IV

Париж, 1971


Под руководством Клары, которая отдавала приказы из своей комнаты, Мари организовала праздничный прием по поводу свадьбы Даниэля. В течение трех недель она каждое утро звонила в Италию, чтобы советоваться с родителями Софии, хотя и не придерживалась их мнения. Клара хотела отпраздновать событие: она женила своего последнего внука, самого младшего из пяти, это была ее лебединая песня, и она это знала.

София и Даниэль согласились на все заранее, закрывшись на улице Помп, где они больше занимались созерцанием друг друга, чей участвовали в выборе кухарки или флористки. «Твоя бабушка самое невероятное существо, какое я знаю, и я ее обожаю!» – заключала молодая девушка со своим изысканным романским акцентом. Она была из большой семьи, которую составляли несколько депутатов и один министр, она свободно говорила по-французски и по-английски, имела диплом по экономическим наукам. Клара расцвела, узнав эти подробности, считая, что София будет, безусловно, великолепной женой для Даниэля и поможет ему в карьере. Шанс, которым не воспользовался Винсен, женившись на Магали.

Старая дама действительно радовалась, хотя и вынуждена была проводить половину дня в своей кровати. Шарль был бы доволен этой свадьбой или, по крайней мере, удовлетворен. За несколько дней до церемонии пришла еще одна хорошая новость: Готье сообщил ей, что Шанталь ждет ребенка. Эта перспектива растрогала Клару до слез. Она никогда еще так не плакала, из чего сделала вывод, что действительно стала слишком стара, чтобы заниматься семейными вопросами. Дважды она улучила момент, чтобы поговорить с Винсеном начистоту. Она знала, что он только что сообщил о своем разводе, что он от этого еще страдал, но у нее не было времени сочувствовать ему. Единственное, чего она хотела от него добиться, было обещание, обязательство продолжать творение, за которое она боролась всю свою жизнь: клан Морванов. «Охраняй их вопреки им, будь центром их объединяющим, не исключай никогда никого и всегда говори себе, что ничто не может заменить семью», – повторяла она ему на все лады. Он улыбался, но это были слова, которые он понимал, она была в этом убеждена.

В главной гостиной, где толпились гости, Клара удобно устроилась на своем диванчике. В восемьдесят девять лет, ей больше не надо было вставать ни для кого, и она ждала, что к ней подойдут и поприветствуют ее там, где она была. Уголком глаза она наблюдала за Мари, которая взяла на себя обязанности хозяйки дома, особенно элегантная в своем платье без бретелек из шелка цвета слоновой кости, от Ив Сен-Лоран. Послеобеденное время, проведенное в домах мод вместе с Кларой, которая любила одевать единственную внучку, принесло свои плоды. Мари стала женщиной со вкусом, так же как и женщиной с головой, и Клара радовалась, видя так много важных людей, склоняющихся перед ней. Семнадцать лет назад, когда она сообщила, что ждет ребенка, когда она спровоцировала этот скандал между матерью и дочерью, который привел в такое отчаяние бедную Мадлен, кто мог бы подумать, что она добьется такого результата? Сегодня ни эти судьи, ни эти влиятельные медики, ни эти политики, которые манерно целовали ей руку, не знали, с каким неуважением она относилась к мужчинам. Веселый спектакль для бабушки, которая могла себя поздравить с тем, что проявила либерализм.

– Немного шампанского, Клара?

Даниэль нагнулся к ней, улыбающийся, потрясающий. Она протянула руку и взяла бокал, который он ей предложил. Врач не советовал ей употреблять алкоголь, но она плевала на это, считая невозможным не выпить с героем вечера.

– Ты великолепен, мой дорогой! Фрак тебе очень идет… Я пью за твое счастье!

– И тебе того же, ты пьешь до дна?

Она слегка подмигнула и осушила бокал одним глотком, что заставило ее закашляться.

– Ты хочешь что-нибудь съесть? – забеспокоился он. – Стол божествен…

– Тогда набери мне всякого разного, у меня кружится голова…

– Самая светлая голова из всех присутствующих, – ответил он тоном, не допускающим возражений.

Он попытался пробиться сквозь толпу, но был задержан десять раз людьми, которые хотели его поздравить или просто с ним поговорить. Через четверть часа он увидел Алена и поручил ему накормить бабушку. Прием шел полным ходом, приглашенные все прибывали, и София задерживалась в прихожей, встречая их, довольная, несмотря на тяжесть чесучового платья, шлейф которого она красиво распустила вокруг себя. Он посмотрел на нее несколько секунд, онемев от счастья, так что она его не заметила.

Около одного из роскошных буфетов Ален сделал знак метрдотелю и попросил его составить тарелку с канапе из спаржи, семги и орехов Сен-Жак. Потом он подошел к Кларе и сел подле нее.

– У тебя все еще хорошая память, мой милый, – бросила она ему, – ты вспомнил мои вкусы!

– Если есть кто-то, кого нельзя забыть, так это ты, – ответил он улыбаясь.

– Эта семга с укропом в каком масле замаринована? В нашем, я надеюсь!

Ее реакция не оставила Алена равнодушным. То, что она могла сказать «наше» было бесценным подарком для него. Оливковое масло «А.Морван» было для нее не чем-то постыдным, а гордостью, в то время как Шарль жутко разозлился, когда обнаружил свою фамилию на этикетке пищевого продукта. Он взволнованно наклонился к бабушке, чтобы поцеловать в щеку.

– Твои духи, это правда, твое, никогда не меняй их, – с нежностью произнес он.

– В моем возрасте никакого риска! Я использую мои запасы пузырьков, больше нет необходимости покупать…

– Бабушка!

– Это очень мило с твоей стороны принимать возмущенный вид, мой дорогой, но кого ты хочешь обмануть?

Она потрепала его по руке и вздохнула.

– В конце концов, я не голодна. Съешь их… Разве здесь не жутко жарко?

Встревоженный, он внимательно на нее посмотрел. Она была немного покрасневшая и, казалось, тяжело дышала.

– Не хочешь пойти на минутку отдохнуть? – предложил он.

– Я думаю, на первом этаже нет, ни одного спокойного места, а моя комната, кажется, так далеко…

– Если нужно, я тебя отнесу!

– О да, ты-то можешь, но нет, я…

Она прервалась, вдруг стесненная в дыхании. Фигуры приглашенных путались перед ней, шум разговоров казался приглушенным.

– Ален, – прошептала она через мгновение, – я не очень хорошо себя чувствую.

Она никогда не произносила этой фразы, в любом случае не перед ним. Клара была всегда в форме и находила смешным жаловаться. Он разом поднялся, пробежал глазами присутствующих, пытаясь найти Готье. Ален его заметил в другом конце гостиной, беседующего со своим тестем, профессором Мазойером. Он стоял очень далеко от них. Мари же, напротив, была в нескольких шагах, она скоро к нему подошла.

