Хозяйка поместья с призраками (СИ)

Глава 5. Язык тишины и первый зов извне

Прошло несколько дней с тех пор, как темная фигура герцога в последний раз растворилась в ночи. Напряжение не спадало, но его острота притупилась, превратившись в постоянную, фоновую тревогу. Анна ловила себя на том, что невольно вглядывается в опушку леса во время работы в огороде, а по ночам прислушивается не только к шорохам дома, но и к звукам снаружи – не раздастся ли скрип ветки под тяжелым шагом.

Но лес молчал. А дом, напротив, понемногу начинал оттаивать. Молчаливая блокада после инцидента с сундуком постепенно сходила на нет. То на подоконнике в кухне появлялась свежая веточка мяты, точно в ответ на их усилия в огороде. То в коридоре, где они уже протоптали тропинку, пропадала особенно скрипучая половица – Анна из интереса проверила, и оказалось, что ее кто– то аккуратно подклинил снизу.

Самым трогательным знаком стало то, что происходило по вечерам. Мишель, который все еще побаивался темноты в огромном доме, стал оставлять на ночь на тумбочке свою единственную игрушку – того самого солдатика. И каждое утро солдатик оказывался в разных местах: то на подоконнике, «охраняя» подход к дому, то на книжной полке, «читая» рядом с потрепанным томом сказок, то у камина, словно смотрел на огонь. Это была тихая, терпеливая игра, которую невидимые обитатели завели с мальчиком. И он отвечал полным доверием, рассказывая им вслух за завтраком, куда бы он хотел «отправить» солдатика завтра.

Анна наблюдала за происходящим, чувствуя ком в горле. Это была хрупкая, почти невозможная коммуникация, построенная на взаимном уважении и осторожной привязанности. Она и сама невольно начала участвовать в этой игре. Нашла в библиотеке книгу о звездах и оставила ее раскрытой на странице с созвездием Арфы – той самой, что была изображена на потолке в самой разрушенной комнате, которую они никак не могли привести в порядок. Анна не была знатоком астрономии в своём мире, но с удивлением обнаружила как незнакомые ей созвездия, вроде Книгочея, так и те, что чем– то походили на знакомые – к примеру, Равновесие напоминало Весы. А вот Медведиц, ни малой, ни большой здесь не было совсем, отчего Анна неожиданно для себя самой расстроилась.

На следующее утро книга лежала аккуратно закрытой, но на странице с Лирой появился засушенный цветок, похожий на маленькую звездочку.

Они учились говорить на языке тишины, на языке знаков. И дом отвечал им тем же.

Их быт понемногу налаживался. Лепешки из желудевой муки получались все лучше – Лилия освоила нехитрую науку выпечки на углях. Удалось расчистить еще пару грядок и посеять редис и салат – скороспелые культуры, которые должны были дать первый урожай совсем скоро. Анна, с помощью найденных в сарае инструментов, починила забор вокруг огорода, чтобы хоть как– то защитить будущие всходы от диких коз и зайцев, которых, впрочем, они видели очень редко и издалека. Казалось, герцог своим молчаливым вниманием отвадил от них даже лесную живность.

Именно в этот момент относительного затишья Анна решила провести разведку. Импульс был спонтанным – увидев вдали, за парком, полуразрушенную каменную арку, оставшуюся от какой-то старой садовой постройки, она вдруг захотела посмотреть, что за ней. Возможно, там можно было найти какие-нибудь ягодные кусты, а может, ей просто хотелось ненадолго сбежать из особняка, ставшего её непростой ношей.

Она сказала Лилии, что ненадолго отлучится, и углубилась в заросли парка. Дороги не было, приходилось пробираться через бурелом, а колючие ветки ежевики цеплялись за ее и без того поношенное платье. Воздух под сенью старых деревьев стал густым и прохладным. Пение птиц внезапно стихло, и ее собственные шаги по хрустящему валежнику казались оглушительно громкими.

Она уже почти подошла к арке, когда внезапно почувствовала на себе тяжелый, колючий взгляд. Ощущение было настолько физическим, что она замерла на месте, медленно обернувшись.

