморила ее тяжелым забытьем без сновидений.

Ее разбудил луч солнца, пробившийся сквозь щель в ставне и светивший теперь прямо ей в лицо. Он был слабым, водянистым, но невероятно добрым. В его свете пыль, витавшая в воздухе, казалась не признаком упадка, а золотистой магической пыльцой. Холодный утренний воздух заставлял кожу покрываться мурашками, но хотя бы не пахло сыростью – в этой маленькой комнатке царила благородная, почти музейная сухость. Возможно, именно поэтому они с Лилией вчера её и выбрали среди прочих.

Мишель еще спал, трогательно, будто котёнок, свернувшись калачиком. Лилии в комнате не было. Анна накинула свой дышащий на ладан плащ и вышла на кухню.

Служанка уже хозяйничала у раковины, которая, к удивлению Анны, наконец-то согласилась пропустить через себя воду – ржавую, с пугающим бульканьем и скрежетом, но воду! Неужели, в Дельборо не отключали поставки воды злостным неплательщикам. А в том, что фон Хольты были злостными неплательщиками вот уже много лет, Анна убедилась, порывшись в памяти Анастасии. Лилия с энергией, достойной лучшего применения, скребла ту самую окаменевшую тарелку.

– Доброе утро, барышня! – бросила она, и в ее голосе звучала уже не вчерашняя испуганная дрожь, а деловая решимость. – Колодец во дворе есть, вода чистая, я уже принесла. А это… – она мотнула головой в сторону раковины, – это просто позор, а не водопровод. Надо будет прочистить.

«И, наверное, оплатить», – подумала Анна. Ведь даже если поставщик забыл отключить доступ к услуге, которой просто не пользовались много лет, увидев, что водопроводом вновь кто-то пользуется, об их долгах могут вспомнить. Вот только чем они могут заплатить? Из всего наследства Анастасии фон Хольт после смерти её родителей остался только этот ветхий объект недвижимости. Может, поискать ещё какие-нибудь ложки? Серебро могло бы выручить. Но вместе с воспоминанием о выпавшей из комода ложке пришли и другие – о шёпоте, скрипах, перезвоне хрусталиков на люстре. Неужели Лилия всего этого не слышала ночью? Или просто держится молодцом, как старшая?

Анна посмотрела на служанку с восхищением. Она, похоже, была из тех, кого опасность не парализует, а мобилизует.

– С чего начнем? – спросила Анна, подходя к столу и смахивая с него слой пыли.

Лилия отложила тарелку и серьезно на нее посмотрела.

– С еды, барышня. Припасы наши на исходе. Нужно в деревню, на рынок. Денег, правда, у нас… – она виновато опустила глаза.

– …мало, – закончила за нее Анна. Она уже успела порыться в крошечном кошельке Анастасии. Там лежало несколько жалких монет. Наследство фон Хольтов оказалось богатым на недвижимость и призраков, но крайне бедным на ликвидность. Хорошо только, что, благодаря памяти девушки, в чьё тело она переселилась, Анна хотя бы примерно понимала ценность местных денег и стоимость основных товаров.

– И ещё дом обглядеть, – уверенно добавила Лилия. – Надо обойти все, понять, что рушится, а что еще постоит. А то как бы нам крыша на голову не рухнула.

– Осмотреть, – машинально поправила Анна, но тут же почувствовала укол совести. Лилия всё по делу говорит, а она её ещё и поправляет.

– Ну, мы небось не грамотные, нам учителей не оплачивали, – фыркнула та.

– Извини, я… не хотела тебя обидеть. Оно как-то само…

– Да ладно, – буркнула в ответ Лилия. – А дом всё ж надо… осмотреть.

Анна не могла с ней не согласиться. После скудного завтрака – по яблоку и краюшка хлеба на троих – они начали «разведку».

Это было душераздирающее и одновременно завораживающее зрелище. Они ходили по бесконечным анфиладам комнат. Где-то их ждали сокровища: в одной из гостиных Анна обнаружила великолепный, хоть и покрытый паутиной, рояль.