– Сходи за Готье, Клара нехорошо себя чувствует!

Растерявшись, она бросила взгляд на диванчик, бабушка выглядела обессиленной, и поспешила за Готье. Ален обернулся к Кларе и опустился на колени перед ней.

– Подкрепление идет, – сказал он, выдавив улыбку.

– Что происходит? – спросил Винсен, которого предупредила на ходу Мари.

– Небольшой приступ усталости, – ответила Клара еле слышно.

Она вытащила камею, чтобы открыть воротник своей рубашки, и брошь упала ей на юбку, а она даже не стала ее искать. Ее щеки покрылись красными пятнами, вены выступили на ее морщинистых руках.

– Ну, бабушка, устала от вечеринки? – бросил Готье, подходя к ним.

Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что ситуация была критической. Он сжал запястье Клары пальцами и нашел пульс очень плохим. Тарелка, которая стояла подле нее, была не тронута. Он на секунду повернулся к Алену и Винсену, которые ожидали его.

– Давайте перенесем ее в комнату, мне надо ее осмотреть…

Вокруг них все пили и смеялись, было, по крайней мере, двести человек, которые толпились в гостиных. Ален нагнулся над Кларой, взял ее одной рукой за спину, а другой под коленями и поднял без усилий.

– Ты с ума сошел! – возразила она вдохнув. – Я не хочу, чтобы люди…

– Никто не обращает на нас внимания, – заключил он успокаивающим голосом.

Винсен, Готье и Мари окружили их, чтобы освободить проход и скрыть их от взглядов приглашенных. В холле, где было меньше народу, Мари заметила Сирила, которому сделала знак подойти.

– Поднимись с нами, чтобы нас не заметили! – бросила она ему.

Они вместе, окружая Алена, поднялись по лестнице, и дошли до комнаты Клары.

– Положите ее на кровать, – сказал Готье, укладывая подушки. – У меня здесь ничего нет, даже стетоскопа…

Он все же расстегнул шелковый корсет и приложил ухо на уровне сердца. Когда он выпрямился, его лицо ничего не выражало.

– Что со мной? – спросила его Клара, глядя ему в глаза.

– Я думаю, у тебя небольшая проблема с сердцем. Это не серьезно, не волнуйся. Я вызову скорую.

Когда они отошли, чтобы позвонить, она притянула его за руку.

– Не может быть и речи! – просвистела она. – Ты потерял голову! Прием в полном разгаре! Ты хочешь испортить свадьбу Даниэля? Ты хочешь, чтобы приглашенные собрались на крыльце и смотрели, как меня уносят на носилках? Меня?

Приступ ярости вызвал у нее удушье, но она не отпустила Готье.

– Я тебе это запрещаю, ты меня слышишь? Это я решаю…

Она упала на подушки с широко открытым ртом, которым искала воздух. Потом боль изменила черты ее лица, и она застонала, но быстро подавила стон. Готье сел рядом с ней, подавленный.

– Бабушка, будь разумна. Я не могу тебя так оставить, я не имею права. Ты понимаешь?

– Вовсе нет. Ты сделаешь то, что я тебе говорю… Я никогда не доверяла ни одному врачу, по крайней мере, ты не предавай меня.

– Ты просишь меня о невозможном. Я буду говорить с тобой откровенно, есть необходимость…

– Но нет! Какая необходимость, в восемьдесят девять лет? Я знаю, что приближаюсь к концу. Мне бы хотелось прожить еще один день и все. Время, когда голубки уезжают в свадебное путешествие и не видят этого.

Так как ее голос был едва слышим, она попробовала безуспешно прочистить горло.

– Подойдите немного, мои дорогие, – сказала она остальным.

Мари пошла со стороны Готье, в то время как Винсен стоял плечом к плечу с Аленом.

– Я не хочу умирать в скорой. Ни в больнице, как Шарль.

– Ты не умрешь, – возразил Готье.

– О, я точно буду первой! – ответила она, скорчив гримасу, которой хотела изобразить улыбку.

Новая волна боли душила ее, и Готье подумал, что у нее начинается инфаркт. Но она все еще держалась за него, ее пальцы сжимали его руку, как когти.

– Винсен, – с трудом выговорила она, – ты продолжишь, ты обещал…

Дверь на лету распахнулась, заставив всех подскочить, и Даниэль устремился к кровати.

– Сирил сказал мне… Мой Бог, что с ней?

– Это ты, Даниэль? – прошептала она. – О, мой бедный малыш, прости…

Он замер, ошеломленный, глядя на своего брата и кузенов, которые, казалось, были не в состоянии пошевелиться.

– Мы ничего не можем сделать? – спросил он у Готье.

Тот молча покачал головой, потом воцарилось долгое молчание. Когда Клара открыла глаза, ее тусклый взгляд медленно переходил с одного на другого.

– Я уже плохо вижу, дорогие. Но так как вы здесь все пятеро…

Ее голос был таким слабым, что они все одновременно склонились к ней, как если бы хотели ее удержать.

– Винсен… – удалось ей сказать.

Последняя судорога была очень долгой, и Готье понял, что все кончено. Остальные долгое время оставались без движения, прежде чем они поняли, что Клара ушла навсегда.


Кладбище Эгальера

Похороны без Клары. Похороны Клары. Перед склепом Морванов, оторопевшие, они стояли все пятеро, чувствуя себя бесполезными, потерянными, потому что больше не было бабушки, которую надо было поддерживать. Хотя им и пришлось признать, что она была не бессмертна, никто из них не мог принять траур, никто не мог свыкнуться с мыслью, что она ушла навсегда.

Они долго сомневались при выборе места захоронения. Нельзя было не учесть воли Клары, которая хотела лежать рядом с Шарлем. Но тот был один в могиле, по другую сторону аллеи. Так он пожелал. И потом, место Клары было рядом с мужем.

Мари, Ален, Готье, Винсен, Даниэль стояли выпрямившись, взгляд был направлен на гроб той, которая их вырастила, поддерживала, любила. Потеряв ее, они навсегда прощались с молодостью, они с горечью это понимали. Позади них стояли Шанталь и София, опустив головы, так же как и все правнуки. Спрятавшись под черной муслиновой вуалью, Мадлен изредка искренне и громко всхлипывала. Священник заканчивал читать последнюю молитву, но его слова были непонятны, уносимые мистралем, который дул с неистовой силой.