Он стоял в тени старого дуба, в нескольких шагах от нее, и казался самой этой тенью, принявшей человеческую форму. Высокий, в изящном чёрном сюртуке и тёмном плаще, несмотря на теплый день. Анна сразу поняла кто это, несмотря на то, что на этот раз он был не далекой угрожающей фигурой на опушке. Он был здесь, так близко, что она могла разглядеть каждую деталь его одежды и лица.

Лица, не принадлежавшего монстру. То были черты самого красивого и самого холодного мужчины, которого она видела в обеих своих жизнях. Резкие, словно высеченные из мрамора скулы, прямой нос, упрямый подбородок. Темные, почти черные волосы, ниспадавшие на высокий лоб. И глаза... Глубокие, цвета старого золота или темного меда, они смотрели на нее с такой пронзительной надменностью, что у нее перехватило дыхание. Но в них не было ни безумия, ни злобы.

Они молча смотрели друг на друга, и время словно остановилось. Анна не чувствовала страха в его привычном понимании. Ее охватило оцепенение, в котором необъяснимое любопытство смешивалось со смутным приятием. В нем было что-то гипнотически притягательное и пугающее одновременно.

Герцог нарушил тишину первым. Его голос был низким, чуть хрипловатым, и каждое слово падало, как камень, обжигающе холодное и идеально отточенное.

– Вы не умеете слушать предостережения, – произнес он без всякого предисловия. В его интонации не было вопроса, лишь констатация глупости собеседницы. – Или в вас живёт тяга к саморазрушению?

Анна попыталась ответить, но горло сдавило будто спазмом.

– Я... я просто осматриваю свои владения, – наконец выдохнула она, с трудом заставляя голос быть твёрже.

Его губы, красивые и с резко очерченным контуром, тронула едва заметная, без единой капли тепла, усмешка.

– Ваши владения? – мягко парировал он. – Эта земля никому не принадлежит. Она лишь терпит присутствие тех, кто владеет ею на бумаге, пока не решит стряхнуть их с себя, как блох.

Он сделал шаг вперед. Это было пугающе бесшумное движение, не слышно было даже шороха плаща или хруста веток под ногами. Анна инстинктивно отступила, чувствуя, как по спине бегут мурашки. От него пахло холодным ночным воздухом, влажным мхом и чем-то еще – сладковатым, металлическим, как запах старинных часовых механизмов. Люди так обычно не пахли.

– Забери ребенка и уезжайте отсюда, – его голос стал тише, но от этого лишь грознее. В его золотых глазах вспыхнул какой-то странный огонек – то ли ярость, то ли отчаяние. – Пока не стало поздно. Пока ваше любопытство не привлекло сюда нечто куда более страшное, чем голод или нищета.

– Что… что может быть страшнее? – вырвалось у Анны. Ее собственный голос дрогнул, выдавая страх, который она тщетно пыталась скрыть.

Он снова посмотрел на нее, и на этот раз его взгляд был таким пронзительным, что ей показалось, будто он видит насквозь – видит ее панику, ее упрямство, даже чуждую этому миру душу, запертую в теле Анастасии.

– Вы играете с силами, которых не понимаете, – прошептал он с ледяной яростью. – И ваша смерть будет самой малой ценой, которую придется заплатить. Уезжайте. Это не просьба. Это предупреждение. Надеюсь, на сей раз вы окажетесь достаточно благоразумны, чтобы его понять.

В этот момент луч пробившегося сквозь листву солнца упал прямо на герцога, и Анна увидела, как в его золотых глазах вспыхнули зеленые искры, а на идеально бледной коже щек на мгновение проступил причудливый, едва заметный узор, похожий на следы давно заживших ожогов или древние руны. Это было так быстро, что она могла принять это за игру света и тени. Но сердце ее бешено заколотилось.