В библиотеке – стены, уставленные книгами в кожаных переплетах, от которых пахло мудростью и временем, но что печальнее всего, ещё и плесенью. Глаза Мишеля при виде книг сразу же загорелись. Он аккуратно доставал их, с благоговением проводя пальцами по корешкам, а затем ставя обратно.

– Это же «Записки брата Туссена»! Мама их нам читала, помнишь, Анастасия? А это… это «Собрание приключений бравого полковника Эствика»! Я так хотел почитать их в городе!

Анна улыбалась, глядя на новоявленного брата. В её Москве, оставшейся в прошлой жизни, у неё не было родных братьев или сестёр. Только двоюродные. Да и с теми она почти не общалась. Но совершенно точно была уверена, что в том мире редкий мальчишка говорил бы с таким восторгом о книгах.

Но чаще их встречало лишь запустение. Комната с провалившимся полом. Будуар, где отсыревшая штукатурка обрушилась, похоронив под собой изящный туалетный столик. Коридор, полностью захваченный плесенью, дышавший тяжелым, больным дыханием.

Анна, как архитектор, смотрела на все это не только с ужасом, но и с профессиональным азартом. Она достала из своего тощего саквояжа обрывок бумаги и кусок угля и принялась делать пометки, составляя примерный план работ.

– Вот тут, – показывала она Лиле, – нужно срочно укреплять балку. А здесь – просто высушить и проветрить, фундамент крепкий. А это… о, это вообще безнадежно. Заколотить и забыть.

Лилия смотрела на нее с растущим уважением и удивлением. Барышня, которая еще вчера падала в обморок и вряд ли смогла бы отличить ведро от чайника, сегодня рассуждала о несущих стенах и вентиляции.

Именно в такой момент, когда Анна, стоя на стуле, пыталась оценить состояние лепнины на потолке бального зала, они и услышали тот самый звук. Тот самый, одинокий и печальный. Негромкий плач.

Они замерли. Лилия перекрестилась. Мишель прижался к сестре.

– Оно опять… – прошептал он.

Плач доносился откуда-то сверху, тонкий, жалобный, почти детский. Анна почувствовала, как по спине бегут мурашки. Но сегодняшний светлый день и практические заботы придали ей храбрости. Может, они просто не заметили, как в поместье пробрался другой человек? Ребёнок? Детям свойственно залезать в жуткие развалины, а потом плакать, поранившись о стекло или арматуру.

– Это не «оно», – сказала девушка, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Это «кто-то». И, похоже, этому «кому-то» так же плохо и одиноко, как и нам.

Она слезла со стула и сделала несколько шагов навстречу звуку.

– Эй! – крикнула она в пустоту зала. Ее голос гулко отозвался под высокими потолками. – Мы не причиним тебе зла! Мы новые хозяева поместья!

Плач резко оборвался. Воцарилась абсолютная, давящая тишина. Казалось, весь дом затаил дыхание, прислушиваясь к ее словам. Даже пыль в солнечных лучах замерла.

И тогда произошло нечто странное. Из темного угла зала, из-за портьеры, которую, казалось, никто не трогал сто лет, медленно выкатился… шарик. Маленький, тряпичный, потертый, сшитый из лоскутков некогда яркой ткани. Он покатился по паркету и, описав небольшую дугу, остановился прямо у ног Мишеля.

Мальчик осторожно, словно это была хрупкая драгоценность, наклонился и поднял его.

– Он теплый, – удивленно прошептал он.

Анна и Лилия переглянулись. В глазах служанки уже не было чистого страха – появилось недоумение, смешанное с любопытством.

– Ну что ж, – выдохнула Анна, глядя на тряпичный шарик в руках брата. – Похоже, мы здесь не одни. И, кажется, нам намекают, что ссориться не стоит.

Она посмотрела на высокий потолок, на портреты суровых предков, на солнечный луч, выхватывающий из тьмы кружащие в воздухе пылинки.

Страх никуда не делся. Но к нему добавилась капля странной, почти нежной надежды. Возможно, это место было не только проклятым. Возможно, оно было еще и… одиноким. И так же, как они сами, нуждалось в помощи.