Винсен решился пошевелиться, перекрестившись, отошел на несколько шагов, чтобы принять соболезнования. Аллеи были заполнены толпами людей, считавших своим долгом в последний раз проститься с Кларой, к которой они, должно быть, испытывали некую симпатию. Стиснув зубы, без эмоций на лице Винсен пытался уже часа два успокоиться. В церкви он чуть не сломался на мгновение, когда услышал первые ноты Pie Jesus. Этот реквием Габриеля Форе он много раз слышал с Кларой на концертах, когда был еще очень молодым, хорошо воспитанным сопровождающим бабушки. Сначала по долгу, потом ради удовольствия. Ведь это она научила его ценить музыку, живопись, театр. Это она научила его, как завязывать галстуки и подбирать их к костюмам. Она позволяла ему целыми вечерами листать старые альбомы, где он без устали искал фотографии отца в форме лейтенанта.

Ален коснулся его плеча, и он вышел из прострации, стал пожимать руки, которые ему протягивали.

– Все нормально? – прошептал кузен едва слышно.

Банальный вопрос, который Ален иногда задавал ему в прошлом, точнее тогда, когда ему было плохо, и который резко вернул его к жизни. Он молча кивнул, не в состоянии произнести ни слова. Ален стоял рядом с ним, слева, а Даниэль только что подошел и встал справа. Он всегда думал, что не выдержит эту церемонию до конца, что рухнет или расплачется, как дитя.

– Через десять минут все закончится, – пробормотал Ален.

Откуда он знал? И почему он проявлял такую заботу? Ведь они были в ссоре. Он тоже чувствовал себя одиноким? Тем не менее, они были не единственными, кому хотелось плакать. Готье и Шанталь, у которых перед глазами была могила Филиппа, должно быть, находили этот момент невыносимым. Ничто и никогда не могло заставить Шанталь забыть, что тот утонул в пяти километрах отсюда, хоть она и ждала еще одного ребенка.

Остались всего несколько человек, и Одетта была одной из последних, кто пожал руку Винсену, коротко и неловко, произнеся какие-то формальные фразы. Когда он, наконец, поднял голову, освободившись от необходимости сохранять достойный вид, он увидел фигуру Магали поодаль. Он не заметил ее присутствия раньше ни в церкви, ни по дороге на кладбище. Он упрекнул себя, что ни разу не подумал о ней. Их развод настолько его ранил, что он попытался выкинуть ее из головы, вычеркнуть из своей жизни. Уже несколько месяцев их общение сводилось к коротким разговорам по телефону, касающимся детей. Ни одного личного слова, даже по поводу того маленького домика, который она выбрала в Сен-Реми-де-Прованс, а он, не моргнув, оплатил и который до сих пор не видел.

Удрученный, он сделал несколько шагов в ее сторону, остановился. Она была в сером костюме, белой рубашке и черных лодочках. Ее волосы были собраны в пучок, но ветер трепал несколько рыжих прядей на лбу. Она была невероятно красивой. Он убрал руки в карманы, жест, который ему также напомнил о Кларе.

– Ты не поздороваешься с ней? – спросил Ален оскорбительным тоном.

Винсен резко повернулся и посмотрел на кузена.

– Хоть раз не вмешивайся! – грубо ответил он.

Пойти поприветствовать свою бывшую жену, мать своих детей – такая мелочь. Но как это сделать? Внезапная агрессия Алена ничего не меняла. Он пожал плечами, направился к Магали, не зная, что скажет.

– Спасибо, что пришла, – пробормотал он, наклонившись к ней.

Он слегка коснулся ее щеки. Как и каждый раз, он смог оценить нежность ее кожи, вдохнуть запах ее духов.

– Я не очень любила Клару по личным причинам, но это была необыкновенная женщина, ее можно было только уважать, – ответила она быстро.

Фраза, казалось, была подготовлена заранее и звучала фальшиво. Кто ей подсказал? Ален? Жан-Реми?

– Я приглашаю сегодня детей на ужин, – добавила она. – Это может их немного отвлечь… Их кузены тоже желанные гости, естественно.

Сбитый с толку ее уверенностью, он кивнул головой в знак согласия. Она смотрела ему прямо в глаза с холодом, который заставил его почувствовать себя неловко. Он не мог даже предположить, что однажды они встретятся на кладбище как два чужих человека и обменяются лишь несколькими словами.

– Хочешь, чтобы я привез их к тебе? – предложил он.

– Не утруждай себя. Я заеду за ними к семи. Пусть они позвонят мне и скажут, сколько их будет.

Не простившись, она развернулась и удалилась. Она была достаточно проницательна, чтобы догадаться о его любопытстве, но очевидно, не хотела отдавать себе в этом отчет и не хотела, чтобы он приближался к ее дому. Да и потом до нынешнего момента он вел себя так корректно, что она могла заподозрить его в безразличии. Он не задал ни одного вопроса у нотариуса в день, когда она подписала документы на покупку дома, ограничившись лишь переводом собственности на ее имя – тем не менее он пережил худшие моменты своей жизни. Оставив ее тогда на тротуаре, он отдал бы что угодно, чтобы она с ним поговорила или, по крайней мере, посмотрела на него. Но она его проигнорировала. Потом он перевел на ее счет существенную сумму, чтобы она могла произвести необходимые работы и расположиться с удобством. Тем не менее, от неловкости, он никогда не проявлял желания знать об этом больше. Однако Тифани, проявив сочувствие, описала это место отцу. Домик узкий, но высокий на бульваре, в тени платанов, с фасадом, выкрашенным охрой, с черепичной крышей, зелеными ставнями. Других подробностей он не знал.

Подняв голову, Винсен понял, что аллеи опустели. Семья, должно быть, ждала на стоянке около кладбища. Никто не посмел прервать их разговор с Магали. Вдали рабочие похоронного бюро все еще стояли вокруг могилы и ждали, пока он уйдет, бросая раздраженные взгляды. Когда он повернулся, порыв мистраля рванул его галстук и ударил по щеке. Он поправил галстук и поспешил к ограде, вновь охваченный горечью потери Клары и терзаемый острым чувством одиночества.

София гладила Даниэля по голове почти с материнской нежностью. Сидя подле нее на одном из диванов, он положил ей голову на плечо, как будто покинутый, как будто нуждающийся в утешении. Готье и Шанталь сидели напротив, приблизительно в такой же позе, только Шанталь лежала на руках у Готье, изнуренная похоронами и будущим материнством. Мари занимала место в кресле, где держалась очень прямо, Ален стоял у окна, изображая приглашенного, что раздражало Винсена.

– Ты можешь сесть! – бросил он кузену Ты тоже дома, как и мы…

Намек на завещание Клары был обдуман, и он воспользовался им, чтобы продолжить:

– К тому же мы все собственники этого дома и парка. У тебя есть твои земли.

– Тебе это мешает? – грубо ответил Ален.

– Совсем нет. Твое хозяйство – образец для подражания, который льстил бабушке.