И в этот миг между ними проскочила та самая искра. Не понимания, нет. А чего-то иного. Острого, болезненного влечения, смешанного с ужасом. Она увидела в нем не просто монстра или угрозу. Она увидела красоту не человеческого и груз, который нес человек, пусть необычный, облеченный властью и могуществом, но все-таки человек из плоти и крови. А следом Анна почувствовала невероятную, всепоглощающую боль, скрытую за маской холодного превосходства.

Он тоже, должно быть, почувствовал это. Его брови чуть дрогнули, а взгляд на миг потерял свою ледяную уверенность, став почти растерянным. Он словно увидел в ней что-то, чего не ожидал увидеть.

Но в этот момент герцог резко отвернулся, разорвав тонкую ниточку, связавшую их взгляды.

– Вы получили свое предупреждение. Больше я вас не побеспокою.

Он шагнул обратно в тень от деревьев и… растворился. Буквально. Не ушел в чащу, не скрылся за деревьями. Его тень будто слилась с другими тенями, и герцог исчез, словно его и не было. Оставив после себя лишь легкое движение воздуха и тот странный, металлический запах, что почувствовала Анна при его приближении.

Она стояла, прижав руку к холодному стволу дерева, и пыталась перевести дыхание. Колени подкашивались. В ушах звенело, а перед глазами все еще стояло лицо – прекрасное, проклятое, исполненное такой тоски и мощи, что ее до сих пор била крупная дрожь.

Он не был просто злодеем. Он был... трагедией. Человеком, который предпочёл обнести свой мир колючей проволокой из гнева и предубеждений.

И она, против всякого здравого смысла, почувствовала не только страх. Она почувствовала жгучую, непозволительную жажду – узнать, что скрывается за этой маской. Прикоснуться и сорвать ее.

Собрав остатки сил, она побрела обратно к дому, к Мишелю и Лилии. Ее мир снова перевернулся с ног на голову. Игра усложнилась. И в ней появился не просто могущественный игрок. Появился человек, который волновал ее так, как никто и никогда прежде.

Однако жизнь продолжалась, а следовать настоятельному совету герцога, как бы притягателен он ни был, Анна не собиралась. И неожиданно, словно оценив её упорство, судьба сделала ей подарок.

Они, как всегда, были в саду, пытались привести в порядок старую беседку, увитую плющом, чтобы можно было где– то сидеть в солнечные дни. Воздух наполняли пение птиц и стук их незамысловатых инструментов.

Внезапно со стороны дороги донёсся слабый, но настойчивый звук колокольчика в отдалении и скрип колес, приближающейся к усадьбе повозки.

Анна замерла, сжимая в руке ржавые садовые ножницы. Лилия побледнела и инстинктивно загородила собой Мишеля.

– Это не он, – прошептала Анна, больше убеждая себя, чем тех, кто стоял рядом. Впрочем, вряд ли экипаж герцога скрипел бы так же нещадно, да и не вешают колокольчики на упряжных лошадей – это знала Анастасия, а значит, и Анна.

Они вышли из– за беседки и увидели у ворот разбитую телегу, как две капли воды похожую на ту, на которой сами приехали в поместье. На облучке сидел тщедушный, болезненного вида мужчина в потертой куртке. Он выглядел испуганно и неуверенно.

– Э– э– э… Хозйка! Здравия тебе, да близким! – прокричал он, не сходя с места и озираясь по сторонам, словно ожидая, что из– за каждого куста на него вот– вот прыгнет призрак. – Меня этого, Мартин зовут. Из деревни я, Дельборо, значит. Привез кой– чего… по просьбе одной доброй души.

Анна медленно подошла к телеге, стараясь выглядеть как можно менее угрожающе.

– И вам не хворать. Что именно и по чьей просьбе?

Извозчик слез и, ковыряя пальцем дыру на локте, пояснил:

– Ну, муки мешок немного… соли… картофелин на посадку… Немного, простите, сколько наскребли. – Он нервно обернулся и стал развязывать дерюгу, прикрывавшую нехитрый груз. – Курей пару, у снохи много их, так это, супруга моя, Берта, она… она когда– то вашей покойной матушке обязана была. Та ее от лихорадки выходила, когда знахари уже руки опустили. Все собиралась отблагодарить, да не успела… А теперь вот узнала, что вы здесь, ну вот, значит, сноху– то и уговорила… поделиться, да велела мне ехать. Только… – он понизил голос почти до шепота, – ежели вдруг вас спросят, не было меня тут, и кури это не наши. Никому знать то не надобно..