Ален опустил глаза, внезапно смущенный. Десять лет назад он был вынужден защищаться от нападок Шарля. Разговоры о масле Морванов до сих пор задевали его за живое. Сейчас в словах Винсена не было ни малейшей иронии. Он лишь констатировал факт.

– Мари и я знаем пункты завещания. Она предложила нам первым с ним ознакомиться, когда составила его; конечно, потому что мы… юристы. После смерти Кастекса она не доверяла ни одному нотариусу. В общем, все просто, она не отдала никому никаких предпочтений, мы все пятеро наследники.

Раздраженный ученым тоном кузена, Ален снова вмешался.

– Есть дарственная, которую она дала мне на овчарню…

Не дав Винсену ответить, Готье вздохнул:

– Да. И что?

Повисло противоречивое молчание, пока Мари не взяла слово.

– Что касается меня, я унаследовала драгоценности, и я не думаю, что это вас огорчает, мальчики?

Даниэль улыбнулся, развеселенный тем, какой оборот принимал разговор. Он заметил, что Винсен поспешил сообщить, что бабушка никого не выделила. Иначе он оказался бы в первых рядах, естественно! Он был любимчиком Клары, как Готье у Мадлен, самые выгодные позиции, в конечном счете. Со своей стороны, он радовался, что не был награжден никакими почестями. Он был младшим из пяти, и ни от чего не страдал, он без вопросов любил своего брата и кузенов.

– Что станет с домом на авеню Малахов? – спросил он, чтобы отвести разговор от Валлонга, который перерос бы в тему для споров.

– Надо об этом подумать, и мы все вместе решим. Можно его продать, чтобы оплатить права наследования, – предложил Винсен.

– Продать?

Раздосадованный такой перспективой, Даниэль встал с дивана, удалившись от Софии.

– Черт возьми! Никто из нас не нищенствует, насколько я знаю! Почему бы его не сохранить? Вы бы продолжали там жить, Мари и ты, и платить нам что-то… типа ренты, ожидая…

– Ожидая чего? – взволновался Винсен. – Наши дети растут, в один прекрасный день они уйдут. Ты представляешь нас там вдвоем? И потом…

Он хотел перехватить взгляд Алена, но тот все еще стоял у окна и упорно смотрел на ковер. И он неохотно закончил:

– Твое решение не устраивает Алена, я предполагаю.

Алена застали врасплох, он поднял голову, засомневался и, наконец, пожал плечами.

– Делайте, что хотите, мне плевать, я не хочу говорить сегодня о деньгах.

Он пересек комнату, чтобы выйти, но Мари разом встала с кресла, загородив ему проход.

– Ан нет, это слишком просто, останься! Мы должны продолжить этот разговор. У тебя нет никаких причин, чтобы не принять свою долю. Она может понадобиться тебе для твоего хозяйства. Столько, сколько ты нам сейчас скажешь…

Мари его искренне любила, он это знал, тем не менее, у него возникло желание небрежно отстранить ее со своей дороги.

– Клара очень щедро обошлась со мной, – ответил он. – Она оплатила мою первую подержанную машину, мою первую дробилку, мою первую центрифугу. Когда она увидела, что я с ними сделал, она дала мне оливковые деревья. Она даже приняла мою сторону против своего любимого сына!

– Ты говоришь о моем отце? – бросил ему Винсен.

– А о ком еще, как ты думаешь? В любом случае не о моем, не думаю, что она его сильно любила.

Стоя в разных концах комнаты, они смотрели друг на друга с вызовом. Другие больше не существовали. Именно для них этот вопрос был самым тяжелым. Ален продолжил решительно:

– Когда твой отец заставлял меня писать ему отчеты, Клара звонила, чтобы узнать, как дела. Когда он вдребезги разбивал мои бутылки с оливковым маслом, она с гордостью показывала их своим друзьям. Я не испытываю к нему никакого почтения, но отдаю уважение ее памяти. Если вы думаете, что она хотела видеть, как мы сбережем дом на авеню Малахов, я спокойно ухожу. А так как она стремилась к тому, чтобы мы сохранили поместье Валлонг, мы его сохраним. Но, слава Богу, ничто не обязывает меня жить там вместе с вами!

Он резко оттолкнул Мари и вышел, сильно хлопнув дверью. Винсен быстро отреагировал и вне себя бросился следом. Он догнал его на крыльце и схватил за воротник рубашки.

– Ты что? Тебе обязательно было вмешивать моего отца в разговор о наследстве Клары? Я не хочу слышать, как ты о нем говоришь, понятно? Или я скажу тебе, что я думаю о твоем отце!

Они оба были одинаково высокие, стройные, бесспорно из одной семьи, и в них жила одинаковая ярость.

– Попробуй, – произнес Ален. – Скажи хоть слово… Давай, я тебя слушаю…

Угроза была столь очевидной, что Винсен его отпустил и отошел. В детстве, когда Ален говорил: «Знаешь, твой отец!» и закатывал глаза, Винсен отвечал:

«Да, но твоя мать!», и они вместе смеялись над принципиальностью Шарля и глупостью Мадлен. Действующие заодно против мира взрослых, счастливые сообщники. Сейчас в это трудно было поверить.

– Ну? – настаивал Ален. – Ты не осмелишься?

Может, у него и было желание подраться, чтобы снять напряжение, но Винсен, как обычно, не решился идти за ним по этому опасному склону и, молча, покачал головой.

– Правда, нет? Припертый к стенке, ты отказываешься? Ты скажешь, что я сын мерзавца, что-то в этом роде? Но Шарль для тебя герой или хладнокровный убийца? Я напоминаю, что мы находимся в равных условиях и могли бы, держась за руки, блевать на их могилы!

– Хватит! Хватит…

Прошлое с такой силой предстало перед ними, что Винсен внезапно понял, что способен на все, лишь бы заткнуть Алена. Он подумал о дневниках матери, написанных во время войны, о десятках страниц, покрытых ровным почерком, которые рассказывали об ужасах без названия. Рассказ, о котором они узнали все вместе, испытав отвращение, уничтоженные.

– Мой отец мстил, – проворчал он, – я поступил бы так же на его месте.

– Ты? Ты был бы способен выпустить пулю в голову Даниэля, ты уверен?

– Да! Если бы он отправил мою жену и дочь на смерть, тысячи раз да!

– Ты не понимаешь, что ты говоришь. Твоя жена, ты ее презираешь, ты выкинул ее, как бумажный платочек. Ты подлец и никого не любишь. От Шарля тебе досталось лишь высокомерие…

Ален резко повернулся, зная, что зашел слишком далеко, и спустился по ступеням крыльца. Противостоять Винсену было для него облегчением и горем в такой степени, что у него перехватило дыхание. Уже давно они должны были объясниться, но закончить не этим. Какой дьявол привел его к подобному вызову? Сильная горечь, которую он испытывал после смерти Клары? Или просто абсурдное желание оправдаться?

В конце аллеи он на секунду остановился и оперся на дерево. Он бросил взгляд назад и увидел на верхней ступени крыльца фигуру Винсена, который по-прежнему не двигался. Ален был уверен, что жестоко ранил его, назвав подлецом, как и тем, что обвинил Шарля. Ведь было очевидно, что самым гнусным из них был Эдуард, никто не мог игнорировать это, даже его дети.

– Чудовище и идиотка, у меня отличные родители…

Каждый раз, когда Ален об этом думал, он испытывал отвращение. Как Мари и Готье могли переносить свое происхождение столь невозмутимо?

– О, Клара! Клара, нам будет не хватать тебя…

Он сказал это совсем тихо, и его голос задрожал на имени. Зачем говорить о деньгах, когда цемент на могиле еще не застыл? В том, что касалось Валлонга, он прекрасно знал позиции бабушки. Она любила поместье практически так же, как и он, и распорядилась так, чтобы никто из ее внуков не мог от него избавиться. Тем лучше. Он не смог бы вынести никого чужого на этой территории. На крайний случай, он был согласен жить в своей овчарне, отмежевать свои земли, не заходя за ограду парка, но при условии, что только Морваны имеют право открывать голубые ставни.

У него было чувство семьи, понятие клана? Старой даме удалось ему внушить это незаметно для него самого. В бешенстве он решительно повернулся к дому. Винсена уже не было, и он спросил себя, когда он увидит его в следующий раз. Удастся ли ему избегать его до конца дней? Опустив голову, он пнул ногой камешек. Нужна ли его сила воли, если он отказывается смотреть правде в глаза, правде, которую приоткрыл ему Жан-Реми и которой он больше всего боялся.

Сирил и Виржиль прореагировали первыми, отойдя от фасада, напротив которого они все шестеро, затаив дыхание, стояли не шевелясь. Лея и Тифани все еще с суровым видом держались за руки.

Магали привезла их полчаса назад, набив в маленькую машину, как сардины в банку, чтобы не ездить два раза. Они всю дорогу горланили песни Клода Франсуа. Войдя в прихожую дома, они услышали громкие голоса в гостиной и вышли на цыпочках, чтобы поиграть в парке, пока их уважаемые родители успокоятся. Но едва они спустились со ступенек крыльца, как из дому выскочил Ален, что заставило их спрятаться за балюстраду. Там они все и услышали.

– Что это за история? – пробормотал, наконец, Сирил.

Он никогда не думал, что Ален способен так сильно выражаться.

– Без понятия, – коротко ответил Виржиль.

Он тоже был в шоке, но не хотел это показывать.

– Я боялась, что они подерутся, – на одном дыхании сказала Тифани.

Когда Ален оскорбил ее отца, обвинив его в подлости и высокомерии, она схватилась за Лею, готовая расплакаться и выдать их присутствие. Она поймала нежный взгляд Сирила и почувствовала себя немного лучше.

– Речь идет о наших дедушках. Было бы хорошо, если бы мы хоть что-то поняли! – бросила Лея.

Ночь постепенно спускалась на парк, Мистраль не успокаивался с самого утра.

– Единственное, что можно сказать – в стенном шкафу есть скелет! – воскликнул Лукас.

Ему было всего тринадцать лет, но он не упустил ни одного слова из разговора двух разъяренных мужчин на крыльце.

Он добавил чуть тише:

– Блевать на их могилы, и ничего больше…

– Легче всего спросить у них, – предложил Виржиль.

– У кого? – возразил Сирил.

Он сам не осмелился бы подойти с вопросами к матери и сомневался, что Виржиль решится заговорить об этом со своим отцом. Что же касается Алена, который был для них богом, они увидели его в другом свете, и это обеспокоило их.

– Кто кого убил? – спросил Поль.

Они снова замолчали, сознавая, что не должны были находиться здесь. И уж в любом случае не должны были прятаться.

– Я всегда думал, что они скрывают от нас кучу всего, – заключил Виржиль. – Никто мне никогда не объяснял причину взаимной неприязни между Аленом и отцом, но, когда видишь их вместе, понимаешь, что тут что-то кроется! На самом деле, я думал, что… что…

Он понял, что не сможет закончить, признаться, что он подозревал мать и Алена в более чем дружеских отношениях, и надеялся, что это была правда.

– Все это не объясняет, кто умер, – настаивал Поль. – Мой дедушка покончил с собой, а ваш перевернулся в автобусе… Это не так?

Они все в замешательстве повернулись к нему. Разговор, который их удивил, был на самом деле не понятен. До сих пор они не особо интересовались старыми семейными историями. Депортация Юдифи с ее дочерью, их гибель в концлагере, жестокое нравственное страдание Шарля по возвращении с войны составляли особую часть прошлого Морванов, но ни один из этих трагических эпизодов не объяснял разговора Винсена и Алена.

– Хорошо, – решил Виржиль, – я не хочу, чтобы в шестнадцать лет меня принимали за мальчишку. Надо будет спросить у мамы, она вне всего этого, но должна знать ответ.

– Она тебе ничего не скажет, и оставь ее в покое! – воскликнула Тифани.

Развод родителей потряс ее, и она отлично знала, что ее мать не хотела, чтобы при ней говорили о Морван-Мейерах или Морванах.

– О да, ты увидишь! – заключил ее брат. – Она менее зажата, чем папа, и, по-моему, больше не участвует в их разборках!

– Папа не…

– Да, нет. Господин судья слишком большой зануда.

– Виржиль!

– Что? Приоткрой глаза, милочка! И не говори, что находишь его забавным.

Он, играя, толкнул сестру так, что она чуть не упала, но рука, протянутая Сирилом, удержала ее.

– А, твой рыцарь-слуга здесь, скаут всегда наготове!

Он хотел пошутить, но увидел, что Тифани по уши покраснела, и тупо на нее уставился.

– Это было ради смеха, Тиф…

– Не называй меня так больше! – крикнула она в ярости.

В этот момент прямо над ними зажглись фонари, резко осветив фасад, и голос Мари пригвоздил их к месту.

– Что вы раскричались? Вам пора спать, уже поздно.

Силуэт высветился на крыльце, но лицо оставалось в тени. Сирил предусмотрительно отстранился от Тифани, прежде чем ответить матеря.

– Мы идем через пять минут. Добрый вечер, мама. Вместо того чтобы уйти, Мари спустилась к ним.

– Никаких пяти минут, возвращайтесь сейчас же. Я закрываю дверь… Как прошел вечер?