Сердце у Анны сжалось то ли от благодарности, то ли от горькой жалости. Этот несчастный мешок с провизией и пара куриц были для них целым состоянием. И это стало первым лучом света, первой ниточкой, связывающей их с внешним миром, который, как оказалось, был не так уж и враждебен.

– Поблагодарите вашу супругу, – сказала она тихо, чувствуя, как у нее слегка дрожит голос. – Передайте, что мы никогда не забудем её щедрости.

Они с Лилией быстро перенесли дары в дом, пока извозчик нервно топтался на месте, поглядывая на темнеющие окна усадьбы. У Анны мелькнула было раздраженная мысль, что, как мужчина, он мог бы и помочь двум слабым девушкам, но мысль эта, ленивая и как будто вялая, быстро исчезла в глубинах подсознания. Всё– таки это не был её прошлый благополучный мир, где уровень эмпатии достиг таких высот, а неграмотный крестьянин наверняка ещё и призраков боялся. Что ж, в этом она упрекнуть его не могла.

– Вы тут… одни? – не удержался спросить их неожиданный гость, когда Анна протянула ему несколько монет – все, что у них было.

– Не совсем, – она не позволит никому считать их беззащитными. Кроме того, тут она даже не погрешила против правды.

В этот момент со второго этажа донесся хорошо знакомый им звук – глухой, но отчетливый стук, будто кто– то сбросил с полки тяжёлый фолиант. Извозчик вздрогнул и «перекрестился».

– Ну, я пошел! – заторопился он, чуть ли не бегом ретируясь к своей телеге. – Храни вас господь! И это… будьте осторожны.

Телега, скрипя и звеня колокольчиком, скрылась за поворотом. Они остались стоять среди своего запустения, но теперь с бесценным сокровищем извне – мешком картошки, муки и соли, с курицами– несушками в корзине. И с еще более бесценным знанием: они не одни.

Вечером они устроили маленький праздник. Лилия напекла немного пресных – она решила экономить драгоценную соль, но таких желанных лепешек из белой муки, а Анна сварила густой картофельный суп. Они ели молча, наслаждаясь каждым кусочком, каждой крошкой. Даже воздух в доме казался другим – более теплым, более безопасным.

Позже, когда Мишель уснул, Анна сидела у камина и смотрела на огонь. Визит местного жителя стал поворотной точкой. Он принес не только еду. Он принес информацию. И ещё он принес слабую, но надежду на то, что в деревне есть те, кто помнит добро и готов отплатить тем же.

Она взяла свою зарисовку плана усадьбы и на обороте аккуратно вывела: «Мартин. Возчик. Жена Берта (обязана матери)». Это была первая строка в списке их тайных, потенциальных союзников.

Вдруг она почувствовала легкое движение воздуха. Пламя свечи на столе качнулось. Анна подняла голову. В дверном проеме, растворяясь в тенях, стояла та самая женщина с портрета – Печальная Дама. Она не смотрела на Анну. Ее взгляд был устремлен на мешок с картошкой, на крошки хлеба на столе. На ее эфемерном лице читалась не печаль, а нечто иное… одобрение? Или, может быть, облегчение?

Она медленно подняла прозрачную руку и указала пальцем в сторону окна, туда, где за темным стеклом лежал спящий лес. И тут же растаяла, словно дым.

Анна поняла. Это была не угроза. Это было предупреждение. Их маленькая победа, их крошечная связь с миром не останется незамеченной. И тот, кто наблюдал за ними из чащи, обязательно узнает.

Тихое эхо колокольчика уже давно затихло, но его звон, казалось, все еще висел в воздухе, смешиваясь с лёгким скрипом половиц и шепотом прошлого, предвещая новые, куда более грозные перемены.