Она чередовала приказы и дипломатию с невиданным искусством и не позволила бы своим детям и даже их кузенам ответить. На самом деле они привыкли слышать, что их зовут кузенами, хотя они и были ими только во втором поколении. Все члены семьи воспринимали их как единую группу, группу детей.

Разочарованный тем, что его не считают взрослым, Виржиль позволил себе пренебрежительный смешок.

– В один прекрасный день ты поймешь, что мы выросли, Мари…

Он остановился возле нее, в то время как все остальные вошли в дом, он на самом деле был на добрую голову выше ее. С холодной улыбкой она подняла на него глаза.

– Не волнуйся, я заметила… Ты такой высокий и сильный, что сделаешь милость и закроешь ставни на железные задвижки. Твой отец забыл это сделать. Спасибо, дорогой.

Она взглядом позволила ему возразить, но он не осмелился.


С намеренной медлительностью Сирил ласкал Тифани спину, затылок, он массировал сейчас ложбинки ее поясницы, и она вздрагивала каждый раз, когда он опускался чуть ниже. В Валлонге, как и в Париже, продолжались его предрассветные визиты, он тихо проскальзывал к ней в кровать, обнимал. Сначала действительно напуганная, она соглашалась только лежать с ним неподвижно, прижавшись друг к другу. Потом она поняла, что он боится так же, как и она. Но с каждой ночью страх и вина отступали перед желанием, которое они испытывали друг к другу и которое стали шаг за шагом выражать.

Сирилу было семнадцать лет, но у него не было никакого опыта, и он не мог пойти к Виржилю просить совета. Ален, которому он осмелился задать несколько скромных вопросов, лишь улыбнулся, заключив, что ласка, нежность и терпение, хорошие качества для начала отношений с девушкой. Хотя Сирил и сгорал от желаний довериться дяде, он удержался от намеков на Тифани. Ведь ей еще не было и пятнадцати, и он оказался достаточно разумным, чтобы промолчать.

Сейчас он слегка касался внутренней части ее бедер, там, где кожа была невероятно нежной. Она свободно передвинула ноги, чтобы он мог продолжить. Удовольствие подступало, она уже чувствовала, как оно поднимается, и постаралась заглушить свои стоны, уткнувшись в подушку.

– Сирил, – вздохнула она.

Едва успокоившись, она, в свою очередь, принялась ласкать его. Она это обожала. Чувствовать его дрожь, скрежет зубов, потом прижаться к нему и создать впечатление, что она обладает необыкновенной силой. Конечно, они никогда не зажигали свет и старались не шуметь, но это открытие тела другого, совершаемое на ощупь, сводило их обоих с ума.

– Подожди немного, – прошептал он.

Он осторожно ее перевернул, как хрупкую куклу, и положил на спину. Кончиком языка он стал ласкать ее груди одну, потом другую, не торопясь. Как только он услышал ее учащенное дыхание, он тихо раздвинул ее колени и добрался рукой до половых органов. Вместо того чтобы сопротивляться, она открылась под его пальцами. Он довел ее до высшей точки наслаждения, она скоро перестала контролировать себя. Он каждый раз очень гордился этим.

– Я хочу попробовать, – пробормотал он. – Ты хочешь?

Три раза за эти последние недели он пытался проникнуть в нее, но она уклонялась, удивленная болью. Ему это было неважно, у него была вся жизнь впереди, он был готов посвятить этому все ночи, начинать снова пока она не согласится и не будет счастлива.

– Я не сделаю тебе больно, я тебе обещаю…

Он, наконец, понял, что это был момент, которым он должен воспользоваться, – прежде чем она достигнет наслаждения и пока умирает от желания. Его вожделение было мучительным, но ему было на это плевать, и он заставил себя терпеть, вытянувшись на ней, пока она не пойдет навстречу. Когда он начал углубляться в нее, а она его не отвергла, он понял, что становится ее любовником. И эта мысль потрясла его. Он безнадежно попытался сдержаться, чтобы уберечь ее, но было уже слишком поздно.


Пораженная Мари внимательно рассматривала лицо своего собеседника, потом опустила глаза на визитную карточку, прикрепленную к делу. Если имя до сих пор ни о чем ей не говорило, то черты лица человека, сидящего перед ней, казались до боли знакомыми.

Глядя на стол, она искала за что ухватиться. Стол Шарля, за которым ее дядя проработал столько ночей, составляя защитительные речи, стол, на котором она не изменила ни бювар ни часы, вдруг перестал ее вдохновлять.

– Я очень рад тебя видеть, – сказал Эрве. – Я издалека следил за твоей карьерой… Сложно не слышать о Морван-Мейерах во Дворце правосудия!

Она любезно улыбнулась, немного обеспокоенная своим молчанием, она все еще не знала что сказать.

– Ты не сильно изменилась, ты такая же красивая, какой я тебя помню.

Формула вежливости, которую он должен был произнести и которая, наконец, заставила Мари поднять голову.

– Не преувеличивай, мы все постарели на пятнадцать лет! – ответила она слишком сухо.

Сейчас она его очень хорошо вспомнила. Тогда она выбрала его не случайно, а именно потому, что у него были красивые голубые глаза, спортивная фигура и отличные результаты экзаменов. Таковы были критерии выбора мужчин, которые имели право лечь с ней в постель. С тех пор Эрве не потолстел, его взгляд остался обаятельным, и список его наград, который она долго изучала, был впечатляющ. Из хорошего в прошлом студента получился отличный адвокат.

– Холост, как я вижу, – произнесла она, открывая дело.

– Разведен.

– И без детей…

Полная катастрофа. Если бы он еще был женат, с кучей детей, сидевших у него на шее, она почувствовала бы себя немного лучше.

– Да. К сожалению, – заключил он. – Но я предполагаю, что это будет дополнительным козырем, чтобы войти к вам в дом. Я знаю, что вы принципиальны в выборе кандидатов и что лучше быть свободным, если есть желание здесь работать!

Она улыбнулась, полная надежды. Представлял ли он, что их старая история каким-либо образом отразится на решении, которое она примет? Никто не отрицал, что в легендарной конторе Морван-Мейер окончательный приговор выносила она. К тому же она занимала комнату основателя, и это было не случайно.

– Кстати о капиталах, – прибавил он, – нет никаких проблем, мой банкир предоставил мне все требующиеся гарантии.

– Очень хорошо… – сказала она, делая вид, что листает разные бумаги, разложенные перед ней.

Не могло быть и речи, что он будет принят. Что будет видеть ее каждое утро, ни тем более заметит однажды Лею.

– Послушай, Эрве, я не могу решить сегодня, я должна посоветоваться с остальными членами коллектива.

На этот раз она посмотрела ему в глаза не моргая. Она не испытывала ни сожаления, ни угрызений совести, но смутная боль появилась у нее в желудке.

– Естественно, – поспешил он заключить. – Но могу я, по крайней мере, пригласить тебя на обед, чтобы мы смогли заново познакомиться?

– Нет, извини, у меня куча встреч.

Чем больше она на него смотрела, тем больше осознавала проблему. Это была безнадежная очевидность: Лея была похожа на него как две капли воды.

– Давай назначим день, – предложил он не оскорбляясь – Завтра? Послезавтра?

Она мягко поднялась, обошла стол.

– Я тебе позвоню, – сказала она очень быстро. – Твой номер есть в деле? Тогда отлично! А сейчас извини…

Она поцеловала его в обе щеки, потом проводила до обитой двойной двери.

– До скорого, Эрве.

Оставшись одна, она с облегчением вздохнула. Ей оставалось продиктовать письмо, в котором она укажет причины отказа. Она могла бы придумать что угодно, спрятаться за спиной любого члена конторы, чтобы оправдать свое решение. И отдать приказание, чтобы его никогда с ней не соединяли по телефону! Как и всегда, все зависело от встречи. Они, должно быть, пересеклись в коридорах Дворца правосудия, но она его не узнала. Она была безразлична к тому, что забыла отца Леи. И отца Сирила. Как он теперь выглядел, кем стал? Она никогда не хотела этого знать, она их начисто забыла. Однажды ее сын и дочь зададут вопросы, это неизбежно, но ответы, которые она приготовила, исключали Эрве и другого, как его? Нахмурив брови, она сделала попытку вспомнить, и имя почти сразу пришло ей на ум.

– Этьен, – сказала она вполголоса.

Другой милый студент со всеми данными, конечно. Три года разницы, но она использовала одну и ту же стратегию, что с первым, что со вторым. Короткое приключение, две недели страсти под простыней, высчитав дни месячных, на которые приходилась овуляция. Запланированные беременности, решительные с двумя красивыми самцами, к которым она испытывала только проходящую симпатию. Два мальчика, которых она никому не представила, тем более Шарлю. Потому что она хотела найти такого человека, как он, желала этого изо всех сил, но так и не встретила. Другие были слишком молоды, чтобы их брать в расчет, незначительны, призрачны.

«Я издалека следил за твоей карьерой». Что именно это значило? Знал ли Эрве, что у нее два внебрачных ребенка? Достаточно ли хороша была его память, чтобы установить связь? Она не думала, что настолько запомнилась ему, но ни в коем случае не хотела ошибиться.

Сейчас ее не покидал ужас, ей нужно было с кем-нибудь поговорить. Она подошла к столу, чтобы нажать на кнопку селектора.

– Соедините меня как можно быстрее с судьей Морван-Мейером, – попросила она своего секретаря. – Он должен быть во Дворце правосудия, постарайтесь его найти и соединить со мной. Это важно.

Винсену удастся ее успокоить, он был единственным, кому она могла довериться. Ален находился слишком далеко и к тому же слишком удален от всей семьи, что касается Готье, она не чувствовала его близким себе.

– Господин судья на линии, мэтр, – уведомил голос секретаря.

Она сняла трубку так быстро, что чуть не уронила телефон.

– Винсен? О, как я рада тебя слышать! Я боялась, что ты заседаешь, я… У меня большая проблема…

– В твоей конторе?

– Нет, личное дело, которое касается только меня.

– Это серьезно? – забеспокоился кузен с привычной любезностью.

– Скажем, это может стать серьезным. Ты свободен в обед?

– Я освобожусь. Давай встретимся на набережной Гран-Агустен в нашем ресторане, но не раньше половины второго. Закажи столик.

Неожиданное желание заплакать вдруг охватило Мари. Она была вынуждена несколько раз сглотнуть слюну, чтобы ответить:

– Ты самый симпатичный парень, какого я знаю.

Стоя на пороге будуара, Винсен не смел двинуться дальше. Он на ощупь нашел выключатель, и люстра резко осветила комнату. Так же как и ее комната, этот уголок таил еще присутствие Клары. Может, благодаря заботе Хелен, которая поставила несколько букетов свежих цветов, как это было при жизни старой дамы.

Пастельная обивка английских диванов ярко блестела на свету. Держа спину прямо, его бабушка сидела здесь почти каждый раз после обеда. Клара никогда не держала в руках журналов мод в противоположность Мадлен, которая вечно вышивала в маленькой гостиной на первом этаже. Она предпочитала болтать, смеяться, задавать вопросы. Либо она принимала гостей, звонила, отдавала приказания персоналу, смотрела пьесу по телевизору. Отсюда, как с пульта управления, она правила этим домом, который называла своим кораблем.

Он сделал несколько шагов и, наконец, сел на большой пуф. На этом месте он сидел, когда был юношей и листал старые альбомы фотографий, когда хотел знать, как одеться, чтобы пойти с ней в Комеди Франсез. И также каждый вечер по пятницам, когда он приносил отцу подписывать дневник и переживал при одной только мысли об этом. В то время как Даниэль добивался без усилий блестящих результатов, ему приходилось бороться за каждый предмет, просиживая ночи над учебниками. Подростком он на самом деле работал, как сумасшедший, чтобы быть всегда в первых рядах в классе. Ален ничего не делал, он плевал на все, у него была единственная цель: Валлонг.

При мысли, что его бабушка больше никогда здесь не появится, он чуть не заплакал. Но нет, до сих пор он не проронил ни одной слезы, сдержится и сейчас. К тому же Клара редко плакала, она умела показать пример. Шарль тоже никогда не давал воли эмоциям. Достоинство обоих приговорило его быть, в свою очередь, достойным, если он хотел стать их продолжателем.

Горькая улыбка вызвала морщинки в уголках его губ. Стать главой клана? Даже если Клара хотела, чтобы это был он, другие не были того же мнения. Каждый мог отлично справляться в своем углу, особенно Ален, который был агрессивен и независим в день похорон. Правда, Мари обратилась к нему, введенная в замешательство визитом этого Эрве Рено, убежденная, что только Винсен сможет ей помочь. Готье тоже звонил ему накануне вечером, чтобы сообщить ужасно растроганным голосом о рождении сына, названного Пьером. Именно Винсену он хотел сказать первому, прежде чем родителям жены, прежде чем кому-либо. Ребенок, который явился на свет через четыре года после гибели Филиппа, представлял собой реванш, полученный у судьбы, вызов смерти. Готье надеялся, что их сын Поль будет тронут появлением нового младшего брата, может даже утешится и снова возьмет на себя ответственность «старшего», как раньше. Он говорил долго, казался одновременно счастливым и грустным. Перед тем как положить трубку, он попросил Винсена заниматься всем для общего блага. Чем всем? Делами семьи именно. И Даниэль, который плавал в реке счастья с Софией, считал естественным, что его старший брат решает. Мадлен не принималась в расчет. Все были правы, когда спрашивали его мнение, значит, он оставался один.

Встав с пуфа, он стал ходить вдоль и поперек комнаты. Прежде всего, этот особняк, по поводу которого надо принять приемлемое решение. Как только нотариус закончит подсчеты наследства, все станет яснее. Невозможно жульничать с цифрами.

– Я не хочу отсюда уходить, – сказал он вслух.

По крайней мере, в одном он был уверен. Где он мог лучше закончить воспитание детей, как не в этих стенах? Через несколько лет будет еще возможность продать, но не сейчас. К тому же его карьера, он обязан был продолжать принимать уйму людей, он нуждался в присутствии Мари. То, как она на него полагалась, он это знал, символизировало мужской авторитет для Сирила и Леи. К сожалению, у Мари могли возникнуть денежные затруднения. Ее часть наследства, один раз оплаченные права были бы постепенно поглощены содержанием особняка, а потом у нее останутся лишь адвокатские гонорары. Винсен и Даниэль, они были уже наследниками Шарля, это им помогало. Наконец, оставался Валлонг, которым они должны были все пятеро владеть.

«Я попрошу Мадлен тоже вложиться, нет никаких причин…»

Она подчинится его власти без возражений, она любила вверять свою судьбу другим, она перейдет с удовольствием от Клары к Винсену точно так же, как перешла от Эдуарда к Шарлю.

Негромкое сдержанное покашливание заставило его обернуться. Хелен не решалась войти. Смущенная его неожиданным присутствием в этой комнате, она нежно ему улыбнулась.

– Грустно, не правда ли? – сказала она тихо.

– Да, это худшее, что могло с нами произойти, но это было в распоряжении… Спасибо, что вы поставили эти цветы, я думаю, эта комната все равно должна остаться уютной несмотря ни на что.

Она, казалось, хотела поговорить, не зная как это сделать, и он попробовал ей помочь.

– Вы хотели увидеть лично меня или просто поднялись отдохнуть?

– Нет, я… Ладно, это удобный случай, я думаю… Вся дрожа, она сделала два шага к нему и остановилась.

– Я думаю, что уйду от вас, – сообщила она твердым голосом.

– Что? Вы не можете этого сделать, Хелен! Куда вы пойдете?

Он пересек границу, которая их еще разделяла. Неожиданно он взял ее за руки. Это прикосновение заставило ее содрогнуться, но она подняла на него глаза.

– Лукасу тринадцать лет, он не нуждается в присмотре.

– Но вы помогаете ему делать уроки, и Тифани тоже!

– Я им больше не нужна, они уже большие. Вы, должно быть, думаете, что я выбрала не тот момент, чтобы уйти, после этого горя… Но я… У меня больше нет…

Она внезапно замолчала. У нее встал ком в горле. Винсен был слишком близко от нее, его взгляд был слишком мягок, она не могла удержаться от желания прислониться к нему головой.

– Хелен!

Он позволил ей сделать это, не пошевельнувшись, не очень удивившийся, только немного смущенный. Она почувствовала своей горячей щекой мягкость ткани его куртки и спросила себя, как она могла иметь такую наглость, чтоб поступить подобным образом. Тем более что он, конечно, не обнял ее, не воспользовался случаем, чтобы ее поцеловать. Когда она, наконец, решилась отойти от него, она услышала, как он пробормотал.

– Мне очень жаль.

Она была жутко красива и вызвала только что в нем некое желание.

– Вы очаровательны, и я польщен, но на самом деле я слишком стар для вас, Хелен! – сказал он смеясь.

Сделав незаметно шаг назад, он прикурил сигарету, потом протянул ее ей. Движением головы она отказалась, уставившись глазами в ковер. Стар? Ему еще не было сорока, и он был самым соблазнительным мужчиной, которого она видела.

– Не хотите выпить чего-нибудь? Нам надо поговорить о вашем будущем. Если вы хотите нас бросить, пусть это, по крайней мере, будет ради интересной работы, и я вам могу помочь ее найти. Если вы, конечно, не имеете уже что-то на примете…

Со своей обычной любезностью он хотел сгладить инцидент, заставить ее забыть то унижение, которое она только что испытала. Она услышала, как он открыл графин, и бросила на него скромный взгляд. Он стоял около сервировочного столика, где Клара держала несколько редких алкогольных напитков и хрустальные стаканы, выставленные на серебряном подносе.

– Подойдите, Хелен.

Невозможно было ему противостоять, когда он говорил таким чарующим голосом. Она приблизилась к нему, взяла армоньяк, который он ей налил, и согласилась выпить.

– Дети очень расстроятся, если вы уйдете, но они, правда, уже большие. Что вы хотели бы делать? Вы отлично говорите на двух языках, это уже преимущество.

– Я об этом еще не думала серьезно, – неохотно призналась она.

Избавиться от искушения, которое он представлял для нее, от терзаний проживания в одном доме без надежд на будущее – она об этом часто думала, но сохраняла иллюзию, что однажды он ее все-таки заметит. Она даже была убеждена, что, если сделает первый шаг, все устроится.

– Мари легко может устроить вас секретаршей в конторе и обучить стенографии. Они ведут много международных дел, и вы будете им полезны с вашими знаниями английского, не говоря уже об обаятельных молодых адвокатах, которые упадут к вашим ногам!

Она должна была почувствовать себя довольной тем, что он предлагал, но она сердилась на него за юмор, за безразличие, с которым он принимал уход, за скорость принятия решения.

– Я вам очень благодарна, – сказала она низким голосом.

Он поставил пустой стакан на поднос и улыбнулся.

– Нет, это я вам благодарен. Спасибо за все, что вы сделали для моих сыновей и дочери за все эти годы. Особенно тогда, когда их мать была немного… неполноценна.

Он никогда так внимательно на нее не смотрел и с удивлением увидел, что она такая волнующая, такая соблазнительная.

– Доброго вечера, Хелен. Mapи будет держать вас в курсе.

Он уже развернулся, пересек комнату большими шагами. Он надеялся, что она не почувствовала этого резкого влечения, хотя он не испытывал к ней никаких чувств, но с удовольствием занялся бы с ней любовью тут же, на одном из обитых диванов. Но он вовремя вспомнил предупреждение Клары и не был готов снова совершать ошибку, как с Магали. «Не с персоналом», – сказала ему старая дама цинично, но ясно.

Он шел по коридору мимо комнат своих детей не останавливаясь. Они уже давно не были в нежном возрасте, кроме Тифани, которой все еще не хватало ласки. Он постоял какое-то время около ее двери, но передумал стучаться, боясь ее разбудить.

Загрузка...